Дорогой Михаил Викторович!
С праздником святителя Иоанна Златоуста приветствую Вас!
Сегодня взялась написать Вам в ответ на Ваше послесловие к моему письму 2003 года. Не знаю, смогу ли внятно выразить свои мысли. Очень серьезные вопросы подняты в нашей переписке. И не мне, конечно, на них отвечать…
В последние дни, как уже неоднократно бывало, попыталась обратиться к наследию Русской Зарубежной Церкви. Погрузилась в чтение «Православной Руси» разных лет. И еще раз убедилась – какое же это было замечательное издание! Какое яркое свидетельство об истинной церковной жизни! У меня, к сожалению, полные подшивки только с 1973 года. Помнится, как несколько лет назад, когда в РГБ заказала выпуски 1950-х – 1960-х годов и хотела выбрать для копирования самое важное и интересное, оказалась в большом затруднении. Копировать хотелось всё! В каждом номере с первой до последней страницы всё было интересно и важно, вплоть до самых обыкновенных заметок с новостями о приходской жизни и даже кратких объявлений. Всё было проникнуто значимостью, весомостью. Во всём ощущался дух истинной церковности.
А уж, статьи архимандрита Константина (Зайцева)!.. В них такая глубина и богословская, и пастырская, и научная! К ним-то мне и хотелось бы обратиться далее, как наиболее ярко выраженному экклезиологическому самосознанию Русской Зарубежной Церкви. (Знаменательно, что сегодня день памяти о. Константина – он отошел ко Господу 13/ 26 ноября 1975 года).
Но прежде полагаю необходимым дать некоторое разъяснение вопроса «о границах Церкви».
Новомученик Михаил Новоселов о границах Церкви
Этот вопрос в той формулировке, как он прозвучал в нашей переписке, судя по комментариям, вызвал непонимание и смущение. Возможно это объясняется краткостью его изложения, и в частности, неполными цитатами из трудов новомученика Михаила Новоселова. Дабы рассеять все недоразумения и смущения, позволю себе отослать вдумчивых читателей непосредственно к трудам Михаила Александровича, а также к нашей книге о нем («Церкви Христовой ревнитель, лжецеркви лукавнующих обличитель. Новомученик Михаил Новоселов. Жизнеописание и труды». – М.: Братонеж, 2021)[1], само название которой должно бы успокоить самых строгих анти-модернистов. Оно несомненно не очень удачное, поскольку воспринимается как полемически заостренное и даже резко вызывающее в современных реалиях; и к ним только и относят новоселовские обличения. Однако Михаил Александрович был ревнителем не только в противостоянии сергианству. Вспомним его «Религиозно-философскую библиотеку», издаваемую в 1902–1917 гг., главная цель которой – открыть духовную сокровищницу Церкви и вернуть ушедших «на страну далече» блудных Ее сынов. Как писал он в письме Ф. Д. Самарину летом 1909 года:
«Если бы Вы спросили, около чего вращается теперь моя мысль по преимуществу, если не исключительно, я твердо бы ответил: около души и Церкви. В сущности, эти вещи неразъединимы. Так, по крайней мере, у нас в православии. И это — душа и Церковь — есть то единое на потребу, к чему приложится все прочее, чему приложиться положено воле Божией. Окружающее нас — близкое и далекое — особенно и ценно, и значительно, и поучительно со стороны своего отношения к этому сокровищу, ради которого стоит продать все прочее, чтобы получить его…
Довольно тесное общение, в течение почти 1,5 лет, с протестантствующей молодежью и встреча с заграничными представителями англиканства и баптизма еще больше внушили мне уверенность в несравненной истинности нашей Церкви, несущей в себе предание Духа Истины, и сознание исключительной важности всестороннего служения Церкви. Вот на этом предмете и следует нам всем сосредоточить главные силы»[2].
Церковь как хранительница живого предания – главная тема целого ряда выпусков "Религиозно-философской библиотеки". Новоселов стремится, по его словам, «поставить вехи вокруг пажити Христовой, на тихих, текущих в жизнь вечную водах которой пасет свое стадо Пастыреначальник Господь Иисус». В Предисловии к XXXI выпуску, явившемуся введением к целому ряду новых выпусков, имеющих целью «отграничить Божественную область Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви (Православной) от сферы католического раскола и протестантского сектантства, ложно мнящих о себе, как о носителях и обладателях подлинной Христианской Истины», Михаил Александрович писал:
«Каждый из ближайших выпусков отрицательно или положительно, или тем и другим способом будет проводить границу между Церковью Божией и обществами человеческими, самовольно присваивающими себе имя Невесты Христовой, и этим воздвигать ограду кругом Новозаветной Христовой Скинии, чтобы как живущие внутри ее и укоренные там, так и лишь взыскующие драгоценный бисер — Христа, не сбивались на распутия "вне церковных стен", где блуждают овцы, не знающие должным образом Единого Пастыря — Иисуса, обитающего в Церкви Своей, "оставившие Его, источник воды живой" и припадающие запекшимися устами к "водоемам разбитым, которые не могут держать воды" (Иер. 2, 13).
Ибо едина вера, едино крещение и едина святая соборная и апостольская Церковь, "не имеющая пятна или порока", сей столп и утверждение Истины»[3].
Борьба за Церковь
До конца понять всю важность и сущность деятельности М.А. Новоселова трудно стороннему наблюдателю. Это также, как в церковной истории чуждые Церкви не могут понять, по словам отца Сергия Мансурова, «настойчивости святителя Афанасия или горячности преподобного Феодора Студита. Ибо они боролись за Дух Истины, в них пребывающий; за Того, Кто был им ближе, чем собственное дыхание, дороже самой жизни; за Того, Кто был реальным содержанием их жизни. Для них, всею силою устремленных к Богу и живших во Христе, могло ли быть безразличным, живут ли они в единении с Богом или с тварию, хотя бы и первенствующей среди тварного (как думал о Христе Арий)? Тот, чье стремление очиститься от всякого греха и лжи и дышать истиной, мог ли примириться с ложью о Христе Боге (как несторианство или монофелитство)? Те, кто верили, что Церковь как тело Христово есть столп и утверждение Истины, есть организм Истины, могли ли считать частью тела этой Истины людей, сознательно отвергавших, «руководясь своими помыслами» (слова VII Вселенского Собора), то, в чем сочла необходимым себя явить на земле жизнь этого организма (иконопочитание, монашество и другие общецерковные установления)?»[4]
Тем более, могли ли те, кто по примеру святых своих предшественников дорожили Церковью как столпом и утверждением Истины, примириться с новоявленной ложью, не просто искажавшей учение Христово или отвергавшей отдельные стороны церковного предания, а предательски подменявшей истинную Церковь Христову отступнической лжецерковью лукавнующих? Борьба с этой ложью, как и борьба всех прежних исповедников двух тысячелетий истории христианства, была именно борьбой за Церковь, Царствие Божие, обожение человечества, жизнь вечную.
Вот почему и после богоборческой революции 1917 года М.А. Новоселов в первых рядах борцов за Церковь против обновленчества и сергианства. Хорошо известны его знаменитые «Письма к друзьям» 1922‒1927 гг., получившие широкое хождение в церковных кругах и ставшие своего рода классикой самиздата в СССР, а в начале 1990-х годов изданные многотысячными тиражами. И, конечно, как их продолжение или завершение, «Письмо к другу» от 22 октября 1927 г. (ранее приписываемое архиеп. Илариону Троицкому, но ныне твердо атрибутированное как новоселовское). Обширная цитата из него приведена в конце моего обращения 2003 года.
Это письмо весьма знаменательно. С одной стороны, оно раскрывает внутренний духовный смысл происходящего, а с другой, четко формулирует проблему или практический вопрос, который вставал перед всеми верными чадами Церкви. Образ апокалиптической блудницы, используемый Новоселовым, очень точно выражал процесс подмены Церкви Христовой лже-церковью. И хотя Михаил Александрович скромно высказывал свои мысли как предположение и отдавал их на дружеский суд, тем не менее они заключали в себе глубокое духовное прозрение чуткой души православного христианина. И неслучайно и другие исповедники (независимо от М.А. Новоселова) также обращались к этому апокалиптическому образу.
Вот, к примеру, епископ Павел (Кратиров): в ответ на любимые доводы сергиан о "спасении Церкви", в письме от 31 декабря 1927 года написал, что «митрополит Сергий спасает не Церковь Божию, а тело блудницы и барахло ее»...[5], а в статье "Церковь в пустыне" 25 мая 1928 года подчеркнул, что митрополит Сергий возглавляет «ныне группу преосвященных вредителей, продавших свободу Церкви и создавших на основах модернизированного Богоотступления Церковь-Блудницу»[6].
Епископ Виктор (Островидов) в своем письме вятскому духовенству от 28 февраля 1928 года:
«Отступники превратили Церковь Божию из союза благодатного спасения человека от греха и вечной погибели в политическую организацию, которую соединили с организацией гражданской власти на служение миру сему, во зле лежащему (I Иоан. V, 19)...
