Исторический очерк. Часть 2 (Кавказ в годы революционной смуты и советской власти).
85-летию Дагестанского восстания,
100-летию Революции и Гражданской войны в России и
155-летию окончания Кавказской войны посвящается…
Начало: Часть 1 (Кавказ до революции).
Порт-Петровск. Здание железнодорожного вокзала в начале ХХ в.
Кавказ в смуте 1905-1907 годов
Окончание части 1: «... На Кавказе, а особенно в Чечне и Ингушетии, вековые традиции абречества взяли верх над здравым смыслом. Расплодились разбойничьи шайки, которые занимались примитивным разбоем и грабежом под видом «революционных идей». Сказалась и давняя вражда с терскими казаками, причём в революционный период, как это обычно бывает в жизни, про «великие идеи» все быстро забыли (если и знали что-то о них), а на первый план выступили личные счёты, кровная месть, а также примитивная жажда наживы и низменные грабительские инстинкты.
Комиссия Думы сделала вывод, что описанные эксцессы не есть предмет межнациональной вражды, а являются плодом дикости и невежества, привычкой столетиями жить разбоем и по праву силы, а не закона.
В Дагестане положение было намного лучшим, вследствие того, что народы Дагестана привыкли уважать власть ханов, и Русский Царь, уж коль скоро они ему присягнули на верность, был для них авторитетом. В Чечне и Ингушетии никаких ханов не было, там "каждый сам себе атаман", – отсюда и результаты. Не оправдывая халатное отношение царских бюрократов к своим просветительским обязанностям, можно поразиться лишь тупости и цинизму революционеров: разжигая низменные страсти своей пропагандой, на что они надеялись?»...
Только в период с декабря 1905 по январь 1906 года пять регулярных дивизий, дислоцированных на Кавказе, сражались против бандитов, а 33-я пехотная дивизия была вызвана из Киевского военного округа [23, стр. 117]. Точно такие же процессы шли и во всей России, где лишь к 1908 году полностью было разгромлено революционное движение, а боевая организация эсеров, доставлявшая столько хлопот царскому правительству, прекратила свое существование.
Романтизация революционного движения, свойственная как русской «прогрессивной общественности», так и в последующие годы коммунистическим правителям, вплоть до 1991 года, ‒ реально не имела под собой никакой почвы, а зиждилась лишь на идеологических пропагандистских штампах. Выдающийся военный историк Русского Зарубежья Антон Антонович Керсновский, 13-летним кадетом принимавший участие в Гражданской войне в рядах Добровольческой армии, оценивал обстановку более реально, а самое главное, более справедливо с точки зрения человеческих жертв, принесённых Россией молоху так называемой "первой революции":
«В эти тяжёлые годы сотни русских офицеров и солдат, тысячи стражников, жандармов и полицейских запечатлели своей кровью и страданиями верность Царю и преданность Родине, которую уже зацепил было крылом красный дракон. Воспитанные в великой школе Русской армии, они ясным своим взором видели то, чего не дано было видеть ослеплённой русской общественности. Одинокие на геройском своём посту, эти люди спасали свою страну, свой народ, спасали тем самым и озлобленную общественность – спасали её физически и за это не получали иной благодарности, как эпитеты «палачей народа», «кровопийц» и «нагаечников». Громкими и негодующими протестами встречала русская общественность смертные приговоры, выносившиеся военно-полевыми судами террористам, экспроприаторам и захваченным с оружием в руках боевикам. «Не могу молчать!» Льва Толстого прогремело на всю Россию. Великий яснополянский лицемер, тем не менее, отлично примирялся с нарядом стражников при боевых патронах, охранявших его поместья от экспроприаторов.
Считая своим отечеством Вселенную, русская передовая общественность не дорожила своей государственностью, более того – ненавидела её и всю свою страстную ненависть переносила на защитников этой государственности – «на палачей народа», ставивших интересы своей страны выше своих личных. Этого последнего чувства русская радикальная интеллигенция, воспитанная на эгоизме и партийности, оказалась органически неспособной воспринять. Чрезвычайно высоко расценивая себя, она с презрением и ненавистью относилась ко всем, не разделявшим её партийной окраски, ‒ в отношении этих всё было дозволено, их кровь можно было проливать в любом количестве. Десяток казнённых террористов были «светлыми личностями». Тысяча же мужчин, женщин и детей, разорванных их бомбами, никакой человеческой ценности в её просвещённых глазах не представляла. В лучшем случае, это была только «чернь», как передовая интеллигенция называла русский народ всякий раз, когда он не разделял её взглядов. 9 января 1905 годы было убито и ранено тридцать манифестантов – и этот день был наименован «кровавым воскресеньем». В февральские и мартовские дни 1917 года было растерзано пять тысяч – и революция была наименована «бескровной». Ни арифметика, ни логика не помогут нам разобраться в этих эпитетах, но мы прекрасно их поймём, когда увидим, что кровь в этих случаях была разная: «эта» кровь была священна, «ту» можно было проливать, как воду…» [23, т.3, стр. 117-118].
К чести лучших представителей народов Кавказа нужно отметить, что тысячи чеченцев, ингушей, аварцев, карачаевцев, представителей практически всех кавказских народов приняли участие в борьбе правительственных войск против распоясавшихся бандитов, прикрывавших примитивный разбой революционными лозунгами. К ним в полной мере, как и к русским офицерам и солдатам, до конца выполнившим свой долг, можно отнести приведённые выше строки.
В то же время кавказские части доблестно воевали на дальневосточном фронте в оборонительной войне, начатой Японией.
1905 год. Группа офицеров Дагестанского конного полка перед отправлением из Порт-Петровска на русско-японскую войну.
Таким образом, даже "первая русская революция", во временном масштабе находящаяся ближе к Кавказской войне XIX века, не привела, несмотря на колоссальные потрясения в русской общественной жизни, к ухудшению отношений между горскими народами Кавказа и Россией. Их сближение шло нормальным образом и к началу Первой мировой войны практически полностью завершилось. Немалую роль в этом сыграли культурное и промышленное развитие края, формирование лечебных курортов на Кавказских минеральных водах и Черноморском побережье Кавказа, развитие промышленности в бывших русских крепостях, а к тому времени городах – Грозном, Владикавказе, Пятигорске и ряде других. Если и существовали какие-то проблемы, то они носили какой угодно характер, но не национальный или религиозный.
Сбылись пророческие слова Пушкина, написанные им ещё в 1820 году в поэме «Кавказский пленник»:
«Подобно племени Батыя
Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит стрелы боевые.
В ущельях, где гнездились вы,
Проедет путник без боязни,
И возвестят о вашей казни
Кавказа древние молвы» [38].
Горский полуэскадрон в Собственном Е.И.В. Конвое был развернут в дивизион, где была и Дагестанская сотня [13], а два Дагестанских полка в Туземной дивизии в годы Великой войны покрыли себя славой на полях сражений под командованием Великого князя Михаила Александровича. Одним из полков – Первым Дагестанским командовал выдающийся русский офицер, полковник, князь Нух-Бек Шамхал Тарковский, Георгиевский кавалер, которому впоследствии суждено было сыграть видную роль в годы Гражданской войны в Дагестане. Судьба княжеского рода Шамхал Тарковских являет собой наилучший пример сближения России и Дагестана в XVIII-XX веках в лице ведущего слоя обоих обществ тех лет. Присягнув один раз Императрице Екатерине II, князья Тарковские верой и правдой служили России и даже в самые тяжёлые годы Гражданской войны остались верными данной клятве.
После свержения монархии
Опубликованное отречение Императора Николая II по воспоминаниям огромного числа современников для большинства граждан Российской Империи стало подобным внезапному взрыву бомбы. Царское правительство критиковали, и вполне справедливо во многих случаях, все, кому не лень, однако подавляющее большинство критиков надеялось на смену конкретных лиц, а не всего существующего строя. Никто толком не понимал, что будет дальше, вразумительного ответа не могли дать ведущие слои тогдашнего российского общества, что уж говорить о простых солдатах, казаках или всадниках Кавказской Туземной дивизии. Распад армии, а вслед за ней и страны, шёл катастрофическими темпами и завершился к началу 1918 года практически полностью.
Но никакие революционные события не могли враз переделать вековые традиции и психологию людей. В Петрограде и Москве власть захватили большевики, тогда как казачьи области Дона, Кубани и Терека, а также горских народов Северного Кавказа стали оплотом антибольшевицких сил. Так распорядилась История. Люди же, вовлеченные в вихрь революционных событий, вели себя сообразно своему менталитету, характеру и историческому прошлому. С этим ничего поделать было нельзя никому – ни большевикам, ни их противникам.
Интересным является факт, что население горного Дагестана, казалось бы, в историческом плане совсем недавно покорённого, оказалось более устойчивым к большевицкой пропаганде, нежели русские крестьяне или казаки. Если даже в казачьих семьях шло разделение на революционизированных «фронтовиков» и консервативно настроенных «стариков», и только большевицкий террор против казачества убрал эту нравственную преграду, то в Дагестане ничего подобного в массовом варианте не было в помине. Сказывалась большая секуляризация православно-российского общества. Религиозные же устои горцев и семейные традиции оказались более стойкими, нежели в остальной России.
