Исторический очерк. Часть 1 (Кавказ до революции).
85-летию Дагестанского восстания,
100-летию Революции и Гражданской войны в России и
155-летию окончания Кавказской войны посвящается…
«И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть…
(И зной, и битва утомили
Меня). Но мутная волна
Была тепла, была красна».
М.Ю. Лермонтов. «Валерик».
Среди многочисленных восстаний, происходивших в 1930-1935 годах по всей территории Советского Союза, Дагестанское восстание занимает особое место как по продолжительности, так и по ожесточенности боёв, ведшихся в прямом смысле слова не на жизнь, а на смерть. Основным поводом к нему, равно как и ко всем остальным, послужила насильственная коллективизация и общая политика репрессий, проводимых большевиками с 1917 года. Кроме того, отрицание частной собственности, священной для каждого мусульманина, подливало масла в огонь, не говоря уже о совершенно невозможных заявлениях, типа обобществления жён, которые, если даже и не проводились реально, то широко пропагандировались в большевицкой прессе в начале 1920-х годов, делая коммунистическую идею для большинства народов Дагестана абсолютно неприемлемой. Суровые условия гор столетиями формировали характеры людей, и именно эти условия определяли линию поведения человека, вне зависимости от его национальной идентичности. Терские и гребенские казаки, поселившиеся в горах приблизительно на рубеже XV-XVI веков, также восприняли обычаи и традиции горцев, чуждые всякой революционной риторике, во все времена ниспровергающей национальные традиции любого народа.
Анатолий Орлов, единственный свидетель событий в Дагестане, в конечном итоге приведших к восстанию, и оставивший воспоминания о них, в прошлом офицер Добровольческой армии, работавший при советской власти инженером, лично был знаком практически со всеми руководителями восстания и очень объективно описал обстановку тех лет.
«Для горца-дагестанца колхозная система, которую хотели насильственно провести большевики, была ужасна по многим причинам. Главным же образом потому, что весь уклад его жизни веками строился на частной собственности. Неприкосновенность жилища – это для горца вопрос жизни и смерти. Самостоятельность и независимость в вопросах личного характера были вековой привычкой. К этому ещё немалую роль играл весь уклад его семейной жизни. Оберегать свой очаг от постороннего вмешательства – для мусульманина священный долг. И вот все эти, веками созданные правила и неписаные, но твёрдые законы, должны были рухнуть. Гонение на религию окончательно переполнило чашу терпения горцев» [30, стр. 6-7].
Для того, чтобы понять специфику Дагестанского восстания 1934-35 годов и его коренное отличие от восстаний и боёв эпохи Кавказской войны XIX века, необходимо бросить краткий взгляд в прошлое и вспомнить этапы долголетнего противостояния горцев Кавказа и России.
Истоки Кавказской войны
Горный Дагестан самой природой был предназначен для сложности ведения на его территории боевых действий. Названия аулов Гуниб, Чох, Салта, Хунзах, Гергебиль, Дарго, Гимры, Ахульго и ряда других были широко известны русскому обществу в XIX веке. Именно в этих местах шла упорная борьба с войсками Шамиля. Выдающийся художник-баталист Ф.А. Рубо, написавший масштабные панорамы Бородинского сражения и Севастопольской обороны, в 1888 году создал полотно «Штурм аула Ахульго», посвящённое взятию этой твердыни русскими войсками в 1839 году, настолько значимой считалась война за Кавказ её современниками.
Историки до сих пор спорят о времени начала Кавказской войны. Горцы Кавказа совершали набеги в русские пределы вместе с Ногайской ордой и Крымским ханом еще в XV-XVI веках. Историк Кавказской войны генерал-майор Василий Александрович Потто описывает начало борьбы за Кавказ следующим образом:
«Известно, что в XVI веке Каспийское море и Волга связывали в один политический мир все мусульманские царства, лежавшие по этому бассейну от Персии до устьев Оки. Когда русский народ окончательно разорвал монгольские цепи и стал на развалинах царств Казанского и Астраханского, он захватил в свои руки многоводную Волгу, а Волга, естественно, должна была вывести его в пустынное Каспийское море. Это море было тогда без хозяина, не имело даже у себя кораблей, но по берегам его стояли многолюдные города и жили промышленные и богатые народы. Тем временем русское казачество, стремившееся все к новым и новым окраинам, скоро поставило там свои передовые форпосты и проникло далеко за Терек в самую землю шавкала или шевкала, как называли у нас тогда шамхала Тарковского, владельца большой части Дагестана, прилегающей к западным берегам Каспийского моря» [35, т. 1, стр. 11].
При Иване Грозном при впадении Сунжи в Терек была построена Терская крепость, которую Царь Московский отдал гребенским казакам. Шамхал Тарковский в те годы враждовал с иверийским царём Александром, который просил Ивана Грозного «принять их народ в подданство и спасти их жизнь и душу». Уже после смерти Ивана Грозного, в 1594 году при царе Фёдоре Иоанновиче, русское войско под предводительством воеводы Хворостина, численностью в 2500 человек, двинулось из Астрахани на реку Койсу, где совместно с терскими и гребенскими казаками нанесло поражение войску шамхала и взяло крепость Тарки. Грузинское войско на помощь не прибыло, и после изнурительных боёв Хворостин вынужден был уйти из владений шамхала, потеряв в сражениях около трёх четвертей своей армии.
Борис Годунов в 1604 году организовал поход воевод Бутурлина и Плещеева, также закончившийся неудачей. Грузинское войско опять не пришло, а русское войско практически полностью полегло в боях во главе со своими военачальниками [35].
Начавшаяся в России Смута на 118 лет отодвинула Россию от Кавказа. Терские и гребенские казаки более века то сражались с горцами, то заключали мир, но никакими силами выбить их с занимаемых ими станиц чеченцы и кумыки не могли.
В 1669 году донской атаман Степан Разин перед своим знаменитым Персидским походом устроил страшный погром во владениях шамхала Тарковского. Сам правитель Дагестана укрылся в крепости Тарки, которую разинские казаки взять не смогли и, погрузившись на струги, уплыли громить Персидское царство. Между тем, Грузия находилась на краю гибели. Персы организовывали резню за резней, наиболее известной из которых стала резня, устроенная шахом Аббасом в XVII веке. В течение столетия грузинские послы просили Москву о помощи, но Россия, ослабленная Смутой, не могла ничем помочь своим единоверцам.
Чтобы до конца осмыслить специфику Кавказской войны и методов её ведения с обеих сторон, необходимо понять, что набеги на пограничные российские территории крымских татар и кавказских горцев заканчивались не просто грабежом, но и угоном в рабство многочисленных невольников. Центрами работорговли были горские сообщества Дагестана и Чечни на Кавказе, а главным невольничьим рынком – Крымское ханство. Вот как описывает образ его жизни малороссийский историк и потомок запорожских казаков Дмитрий Яворницкий в фундаментальном трёхтомном труде «История запорожских казаков».
«Татары снабжали все восточные рынки христианскими невольниками: корабли, приходившие из Азии к ним с оружием, одеждой и лошадьми, отходили от них с христианским ясырём. Видя, какое множество каждогодно идёт невольников в Крым из христианских стран, один меняла-еврей, сидевший у ворот Тавриды, спрашивал в недоумении у них, неужели в их странах всё ещё остаются люди. Из всех невольников с особой охотой татары старались хватать женщин, которых называли они «белым ясырём» или «белой челядью» (от белых платков, коими покрывали свои головы невольницы). Захваченные в неволю славянские женщины шли для удовлетворения прихоти восточных деспотов, то есть турецких вельмож, купцов и даже самих султанов.
Положение несчастных невольников и в пути, пока их вели в Крым, и в самом «невир-царстве», было поистине ужасающее. Захваченных в неволю людей татары расставляли в ряды по нескольку человек, связывали им назад руки сыромятными ремнями, сквозь ремни продевали деревянные шесты, а на шеи набрасывали верёвки; потом, держа за концы верёвок, окружали всех связанных цепью верховых и, подхлёстывая нагайками, безостановочно гнали по сухой чёрной выжженной солнцем степи, убивая на месте слабых и питая сырой и дохлой кониной живых. Так догоняли жестокие изуверы несчастных до турецкого города Кизыкерменя (г. Бериславль Херсонской губ.), стоявшего у правого берега Днепра, и отсюда на нескольких дубах, т.е. больших высоких лодках, переправляли их с правого берега на левый в татарские владения. Здесь гнали уже не спеша и не спеша добирались до реки Конские Воды к урочищу Кара-Мечеть. У Кара-Мечети татары пускали своих лошадей в степь на вольный попас, а сами приступали к дележу «ясыря». Но прежде, чем начать делёж, они прикладывали каждому невольнику раскалённое огнём тавро на тех же местах, на которых прикладывают его и лошадям, и только после этого делили между собой свою добычу. Получив в неотъемлемую собственность невольника или невольницу, каждый татарин мог обращаться с ними как с собственной вещью; в этом случае особенно печальна была участь женщин: сластолюбивые мусульмане, не стесняясь ничьим присутствием, девиц насиловали при родителях, а жён при мужьях…
‒ И бесчеловечное сердце, ‒ говорит очевидец, ‒ тронется при прощании мужа с женой, матери с дочерью, навсегда разлучаемых тяжкой неволей; а зверские мусульмане бесчестят жён и детей в глазах мужей и отцов; обрезывают детей в присутствии родителей; одним словом совершают тысячи неистовств» [ 50, т.1, стр. 379 – 380].
Более 400 лет южно-русские земли страдали от набегов и, естественно, что с подобными безобразиями необходимо было заканчивать любыми путями, но такая возможность представилась Русскому государству лишь в XVIII веке.
Начало Терской кордонной линии
Новый всплеск противостояния между Россией и Кавказом начался при Петре I. В 1707 году Терское войско пережило страшный погром от кубанского хана Каиб-Султана. В 1711 году по приказанию Петра на Терек с Сунжи было переведено Гребенское войско, и были организованы пять новых станиц: Червлённая, Щедринская, Новогладковская, Старогладковская и Курдюковская. Этому предшествовали следующие события.
В августе 1711 года двадцать татарских мурз под предводительством Чан-Араслана во главе трехтысячной орды совершили набег на Саратов и Пензу, разграбив близлежащие сёла. Казанский и Астраханский губернатор Пётр Матвеевич Апраксин, находившийся с войском на Кубани, отрядил против этих скопищ войска калмыцкого хана, наголову разбившего татар и освободившего русских пленных. В живых от татарского войска остались один мурза и два всадника. Поражение Чан-Араслана привело в движение всё Закубанье. Более 7000 черкесов и татар под предводительством Нурадин-султана кинулись в погоню за Апраксиным, но 5 сентября 1711 года в битве у реки Чаны были им наголову разгромлены. Калмыки ворвались в Закубанье, истребили множество черкесских аулов и угнали более полумиллиона голов скота, отданных им Петром в благодарность за службу. В это время шла русско-турецкая война и неудачно для России закончившийся Прутский поход был отчасти компенсирован победами на Кавказе [35].
Таким образом, 1711 год может считаться началом Терской кордонной линии, ставшей предтечей Кавказской линии XIX века. Линия эта вначале носила чисто оборонительный характер и защищала Юг России от набегов полудиких кавказских племён.
Следующим этапом движения на Восток стала экспедиция, организованная по приказу Петра князем Александром Бековичем-Черкасским. Целью ее было исследование восточного берега Каспийского моря для поиска торговых путей в Индию. Бекович-Черкасский выехал морем в 1716 году из Астрахани и стал сосредотачивать силы своего отряда в устье Яика (ныне река Урал). С Кавказа назначены были в поход два полка терских и гребенских казаков пятисотенного состава. Предварительно устроив на побережье Каспийского моря три укрепления – Святого Петра, Красноводское и Александровское, ставшие позже крепостями и городами, ‒ князь Бекович-Черкасский 17 июня 1717 года двинулся в беспримерный по своей тяжести и отваге поход.
Преодолев 1400 вёрст по безводной пустыне, русские войска вышли к берегам Аму-Дарьи. За время движения на отряд было два нападения орд киргизов и туркмен, успешно отбитых казаками. Как только отряд остановился для отдыха, на него с большой ратью обрушился сам хивинский хан Шир-Гази. В ходе трёхдневного сражения все атаки хивинцев были отбиты. Казаки потеряли около 10 человек убитыми, а войска хана потеряли более 1000 человек убитыми, не считая раненых.
Хан поклялся на Коране более не нападать на русский отряд, предложил помощь в снабжении продовольствием. Бекович поверил ему, но после разделения отряда на несколько частей при устройстве на отдых, хивинцы вероломно напали на него и разгромили по частям. Сам Александр Бекович-Черкасский погиб мучительной смертью: с него заживо содрали кожу, сделали чучело и выставили на городских воротах [35].
Подробности трагедии осенью 1717 года рассказали чудом спасшиеся четверо казаков в Сенате в Петербурге в присутствии самого Петра I. Позже Петр на смертном одре наказал отомстить за гибель отряда князя Бековича-Черкаского. Возмездие хивинцам пришло через 156 лет, в 1873 году, когда Хива была покорена войсками генералов Александра Виссарионовича Комарова и Константина Петровича Кауфмана.
По окончании Северной войны в 1721 году Пётр решил окончательно закрепиться на побережье Каспийского моря и стал готовить экспедицию в Дагестан. К 1722 году войска были полностью готовы к походу. Пехота, артиллерия и транспорты были отправлены морем из Астрахани, кавалерия пошла сухим путём через Моздокские степи. Выйдя на Кумыкскую плоскость, конница подошла к деревне Энедери и подверглась атаке чеченцев. Понеся потери, русские войска взяли деревню, и соединились с пехотой и артиллерией. Чтобы обезопасить тылы Пётр приказал калмыцкому хану Аюку пойти в набег со своей конницей, загнавшей войска горцев в горы [35].