...Ведь ни у вас со своим епископом, ни у меня с М<итрополитом> Сергием никаких личных между нами недоразумений нет; дело наше не личное или местных интересов, или каких-либо спорных недоказанных мнений, а дело непосредственного практического разрушения нашего общего вечного спасения самою церковною властью через замену ею истинной Церкви ложною, Жены, облеченной в Солнце (Апок. XII, 1) великою блудницею (XVII, 1)»[7].
Протоиерей Феодор Андреев (один из ближайших друзей Новоселова) в письме епископу Иннокентию (Тихонову) летом 1928 года обосновывал правомерность употребления образа жены, садящейся на зверя, в применении к лжецеркви митрополита Сергия, ссылаясь на Церковное предание[8].
Мы еще обратимся к этому письму, которое вместе с работой М.А. Новоселова "Ответ востязующим", явились своего рода апологией протестного антисергианского движения, и в особенности самой решительной и безкомпромиссной его части под руководством петроградского духовенства.
Что касается практического вопроса: когда верные должны совершить свой исход, подобно исходу первохристиан из Иерусалима, дабы не участвовать в грехах блудницы и не подвергнуться язвам ее, то решение его не было простым. Недаром М.А. Новоселов завершал свое письмо молитвенным воззванием — дабы Господь сохранил как от легкомысленной поспешности, так и от преступно-равнодушной медлительности. В той или иной мере каждый должен был решать этот вопрос самостоятельно.
Жизнь, действительно, требовала от христиан высокодуховного отношения к себе. И как справедливо замечал сам Новоселов, «нельзя полагаться на официальных пастырей (епископов и иереев), нельзя формально применять каноны к решению выдвигаемых церковной жизнью вопросов, вообще нельзя ограничиваться правовым отношением к делу, а необходимо иметь духовное чувство, которое указывало бы путь Христов…».
«Идеология» или экклезиология иосифлянства
"Письмо к другу", как уже указывалось, М.А. Новоселов написал в октябре 1927 года. Спустя два месяца он и протоиерей Феодор Андреев, и другие их единомышленники свой исход совершили. Но кому-то, даже близким им по духу и взглядам, еще требовалось время. Да, и сами петроградцы, несмотря на свое неприятие Декларации, не торопились с протестами и тем более категоричными решениями, и только к концу осени 1927 убедились в необходимости отхода от митрополита Сергия.
Так, архиепископ Димитрий (Любимов), заместитель митрополита Иосифа (Петровых) на Петроградской кафедре, фактически осуществлявший руководство всем иосифлянским движением, в своем известном письме духовенству станции Сиверская объяснял, что петроградцы отделились от митрополита Сергия не сразу, но лишь после того, как убедились, что его послание (Декларация) оказывает сильное влияние на церковные дела и производит не только канонические, но и догматические нарушения:
«После письменных и устных переговоров с ним, не давших ничего, кроме новых подтверждений неизменности нового направления церковной жизни, часть здешнего духовенства заявила о своем отказе считать митрополита Сергия действительно Заместителем митрополита Петра и главы Русской Церкви ввиду допущенных им правонарушений, а так как последние искажают и догматическую сторону Церкви (соборность, святость и др.), о чем сказано в обращении к митрополиту Сергию, и самое преступление митрополита Сергия – не что иное, как падение и, следовательно, отпадение от св. Церкви, то согласно 15 правилу Двукратного Собора, мы и должны были еще до соборного решения порвать духовное общение с митрополитом Сергием, оставшись в каноническом единении с митр. Петром и ближайшим законным единомысленным епископатом»[9].
Обращение от петроградских клириков, на которое ссылается владыка Димитрий, было составлено в ноябре/декабре 1927 года о. Феодором Андреевым и М.А. Новоселовым. Текст этого Обращения тоже хорошо известен. Искажения догматической стороны Церкви, допущенные митрополитом Сергием, о которых упоминал владыка Димитрий, в нем подытожены следующим образом:
«Итак, Единство Церкви, имеющее, по словам свящ. муч. Игнатия Богоносца, свое внешнее выражение в епископе, а для целой Русской Церкви, следовательно в патриархе, уже поколеблено в целом Вашим единением с синодом, превысившим свои права до равенства с Вами, по отдельным епархиям – незаконными смещениями местных епископов и заменою их другими, Святость Церкви, сияющая в мученичестве и исповедничестве, осуждена посланием, Ее Соборность поругана, Ее Апостольство, как связь с Господом и как посольство в мир (Иоанн. 17, 18), разрушено разрывом иерархического преемства (отвод М. Петра) и встречным вторжением в нее самого мира».
В Обращении прозвучало еще более серьезное обвинение:
«Итак, послание все предусмотрело, чтобы придать себе вид законности, и все же оно стоит на песке. Ни патриарх, ни собор, ни соборный разум Церкви в действительности вовсе не с ним. Послание не только не является их выразителем, но напротив, лишь предварительно отступив от них и подменив их лживыми их подобиями, оно облеклось в свои призрачные права. Скажем прямо, не Церковь Русская изнесла из недр своих это послание, а, обратно, оторванное от истинной Церкви, оно само легло краеугольным камнем в основание новой “церкви лукавнующих” (Псал. 25, 5)»[10].
Подобные категоричные оценки деяний митрополита Сергия были выражены и в работе М.А. Новоселова «Ответы востязующим», написанной весной 1928 года[11]. В параграфе XV на вопрос: «Что преступного совершил м. Сергий против Церкви?», Михаил Александрович писал: «М. Сергий вступил в блок с антихристом, нарушил каноны и допустил равное отступничеству от Христа малодушие или хитроумие».
В параграфе IX этой же работы читаем следующее: «Но преступление м. Сергия заключается не в одних канонических правонарушениях в отношении церковного строя, как было уже не раз показано в различных “обращениях” к нему и, в особенности, в одном подробном ученом разборе всего дела м. Сергия (см. также и здесь пар. XV), оно касается самого существа Церкви. Именно, в своей декларации м. Сергий как бы исповедал, а в делах осуществляет беззаконное слияние Божьего и Кесарева, или лучше, Христова с антихристовым, что является догматическим грехом против Церкви и определяется как грех апостасии, т. е. отступничества от Нея»[12].
Еще подробнее этот вывод обосновал протоиерей Феодор Андреев в упомянутом выше письме епископу Иннокентию (Тихонову) в июле 1928 года. В ответ на довод еп. Иннокентия, что митрополит Сергий – не еретик, следовательно, отходить от него на основании 15-го правила Двукратного Собора нельзя, отец Феодор заявил:
«А мы утверждаем, напротив, что грех его горше всякой, анафематствованной, ереси. В самом деле, св. Василий Великий, в своем знаменитом 1-м правиле говорит, что "еретиками назвали они (древние отцы) совершенно отторгшихся, и в самой вере отчуждившихся". Но таково и есть сергианство: в нем видимо целы все догматы, и снаружи – это церковь, но внутренне это – легализованная организация мистически пустая»...
«Ведь легализовать Церковь так, как это сделал м. Сергий – это значит, употребляя его выражение, сообщить ей вид "всякого публичного собрания"; но это и значит лишить ее подлинной мистической сущности, и благодати, и веры, и совершенно отторгнуться и отчуждиться от нее, т. е. подпасть 1-му Правилу Св. Василия Великого, и быть осуждену 2-й половиной правила 15-го Собора Двукратного. Воистину, Владыка, сергианство для многих потому и ускользает от обвинения его в еретичности, что ищут какой-нибудь ереси, а тут – самая душа всех ересей: отторжение от истинной Церкви и отчуждение от подлинной веры в ее таинственную природу, здесь грех против мистического тела Церкви, здесь замена его тенью и голой схемой, костным остовом дисциплины. Здесь ересь как таковая, Ересь с большой буквы, ибо всякая ересь искажает учение Церкви, здесь же перед нами искажение самой Церкви со всем ее учением»...
«Итак, м. Сергий подменил не какой-нибудь отдельный догмат еретической ложью: он подменил саму Церковь: вот почему за деревьями его обманчивых слов не видят леса его церковной неправды. Вот почему и мы отреклись и "лица и дел его", т. е. отреклись от сергианства в целом, а не от административной, ритуальной ("непоминовение"), дисциплинарной и других подобных связей с м. Сергием и его синодом, каковые все противуканоничны, т. к., допуская его как главу, отказывают ему в канонических правах всякого законного церковного возглавления»[13].
Это письмо до последнего времени не было известно. О нем упоминал в своих показаниях отец Василий Верюжский, когда заявлял, что отец Феодор Андреев «сделался, можно сказать, крайним центром нашей организации. Он был идеолог нашего движения. Свои и наши общие взгляды он выразил особенно в последнем обращении к митр<ополиту> Сергию при нашем отходе от него 1/14 декабря 1927 г<ода>, а также в ответном письме епископу Иннокентию Тихонову от лица епископа Димитрия Любимова»[14].