«Пришла «великая и бескровная» революция. Долго горцы не могли понять, что стало с Россией и русским солдатом. Почему он стал символом бунта и грабителя и почему он идёт против офицера. Убийство Царской Семьи поразило их, и, долго обдумывая на аульских сходах это событие и почёсывая рыжие бороды (крашеные), старики одного из аулов Гунибского округа – Кегеры решили послать выборных в Петербург просить правительство (?) привезти останки убиенного Царя к ним в аул и похоронить у них. "Велик был Белый Падишах, он наш аул несколько раз стирал с лица земли и переносил на другое место, но был справедлив". Насилу уговорили стариков не делать этого», ‒ так характеризует обстановку 1918 года в Дагестане активный участник Гражданской войны, подполковник-артиллерист Борис Михайлович Кузнецов [25, стр. 12].
В период разложения Русской армии в 1917 году ни один всадник не дезертировал из родных полков, которые в полном составе со знамёнами вернулись на Кавказ. Не было дезертирства и в казачьих частях. Остальная же армия за исключением отдельных гвардейских частей и ударных батальонов из Георгиевских кавалеров, разложенная большевицкой пропагандой и демагогией Керенского, превратилась в шайку дезертиров, грабителей и насильников. В создавшейся обстановке генералы Лавр Георгиевич Корнилов и Михаил Васильевич Алексеев в ноябре-декабре 1917 года начали формирование Добровольческой армии в Ростове и Новочеркасске из офицеров – добровольцев, юнкеров, студентов, кадет, гимназистов и малой части сознательных солдат, в основном, Георгиевских кавалеров. Аналогичные процессы шли в казачьих областях, на Волге и в Сибири.
Гражданская война, разразившаяся на территории бывшей Российской Империи, пришла в Дагестан не сразу. Как и везде в России, начиналось все достаточно мирно.
Временное правительство объявило автономию горских народов Кавказа, и с 1 по 9 мая 1917 года во Владикавказе состоялся Первый съезд полномочных представителей горских народов, собравший практически всех представителей народов Северного Кавказа и Закавказья. Прибывший с фронта полковник Нух-Бек Шамхал Тарковский сделал доклад о том, что т.н. "Приказ № 1" Совдепа окончательно подорвал боеспособность армии. Было принято решение созвать новый съезд 18 сентября 1917 года в дагестанском ауле Анди. Съезд собрался к 20 сентября и провозгласил Республику Союза Горских Народов, первым председателем которой стал чеченец Тапа Чермоев – офицер Конвоя Е.И.В., владелец Грозненских нефтепромыслов, участник Великой войны. Министром иностранных дел стал уроженец аула Кафыр-Кумуха из-под Темир-Хан-Шуры, аварец Гайдар Бамматов, окончивший ставропольскую гимназию и Юридический факультет Петербургского университета, получивший, кроме того, и восточное образование. Заместителем Председателя Горского Правительства стал кабардинец Пшемахо Коцев, также получивший образование в России. Таким образом, в правительство вошли представители практически всех народов Кавказа.
Сильное влияние в Дагестане, как, впрочем, и во всей России, имела и революционная социал-демократическая группа, в которой были представители также всех народов Северного Кавказа. Ведущую роль в этой группе вновь образовавшихся политиков играли Магомед Али Дахадаев и Джелал-Эд-Дин Коркмасов, примкнувшие вскоре к большевикам.
Магомед Дахадаев (1882-1918, по прозвищу Махач) происходил из узденей, окончил реальное училище в Темир-Хан-Шуре в 1900 году, учился в Петербургском институте инженеров железнодорожного транспорта, принял, как и многие молодые люди в то время, участие в революции 1905-1906 годов, поддерживал партию социалистов-революционеров. После революции занялся бизнесом, имел в Темир-Хан-Шуре свой кинжальный завод и поставлял оружие в Русскую армию в годы Великой войны [17]. В начале 1918 года в Дагестане стал комиссаром большевицкого областного военного комиссариата и членом Чрезвычайного военного Совета, то есть активным проводником вооруженной большевизации.
Джелал-Эд-Дин Коркмасов (1877-1937) происходил из семьи почётнейшего узденя Дагестана, командира взвода Лейб-гвардии Кавказского эскадрона Собственного Его Императорского Величества Конвоя Александра II. Проживая в Дагестане, он получил духовное образование и окончил два класса реального училища, был переведён в Ставропольскую гимназию, после чего в 1897 году поступил на юридический факультет Московского университета, а в 1908 году продолжил образование во Франции в Сорбонне, закончив Высшую школу социальных наук и антропологии. Тем не менее, несмотря на блестящее образование и высокое происхождение, Коркмасов примкнул к революционному движению и вступил в большевицкую партию. Подобный путь характерен также и для многих представителей дворянского сословия в России. После утверждения власти большевиков занимал высшие посты в СССР, был делегатом ряда съездов партии. Коркмасов свободно говорил и писал на 10 иностранных европейских языках, включая древнегреческий и латынь, знал также арабский, персидский и турецкий языки.
Судьба этих двух лидеров революционных сил Дагестана сложилась трагически для них. Махач был убит повстанцами в 1918 году (его именем большевики назвали Порт-Петровск, основанный в 1844 году в память о пребывании в этих местах Петра I в 1722 году во время Персидского похода) ‒ ныне всё еще Махачкала. А Коркмасов пал жертвой сталинских партийных чисток.
Таким образом видно, что никакие национальные и религиозные противоречия как наследие Кавказской войны не играли практически никакой роли в политическом выборе и в жизни представителей народов Дагестана в годы революции 1917 года. Одни становились на сторону красных, другие ‒ на сторону белых.
Общим в судьбе, как видных военных деятелей, так и гражданских, как революционеров, так и контрреволюционеров, как либералов, так и большевиков, было то, что все они получили высшее и среднее образование в России, а некоторые после этого – и в лучших университетах мира, прекрасно знали как русский язык, так и многие иностранные языки, а их политические пристрастия определялись сложившейся обстановкой ровно так же, как и в остальной России. Горская же республика, равно, как и все остальные образования на территории бывшей Российской Империи, носила вынужденный характер протеста против анархии и сеявшей террор центральной большевицкой власти. После победы над большевиками и созыва Учредительного собрания, определяющего характер государственного строя, все новообразованные республики должны были войти в состав новой России в качестве автономий. Так в те годы планировали их руководители. Судьба же распорядилась несколько иначе...
В общем же обстановку тогдашней революционной смуты великолепно охарактеризовал протоиерей и философ Сергий Булгаков:
«Русская революция развила огромную разрушительную энергию, уподобилась гигантскому землетрясению, но ее созидательные силы оказались далеко слабее разрушительных. У многих в душе отложилось это горькое сознание как самый общий итог пережитого» [10, стр. 472-473].
«Грабь награбленное!»
Выдающийся русский ученый-социолог ‒ Питирим Александрович Сорокин, бывший в 1917 году помощником Керенского и наблюдавший революционный процесс «сверху», а после падения режима Керенского и «снизу», в своем фундаментальном труде «Социология революции», написанном, как говорится, «по горячим следам» в 1923 году, выделил следующие особенности любой революции, начиная с древнеегипетской и кончая русской [41].
- Революция происходит тогда, когда несколько кризисов, поразивших общество, начинают ущемлять безусловные рефлексы людей, т.е. рефлексы, заложенные природой в самом человеке.
- Начинаясь с лозунгов, которые люди хотят услышать, революция углубляется своими творцами и разрушает основы жизни: все перестают работать, начинаются бесконечные митинги, хозяйство и финансы страны приходят в еще больший упадок, любовь толпы к деятелям первого этапа революции перерастает в ненависть.
- Углубление революции идет дальше, правительства меняются одно за другим, кризис все более усиливается, энергия масс начинает иссякать, люди устают от революции, и тогда начинается откат назад.
- В конечном итоге революция превращается в свою полную противоположность. Все лозунги ее оказываются лживыми, а пришедшие к власти правители приступают к террору, чтобы вернуть взбаламученное революционным процессом общество в свои берега.
- Чем глубже революция, тем страшнее откат назад.
В Дагестане, как и во всей России, события развивались именно в рамках приведённой выше схемы. Вот как описывает события Борис Кузнецов:
«Результаты самоопределения народов сказались сразу: раньше воскресенье был общим государственным праздником, днём отдыха, и всё было закрыто, теперь же горские евреи, в руках которых была почти вся торговля в городах Дагестана, решили строго соблюдать свой день – субботу и закрывали все лавки, а их дети не ходили в школу и гимназии. Мусульмане обиделись и, в свою очередь, объявили своим днём пятницу (джума). Занятия в этот день в школах и полку не производились. Воскресенье, как и было раньше, остался общим государственным праздником. Таким образом, три дня в неделю никто ничего не делал. Кроме того, один раз в неделю, как раз в понедельник, был большой базар, и все бросали свои дела и занятия и устремлялись на базар, не только купить что-либо, но и повидать своих родственников и знакомых, приехавших с гор. Весь день шаталась толпа по площади, узнавая новости (хабары) и иногда, сводя счёты (кровная месть). Во вторник кое-как приходили на работу, службу, вспоминая происшествия накануне, и никакой продуктивности не было ни в чём» [25, стр. 22-23].
Естественно, что жизнь ухудшалась с каждым днём. Полностью оправдались слова философа Михаила Осиповича Гершензона, сказанные ещё о "первой русской революции":
«Что делала наша интеллигентская мысль последние полвека? — я говорю, разумеется, об интеллигентской массе. Кучка революционеров ходила из дома в дом и стучала в каждую дверь: «Все на улицу! Стыдно сидеть дома!» — и все сознания высыпали на площадь, хромые, слепые, безрукие: ни одно не осталось дома. Полвека толкутся они на площади, голося и перебраниваясь. Дома ‒ грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого ‒ он на людях, он спасает народ, ‒ да оно и легче и занятнее, нежели черная работа дома» [15, стр. 517].