Шамхал Тарковский изъявил покорность, но горцы уцмия каракайтагского Ахмет-хана, второго по влиянию после шамхала, выступили в поход против русских войск. Перед этим они зарезали есаула и трёх казаков, отправленных Петром с письмом с предложением мира. Под аулом Утемиш войска Ахмет-хана были разгромлены, а виновные в гибели казаков повешены. 23 августа 1722 года Царь Петр въехал в Дербент, сдавшийся без боя. В 1723 договор с Персией утвердил за Россией власть над Дербентом, Баку, Рештом и Астрабадом. Сложные отношения между народами Чечни, Дагестана и Крымским ханством, с которым они то объединялись для набегов на Южнорусские земли, то беспощадно воевали друг с другом, склонились в пользу России. Союзные отношения с могучим северным соседом гарантировали от различных случайностей. Последствия не замедлили сказаться.
Слайд подготовил Субботкин Андрей (10 "А")
После победных войн над турками
Русско-турецкая война 1735-1739 годов привела к обострению отношений между Чечней и Крымским ханством. В 1735 году 80-тысячное войско крымского хана Каплан-Гирея вторглось на Кавказ и вышло на берег Сунжи. Русские войска при поддержке чеченцев наголову разбили полчища хана [28, 35].
В 1745 году на Кавказ вторгся персидский шах Надир, войска которого также были наголову разгромлены русскими войсками при полной поддержке чеченцев и иных представителей народов Северного Кавказа. В 1735 году основан город Кизляр, а в 1763 году – Моздок. Основаны крепости Екатериноградская, Павловская, Марьинская, Георгиевская и Александровская. Основание крепостей, позже названных Кизляро-Моздокской линией, сыграло важную роль в победе в русско-турецкой войне 1768-1774 годов. Кучук-Кайнарджийский мирный договор 1774 года окончательно покончил с многолетним бичом России – Крымским ханством и укрепил позиции России на Кавказе. Турция отказалась от протектората над Кабардой, и кабардинцы становились подданными Российской Империи [35]. В тогдашнее понятие Кабарды входили нынешние Карачаево-Черкесия и Северная Осетия, причем население этих территорий было в значительной мере христианским, и они с XVI века тяготели под покровительство России, направляя Царям своих послов. По этому договору Россия также возвращала Черноморское побережье с крепостями Керчь, Еникале, Азов и Кинбурн, что открывало путь к западным грузинским землям. По Бухарестскому мирному договору, завершившему русско-турецкую войну 1806-1812 годов и по Гюлистанскому мирному договору в результате русско-персидской войны 1804–1813 годов, помимо дагестанских и грузинских земель, Россия присоединила Абхазию.
Но свершившиеся бесспорные военные успехи заложили первый камень противоречий между народами Северного Кавказа и Россией. Основным жизненным делом горцев, кроме набегов, было скотоводство и торговля. Земледелие было осложнено в суровых условиях гор при примитивной технике 18 века. Построенные русские крепости ограничивали выпас лошадей на отгонных пастбищах Предкавказья, а автоматически появившиеся русские чиновники начали ограничивать торговые взаимоотношения горцев, требуя с них взятки и занижая цены на товар. Несмотря на это, торговля с Россией расширялась, и центром торговли стал Кизляр.
Но выгоду от торговли получали высшие слои горских народов – князья, уздени, а простой народ, естественно, страдал больше от беспредела чиновников. На вновь завоёванных землях активно велась переселенческая политика, раздавались земли дворянам, а они переселяли из центральных губерний своих крепостных крестьян. Многим крестьянам даровали свободу за переселение на неосвоенные земли Северного Кавказа. В 1784 году был основан город Владикавказ как форпост России на Кавказе в самом своём названии заключавший суть политики Империи. Всё это не могло понравиться свободолюбивым горцам, к тому же начинавшим исповедовать Ислам. Пропаганда турецких и персидских миссионеров, которые никак не хотели мириться с новыми завоеваниями России, интриги англичан всё более и более беспокоившихся усилением влияния Российской Империи на Востоке также делали своё дело [28, 35].
Политика крепостничества, усилившаяся при Екатерине II, которая запретила крестьянам даже жаловаться на притеснявших их помещиков, разгульный образ жизни высших слоёв дворянства, а также всё более увеличивающаяся разница в положении, правах и доходах между высшими и низшими слоями населения России, падение авторитета Церкви вследствие малой культуры и образованности широких слоёв духовенства, привели в 1773 году к Пугачёвскому восстанию.
Справедливости ради отметим, что нравы провинциального русского дворянства мало чем отличались от нравов кавказских узденей и представителей высших слоёв горских сообществ. Как и горские князья, погрязшие в междоусобной борьбе и воевавшие во главе своих воинов друг с другом, так и русские дворяне в XVIII веке во главе своих крепостных крестьян совершали налёты на соседние поместья и присваивали себе имущество и крепостных соседей. Дела в петербургских судах рассматривались годами без определённых решений, поэтому самозванец, объявивший себя Императором Петром Фёдоровичем, быстро завоевал доверие не только яицких казаков и широких слоёв крестьянства, но и представителей ограбленного мелкопоместного дворянства и отдельных представителей офицерства [19]. Таким образом, почва для восстания Пугачёва была практически готова и обусловлена перечисленными выше факторами. Представители администрации на Кавказе, в основном, были выходцами из дворянского сословия – среднего и мелкопоместного, а поэтому не могли не впитать в себя нравы своей среды, что, естественно, не могло не отразиться на взаимоотношениях между кавказскими горцами и представителями русской администрации.
"Великая французская революция", грянувшая в 1789 году и обусловленная во многом аналогичными причинами, что и пугачёвское восстание, существенно повлияла на международную обстановку, что также оказало влияние на ухудшение отношений между народами Кавказа и Россией [28].
Восстание Шейха Мансура
Наверное, первым «звонком» к Кавказской войне прозвучало восстание под предводительством Шейха Мансура в 1785-1791 годах. Имя этого человека густо овеяно легендами и мифами. Писатели и некоторые историки доходили до утверждений, что первый имам Чечни и Дагестана был не кем иным, как итальянским авантюристом Джованни Батиста Боэти и закончил свои дни в келье Соловецкого монастыря. Эта информация пошла гулять по различным историческим трудам из безымянных «Мемуаров шейха Мансура», изданных в Европе сразу после русско-турецкой войны 1787-1791 годов.
Современные учёные, исследовав биографию первого имама Чечни [28], убедительно доказали, что шейх Мансур («непобедимый») был родом из чеченского аула Алды и звали его Ушурма, был он неграмотен, поэтому его «мемуары» – однозначная фальшивка. Мансур был, наверное, одним из первых представителей учения тариката, позже, уже при Шамиле, нашедшим широкое распространение на Кавказе, о чём будет сказано чуть ниже. Восстание под его предводительством охватило широкие массы горцев и совпало с очередной русско-турецкой войной, причинив русским войскам немало хлопот и потерь. По различным оценкам в боях с войсками шейха Мансура погибло более 30 тысяч русских солдат и офицеров. Иными словами – это был серьёзный противник.
Лозунги, выдвигаемые имамом, носили не только религиозный, но и национально-освободительный характер, а это уже был грозный знак. Движение погубило отсутствие единства в горских сообществах, но задуматься над природой восстания было необходимо правителям России на Кавказе [28]. Как будет видно чуть ниже, – этого не произошло ни в конце XVIII, ни в первой половине XIX веков. Окрылённые победами русского оружия, благодаря полководческому таланту генералов румянцевско-суворовской школы, политики того времени делали ставку на военную силу, которая в частных случаях приводила к успеху, загоняя проблему «внутрь общества», но не решая её.
Справедливости ради следует отметить, что в то время все ведущие страны мира решали свои вопросы в колониях именно такими, а не иными методами. Так получилось и в конце XVIII века на Кавказе. Войска генерала Ивана Васильевича Гудовича (1741-1821), взяв штурмом Анапу в 1791 году, пленили Мансура и доставили в Петербург, где он был осуждён на вечное заточение в Шлиссельбургской крепости, в которой скончался в 1794 году [28].
После присоединения Грузии
В любом случае, по мнению большинства историков [8, 18, 35, 39], отправной точкой к Кавказской войне стало присоединение Грузии к России в 1801 году, начавшееся с подписания в 1783 году Георгиевского трактата (в крепости Св. Георгия) грузинским царем Ираклием II о вступлении Грузии под покровительство России. В 1801-1813 годах бои, в основном, велись с персами и турками, союзниками которых, поневоле, выступали кавказские горцы, которые при иных обстоятельствах без тени колебаний могли повернуть оружие и против своих недавних союзников. Вероисповедание в данном случае было абсолютно не при чём, так как в русской армии тех лет было достаточно большое количество мусульман, например, казанских и астраханских татар, доблестно сражавшихся на стороне Русской армии. Появлялись уже части, сформированные из недавних противников – крымских татар, также не уступавших в храбрости строевым частям русской армии.
Имена генералов Василия Семеновича Гулякова (1753-1804), Петра Даниловича Несветаева (1755-1808), Семена Андреевича Портнягина (1753-1827), Александра Петровича Тормасова (1752-1819), Павла Дмитриевича Цицианова (1754-1806) навеки внесены в пантеон славы Русской армии. Приблизительные ровесники по возрасту, они прошли школу румянцевских и суворовских побед и наголову разгромили персов и турок в многочисленных сражениях начала 19 века. Трое из них – Гуляков, Несветаев и Цицианов сложили свои головы в боях: Гуляков погиб в сражении в Закатальском ущелье, Несветаев умер от желтой горячки во время похода, а Цицианов был предательски убит. В 1806 году войска Цицианова осадили Баку. Гуссейн-Кули-хан обещал сдать город на милость победителю, и Цицианов поехал без охраны на встречу к хану, где и было совершено подлое злодейство [18, 35]. Александр Сергеевич Пушкин [38] в послесловии к поэме «Кавказский пленник» посвятил Павлу Дмитриевичу Цицианову следующие строки:
«И воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Подъялся наш орёл двуглавый,
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов,
И в сече с дерзостным челом
Явился пылкий Цицианов!»
В те героические годы особую известность получил подвиг полковника Карягина (ок. 1753-1807) ‒ командира Бутырского пехотного полка, одного из старейших и наиболее славных полков Русской Императорской армии [35]. Полк был основан в 1642 году и стал первым регулярным полком в Русской армии. Позже он был переименован в Лейб-Эриванский гренадёрский полк за доблесть, проявленную при взятии крепости Эривань, и покрыл себя неувядаемой славой на полях сражений всех войн, которые вела Российская Империя, вплоть до Первой мировой войны, включительно [26].
Полковник Карягин начал службу рядовым в том же полку в 1773 году в русско-турецкую войну. Сражался под началом Румянцева-Задунайского и Суворова. С 1803 года воевал на Кавказе. За взятие Ганжи получил Орден Святого Георгия 4 степени. Легендарная слава пришла к Карягину в годы персидской кампании 1805-06 года. С батальоном в 400 человек он принял неравный бой в районе Шах-Булахского замка с 40 тысячной персидской армией Аббас-Мирзы. Потеряв в неравной схватке более половины отряда, уничтожив несколько тысяч персиян и захватив 4 батареи, Карягин со своими солдатами ворвался в замок и держался в нем несколько недель. Для вида затеяв переговоры о сдаче, под покровом ночи, мощной контратакой прорвав персидские заслоны со 150 оставшимися в живых гренадерами, он соединился с основными силами русских войск. За доблесть Карягин был награжден золотой Георгиевской шпагой, усыпанной бриллиантами. В 1807 году он умер от горячки во время похода [35].
В 1810-е годы на Кавказе гремело имя Петра Степановича Котляревского (1782-1854). Россия вела войны с наполеоновской Францией и в 1805-1815 годах страна не могла выделять много войск для ведения войны на Кавказе. Родившийся в семье сельского священника в селе Ольховатка Харьковской губернии, Пётр Степанович в 11 лет был замечен случайно заехавшим на постой будущим героем Кавказской войны Иваном Петровичем Лазаревым, который с разрешения престарелого отца взял маленького Петю с собой на Кавказ. С 14 лет он участвовал в боях и походах, первым из которых стал Персидский поход и осада Дербента в 1796 году. В 1799 он был произведён в офицеры, став адъютантом генерала И.П. Лазарева, с которым осуществил поход в Грузию. В сражении на Иоре Лазарев разгромил огромные скопища лезгин, а Котляревский был награждён орденом Святого Иоанна Иерусалимского и произведён в штабс-капитаны [23, 35].
Между тем, обстановка в Грузии оставалась весьма сложной. Умерший в 1801 году царь Георгий XIII оставил после себя страну, разоренную и погружённую во внутреннюю смуту. Борьба между царевичами за царский трон достигла того предела, за которым начинается гражданская война. В связи с этим, генерал Цицианов, сам по происхождению грузин и родственник вдовствующей царицы Марии, понял, что имеются два варианта развития данной ситуации: первый – отвести войска и отдать страну на произвол внутренней анархии, захвату Грузии персами или турками с массовой гибелью населения; второй – железной рукой навести порядок, переправив членов грузинского царствующего дома вглубь России. В интересах большинства народа был избран второй вариант. В покои царицы Марии направился генерал И.П. Лазарев. Царевич Жабраил и царевна Тамара с кинжалами в руках пытались оттеснить одного из русских офицеров, пытавшегося уговорить их покинуть покои. Иван Петрович подошел к постели Марии, сказавшейся больной, с целью уговорить ее подчинится распоряжению Цицианова. Царица выхватила кинжал и ударила Лазарева в бок. Удар оказался смертельным, и доблестный воин скончался на месте. Царица Мария и ее семья были высланы в Россию. Марию приговорили за совершенное преступление к церковному покаянию на 7 лет в Белгородском женском монастыре в Воронеже, после чего она была прощена и прожила в Москве до 1850 года, где и умерла в возрасте 80 лет.
«Расскажет повесть дальних стран,
Мстислава древний поединок,
Измены, гибель россиян
На лоне мстительных грузинок», –
так в послесловии к поэме «Кавказский пленник» Александр Сергеевич Пушкин отразил это историческое событие [38, т.3, стр. 117].