Опубликованный в 2002 году ежемесячником "Сербский крест" (№ 30) и затем широко разошедшийся по другим периодическим изданиям и в интернете, документ под заголовком "Апология отошедших" позволил после его тщательного изучения признать, что это не что иное, как именно письмо отца Феодора <Андреева>, о котором показал на следствии протоиерей Василий Верюжский. Несмотря на то, что "Апология отошедших" была опубликована под именем М.А. Новоселова, внимательное прочтение этого документа показывает, что он составлен: во-первых, клириком, во-вторых, именно петроградским, в-третьих, письмо адресовано архиерею также петроградскому, но находящемуся, очевидно, в ссылке; и, наконец, это ответ на письмо этого архиерея епископу Димитрию, составленный по благословению последнего.
Впрочем, авторство не меняет сути дела, и не исключено, что М.А. Новоселов участвовал в составлении этого письма, очень точно и обоснованно выразившем не только отношение иосифлян к "делу" митрополита Сергия, но и в целом их экклезиологию. Письмо это весьма пространно и в отличие от иных документов довольно непросто для восприятия. Предназначалось оно не для широкого распространения, а для еще недавно близкого по духу архиерея и равного собеседника с богословским образованием. Как уже было сказано, написано оно было протоиереем Феодором в ответ на большое письмо епископа Иннокентия, в котором тот постарался ("потщался") разобраться во всем происшедшем. Выводы епископа Иннокентия оказались неутешительными. Осуждая то, что совершил митрополит Сергий (Страгородский) со своим Синодом, он не мог, между тем, согласиться с отходом от митрополита Сергия иосифлян. Так он и писал об этом епископу Димитрию:
«Не подумайте, дорогой Владыка, что я собираюсь оправдывать перед Вами слова и действия м<итрополита> Сергия. Признаюсь Вам: я его не понимаю, не понимаю того, что им сказано и сделано. Не нахожу сказанное и полезным для Церкви Христовой. Я бы и вообще не взялся богословски и канонически его оправдывать или защищать. Бог ему судья. Не м<итрополита> Сергия я защищаю здесь, а церковное единство и церковное благо».
Епископ Иннокентий выдвинул целый ряд обвинений в адрес иосифлян. Так он заявил, что иосифляне находятся в разрыве с Кафолической Церковью («Вы — не церковь, Вы — "секта". Само же Тело церковное осталось там, где м<итрополит> Сергий и кто с ним» (стр. 39 письма).
Безусловно, отец Феодор вместе со всеми иосифлянами стоял на противоположной точке зрения: «Мы не ушли никуда и не изменились, мы остались там, где были, пребываем теми же, какими были, это м<итрополит> Сергий изменился, он уходит от чистоты православия и, следовательно, из Церкви. Мы находимся в церковном общении и храним апостольское преемство через м<итрополита> Петра».
Епископ Иннокентий обвинял иосифлян в нарушении самого церковного единства и, даже в нарушении Догмата о Церкви, который для него, как отметил отец Феодор, тоже сводился к догмату о единстве Церкви. Представляется, что именно понятие церковного единства было особенно значимым для епископа Иннокентия, впрочем, как и для многих других защитников митрополита Сергия. Протоиерей Феодор, разбирая это понятие, показывал, что употребление и понимание его защитниками митрополита Сергия весьма отлично от истинного понимания церковного единства. В их трактовке оно скорее соответствовало понятию не "единства", а "дисциплины". Отец Феодор спрашивал владыку Иннокентия, в чем же единство его с митрополитом Сергием, если владыка, по его же словам, ни понять, ни оправдать последнего не мог ни богословски, ни канонически, но подчиняясь ему, с иосифлянами, при всем внутреннем сочувствии к ним, должен был разойтись?
Протоиерей Феодор приводил множество выписок из письма епископа Иннокентия о единстве и резюмировал:
«Вы не будете отрицать, что в них заключается одна мысль, что эта мысль вообще главная (согласитесь — единственная) в Вашем письме, и что это — мысль о Единстве Иерархии, как основании единства церкви (не о преемстве Апостольском, о котором Вы едва упоминаете, а именно о Единстве, как крепкой сплоченности, на основе послушания высшему церковному правлению; хотя, конечно, и необходимость Апост<ольского> преемства Вы не отрицаете) — и вот мне кажется, Владыка, что эта мысль Ваша, будучи односторонне понятой, может привести почти к еретическому представлению о Церкви. В самом деле, ведь ересь, как "выбор", что значит это слово по-гречески, может означать и незаконный отбор одного догмата из живой связи его с другими, — напр<имер>, "савеллианство" — предпочтение — отбор — Единства Божия перед Его Троичностью; монофизитство, что ясно и из греч<еского> слова, — односторонний уклон в Божественную природу Господа, с затенением человеческой /природы/... Поэтому и против Вашего неосторожного суждения я должен всемерно восстать как против учения, могущего привести к несогласию с Православным Догматом о Церкви».
По поводу сергианского "единства церкви", на самом деле являющегося единством иерархии, связанной одной бездушной дисциплиной, отец Феодор прямо сказал, что «это один из главных догматов сергианства», и что настоящие сергиане, в отличие от епископа Иннокентия, не стесняясь, предпочитают употреблять вместо слова "единство" слово "дисциплина". Яркое свидетельство тому — послание одного из членов Синода митрополита Сергия, преосвященного Вятского Павла (Борисовского) от 1/14 декабря 1927 года. В этом послании архиепископ Павел призывал вятскую паству содействовать «восстановлению по вверенной мне епархии внутренней служебной дисциплины» и далее разъяснял:
«Ведь эта дисциплина, эта организация ведь есть необходимейший остов, костный стан мистического тела Церкви. Поэтому, кто необдуманными выступлениями, ревностью не по разуму, или беспринципным, неосмысленным упорством разрушает этот стан, наносит своим неподчинением законному священноначалию, или обманом, ударом в остов дисциплины Церкви, тот является врагом Христа, содействует разорению вселенского Тела Церкви Его... Паки призываю Вас быть гражданами, законопослушными предержащей Сов<етской> власти (так!) не за страх, а за совесть, и добрым поведением своим и честным трудом содействовать ей в заботах ее о гражданском благоустройстве и мирном преуспеянии дорогой родины нашей. Вознесем же песнь хвалы и благодарения Господу Богу за Его великую милость к нам, явленную в даровании вполне легализованного и открыто действующего Временного священного Патриаршего Синода».
«Что сказать на все это, Владыка? — вопрошал протоиерей Феодор Андреев. — Первое то, что дисциплина церковная, в сергианском смысле, мыслится не отдельно от какой-то другой, а, второе, — обратно, что она представима именно лишь в полном разобщении с "мистическим телом Церкви", т<ак> к<ак> костный стан обнажается и может быть рассматриваем отдельно, вне органической связи с телом, лишь тогда, когда тело уже сгнило, т<о> е<сть> — в том повапленном гробе, куда сергианцы тщатся уложить св. Церковь.
Вы, вероятно, возразите, что епископ Павел допустил лишь простое сравнение и довольно неудачное, и, м<ожет> б<ыть>, сами совершенно отречетесь от такого представления Иерархии в виде костного остова, поддерживающего мистическое тело Церкви. Я и сам, Владыка, не хочу быть придирчивым к отдельным и случайным выражениям, но в данном случае я имею основание видеть не простое сравнение, а роковое признание сергианской души. Лишь при утрате подлинно мистического восприятия мистического же, воистину, Тела Церкви, становятся возможными такие наглядные представления о ней. Ведь, действительно, точно на позор всему сергианству с его всепроницающею лживостью и измышлениями земной, душевной и бесовской мудрости, явилось это, по-своему замечательное, изображение Иерархического строя Церкви. Можно сказать с уверенностью, что, если оно дано по вдохновению, то это вдохновение от прелести, так как на такую анатомию мистического восприятия способны лишь самообольщенные мистики...»
«Итак, перед нами, несомненно, очередное человеческое измышление, столь обычное в среде сергиан, не соответствующее богооткровенной и святоотеческой правде. Но я, Владыка, повторяю, считаю его роковым, т<ак> к<ак> оно, по-своему точно, воспроизводит иную правду, которая есть неправда сергианского нечестия...»
Желая опровергнуть эту неправду отец Феодор пишет о том действительно живом единстве в Церковном организме, о живой связи между епископом — истинным пастырем и его паствой, и о том, как оно разрушено политикой митрополита Сергия; о том, как обезличивается Божественная Литургия, когда митрополит Сергий объявляет ее подлежащей «правилам всяких публичных собраний», когда из нее исключаются молитвы за гонимых и томящихся в узах пастырей, когда указом 8/21 октября 1927 года введено поминовение имени митрополита Сергия и отменено поминовение митрополита Петра, "Господином нашим".
