Всезарубежные Соборы 1921 и 1938 гг. и "политический фактор"

Доклад, прочитанный (в сокращенном виде) на второй совместной конференции по проблемам истории Русской Православной Церкви в ХХ веке (1930-1948 гг.). Конференция проходила 13-16 ноября 2002 г. в Москве в Свято-Андреевском монастыре. Автор принимал участие в работе первых двух дней.

После нашей конференции в Венгрии, на которой мы пришли к более-менее общей оценке церковных событий 1920-х годов, в Москве 27 мая 2002 года в Отделе внешних церковных связей МП состоялась альтернативная конференция на ту же тему и с той же целью – «в перспективе развития диалога Русской Православной Церкви с представителями Русской Православной Церкви за границей»[1]. Эта московская конференция, на которой выступили и некоторые российские участники нашей венгерской конференции, откорректировала точку зрения представителей МП в сторону прежнего подхода, что митрополит Сергий «в своих усилиях по нормализации церковной жизни был озабочен благом Церкви» и даже «вел себя как исповедник, защищая церковные интересы». Итоговый документ этой конференции был утвержден Синодом МП. Мне кажутся справедливыми критические замечания[2] по этому документу, сделанные диаконом Николаем Савченко (СПб.) и помещенные на сайте РПЦЗ; надеюсь, они известны участникам.

Конференция в ОВЦС подчеркнула, что «политически окрашенными были и решения зарубежных церковных Соборов 1920-х годов. Во всех испытаниях, которые выпали на долю Русской Церкви в минувшем столетии, присутствует политический фактор, который следует учитывать при церковно-политическом анализе». И далее проведена параллель:

«Обвинения в коллаборационизме с антирелигиозной властью, выдвигаемые в адрес митрополита Сергия представителями Зарубежной Церкви, могут быть некоторым образом "уравновешены", если вспомнить факты сотрудничества находившихся в эмиграции иерархов с нацистским режимом, со спецслужбами разных государств. Однако в целях развития плодотворного диалога Русской Православной Церкви с теми представителями Зарубежной Церкви, которые ищут пути к воссоединению с Московским Патриархатом, не стоит акцентировать внимание на подобных фактах, чтобы избежать тупиковой ситуации взаимных обвинений. Вместе с тем нельзя и забывать об этих фактах, поскольку иначе вступает в действие двойной стандарт».

Разумеется, были политические отклонения от верного пути у представителей духовенства и в России, и в Зарубежной Церкви, но нам важно сделать правильный вывод из всей истории ХХ века применительно не к отдельным людям, а к церковной политике в целом. Как подчеркнул зарубежный Архиерейский Собор 2001 года, наше соединение может быть только на основе Истины. Для этого мы и встречаемся, чтобы разобраться именно в исторической правде о Русской Церкви в ХХ веке – это важнее, чем осуждать отдельные шаги тех или иных священнослужителей. Если нам удастся прийти к единому мнению об исторической истине, то этим будут определяться и оценки тех или иных иерархов как само собой разумеющиеся.

Предыдущий докладчик (протоиерей Георгий Митрофанов) дал картину антикоммунистической деятельности православного Зарубежья. Это избавляет меня от необходимости напоминания многих фактов и дает возможность обратить бόльшее внимание на международное положение. Ибо, помимо противоборства русской эмиграции и большевизма была и третья сторона – иностранный мiр и связанный с ним упомянутый "политический фактор".

1. Международная расстановка сил

Уклониться от него не было возможно никому из живших в эпоху столь разрушительных мiровых катаклизмов. Но для Церкви этот "политический фактор" был прежде всего связан с фактором духовным – то есть с оценкой этих событий и действующих в них сил с точки зрения Священного Писания и святоотеческого Предания.

Также и для православного историка, с моей точки зрения, тут должна быть главной та система координат, которую я использовал в своем прошлогоднем выступлении: смысл истории, как он нам изложен в православном учении. Оно учит нас, что развитие человечества даже в христианскую эпоху закончится его отходом от Бога и временным торжеством «тайны беззакония» перед концом истории, в царстве антихриста. Даны и приметы приближения этих времен, которые стали очевидны именно в ХХ веке с его мiровыми катаклизмами.

Эти катаклизмы сокрушили в России православную государственность, разгромили и поработили официальную Церковь, непокорных загнали в катакомбы, – и выбросили за пределы родной земли небольшую часть русского православного народа, которая, сохраняя возможность свободы исследований и высказываний, обдумала эти катаклизмы именно в традиционном духе православной историософии, стараясь определить свой дальнейший путь на основе духовного анализа расстановки мiровых политических сил: какие из них служат Богу, а какие «тайне беззакония»? И из последних: какие более опасны для спасительной миссии Русской Церкви, а какие менее?

Поэтому я сейчас постараюсь напомнить тот глобальный исторический фон эпохи, о котором часто забывают, когда судят о действиях русской эмиграции. Как и в прошлом году прошу прощения, что собираюсь повторить вроде бы общеизвестные вещи. Но общеизвестная трактовка их часто бывает далека от истины. Ибо действительная расстановка сил и в Первой мiровой войне, и в Гражданской, и во Второй мiровой – сильно искажена и даже табуирована как в советской, так и в западной историографии. Поэтому прошу отнестись с пониманием к тому, что я не стану придерживаться этих табу, в том числе относительно роли антихристианского еврейства. Моя цель – показать, как все это видела русская эмиграция, которая испытала все эти грандиозные события на себе с самых разных сторон и расценивала их глазами их русского очевидца и участника.

Итак, после сокрушения нашей православной монархии в ХХ веке противоборствовали между собой три главных силы, в хронологическом порядке их возникновения это были: либеральная демократия, коммунизм и фашизм.

1. Либеральная демократия стремилась атомизировать и нивелировать все народы, вытравить из них духовные ценности, чтобы поставить на их место материальные – тем самым обезпечивалась власть денег и их владельцев, точнее их создателей. Передовым отрядом демократии было масонство (тайная уния иудаизма с апостасийным западным христианством). А поскольку мiровые финансы издавна контролировались еврейскими банкирами (по признанию многих еврейских авторов, это была их давняя
профессия) в силу материалистической направленности иудаизма, не признавшего Христа и ждущего своего земного мессию, антихриста, такая либеральная демократия отождествлялась в консервативном Православии (то есть в Зарубежной Церкви) с «тайной беззакония».

Так, в Окружном послании от 15/28 августа 1932 года первоиерарха Зарубежной Церкви митрополита Антония господствовавшее в западной демократии масонство было охарактеризовано как «организация для борьбы с Богом, с христианством, с Церковью, с национальной государственностью, особенно с государственностью христианскою. В этой интернациональной организации первое место по силе влияния и значения принадлежит  еврейской нации, которой присуще богоборство со для распятия Христа»[3].

Эти международные финансовые круги либеральной демократии, которые И.А. Ильин назвал "мiровой закулисой", и подготовили Первую мiровую войну. Она была им нужна не столько для наживы на военных заказах и кредитовании всех воюющих сторон (этим они всех поставили в зависимость), сколько для дальнейшей демократизации мiра, устранения из него нравственных удерживающих ценностей. Поэтому идеологической целью войны было столкновение между собой, ослабление и свержение крупнейших монархий в Европе: германской, австро-венгерской и главное – православной российской монархии. Международный "Финансовый Интернационал" давно видел именно в ней главное препятствие своим планам расширения демократии и их финансового господства на весь мiр.

И это антихристианским силам удалось. Православная российская государственность была сокрушена в этой войне, несмотря на свои огромные экономические успехи и военную мощь, – сокрушена по причинам нараставшего нравственного упадка в правящем слое; прежде всего – по грехам нашей интеллигенции, которая перестала понимать духовную суть России. И этими грехами воспользовался наш главный противник, объединив против нас все антирусские силы. Их коварно финансировали союзники России по Антанте, которые затем инициировали Февральскую революцию и еще до отречения Государя официально, через своих послов в Петрограде, признали законным Временное правительство. Британский премьер-министр Ллойд Джордж, выступая в парламенте «с чувством живейшей радости» приветствовал свержение русской монархии и открыто признал: «Британское правительство уверено, что эти события начинают собою новую эпоху в истории мiра, являясь первой победой принципов, из-за которых нами была начата война»; «громкие возгласы одобрения раздались со всех мест»[4].