Однако до спокойствия в Грузии было еще далеко. Для Петра Степановича Котляревского началась цепь сражений, навсегда прославивших его имя на Кавказе и в России. Во главе своей роты он штурмовал Ганжу и был тяжело ранен пулей в ногу. С поля боя его вынес молодой граф Михаил Семёнович Воронцов – будущий наместник на Кавказе. Начавшаяся в те годы дружба между ними продолжалась 48 лет до ухода из жизни Петра Степановича. За этот подвиг Котляревский был награжден чином майора и орденом Анны 3-й степени с бантом.
В 1805 году началась русско-персидская война, продолжавшаяся до 1813 года и закончившаяся поражением Персии, которую можно смело назвать войной Котляревского. Необходимо помнить, что именно в это время Россия вела тяжелейшие войны с Наполеоном, и правительство не могло послать на Кавказ никаких подкреплений. Действовать приходилось по-суворовски «не числом, а уменьем», и Петр Степанович по праву получил в войсках прозвище «Кавказский Суворов». За описанную выше экспедицию полковника Карягина и бои у Шах-Булата и Мухрата Котляревский получил орден Святого Владимира 4-й степени и в 1807 году был произведен в подполковники, а в 1809 – в полковники и назначен командиром самостоятельного отряда.
В 1810 году отряд Котляревского штурмом овладел неприступной крепостью Мигри, защищаемую двухтысячным персидским гарнизоном. Две дороги, ведущие к твердыне были надёжно прикрыты засеками и завалами, за которыми была укрыта артиллерия. Имея в своём распоряжении не более батальона пехоты, Пётр Степанович прошёл по неприступным горным хребтам и вышел в тыл крепости. Перекрыв персам воду, Котляревский добился того, что гарнизон сам покинул крепость. Потери отряда убитыми и ранеными не превысили 35 человек.
Персы послали для разгрома отряда Котляревского десятитысячный корпус под началом Ахмет-Хана, который, убедившись в неприступности крепости, занятой русскими войсками, встал лагерем на Араксе. С отрядом из пятисот человек Котляревский ночью пошёл в атаку на неприятеля, приказав не брать ранцев и патронов, а действовать одними штыками в рукопашном бою. Дело в том, что кремневые ружья, которыми в ту эпоху были вооружены солдаты, могли выстрелить лишь в составе каре залпом и один раз: для перезаряда требовалось много времени. Штык же вставлялся в дуло, поэтому, как правило, при атаке на каре конницы или в иных случаях солдаты по команде давали залп, сметая первые ряды атакующих, а затем, вставив в дуло штыки, отражали атаку в рукопашном бою.
В атаке, задуманной Котляревским, патроны были бесполезны: атака планировалась с разных сторон, врассыпную, расчёт был на внезапность и панику в рядах противника. План удался полностью: персидский корпус был уничтожен. Тот, кто не погиб от русских штыков, утонул в бурном Араксе. Потери отряда Котляревского – тринадцать человек убитыми и ранеными. За описанные подвиги Пётр Степанович был удостоен Ордена Святого Георгия 4-й степени и золотой шпаги с надписью «За храбрость». За разгром персов при Асландузе Котляревский был награждён Орденом Святого Георгия 3-й степени, а вершиной его полководческого искусства стало взятие неприступной крепости Ленкоорань. Имея в своём подчинении отряд в 1500 штыков, а против себя – впятеро более сильный гарнизон, Котляревский в ночь на 31 декабря 1812 года лично повёл солдат и офицеров на штурм крепости. Ленкорань была взята, а Пётр Степанович тяжело ранен, оставшись инвалидом на всю жизнь. В 33 года он стал полным генералом и кавалером Ордена Святого Георгия 2-й степени [23, 35]. Александр Сергеевич Пушкин в послесловии к поэме «Кавказский пленник» [38, т.3, стр. 117] посвятил Котляревскому следующие строки:
«Тебя я воспою, герой,
О, Котляревский – бич Кавказа!
Куда б ни мчался ты грозой -
Твой ход, как чёрная зараза,
Губил, ничтожил племена…
Ты днесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести,
Вкушаешь праздный ты покой
И тишину домашних долов,
Но се ‒ Восток подъемлет вой!
Поникни снежною главой,
Смирись, Кавказ: идёт Ермолов!»
Генерал Ермолов и мюридизм
Алексей Петрович Ермолов (1777–1861) – генерал от инфантерии.
Именно с именем генерала Ермолова и его последователей связана наиболее жестокая борьба, развернувшаяся на Кавказе с конца 1810-х – начала 1820-х годов, и связана она была с причинами религиозного характера. Приблизительно с конца XVIII века на Востоке набирало силу учение тариката. Его последователи представляли собой некое подобие монашеского ордена, во главе которого стоял муршид ‒ наставник, т.е. человек, указывающий путь духовного совершенства мусульманина. Мюридами назывались ученики муршида, избравшие указанный учителем путь [31].
Нравственные догматы тариката мало чем отличались от христианских. Мюрид должен был уничтожить в себе все пороки, сделаться добрым и прощающим всех, в том числе и своих врагов, человеком. Он должен был стать великодушным, милосердным, равнодушным к земным почестям и вообще ко всему земному, неуклонно соблюдать посты и постоянно устремлять свои помыслы к Аллаху. Естественно, что в основе духовного учения лежал Коран. Основателем учения тариката считался багдадский ученый Халид-Сулейман, у которого нашлись последователи и на Кавказе, одними из которых и стали жители аула Гимры Кази-Мулла и Шамиль. С другой стороны, Коран взывал при определенных условиях к возможности газавата, т.е. смертельной борьбы с неверными, и к строгому соблюдению суровых законов шариата, согласно которым Коран является не только священной книгой, но и судебным кодексом.
Противоречия между тарикатом и шариатом вначале казались неразрешимыми их последователям, но жизнь брала своё, и в страстных проповедях Кази-Муллы и Шамиля две противоположности воссоединились, несмотря на некоторые противоречия [31, 32].
В принципе, ничего удивительного с исторической точки зрения в подобной метаморфозе не было. Ведь если Христианское учение, где ни о каком газавате даже теоретически не мог помыслить истинно верующий человек, вылилось в Средние века в костры инквизиции и дикие жестокости в борьбе с еретиками, то что говорить об Исламе, где газават являлся важнейшей составной частью религии. Основная же масса горцев и мулл находилась во тьме невежества и не могла, в связи с этим, разобраться в тонкостях религиозных учений, а идеи газавата и связанные с этим военные возможности набегов и грабежа, столь близкие менталитету горцев, формировавшемуся многие века, пали на вполне удобренную почву.
Именно поэтому Кази-Мулла и Шамиль, будучи отважными и смелыми воинами, оставались бескорыстными аскетами и религиозными фанатиками, а Кавказская война, несмотря на упорство и жестокость сражений, велась по правилам военного искусства с обеих сторон, так как русская сторона подчинялась военным законам, которые превалировали во всех европейских армиях в XIX веке.
Командовавшие русскими войсками на Кавказе Алексей Петрович Ермолов и Иван Федорович Паскевич, разгромив горцев и персов в многочисленных сражениях, не заметили опасности нового религиозного учения, породившего явление, получившее впоследствии название мюридизма.
Именно учение тариката, преломлённое в мюридизме, и объединило разрозненные племена горцев Дагестана и Чечни в могучую и сильную армию, которую возглавил вначале Кази-Мулла, после его гибели в 1832 году при штурме аула Гимры, ‒ Гамзат-Бек, а с 1834 года ‒ Шамиль.
«Он здесь, он здесь, сей сын обмана,
Сей гений гибели и зла,
Глава разбоя и Корана,
Бич христиан – Кази-Мулла!
«Пророк, наследник Магомета,
Брат старший солнца и луны»…
Вот титла хитрого атлета
В устах бессмысленной страны.
Он чужд пронырства лицемера:
Оно не нужно для глупцов.
Ему довольно пары слов:
Так Бог велит, так хочет вера.
Он всё для горцев: судия,
Пророк, наставник, предводитель.
И первый – прав и бытия
Своих апостолов гонитель»…
‒ так выдающийся русский поэт Александр Полежаев (1805-1838), участник Кавказской войны, в поэме «Чир-Юрт» описал психологию горцев, пошедших в бой за Кази-Муллой и его мюридами [ 36, стр. 117].
Результатом недооценки объединяющей силы тариката стали многочисленные неудачи на начальном этапе нового витка борьбы за Восточный Кавказ в 1830-1840-е годы, наиболее известной из которых была попытка взятия аула Дарго – резиденции Шамиля в 1845 году.
Главной ошибкой русского правительства стало стремление сделать из горцев таких же подданных Империи, какими были крепостные крестьяне в Центральной России. Сказывалась разница в менталитете представителей горских сообществ и русского правительства, а также представителей русского дворянства. Необходимо отметить, что в России при Александре I и Николае I нравы ведущего слоя российского общества резко и радикально изменились со времени Пугачёвского восстания, а нравы и привычки горских сообществ остались неизменными и мало чем отличались от картин, описанных чуть выше в трудах Дмитрия Яворницкого [12, 18, 35, 39]. Дворяне получили хорошее образование, и грабить соседа во главе своих крепостных крестьян во времена Пушкина и Лермонтова не могло прийти в голову никому даже в страшных снах. Русское дворянство XIX века дало блестящих представителей науки и культуры, стяжавших мировую славу. Русские офицеры решали вопросы чести на дуэлях, за ними тянулись и представители статского дворянства, иными словами, нравы середины XVIII века ушли в далёкое прошлое.
В горских же сообществах Чечни и Дагестана продолжала процветать работорговля, а Российская Империя считала данные сообщества своими подданными, поэтому терпеть подобные нравы было невозможно в цивилизованном государстве. На Кавказе рождение сына приветствовалось – это будущий воин и кормилец семьи – он может и набег совершить, и добычу в набеге взять, а рождение девочки рассматривалась как обуза. Поэтому в бедных семьях горских народов не считалось зазорным продать дочь в гарем какого-нибудь богатого турецкого паши. Естественно, что продать русскую невольницу, захваченную во время набега, было ещё проще с нравственной точки зрения со стороны любого горца. В связи с этим, русское правительство считало горцев дикарями и не церемонилось с ними при покорении Кавказа и подавлении многочисленных восстаний, происходивших иногда с неоправданной жестокостью [8, 14, 46].
Необходимо также учесть и психологию русского солдата и казака. Будучи малограмотными людьми, они всецело доверяли догматам Православной веры, и для них, что мусульманин-горец или турок, что католик или протестант в Европе обозначались одним и тем же словом – «басурманин».
«Помнят турки нас и шведы,
Помнит персов глупый строй!
Выходите, басурмане,
Вызываем Вас на бой!»,
‒ так старая солдатская строевая песня характеризовала противников Русской армии в многочисленных войнах XVIII-XIX веков. Поэтому обычаи горцев с точки зрения догматов Православной веры также считались дикими и в глазах солдатско-казачьей массы Русской армии. Терские и кубанские казаки, жившие рядом с горцами, более лояльно относились к их обычаям, сами переняв многие из них, русским солдатам приходилось адаптироваться в ходе долголетней Кавказской войны. В итоге и они перенимали обычаи горцев.
Император Николай I приветствовал, когда российские офицеры женились на горянках. Он думал, что это отвратит представителей горских народов от позорной продажи своих дочерей в гаремы. Русский Царь не мог осознать того, что для правоверного мусульманина-горца менее позорным считалось продать свою дочь в гарем единоверца-турка, нежели смена религии своей дочерью и выход замуж за гяура [44]. Православие в Российской Империи было государственной религией, и для замужества переход в Православие горянки был обязателен. Таким образом, колоссальная разница в ментальности также распаляла вражду в ходе долголетней Кавказской войны. Чтобы произошло взаимное проникновение обычаев и культур требовалось время, но в ходе войны в самом начале это, к сожалению, не понимала ни одна из враждующих сторон [46].
Многочисленные попытки разоружения народов Кавказа, как, например, кумыков в 1825 году, приведшая к гибели двух русских генералов ‒ Лисаневича и Грекова и более 300 представителей кумыкской знати, переколотой штыками русскими солдатами в отместку за гибель любимых командиров, или разоружение чеченцев после взятия русскими войсками аула Ахульго в 1839 году, приводили к многочисленным восстаниям и общему недовольству в горском сообществе, в котором потеря оружия столетиями считалась позором и бесчестьем. Именно поэтому начало 1840-х годов было неудачным для русских войск на Кавказе [18, 35, 46].
Кавказский офицер Фёдор Фёдорович Торнау, воевавший на Кавказе в начале 1830-х годов, проведший в черкесском плену два года 1836-1838 и бежавший из плена при помощи влюбившейся в него черкесской девушки Аслан-Коз, явившийся, тем самым, невольным прообразом для Жилина из произведения Льва Николаевича Толстого «Кавказский пленник», в 1839 году имел встречу с Императором Николаем I. Психология Царя и всего высшего руководства Российской Империи характерна из переданного Фёдором Фёдоровичем разговора на приёме у первого лица государства.
Николай I поблагодарил Торнау за геройскую службу и предложил вновь вернуться на Кавказ, далее же последовал следующий диалог:
«Воля Вашего Величества совершенно согласуется с моим собственным желанием. Позвольте мне продолжить Кавказскую боевую службу, к которой чувствую себя более склонным, нежели к мирным канцелярским занятиям.
‒ Спасибо тебе за это; не надолго, впрочем, посылаю тебя на Кавказ: останешься там, пока не покончат с горцами, а потом при себе найду тебе место.
Сколько же мне суждено оставаться на Кавказе? – мелькнуло в моей голове, и, не совладав с собой, невольно я пожал плечами.
Государь пристально на меня посмотрел.
‒ Не навеки же тебя посылаю; мне обещают в три года решить дело с горцами. А ты как думаешь?