Протоиерей Феодор рисует в целом общий вид сергианской церкви, по его собственным словам, — «Церкви предателей Истинного Тела Христова», потерявшей все признаки истинной Церкви, как живого организма, как Тела Христова, и превратившейся в земную организацию, связанную лишь внешним единством, слепым подчинением своему главе и партийной дисциплиной.
В ответ на призыв епископа Иннокентия «вернуться в церковь», то есть в такую земную организацию, отец Феодор возражает: «Мы — в Единой, Истинной, Святой, Соборной, Апостольской Церкви. Сергианство же — труп, гниющий, распадающийся, как за последнюю скрепу держащийся за свой костяк, за свое внешнее единство... Ведь это единство есть, действительно, то единственное, что остается у сергиан для придания себе вида тела церковного, а слепая дисциплина и послушание — единственная скрепа для него».
Давая оценку и этому внешнему единству, и дисциплине, которая на самом деле оказывается таким же пустым и лживым понятием, как и все в сергианстве, протоиерей Феодор ярко пишет о церковной лжи, приведшей к отделению митрополита Сергия от Церкви, и в целом о том действии, которое оказывает эта ложь, как и всякое лживое слово. Анализируя заблуждения своего оппонента по отношению к словам Св. Писания о последних временах, он доказывает правильность и согласованность иосифлянского их понимания с Церковным преданием, а также обоснованность использования иосифлянами образов Апокалипсиса.
Конечно же, трудно кратко передать все глубочайшие и духовно-проникновенные мысли петроградского исповедника, изложенные им в этом обширнейшем письме, да и в пересказе или сжатом цитировании они неизбежно упрощаются и, возможно, до некоторой степени теряют свою суть. Безусловно, это письмо заслуживает самого пристального внимания вдумчивого читателя и нуждается в глубоком богословском исследовании. Основной же вывод, к которому приходит протоиерей Феодор в этом письме, весьма неутешителен для его оппонентов:
«Итак, нигде, ни в какой области [отрасли?] сергианства, не ощущается присутствие Духа истинного и животворящего, нет подлинной связи с лозою Тела Христова, нет места для исповедания тайны Боговоплощения не одними лишь устами, но и самим делом. Лестчий дух сергианства не исповедует Христа во плоти пришедша, поэтому нельзя верить и сергианским устам. Поэтому и само сергианство есть одна лишь воплощенная ложь и духовная пустота и бессилие. Это Ложь с большой буквы, это Лесть перед одними, обольщение других, это воистину "церковь лукавнующих". Это еще не антихрист, но это уже его Антицерковь».
Иосифляне и «круг ближайших последователей» митрополита Кирилла
Свщм. Митрополит Иосиф Петроградский
Поразительное и фундаментальное по своим выводам (и в какой-то мере даже пророческое по глубине духовного постижения происходящего) письмо о. Феодора Андреева выражало общие взгляды петроградского духовенства, недаром о. Федора вместе с М.А. Новоселовым во время следствия именовали «идеологами иосифлянства». Но насколько их взгляды, т. е. «идеология», а точнее, экклезиология иосифлянства, были восприняты остальными исповедниками антисергианами? Не были ли эти их взгляды, а значит и экклезиология иосифлянства лишь частным мнением, отличающимся от соборного мнения страждущей Русской Церкви? Что теперь и пытаются доказать «примирители-объединители», в первую очередь ссылаясь на осторожную позицию священномученика Кирилла (Смирнова) и других близких ему архиереев (как принято сейчас говорить «круг его ближайших последователей»). На эту тему еще нужно много писать, думать, проводить дополнительные исследования. Но и по тем данным, которые уже давно выявились, можно сделать определенные выводы.
Несмотря на внешний характер полемики митрополита Кирилла с митрополитом Сергием, с самого начала все близкие ему по духу архиереи понимали, что их несогласие с митрополитом Сергием гораздо глубже, чем спор о канонических нарушениях административного характера. Так, к примеру, епископ Дамаскин (Цедрик) в третьем письме священнику Иоанну Смоличеву в 1929 году (еще до разрыва «братского общения» с митрополитом Сергием) хотя и отмечал, что, по его мнению, митрополит Иосиф, епископ Виктор и другие прервали общение с митр. Сергием (Страгородским) несколько преждевременно, тем не менее, вполне определенно обозначил свои экклезиологические разногласия с Сергием:
«Разница между нами и Сергианами совершенно ясна и уже определилась, заключается она чисто в идеологическом понимании сущности Христовой Церкви и проистекающих из сего обязанностей христианина и пастыря. Те стремятся во что бы то ни стало сохранить видимую структуру Церкви, ее управления, и ради сего нарушили, исказили внутреннюю Правду Христовой Церкви. Исповедание Истины Евангельской заменили человеческой дипломатией, ведут к обмирщению и поставляют ее таким путем в качестве орудия для целей богоборцев. Исказивши догматы, основу Церковных правил, оправдывают свои беззакония тем, что не нарушили внешней формы церковных правил. В противность Христову слову (Мф. 6, 24) думают служить Христу, держась за хвостик Сатаны»[15].
А в 1934 году в письме архиепископу Серафиму (Самойловичу) епископ Дамаскин еще резче подчеркнул: «Путь митрополита Сергия — путь несомненной апостасии. Отсюда и отщетение благодати у него несомненно. Несомненен отход от благодати и всякого сознательно внедряющего в жизнь план "мудрейшего"».
Далее владыка Дамаскин размышлял над вопросом о благодати, но это отдельная тема, которую мы сейчас не будем затрагивать. Важно же для нас то, что он уже однозначно оценивал митрополита Сергия и его дело:
«Совершается суд Божий над Церковью и народом русским. Ныне отняты пастыри от пасомых именно для того, чтобы пред лицом суда каждый совершенно самостоятельно избрал путь свой — ко Христу или от Христа, причем и пастыри судятся, как рабы. Совершается отбор тех истинных воинов Христовых, кои только смогут быть строителями нового здания Церкви, кои только и будут в состоянии противостать самому "зверю", времена же приблизились несомненно апокалипсические.
Разумеется, в таком плане необходимо быть и сергианам, как необходим был Иуда. Недаром апостол говорит: что "надлежит быть и разномыслиям, дабы открылись искусные". Тяжесть греха этих соблазнителей определена самим Господом».
Копия приведенного письма была отправлена владыкой Дамаскиным митрополиту Кириллу и затем изъята при аресте митрополита летом 1934 года. На допросе митрополит подтвердил, что разделяет взгляды высказанные в этом письме, и считает епископа Дамаскина своим единомышленником[16]. На следствии в 1937 году митрополит Кирилл о епископе Дамаскине показал: «Отношение его к сергианству одинаковое со мной было»[17].
Свщм. Митрополит Кирилл Казанский (Смирнов), первый из назначенных Патриархом Местоблюстителей
Как свидетельствуют письма митрополита Кирилла с 1929 по 1934 год, (хорошо известные и давно опубликованные[18]) его отношение к сергианству менялось. К 1937 году митрополит занял уже вполне определенную позицию, о чем он и засвидетельствовал в одном из последних своих писем из Казахстанской ссылки 23 марта 1937 [19].
Сначала, как указывал владыка Кирилл в этом письме, он считал все сделанное митрополитом Сергием ошибкой, которую тот сам осознает и исправит. Но с тех пор «много воды утекло», и ожидания не оправдались, а напротив, выявилась «обновленческая природа сергианства»:
«Ожидания, что митрополит Сергий исправит свои ошибки, не оправдались, но для прежде несознательных членов Церкви было довольно времени, побуждений и возможности разобраться в происходящем, и очень многие разобрались и поняли, что митрополит Сергий отходит от Православной Церкви, какую завещал нам хранить Св. Патриарх Тихон, и, следовательно, для православных нет с ним части и жребия. Происшествия же последнего времени окончательно выявили обновленческую природу сергианства».
Несмотря на всю предельную ясность этих слов, их пытаются как-то перетолковать и смягчить, доказывая, что митрополит Кирилл продолжал не признавать Сергия лишь как нарушителя административного порядка и т.п. [20]. Однако было бы странно, что святитель Кирилл при всей его «мягкости» и сдержанности, считал бы административные погрешности отходом от Церкви. А то, что этот «отход» митрополита Сергия не что иное, как гибельное отпадение от Церкви, митрополит Кирилл особенно подчеркнул, завершая эту фразу важнейшим выводом, не оставляющим места никаким другим толкованиям: «И, следовательно, для православных нет с ним части и жребия». Если вспомнить при каких обстоятельствах эти грозные слова были произнесены св. Апостолом (Деян. 8, 18–21) [21], то становится ясно, что святитель Кирилл не мог допустить их легковесное употребление. Тем более, что далее по тексту письма он задается вопросом: «Спасутся ли пребывающие в сергианстве верующие?» И отвечает, как обычно отвечали вопрошающим, когда речь шла о судьбах инославных и отпадших от Православной Церкви: «Мы не можем знать, потому что дело спасения вечного есть дело милости и благодати Божией».