Большевики, «углублявшие революцию», обвиняли во всём «буржуазию и эксплуататоров», а лозунг «грабь награбленное» с большим энтузиазмом был воспринят многими чеченцами, ингушами и представителями других народов Северного Кавказа, моментально сориентировавшихся и понявших, что самой лучшей «валютой» в подобной обстановке являются не «керенки», а винтовка, шашка, кинжал и быстрый конь. Чеченцами и ингушами были разграблены процветающие сёла мирных поселенцев, с терскими казаками началась самая настоящая война, и на набег горцев казаки отвечали своим набегом.
«Я не противоречу себе, сказав раньше, что горцы отнюдь не были русофобами и не смотрели на русских, как на «гяуров». Кто знает нравы чеченцев и ингушей, тот поймёт, что им всё равно было, кого грабить, это своего рода молодчество и джигитство, и, если бы пришли к ним турки, то и их ограбили бы дотла. Все горцы считали за честь служить в Русской армии и носить погоны, особенно офицера» [25, стр. 21].
Таким образом, общая революционная обстановка, катализируемая большевицкой пропагандой, разлагала общество, пробуждая первобытные инстинкты в человеке. Удивляться было нечему, необходимо было с этим бороться.
Антибольшевицкие формирования на Кавказе
В начале 1918 года большевики в Порт-Петровске занялись формированием собственных вооруженных сил, получив оружие у начавшего демобилизацию 220-го полка. Часть гарнизона осталась в городе, и из неё был сформирован Интернациональный полк.
В это время качестве реальной воинской антибольшевицкой силы на территории Дагестана можно было считать лишь два кавказских полка прежней Русской армии: Первый и Второй Дагестанские, дислоцированные в Хасав-Юрте и Порт-Петровске, соответственно. Первым Дагестанским полком командовал полковник князь Нух-Бек Тарковский (1878-1951). Опасаясь тлетворного влияния полностью разложившегося хасавюртовского гарнизона, он передислоцировал полк в Темир-хан-Шуру.
Оборону Порт-Петровска от большевиков организовал силами Второго Дагестанского полка, командовал которым полковник Нахибашев, начальник местного гарнизона полковник Каитбеков. Однако, ввиду неравенства сил, полк отошёл на Темир-хан-Шуру, остановившись в селе Кумтор-Кале.
В Темир-Хан-Шуре (ныне г. Буйнакск), считавшейся в те годы столицей Дагестана, князь Тарковский выступил в роли организатора антибольшевицких сил. Ближайшими его помощниками стали офицеры-дагестанцы Расул Бек Каитбеков и Кайтмас Алиханов. Об этих двух героях России следует рассказать подробнее.
Полковник Расул Бек Каитбеков был Георгиевским кавалером еще за Русско-Японскую войну. В годы Великой войны он командовал батальоном Бакинского пехотного полка 39-й пехотной дивизии, прославившейся при штурме Эрзерума в феврале 1916 года. В 1917 году во время разложения армии он был командирован на съезд Георгиевских кавалеров в Ставку, в августе 1917 года поддержал генерала Корнилова и попал с ним под арест в Быхов. После захвата власти большевиками он бежал в Дагестан и возглавил борьбу против анархии, которую сеяли большевики.
«Его характерная фигура навсегда запомнилась: небольшого роста, плотный, перевязка на голове и левая рука также постоянно на перевязи, поразительное сходство с Наполеоном. Спустя два года после ухода Добровольческой армии с Кавказа и из Крыма, он, скрываясь в горах, был пойман большевиками и расстрелян. Смерть встретил, как подобает Георгиевскому кавалеру, мужественно, сам подав команду к расстрелу» [25, стр. 60].
«Цельтесь прямо в сердце! Это единственное место в моем теле, которое не было изранено! Цельтесь, подлецы»! – так встретил смерть от большевиков герой России и Дагестана полковник Расул Бек Каитбеков [25, стр. 60]. Биография этого человека, его прекрасная жизнь и геройская смерть ещё ждут своего исследователя.
Штаб-ротмистр Кайтмас Алиханов был личностью легендарной. Современники называли его между собой «титаном гор». В годы Русско-Японской войны он добровольцем вступил в ряды Дагестанского конного полка и в боях заслужил полный бант Знака отличия Военного ордена, т.е. 4 Георгиевских креста и 4 медали «За храбрость», а также офицерский чин, автоматом присваивавшийся полному Георгиевскому кавалеру. В годы Великой войны он опять выступил на фронт в рядах родного полка, в боях заслужил чин штаб-ротмистра и несколько боевых наград. Происходил Кайтмас Алиханов из рода князей Аварских, оставшихся верными России даже в годы борьбы с мюридизмом, род которых в 1834 году был практически полностью истреблен Гамзат-Беком. Временное правительство назначило Кайтмаса Алиханова комиссаром Аварского округа, и он со своими сыновьями ‒ Алиханом, Ахметом и Зубаиром не дал разграбить крепость Хунзах после ухода оттуда русского гарнизона. Она впоследствии стала базой борьбы против большевиков в Дагестане.
«Это был в подлинном смысле слова джигит ‒ благородный аварец, род которого, раз присягнувши Русскому царю, служил ему до последней капли крови», ‒ так характеризует Борис Кузнецов этого благородного и смелого воина [25, стр. 21].
Кайтмас Алиханов боролся с большевиками и после ухода Белой армии с Кавказа.
«Умер легендарно. До последнего момента партизанил в горах со своими тремя сыновьями. Прижатый к непроходимому в зимнее время перевалу, отстреливался со своими сыновьями до последнего патрона. Все четверо погибли. Мир праху Вашему, доблестные сыны России и Дагестана» [25, стр. 60].
Образовалась тогда в Дагестане и ещё одна сила, направляемая религиозными фанатиками и сепаратистами под руководством Узун-Хаджи, являвшего собой тип типичного авантюриста эпохи Гражданской войны. Лишь специфика местного колорита определила его мнимый фанатизм, на самом деле он был обычным проходимцем, каких было с избытком по всей территории бывшей Российской Империи [17]. При царском правительстве он вёл себя тихо, дуря голову малообразованному крестьянству и «решал проблемы» населения путём «разговоров с Аллахом», выманивая у простодушных крестьян последние деньги. До Зелимхана, таким образом, ему было далековато. После революции он стал ярым последователем шариата и требовал, чтобы все русские были изгнаны из Дагестана, чтобы всё, что было сделано за более чем полвека после окончания Кавказской войны, было уничтожено как деяния гяуров, и все дагестанцы, сотрудничавшие с русскими, были уничтожены. Естественно, что за подобными лозунгами, массы народа пойти не могли.
Кроме того, сам Узун-Хаджи был человеком хитрым, но малограмотным. Поэтому он решил привлечь на свою сторону учёного – арабиста Наджмуддина Гоцинского, который был очень образованным, но нерешительным человеком. Соединившись вместе, два лидера начали вести исламскую шовинистическую пропаганду, опираясь на турецкую армию, которая, вследствие развала Кавказского фронта Великой войны, пришла в Дагестан. Сторонниками идеи шариата была организована партия Джамиат-уль исламие, в которую входили наименее образованные представители населения Дагестана, а также откровенные проходимцы и авантюристы, которые, в конечном итоге, дискредитировали все движение. Именно по этой причине широкой поддержкой народа она не пользовалась.
Наиболее характерным примером полного непонимания происходящих событий даже всадниками Дагестанских полков может служить следующий пример. Офицеры заметили, что некоторые джигиты исчезают из казарм на целый день в самовольные отлучки. На проверку оказалось, что горцы ездили за жалованьем в аул Коронай, где стояли красноармейские части. Оказалось, что они числились в двух враждующих армиях и получали жалованье в двух местах [25, стр. 22].
Кайтмасу Алиханову удалось набрать милицию из горцев, которые в подавляющем своём большинстве пошли в отряд с целью улучшения своего материального положения, главным в котором – было приобретение оружия. Была сформирована артиллерийская батарея из двух трёхдюймовых орудий образца 1877 года, командиром которой был назначен капитан Борис Кузнецов.
«Должен признаться с горечью, что офицеры, жившие в немалом количестве в Темир-Хан-Шуре, Петровске и Дербенте, все местные уроженцы, не откликнулись на призыв князя Тарковского и можно перечислить по пальцам всех тех, кто пошёл с нами против большевиков. Офицеры-туземцы дали большой процент явки, за исключением двух-трех явно перешедших на сторону большевиков», ‒ такими словами капитан Борис Кузнецов характеризует положение, сложившееся в Дагестане [25, стр. 26].
Оно практически ничем не отличалось от положения в Ростове и Новочеркасске, ставшими центром объединения противобольшевицких сил на Дону. Напомним, что из 200 донских офицеров-казаков, к которым обратился с призывом встать на борьбу с большевиками есаул Василий Дмитриевич Чернецов, на следующий день на сборный пункт пришло лишь четверо.
Все культурные сельскохозяйственные угодья были разграблены чеченцами и ингушами, среди которых пропаганда Узуна-Ходжи имела частичный успех. Железная дорога разобрана, поэтому возвращавшиеся с Кавказского фронта в Россию части Русской армии доезжали морем до Порт-Петровска, а далее вынуждены были двигаться походным порядком, вступая в бои с шайками абреков, которыми двигали чисто грабительские инстинкты.