‒ Думать ничего не смею. Давшие такое обещание выше меня стоят опытом, летами, званием и сверх всего властью же Вашего Величества снабжены всеми способами потребными для исполнения своего обещания; позволено ли мне, молодому офицеру, иметь мнение, несогласное со взглядом их!
‒ Нет, говори; хочу знать, как по-твоему.
‒ Могу ошибаться, но обманывать не стану. В три года, да и в тридцать лет с горцами не совладают. Позвольте повторить слова, сказанные генералом Вельяминовым: «Нашим внукам ещё придётся поработать на Кавказе, да и незачем дело у них отнимать: Кавказ хорошая военная школа».
В 1839 году никому в голову не приходило, чтобы на покорение Кавказа были употреблены такие громадные средства, какими впоследствии располагали Воронцов и Барятинский. С таким количеством войск и денег, какое им было дано, они легко могли десятком лет опередить моё предсказание; а в то время, когда я говорил, как окажется из последующих слов самого Государя, иначе надлежало судить о Кавказских делах. Николай Павлович пронзил меня одним из тех взглядов, от которых в лихорадку бросало и не моего брата и, заметно взволнованный моим решительным ответом, несколько раз быстрыми шагами прошёлся по кабинету, после чего снова стал передо мной. Гнев прошел, взгляд и голос смягчились.
‒ И ты в этом уверен?
‒ Твёрдо убеждён, и думаю, время меня оправдает.
‒ Каким же способом, по твоему мнению, вернее и скорее можно достигнуть цели, которой мы домогаемся на Кавказе; говори смело, не опасаясь противоречить моим и чьим бы то ни было мыслям.
‒ Опять не знаю, как отвечать. Разными путями можно приблизиться к цели, но почти невозможно указать на лучший путь, не зная, чем Вашему Величеству угодно больше жертвовать – людьми, деньгами или временем. От этого должны зависеть не только военные действия, но и сама система управления страною» [44, стр. 436-437].
Как видно, молодой офицер оказался абсолютно прав, многочисленные неудачи 1840-х годов заставили отказаться и от примитивных методов управления вновь присоединённой страной, и от решения всех вопросов путём применения грубой силы, заставили искать компромисса в решении спорных вопросов, потребовали и денег, и войск, и времени ‒ как раз около 30 лет. И первой из отрезвляющих неудач стала так называемая «сухарная» Даргинская авантюра, предпринятая с прямого благоволения Императора Николая Павловича. Несмотря на мнения критиков, в том числе и молодых офицеров, участников Кавказской войны, таких как Ф.Ф. Торнау, придворные подхалимы одержали верх, а сам Фёдор Фёдорович после этой аудиенции так больше ни разу и не встретился с Николаем I, который не дожил до окончательного покорения Кавказа.
Франц Рубо. Штурм аула Ахульго 1839 г. (1888 г.)
Горцы понесли большие потери, аул Ахульго был взят и разрушен, Шамиль был ранен, но смог бежать с двумя десятками своих бойцов.
Даргинская экспедиция
Трагической Даргинской экспедиции (май-июль 1845 г.), целью которой был захват ставки имама Шамиля в ауле Дарго, посвящено много воспоминаний и научных трудов [18, 20, 29, 33, 35, 39, 53]. К ней обращались как современники, так и историки. Из представителей Русского Зарубжья наиболее кратко и четко причины неудачи Даргинской экспедиции проанализировал Константин Андреевич Прокопов (1887-1972) – русский инженер, по рождению терский казак, оба деда которого принимали участие в Кавказской войне в рядах Сунженско-гребенского казачьего полка [33]. К.А. Прокопов в 1910 году окончил Горный институт, в годы Гражданской войны вместе со старшим братом Леонидом Андреевичем, полковником ТКВ, воевал на стороне Белых. После Гражданской войны судьба разделила братьев: старший эвакуировался с армией Врангеля, а младший остался в советской России.
Работая геологом, Константин Андреевич прошел с экспедициями по местам былых сражений Кавказской войны. В 1929 году он проходил по политическому процессу о «вредительстве в Геолкоме», а в годы Второй мировой войны эмигрировал в Европу, а затем в США. В 1959 году он написал очерк «Даргинский поход» к столетию пленения Шамиля в ауле Гуниб, а в 1967 году книга небольшим тиражом в несколько десятков экземпляров была издана в Калифорнии и ныне является библиографической редкостью [33]. Тем не менее, выводы, сделанные Константином Андреевичем Прокоповым, оригинальны и заслуживают внимания в рамках рассматриваемой проблемы.
Даргинская операция была спланирована в Петербурге генералом от инфантерии Александром Ивановичем Нейдгартом (1784-1845) при личном участии и одобрении Императора Николая I. Главной ее задачей был захват резиденции Шамиля – аула Дарго, разгром «шамилевских орд» и полное покорение Восточного Кавказа. То, что у Шамиля не орды, а боеспособная, отлично ориентирующаяся на местности и воодушевленная религиозным учением тариката армия, разработчиками плана учтено не было, несмотря на то, что генерал А.И. Нейдгарт в 1842-1844 годах занимал должности командира Отдельного Кавказского корпуса и главноуправляющего Закавказского края и, казалось бы, должен был адекватно оценивать обстановку. Командующим войсками был назначен генерал от инфантерии, светлейший князь Михаил Семёнович Воронцов (1782-1856), герой войны с Наполеоном, участвовавший молодым офицером в боях на Кавказе в отряде полковника Карягина.
Но за прошедшие с той поры почти 40 лет обстановка радикально изменилась. На подкрепление Кавказской армии вместе с Воронцовым шли части 5-го армейского корпуса, никогда не воевавшие на Кавказе, а его штаб был заполнен блестящими гвардейскими офицерами, жаждавшими отличиться под началом знаменитого генерала и рассматривавшими экспедицию как легкую и приятную прогулку в горах. Опытные кавказские полководцы, такие как, например, генерал-лейтенант Роберт Карлович Фрейтаг (1802-1851), в конечном счете, спасший почти уничтоженный отряд Воронцова, были решительными противниками плана разгрома Шамиля, считая это авантюрой.
С отрядом из 18 000 человек при 48 орудиях Воронцов из крепости Внезапной вышел в поход, целью которого было пройти Андийский хребет, отделяющий Чечню от Дагестана, и спуститься по Южному склону в долину реки Андийское Кой-Су, заняв аул Анди выйдя тем самым в тыл к Шамилю. В этом случае до аула Дарго оставалось всего 15 верст. То, что в 1832 году генералы Вельяминов и Розен уже занимали этот аул, но значительного результата достигнуто не было, абсолютно не смутило графа Воронцова.
В свою очередь, Шамиль как опытный полководец понимал, что в открытом бою на равнине преимущество будет на стороне русских войск, поэтому он отошел в горы, не приняв боя, а жителей аулов Гоготль и Анди Шамиль увел с собой, забрав все продовольствие и фураж. 12 июня отряд Воронцова занял сожженный аул Анди, где остановился на 3 недели. 6 июля отряд, имея провизии всего на 5 дней, вышел в направлении аула Дарго. И тут начала проявляться тактика Шамиля: он пропускал вперед авангард, а затем фланговыми ударами отсекал его от основных сил в лесистой местности, пересеченной ущельями, осыпая выстрелами из лесных чащ, бросая своих воинов в кинжально-сабельные внезапные атаки. Движения русских войск стеснял огромный обоз, в котором, кроме раненых, находилась разнообразная челядь, приехавшая со знатными офицерами из Петербурга. Полки, прибывшие из России, терялись в подобной обстановке, основной удар приняли на себя героические кавказские батальоны и сотни терских и гребенских казаков.
9 июля 1845 года Николай I поздравил генерала с «блестящей победой». Но до победы, как оказалось, было еще далеко. В отряде графа Воронцова начало сказываться отсутствие продовольствия. Транспорт, ожидаемый из Дагестана с провизией и подкреплениями под командованием князя В.О. Бебутова всё не приходил. 10 июля Воронцов принял решение разделить свой отряд на 2 части. Один из отрядов под командованием генерала Клюге фон Клюгенау двинулся навстречу провиантскому отряду, но из-за ненастной погоды и завалов, устроенных горцами, он растянулся на достаточно большое расстояние. Второй частью стал авангард под началом генерала Д.В. Пассека. В итоге отличавшийся молодостью и бесстрашием, но сильно увлекшийся боем генерал Пассек погиб, погиб и генерал Викторов, командовавший серединой высланного отряда.
Между тем, несмотря на потери, силы горцев только увеличивались за счет прибывавших с горных аулов пополнений всадников. Потери русских войск были велики, а полученные результаты мизерны. По данным официальной статистики, с 13 по 20 июля 1845 года отряд Воронцова потерял убитыми 294 человека, ранеными 778 человек, контуженными – 143 человека, пропавшими без вести – 40 человек [53]. Взятые на время аулы, в том числе и Дарго, были оставлены русскими войсками. Печальные результаты экспедиции ошеломили современников и стали свидетельством ошибочности всей политики России на Кавказе. Стало ясно – и тактику, и стратегию нужно в корне менять. Необходимо строить дороги, медленно закрепляться на завоёванных рубежах, а самое главное – заручаться поддержкой части местного населения и не восстанавливать его против себя.
Несмотря на неудачи, боевые действия на Кавказе продолжались. Про штурм каждого из аулов, про каждую боевую операцию той долгой войны можно сказать перефразированными словами Наполеона Бонапарта о Бородинском сражении: «при каждом штурме русские были достойны побеждать, а горцы – быть непобедимыми»! В случае побед горцев данная фраза с точностью могла быть повторена с противоположным смыслом. В своем бессмертном произведении «Валерик» Михаил Юрьевич Лермонтов [27] выразил эту мысль в следующих строках:
«Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как дрались там, как мы их били,
Как доставалося и нам…»
Обер-офицер и трубач Лейб-гвардии Кавказско-горского эскадрона в парадной форме. 1830-1835 гг. Художник Монтен Дитрих.
Начало службы горцев в Русской армии
Многие прогрессивные чиновники в правительстве Николая I и до Даргинской неудачи, понимая гибельность чисто репрессивных мер против своих противников на Кавказе, ратовали за проведение политики цивилизации горских племен. 18 сентября 1828 года был организован Горский полуэскадрон в Собственном Его Императорского Величества (Е.И.В.) Конвое, а в 1830 году в Петербург прибыло 40 малолетних горцев из княжеских фамилий для обучения в военно-учебных заведениях России. В 1830-40 годах в Петербурге обучалось 315 человек – представителей кавказских народов. После обучения они прикомандировывались к Лейб-Гвардии кавказскому эскадрону Е.И.В. Конвоя. Горцы, отслужившие в Конвое и получившие образование в Петербурге, возвращались в родные аулы и становились сторонниками России, проводя среди соплеменников агитацию в пользу службы «Белому Царю», которой они гордились. Многие из них сражались против Шамиля и участвовали во всех войнах Российской Империи, проявляя на полях сражений отчаянную храбрость [13].
Боевым крещением Горского полуэскадрона Конвоя стала польская кампания 1830-31 года. В бою 23 апреля 1831 года у деревни Глинки горцы разгромили роту польской пехоты, а 1 мая у села Верпент в атаке на польских партизан был дважды ранен их отважный командир Хан-Гирей, а его адъютант убит. В отместку горцы врубились в ряды противника, обратили его в паническое бегство и, загнав в болото, вырубили всех до единого человека. После этого случая командующий граф Бенкендорф обратился с письмом к эффендию полуэскадрона Магомету Хутову, в котором просил убедить горцев в милосердии к сдающемуся противнику. Письмо и убеждения эффендия возымели действие, и в бою 16 июня 1831 года у Ковно горцы взяли в плен 2 польских офицеров и более 40 солдат.
За доблесть, проявленную в боях с польскими мятежниками, бойцы полуэскадрона были отмечены шестью Георгиевскими наградами и 53 знаками отличия польского ордена «За военное достоинство» [13].
С этого времени началась боевая работа представителей народов Кавказа в рядах Русской Императорской армии, продолжавшаяся вплоть до 1917 года.
Были, однако, примеры и обратных процессов, когда горцы, воспитанные в сложных условиях российско-кавказской идентичности, перешедшие на службу русскому правительству (либо сами, либо их родители), делали в конечном итоге обратный выбор и переходили либо на сторону Шамиля, либо на сторону турок. Так, например, знаменитый Хаджи-Мурат, которого обессмертил в одноименной повести Лев Николаевич Толстой, являясь видным представителем аварских князей, верой и правдой служивших России, в 1841 году перешёл на сторону Шамиля, затем, разочаровавшись в мюридизме, опять перешёл на сторону Русской армии, но при вторичной попытке перехода к Шамилю был убит.
Из горцев, получивших воспитание в России, наиболее ярким примером подобного поведения является история Мусы Кундухова – представителя знатного осетинского рода, кавалера многих российских орденов, дослужившегося до чина генерал-майора. Однако в 1865 году после окончательного покорения Кавказа, недовольный политикой России в отношении горских народов, присоединился к покидавшим Кавказ горцам и эмигрировал в Турцию, впоследствии воевал против России в чине генерал-паши Турецкой армии [46].
Подобные примеры были и среди казачьих офицеров, происходивших из горцев. Так, например, Семён Семёнович Атарщиков, отец которого, по происхождению чеченец, перешёл на службу России, сделал аналогичный выбор. Будучи казаком станицы Наурской Терского казачьего войска, знавший несколько восточных языков и сделавший блестящую карьеру в Русской Императорской армии, служивший в Горском полуэскадроне Конвоя Е.И.В., участник польской кампании 1830-1831 годов, помощник генерала Григория Христофоровича Засса на Кавказе в 1840-1841 годах, перешел на сторону горцев и принял Ислам. Мотивация подобного поступка до сих пор остаётся под вопросом [46], хотя, быть может, это был просто внутренний выбор самого человека.