В этом же своем письме владыка Кирилл подчеркнул: «С митрополитом Иосифом я нахожусь в братском общении, благодарно оценивая то, что с его именно благословения был высказан от Петроградской епархии первый протест против затеи митрополита Сергия, и дано было всем предостережение в грядущей опасности». А на допросе 20 августа 1937 года в ответ на вопрос, что он писал в изъятом и неотправленном письме Синицкой про митрополита Иосифа, владыка Кирилл сначала сказал: «Только просил передать привет». Когда на это последовало жесткое требование следователя дать «откровенные показания и не скрывать истинный смысл и факты его деятельности», владыка Кирилл ответил: «Да, я в этом письме писал о том, что считаю митрополита Иосифа Петровых своим единомышленником»[22].
Примечательно, что и это столь ясное свидетельство единомыслия митрополита Кирилла с митрополитом Иосифом, хотя и вынуждены были признать как непреложный исторический факт, тем не менее, умудрились перетолковывать и утверждать, что не митрополит Кирилл изменил свою позицию и согласился с иосифлянами, а напротив, якобы митрополит Иосиф «пошел на уступки»[23]. При всей однозначности оценок деяний митрополита Сергия в приведенном письме святителя Кирилла такое толкование представляется по меньшей мере необоснованным. Апостасийный характер сергианства и отпадение его апологетов и последователей от истинной Церкви были уже налицо, и то, что сразу видели или предчувствовали иосифляне, теперь ясно увидели многие другие архипастыри и пастыри Русской Церкви, в том числе и митрополит Кирилл. Недаром он благодарно оценивал тот факт, что именно иосифляне высказали первый протест против сергианства.
Также еще ранее епископ Дамаскин в письме архиепископу Димитрию (Любимову) выражал ему и митрополиту Иосифу, и всем иосифлянам «чувство глубокой признательности и уважения за мужественное исповедание правды Православия и выражение протеста против великого беззакония, внедряемого в жизни Церкви через посредство обезумевшего м. Сергия и его окружения»... «Ваш открытый отказ от участия в зачинавшемся тогда беззаконии, – писал владыка Дамаскин – Ваш возмущенный голос протеста был услышан всей Церковью и заставил всех ревнующих о Православии и благочестии обратить свое внимание на великую опасность, угрожающую св. Церкви»[24].
Таким образом, очевидно, что иосифляне оказали существенное влияние на все антисергианское движение. Их взгляды со временем широко распространились в церковной среде. Экклезиология иосифлян не была для Российской Церкви чуждым или случайным явлением, продуктом изощренной мысли утонченных столичных богословов или, напротив, в простоте своих категоричных выводов – порождением темных суеверных масс, охваченных апокалиптическим ужасом. Нет, это была совершенно нормальная, спокойная, но твердая реакция здорового Церковного организма на появление и проникновение в него тлетворной и пагубной чужеродной ереси, по словам, протоиерея Феодора Андреева, «Ереси с большой буквы, ибо всякая ересь искажает учение Церкви, здесь же перед нами искажение самой Церкви со всем ее учением».
Иосифлянская экклезиология и Русская Зарубежная Церковь
Эта тема также еще требует исследования. В свое время в приложении к докладу об экклезиологии иосифлянства мною были приведены лишь некоторые примеры «поразительного единодушия и преемственности церковных взглядов истинно-православных христиан за рубежом и в угнетенной богоборцами России». Самый характерный, с этой точки зрения, пример – труды Ивана Михайловича Андреевского (Андреева). До своей вынужденной эмиграции из СССР он был непосредственным участником иосифлянского движения и в зарубежье предстал живым носителем и продолжателем иосифлянской традиции, о чем свидетельствуют все его публикации в различных зарубежных изданиях. Так, и в 1948 году в статье «Благодатна ли Советская церковь?» Иван Михайлович писал:
Не целостное единство, а суммарный конгломерат, не духовный организм “тела Христова”, а лишь формальная церковная организация, в которой нет и намека на святость (ибо святость и принципиальная ложь – несовместимы), ни главное, Апостольского духа любви и ревности к чистоте и правде – вот что собою представляет понятие нынешняя “советская церковь”»[25].
О догматическом отступлении сергианской церкви свидетельствовал и архиепископ Виталий (Максименко):
«Патриархия нарушила существенный догмат о Церкви Христовой, отвергла Ее существенное назначение – служить обновлению людей, и заменила противоестественным для Церкви служением безбожным целям коммунизма. Это отступление горше всех прежних арианств, несторианств, иконоборчества и прочих. И это не личный грех того или другого иерарха, но коренной грех Московской патриархии, утвержденный, провозглашенный, связанный присягой пред всем светом. Это так сказать догматизированная апостасия»[26].
«Церковью лукавнующих» называл Московскую патриархию в своих проповедях и статьях архиепископ Аверкий (Таушев). Приравнивая сергианство к живоцерковничеству и обновленчеству, которые ставят себе идеей примирение христианства с миром сим, во зле лежащим, владыка Аверкий подчеркивал, что «все это есть по существу уже отпадение от истинной Церкви. Может ли быть Церковью организация, которая призывает к ''лояльности'' служителям сатаны? Это, конечно, уже не Церковь, а лже-церковь или “церковь лукавнующих”, по выражению Слова Божия (Псал. XXV) и состоять в такой “церкви” не только не спасительно, а наоборот – губительно». «Эта “церковь лукавнующих” в настоящее время, хитроумными происками врага человеческого рода, не безуспешно стремится подменить собою и совсем заменить для верующих истинную Церковь – подлинную Церковь Христову»[27].
Такие же суждения в отношении сергианской церкви были и у святителя Филарета (Вознесенского), митрополита РПЦЗ.
Подробное исследование этой темы находим в книге протоиерея Бориса Молчанова «Тайна беззакония»[28] и в ряде его статей. Он различал две лжецеркви, возникающие в эпоху апостасии: «церковь лукавнующих» и «церковь-блудницу». Эти лжецеркви, по его мнению, составляют «церковные иерархи со своим клиром и паствою, порвавшие связь с Христовой Истиной, но продолжающие лицемерно выказывать себя членами истинной Церкви». Характерной чертой первой лжецеркви – «церкви лукавнующих» будет то, что она постарается «всячески затушевывать какую-либо разницу между собою и истинной Церковью, постепенно вводя свое ложное учение – под самым высоким лицемерным поводом – в недра истинного православного учения». «“Церковь-блудница” будет возрастать наряду с “церковью лукавнующих”, она не будет изменять вероучения, но вступит в тайный союз с богоборческой властью»...
Протоиерей Борис, приводя стихи из 17-й главы Апокалипсиса, обращался все к тем же апокалиптическим образам Церкви и давал им следующее толкование:
«Да и как было не дивиться св. Тайнозрителю, когда он вместо истинной Церкви первохристианской – вместо “Жены, облеченной в солнце”, вместо “Чистой Девы”, “Невесты Христовой”, убегающей в пустыню от зверя (в нелегальном положении спасающейся в катакомбах и пустынях от преследования власти), в дали времен узрел жену – “великую блудницу”, сидящую на звере (см. Откров. 12, 17-18). Это усаживание жены на зверя или отпадение Церкви от брачного союза со Христом и вступление ее в незаконный “любодейный” союз с Антихристом или его предтечами – в Св. Писании уподобляется нарушению брачной верности. Поэтому и та часть Церкви, которая изменила Христу, вступила в тайное соглашение с властью зверя, на языке Св. Писания называется “церковь-блудница”»...
«На появление “церкви-блудницы” в мировом масштабе можно смотреть как на завершение эпохи апостасии, выводящей на мировую арену Антихриста»...
«Имея зарождение “церкви лукавнующих” в виде всех стараний Всемирного объединения христиан не в Церкви, а на почве отвлеченного христианства, мы имеем и зарождение “церкви-блудницы” в лице Советской церкви, вступившей в деловой союз с “красным зверем”, преисполненным “именами богохульными”»[29].
В своих статьях, постоянно подчеркивая это отпадение сергианской церкви, протоиерей Борис разоблачал стремления некоторых около-церковных авторов объединить, с одной стороны, подчинившихся богоборцам и, с другой – сохраняющих духовную свободу исповедников, в общую «Плененную Церковь». (См. его отклик на очерк Глеба Рара «Плененная церковь», 1954 г.) [30]
«”Советская Церковь” – не плен Церкви, не угнетение Церкви, не гонение на Церковь, а нечто существенно иное, – писал в это же время редактор «Православной Руси» архимандрит Константин (Зайцев). – Все это было и осталось, но все это уже достигло результата, который надо иметь мужество видеть. То, что именуется “Советская Церковь” служит Советской власти, а так как эта власть воинствующе безбожная власть, то и “Советская” Церковь уже не Церковь; одновременно служить Богу и Велиару нельзя». («Лжеправославие на подъеме». Сборник статей и материалов из журнала «Православная Русь». Джорданвилль, 1954. С. 104).