2. Вторая сила. Богоборческий коммунистический режим был духовным родственником западной секулярной демократии, и она поддержала его против православной России, когда выявилась недееспособность Временного правительства с его чуждыми русскому народу масонскими идеалами. В начале Гражданской войны Антанта, правда, немного поддерживала вооружением Белые армии (при условии их приверженности демократической идеологии), – но только с целью восстановления фронта против Германии и Австро-Венгрии. Когда и эти монархии были свергнуты – Антанта предала белых, стала поддерживать новообразованные государства на территории бывшей Империи и тайно – правительство большевиков. Они выглядели предпочтительнее Белого движения, поскольку разрушали православную государственность и в сущности выдвигали родственные цели материалистической унификации мiра. (Все это документально, на архивах Госдепартамента США, подтверждено в книге американского профессора Э. Саттона "Уолл-стрит и большевицкая революция", вышла и по-русски в издательстве "Русская идея" в 1998 году).

Зарубежная Церковь видела в коммунистах наиболее разрушительный политический инструмент «тайны беззакония», примененный к ее главному противнику – православной Империи, Третьему Риму. И роль богоборческого еврейства в этом была также очевидна. (В таком духе большевицкий режим, в руководстве которого русских почти не было, трактовался в том же Окружном послании 1932 года). То есть в России произошла репетиция царства антихриста, поскольку к власти пришли богоборческие силы, не скрывавшие, что стремятся уничтожить Православную Церковь уже не как на Западе (обманным узакониванием греха и уравнивания его с добром), а грубым и открытым физическим террором. Поэтому Зарубежная Церковь была убеждена, что компромисс с этой властью невозможен, как он невозможен с сатаной: тот не изменит своей цели.

3. Фашизм стал национальной реакцией народов Европы как на либеральную демократию, победившую в Первой мiровой войне, так и на активно наступавший коммунизм. Фашизм этимологически означает "связку", то есть единство нации; он имел разные национальные формы в разных странах: от смеси христианства с язычеством в Италии (где он возник с идеалом дохристианского Рима) – до вполне приемлемых христианских форм в Испании, Португалии, Австрии (при канцлере Дольфусе), но также и до откровенно расистской формы в гитлеровской Германии, которая, обороняясь от еврейского влияния, "адекватно" скопировала еврейский расизм. (Однако до этого и Германия дошла не сразу, к тому же внутри нее соперничали друг с другом разные виды национализма и разные силы, в том числе вполне порядочные, монархические и прорусские, имевшие общие интересы с русской эмиграцией.) Общим же для всех фашистских стран в Европе было то, что они провозгласили борьбу как против масонской либеральной демократии, так и против большевизма, определяя его именно как инструмент жидо-масонства. Такое русская эмиграция впервые услышала в международной политике в поддержку своим давним утверждениям, которые ранее никто не принимал во внимание. И это обстоятельство оказалось решающим в положительном отношении к фашизму подавляющего большинства русской эмиграции, увидевшей в нем шанс возобновления собственной борьбы за освобождение России от "жидо-большевицкого" режима (такое его определение было общепринятым в правой русской эмиграции).

Более подробная характеристика этих трех сил содержится в моих книгах "Миссия русской эмиграции" (1992, 1994), "Тайна России" (1999) и в соответствующих местах новой книги "Вождю Третьего Рима" – интересующихся отсылаю к этим работам.

Сейчас же главное для нас – учесть «политический фактор» (как это было предложено на конференции в ОВЦС), то есть понять, как Русская Зарубежная Церковь видела эту мiровую расстановку сил, какие считала большим злом, какие меньшим, и почему. Где она видела возможных временных союзников, а где – неисправимое зло именно в глобальном его аспекте.

В 1930-е годы православная эмиграция уже дозрела до верного духовного осмысления причин революции, о чем я уже говорил на первой конференции. И это было неразрывно связано с политическим осмыслением верного пути. Ведь эмиграция не считала Гражданскую войну окончательно проигранной, поскольку на родине продолжалось сопротивление народа. Белые воины старались сохранить свои структуры в надежде на "весенний поход". Таким образом, и часть Русской Церкви, оказавшаяся на чужбине и духовно объединившая эмиграцию, должна была дать ответ на вопрос, что делать дальше. Где союзники и где враги русского дела? Этим политическим вопросом, действительно, «были окрашены» и решения Всезарубежных Соборов.

Итак, напомним раскладку сил в России и на Западе к концу 1921 года – времени проведения первого Собора.

2. I Всезарубежный Собор

В России большевикам удалось удержаться у власти почти на всей территории. Это было достигнуто при закулисном поощрении правящих кругов Антанты, причем самыми безжалостными карательными методами и уничтожением целых социальных слоев. В этом особенно отличились ЧК, состоявшая преимущественно из еврееев, латышей и кавказцев, и интернациональные войска численностью около четверти миллиона бойцов. За годы гражданской войны и военного коммунизма (1918-1921) Россия потеряла около 15 миллионов человек – 10 % своего населения.

Но несмотря на жесточайший террор повсеместно происходили сотни восстаний как против грабительской продразверстки, так и против антицерковной политики большевиков. Народ не принимал новую власть. И Патриарх Тихон не раз осуждал ее в своих посланиях первых лет.

К тому же еще не закончилась гражданская война на Дальнем Востоке, где часть российской территории была под властью белого генерала Дитерихса. Причем, напомню, это правительство было создано в результате Приамурского Земского Собора при активном участии Церкви. Собор осознал главной причиной российской смуты – утрату удерживающей монархической государственности и провозгласил единственным выходом из кризиса ее легитимное восстановление в лице династии Романовых; он даже признал ее царствующей, восстановив в подконтрольном генералу Дитерихсу крае дореволюционные законы. Это был для русских людей логичный и необходимый, но к сожалению запоздалый вывод из революционной смуты.

И в рядах самих большевиков в это время возникает оппозиция, вспыхивает Кронштандское восстание моряков, которые были «гордостью революции».

В этих условиях большевики, спасая свою власть, в марте 1921 году объявляют нэп – новую экономическую политику, целью которой было приостановить войну против крестьянства и главное – обезпечить торгово-техническую помощь Запада для восстановления разрушенной промышленности и сохранения власти.

На Западе. Именно к этому решению – нэпу – и стремилась подтолкнуть большевиков финансовая олигархия Антанты, мiровая закулиса, сделавшая на них ставку в сравнении с русскими Белыми армиями. Во время гражданской войны специальные посланники мiровой закулисы (Локкарт, Садуль) осуществляли связь с большевицкой верхушкой в обход официальных западных послов в Москве.

Уже в январе 1920 года Англия решила начать с большевиками торговлю, для этого в апреле представители Антанты встретились в Копенгагене с советской делегацией под руководством наркома Л.Б. Красина. В мае Красин (организатор множества большевицких ограблений банков) был приглашен для многомесячных переговоров в Лондон; Ллойд Джордж был от него в восторге как от "интеллигентного и честного человека". Это было в разгар польско-советской войны, когда Врангель вышел из Крыма на просторы Северной Таврии, – после чего даже спасенное им масонское правительство Польши предало его, заключив по совету Антанты договор с большевиками...

Переговоры с мiровой закулисой продолжились в 1921 году – одновременно с Кронштадтским мятежом и сотнями крестьянских восстаний в России, безжалостно подавлявшихся интернациональными войсками... Но, если о чем-то и были разногласия на этих переговорах, – то не о терроре большевиков, а  лишь о размерах советской платы за признание демократиями коммунистической власти.

Было решено готовить совместную международную финансово-экономическую конференцию, подготовительным этапом которой стала конференция в Каннах в январе 1922 года (сразу после первого церковного Собора); знаменитая Генуэзская конференция состоялась позже в апреле.

Но, разумеется, в западных странах далеко не все население поддерживало курс на признание большевиков. Правые христианские круги считали их преступниками. И эмиграция пыталась с помощью таких политиков влиять на события. Конечно, сейчас мы знаем, что эти круги не могли изменить политики мiровой закулисы, но тогда надежда оставалась.