(И в мирные дни многие люди переходят из одной религии в другую или же, воспитанные в духе атеизма, как это было в СССР, принимают ту веру, которая является традиционной для представителей их народа. Так, например, в 1960-е годы американский боксёр Кассиос Клей, приняв Ислам и имя Мохаммеда Али, стал под этим именем известным всему миру профессиональным боксёром, поединки которого и до сих пор вызывают восхищение у поклонников этого вида спорта. Мохаммед Али был долларовым миллионером, ни в чём в материальном плане не нуждался, и этот выбор был им сделан безо всякого давления с чьей-либо стороны, совершенно добровольно.)
Во время Кавказской войны подобные случаи имели место как с одной, так и с другой враждующих сторон и, понятно, что воспринимались они в военное время как предательство, хотя на самом деле природа подобного явления была совершенно иной. На стороне Шамиля воевали многие польские повстанцы, сосланные на Кавказ и воспринимавшие войну горцев с Россией как продолжение своей личной борьбы за свободу. Были целые поселения дезертиров из Русской армии, сбежавших в горы по совершенно разным причинам: кто из-за тяжести воинской службы, кто – из-за конфликтов с товарищами или командирами, словом, причины могли быть самыми различными. Война велась долгие десятилетия, принимали участие в ней сотни тысяч воинов с обеих сторон, поэтому, как и в любом массовом движении, были разные её участники, начиная от настоящих героев и заканчивая преступниками, да и просто людьми, абсолютно не годными по своей природе для такого вида деятельности. Поэтому делать глобальные выводы из нескольких сотен случаев, как этим грешат многие исследователи, как отечественные, так и зарубежные, вряд ли является верным с точки зрения исторической науки [46].
Таким образом, процессы вливания представителей горских народов в ряды защитников России и бои Кавказской войны в середине XIX века шли параллельными путями. Процесс этот был долгим и сложным, но Шамиль, тем не менее, несмотря на ожесточенность противостояния, характеризовался всеми русскими генералами как благородный и мужественный воин [8, 18, 20, 29, 32, 33, 35, 39, 49].
Отношение к пленным в различных местах Кавказа было разным. В любом случае, оно было, конечно, более гуманным, нежели в следующем ХХ веке, особенно – в его середине.
Русские воины стремились привлечь горцев на свою сторону, никаких притеснений по религиозному признаку и издевательств над пленными не было и в помине. Противоположная сторона старалась в меру своих нравственных возможностей отвечать тем же. Если только до Имама доходили слухи о жестоком обращении с пленными, виновные беспощадно наказывались, а невольники у них отбирались и передавались другому хозяину [32]. Что же касается тяжестей плена, широко описанных в литературных произведениях и многочисленных мемуарах, то и условия жизни самих горцев в течение почти столетней борьбы с Россией были не из лёгких, да и дикая природа Кавказа, отсутствие дорог, примитивность медицинского обслуживания тех лет давали о себе знать. Но это были объективные причины, обусловленные временем, а не следствием злой воли людей.
Относительно гуманное обращение с пленными со стороны горцев объяснялось не только моральными религиозными канонами, но, в основном, соображениями практическими: за пленников можно было получить выкуп, причём, чем более знатен был пленник, тем больший выкуп требовали похитители, поэтому, естественно, пленник не должен был голодать и подвергаться издевательствам. Этот принцип срабатывал не всегда и, зачастую, приводил к трагедиям.
Так, например, еще в 1760-е годы по повелению Императрицы Екатерины II из Германии для научного изучения Южных и Юго-Восточных областей России были приглашены знаменитый немецкий учёный Паллас и двое его учеников ‒ Самуил Готлиб Гмелин и Иоганн Антон Гильденштедт, положившие своими трудами первые научные исследования Кавказа и прилежащих к нему стран. С 1769 по 1774 годы учёными были исследованы и описаны Северный Кавказ, Закавказье, а также области, прилежащие к Каспийскому морю. За свои работы учёные были избраны действительными членами Российской академии наук.
В ноябре 1773 года в самый разгар борьбы кубинского и шекинского ханов за обладание Шемахою, в которой активное участие приняли и дагестанские лезгины, Гмелин оказался в Сальянах на Куре и 20 января 1774 года прибыл в Дербент. В феврале того же года по пути в Кизляр он был «взят на баранту» кайтахским уцмием Эмиром Гамзой. По правилам баранты, восходящим к глубокой древности, не нужно было обращать возмездие на самого обидчика: за него отвечали родственники или племя, к которому он принадлежал. Результатом междоусобной свары мелких удельных князьков стало пленение научной экспедиции, абсолютно никакого отношения к упомянутой междоусобице не имеющей.
Переписка о выкупе между Петербургом и Кизляром с учетом скорости тогдашних почтовых сообщений затянулась на неопределенный срок, а в это время Гмелин, содержавшийся в достаточно неплохих условиях, слег и скончался 27 июля 1774 года, скорее всего, от какой-то инфекционной болезни. Толком ничего узнать не удалось, ввиду абсолютно первобытного состояния медицины во владениях Эмира Гамзы. Имущество экспедиции тут же было разграблено нукерами уцмия, ввиду бесполезности мёртвого учёного [11]. Для академии наук 1774 год стал трагическим, так как буквально через месяц после описанных событий профессор-астроном Георг Мориц Ловиц, посланный в Гурьев для наблюдения прохождения Венеры перед Солнцем, попал в руки Емельяна Пугачёва. Узнав о цели поездки учёного, «народный вождь» приказал повесить его, «чтобы был поближе к звёздам» [11, 19].
Франц Рубо. Пленение Шамиля в 1859 г. (1886)
25 августа 1859 г. аул был взят штурмом, и легендарный Шамиль, более двадцати лет воевавший с Россией, вместе с 400 мюридами сдался князю А.И. Барятинскому.
Кавказ в литературе
Вообще, тема Кавказа в русской литературе XIX века занимала особое место. Невозможно найти ни одного произведения у великих русских писателей и поэтов – Пушкина, Лермонтова, Толстого и многих других, ни одних воспоминаний участников боевых действий, ни одного исторического труда, где горцы были бы изображены тёмными садистами, безжалостными убийцами, насильниками и злодеями. Напротив, во всех произведениях они показаны честными, мужественными и благородными воинами.
«А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет, где отважный?
Кто выйдет с ним на смертный бой!..
Сейчас, смотрите: в шапке чёрной
Казак пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко… выстрел… лёгкий дым,
Эй, вы, станичники, за ним…
Что? Ранен! – Ничего, безделка…
И завязалась перестрелка…»
М.Ю. Лермонтов «Валерик» [27].
Эпизод из сражения при Валерике 11 июля 1840 года, акварель М.Ю. Лермонтова и Г.Г. Гагарина, Русский музей, Санкт-Петербург.
Не менее сложной была в XIX веке обстановка и на Западном Кавказе, где шла борьба с черкесами. Русский революционер-народник Лев Тихомиров, детство которого прошло в этом краю, был свидетелем многих событий и так оценивает многолетнее противостояние Русской армии и горцев.
«Нужно заметить по поводу горцев, что хотя мы и резались с ними пятьдесят лет, но среди них было немало таких, которые охотно сближались с русскими. У наших в Геленджике было тоже несколько знакомых из черкесов. Да и целые племена, враждебные нам, без сомнения, искали бы способов жить в мире с русскими, если бы не укоренившаяся у них привычка к грабежам, на которые молодёжь смотрела как на молодечество гораздо более, чем как на средство наживы. Другую причину военного упорства черкесов составляло их невежество, вследствие которого они не могли оценить сил России и понять, какую опасную игру ведут, враждуя с нами. Один раз какой-то их делегат, будучи в Геленджике, заинтересовался географическими картами и просил указать ему два укрепления, между которыми ему приходилось проезжать, так что он хорошо представлял себе расстояние, их разделяющее. Потом он попросил ему указать на карте Петербург. Сопоставивши масштаб, он только хитро улыбнулся и остался при убеждении, что ему показывают фальшивую карту, для того, чтобы устрашить его безмерной величиной России» [42, стр. 51-52].
25 августа 1859 года Шамиль, сдавшийся князю Барятинскому после взятия русскими войсками аула Гуниб, был с почётом доставлен в Петербург, два его сына приняты на русскую службу на высокие командные должности, а сам Имам, поражённый великолепием Петербурга и почестями, оказанными ему Александром II, поселился по приказу Императора в Калуге. Вот как описывает современник взаимоотношения Шамиля с его бывшими противниками.
‒ Как это «по душе»? – спросили его.
‒ Да так, ваше благородие, что человек-то он стоящий: только тем пленным и бывало хорошо, где Шамиль жил, али где проезжал он… Забижать нас не приказывал нашим хозяевам; а чуть бывало дойдёт до него жалоба, сейчас отнимет пленного и возьмёт к себе, да ещё, как ни есть, и накажет обидчика. Я это сам видел сколько раз.
‒ Так хорош он был для вас, для пленных?
‒ Хорош, ваше благородие, одно слово – душа. И дарма, что в Христа не верует, одначе, стоящий человек.
Проживая в Калуге и приглядываясь к русским нравам, обычаям и воззрениям, а также к религиозным христианским догматам, Шамиль постоянно одобрял и хвалил то, что действительно, было достойно похвалы, и много раз высказывал сожаление, что не был знаком с русскими раньше: «Тогда бы не было войны», ‒ замечал он не раз.
Нравился ему догмат давать милостыню так, чтобы левая рука не знала, что делает правая, а один из его ближайших мюридов стал это выполнять буквально, то есть, встречая нищего, прятал одну руку за спину, а другой доставал кошелёк и с трудом при помощи зубов открывал его и достал деньги, стараясь, чтобы спрятанная рука «не видела и не знала».
Вообще в Шамиле было много душевной теплоты и любви к ближнему. Ученье тариката упало на благодатную почву, и его семена не могли погибнуть, несмотря на последующие треволнения и обращения Шамиля к шариату со всем ужасом его выводов. В плену, глубоким старцем Шамиль вновь стал муршидом, вновь обратился к высоким истинам, чуждым всего земного. Целые дни он проводил на молитве, увеличив обычные пять намазов до девяти, постился два раза в неделю и читал священные книги, давшие ему опять душевный покой и равновесие » [32].
Менталитет горцев между Россией и Турцией
Таким образом, Кавказская война XIX века носила со стороны горцев характер религиозной войны, густо смешанной с набегами с целью грабежа и просто набегами ради набегов, вследствие укоренившейся вековой привычки. Со стороны России это была обычная полуколониальная война. Основное отличие её от колониальных войн, например, Британской Империи или Франции состояло в том, что индусы или алжирцы абсолютно не угрожали спокойствию внутри метрополий, а кавказские горцы, подстрекаемые Турцией и Англией из-за геополитических интересов, постоянно тревожили границы России, совершая набеги с целями, рассмотренными выше. Этому хищничеству, равно как и процветающей работорговле, требовалось положить конец. Геополитические же интересы России вступили в XIX веке в противоречие с английскими и турецкими, и Кавказская война стала неизбежной.
С другой стороны горцы, жившие замкнутым средневековым миром, не имели ни малейшего шанса в XIX веке сохранить его неизменным, к чему так стремился Шамиль и вожди черкесских племён. Это прекрасно понимали все участники конфликта, кроме, быть может, самих горцев, слабо представлявших себе реалии середины XIX века и полностью оторванных от современной на тот момент цивилизации. Межплеменная вражда была у них едва ли не менее сильной, нежели с Россией.
«Очень умные по природе, очень развитые во всём, непосредственно им знакомом, они не имели понятия о силе и отношениях европейских государств, а турецкие и английские эмиссары ловко пользовались этим незнанием для возвеличивания в их глазах значения падишаха. Черкесы не представляли себе ясно сил России, а силы Турции до крайности преувеличивали. От этого они и оставались так упорны в борьбе, а в то же время они не умели и даже не хотели сплотиться, что могло бы удесятерить их силы. Они жили родовым и племенным бытом. Чувство государственности у них отсутствовало. На левом фланге, в Чечне, Шамиль успел объединить большую часть горцев только страшными деспотическими мерами, а на правом фланге не являлось личности даже и для этого. У горцев даже национальное чувство было очень слабо. Они жили мелкими племенами, во главе которых стояли родовые князья, а у шапсугов не было и князей, и господствовало демократическое самоуправление. Своему племени или клану черкес был предан. Но все, жившие за пределами клана, были для него иностранцы, хотя и более близкие, чем русские. Поэтому при малейшем образовании черкес легко сходился с русскими, не продаваясь им, а искренне сближаясь, хотя и получал деньги за роль лазутчика. Те, которые поступали на русскую службу, полагаю, никогда не делались изменниками» [42].
Михаил Юрьевич Лермонтов в поэме «Хаджи Абрек» [27] описал менталитет горцев следующими гениальными строками:
«Велик, богат аул Джемат,
Он никому не платит дани;
Его стена – ручной булат,
Его мечеть – на поле брани;
Его свободные сыны
В огнях войны закалены.
Дела их громки по Кавказу
В народах дальних и чужих,
И сердца русского ни разу
Не миновала пуля их».
Как только представители горских народов знакомились с современной на тот момент цивилизацией, они сразу же делали свой выбор: кто – в пользу России, а кто – в пользу Турции. Многие просвещённые представители кавказских народов задавали и в те годы себе вопрос: почему за несколько сотен лет турецкого протектората они так и остались на средневековом уровне развития? Ответ на этот вопрос толкал задававших его себе в российскую сторону. О чём можно говорить ныне, когда алфавит и письменность у многих народов Северного Кавказа появились лишь после завершения Кавказской войны и получения ведущим слоем горских народов образования в российских гимназиях, военных училищах и университетах, а алфавиты, разработанные кавказскими учёными, в основе своей имеют и поныне кириллицу. Кто и кому мешал это сделать на несколько столетий ранее, например, на основе арабского языка?