Замечательный духовный писатель и мыслитель архимандрит Константин, исполненный эсхатологических переживаний, подобно своему земляку петроградскому исповеднику протоиерею Феодору Андрееву[31], разделял и его взгляды на сергианство и судьбы Церкви, о чем свидетельствует содержание материалов, публиковавшихся в журнале «Православная Русь», а также в ежемесячных и ежегодных приложениях к нему — «Православная жизнь» и «Православный путь», которые архимандрит Константин редактировал почти на протяжении четверти века (с 1950 года). Достаточно перелистать страницы этих изданий, чтобы в этом убедиться. Вот выдержки лишь из нескольких его статей.
Архимандрит Константин (Зайцев) о Церкви и лже-Церкви
Особенность нашего времени заключается в том, что темные силы ополчились не против того или иного учения Церкви, а против самого явления и понятия Церкви, против догмата Церкви и это, при том, не в образе отвлеченного колебания этого догмата, а в образе подмены Церкви как живого явления ее фальсификацией. Самый, так сказать, аппарат Церкви становится гнездилищем неправды, тем заставляя верных отрекаться от этой «подмененной» Церкви как от Лжецеркви, как от «анти-Церкви» — и уходить в пустыню, унося с собою туда Историческую Церковь. Мы наблюдаем страшный процесс внутреннего перерождения нынешней плоти Церкви, совлекающего с нее благодать Духа Святого — нечто ранее неслыханное и свидетельствующее о том, что мир переходит в новую стадию своего бытия…
…Непредставимое произошло с Русской Православной Церковью. На месте святе водворилась — в духовном смысле — настоящая мерзость запустения. Там, где благоухала Церковь Истинная, отраву источает ныне “Церковь лукавнующих”».(«Церковь – «анти-Церковь». «Православная Русь». № 9, 1953.С. 1-2).
Далее в этой статье архимандрит Константин рассматривал влияние Советской церкви на инославных. В своем отступлении они испытывали действительно кризис, но вместо возвращения к истинной Церкви, обращались к ложной. Таким образом возможное возвращение к Истине оказывалось подмененным, и происходило лишь углубление кризиса через признание Советской церкви. Печальны его перспективы в протестантизме и католицизме, – обозначает о. Константин, – вплоть до «потери последних признаков истинного христианства»…
«В огромной степени способствует такому зловещему протеканию «кризиса» инославных церквей то зловещее обстоятельство, что процесс церковного оборотничества, так уверенно доведенный до конца в СССР, захватывает и остальной Православный мир! Как восточные Патриархи, так и часть Зарубежной Церкви, в образе Парижского экзархата и Американской Митрополии – ПРИЗНАЛИ Советскую «анти-Церковь» Истинной Православной Церковью! В большей или меньшей степени, но все тяготеют к Москве, и тут мы и нащупываем с максимальной наглядностью природу того «инфернального» замысла, который осуществляется темными силами чрез Советский Патриархат. Предназначен он стать центром вселенского процесса внутреннего перерождения всех христианских исповеданий, с превращением отдельных аппаратов церковных – в «анти-Церкви». «Мерзость запустения» духовная должна таким образом, водвориться в каждом, самом мало «месте святе»!
В ходу этот процесс, в полном ходу, приобретая разные оттенки в зависимости от того, к каким церковным аппаратам обращается Московский патриархат – и вот стоит наша Соборная Зарубежная Церковь, в своей изолированности, пред лицом этого страшного духовного кризиса – никем не поддерживаемая, никому ненужная, всем как бы мешающая тем диссонансом, который вносит в мир самое существование ее, естественно потому и замалчиваемое!
Что же делать ей?
Осознать до конца всю благодатную силу этой своей изолированности и всю заботу вложить в то, как бы не утерять этой «изолированности», как бы не оказаться увлеченными в общий поток «отступления»! Суметь бытовое добрососедство сочетать с духовной замкнутостью, целомудренно соблюдаемой! Своего духовного первородства не променять на чечевичную похлебку преходящих благ!...» («Православная Русь». № 9, 1953.С. 3)
«Не к объединению «вообще» надо звать сейчас, в век болеющий злостной антихристовой манией объединения, а к верности нашему святому прошлому – эту верность в себе всемерно просветляя и возгревая, лишь по признаку этой, свято соблюдаемой, верности объединяясь в лоне истинной Церкви, на ней, на этой ВЕРНОСТИ, строя свое будущее, как в привременной, так и в вечной жизни…», – писал архимандрит Константин в другой статье, где обличал призыв к такому объединению, прозвучавший тогда со стороны Американской митрополии в архипастырском послания ее архиепископа Димитрия, напечатанного в майском номере ее официального органа. Настоящей «апологией» т. наз. «Советской церкви» называл это послание архимандрит Константин[32].
«Что узнаем мы из этого оффициального исповедания веры американской Митрополии? Победительницей, оказывается, выходит Русская Православная Церковь из борьбы с коммунизмом – в образе Патриаршей лже-Церкви! Кровью мучеников куплена, оказывается ЭТА победа! Накануне мы «окончательной» победы! И когда придет она – тогда-то и кончатся наши все разделения, порожденные лишь оторванностью от русской почвы! Кончится тогда необходимость компромиссов – и объединимся мы тогда все, сейчас безплодно спорящие – где? В советской ЛЖЕ-ЦЕРКВИ!
Разве это – не протянутая убийцам рука?
Разве это – не оправдание и прославление «компромиссов», открывших возможность русскому народу наполнять храмы, отправляя в них религиозные потребности?
Разве это не осуждение и охуление катакомбной Церкви, духовное ее не просто унижение, а прямо-таки уничтожение, сведение к небытию, изъятие полное из духовной перспективы?
Это уже, к тому же, не «вынужденный» компромисс с богоборческой властью, как можно пытаться оправдать московский патриархат: это – свободное признание Зла, с лукавым облачением его в ризы добра. Это – попытка светом святости окружить именно то страшное, что, восходя к декабризму, вылилось в злодеяние 4 июля, а затем отвердилось в том стойком со-бытии лже-государства с лже-Церковью, которое отечество наше делает орудием Сатаны для завладение свободной еще от его гнета вселенной». («Православная Русь № 13, 1953. С. 2)
О. Константин подчеркивал, что взгляды выраженные в послании иерарха митрополии, разделяют и многие в Зарубежной Церкви. Поэтому так слышны вокруг вопли об объединении, без всякого уточнения основы такого объединения. «Не единичное то явление, нет! Распространено широко и проникло глубоко в сознание такое умоначертание», – с горечью отмечал о. Константин. И далее продолжал:
«Как сейчас в Зарубежной России кричат об объединении, так, было время, кричали в Советской России о «легализации». Навязчивой идеей была она, и думали, и писали о ней самые разные люди – вполне иногда церковно-благонамеренные. В воздухе витала эта идея, владела сознанием широких кругов церковного общества: надо найти ключ к «узаконенному» со-бытию Церкви и Советов!
А кончилось чем? Тем, что митр. Сергий дал ЕДИНСТВЕННУЮ форму «легализации», которая была реальной, а не мечтательной, формой такого со-бытия! Ту самую форму, которая поныне оскверняет Россию и которую с такой «убедительностью» благонамеренного благочестия защищает уполномоченный на то иерарх Митрополии Американской!
Что же: готовы мы встать на путь подобного «объединения», сделавшись жертвой подобной навязчивой идеи, с тем, чтобы, в конечном счете, оказаться в объятиях все в той же, единственно-реальной, «легализации», которая в нашем несчастном отечестве «узаконяет» Христа в царстве Антихриста?
Да не будет этого»… (С. 3)
«В чем было грехопадение митр. Сергия? – размышлял о. Константин ранее в другой редакционной статье, – в том, что имея целью добиться «легализации» Церкви со стороны Советской власти, он сделал обратное: «легализовал» от имени Церкви Советскую власть! Советской легализации он не добился, но сам, в отмену тихоновской анафемы признал Советскую власть как Богом поставленную, за которую Церковь должна возносить молитвы. Из этого он сделал дальнейший вывод: он поставил жизни Церкви под «деловой» контроль агентов Советской власти. Не будем заподазривать его мотивов, не будем опорочивать его нравственной личности: он «спасал» Церковь, он желал ей благ, он ждал для нее возможности делать свое церковное дело - ценой совершенной им «сделки». Факт остается фактом: он от имени Церкви формально признал Сатанинскую власть, он фактически подчинил этой власти Церковь». («Наклонная плоскость» «Православная Русь» № 5, 1951. С.1).
В этой статье о. Константин затронул еще один аспект проблемы лже-Церкви, на который хотелось бы обратить внимание. «Особо стоит вопрос оценки отдельных личностей и проблематика их судьбы», – писал он. Это ни в коей мере не отражалось на сущности происходящего процесса, с предельной резкостью обозначенного как «наклонная плоскость, устремленная в церковное небытие».
«А не вытекает ли отсюда и дальнейший вывод, неотразимый: разве не вынуждено, силой вещей, это церковное небытие обратиться в бытие антицерковное, то есть стать явлением антихристовым?