Учитывая сложившуюся обстановку, полковники Каитбеков и Тарковский свели два Дагестанских полка в один и начали формирование пеших отрядов добровольцев из числа русских офицеров и патриотически настроенных горцев.
Оставалась одна важная проблема: где достать оружие и боеприпасы? Общая обстановка во всех местах формирования сопротивления большевизму сложилась таким образом, что территории Дона, Кубани и Терской области, в которую входила территория современного Дагестана, являлись тыловыми по отношению к фронтам Первой мировой войны. Всё вооружение было сосредоточено вблизи фронтов и на самих фронтах, вследствие чего революционизированные фронтовые части были прекрасно вооружены, а добровольческие формирования испытывали острый недостаток вооружений. В связи с этим, полковник Тарковский принял решение просить поделиться вооружением более или менее дисциплинированные части, возвращавшиесячерез Дагестан с Кавказского фронта.
Первым шёл отряд казаков полковника Андрея Григорьевича Шкуро, который отказался поделиться вооружением, так как сам планировал вести борьбу с большевиками. Тем не менее, сразу ему это не удалось, и впоследствии его отряд возле Кисловодска сам оказался в подобном положении.
Вторым шёл отряд героя Русско-японской и Первой мировой войны, генерал-майора Эльмурзы Асланбековича Мистулова, который снабдил Дагестанский сводный кавалерийский полк всем необходимым. В октябре 1918 года доблестный офицер, Георгиевский кавалер за Русско-Японскую войну, прославившийся в боях на Кавказском фронте Великой войны, Эльмурза Асланбекович Мистулов, покончит собой при развале фронта из-за нежелания казаков сражаться с большевиками в наивной надежде, «что с ними можно договориться». Впоследствии за эти надежды очень дорого заплатит как казачество, так и вся Россия в целом.
Получив оружие, необходимо было обеспечить защиту ключевых позиций, которые в условиях боевых действий в горах имели определяющее значение. Огромную помощь в этом нелегком деле оказал штаб-ротмистр Кайтмас Алиханов, назначенный Временным правительством комиссаром Аварского округа. Он с тремя сыновьями – Алиханом, Ахметом и Зубаиром, как уже отмечалось выше, не позволил местным жителям разграбить крепость Хунзах, где были сосредоточены серьёзные запасы продовольствия, вооружения и боеприпасов. Остальные крепости – Гуниб, Чох, Гергебиль, Ботлих и ряд других, за которые шла упорная борьба в годы Кавказской войны и которые стали впоследствии опорой Российской власти на Кавказе, были разграблены местными жителями.
Союзником повстанцев стал самодельный бронепоезд, курсировавший между Петровском и Дербентом, и даже заходивший к Баку, которым командовал отважный офицер 39-й артиллерийской бригады капитан Бржезинский. Состав его бронеотряда был самый разнообразный, но, по словам Бориса Кузнецова, это были все молодые и смелые люди, среди которых был даже пленный австрийский офицер лейтенант Рогатынский.
Когда к большевикам шли подкрепления из Астрахани, у команды бронепоезда не хватило сил, чтобы выбить их из захваченных ими прибрежных к Каспийскому морю городов: нужны были пехота и конница.
Далее в числе антибольшевицких формирований, действовавших в Дагестане в 1918 году, следует отметить отряд Л.Ф. Бичерахова.
Лазарь Федорович Бичерахов (1882-1952) ‒ осетин из казаков станицы Ново-Осетинской Терской области, сын вахмистра Собственного Его Императорского Величества конвоя. В Первую мировую войну воевал в составе 2-го Горско-Моздокского полка, «за отличия в делах против неприятеля» был произведён из есаулов в войсковые старшины. В 1915-1918 годах служил в экспедиционном корпусе генерала Н.Н. Баратова в Персии ‒ командиром Терского казачьего отряда, был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени.
В начале 1918 года Бичерахов сформировал в Персии небольшой отряд (около тысячи человек) и, после неудачных попыток противостоять туркам в Азербайджане, в конце июля ушёл со своим отрядом в Дагестан, где отвоевал у красных частей Магомеда Дахадаева (Махача) Дербент и Порт-Петровск.
В августе 1918 года Бичерахов возглавил правительство Кавказско-Каспийского союза, в состав которого вошли девять представителей (двое от Терского Казачье-Крестьянского правительства, двое от Закаспийского исполнительного комитета, двое от Мугани и Ленкорани и по одному от городов Петровск, Дербент и Армянского национального совета). Общими политическими целями нового государственного образования были объявлены: восстановление российской государственности и воссоединение разрозненных областей «Российской демократической республики»; продолжение борьбы с германо-турецкой агрессией в согласии с союзниками; наведение порядка и водворение законности на основах, существовавших до 25 октября 1917 г.
Войска Бичерахова были реорганизованы в Кавказскую армию, он был произведен в генерал-майоры и назначен «командующим русскими силами в Прикаспийском крае и в освобожденных им от большевиков районах». Бичерахов оказывал помощь восставшим против красных терским казакам своего брата Георгия Бичерахова, отрядам А. Шкуро и З. Даутокова-Серебрякова. Власть правительства Бичерахова признавал князь Нух-Бек Тарковский.
Однако в октябре 1918 года Кавказская армия Л. Бичерахова под напором вторгшихся в Дагестан турецких частей отступила из Дербента в Баку, оттуда в Батум. В начале 1919 года Бичерахов пополнил своим отрядом ВСЮР генерала Деникина, в 1920 году ушел в эмиграцию.
Таким образом, системная составляющая падения духа всего российского общества в декабре 1917 – марте 1918 года вырисовывается достаточно чётко. Офицеры-горцы на этом фоне выглядят очень достойно, и нет никаких аргументов утверждать, что они были настроены антироссийски в то смутное время.
Гражданская война на Кавказе носила специфический характер, в том числе и потому, что тот или иной народ Кавказа принимал сторону красных или белых вовсе не из-за идеологических противоречий, а вследствие межнациональной или межтейповой (как, например, в Чечне) вражды. Приняли ингуши сторону большевиков – враждующие с ними осетины из соседнего аула принимают сторону Белых, меняется обстановка – меняются цвета флагов у враждующих людей с точностью до наоборот. На всё это накладывались обычаи кровной мести, и иными словами Гражданская война стала войной «всех против всех».
В качестве наиболее характерного и жуткого примера накала страстей в годы Гражданской войны на Северном Кавказе можно привести факт, недавно введённый в исторический оборот кисловодским краеведом и историком Тамарой Михайловной Лобовой. В казачьей станице Боргустанской, прославившейся в годы Кавказской войны в боях с Шамилём, казаки которой про себя говорили «мы не терцы, не кубанцы, мы – лихие боргустанцы», политические страсти также были накалены до предела. В казачьей семье Малюков было 12 братьев, 8 из которых приняли участие в Гражданской войне. Четверо пошли воевать за белых, четверо – за красных. В 1918 году, встретившись в родном доме, они порубили насмерть шашками друг друга на глазах у матери и четырёх младших братьев. Мать от всего пережитого сошла с ума [51, стр. 90].
Таким образом, принятие той или другой стороны в междоусобной и межнациональной борьбе «всех против всех», в которую вылилась Гражданская война на Кавказе, определялись вовсе не политическими устремлениями того или иного человека, а той конкретной обстановкой, в которой он оказался, зачастую, благодаря случаю, а не своему личному выбору.
Геноцид казачества
При этом, конечно, нельзя упустить из виду, что большевики сознательно натравливали горцев на казачьи станицы. В мае 1918 г. Совнарком так называемой "Терской Советской республики" на проходившем в г. Грозном 3-м съезде народов Терека принял решение о выселении из четырех станиц казаков Сунженского отдела и передаче их земель «верным Советской власти» горцам. Казаков же сии ревнители марксистского классового подхода именовали не иначе, как «народ-помещик». В обозначенные казачьи станицы посылались отряды, которые грабили и расправлялись с недовольными. Станичные земли и имущество, отобранные у терских казаков, раздавались горцам «за поддержку и верное служение советам». Было истреблено около 12 тысяч казаков, женщин, детей и стариков, а 70 тысяч были изгнаны из своих домов.
Эти события мая–июня 1918 года взбудоражили казачьи массы Терека. 18 июня 1918 года казаки станицы Луковской после кровопролитного боя захватили г. Моздок, что послужило поводом к восстанию. Почти одновременно взялись за оружие казаки станиц Георгиевской, Незлобной, Подгорной, Марьинской, Боргустанской, Прохладненской. Начали формироваться сотни, во главе которых встали генерал-майор Эльмурза Мистулов, полковники Барагунов, Вдовенко, Агоев. 23 июня в Моздоке собрался казачье-крестьянский съезд Советов, который принял постановление о полном разрыве с большевиками. Основной лозунг съезда – «За Советскую власть без большевиков». На съезде было организовано Временное народное правительство Терского края, которое возглавил Георгий Бичерахов (брат генерала Бичерахова).
К началу июля восстание охватило многие казачьи станицы Терека. Его активно поддержали многие осетинские селения и кабардинские аулы. Казачьи повстанческие отряды, действуя в разных направлениях, осадили города Владикавказ, Грозный и Кизляр, но силы были неравные, и к концу октября 1918 года наступил перелом. Под напором 11-й и 12-й красных армий отряды повстанцев были частично уничтожены, частично вытеснены в Ставропольскую губернию. 24.01.1919 Оргбюро ЦК РКП(б) выпустило директиву вести «самую безпощадную борьбу со всеми верхами казачества, путем поголовного их истребления».