Между тем в жизненном укладе горцев Восточного и Западного Кавказа была и существенная разница. Если имамат Шамиля можно охарактеризовать как общество феодального типа с жёсткими религиозными правилами, то у шапсугов, убыхов, абадзехов и иных черкесских племен, которые называли себя адыге, был родоплеменной строй со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нравы были, хоть и свободные, но, как уже отмечалось выше, абсолютно дикие по понятиям просвещённого XIX века.
«Взяла довольно храбрых воев
Неукротимая страна;
Молва гласит нам имена
И жизнь, и подвиги героев.
Довольно трупов и костей
Пожрали варварские степи;
Но ни огонь, ни меч, ни цепи
Не уничтожили страстей
Звероподобного народа!
Его стихия – кровь и бой,
Насильство, хищность и разбой,
И безначальная свобода»…
(А.И. Полежаев «Чир-Юрт» [36, стр. 116])
В качестве наиболее характерного примера, подтверждающего эти строки, можно привести своеобразную «дуэль», проведённую по неписанным законам гор, между генералом Григорием Христофоровичем Зассом и абадзехами, совершавшими регулярные набеги на казачьи станицы. Русские войска переняли эту тактику горцев и отвечали такими же рейдами, несмотря на запрет подобной практики Николаем I.
Весной 1838 года генерал Г.Х. Засс возглавил отряд, совершивший набег на два абадзехских аула, разорил их до основания, захватив скот и пленных. В ходе кровопролитного боя храбрый генерал, лично принимавший участие в рукопашной схватке, был ранен в ногу. Рана в сражении считалась у абадзехов знаком чести, поэтому горцы прислали к генералу делегацию с целью выразить ему своё уважение и осведомиться о его здоровье. Засс принял посланников. В ходе разговора абадзехи признали, что генерал перехитрил их, но скоро они отплатят ему той же монетой. Григорий Христофорович попросил их подождать, пока не заживёт его рана, чтобы он мог достойно принять вызов. Абадзехи согласились и до осени не совершали набегов на войска генерала Засса [18, 35, 46]. Представить себе подобное, хотя и диковатое рыцарство, в середине ХХ века или же в наши дни, когда подлость и беспредел стали нормой, совершенно невозможно.
В поражении Шамиля и горцев Западного Кавказа в войне с Россией важную роль сыграл целый ряд факторов.
1. Ошибки политики второй половины XVIII – первой половины XIX веков были учтены русским правительством, и ставка только на грубую военную силу была признана ошибочной. Начали применяться методы привлечения горцев на свою сторону, формирование из них частей не только иррегулярных и армейских, но и гвардейских, вплоть до охраны Императорского двора. Все это льстило самолюбию горцев, способствовало расширению авторитета России и повышению культурно-образованного слоя среди представителей народов Кавказа, многие из которых дослужились до генеральских званий в рядах Русской Императорской армии.
2. Веротерпимость русских и уважение к религиозным чувствам горских народов. Никогда силой русское правительство не христианизировало Кавказ. Да, конечно, проводилась агитация, беседы священников и, конечно, переход в Православие представителей горских народов приветствовался правительством, многие дети, оставшиеся без родителей, погибших в ходе боевых действий, обращались Православную веру, женщины, выходившие замуж за русских офицеров, также принимали Православие по законам Российской Империи, но выжигания аулов с целью обращения в другую веру, как это практиковалось в Средние века представителями католической церкви, не было и в помине. Напротив, как отмечалось выше, горцы были допущены к охране Царя, и в 1844 году Императором Николаем I специально для воинов-нехристиан был введён Георгиевский крест с двуглавым орлом вместо Святого Георгия Победоносца, как солдатский, так и офицерский. Отмена этого знака в 1913 году была связана с неоднократными просьбами самих горских всадников награждать их за подвиги на поле брани крестом «с джигитом». Ислам начал проникать на Кавказ намного позже, чем в современные арабские страны, так что мусульманские традиции среди горцев не были очень прочными, отсюда и лёгкость у некоторых представителей народов Кавказа при смене вероисповедания на Православное.
3. Технический прогресс в развитии вооружения. Русская армия в 1859 году активно перевооружалась нарезным стрелковым оружием, в ней были ракетные подразделения ещё в середине XIX века, наводившие ужас на горцев, совершенствование артиллерийских систем, увеличение мощности огня и дальности стрельбы делали войну с Русской армией абсолютно бесперспективной с военной точки зрения. Если себе представить, что Кавказская война продлилась бы ещё 30 лет, то аул Гуниб совсем не нужно было бы брать и проявлять при штурме изобретательность и массовый героизм. Тяжелая нарезная артиллерия просто разнесла бы крепость в клочья, убив своей бомбардировкой как Шамиля, так и всех его воинов.
4. Усталость от многолетней борьбы усиливалась усталостью от жесткости шариатских законов, введённых Шамилём, при помощи которых ему и удавалось держать в повиновении своё разношёрстное войско. У горцев, лихих наездников и весёлых по природе людей, любящих вино, гостеприимство, чтящих верную дружбу, была запрещена даже лезгинка. Приходившие в их аулы наездники, прошедшие русскую службу в Петербурге, сводили на нет все усилия малообразованных мулл и религиозных фанатиков. Ко всему прочему Шамиль, будучи сам благородным муршидом, честным и храбрым воином, получившим в боях более 20 ран, не мог один контролировать всю обстановку в Дагестане и Чечне. Среди мюридов были, конечно, разные люди: религиозные фанатики, честные воины, преданные лично Шамилю, равно, как и проходимцы, примкнувшие к борьбе из личных и корыстных целей. Эти последние дискредитировали движение, занимаясь, в основном, примитивным разбоем и грабежом, увлекая за собой огромные массы горцев.
Михаил Юрьевич Лермонтов с огромной симпатией относившийся к народам Кавказа, уважавший их воинскую доблесть и мужество, тем не менее, в поэме «Измаил-Бей» отмечал вековые традиции грабительских набегов в следующих строках:
«Когда горят ночные звезды,
Тогда пускаются в разъезды
Его лихие сыновья:
Живёт добычей вся семья!
Они повсюду страх приносят:
Украсть, отнять – им всё равно;
Чихирь и мёд кинжалом просят
И пулей платят за пшено,
Из табуна ли, из станицы
Любого уведут коня;
Они боятся только дня,
И их владеньям нет границы!» [27, т. 2, стр. 181].
5. Многовековая междоусобица между самими племенами делала состояние войны на Кавказе естественным общественным процессом, а поэтому русские, как одни из участников данного процесса, не вызывали лютой ненависти у большинства кавказских народов, за исключением религиозных фанатиков, и мир, легко заключаемый с русскими, также легко разрывался, чтобы вскоре быть установленным вновь. Постоянные внешние войны, которые Россия вела с европейскими державами, Турцией и Персией в XIX веке, не давали возможности сосредоточить большие силы для взятия «Кавказской крепости с полумиллионным гарнизоном», как окрестил Кавказ Ермолов. Практически во всех боевых действиях русским военачальникам приходилось иметь дело с большим по числу противником, а личной храбрости и отваги горцам было не занимать. От горцев при случае «доставалось на славу» и единоверным с ними туркам.
Очень характерный пример из истории Крымской кампании приводит Лев Тихомиров:
«Массу же горцев характеризует поведение во время той войны черкесской милиции. Когда турецкая армия, взявши Сухум-Кале, продвигалась по берегу к Новороссийску, горская милиция не стала стрелять в турок и разбежалась. Но, что же? Стоило начальнику отряда разругать милиционеров, объявить их трусами и отнять у них оружие как у недостойных носить его, и милиционеры чуть ни со слезами просили прощения, обещали впредь служить честно и, действительно, сдержали слово: дрались против турок самым добросовестным образом» [42].
Но, конечно же, основную роль играла цивилизационная политика русского правительства, быть может, и не совсем достаточная, но намного более прогрессивная, нежели хищническая турецкая, проводившаяся до этого, следствием которой, равно, как и английской, стала трагедия, разыгравшаяся по окончании Кавказской войны на Черноморском побережье.
Трагическое окончание Кавказской войны
В мае 1864 года части Русской армии под командованием графа Николая Ивановича Евдокимова окончательно разгромили войска убыхов – последнего черкесского племени, оказывавшего сопротивление и не шедшего ни на какие мирные переговоры. Всем черкесам было сделано предложение переселиться на равнину и жить мирной жизнью.
Ныне можно сколь угодно долго рассуждать о правомерности подобного ультиматума, но в то время ясно было только одно: оставшись в горах, черкесы не прекратят хищнических набегов и никогда не станут цивилизованным народом. Даже ныне при колоссальном техническом прогрессе земледельческий труд в условиях высокогорья вряд ли возможен, а что говорить о середине XIX века?
Вторым вариантом, предложенным горцам, было переселение в Турцию. Муллы, религиозные фанатики и многие зажиточные уздени проводили агитацию в пользу переселения, и сами со своими семьями начали переезд. Агитацию проводили английские и турецкие эмиссары, обещая организовать эвакуацию кораблями своих флотилий. Огромные массы горцев снялись с места и двинулись к Черноморскому побережью. В беженских лагерях скопилось несколько сотен тысяч человек. Российская администрация на Кавказе пыталось переубедить переселявшихся, но все попытки были тщетны. Между тем турецкое правительство не только не организовало переезд, но и в самой Турции царили полный бедлам, коррупция и просто цинично-равнодушное отношение к судьбам горцев и их семей.
Следствием колоссального скопления людей в беженских лагерях по обе стороны Черного моря стали массовые инфекционные болезни, повлекшие за собой смерть десятков тысяч человек. Английская пресса пыталась взвалить всю вину на русское правительство, но на элементарный вопрос: «где же могучий Королевский флот?» ‒ внятно никто ответить не мог. Перевоз осуществлялся малыми коммерческими русскими судами, абсолютно недостаточными для массовых перевозок. Других у России просто не было, вследствие запрета иметь флот на Черном море после поражения в Крымской войне. Российские власти и простые люди пытались сделать, что возможно, для облегчения судьбы черкесов, брали сирот в свои семьи, приносили в лагеря медикаменты и еду, но медицина тех лет была бессильна перед многими инфекционными заболеваниями.
Российский историк французского происхождения Адольф Петрович Берже (1828-1886), один из крупнейших специалистов по истории Кавказа, живший и работавший там 35 лет, стал свидетелем разыгравшейся трагедии. Он оценивает ситуацию следующим образом:
«В июне 1864 года я отправился из Закавказья через Константинополь в Грецию, а оттуда в Италию. Это было вслед за окончанием войны на Западном Кавказе и в самый разгар выселения горцев в Турцию. Следуя вдоль анатолийского берега, я встречал их во множестве в открытом море и был очевидцем их горестного положения в Батуме и Трапезунде. В ноябре того же года, на обратном пути из Европы, я видел их при несравненно ещё худшей обстановке в Рущуке и Силистрии. Но никогда не забуду я того подавляющего впечатления, какое произвели на меня горцы в Новороссийской бухте, где их собралось на берегу около 17000 человек. Позднее, ненастное и холодное время года, почти совершенное отсутствие средств к существованию и свирепствовавшие между ними эпидемии тифа и оспы делали положение их отчаянным. И действительно, чьё сердце не содрогнулось бы при виде, например, молодой черкешенки, в рубищах лежащей на сырой почве под открытым небом с двумя малютками, из которых один в предсмертных судорогах боролся с жизнью, в то время как другой искал утоления голода у груди уже окоченевшего трупа матери. А подобных сцен встречалось немало, и все они были неминуемым следствием религиозного фанатизма и непоколебимой уверенности горцев в ожидающей их в Турции будущности, которую им в таких ярких красках рисовали османские эмиссары.
Сваливать вину в постигших горцах несчастьях на нас, как это, между прочим, делали европейские газеты и дипломаты, было не трудно, но все эти обвинения оказались, по меньшей мере, ни на чём не основанными. Император Александр II, гуманнейший из венценосцев XIX века, был слишком далек от политики Филиппа III, знаменитого своим королевским повелением 22 сентября 1609 года, которым он нанес смертельный удар маврам, так безжалостно выброшенным из Испании на пустынные берега Африки. Александр II желал лишь окончания вековой борьбы с черкесами с единственной целью открытия им широкого пути к развитию между ними мирной гражданской жизни на привольных землях долины реки Кубани и её притоков. Исполнителем своей державной воли он избрал графа Евдокимова, который в своих воззрениях на интересы государства стоял настолько же неизмеримо выше герцога Лермы или какого-нибудь Дон Жуана де Рибейры, насколько черкесы в культурном отношении уступали маврам – этой лучшей части населения пиренейского полуострова. Только будущему историку предоставляется произнести беспристрастный приговор и оградить Россию от несправедливых нареканий по поводу события, составляющего, без сомнения, одну из самых грустных страниц нашей исторической летописи» [7].
Грустных страниц в нашей истории в будущем хватило с избытком, и на их фоне трагедия, разыгравшаяся на Черноморском побережье в 1863-1864 годах, существенно померкла, став как бы прологом будущих несчастий всех народов России.
Лев Тихомиров в своих воспоминаниях в большей степени обвиняет российское командование и лично генерала Н.И. Евдокимова:
«План Евдокимова был совсем иной. С черкесами ужиться нельзя, привязать их к себе ничем нельзя, оставить их в покое тоже нельзя, потому что это грозит безопасности России, разумеется, не вследствие пустячного хищничества абреков, а вследствие того, что западные державы и Турция могли бы найти в случае войны могущественную опору в горском населении. Отсюда следовал вывод, что черкесов для блага России нужно совсем уничтожить. Как совершить это уничтожение? Самое практичное – посредством изгнания их в Турцию и занятия земель русским населением. Этот план, похожий на убийство одним народом другого, представлял нечто величественное в своей жестокости и презрении к человеческому праву» [42, стр. 129-130].