В этих условиях и проходил в гостеприимной православной Сербии I Всезарубежный собор Русской Церкви: с 8/21 ноября (день св. Архистратига Михаила) до 19 ноября/2 декабря 1921 года. На нем была наконец-то дана должная оценка Февральской революции, вот как об этом говорил митрополит Антоний:

«Кто же будет отрицать, что февральская революция была столь же богоборческой, сколько противомонархической? Кто может осуждать большевистское движение и в то же время одобрять временное правительство? Оно подняло руку на Помазанника Божия; оно уничтожило в армии церковное начало, уничтожило церковно-приходские школы, ввело гражданскую присягу, одним словом – все это дело было торжеством того нигилизма, который известен русскому обществу уже три четверти столетия. Правда, боясь простого народа, деятели этой революции только наполовину сняли маску со своего противохристианского облика и даже хвалились, что они освобождают не только народ, но и самую Церковь, угнетавшуюся царями. Однако ни один царь не позволял себе разгонять всего состава Синода и набрать туда двух-трех заведомых священников-нигилистов, а должность обер-прокурора оставить во всей ее противозаконной силе и заменить ее сумасшедшим циником. Но "временное правительство" разрешило Собор? Да потому, что надеялись, что он изменит, вернее – отменит Православие в России, а преданные слуги нового Синода из богословов в духе Карамазовского Ракитина открыто печатали, что "Церковь нуждается не в реформе, а в реформации". Созвали Предсоборный Совет и больше, чем наполовину, наполнили его выгнанными со службы горе-профессорами, нигилистами, которые на Соборе всеми силами, то есть при помощи клеветы, передержек, обструкций и т.п. боролись против возрождения патриаршества и духовной школы... и если бы не подоспели большевички и не напугали наших левых лидеров на Соборе, то еще неизвестно, удалось бы восстановить патриаршество, о котором Предсоборный Совет и не обмолвился... Вот почему православный русский народ и все разумные люди в России должны торжественно отречься от приобретенных ими "завоеваний" февральской революции, а это возможно выразить только чрез признание преступности низвержения Царствующей Династии и чрез призыв ее вновь занять царский престол. Это необходимо не только как единственное средство спасения России как государства, но в той же мере – для снятия с себя преступного уклонения от Божией правды...»[5].

Материалы Собора опубликованы, и мы не станем сейчас рассматривать все обсуждавшиеся темы. Отметим общее чувство: это был Собор русских людей, проигравших борьбу против антирусской силы, захватившей Россию, но покаянно осознавших внутренние причины своего поражения («мы не забыты Богом, но наказываемы Богом за то, что забыли Его и Его заповеди», – говорилось в послании к эмигрантам) и стремившихся в опоре на восстановленное православно-монархическое сознание продолжать борьбу, тем более что она не прекращалась на родине. Это чувство выразилось и в соборном послании “Чадам РПЦ, в рассеянии и изгнании сущим”:

«Наша неотступная молитва к Богу Милосердному – да будет неустанным воздыханием – да простит Господь и нам и земле нашей тяжкие грехи и преступления наши, да просветит наш разум светом истины, сердце – пламенем любви; да укрепит волю на путях правды...

И ныне пусть неусыпно пламенеет молитва наша – да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли; да даст защиту Вере и Церкви и всей земле русской и да осенит он сердце народное; да вернет на всероссийский Престол Помазанника, сильного любовию народа, законного православного Царя из Дома Романовых».

Это выразилось и в послании Собора к Русской (белой) Армии с призывом преобразиться в «воинство воистину крестоносное» – борющееся за Святую Русь под лозунгом «За Веру, Царя и Отечество». (Белые же армии поначалу сражались под лозунгом "За единую неделимую Россию", подражая аналогичному лозунгу после Французской антимонархической революции.) Белой Армии было сказано: «Еще не кончен ваш славный подвиг. Наступит время и поднимет Господь с одра Русь смирившуюся и очистившуюся. Позовет сынов своих Родина-Мать к последней борьбе за свое спасение». Прозвучал призыв к эмиграции собраться вокруг армии как "русского ядра".

Наибольший политический резонанс вызвало Послание Собора к предстоявшей Мiровой Конференции представителей демократических стран и советской России. Эта конференция, как мы уже отметили, состоялась в апреле следующего, 1922 года, но подготовка к ней началась задолго до того, "русский вопрос" не сходил со страниц мiровой печати. Поэтому Собор, по предложению архиепископа Анастасия, единогласно уполномочил свой президиум обратиться к этой готовившейся конференции с заранее единогласно одобренным Посланием[6].

(Непонятно, почему критики Зарубежной Церкви считают это послание "подлогом". Это, например, постоянно утверждает автор из Американской Церкви Д.В. Поспеловский; это повторено в издательском предисловии Ильи Соловьева к книге участника нашей конференции М.В. Шкаровского "Нацистская Германия и Православная Церковь": мол, «сообщение в печати об этой конференции появилось лишь через два месяца после закрытия карловацкого “собора", так что обращение на самом “соборе” принято быть не могло»[7]. Но разве не шла тогда подготовка к такой конференции и разве не вправе был Собор заранее подготовить такой текст?)

Приведу из этого соборного послания несколько цитат:

«Народы Европы!
Народы Мiра! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу народ русский, попавший в руки мiровых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против Ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам. Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевизм – этот культ убийства, грабежа и богохульства из России и всего мiра. Пожалейте бедных русских беженцев, которые за свой патриотический подвиг обречены среди Вас на голод и холод, на самые черные работы... Они в лице доброй своей половины Офицеров, генералов и солдат готовы взяться за оружие и идти с походом в Россию, чтобы выручить ее из цепей постыдного рабства разбойников. Помогите им осуществить свой патриотический долг, не дайте погибнуть вашей верной союзнице – России, которая никогда не забывала своих друзей и от души прощала тех, кто временно был ее врагом.

Если поможете восстановиться исторической России, то скоро исчезнут те, пока неразрешимые политические и экономические затруднения, которые по всему мiру сделали жизнь столь тяжелой; только тогда возвратится на землю желанный для всех людей мир».

Это эмоциональное послание к Мiровой Конференции стало очень важным нравственным шагом русской эмиграции, пытавшейся напомнить западному мiру истинные нравственные нормы и координаты добра и зла. «Если же правительства отрекутся от всяких своих нравственных обязательств, то преступная часть населения скоро возьмет верх в разных государствах...».

Это было необходимым пастырско-духовным, а не только политическим действием Русской Зарубежной Церкви, возвысившей свой голос, поскольку от имени русского народа на готовивше йсяконференции должны были выступить его поработители, «убийцы и цареубийцы».

Разумеется, послания Собора очень не понравились большевикам. Им никогда не нравилась правда об их преступлениях и о сути происходящего, они пытались эту правду опровергать и душить всеми способами. Значит ли это, что не надо было говорить правды даже той части русского народа, которая оказалась за пределами их власти?

Этот вопрос уместно рассмотреть постольку, поскольку сторонники примирения с большевиками, в то числе в либеральной части эмиграции, упрекали Зарубежную Церковь в том, что послания этого Собора стали причиной усиления репрессий против Церкви. Это позже утверждали и советские историки, оправдывая коммунистическую власть: мол, не она виновата в разгроме Церкви, это политиканы-карловчане заставили. Но тот, кто ставит себе целью уничтожить Православие, будет это делать под любыми предлогами (Ленин цинично предлагал, например, в 1922 году использовать для этого как предлог борьбу с голодом). Свое принципиальное богоборчество большевики показали сполна, расправившись потом и с лояльным духовенством. Сегодня это ясно любому непредвзятому историку: причины большевицких репрессий против Церкви откровенно изложены в многочисленных опубликованных документах, например, в двухтомнике “Политбюро и Церковь”[8].

И когда сегодняшние авторы, вроде упомянутого нами И. Соловьева, до сих пор смешивают причины и следствия, повторяя избитое утверждение, что «”Деяния” карловацкого собора 1921 года были использованы большевиками для дальнейшего гонения на Церковь в СССР», – то утверждать подобное сегодня можно лишь при неспособности различать истоки добра и зла. Мне кажется, таким авторам не стоит браться за церковную историю.

3. II Всезарубежный Собор

Второй Всезарубежный Собор состоялся 1/14 – 11/24 августа 1938 года также в Сербии. За прошедшие десятилетия положение в России и мiре значительно изменилось.

В России богоборческая власть, обманно использовав лояльную часть Церкви против нелояльной, теперь приступила к уничтожению и лояльной части духовенства. Были объявлены коллективизация (унесшая жизни 10 миллионов крестьян) и "безбожная пятилетка" – две спаренных кампании для перелома хребта русскому народу. По архивным данным ельцинской правительственной комиссии, только в 1937-1938 годах было расстреляно 106 800 православных священнослужителей[9]. В 1939 году в СССР расстреляли еще 900, в 1940-м – 1100, в 1941-м – 1900, в 1943-м – 500 священнослужителей. Цифры расстрелянных уменьшились, поскольку духовенства на свободе тогда уже почти не осталось: накануне войны на всю страну в границах 1939 года было лишь четыре правящих архиерея, около сотни действовавших храмов и ни одного монастыря.