Наступление Добровольческой армии генерала Деникина на какое-то время приостановило геноцид против Терского казачества, который возобновился сразу же после окончания там боев Гражданской войны в 1920 году. Тогда же на Тереке снова появился Г.К. Орджоникидзе. В директивном разговоре по прямому проводу с председателем Терского областного ревкома В. Квиркелией он прямо указал: «Политбюро ЦК одобрило постановление Краевого бюро о наделении горцев землей, не останавливаясь перед выселением станиц».
Наиболее массовое убийство терских казаков было устроено 27 марта 1920 г., когда жители станиц Аки-Юртовской, Тарской и Сунженской вооруженными большевицкими отрядами были изгнаны из своих домов и построены в колонны. Никакое имущество и скот казакам брать не разрешали, только семьям казаков-красноармейцев разрешили брать пожитки, но не более одной телеги. Колонны пеших казаков-выселенцев под вооруженным конвоем двигались несколько десятков километров к железнодорожному разъезду Далаково (близ Беслана).
Всех пытавшихся бежать и тех, кто уже не мог идти, в первую очередь детей и стариков, конвоиры убивали. Вдоль дорог также стояли заранее собравшиеся чеченцы и ингуши, как писали тогда в документах — «группы возмущенных горцев», которые, не трогая конвоиров, убивали идущих в колоннах казаков. По словам современников, вся дорога была покрыта телами убитых. На конечном пункте несколько сотен, а, возможно, и тысяч казаков — из-за отсутствия вагонов, — были расстреляны из пулеметов и изрублены шашками на лугу в нескольких километрах от станции. Тела убитых были захоронены в заранее вырытых огромных ямах. Точное число погибших во время мартовско-апрельской резни 1920 г. неизвестно. Современными исследователями называются цифры от 4 000 до 35-38 000 человек. Но вряд ли эта цифра меньше 10 000.
Истребление терских казаков продолжалось в течении всего 1920 года. 14 октября Орджоникидзе докладывал Ленину, что 18 станиц с 60 тысячным населением выселено с Терека и в результате, — «станицы Сунженская, Тарская, Фельдмаршальская, Романовская, Ермоловская и другие нами освобождены от казаков и переданы горцам — ингушам и чеченцам». Дворы опустошенных казачьих станиц тут же подверглись разграблению ингушами и чеченцами, которые устраивали резню между собой при дележе захваченного добра.
«Правовым» документом, закрепившим победу советской власти над ним, стало постановление ВЦИК № 483 от 18 ноября 1920 года «О землепользовании и землеустройстве в бывших казачьих областях», которым все казачьи войска были официально ликвидированы. Земли войск постепенно разделены по новым административно-территориальным и государственным образованиям.
Осетины, жители Беслана, землю, на которой произошла бойня 1920 г., никогда не использовали в сельскохозяйственных целях. В 2001 г. на месте трагедии был насыпан курган, на котором был поставлен Православный Крест, а у основания был воздвигнут памятник.
Совершенно вопиющий случай даже с точки зрения зверств, описанных выше, произошёл в станице Суворовской, относящейся к Кубанскому казачьему войску (ККВ), расположенной невдалеке от г. Кисловодска. Этот эпизод геноцида казачества приведён в книге В.И. Синанова «Сердца моего боль» [54], изданной в Пятигорске в 2003 году, т.е. только через 12 лет после падения коммунистического режима и развала СССР. Но и ныне власть предержащие стыдливо и безоценочно с исторической точки зрения умалчивают подобные вопиющие факты геноцида казачества, предвосхищающие нацистские, но имеющие с ними одну и ту же природу, так как организованы они были безбожниками – социалистами, фанатиками бредовых идей, абсолютно безразлично каких – коммунистических или нацистских. Для жертвы любого геноцида все равно, расстреляют ее или сожгут заживо как «представителя враждебного класса» или как «недочеловека», ибо примеров, когда один и тот же человек одновременно мог быть и тем, и другим – несть числа.
Свидетель описываемых событий – казак станицы Бекешевской Василий Иосифович Таранов, тесть автора книги, проживший почти столетнюю жизнь и увидевший крах коммунизма, после чего только и возможно стало сказать правду о геноциде казачества. Василий Иосифович 17-летним парнишкой с разрешения отца вышел на фронт Великой войны в 1914 году в рядах Второго Хопёрского полка ККВ. В годы Гражданской войны служил у белых, но этот факт своей биографии ему удалось скрыть. В те годы, как уже отмечалось выше, судьба играла человеком и его службой в рядах любой из армий во время второй русской Смуты. Осенью 1920 года в станице Бекешевской появился карательный отряд большевиков. Вот как рассказывал об этом сам Василий Иосифович:
«Стоял октябрь, сухой и прохладный. Праздновался какой-то православный праздник, и люди, придя домой из церкви пополудни, отдыхали. Вдруг тревожно зазвонил церковный колокол. Все выбежали из своих подворий. Проскакавший по улице верховой сообщил, что в нашу станицу Бекешевскую прибыл красноармейский отряд, всех казаков требуют на митинг. В то время такое практиковалось частенько. Потому и потянулись люди на площадь, узнать, что скажут комиссары. Не любил я подобные мероприятия, а тут, как на грех, соблазнился и пошёл вместе с соседями на церковную площадь. Вскорости она заполнилась почти до отказа. Но все заметили, как многотысячную толпу окружают люди с шашками наголо, а улицы, ведущие с площади, блокируются тачанками с расчехлёнными пулемётами. Никому нельзя было проскользнуть: ни женщине, ни старику, ни ребёнку.
Толпа гудела, и люди открыто стали возмущаться: что за митинг под пулемётами? И тогда на тачанку поднялся, видимо, самый старший и объявил:
‒ А митинг такой: нужны шесть сотен казаков для службы и работы. Кого отберём ‒ отходи в сторонку. Сопротивление бесполезно!
После его объявления толпа загудела ещё больше ‒ когда спецкоманда стала силой выдёргивать мужчин из толпы. Ошалелые люди метались из стороны в сторону, но их ловили, били прикладами и уже не вели, а тащили волоком.
Вопли, крики, плач ‒ всё смешалось. Пленников, в число которых попал и я, не раз пересчитывали и, когда не доставало, вновь вырывали из толпы. То и дело строчили из пулемётов поверх голов, но обезумевшие люди страха не чувствовали. И этот ад кромешный стоял над площадью больше трёх часов. Построив в колонну и, не дав проститься с родными, погнали под усиленным конвоем в сторону станицы Суворовской. Где-то заполночь нас туда пригнали и поместили за высокую ограду, где мы, дрожа от холода, провели остаток ночи. Утром в доме священника началась разборка, а точнее ‒ бесправный суд. Вызывали нас по одному, и после стандартных вопросов изрядно подвыпившие "судьи" определяли, кого в строй, а кого в обоз. Последних загоняли в подвал, где якобы шла регистрация. В "строй" определили тех, кто по молодости лет не служил ни у белых, ни у красных. А тех, кто прошёл царскую службу и, не дай Бог, хоть ездовым служил у белых, посылали только в "обоз". На вопрос, где и у кого служил, я ответил, что ещё при царе служил писарем во Втором Хопёрском полку. А, писарчуком царским был!" ‒ проревел старший. И сейчас верю, что Бог был милостив ко мне, ибо перед тем неправедным судом я всё время молился. Смутно помню, как вывалился во двор ‒ меня определили в "строй" ‒ где уже никто не скрывал своих опасений, что в подвалах людей казнили. Кто-то открыто плакал по убиенному отцу, брату. А тут и "суд" завершился, судья вышел на крыльцо:
‒ Все, кто был определён в "обоз", как заклятые враги советской власти, получили смерть! Вам,"строевикам" нами уготовлена медленная гибель!
Нас стали вновь строить в колонну и под усиленным конвоем погнали на дорогу. Не успели мы, триста оставшихся в живых казаков Бекешевской отойти! Дом священника вспыхнул, словно свечка. Он спрятал под своим пеплом трупы практически невинных жертв новой власти».
После войны 1941-1945 годов, в которой Василий Иосифович также принимал участие в рядах Красной армии и получил тяжелое ранение, потеряв пальцы правой руки, в станице Суворовской проходили строительные работы, и на месте дома священника рабочие обнаружили груду костей и черепов. Никто не мог объяснить происхождение останков. Старый казак знал об этом, но свидетельствовать тогда не стал, боясь угодить в лагеря как единственный оставшийся в живых свидетель преступления большевицкой власти.
Неудивительно, что подобные факты становились общеизвестными в 1920 году, и казаки, используя горные условия, создавали партизанские отряды и беспощадно уничтожали карателей. Так, например, в сентябре 1920 года в станице Боргустанской был образован отряд казаков под руководством полковника Ефима Васильевича Хмары [55], получившего офицерский чин в Первую мировую войну за боевые отличия. Он стал полным кавалером солдатского Георгиевского креста, после чего был произведён в звание хорунжего, а окончил Великую войну в чине есаула. В Гражданскую войну воевал в отряде, а затем – в корпусе генерал-лейтенанта Андрея Григорьевича Шкуро. Осенью 1920 года Ефим Васильевич собрал две сотни казаков, преимущественно 70-75-летних стариков, многие из которых были участниками русско-турецкой войны 1877-78 годов и 15-17-летних подростков и юношей, фронтовиков было мало, так как большинство из них либо погибло в боях, либо находилось в Крыму у Врангеля, либо ‒ в плену у большевиков.