Вряд ли полностью можно согласиться с мнением Льва Тихомирова. Конечно, генерала Евдокимова, 42 года провоевавшего на Кавказе, неоднократно раненого в боях, в том числе получившего удар кинжалом в спину во время мирных переговоров от одного из черкесов, трудно было заставить внезапно проникнуться к горцам христианской любовью. Тем не менее, ничто не мешало ему уничтожить их во время боевых действий, например, подкидывая в аулы одеяла, заражённые чумой, как это делали американцы в период борьбы с индейцами, или же отравляя колодцы с питьевой водой. Иными словами, методов безнаказанного уничтожения людей и в те годы было предостаточно, но ни к одному из них российское командование никогда не прибегало.
Более того, выполни Англия и Турция свои обязательства по перевозке беженцев, никакой трагедии не было бы и в помине. Подобная акция могла бы иметь место только в одном случае, если бы Россия, Англия и Турция заключили тайный договор о массовом уничтожении горских племен. Но, естественно, что в XIX веке такое в голову никому прийти не могло. Подобная акция по уничтожению бывших советских военнопленных и казаков была проведена в ХХ веке на основе Ялтинских соглашений 1943 года, но тогда имел место договор между Англией, США и СССР, подписанный Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным – главами держав-победительниц во Второй мировой войне.
В реалиях второй половины XIX века обстановка была совершенно иной: российское правительство стремилось любыми путями поскорее завершить войну и замирить Кавказ, в Турции царил обычный бедлам, погубивший в конечном итоге уже в ХХ веке Османскую Империю, а Англия равнодушно проводила свою традиционную циничную политику, преследуя собственные интересы: «стоимость перевозок слишком высока, пусть сами разбираются, как хотят». Подобная политика проводилась Англией и в ХХ веке, когда британское правительство в годы Гражданской войны в России предало Белую армию, а в годы Второй мировой войны, как уже отмечалось чуть выше, выдало на расправу Сталину казаков в Лиенце, не изменилась она и в ХХI веке, чему являются подтверждением события, происходящие на наших глазах.
Как бы то ни было, разыгравшаяся в 1863-64 годах трагедия легла темным пятном на окончание Кавказской войны, как бы подтверждая пророческие и трагические строки из стихотворения Чир-Юрт (1832 г.) Александра Полежаева:
«Печальный гений падших царств –
Великой истины свидетель:
Закон и меч – вот добродетель!
Единый меч – душа коварств!
Доколь они в союзе оба,
Дотоль свободен человек!
Закона нет – проснулась злоба,
И меч права его рассек…
Вот корень жизни безначальной,
Вот бич любимый сатаны,
Вина разбоя и войны,
Кавказа факел погребальный» [36].
Часть горцев из Турции вернулась через некоторое время на Кавказ, другие поселились на своей вновь обретенной родине, где их потомки живут и по сей день.
Из всех покоренных черкесских племен наиболее трагично сложилась судьба убыхского народа, близкого родственника абхазцев. В документальном романе Баграта Шинкубы «Последний из ушедших» [48] трагедия убыхов показана через призму судьбы последнего представителя этого народа столетнего Зауркана Золака, с которым перед войной в 1940 году в Турции встретился абхазский журналист Шарах Кваздба, рукопись которого в 1960-е годы попала к Баграту Шинкубе. Сам Шарах в годы войны ушёл на фронт, в 1942 году под Ленинградом попал в плен, и, бежав из него, сражался в бригадах Сопротивления в Италии, где и погиб в районе местечка Черменате 24 апреля 1945 года, не дожив всего двух недель до победы. Абхазский писатель Баграт Шинкуба встретился с матерью погибшего журналиста, которая и отдала ему рукопись.
Убыхи – народ Западного Кавказа, соседи абхазцев, проживавшие в районе рек Сочи и Хоста, где ныне находится всем известный курорт. В конце Кавказской войны царское правительство также предложило убыхам два варианта: или спуститься с гор на равнинные земли Северного Кавказа или переселиться в Турцию. Зауркану было 24 года, когда в 1864 году убыхская знать приняла последнее, самое недальновидное решение. Обладая воистину богатырским здоровьем, Зауркан Золак прошёл череду испытаний, в сравнении с которыми меркли тяготы Кавказской войны. Его народ менее чем за 80 лет исчез как единое целое, растворившись среди населения стран Турции и Ближнего Востока, убыхский язык был забыт, а знать предала свой народ, переселившись в Европу. Турция использовала великолепные боевые качества воинов-убыхов, используя их как солдат своей армии в многочисленных войнах, в том числе и против России в 1877-1878 годах. Невеста и сестра Зауркана попали в гарем турецкого паши, который был зарезан Заурканом в собственном доме. Потом были долгие годы скитаний и заключения в тюрьме. И подобная судьба была не исключительной, а систематической для воинов-убыхов [48].
Жизнь сама подвела трагические итоги давнего многовекового спора. Абхазцы – ближайшие родственники убыхов, пройдя через все трагедии XIX и XX веков, сохранились как народ, имеют ныне свою республику и живут как на равнине, так и в горах, куда они вернулись после перехода к нормальной цивилизованной жизни. Во многих республиках Северного Кавказа ныне можно сравнить современные дома, снабжённые всеми атрибутами цивилизации, с саклями на склонах гор, в которых 150 лет назад жили предки, например, современных балкарцев, как это можно видеть в Верхней Балкарии, где старые сакли превращены в музей. Предлагать современным гражданам Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкессии вернуться в них ради «старой вольной жизни» просто глупо, но современная цивилизованная жизнь стала возможной, к великому сожалению, только через пройденный за столетия жестокий и кровавый путь. Такова, увы, диалектика истории.
Оставшиеся в России разделили ее судьбу, интегрируясь в российскую действительность тех лет. Вот мнение дагестанского учёного XIX века Магомеда Хандиева, опубликованное в газете «Кавказ» № 44 за 1869 год, т.е. через 10 лет после покорения Восточного Кавказа и 5 лет после покорения Западного:
«Моральное сближение с чуждым народом, покорённым силой оружия или дипломатическими трактатами, обыкновенно заключёнными без ведома и согласия народного, представляет большие затруднения, которые могут проистекать из различных причин. Бывает иногда, что все классы народонаселения при новом порядке вещей чувствуют себя в худшем материальном положении, чем прежде. Являются новые повинности, налоги, пресекаются прежние выгодные сношения с соседями. Это есть, без сомнения, самый естественный повод к неудовольствию. В этом отношении мы, дагестанцы, не можем пожаловаться на русских. По окончании войны с Россией мы целиком остались там, где она нас застала. У нас на Кавказе, как и всюду и всегда, масса народонаселения состоит из людей, дорожащих домашним кровом. Если в прежние годы многие из нас находили возможным грабить соседей, то теперь, наоборот, мы сознали, что это ремесло сделалось уже невозможным, и большинство из нас свыкается с этим убеждением. Не думаю, чтобы в настоящее время, по крайней мере, у нас в Дагестане, случаи грабежа встречались чаще, чем в Московской губернии. Мы, горцы Дагестана, в большинстве своём не питаем ненависти к русским за то, что они отняли у нас возможность грабить и убивать. В другом они нас не притеснили. Чего, чего мы не вытерпели при Шамиле! Мы меньше потеряли от русской картечи, чем от хищничества мюридов! Настоящее время нам представляется в виде пробуждения от страшного сна, в виде излечения от тяжкой болезни» [30, стр. 13-14].
Как видно из этого весьма авторитетного свидетельства современника-дагестанца, после окончания Кавказской войны былая вражда начала сходить на «нет». Все эксцессы разбоя на Кавказе в дальнейшем носили чисто уголовный характер и мало чем отличались от таких же происшествий в любой губернии Российской Империи.
Восстание в 1877 году и неизбывная уголовщина
Последним отголоском Кавказской войны следует считать восстание в Чечне и Дагестане в 1877 году [24]. С 1864 года прошло ещё слишком мало времени, чтобы все горцы стали мыслить подобно Магомету Хандиеву. Подготовка к восстанию началась ещё в 1876 году, как только начали ухудшаться отношения между Турцией и Россией, а возглавил его недавно вернувшийся из Мекки чеченец Алибек-Хаджи Алдамов. Он побывал в Константинополе, где встречался с одним из сыновей Шамиля ‒ Гази-Магомедом.
12 апреля 1877 года, в день объявления Россией войны Турции за освобождение славян на Балканах, Алдамов собрал до 60 авторитетных чеченцев у аула Саясан, которые избрали его имамом. 21 апреля произошел первый бой с российскими войсками, в котором более 3000 повстанцев потерпели поражение, потеряв до 300 человек убитыми. Население весьма неохотно встречало мятежников. Новоявленный имам шел на ложь и подлоги, объявив одного из своих сподвижников, одетого в красный халат, пашой из Константинополя, посланцем самого султана. Однако жители Умахан-Юрта отказались поддерживать Алдамова, а население Шали вступило с его войсками в бой и отбило атаки противника.
Под командованием генерала Александра Павловича Свистунова, начальника Терской области, участника Кавказской войны, было сосредоточено до 30 тысяч российских войск при 104 орудиях и более 5 тысяч местных добровольцев. Часть этих сил была распределена для охраны стратегически важных объектов и направлений, а непосредственно на подавление восстания было брошено 84 роты и 8,5 казачьих сотен при 32 орудиях. Кроме того, из Дагестана против восставших был направлен отряд в составе двух батальонов Апшеронского и Самурского полков, шесть дружин и три сотни милиции при 4 орудиях. Число восставших в своем максимуме составило также около 30 тысяч человек. В сентябре вспыхнуло восстание в Южном Дагестане, но к ноябрю оно было подавлено войсками генералов Александра Виссарионовича Комарова и атамана Терского войска Алексея Михайловича Смекалова – ветеранов Кавказской войны.
Алибек-Хаджи и его сподвижники за мятеж в военное время были приговорены к смертной казни и повешены 9 марта 1878 года в городе Грозном на рыночной площади. Характерными особенностями этого восстания была его локальность и отсутствие массовой поддержки населения Чечни и Дагестана. Данный период вполне можно назвать переходным от состояния войны к миру с кавказскими народами.
Гибель от рук народовольцев Царя Освободителя Александра II 1 марта 1881 года стало настоящей трагедией в истории России. Реформы, с таким трудом пробивавшие себе дорогу сквозь косность и крепостническую психологию правящего класса, были свёрнуты. Революционное движение народников к 1885 году было окончательно разгромлено, но болезнь не вылечена, а загнана вглубь государственного организма. К началу ХХ века подобная политика привела к созданию экстремистских партий большевиков и эсеров, провозгласивших террор своей основной политикой.
Первая Русская революция 1905-1907 годов вскрыла многочисленные неустройства российского общества тех лет. Применительно к народам Кавказа эти неустройства выразились в малой грамотности как общественной, так и личностной большинства представителей кавказских народов. Но и в самой России дела обстояли немногим лучше. Именно поэтому примитивные революционные лозунги находили широкий отклик в малообразованной народной среде, а носителями этих лозунгов была так называемая «революционная интеллигенция».
«С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к сравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине. А философия есть школа любви к истине, прежде всего к истине», ‒ так русский философ Николай Александрович Бердяев охарактеризовал духовное состояние русской интеллигенции в знаменитом сборнике «Вехи», вышедшем в 1909 году и подводившем печальный итог революции 1905-1907 годов [6, стр. 460].
Истина же состояла в том, что России и всем её народам необходимо было, по словам Петра Аркадьевича Столыпина, 20 лет спокойствия и развития народного просвещения, а не «великие потрясения», к которым стремились революционеры. На Кавказе, а особенно в Чечне и Ингушетии, вековые традиции абречества взяли верх над здравым смыслом. Расплодились разбойничьи шайки, как, например, знаменитая в те годы банда Зелимхана, которые занимались примитивным разбоем и грабежом под видом «революционных идей». Сказалась и давняя вражда с терскими казаками, причём в революционный период, как это обычно бывает в жизни, про «великие идеи» все быстро забыли (если и знали что-то о них), а на первый план выступили личные счёты, кровная месть, а также примитивная жажда наживы и низменные грабительские инстинкты.
Личность Зелимхана до сих пор вызывает противоречивые оценки в исторической литературе. Кавказские историки [16] считают его борцом за справедливость с Царским самодержавием, многие российские историки тех лет и Русского Зарубежья – примитивным уголовником и бандитом [23]. Истина, скорее всего, лежит посередине.
Абдурахман Авторханов (1909-1997) – крупный учёный-советолог, чеченец по происхождению, эмигрировавший в годы Второй мировой войны на Запад и посвятивший свои научные труды исследованию феномена тоталитарного большевицкого режима, в юности дружил с сыном Зелим-хана Омаром-Али и вместе с ним окончил среднюю школу. Поэтому его сведения о знаменитом кавказском абреке достаточно точные.
«Легендам и рассказам о Зелимхане, о его подвигах и героизме в защиту своего народа не было конца. Русская печать, центральная и кавказская, того времени полна сенсационными сообщениями о неумолимом «хищнике» и неуловимом «разбойнике» Зелимхане, который грабит бедняков, убивает женщин и детей, если они русские. После революции большевики объявили его национальным героем Кавказа, в книгах и журналах о нём писали, что он не просто абрек, а абрек-революционер» [2, стр. 45].
В эпоху Брежнева Зелимхана опять перевели в обычные разбойники. На деле же всё было намного сложнее. В воскресенье 10 октября 1905 года в городе Грозном на базаре произошёл скандал между какой-то русской торговкой и чеченцем. Кончилось всё поножовщиной с жертвами. Казаки станицы Грозненской взялись за оружие, а Ширванский полк под командой полковника Попова вышел из казарм и расстрелял 17 чеченцев по законам военного времени, объявленном правительством вследствие революционных бесчинств. Узнавший об этом событии Зелимхан 17 октября 1905 года у станции Кади-юрт остановил пассажирский поезд и расстрелял 17 пассажиров, по виду похожих на «начальников» в качестве отмщения за жертвы в Грозном. Дальнейшие события развивались по старинным законам кровной мести, которые обострялись общей обстановкой в стране в смутное революционное время.