Совершенно очевидно, что большевики тогда решили уничтожить Церковь. Таким образом, независимо от духовной оценки компромиссной политики митрополита Сергия по сохранению церковных структур, она не дала даже практического результата и была изначально обречена на провал. Ни от каких антикоммунистических заявлений зарубежных архиереев это не зависело. И если бы не германо-советская война, когда Сталин для спасения своей власти сделал ставку на русский патриотизм с привлечением духовенства – план уничтожения Церкви был бы завершен.

Однако в СССР оставалась часть русского народа и часть Церкви, не подчинившаяся богоборцам – Катакомбная Церковь. Зарубежная Церковь поддерживала с ней молитвенное общение. Да и гражданская война тлела в России в 1920-1930-е годы подспудно в виде восстаний с отдельными обострениями во время коллективизации. Вообще, перепись 1937 года (когда на вопрос о религии отвечали граждане с 16 лет) дала поразительную цифру верующих в СССР: 55,3 млн. человек, из них 41,6 православных (неверующими назвались 42,2 млн.). Это означало, что, несмотря на преследования, православными себя открыто признали 42,3 % взрослого населения страны[10] – против них и была объявлена "безбожная пятилетка", то есть религиозная гражданская война. Как должна была относиться к этому Русская Зарубежная Церковь? Неужели вступать в ряды совпатриотов, каковых нам приводят в пример нынешние российские (недавние советские) историки Церкви?

На Западе также произошли серьезные изменения. После победы над монархиями в Первой мiровой войне западные демократии вступили в полосу небывалого кризиса. Тогда как фашистские режимы пришли к власти в половине стран Европы, их успешные социальные и политические реформы привлекали внимание всего мiра. В политике это выразилось в создании "Антикоминтерновского пакта" (Берлин-Рим-Токио, 1936-1937), который – впервые на государственном уровне! – официально провозгласил борьбу с коммунизмом. Антимасонские фашистские партии появились даже в демократических Франции и Англии.

Не удивительно, что демократии, возглавляемые масонством и еврейством, видели в фашизме своего главного противника – поэтому и вступили в политический союз с коммунистами (антифашистские "народные фронты", интербригады в Испании, где красными также проводились репрессии против католической церкви). Поэтому на стороне демократий русская православная эмиграция быть не могла.

Только на этом фоне можно понять политические симпатии почти всей русской эмиграции к фашизму и ее надежды на помощь Антикоминтерна в освобождении России, где большевики проводили "безбожную пятилетку".

Не удивительно, что и в самой России в то время встречалось такое же отношение к фашизму. Так, вполне правдоподобны (хотя это запись на допросе) слова расстрелянного архиепископа Волоколамского Феодора (Поздеевского), последнего ректора Московской духовной академии: «Мы стоим за борьбу фашизма против коммунистической идеологии, отсюда и против советской власти. Но мы утверждаем, что фашизм не разрешает всех социальных проблем с точки зрения религии. Одним полезен фашизм для Православной Церкви – это тем, что он поможет нам изменить советский строй и восстановить монархию, где снова Церковь займет господствующее положение»[11].

Подобные надежды повсеместно проявились в СССР в начале немецкой оккупации. Так, митрополит Виленский и Литовский Сергий (Воскресенский) – прибалтийский экзарх Московской Патриархии, скрывшись от эвакуации, намеренно остался под немцами и выпускал антикоммунистические воззвания. Свою принадлежность к Патриархии он объяснил в меморандуме немецким властям следующим образом:

1. Московская Патриархия никогда внутренне не примирялась с безбожной властью.
2. Патриархия только подчинялась советской власти де-факто как реальной власти и только после победы последней в гражданской войне.
3. По этой причине прекратилась обязанность повиноваться советской власти с началом теперешней войны – поэтому-то я имею внутреннее право выпустить свое воззвание, призывающее к восстанию народы России»[12].

По инициативе этого видного бывшего подсоветского архиерея в августе 1941 года на Псковщину прибыла "сотрудничать с гитлеровцами" целая миссия из 15 священников-эмигрантов, в основном из Прибалтики, в их числе были и выпускники парижского "евлогианского" Богословского института. Миссию возглавляли поочередно прот. Сергий Ефимов, затем прот. Николай Коливерский, прот. Кирилл Зайц; в числе духовенства также прибыли о. Георгий Бенигсен (секретарь миссии) о. В. Толстоухов, о. Иоанн Легкий, о. Алексей Ионов и др. Миссия охватила оккупированную территорию Псковской, Новгородской, отчасти Ленинградской и Калининской областей – все они находились в ведении не тылового, а военного немецкого командования, которое не занималось проведением розенберговской расовой политики по отношению к населению. Хотя все храмы были ранее закрыты или разрушены большевиками, религиозный подъем народа был столь огромным, что один из эмигрантов сохранил такое впечатление о первом богослужении: «Нам показалось, что не священники приехали укреплять народ, а народ укрепляет священников»... Миссия просуществовала до апреля 1944 года, открыв около 300 храмов, в которых служили около 174 священников. Позже многим из них, оставшимся в СССР, пришлось за это заплатить лагерями, а то и жизнью...

Возможно, именно за эту деятельность в апреле 1944 года и сам митрополит Сергий был убит советскими агентами в немецкой форме (как подозревали многие, исходя из принципа: "кому это выгодно").

Лишь с учетом всего этого исторического фона можно рассматривать и позицию Русской Зарубежной Церкви в годы советско-германской войны. Следует напомнить, что в русской эмиграции было три православных юрисдикции:

1. консервативная Русская Зарубежная Церковь, объединившая поначалу эмиграцию во всем мiре; и отделившиеся от нее в 1926 году две либеральных:
2. американская митрополия и
3. "парижский" экзархат митрополита Евлогия, подчиненный сначала Москве, а затем Константинопольскому патриарху. (Малочисленные тогда зарубежные приходы Московской Патриархии здесь можно не учитывать.)

Однако в предчувствии надвигавшихся военных событий эмиграция, как военная, политическая, так и церковная (под влиянием паствы), проявила стремление к объединению: "парижский" митрополит Евлогий кратковременно (1934-1935), а Американская митрополия на весь военный период (1935-1946) воссоединились с Зарубежной Церковью. Так что в годы войны Зарубежная Церковь охватывала практически всю эмиграцию и отражала ее настроения. (Приходы митрополита Евлогия, вновь отделившиеся под давлением его либерально-масонского окружения, составляли лишь около 6 % всех зарубежных.)

В 1938 году на II Всезарубежном Соборе в Сербии было предложено, чтобы Церковь «обратила свое попечительское внимание» на эмигрантские организации «и помогла им выйти на путь подлинно православных и подлинно русских мiропонимания и общественно-государственного идеала»[13]. Имелось в виду то, что все правые организации выражали симпатии к фашизму как к политическому союзнику – который, однако, не соответствовал православному мiропониманию, ибо имел языческие черты. И именно благодаря четкой позиции Русской Зарубежной Церкви эти эмигрантские организации (за редчайшими исключениями) сохранили верные критерии в оценке фашизма[14]. В этом важнейшее политическое значение II Собора.

4. Зарубежная Церковь и нацистский режим

Теперь перейдем к конкретным обвинениям в "сотрудничестве с нацистским режимом".

В виде самого компрометирующего факта (за отсутствием иных) обвинители всегда приводят благодарственный адрес первоиерарха Зарубежной Церкви митрополита Анастасия (Грибановского) Гитлеру как главе германского правительства в 1938 году – за щедрое пожертвование на постройку православного собора в Берлине. Но не нужно забывать, что это было еще до начала Второй мiровой войны, что правительство Гитлера было законно избрано и признано всеми странами мiра и что в таких случаях принято выражать официальную благодарность. Хвалебные же выражения в тексте (Гитлер был назван «вождем в мiровой борьбе за мир и правду», за которого «верующий русский народ, стонущий под игом рабства и ожидающий своего освободителя, постоянно возносит к Богу молитвы»[15]) следует рассматривать в описанном выше историческом контексте с учетом шедшей религиозной войны в СССР.