Божие милосердие распознает, кто по слепоте вступил на эту наклонную плоскость. Божие милосердие покроет неведение тех, кто с чистым сердцем шли в храмы Божии, не помышляя о том, что иерархия и клир там встали на эту наклонную плоскость. Божие милосердие дает таким людям – уповаем на то! – чаемое ими благодатное утешение. Божие милосердие пойдет до крайних пределов – тех, где оно столкнется с Божьей Правдой! – в понимании мотивов человеческих, обусловивших вступление на эту наклонную плоскость и пребывание на ней людей, к Богу устремленных, Ему желающих служить, за Него даже готовых пострадать, но или не видящих этой гибельной «наклонности» или видящих ее, но все же не способных оторваться от нее.
Божие милосердие покроет те или иные грехи ведения или неведения, в смысле невменения их и тем или иным лицам. Но наклонная плоскость остается наклонной! Падение идет! Современная действительность «патриаршия» являет нам грозные признаки антихристова духа, уже наглядно ее проникающего.
Не нам, со стороны – слава Богу Всевышнему, что со стороны! – решать вопрос о том, до чего докатилось скольжение по этой страшной наклонной плоскости. Церковный долг зовет нас, однако к другому. Поскольку живет в нас дух рассудительности, обязаны мы укреплять в себе сознание и всеми силами разумения и убеждения передавать другим сознание того объективного ужаса, который связан с фактом вступления на эту наклонную плоскость и пребывания на ней.
И не должны замутнять нашего церковного сознания ни тысячные толпы молящихся, ни горячность их молитв, ни субъективная благонамеренность, молитвенность, моральная привлекательность отдельных лиц, вовлеченных в жизнь ставшей на наклонную плоскость обреченной «как-бы Церкви», стоящей на пути превращения в «противо-Церковь!» («Наклонная плоскость» «Православная Русь» № 5, 1951. С. 2).
Продолжение этой темы можно найти в других публикациях. Так в 1958 году размышляя о судьбах и предстоящих испытаниях Русской Зарубежной Церкви, «быть может, горшими и тягчайшими, чем когда бы то ни было…», в резко меняющихся условиях мира, при расширяющемся влиянии сатанократии, о. Константин предупреждал:
«Ныне наступает время, когда с особым напряжением будут совершаться подобные нападения, и новому испытанию будет подвергаться церковное сознание чад и отцов, овец и пастырей Русской Зарубежной Церкви…
… Мы подходим к теме болезненно острой. Обезпечив себе контроль и определяющее руководство в так называемой Советской Церкви, сатанократия советская открывает для подвластных ей возможность относительно очень широкую, церковного культа – тем осуществляя то, что предвещал еп. Феофан Затворник, говоря о видимости церковного благолепия в последние времена – при отсутствии за ним духовного существа. Опасен церковный нэп в смысле понижения шансов внутреннего обновления России – покаянно-благодатного, предваряющего и обусловливающего восстановление Исторической России. Но соблазн страшный повисает и над Зарубежной Церковью, как над чадами-овцами, так и над отцами-пастырями. На нет сводится внезапно железный занавес, открывая возможность переписки с близкими, помощи и вещественной и воздействиям «оттуда» таким, какие ранее были непредставимы. Там, где безсильна пропаганда официальная, свое действие может оказать живой голос близких, не ведающих, что творят. Зрячую, всецело ответственную за свои поступки, ибо свободную, Зарубежную Русь делают они жертвой того соблазна, который побуждает их устремляться в открытые храмы, закрывая глаза на то, что и самое бытие влекущей их к себе Церкви и каждое лицо в ней действующее – носят на себе печать советскую. Сделка с Велиаром так совершается.
Не касаемся мы того, в какой мере и в каких индивидуальных случаях милость Божия и в этой злокачественной атмосфере открывает возможность действию Божественной благодати – снисходя к немощи человеческой, целуя намерения душ заблуждающихся, но чистых, покрывая щедротами своими трагедии покаянные, в тайнах души переживаемые. Безспорным однако, остается для духовно-зрячего ока направление стрелки: антихристово оно. Отказ от признания этого объективного факта со стороны членов Зарубежной Церкви есть подпадение под соблазн Антихристов». («Не бойся, малое стадо!» «Православная Русь. № 18, 1958. С. 2-3).
Здесь остановимся. Отметим поистине пастырское сочувствие и мудрую рассудительность по отношению к заблуждающимся при всей строгости и категоричности в суждениях о самом заблуждении и отступлении. Однако невозможно в кратких выдержках передать всю глубину мысли и духовную высоту этой статьи, впрочем как и остальных работ архимандрита Константина. Все они, так же как и труды иосифлян, заслуживают самого пристального внимания. Несмотря на то, что в последние годы их издавали в различных сборниках, в целом наследие архимандрита Константина не изучено и не воспринято должным образом. А ведь в нем, как и в трудах единомышленных о. Константину пастырей и учителей РПЦЗ (а среди них самые выдающиеся и поистине духоносные), представлены лучшие традиции Русской Зарубежной Церкви, приобщение к которым сейчас актуально, как никогда. И они ценны не сами по себе (в плане национальном, культурном, или политическом), а именно в церковном, экклезиологическом, как истинные традиции, точнее Предание Церкви. Эта та самая «златая цепь» святоотечности, как назвал ее М.А. Новоселов, которая проходит чрез всю историю Церкви с апостольских времен, соединяя в одном Духе Истины всех членов Церкви от первых до последних веков.
Эту тему еще можно продолжить. А в отношении трудов архимандрита Константина добавим, что изучение их поможет в целом понять историю Русской Зарубежной Церкви и причины ее печального конца. Возможно многие факты, особенно последних двух десятилетий ее истории предстанут совсем в ином свете.
Это также как свое время труды А.С. Хомякова прояснили темную тему противостояния западных вероисповеданий: выявили область Истины и область тьмы – заблуждений.
Как писал Ю.Ф. Самарин: «Хомяков первый взглянул на латинство и протестантство из Церкви, следовательно, сверху. Поэтому он мог их определить, почти не возражая и не опровергая. Характер его полемики: когда небо ясно, каждая набегающая туча сама собою вырисовывается всеми своими очертаниями и, так сказать, определяется в своей ограниченности, как туча, в противоположность свету. Хомяков выяснил образ Церкви, и в этом образе выступили, как темное пятно, западные ереси…»[33]
Лидия Евгеньевна Сикорская
13/26 ноября 2023 г.
[1] Как указано в ее аннотации: «Эта книга о замечательном православном человеке, одном их выдающихся представителей русской интеллигенции начала ХХ столетия, Михаиле Алоександровчие Нвооселове (1864–1938). Духовный писатель и публицист, издатель знаменитой «Религиозно-философской библиотеки» – нескольких серий множества духовно-просветительских книг и брошюр, освещавших всю глубину христианского учения и отвечавших на самые насущные вопросы современной жизни в истинной святоотеческой традиции Православной Церкви, – Михаил Александрович открывал неведомую для большинства его современников духовную сокровищницу Церкви. Не только книгами, но и живым словом и собственным примером он помогал многим из них обрести истинную веру и вернуться в Церковь, доказывая всей своей самоотверженной жизнью реальное Ее существование как Богочеловеческого организма – Тела Христова, одушевленного Духом Святым».
[2] Письмо от 3 августа 1909 г. Переписка мч. Михаила Новосёлова с Ф. Д. Самариным.
[3] Спасение и вера по православному учению. Выпуск XXXI. М., 1913. – в кн.: Новоселов М. А. Догмат и мистика в Православии, католичества и протестантстве. – М.: "Лепта-Пресс", 2003. С. 59-60.
[4] Священник Сергий Мансуров. Очерки из истории Церкви. С. 14-15.
[5] "Дело Митрополита Сергия". ГА РФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. 1. Л. 76.
[6] Там же. Л. 224.
[7] "Дело митрополита Сергия". ГА РФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. 1. Л. 129 об. -131.
[8] По его словам, еще св. Киприан Карфагенский (III век) усматривал в нем изображение всякого еретического и раскольнического искажения учения о Церкви, «следовательно, этот образ сколько апокалипсичен, столько же и обычен для всех времен».
[9] Алчущие правды: Материалы церковной полемики 1927 года. // Cост. Свящ. А. Мазырин, О. В. Косик. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2010. С. 311.
[10] ГАРФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. 1. «Дело митрополита Сергия». Л. 170-174.
[11] Эта работа представляет собой ответы на основные вопросы и упреки противников иосифлян и содержит пространные цитаты из Св. Писания, св. канонов и трудов св. отцов
[12] Архив УФСБ СПб. ЛО. Д, П-78806. Т. 3. Л. 66-87.
[13] Цит. «Апология отошедших». / Священноисповедник Димитрий, архиепископ Гдовский. Сподвижники его и сострадальцы. Жизнеописания и документы. М.: Братонеж, 2008. С. 363-365.