В 1907 году в Государственную думу был направлен запрос 58 представителей от Кавказа о бесчинствах и грабежах, процветавших на территориях, граничащих с Чечней и Ингушетией. Вот несколько примеров эксцессов только одной Кахановской станицы ТКВ:
«В ночь под 1-е апреля 1905 года на полевых работах убит казак Иван Максимов, следы злоумышленников не доведены до Гудермесовского земельного надела на 40 саженей. Днём 10 августа 1905 года на полевых работах у вдовы казачки Прасковьи Горюновой тремя чеченцами ограблена одна пара быков, стоящая 135 рублей, следы быков и злоумышленников ведут в селение Цацан – Юрт. Утром 19 октября 1905 года отставной 85-летний казак Ион Стрельцов с внуком своим 14-летним мальчиком Захаром Рудневым на одной повозке с двумя парами быков и упряжью ехал на пашню. На дороге их встретили чеченцы, взяли с быками и повозкой в плен, побили обоих на Цацан-Юртовской земле и на огне пожгли некоторые части тела, трупы были затоплены в Чёрной речке и найдены 10 ноября того года» [43, стр. 15].
Естественно, что казаки не оставались в долгу и сводили счёты с чеченцами не менее жестокими методами, нашедшими своё отражение в гимне терских казаков, написанном Петром Кулебякиным в годы Кавказской войны в 1859 году:
«С Богом, терцы, не робея,
Смело в бой пойдём, друзья!
Бейте, режьте, не жалея,
Басурманина – врага!»
Франц Рубо. Казаки, преследующие черкесов
Из описанных многочисленных эксцессов комиссия Государственной думы сделала вывод, что война между чеченцами, ингушами и казаками находилась в «тлеющем состоянии» практически все годы после окончания Кавказской войны.
Между тем, дела в самой Чечне обстояли немногим лучше и междоусобные распри между самими чеченцами начинались иногда с самого детства и ничем не отличались от конфликтов с казаками. Газета «Терское Эхо» в 1906 году описывало следующий случай:
«В ауле Старые Атаги 23 сентября между тремя мальчиками-туземцами на почве общей ссоры произошло кровавое столкновение. Ссора началась вначале между Абдулом Османовым и Самбиевым. Брат Османова вмешался в ссору, желая примирить противников, и без всякой причины получил от Самбиева удар кинжалом по кисти руки. Тогда Абдул Османов в свою очередь вступился за брата и нанёс Самбиеву тоже кинжалом тяжёлую рану в голову. Падая, Самбиев ещё успел ткнуть кинжал в живот Абдула Османова. Положение раненых тяжёлое» [43, стр. 33].
Нравы взрослых мало чем отличались от детских, да и как оно могло быть иначе? Газета «Терские ведомости» описывает следующие случаи в то же самое время:
«22 сентября, днём, в селе Базоркинском разыгралась кровавая драма между местными жителями – С. Дарсиговым и Д. Цолоевым, при следующих обстоятельствах. Обе стороны встретились на улице. Цолоев, питая вражду к Дарсигову, крикнул ему: «это ты способствовал похищению моей сестры», ‒ причём обнажил кинжал и стал наносить ему поранения. Дарсигов, не желая остаться у своего противника в долгу, также обнажил свой кинжал и стал обороняться от разъярившегося Цолоева. Цолоев отделался сравнительно лёгкими поранениями, Дарсигов же получил настолько тяжёлые раны, что к вечеру умер.
На днях, на третий день праздника Байрам в селе Эльхотово братья Козыревы затеяли драку, во время которой были пущены в ход кинжалы. Противники до того изрубили друг друга, что, когда подошли к ним, то они были уже мёртвыми» [43, стр.34].
В Ингушетии, как и в Чечне, воровство было повальным.
«В горский словесный суд выбирали судей, и на одного из выбранных, Чока Чокмакова, был сделан донос, что он сидел в тюрьме за кражу. Посланное расследовать официальное лицо донесло, что все остальные 37 избранных кандидатов – бывшие воры и судились гораздо позже Чокмакова» [43, стр.27].
Только за 1904 и 1905 годы в Терской области чеченцами было украдено 6319 голов лошадей и крупного рогатого скота на общую сумму более 200 тысяч рублей, причем эта статистика далеко не полная, т.к. в большинстве случаев казаки отвечали тем же и стороны договаривались без участия официальных лиц [43, стр.62].
«Воровство и грабёж отнюдь не есть в горце результат необеспеченного экономического положения, как утверждают многие и силятся укрепить в обществе это воззрение из побуждений ложно понимаемого либерализма. Скорее наоборот: экономическая слабость горца есть неизбежный результат его склонности к удальству и непривычки упорно работать. В то время, когда главнейшие работы в семье исполняет жена, туземец-хозяин находит слишком много праздного досуга, употребляемого не всегда с пользою; при современных условиях обеспечить таким способом устойчивого положения нельзя. В Щедринском лесу дважды обнаруживаемы были убитые на злоумышлении туземцы, но в оба раза это не были бедняки. Они были хорошо вооружены, при них имелись серебряные часы и в кошельках у них были деньги. В числе убитых оказался даже мулла. Трудно думать, что на злоумышления их гнала нужда. С нашим воровством потому трудна борьба, что совершается оно людьми вооружёнными, сильными, идущими на него как на промысел», ‒ так терские казаки описывали положение дел в 1905 году в письме на имя Кавказского Наместника [43, стр.65-66].
Причина же подобного положения заключалась в том, что по завершении Кавказской войны горцев признали равноправными гражданами со всеми остальными народами Российской Империи, но для объяснения понятия «гражданин», его прав и обязанностей, было сделано крайне мало. Отсюда и малое изменение нравов в сравнении с Кавказской войной. Большую проблему также составляло отсутствие дорог в труднодоступные горные районы, что затрудняло общение горцев с цивилизованным миром. Временные причины также играли серьёзную роль: трудно людям за 40 лет избавиться от привычек, насчитывающих долгие столетия. Все народы в разное время переходили от кочевого образа жизни к оседлому, и эти перемены всегда давались с трудом. Донское казачество в своей массе занялось земледелием после реформ Петра I и подавления Булавинского бунта в 1709 году, как видно, переход также был весьма болезненным. У горских народов Кавказа этот период пришёлся на вторую половину XIX – начало XX века.
Между тем, комиссия Думы сделала вывод, что описанные эксцессы не есть предмет межнациональной вражды, а являются плодом дикости и невежества, привычкой столетиями жить разбоем и по праву силы, а не закона.
В Дагестане положение было намного лучшим, вследствие того, что народы Дагестана привыкли уважать власть ханов, и Русский Царь, уж коль скоро они ему присягнули на верность, был для них авторитетом. В Чечне и Ингушетии никаких ханов не было, там «каждый сам себе атаман», – отсюда и результаты. Не оправдывая халатное отношение царских бюрократов к своим просветительским обязанностям, можно поразиться лишь тупости и цинизму революционеров: разжигая низменные страсти своей пропагандой, на что они надеялись?
Д.М. Калихман
(Продолжение – Часть 2: Кавказ в годы революционной смуты и советской власти)
Литература
1. Абдурахманов Д.Б. Чеченский парламент: история и современность. – Элиста: ЗАОр «НПП Джангар», 2007. – 448 с.
2. Авторханов Абдурахман. Мемуары. – Франкфурт-на-Майне: Посев, 1983. – 761 с.
3. Александров К.М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова 1944-45 годы. – М.: Посев, 2009, с. 60-65.
4. Безугольный А. Ю. Генерал Бичерахов и его Кавказская армия. 1917-1919 годы. – М.: Центрполигоаф, 2009.
5. Белогорский. Н. Доколе же…. ‒ Берлин: Издание союза «За Веру, Царя и Отечество», 1931 г.
6. Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда // Манифесты русского идеализма. – М.: Астрель, 2009. – с. 455-471.
7. Берже А.П. Кавказская старина. Исторические очерки, статьи и заметки. Сост. Н.В. Маркелов. – Пятигорск: СНЕГ, 2011. – 512 с.
8. Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. – М.: «Росет», 1994.
9. Бойков Михаил. Люди советской тюрьмы. – М.: Русский вестник, 2010.
10. Булгаков С. Героизм и подвижничество // Манифесты русского идеализма. – М.: Астрель, 2009. – с. 472-508.
11. Вейденбаум Е.Г. Академик Самуил Готлиб Гмелин. Его плен и смерть в Дагестане в 1774 году // Кавказские этюды. – Пятигорск: СНЕГ, 2013 г., с. 414-421.
12. Вердеревский Е.А. Кавказские пленницы или плен у Шамиля. ‒ Пятигорск: СНЕГ, 2013 г.
13. Галушкин Н.В. Собственный Е.И.В. Конвой. – М.: Центрполиграф, 2008 г.
14. Гапуров Ш.А. Чечня и Ермолов (1816-1827). ‒ Грозный: ГУП «Книжное издательство», 2011. – 512 с.
15. Гершензон М.О. Творческое самосознание // Манифесты русского идеализма. – М.: Астрель, 2009. – с. 507-529.
16. Гудаев Лема. Абрек Зелимхан: факты и документы. – Грозный: ГУП «Книжное издательство», 2011. – 512 с.
17. Доного Хаджи Мурад, Джафарова Э.М. Полковник Магомед Джафаров. – Махачкала: ИД «Эпоха», 2005. – 303 с.
18. Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе, тт. 1-6. – М.: Центрполиграф, 2019 г.
19. Дубровин Н.Ф. Пугачёв и его сообщники, тт. 1,2. – М.: Центрполиграф, 2019 г.
20. Зиссерман. Двадцать пять лет на Кавказе. ‒ М.: Кучково поле, 2014. – 574 с.
21. Изгоев А.С. Об интеллигентной молодёжи // Манифесты русского идеализма. – М.: Астрель, 2009. – с. 530-551.
22. Измайлов Михаил. Третий тоталитаризм // Стяг. Орган свободной монархической мысли за рубежом. Книга II, сентябрь – октябрь. Мюнхен, 1949 г. – с. 65–81.
23. Керсновский А.А. История русской армии в 4-х тт. – М.: «Голос», 1994.
24. Ковалевский П.И. Восстание Чечни и Дагестана в 1877-78 гг. Зелим-хан. – СпБ: Типография М.И. Акинфиева, 1912 г. – 96 с.
25. Кузнецов Б.М. 1918 год в Дагестане. – М.: «Чтец», 2013.
26. Лейб-Эриванцы в Великой войне. Материалы для истории полка в обработке полковой исторической комиссии. Под редакцией капитана К.С. Попова. – Париж: Издание автора, 1959 г. ‒ 246 с.
27. Лермонтов М.Ю. ПСС в 4-х томах. – М.: Изд-во АН СССР, 1959 г.
28. Мусаев Алауди. Шейх Мансур. – М.: «Молодая гвардия», 2007.
29. Ольшевский М. Кавказ с 1841 по 1866 год. – Спб: Издательство журнала «Звезда», 2003.
30. Орлов Анатолий. Дагестанское восстание 1834-35 годов. – М.: «Чтец», 2013.
31. Пахомов Д.А. Кавказские горцы и газават // Покоренный Кавказ. Пятигорск: СНЕГ, 2010, Стр. 341-371.
32. Пахомов Д.А. Разгорающийся газават. Шамиль // Покоренный Кавказ. Пятигорск: СНЕГ, 2010, Стр. 413-433.
33. Прокопов К.А. Даргинский поход. – США: серия «Кавказ», 1967.
34. Политическая программа генерала Л.Г. Корнилова январских дней 1918 года // Белый Архив. Сборник материалов по истории войны, революции, большевизма и белого движения под ред. Полковника Генерального штаба Я.М. Лисового, ч. II-III: Париж, 1928 г. – с. 173-182.
35. Потто В.А. Кавказская война в 4-х тт. – Ставрополь: «Кавказский край», 1994 г.
36. Полежаев А.И. Стихотворения. – Спб: Изд-во А.Ф. Маркса, 1892 г.
37. Протоиерей Александр Киселев. Облик генерала А.А. Власова (записки военного священника). – Нью-Йорк: Изд-во «Путь жизни», б.г.
38. Пушкин А.С. ПСС в 10-ти т.т., т. 3.
39. Романовский Д. Кавказ и Кавказская война. – М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2004 – С. 3-279.
40. Солоневич И.Л. Большевизм и женщина. Послесловие к книге Тамары Солоневич «Записки советской переводчицы. Три года в берлинском полпредстве 1928-1930». – М.: Центрполиграф, 2018 г., стр. 343-345.
41. Сорокин П.А. Социология революции. ‒ М.: Астрель, 2008 г.
42. Тихомиров Л.А. Тени прошлого. – М.: «Изд-во журнала «Москва»», 2000 г. С. 51-52.
43. Ткачёв Г.А. Ингуши и чеченцы в семье народностей Терской области. – Владикавказ: Электропечатная типография Терского областного правления, 1911.
44. Торнау Ф.Ф. Воспоминания кавказского офицера. – М.: АИРО-XXI, 2008 г.
45. Ханьжов А.Д. Пора возвращения. – Саратов, 2004 г.
46. Ходарковский Майкл. Горький выбор. Верность и предательство в эпоху российского завоевания Северного Кавказа. – М.: Новое литературное обозрение, 2016 г., 226 с.
47. Чуев Феликс. Сто сорок бесед с Молотовым. ‒ М.: «Терра», 1991.
48. Шинкуба Баграт. Последний из ушедших. – М.: Советский писатель, 1978. – 317 с.
49. Эсадзе С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны. ‒ М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2004 – С. 280-400.
50. Яворницкий Д. История запорожских казаков в 3-х тт. – М.: Центрполиграф, 2017 г.
51. Лобова Т.М. Письма под образами. – Пятигорск: РИА-КМВ, 2014 г., 379 с.
52. Тинченко Я. Голгофа русского офицерства. – М.: Московский общественный научный фонд, 2000.
53. Даргинская трагедия 1845 год. Воспоминания участников Кавказской войны 19 века. – Спб: Издательство журнала «Звезда», 2001.