Заметим также, что текст этого адреса был составлен заранее приходским советом храма. Митрополит Анастасий не одобрил и хотел изменить, «исключив из адреса все, что не имело прямого отношения к главной цели его – выразить благодарность жертвователю – Германскому правительству и его главе... Однако это оказалось практически неосуществимым ввиду того, что адрес в таком виде прошел уже через официальную цензуру»[16].

Еще более понятными и этот прорусский жест Гитлера, и ответная благодарность Церкви предстанут на фоне общего положения в Германии. В марте 1936 году Германская епархия Русской Зарубежной Церкви получила государственный статус "корпорации публичного права" (какой имели ранее только католики и протестанты). Именно вокруг этой русской епархии немцы тогда решили объединить остальные эмигрантские православные общины на территории Рейха (прежде всего это касалось 13 "евлогианских" приходов, подчиненных Парижу). Однако эта мера была предпринята не по инициативе Зарубежной Церкви (ее даже не спрашивали). Германское правительство само стремилось "централизовать" управление каждым вероисповеданием – в целях лучшего контроля.

Выбор в пользу Русской Зарубежной Церкви немецкие власти обосновали тем, что она, во-первых, «не только объединяет в настоящий момент почти всех русских православных архиереев за пределами России, в Европе, на Дальнем Востоке и в Америке, но... и повсеместно признается канонически безупречной, и, во-вторых, она ни разу не уклонилась от выбранной и в данных условиях единственно возможной и правильной линии, которая состоит в следующем: самостоятельная организация церковной жизни за рубежом, пока вновь не возникнет возможность воссоединиться с русской Церковью на родине... в соответствии с указом почившего Патриарха Тихона, изданным в то время, когда он еще был на свободе и не подвергался какому-либо нажиму со стороны советского правительства»[17].

Митрополит же Евлогий, напомним, имел под собой только 6 % приходов всего православного зарубежья и к тому же сначала был в советской юрисдикции, а затем «самовольно перешел в юрисдикцию греческого Вселенского Патриарха – этот путь трудно признать каноническим»[18] (это понимали даже немецкие чиновники); тем самым "евлогианская" юрисдикция перестала быть русской. Таким образом, Германская епархия Русской Зарубежной Церкви была признана единственным юридическим лицом и владельцем всего дореволюционного имущества Русской Церкви на территории Германии.

Отметим также, что СССР от этого имущества отказался по собственной инициативе. В ноте Совнаркома от 16.01.1935 говорилось: «Посольство СССР в Германии еще в предшествующие годы заявляло, что Правительство Союза ССР в судьбе означенного имущества не заинтересовано и не предполагает заявлять на него какие-либо претензии... Правительство Союза ССР не будет реагировать в дальнейшем на какие бы то ни было обращения к нему по этому делу»[19]. Поэтому, когда после войны были попытки со стороны "евлогиан" и СССР вернуть утраченные храмы, немецкое решение 1930-х годов рассматривалось демократическим судом ФРГ, было признано естественным и оставлено в силе[20].

Но, разумеется, немцы в своем выборе руководствовались не только каноническими причинами. Очень важно было и то, что глава "евлогианских" приходов находился на территории недружественного Германии государства (масонско-демократической Франции), где «на митрополита было оказано давление со стороны», чтобы не объединяться с зарубежным Синодом, – отмечали хорошо информированные сотрудники Рейхсминистерства по делам религий.

Поэтому итог сравнения с немецкой точки зрения был логичен: Русская Зарубежная Церковь «собрала вокруг себя самые активные правые элементы, наиболее последовательно мыслящие национально, которые больше всего способны к антибольшевицкой борьбе, в то время как очень многие люди, которые занимают главенствующее положение среди паствы митрополита Евлогия, склоняются влево, имеют в высшей степени либеральные взгляды... Все их публикации... недвусмысленно доказывают, что они служат известным неправославным и даже собственно не русским, а скорее интернациональным и в любом случае антигерманским интересам и тем самым оказывают услуги мiровому масонству и большевикам»[21].

Приводя эти немецкие документы, исследователь данной темы А.К. Никитин отмечает также, что германские власти, кроме стремления к унификации православных юрисдикций, имели и пропагандную цель: в СССР в это время "безбожной пятилетки" шли жесточайшие преследования Церкви – и гитлеровский режим старался представить себя идейным противником большевизма, поддерживая Православие. Германия надеялась этим привлечь к себе симпатии других православных стран как возможных союзников – Румынии, Болгарии, Греции, а также поначалу и сербов в Югославии.

Поэтому в 1939-1940-е годы Рейхсминистерство по церковным делам предприняло и ряд других шагов, чтобы завоевать симпатии православных верующих. В частности, после немецкой оккупации Польши, где в 1930-е годы были жесточайшие гонения польских властей на Православие с арестами духовенства (только в одном 1938 году было отнято 114 православных храмов), немцы постарались восстановить справедливость: «православное население встречает доброжелательное отношение со стороны немецких властей, которые по первой просьбе населения возвращают ему отобранное поляками церковное имущество»[22].

В самой Германии готовилось открытие финансируемого государством Богословского академического Института в Берлине, который должен был заменить "евлогианский" Институт в Париже и закрытый после оккупации Польши православный факультет Варшавского университета. В подготовке участвовали архиепископ Серафим (Ладе), епископ Василий (Павловский), философ Н.С. Арсеньев, проф. Дорошенко, проф. архимандрит Грегор (Перадзе)[23].

В этом же русле лежала и упомянутая постройка православного собора в столице Рейха, одобренная лично Гитлером; она была представлена как важное политическое событие, поэтому и  понадобился благодарственный адрес Гитлеру. Заметим, что ни один из епископов в других странах (даже противников Германии) не осудил тогда этого адреса, который был само собой разумеющимся. Поздравления и подарки в связи с постройкой этого храма Русская Зарубежная Церковь получила от православных Церквей из Сербии, Болгарии, Греции, Польши, Сирии...

Более того: можно привести пример, как не менее горячо подчеркивал свою лояльность гитлеровскому режиму глава либеральной "парижской" юрисдикции митр. Евлогий: «Если правительство германского Рейха пожелает привлечь русские православные церкви к сотрудничеству в борьбе с коммунистическим безбожным движением, как и с другими движениями, работающими против христианства.., то правительство Рейха найдет с нашей стороны полное согласие и поддержку»[24].

Скорее всего его письмо объясняется, нежеланием терять контроль над своими приходами в Германии. Однако несправедливо перелагать на Зарубежную Церковь ответственность за давление немцев на эти приходы. Зарубежная Церковь не только не воспользовалась этим для их подчинения себе, но и сделала все возможное в той ситуации, чтобы
смягчить последствия гитлеровского диктата, нередко защищая "евлогианское" духовенство перед властями и выработав с ним соглашение, максимально обезпечившее им самостоятельность и внутрицерковную жизнь. В частности, после оккупации немцами Бельгии Берлинский «архиепископ Серафим буквально вызволил из гестапо главу "евлогианской" общины в Бельгии архиепископа Александра (Немоловского) Брюссельского, взял его на поруки, поселив при русском храме в Тегеле и таким образом спас его»[25].

Теперь кратко затронем и следствия политических решений  II Собора уже в годы советско-германской войны.

5. РПЦЗ в годы советско-германской войны

Следует подчеркнуть, для западных демократий главной целью во Второй мiровой войне была победа над европейским фашизмом, в котором мiровая закулиса видела своего самого опасного тогда противника. Но она по обыкновению предпочла расправиться с ним чужими руками, то есть русской кровью. Для этого в среде фашистских государств на американские кредиты был вскормлен в качестве "полезного идиота" Гитлер, которого с его устремлениями было нетрудно подтолкнуть на захват земель на Востоке (фюрер писал об этом уже в своей ранней книге "Mein Kampf"). Но подтолкнуть не для сокрушения СССР, как часто пишут недальновидные красные патриоты, а для уничтожения европейского фашизма усилиями СССР. Иначе зачем было бы США помогать Сталину огромными поставками оружия и стратегических материалов (18 тысяч самолетов, 12 тысяч танков, 409 тысяч автомашин, боеприпасы, металлы, бензин, оборудование для целых заводов, продовольствие)? Без этого «мы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну», – признавал маршал Г.К. Жуков в откровенных беседах[26]. То есть это был уже открытый военный союз западных демократий с богоборческимСССР для сохранения его режима, чему русская эмиграция не могла симпатизировать.