[14] Архив УФСБ РФ СПб. ЛО. Д. П-83017. Т. 1. Л. 264.
[15] Косик О. В. Истинный воин Христов.. ПСТГУ. 2009. С. 301.
[16] Мазырин А. Священномученик Митрополит Кирилл (Смирнов) как глава "правой" Церковной оппозиции. Круг его ближайших последователей // Богословский сборник. Вып 12. М.: Изд-во ПСТБИ, 2003. С. 251.
[17] Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви: Жизнеописания и труды священномученика Кирилла Казанского. М., 2004. С. 365.
[18] Акты Святейшего Патриарха Тихона… С. 638, 655, 700–702.
[19] Черновик этого письма, изъятый при последнем аресте митрополита Кирилла, был приобщен к Чимкентскому следственному делу 1937 года. В 1997 год этот черновик, вместе с рядом других документов был передан из Архива УКНБ по Южно-Казахстанской области (нынешний Архив ДКНБ РК по Чимкентской обл.) в ЦГА Санкт-Петербурга и затем впервые был опубликован в книге «История Русской Православной Церкви: От восстановления Патриаршества до наших дней, 1917–1970» / Под общей ред. М. Б. Данилушкина. Т. 1. СПб., 1997.
[20] Таково малоубедительное объяснение А. В. Журавского: «Для митрополита Кирилла "обновленческая природа сергианства" заключается не в утверждении за деятельностью митрополита Сергия какой-то новой "ереси", а в нарушении нормального (патриаршего) церковного управления, в своеобразном "обновлении" митрополитом Сергием формы высшей церковной власти». (Журавский А. В. Указ. соч. С. 357-358).
[21] «Видев же Симон, яко возложением рук апостолов дается Дух Святый, принесе им сребро, глаголя: дадите и мне власть сию, да на негоже аще положу руцы приимет Духа Святого. Петр же рече к нему: сребро твое с тобою да будет в погибель, яко дар Божий непщевал еси сребром стяжати. Несть ти части, ни жребия в словеси сем...» (Деяния 8, 18-21)
[22] Журавский А. В. Указ. соч. С. 367.
[23] См.: Мазырин Александр, иерей. Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви в 1920-х-1930-х годах. М., 2006. С. 186-187.
[24] Архив УФСБ РФ СПб. ЛО. Д. П-78806. Т. 4. Л. 102.
[25] И. Андреев «Благодатна ли Советская церковь?». Джорданвилль, 1948. С. 7.
[26] Из духовного наследия архиепископа Виталия. Православная жизнь. № 8, 1973. С. 31.
[27] Арх. Аверкий. Современность в свете Слова Божия». Джорданвиль, 1975. Т. 1. С. 380, 371.
[28] Борис Молчанов «Тайна беззакония», Харбин, 1938 год; главы из этой книги были опубликованы в 1960 году в статье «Эпоха Апостасии».
[29] Цит. по изданию: «Луч Света». В защиту Православной веры, в обличение атеизма и в опровержение доктрин неверия. Джорданвилль, 1971. Ч. 2. С. 197-199.
[30] «Автор в своем труде дает два образа Церкви в СССР, – пишет протоиерей Борис, – один образ гонимой «Тихоновской» Церкви, предпочитающей уйти в нелегальное существование, в «катакомбы», чтобы сохранить внутреннюю свободу. Другой образ «Сергиевской» (продолжаемой патриархом Алексием) Церкви, покупающей свою внешнюю свободу ценою полного внутреннего рабства безбожному правительству, и своего сотрудничества с ним. Но, несмотря на их полную противоположность, автор старается объединить их под одним общим названием «Плененной Церкви». Можно ли объединить тех, чья оболганная правда и чья невинная кровь до сих пор вопиют к небу, с теми, которые не только не выступили на их защиту, но и похулили их мученический и исповеднический подвиг, назвав его преступлением, справедливо наказанным Советской властью? Что общего между теми, которые продолжают томиться в «горьких работах», медленно умирать от голода и пыток в тюрьмах за правду Божию, за сохранение внутренней свободы Церкви, и теми, которые пользуются всеми преимуществами советской легализации, получают высокие советские награды и носят на груди рядом с Панагией ордена с нечестивыми изображением Ленина? Автор напрасно старается искусственно связать их вместе в одну и ту же Церковь, и лелеять надежду на то, что они в будущем «сольются в единый поток Святой Церкви». Правда с неправдой «слиться» никогда не смогут. Об одном только можно молиться и на одно только можно надеяться – это на слезное покаяние падшей части Церкви и на ее просьбу о принятии ее вновь в лоно истинной Святой Российской Церкви («Лжеправославие на подъеме». Сборник статей и материалов из журнала «Православная Русь». Джорданвилль, 1954. С. 207).
[31] Примечательно, что они не только уроженцы Петербурга, но и ровесники – 1887 года рождения. Оба получили прекрасное столичное образование. Люди высочайшей умственной культуры.
[32] Действительно автор послания говорит о мученичестве Русской Церкви, о 35-летних гонениях, победительницей называет ее в борьбе с богоборческой властью и далее продолжает: «И если Высшей Иерархии Церкви Русской ставятся упреки в ничем неоправдываемых компромиссах с богоборческой властью своей страны, то какой упрек можно поставить Русскому Православному Народу, вместе с Его Архипастырями и Пастырями безбоязненно (а ведь известно нам, что гонения на верующих не прекратились!) исповедующих свою Святую Православную Веру. Народ ведь битком наполняет свои Святыни при всех Богослужениях, крестит своих младенцев, венчает брачующихся, хоронит по церковному обряду своих покойников….
Перед силой веры этого народа, его Архипастырей и Пастырей каждый честный человек должен только преклониться!
Когда же настанет время, – а оно близится, – и Матерь наша – Церковь Русская окончательно освободится от богоборческой власти и возвысит свой истинно свободный голос в делах веры и устроения церковного, – тогда к общей радости нашей, прекратятся и все те церковные разделения наши, которыми мы, в рассеянии сущии, болеем…» («Православная Русь» № 13, 1953. С. 2).
[33] Самарин Ю. Ф. Программа предисловия ко II тому сочинений А. С. Хомякова. / Славянофильство: pro et contra. С. 64.
См. ранее:
Л.Е. Сикорская. Русская Зарубежная Церковь и сергианское отступление
Л.Е. Сикорская. Главная логическая и экклезиологическая ошибка Русской Зарубежной Церкви. Комментарий М.В. Назарова
+ + +
М.В. Назаров.
Благодарю уважаемую Лидию Евгеньевну за эту статью. В завершающих ее цитатах о. Константина (Зайцева) эта позиция вполне совместима с упомянутым моим послесловием к предшествующим двум публикациям. А именно:
«Божие милосердие распознает, кто по слепоте вступил на эту наклонную плоскость. Божие милосердие покроет неведение тех, кто с чистым сердцем шли в храмы Божии, не помышляя о том, что иерархия и клир там встали на эту наклонную плоскость. Божие милосердие дает таким людям – уповаем на то! – чаемое ими благодатное утешение. Божие милосердие пойдет до крайних пределов – тех, где оно столкнется с Божьей Правдой! – в понимании мотивов человеческих, обусловивших вступление на эту наклонную плоскость и пребывание на ней людей, к Богу устремленных, Ему желающих служить, за Него даже готовых пострадать, но или не видящих этой гибельной «наклонности» или видящих ее, но все же не способных оторваться от нее.
Божие милосердие покроет те или иные грехи ведения или неведения, в смысле невменения их и тем или иным лицам. Но наклонная плоскость остается наклонной! Падение идет! Современная действительность «патриаршия» являет нам грозные признаки антихристова духа, уже наглядно ее проникающего.
Не нам, со стороны – слава Богу Всевышнему, что со стороны! – решать вопрос о том, до чего докатилось скольжение по этой страшной наклонной плоскости. Церковный долг зовет нас, однако к другому. Поскольку живет в нас дух рассудительности, обязаны мы укреплять в себе сознание и всеми силами разумения и убеждения передавать другим сознание того объективного ужаса, который связан с фактом вступления на эту наклонную плоскость и пребывания на ней».
Рад, что и Вы, дорогая Лидия Евгеньевна, признаете в этих словах о. Константина «поистине пастырское сочувствие и мудрую рассудительность по отношению к заблуждающимся при всей строгости и категоричности в суждениях о самом заблуждении и отступлении».
И что касается капитуляции Русской Зарубежной Церкви, то, полагаю, мы единомысленны в главном: это "скольжение по наклонной плоскости" (чего в 2002 г. опасался о. Николай Артемов перед второй конференцией историков), к сожалению, закончилось позорным концом ее. Чему поспособствовали и те протестовавшие ревнители, которые не смогли сочетать верность Истине с терпеливо-милосердным отношением к согрешающим и даже с любовью к разномыслящим в собственных ревнительских рядах, разделившись на полтора десятка враждующих между собой "единственно истинных осколков"...