Акции устрашения казачества при помощи карательных отрядов в 1920 году проходили повсеместно, причём на Кавказе, умело играя на религиозных противоречиях, имевших, как это было показано выше, весьма давние корни. Взывая к низменным инстинктам малообразованных людей, большевики формировали мусульманские отряды, которые натравливали на казачьи хутора и станицы, в основном, соблазняя горцев безнаказанностью и возможностью лёгкой наживы. Иными словами, все высокопарные коммунистические идеи уже к 1920 году выродились в сплошную фикцию, а использовалась старая, как мир, циничная политика «разделяй и властвуй».
Сформировав карательный отряд из южных осетин-мусульман, большевицкое командование решило ранним утром совершить налёт на станицу Боргустанскую, застав спящее население врасплох. Однако, разведка у казаков работала чётко: отряд полковника Хмары около четырех часов утра из засады напал на карательный отряд и изрубил его весь без всякой пощады. Свидетели отмечали, что молодые ребята, для которых это был первый бой, с трудом разжимали пальцы, вынимая из занемевших рук шашки, обагрённые вражеской кровью. На месте осталось 545 карателей, позже похороненных там же в братской могиле. Лишь нескольким из них удалось уйти невредимыми. Это было возмездие за расказачивание. Впоследствии отряд казаков частично погиб в боях с красными, частично сдался под угрозой поголовного уничтожения членов семей повстанцев, а сам Ефим Васильевич Хмара был казнён большевиками в 1921 году.
Прошли годы… Лживая коммунистическая пропаганда настолько прочно въелась в массовое сознание советских людей, что мифы о Гражданской войне стали восприниматься как реальность, а судить об этой «реальности» стали, в основном, по фильмам типа «Неуловимые мстители». В 1976 году в первомайские праздники на братской могиле карательного отряда, изрубленного казаками, представители Осетинской АССР, также, естественно, не знавшие правды о расказачивании, поставили монумент с надписью, где были слова: «красным героям от благодарных боргустанцев». Стоит памятник и до сего дня, являя пример дикого цинизма, исторической безграмотности и наплевательского отношения к трагической истории казачества.
Применительно к рассматриваемой в настоящем очерке проблеме можно сделать вывод о том, что именно политика расказачивания в 1920-е годы заложила основу и стала предвестницей как Дагестанского восстания в 1934-1935 годах, так и иных выступлений в тот же период среди горских народов Северного Кавказа и участию в них представителей кавказских казачьих войск. Когда, обманув наивные надежды мусульманского населения, большевики стали применять к нему точно такие же методы, как и к казакам, то все старые многолетние обиды и счёты отошли на второй план, уступив место ненависти и мести преступной власти.
"Третий путь"?
Были представители народов Северного Кавказа, которые всеми силами стремились к миру и хотели избрать «третий путь», минующий военное противостояние, понимая, что на Северном Кавказе любой социальный конфликт, в любом случае, выльется в межнациональный. По сути дела они были правы, что, в конечном итоге, как отмечалось выше, доказала жизнь, беда заключалась только в одном: расчёт сторонников «третьего пути» основывался на том, что в армиях противоборствующих сторон сражаются люди. Им и в голову прийти не могло, что людоедская большевицкая теория плодит нелюдей, с которыми никакие договоры невозможны.
Одним из наиболее ярких представителей сторонников «третьего пути» в Гражданской войне на Северном Кавказе стал полковник Магомед Джафаров.
Дед Магомеда Джафарова был одним из наибов Шамиля и сражался с русскими войсками в годы Кавказской войны. Но его сын – Джафар Хаджи Джафар Оглы, родившийся в 1843 году и вместе с отцом также сражавшийся на стороне Шамиля на излёте Кавказской войны, 17 июня 1865 года, т.е. практически сразу по её окончании, вступил всадником в Дагестанскую постоянную милицию, дослужился до звания капитана и был уволен от службы 11 марта 1913 года. Принимал участие в подавлении восстания в Чечне и Дагестане в 1877 году, спровоцированного Турцией в годы русско-турецкой войны, был награждён за доблесть в боях орденами Святого Владимира 4-й степени, Святого Станислава 3-й и 2-й степени и солдатским Георгиевским крестом 4-й степени, а также многими медалями [17].
Подобный жизненный путь был наиболее характерным для многих представителей народов Кавказа, разочаровавшихся в мюридизме и пошедших на службу России, с честью выполнявших свой долг в рядах Русской Императорской армии. По стопам деда и отца пошёл и Магомед Джафаров, родившийся в 1883 году, почти через 20 лет после окончания Кавказской войны. 21 июня 1905 года он вступил всадником-добровольцем во Второй Дагестанский конный полк и выступил на фронт русско-японской войны. За доблесть и мужество был награждён Знаком отличия Военного ордена (солдатским Георгиевским крестом) 4-й степени, и после окончания войны с Японией 5 сентября 1905 года командирован в Елисаветградское кавалерийское училище, после окончания которого в 1907 году был произведён в хорунжие и назначен в Первый Нерчинский полк Забайкальского казачьего войска. Служа в полку, Магомед Джафаров не раз брал призовые места на соревнованиях по скачкам и джигитовке.
Перед Первой мировой войной в 1912 году Магомед Джафаров был переведён в город Ставрополь для прохождения службы в Конно-Осетинский дивизион, где произошёл случай в высшей степени характеризующий этого достойного офицера. В том же дивизионе служил офицером граф Тулуз-Лотрек – потомок знатного французского рода, предки которого эмигрировали в Россию во время Великой французской революции. Граф взял на время у Магомеда Джафарова наган и, не говоря ни слова хозяину револьвера, заложил его в аукционный зал под фамилию Джафаров. Заклад личного оружия в аукционный зал считался позором для его хозяина, поэтому, когда история всплыла наружу, Магомед вызвал графа на дуэль. Считая, очевидно, дуэль потомка старинного дворянского рода с каким-то горцем ниже своего достоинства, Тулуз-Лотрек во время дежурства Магомеда Джафарова начал оскорблять его нецензурной бранью. Произошла схватка на шашках один на один без свидетелей, в которой выиграл Магомед: он выбил шашку из рук противника, подбежал к ней, наступил на неё ногой, крестом набросил сверху свою шашку и предложил графу сдаться, а на следующий день продолжить выяснение отношений на дуэли в присутствии секундантов по решению офицерского собрания. Выбрав момент, когда Джафаров закуривал, Тулуз-Лотрек схватил с земли оружие и хотел нанести удар, но мгновенная реакция потомственного горца-джигита опередила высокородного негодяя: выхватив кинжал, поручик Джафаров молниеносным ударом заколол противника [17, стр. 265].
Магомед Джафаров был арестован и провел 8 месяцев в Петропавловской крепости в заключении, но по ходатайству офицеров части на имя Императора Николая II, решению офицерского Суда чести от 30 апреля 1914 года, по Высочайшей воле был освобождён из-под стражи, а через несколько месяцев началась Первая мировая война. По личной просьбе Магомед Джафаров был переведён во Второй Дагестанский конный полк, в рядах которого он воевал в русско-японскую войну. К 1915 году поручик Джафаров уже имел 4 офицерских ордена: Святой Анны 4-й и 3-й степени с мечами, Святого Станислава 2-й степени с мечами и Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. За доблесть и мужество, проявленные 21 апреля 1915 года в арьегардных боях во время Горлицкого прорыва немцев при отступлении Русской армии, Магомед Джафаров был награждён Георгиевским оружием и к 1917 году имел звание полковника.
Кстати, семейная история полковника Джафарова как нельзя лучше характеризует практически полное примирение народов Дагестана и России после Кавказской войны. Магомед Джафаров, влюбившись в дочь русского генерала Ивана Зурабовича Гогоберидзе – Елену, решил на ней жениться. Сам Иван Зурабович и его жена Елизавета Ивановна Яковлева были православными, а Магомед Джафаров и все его родственники ‒ мусульманами. Причем и отец будущей жены, и дед со стороны матери – Иван Яковлевич Яковлев были участниками Кавказской войны и имели многочисленные награды за бои с войсками Шамиля, на стороне которого сражались все родственники Магомеда. По законам Российской Империи при браке одна из сторон, в случае иного вероисповедания, должна была принять Православие, а это было невозможным для правоверного мусульманина. Мусульманин мог жениться только на единоверке или же на лютеранке – такие браки допускались по закону. Отец Магомеда Джафарова был за женитьбу сына, но невесте пришлось сменить вероисповедание на лютеранское, что далеко не приветствовалось ни православной Церковью, ни властями. Тем не менее, все препоны были преодолены, и бракосочетание состоялось [17, стр. 281].
После выхода России из Первой мировой войны полковник Магомед Джафаров вернулся в Дагестан, приведя туда в полном составе Второй Дагестанский конный полк. В неразберихе при постоянно меняющихся правителях он искренно пытался как можно меньше пролить крови и не допустить межнациональной вражды. Зная организаторские способности и авторитет полковника Джафарова, Горское правительство назначило его наместником Чечни и Ингушетии. Через три месяца после назначения подошли войска генерала Деникина, а конкретно – корпус Андрея Григорьевича Шкуро, однокашника Джафарова по Елисаветградскому кавалерийскому училищу. Не получив приказа от Горского правительства, войска Джафарова вступили в бой против корпуса Шкуро, но вскоре бои были прекращены, и полковник Джафаров во главе Дагестанского полка был отправлен на Царицынский фронт против большевиков.