Однако в годы этой войны в русской эмиграции не было подлинных "пораженцев" (сравнимых с позицией пораженца-интернационалиста Ленина в Первой мiровой войне). Эмигранты, включившиеся в советско-германскую войну на стороне немцев, желали поражения не России, а той антирусской власти, которая ее оккупировала в кровопролитной войне против русского народа. В сравнении с нею большинство эмигрантов естественно видело меньшее зло в Германии, которую они попытались использовать в сложившейся ситуации. Гитлеризм к началу войны еще не проявил своего подлинного лика, германское общество было неоднородно, немцы проводили успешные социальные реформы, раздавали антикоммунистические обещания, признали Православие одной из главных религий на территории Рейха – это возобновило надежды на тот самый "крестовый поход" Европы против коммунизма, к которому призывал Бунин в 1924 году в известной речи о миссии русской эмиграции и к которому себя готовил Русский Обще-Воинский Союз (в него были преобразованы Белые армии в зарубежье).

Многие вспоминали и слова почитаемого афонского старца о. Аристоклия, который, умирая в Москве после революции, пред своей кончиною предрек: «Спасение России придет, когда немцы возьмутся за оружие... Надо будет русскому народу пройти через многие еще унижения, но в конце он будет светильником веры для всего Мiра"»[27].

Такие надежды встречались во всех церковных юрисдикциях, что проявилось при нападении Германии на СССР. Противники Зарубежной Церкви обычно указывают в этой связи лишь на заявление пребывавшего в Париже ее митрополита Серафима (Лукьянова, после войны он присоединился к Московской патриархии): «Да благословит Всевышний великого Вождя Германского народа, поднявшаго меч на врагов самого Бога... Да исчезнут с лица земли масонская звезда, серп и молот»[28]. Но и принадлежавший тогда к "евлогианской" юрисдикции архимандрит Иоанн (Шаховской, будущий архиепископ Сан-Францисский в Американской Церкви) тоже приветствовал начало войны против СССР: «Кровавая операция свержения Третьего Интернационала поручается искусному, опытному в науке своей германскому хирургу»[29]. И даже клирик юрисдикции Московской Патриархии о. Георгий Бенигсен вспоминает о начале войны в Риге: «На всех лицах затаенная радость...»[30].

Антирусские места в "Майн кампф", о которых предупреждал генерал Деникин (противник союза с Германией), большинством не принимались всерьез: эта книга была написана в 1924-1925 годах тогда еще мало известным авантюристом, и имелась надежда на поумнение ее автора на посту главы государства. К тому же русофобии (особенно в 1939-1940 годы, после заключения пакта Молотов-Риббентроп) хватало и со стороны демократий.

Итак, для русской эмиграции главный выбор во Второй Мiровой войне заключался не в том, кто "лучше", нацисты или демократы (чтобы защищать их во французской или американской армии), а в том – включиться ли в события на русской земле, стараясь использовать их для помощи своему народу, или остаться в стороне от этих событий. Поэтому многие правые эмигранты сочли меньшим злом Германию не столько потому, что поверили в объявленный Гитлером "крестовый поход", сколько потому, что надеялись сами превратить войну в такой поход – при его поддержке населением России.

Все это стало причиной того, что в рамках германско-советской войны возникло некое подобие и продолжение гражданской войны, и Русская Зарубежная Церковь была по-прежнему на стороне белых. Они прямо рассматривали это как продолжение прежней гражданской войны (поэтому назвать их "предателями" нельзя: они советской власти не присягали, а были ее изначальными противниками), а для миллионов оказавшихся под немцами советских граждан это была их собственная попытка избавления от коммунистической власти. Но и говоря о них, не следует забывать, что после революции прошло лишь два десятка лет, все взрослое население помнило дореволюционную Россию и свою присягу Царю, Помазаннику Божию (приносившуюся всеми подданными по достижении совершеннолетия), как и то, что сделал с Россией большевизм, – соответственным было и их отношение к советской власти.

Основания для надежд на такой исход событий в России были: в первые месяцы войны советские солдаты не были готовы воевать за коммунистический режим (несколько миллионов попали в плен вопреки приказу живыми не сдаваться), а народ, помня "культурных" немцев по прежней войне, встречал "освободителей" хлебом-солью. Это были не единичные случаи, а повсеместное стихийное явление лета 1941 года, описанное множеством свидетелей и заснятое на пленку кинооператорами. После двух десятилетий террора настроения в СССР были такие, что, если бы на оккупированных немцами территориях были созданы независимое Российское правительство и освободительная армия, – им не потребовалось бы боев с советскими войсками: достаточно было бы одного морального воздействия.

Поэтому не только в эмиграции, но и у многих советских военачальников возникла мысль о вооруженной борьбе за освобождение от коммунистического режима, и многие из них тоже были убеждены, что их поддержит народ. Один из руководителей нынешнего немецкого Научного центра военной истории Й. Хофман на основании документов показывает, что в 1941 году такое мнение высказывали попавшие в плен командующие советскими дивизиями, корпусами, армиями – генералы Ф.А. Ершаков, С. Огурцов, Снегов, П. Абранидзе, Бессонов, Кирпичников, Д.Е. Закутный, Ф.И. Трухин, И.А. Благовещенский, Егоров, Куликов, Ткаченко, Зыбин, Х.Н. Алавердов, М.И. Потапов, М.Ф. Лукин. В 1942-1943 годах, помимо А.А. Власова, Г.Н. Жиленкова, В.Ф. Малышкина, такую же готовность выражали генералы М.М. Шаповалов, И.П. Крупенников, Ю.А. Музыченко, П.Г. Понеделин, полковники В.И. Боярский, К.Л. Сорокин и др.[31]

Все они ставили условием – создание независимого русского правительства со статусом союзника Германии. Эта идея находила положительный отклик в немецких военных кругах. Не следует забывать, что германское общество, в отличие от советского, еще не успело стать полностью тоталитарным; между старыми военными и нацистской партией имелись серьезные разногласия. Расистскую антиславянскую политику Гитлера считали губительной для Германии многие представители высшего военного слоя: В. фон Браухич, Ф. фон Бок, Вагнер, Герсдорф, Р. Гелен, В. Канарис, Г. Линдеман, граф фон Шенкендорф, Г. фон Кюхлер, Х. фон Треско, фон Ренне, В. фон Фрейтаг-Лорингхофен, К. граф фон Штауфенберг и др. – из-за этого многие из них были смещены Гитлером со своих постов. Наиболее оппозиционные круги, к которым примыкали также дипломаты (бывший посол в Москве В. граф фон дер Шуленбург), банкиры и промышленники (в Германии не была запрещена частная инициатива), отчаявшись повлиять на фюрера, устроили на него 20 июля 1944 года покушение (неудачное: сотни человек были казнены)...

Именно с такими немцами искали сотрудничества как эмигранты, так и решившийся на создание Русской Освободительной Армии (РОА) ген. А.А. Власов, считая, что некоторый компромисс допустим, а  освобожденная от коммунистов огромная Россия не даст себя поработить иноземцам. Но Гитлер, как и его ближайшее партийное окружение (Розенберг), отвергали саму мысль о союзе с русскими.

Этим воспользовался Сталин, перехватив лозунг русского патриотизма. Он привлек к делу обороны уцелевших епископов и "большевицкими темпами" (его тогдашнее выражение) восстановил в сентябре 1943 года патриаршество и Синод. Епископов свозили в Москву из лагерей специальными самолетами. Но неужели можно обвинять зарубежных епископов в "услужении Гитлеру" – за то, что они, собравшись в октябре 1943 года на совещание в Вене, не признали такую большевицкую процедуру назначения Патриарха каноничной?.. За то, что они не поверили в патриотизм коммунистической власти еще недавно провозгласившей "безбожную пятилетку"?

Вот и в книге митрополита Санкт-Петербургского Иоанна (Снычева) об этом сказано следующее: «..."примирение" с властью далось церковной иерархии дорогой ценой компромиссов, безусловно, болезненных для православного сознания. В первую очередь это касается участия священноначалия в кампании прославления Сталина, что было безоговорочным условием "примирения". "Глубоко тронутые сочувственным отношением нашего всенародного Вождя, Главы Советского Правительства И.В. Сталина к нуждам Русской Православной Церкви, приносим Правительству нашему общесоборную искреннюю благодарность", – писали "вождю всех народов" в 1943 году съехавшиеся на архиерейский собор епископы. Конечно, все это было вынужденным и не отражало их действительной точки зрения, но факт остается фактом – антихристианская диктатура в СССР не изменила своей внутренней сущности, она лишь приспособилась к новым условиям»[32], – пишет митрополит Иоанн (курсив наш). Именно так это восприняли тогда и епископы Зарубежной Церкви.

Кстати, одновременно это Венское совещание направило докладную записку германскому правительству с критикой его политики на оккупированных территориях в России; никаких приветствий Гитлеру не было[33]. Секретарь Одесской митрополии МП, преподаватель духовной семинарии о. Андрей Новиков, исследовавший эту тему, пишет: «С апреля 1942 года и до конца войны иерархи РПЦЗ уже не называли Гитлера или немецкую армию "борцами с коммунизмом" – даже Троицкий, везде выискивавший подобный "компромат", не может привести ни одного такого или похожего высказывания»[34]. Во время богослужений в Зарубежной Церкви молились не о «победе Гитлера», а о «помощи Божией для освобождения Родины от большевицко-коммунистического ига» и о прекращении войны: «Еще молимся о еже утолити вся крамолы, нестроения, раздоры же и кровопролитные брани, грех ради наших сущия, и прекратити вскоре брань, и мир всему мiру даровати...»[35].

Важно понять и то, что для Русской Зарубежной Церкви и в годы войны главными были не политические соображения, а духовные, пастырские. Она почти не имела доступа к соотечественникам на родине (гитлеровские власти запрещали эмигрантам ездить на оккупированные российские территории), но не могла оставить на произвол судьбы миллионы русских людей, оказавшихся к западу от линии фронта. Она не могла быть равнодушной к их надеждам и усилиям, к их выбору меньшего зла.

Зарубежная Церковь прилагала огромные усилия и для спасения советских пленных, от которых Сталин отказался как от "изменников Родине". СССР отказался подписать международную конвенцию о гуманном обращении с пленными, – предоставив Гитлеру морить их голодом на законном основании. В то время как пленные западных армий содержались в сносных условиях, под опекой Международного Красного Креста, – советские умирали с голоду. К лету 1942 года их погибло около 2 миллионов человек; лишь после этого, благодаря протестам адмирала Канариса, фельдмаршала фон Бока и других немецких военачальников, русских пленных стали лучше кормить и использовать в качестве рабочих.

В общем можно сказать, что представители Церкви в то сложное время не столько брали на себя духовное водительство военно-политической борьбой против безбожных поработителей Отечества, сколько выполняли свою вечную пастырскую миссию спасения душ, считаясь с войной как с фактом. Как недавно напомнил архиепископ Серафим (Дулгов), в годы русско-японской войны именно так повел себя архиепископ Николай (Касаткин) в Японии: он оставался со своей японской православной паствой в стране, воевавшей против России, а ведь японцы были коварным врагом!.. Тем не менее архиепископ Николай исполнил свой пастырский долг, против чего российской церковной властью не было высказано ни слова упрека; недавно он был причислен к лику святых как Московской Патриархией, так и Зарубежной Церковью.

Так же и священники власовской РОА и русских эмигрантских частей были со своей паствой там, куда ее позвал патриотический долг, помогая ей быть достойной звания христиан в столь трудном положении. Они принимали исповеди, причащали, отпевали погибших. Приходилось и разъяснять основы Православия бывшим советским военнослужащим (как, например, в школе РОА в Дабендорфе). И снова заметим, что православное духовенство в странах, воевавших против немцев, не осуждало за это своих собратьев в Германии, полагая, что им на месте виднее, как поступать.

Следует также подчеркнуть, что против Красной армии власовская РОА, сформированная лишь в начале 1945 года, участвовала лишь в одном-двух боях, а затем освободила от немцев же Прагу. (Название РОА чисто пропагандно носили также небольшие подразделения в Вермахте, составленные уже в первые годы войны из бывших советских военнослужащих, но они ни к Власову, ни к эмиграции, ни к Зарубежной Церкви отношения не имели.) В Югославии союзный с РОА эмигрантский Русский корпус до прихода туда советских войск воевал только с коммунистическими партизанами Тито, обороняя от них города и села.

В целом же в годы войны русское антикоммунистическое движение было шире, чем РОА, оно включало в свои политические структуры широкие слои населения – несколько миллионов человек. Поэтому многие называют его Русским Освободительным Движением (РОД). Для сравнения стоит привести цифру тех эмигрантов, которые участвовали в войне на стороне демократий. В Европе больше всего русских оказалось во французской армии (было мобилизовано по призывному закону около 3 тысяч) плюс несколько сот добровольцев в "Сопротивлении"[36]... Наверное, не намного больше их было и в американской армии.

Возглавление Зарубежной Церкви во время войны оставалось в Сербии, причем митрополит Анастасий вел себя по отношению к немцам совершенно независимо. Например, он воспротивился попытке немцев расколоть Сербскую Церковь и запретил в служении русского епископа, возглавившего раскольничью Хорватскую Церковь. План германских властей «относительно пропагандистского использования Венской конференции потерпели неудачу», русские архиереи буквально выставили с совещания немецких наблюдателей из СД, вызвав их возмущение[37]. Из документов и переписки немецких инстанций, опубликованной Шкаровским и Никитиным, очевидно, что у них не было возможностей влияния на зарубежный Синод. Поэтому немцы изолировали митрополита Анастасия и несколько раз подвергали обыскам.

*

В любой гражданской войне каждая из сторон может привести те или иные весомые аргументы для оправдания своей позиции. Для православного же человека главным критерием в оценке противоборствующих сторон должно быть их отношение к главной Истине – к Богу. Христос заповедал нам, что любовь к Богу и служение Ему должны быть выше любви к родной земле и даже к родителям (Мф. 10:37; 19:29), не говоря уже о правительстве. Даже верность Царю-Помазаннику наш святой и идеолог-государственник преп. Иосиф Волоцкий строго обусловливал тем, служит ли сам Царь Богу или же своим греховным страстям, – призывая не слушаться царя-отступника даже под угрозой смерти.

Так и в советско-германской войне была своя правда и у защитников родной земли от захватчиков, и у тех русских, которые надеялись освободить родную землю от богоборческого режима. Полнота же правды должна была тогда выражаться в идее "третьей силы" – против тех и других врагов России. Это, быть может, звучит утопически, но именно эту нравственно безупречную идею "против Сталина и Гитлера" и пыталась осуществить активная часть русской православной эмиграции.

Можно сказать, что в нашей гражданской войне всего ХХ века по одну сторону стояли и монархисты-черносотенцы, противившиеся революционерам; и белые воины, выступившие (несмотря на многие недостатки непредрешенческого Белого движения) против интернационалистов-богоборцев; и те русские патриоты 1940-х годов, которые были готовы отдать жизнь за воссоздание православной России в борьбе против ее противников.

Вот только в 1941-1945 годах противников у России было столь много, что на практике сделать выбор в пользу Истины было очень непросто, учитывая, что гражданская война между белыми и красными в чистом виде уже не шла, а была лишь ее попытка в рамках небывалой по жестокости внешней войны, значение которой перевесило возможный вариант возобновления гражданской. Если судить по идеологической сути режимов, это была война двух врагов России друг с другом: врага внутреннего (большевизма) и внешнего (нацизма). И если Сталин сообразил проявить лояльность к русскому патриотизму как к союзнику, внешний враг тупо проводил на оккупированных территориях антирусскую политику, толкая народ на сближение с коммунистической властью как меньшим злом.

Таким образом, разделенные линией фронта, разные части нашего народа имели разные возможности действий для борьбы за Россию против разных ее врагов. Поэтому и проблема выбора меньшего зла решалась ими по-разному. Этот сложный нравственный вопрос зависел не только от географического местопребывания, но и от разных личных оценок целого ряда факторов: целей Гитлера, террора Сталина, возможности эволюции коммунистической власти в сторону патриотизма и Церкви, наличия антикоммунистического потенциала в народе, возможности отстройки независимой русской "третьей силы"...

Легко судить о прошлом, зная, чем все кончилось. Труднее было принимать решение, когда будущее было неопределенно, а от выбора нельзя было уклониться. Поэтому те обвинители, кто не стоял перед столь сложным выбором, вряд ли имеют право осуждать ту часть эмиграции, которая не уклонилась от участия в помощи своему народу – в той форме, в какой это было возможно в ее положении.

Тем более никто не имеет права осуждать русское зарубежное духовенство, которое не оставило без своего духовного окормления русских людей, сделавших такой выбор. Все они, побежденные, заплатили за это слишком дорогую цену. Как, впрочем, и победители.