Тем не менее, бои повстанцев под руководством Узун-Хаджи и Наджмуддина Гоцинского, объединившего под своим началом религиозных фанатиков, против Добровольческой армии на Кавказе продолжались, действовало и большевицкое подполье. После развала фронта осенью 1919 года и отступления Вооружённых Сил Юга России, Джафаров, не желая принимать участие в Гражданской войне и губить своих всадников, привел полк в Дагестан.
Вражда между казаками и горцами на Кавказе, катализированная Гражданской войной, привела к тому, что в случайной стычке погибли два брата Магомеда Джафарова, вывезенные за город пьяными казаками и расстрелянные невдалеке от Петровска. Виновные были приговорены к смертной казни и расстреляны по приговору военно-полевого суда, но эта история не могла не отразиться на поведении полковника Джафарова, и он пошёл в ряды повстанцев Гоцинского, сражался и против большевиков, и против Белой армии, которая всего через месяц ушла с Кавказа. В 1921 году, поняв бессмысленность дальнейшей борьбы, Магомед Джафаров сдался представителям советской власти. К тому времени большевики объявили крупное вознаграждение за его поимку. Магомед пришёл домой в Темир-Хан-Шуре, побрился, одел черкеску, бешмет, папаху, кинжал и пришёл в ЧК. Его даже не арестовали.
В своей объяснительной записке о добровольной явке он написал следующие строки:
«Работая солидарно с народом, я никогда не был авантюристом и не преследовал с корыстной или иной целью личные интересы, всегда шёл с народом, честно боролся по убеждению и как народник направлял свои военные знания и опыт против тех групп, со стороны которых, как мне казалось, могло исходить насилие против родного мне народа и его быта. В борьбе с врагом мною не руководило чувство национальной вражды, и я старался внушить это той части населения, которая шла за мной. За всё время своей деятельности в горах я никого не предал, никого не ограбил и не только не нажился, как некоторые авантюристы, примазавшиеся к той или иной партии, а наоборот, окончательно расстроил своё здоровье и привёл к полному разорению своё бедное, но честной службой добытое материальное положение. Готов и теперь принести в жертву свою жизнь на благо народа, если это понадобится. Считаю также своим долгом высказать, что никого не должна удивлять моя добровольная явка, ибо каждый сознательный человек должен понять, что с изменением политической жизни народа могут измениться убеждения человека, живущего интересами его. Я как народный работник нахожу, что советская власть при правильном и честном проведении в жизнь её программы и при стремлении к умиротворению населения путём забвения всяких счётов и мести может дать народу все блага жизни» [17, стр. 246].
Как показала дальнейшая жизнь, эти искренние слова оказались обращёнными в пустоту. К сожалению, так думали очень многие люди, вне зависимости от национальной и партийной принадлежности, которые готовы были служить России, какая бы власть в ней ни утвердилась. Именно талантом и трудом таких людей и были обеспечены все успехи Советского Союза за более чем 70 лет своего существования в различных областях науки, техники, военного искусства, литературы, всех иных многогранных отраслей жизни. Но именно такие люди и стали первыми жертвами политических репрессий в 1920-1930-е годы, и многие из них, поняв свою ошибку, стали организаторами многочисленных восстаний против преступной и бездарной власти, в том числе и Дагестанского восстания, кто, конечно, успел и смог.
Избежать ареста и расстрела Магомеду Джафарову в 1921 году удалось также и потому, что, стремясь умиротворить Дагестан, в каком бы лагере он ни находился, он был справедлив и спасал не раз от смерти своих земляков, принявших сторону большевиков во время Гражданской войны. Так, например, он спас из тюрьмы в Темир-Хан-Шуре своего товарища по реальному училищу Магомеда-Мирзу Хизроева. В карауле стояли всадники из Дагестанского полка, которыми полковник Джафаров командовал в годы Великой войны, поэтому властью начальника гарнизона он подписал приказ об освобождении своего старого товарища. Теперь Хизроев отплатил Джафарову тем же: он познакомил Магомеда с Николаем Ильичом Подвойским – старым революционером, членом РСДРП с 1901 года. Подвойский взял Джафарова с собой в Москву. В 1922 году бывший полковник Джафаров помогал комкору Н.Е. Какурину подавлять басмаческое движение в Бухаре, затем он преподавал верховую езду слушателям Военной академии РККА, а 1927-1930 годах преподавал верховую езду в школе рабочей молодёжи.
Однако большевицкая власть постоянно припоминала ему «белогвардейское прошлое», и в 1931 году Магомед Джафаров был арестован в Казахстане, куда он в конце 1920-х годов поехал на работу. С 1933 по 1937 годы он находился в заключении, а в октябре 1937 года по приговору «тройки» УНКВД по Новосибирской области был приговорён к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение 3 ноября 1937 года. Так закончил свою жизнь герой русско-японской и Первой мировой войн, Георгиевский кавалер полковник Магомед Джафаров, которым по праву может гордиться как Россия, так и Дагестан.
По прошествии столетия со времени Революции и Гражданской войны в России, конечно, можно рассуждать о заблуждениях и ошибках их современников. Это, безусловно, нужно делать, чтобы не повторились подобные трагедии никогда, но осуждать людей за совершённые ошибки не стану: никто и предположить не мог, что «пламенные революционеры» окажутся негодяями такого масштаба. К великому сожалению, не всем людям дано обладать прозорливостью Фёдора Михайловича Достоевского, который в «Бесах» показал истинное лицо революционеров.
Таким образом, к 1923 году основные бои на территории бывшей Российской Империи закончились, и большевики захватили власть повсеместно, хотя после Крондштадского и Тамбовского восстаний вынуждены были перейти к новой экономической политике (НЭПу), которая значительно ослабила накал страстей Гражданской войны. В Дагестане, как и во всей остальной стране, стало относительно спокойно.
Советский плакат художника Д. Моора
Реакция кавказцев на большевизацию
Начавшееся по всему Советскому Союзу в 1929 году наступление на крестьянство резко изменило сложившуюся обстановку. Население Дагестана внимательно следило за положением в стране. Многочисленные беженцы-казаки с Дона и Кубани, бывшие товарищи по оружию в рядах Белой армии, приносили жуткие известия о терроре и страшном голодоморе, охватившим их родные станицы, тринадцать из которых – девять кубанских и четыре донских – были полностью выселены на Дальний Север.
В 1930 году кубанским казакам удалось передать за границу своим землякам, ушедшим с армией Врангеля, письмо, в котором буквально из строк пылает огонь ненависти к большевицкой власти.
«Родные братья казаки!
От имени сотен казаков-Кубанцев, на протяжении 10 лет ведущих беспрерывную явную и тайную борьбу с преступниками и разорителями основной жизни и устоев её ‒ коммунистами и интернационалистами и всякими, взявшими в свои руки управление русским народом и ведущим к полному разорению и гибели его, обращаемся к Вам, зарубежным казакам и истинно русским людям, услышите наш голос из лесов, полей и широких просторов родного края, которые дают нам возможность укрыться от палачей, быть для них недосягаемыми и бороться с таковыми по силе возможности за право и правду.
Волею судьбы Вы, не устояв против несправедливой силы, покинули родные края; мы, молодое поколение и многие Ваши соратники, с Вами вместе боровшиеся с мировыми преступниками, остались здесь, надеясь, что не надолго Вы нас покинули, а потому не оставляя дела, начатого Вами, продолжали его.
Много прошло времени, Вы к нам не возвращались, трудно и даже невозможно было нам узнать причины Вашего невозвращения, поэтому стала теряться вера, нужно было примириться с насильниками и ждать лучшего момента, затаив веру в то, что все же придет время, настанет избавление.
Преступники-правители чувствовали то, что казачество замаскировалось под власть, но таит злобу и думает думу об избавлении, поэтому под всяческими предлогами власть имущие находили причины и уничтожали казаков, по преимуществу старое поколение, мы, младшее поколение, находили возможность сопротивляться путем примирения с властью, экономической работой и т. под., а когда было не под силу, удирали в леса и оттуда терроризируя власть, заставляли с нами считаться и идти на уступки. Так протекала наша жизнь.
Знаете ли вы, о том, что в наших Краях все время не переставали гулять партизаны, которые наводили страх на власть. Знаете ли вы о том, что за это время, сколько погибло лучших членов казачества, сколько отправлено на далекий север и в Соловки, но с корнем нас не уничтожили и не уничтожат. Много из нас стало атаманов: Дубровских, Зелиханов, которые гуляют по родным просторам родного Края, и так же уничтожаем эту сволочь, как и они нас.
Но так мы долго не проживем, мы это сознаем. В этом году обрушилась власть на казачество с такой злобой и силой как никогда: ведется окончательное и поголовное уничтожение нас. Все, что старое и не могущее так сопротивляться, можно сказать, уже уничтожено зверски. Стариков расстреливают сотнями и в один раз лишь за то, что они казаки.
Молодые и более отважные бежим в леса, поля, а оттуда мстим всей этой дряни, наводнившей наш край, как можем и чем можем. Много нас, и не только казаков, бежало от насилия власти, есть между нами и неказаки, есть иногородние, горцы, и т.д., то есть те люди, которые не могут подчиниться насилию и жить рабами. Но беда та, что мы разрозненны, нет рук, которые нами бы управляли, нет командиров истинных лиц. В этом наша беда, в этом мы бессильны.
В последнее время нам удалось узнать, что казачество, находящееся за границей, сохранило своих атаманов и правительства, имеет свои организации, но что же Вы там делаете? Почему же Вы за целых 10 лет не подали нам абсолютно никакой помощи, неужели Вы, там все живущие в лучших условиях, потеряли надежду на возрождение родных краев или надеетесь, что сделает это кто-то другой, помните, что нам без Вас не устоять, но Вам, когда нас уничтожат, тоже не быть в своих краях, потому что, когда нас не станет, не станет и наших краев.
В данное время у нас, казаков, последняя схватка с разбойничьей властью, или жить, или умереть, поэтому просим всех братьев, любящих свою родину и родные края, какою хотите ценою найти путь нам помочь, и мы верим, что власть разбойников будет свергнута, так как она в злобе и растерянности, уже не в состоянии нас расстреливать, и отстреливается. Не поможете ‒ нам не устоять, а тогда и нам, и Казачеству настанет конец.
Привет от тысяч казаков, живущих в лесах, полях и широких просторах родного нам Кубанского Края, всем Вам зарубежным казакам и русским людям».
30 апреля 1930 г. Кубань [4, стр. 16-18].
Беженцы с Кубани и Дона убеждали дагестанцев, что с большевиками можно разговаривать только языком кинжалов, шашек и пулемётов.
Масла в огонь подливала и «Дагестанская правда», публиковавшая пропагандистские статьи, призывавшие покончить с «кулачеством», под весьма широкое понятие которого мог попасть практически любой горец.
В 1933 году в Махачкалу стали прибывать войска НКВД, которых местные жители называли «краснобаши». Они были отлично вооружены, солдаты были откормлены и распропагандированы в соответствующем духе. Главой дагестанского НКВД в те годы был некто Алиев, даргинец, пошедший на службу к большевикам. На равнине он организовал страшный террор, а в горные районы засылал лазутчиков и провокаторов для разведывания обстановки.
Большинство населения горного Дагестана, вне зависимости от принадлежности к какому-либо народу, абсолютно не было заражено коммунизмом, а оставалось верным вековым национальным традициям. Таким образом, почва для восстания была подготовлена полностью.
Д.М. Калихман
Литература
1. Абдурахманов Д.Б. Чеченский парламент: история и современность. – Элиста: ЗАОр «НПП Джангар», 2007. – 448 с.
2. Авторханов Абдурахман. Мемуары. – Франкфурт-на-Майне: Посев, 1983. – 761 с.
3. Александров К.М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова 1944-45 годы. – М.: Посев, 2009, с. 60-65.
4. Безугольный А. Ю. Генерал Бичерахов и его Кавказская армия. 1917-1919 годы. – М.: Центрполигоаф, 2009.
5. Белогорский. Н. Доколе же…. ‒ Берлин: Издание союза «За Веру, Царя и Отечество», 1931 г.
6. Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда // Манифесты русского идеализма. – М.: Астрель, 2009. – с. 455-471.
7. Берже А.П. Кавказская старина. Исторические очерки, статьи и заметки. Сост. Н.В. Маркелов. – Пятигорск: СНЕГ, 2011. – 512 с.
8. Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. – М.: «Росет», 1994.
9. Бойков Михаил. Люди советской тюрьмы. – М.: Русский вестник, 2010.
10. Булгаков С. Героизм и подвижничество // Манифесты русского идеализма. – М.: Астрель, 2009. – с. 472-508.
11. Вейденбаум Е.Г. Академик Самуил Готлиб Гмелин. Его плен и смерть в Дагестане в 1774 году // Кавказские этюды. – Пятигорск: СНЕГ, 2013 г., с. 414-421.
12. Вердеревский Е.А. Кавказские пленницы или плен у Шамиля. ‒ Пятигорск: СНЕГ, 2013 г.
13. Галушкин Н.В. Собственный Е.И.В. Конвой. – М.: Центрполиграф, 2008 г.
14. Гапуров Ш.А. Чечня и Ермолов (1816-1827). ‒ Грозный: ГУП «Книжное издательство», 2011. – 512 с.
15. Гершензон М.О. Творческое самосознание // Манифесты русского идеализма. – М.: Астрель, 2009. – с. 507-529.
16. Гудаев Лема. Абрек Зелимхан: факты и документы. – Грозный: ГУП «Книжное издательство», 2011. – 512 с.
17. Доного Хаджи Мурад, Джафарова Э.М. Полковник Магомед Джафаров. – Махачкала: ИД «Эпоха», 2005. – 303 с.
18. Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе, тт. 1-6. – М.: Центрполиграф, 2019 г.
19. Дубровин Н.Ф. Пугачёв и его сообщники, тт. 1,2. – М.: Центрполиграф, 2019 г.
20. Зиссерман. Двадцать пять лет на Кавказе. ‒ М.: Кучково поле, 2014. – 574 с.
21. Изгоев А.С. Об интеллигентной молодёжи // Манифесты русского идеализма. – М.: Астрель, 2009. – с. 530-551.
22. Измайлов Михаил. Третий тоталитаризм // Стяг. Орган свободной монархической мысли за рубежом. Книга II, сентябрь – октябрь. Мюнхен, 1949 г. – с. 65–81.
23. Керсновский А.А. История русской армии в 4-х тт. – М.: «Голос», 1994.
24. Ковалевский П.И. Восстание Чечни и Дагестана в 1877-78 гг. Зелим-хан. – СпБ: Типография М.И. Акинфиева, 1912 г. – 96 с.
25. Кузнецов Б.М. 1918 год в Дагестане. – М.: «Чтец», 2013.
26. Лейб-Эриванцы в Великой войне. Материалы для истории полка в обработке полковой исторической комиссии. Под редакцией капитана К.С. Попова. – Париж: Издание автора, 1959 г. ‒ 246 с.
27. Лермонтов М.Ю. ПСС в 4-х томах. – М.: Изд-во АН СССР, 1959 г.
28. Мусаев Алауди. Шейх Мансур. – М.: «Молодая гвардия», 2007.
29. Ольшевский М. Кавказ с 1841 по 1866 год. – Спб: Издательство журнала «Звезда», 2003.
30. Орлов Анатолий. Дагестанское восстание 1834-35 годов. – М.: «Чтец», 2013.
31. Пахомов Д.А. Кавказские горцы и газават // Покоренный Кавказ. Пятигорск: СНЕГ, 2010, Стр. 341-371.
32. Пахомов Д.А. Разгорающийся газават. Шамиль // Покоренный Кавказ. Пятигорск: СНЕГ, 2010, Стр. 413-433.
33. Прокопов К.А. Даргинский поход. – США: серия «Кавказ», 1967.
34. Политическая программа генерала Л.Г. Корнилова январских дней 1918 года // Белый Архив. Сборник материалов по истории войны, революции, большевизма и белого движения под ред. Полковника Генерального штаба Я.М. Лисового, ч. II-III: Париж, 1928 г. – с. 173-182.
35. Потто В.А. Кавказская война в 4-х тт. – Ставрополь: «Кавказский край», 1994 г.
36. Полежаев А.И. Стихотворения. – Спб: Изд-во А.Ф. Маркса, 1892 г.
37. Протоиерей Александр Киселев. Облик генерала А.А. Власова (записки военного священника). – Нью-Йорк: Изд-во «Путь жизни», б.г.
38. Пушкин А.С. ПСС в 10-ти т.т., т. 3.
39. Романовский Д. Кавказ и Кавказская война. – М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2004 – С. 3-279.
40. Солоневич И.Л. Большевизм и женщина. Послесловие к книге Тамары Солоневич «Записки советской переводчицы. Три года в берлинском полпредстве 1928-1930». – М.: Центрполиграф, 2018 г., стр. 343-345.
41. Сорокин П.А. Социология революции. ‒ М.: Астрель, 2008 г.
42. Тихомиров Л.А. Тени прошлого. – М.: «Изд-во журнала «Москва»», 2000 г. С. 51-52.
43. Ткачёв Г.А. Ингуши и чеченцы в семье народностей Терской области. – Владикавказ: Электропечатная типография Терского областного правления, 1911.
44. Торнау Ф.Ф. Воспоминания кавказского офицера. – М.: АИРО-XXI, 2008 г.
45. Ханьжов А.Д. Пора возвращения. – Саратов, 2004 г.
46. Ходарковский Майкл. Горький выбор. Верность и предательство в эпоху российского завоевания Северного Кавказа. – М.: Новое литературное обозрение, 2016 г., 226 с.
47. Чуев Феликс. Сто сорок бесед с Молотовым. ‒ М.: «Терра», 1991.
48. Шинкуба Баграт. Последний из ушедших. – М.: Советский писатель, 1978. – 317 с.
49. Эсадзе С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны. ‒ М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2004 – С. 280-400.
50. Яворницкий Д. История запорожских казаков в 3-х тт. – М.: Центрполиграф, 2017 г.
51. Лобова Т.М. Письма под образами. – Пятигорск: РИА-КМВ, 2014 г., 379 с.
52. Тинченко Я. Голгофа русского офицерства. – М.: Московский общественный научный фонд, 2000.
53. Даргинская трагедия 1845 год. Воспоминания участников Кавказской войны 19 века. – Спб: Издательство журнала «Звезда», 2001.
54. Синанов В.И. Сердца моего боль. – Пятигорск: Издательство "МИЛ", 2003 г.
55. Семенченко В.Ф. Мой Боргустан. – Пятигорск: Издательство «РИА КМВ», 2018 г.