Ведь использование патриотизма и Церкви Сталиным было лишь тактическим ходом, что он вскоре вполне показал в послевоенных репрессиях. Так, наиболее крупное "Ленинградское дело" в 1949 стоило жизни двум тысячам тех управленцев, которые поверили в реабилитацию русского патриотизма и остались ему верны после войны.

6. Послевоенные репрессии: Церковь Сталину больше не нужна

Подавляющее большинство церквей, действовавших в СССР сразу после войны (около 14 000, в том числе 101 монастырь), были открыты при немецкой оккупации или вошли в состав СССР вместе с присоединенными территориями. (Поэтому неверно частое утверждение, что в годы войны при Сталине было открыто 20 000 храмов.) И уже в декабре 1944 года Совнарком предписал закрывать открытые храмы, если до войны в них размещались государственные организации (к 1949 году закрыли 1150 таких приходов); в 1946-1947 годах было ликвидировано 16 монастырей. Если до 1947 года кое-где храмы еще открывались по настойчивым просьбам верующих, то с 1948 по 1953 годы ни один новый храм не был открыт, несмотря на многочисленные просьбы верующих.)

Попытки первоиерарха (после смерти Сергия в 1944 году по его завещанию, опять-таки неканонично, Патриархом стал Алексий I) встретиться со Сталиным не удались[38]. В 1946 году духовенство было обложено огромным налогом. В 1947 было создано "Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний" с целью усиления атеистического воспитания. В 1948 году запретили проведение крестных ходов и начали закрытие храмов и монастырей. С 1 января 1947 по 1 июня 1948 года было арестовано 679 священников; начались и аресты архиереев: арестовали архиепископа Мануила (Лемешевского) и др.[39]

То есть Церковь была нужна Сталину лишь как тактический союзник в годы войны; надежды церковного руководства на лояльное сосуществование с богоборческим режимом снова не оправдались. Все это подтверждает правоту тех, кто не верил в оправданность курса митрополита Сергия и его последователей.

В заключение еще раз подчеркну, что даже после этого Зарубежная Церковь продолжала применять к Церкви на родине экклезиологию митрополита Кирилла (Смирнова). То есть продолжала считать таинства Московской Патриархии благодатными для тех верующих, которые принимают их с благочестием и верою, не подозревая чего-то неканоничного в устройстве своей Церкви, но в то же время эти таинства идут в осуждение тому духовенству, которое сознает неправильность устройства Церкви и ее политики, и мирится с этим.

Ушедшее из СССР в эмиграцию духовенство Зарубежная Церковь принимала в сущем сане.

Однако все же проводилось различие между архиереями, достойными и недостойными участвовать в будущем Соборе для нормализации церковной жизни в освобожденной России. Во время войны зарубежные архиереи писали: «Кто является полноправным членом Собора и кто может его созвать? Исходя из канонов, можно дать только один ответ: членами Собора могут быть все те русские архиереи, кто сохранил верность Патриарху Тихону и его законным преемникам – митрополиту Кириллу и митрополиту Петру. Те архиереи, которые принадлежат к группам, возникшим вследствие провокаторских действий Советов и осужденным Патриархом Тихоном и митрополитом Петром, как и соратники митрополита Сергия, не могут быть допущены к участию в Первом Учредительном Соборе, так как они подлежат суду Всероссийского Поместного Собора»[40].

Ноябрь 2002 г.

---

[1] Церковный вестник. М., 2002. № 14-15. C. 14.
[2] www.russianorthodoxchurch.ws/Istoria/utochnenie.
[3] Окружное послание Собора архиереев РПЦЗ от 15/28 августа 1932 г. – Цит. по: Никон (Рклицкий), архиепископ. Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Нью-Йорк. 1961. Т. VII. С. 286.
[4] Биржевые ведомости. М., 1917. 8/21 марта.
[5] Деяния Русскаго Всезаграничнаго Церковнаго Собора. Срем. Карловци, 1922. С. 126-127.
[6] Деяния... С. 37-38.
[7] Шкаровский М.В. Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2002. С. 7.
[8] Политбюро и Церковь. М., 1997-1998.
[9] Комиссия при президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий. Репрессивная политика РКП(б)-ВКП(б)-КПСС по отношению к религии и Церкви (октябрь 1917–1980-е гг.). Машинописный документ от 5.1.1996; в нем содержатся ссылки на советские архивные источники.
[10] Православная энциклопедия. Русская Православная Церковь. М., 2000. С. 185.
[11] Православная жизнь. Джорданвиль, 1995. № 10. С. 18-19.
[12] Алексеев В.И., Ставру Ф. Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории // Русское возрождение. Нью-Йорк, 1981. № 14. С. 130.
[13] Деяния Второго Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви заграницей. Белград, 1939. С. 18-19, 160-169, 252-253.
[14] См.: Назаров М. Крушение кумиров: демократия и фашизм // Москва. 1994. № 1.
[15] Новое слово. Берлин, 1938. 19 июня.
[16] От канцелярии Архиерейского Синода // Православная Русь. Джорданвиль, 1947. №12. С. 1-3. Подробнее см.: Граббе, Г. протопресв. Фантастическая история // Церковь и ее учение в жизни. Монреаль, 1970. Т. II.
[17] ЦХИДК. Ф. 1470, оп. 1, д. 17, л. 151-154. – Цит. по: Никитин А.К. Этапы и методы унификации русской православной общины в Германии в 1935-1939 годах // Русская эмиграция в Европе. 20-е — 30-е годы. М., 1996. С.153.
[18]Там же. С.154.
[19] Цит. по: Артемов Николай, прот. // НГ-Религии. М., 1997. 25 сент. С. 3.
[20] Seide G. Verantwortung in der Diaspora. München, 1989. S. 125.
[21] Никитин А.К. Этапы и методы... С. 155.
[22] Церковная жизнь. 1939. № 11. – Цит. по: История Русской Церкви новейшего периода (рукопись). Сост. А.В. Псарев. Джорданвиль, 1998. С. 22.
[23] Никитин А.К. Политика нацистского режима в отношении Русской православной общины в Германии (1933-1945 гг.). Автореферат диссертации. М., 1998. С. 25, 33.
[24] Eulogius, Metropolit. Seiner Exellenz Reichs- und Preussischen Minister für kirchliche Angelegenheiten. Paris, den 34. Oktober 1937. (Письмо за исх. № 1266 на немецком языке хранится в архиве Германского МИДа; копия получена от В.Н. Вишневского.)
[25] Никитин А.К. Политика нацистского режима... С. 33.
[26] Военные архивы России. М., 1993. Вып. 1. С. 234.
[27] Иоанн (Шаховской), архим. Близок час // Новое слово. Берлин, 1941. 29 июня.
[28] Цит. по: Далин Д., Двинов Б., Мельгунов С. и др. Россия и эмиграция. Париж, 1947. С. 50.
[29] Иоанн (Шаховской), архим. Указ. соч.
[30] Бенигсен Г., прот. Христос Победитель // Вестник РХД. Париж, 1993. № 168.
[31] Хоффманн Й. История Власовской армии. Париж, 1990. С. 117-119.
[32] Иоанн (Снычев), митрополит. Самодержавие духа. СПб., 1994. С. 320.
[33] См.: Граббе Г., протопресв. Указ. соч. С. 172; Шкаровский М.В. Нацистская Германия... С. 237;  ЦХИДК. Ф. 1470, оп. 2, д. 17, л. 122. – Цит. по: Никитин А.К. Политика нацистского режима... С. 27.
[34] Новиков Андрей, свящ. Русская Православная Церковь за границей в нацистской Германии и во II Мiровую войну (рукопись). – www.otechestvo.org.ua?akt_Bogoslovie.
[35] Православная Русь. 1943. № 9-10. – Цит. по: История Русской Церкви новейшего периода... (рукопись). С. 20-21, 45.
[36] Kovalevsky P. La Dispersion Russe. Chauny (Aisne), 1951. P. 41.
[37] Шкаровский М.В. Указ. соч. С. 212-213, 236-239.
[38] Православная энциклопедия. Русская Православная Церковь. М., 2000. С. 187-188.
[39] См. упомянутый документ "Комиссии по реабилитации".
[40] Шкаровский М.В. Политика Третьего рейха по отношению к Русской Православной Церкви в свете архивных документов (сборник документов). М., 2003. С. 163.

---

---