18 сентября 1990 года А.И. Солженицын опубликовал в СССР массовым тиражом свою первую присланную из эмиграции работу "Как нам обустроить Россию". 17 сентября 1991 года генеральный прокурор СССР прекратил дело против Солженицына за отсутствием состава преступления. В тот же день сам Солженицын сделал заявление о своём намерении вернуться в Россию. В мае 1994 года писатель вернулся на родину, триумфально проехав страну, начав с Дальнего востока, и стал ездить по стране с публичными выступлениями, был допущен и на телевидение.
+ + +
За 20 лет, что я жил за границей, я напечатал 20 томов собрания сочинений, и они до России почти не дошли. У меня 3 тома публицистики, где затронуто множество вопросов исторических, публицистических, политических, нравственных, — всевозможных, языковых, вопросов искусства и культуры. Они здесь ещё не изданы, и их ещё почти никто не читал. Невольно я сейчас попадаю в такое положение, что должен снова и снова отвечать на вопросы, о которых я писал 20, 15 и 10 лет назад. Или вот совсем недавно, только что, выступал по телевидению, подробно говорил, — но одни слышали выступление, а другие не слышали. У нас сейчас разорвано культурное пространство. Мы сейчас ещё держимся как общая одна страна, но культурное пространство у нас уже разорвано. И поэтому книги не идут, журналы не идут, сведения не доходят, — это всё очень усложняет дело.
Один из важнейших, по-моему, вопросов, который здесь поднимали, — о том, что нам надо знать историю, по-настоящему знать, и особенно — историю своей родины. Должен сказать, что я с величайшим огорчением обнаружил: наш народ сейчас, и вплоть до высшей московской интеллигенции, почти сплошь, — истории своей не знает. Были избранные темы, которые последние 70 лет можно было сколько угодно изучать, знать, например эпоху Пушкина и декабристов. Ну сколько угодно! Здесь вы увидите книг — тома, тома, десятки, целые полки, — это было разрешено. А переход из XIX века в XX и начало XX века — как съела жаба какая-то, не знают! Я занимался как раз Двадцатым веком, двадцать лет занимался исключительно истоками и историей российской революции и роковыми месяцами 1917 года, и смею заявить: у нас никто, почти никто, редкие единицы знают историю 17-го года — месяц за месяцем, неделя за неделей. А между тем эти месяцы решили судьбу России и мира. Не знают. Я уж не говорю о древней нашей истории. Вот эту протяжённость нужно всё время иметь в виду, все 1100 лет, независимо от того, историки или не историки, кто бы вы ни были. Правильно, тут верно говорили: если мы не будем знать нашей истории, ничего мы не поймём в нашем настоящем и будущем. И я сейчас, историк я или не историк, но каждое явление, которое вижу в современности, я понимаю только в контексте всего исторического процесса. Иначе оно для меня не имеет самостоятельного смысла.
Ещё, в последнее время, я написал статью «Русский вопрос к концу XX века» — она уже больше года как опубликована в России, но благодаря нынешней культурной разобщённости страны мало достигла читателя. Там сделан и краткий обзор русской истории за четыре столетия — но только в узком аспекте, лишь в двух отношениях: каковы были внутренние силы нашего народа и как романовская династия использовала народные усилия, как безумно тратили народные усилия на ненужные России цели. Столетие за столетием. Мы устали уже к концу XVII столетия — дайте отдышаться народу! Нет, Пётр, Анна, Елизавета, Екатерина, — мы участвуем в европейских играх! Мы ещё больше устали к концу XVIII столетия — нет, мы продолжаем участвовать в европейских играх. И весь XIX век всё то же, и японская война, и всё нам нужно было везде. И вы не думайте, что Россия всё время завоёвывала, — нет, ещё глупей. То есть, конечно, и завоёвывать глупо то, что не надо, но ещё глупей просто так участвовать в иностранных играх. Английский король очень хочет сохранить своё княжество Ганновер в центре Европы. Какое наше дело? А 30 тысяч несчастных наших пехотинцев топают черезо всю Европу выручать английского короля, чтобы у него на континенте было своё княжество. И таких примеров много. Там вы прочтёте, это всё ужасно.
Вот и Столыпина здесь сегодня коснулись. Столыпин имел отношение к Саратову, и Саратов к Столыпину. Я им очень много занимался. Почему я стал писать о Столыпине? Потому что это один из самых оболганных и в то же время — один из величайших государственных деятелей России и, несомненно, самый великий наш государственный деятель в XX веке. Это был истинный либерал, он хотел всего достигать эволюционно. Его проклинали и справа и слева, и уничтожили встречным непризнанием справа и слева. Он произвёл величайшую реформу для крестьян. А просвещённая Государственная Дума три года — три года! — держала его реформу, душила, не пропускала. Столыпин при жизни подвергался ненависти и травле с обеих сторон. Дворцовые круги и консервативные его ненавидели, и демократические, радикальные ещё больше ненавидели. Правые придворные круги наушничали царю: снимай Столыпина; и наконец террорист, воспитанный в революционном духе, взялся и убил его. И после этого на похороны Столыпина приехать — считалось постыдным, или по крайней мере неприличным. А когда произошла великая, превеликая Февральская революция, которая определила всё наше падение дальнейшее, от чего всё покатилось, — то первое действие, совершённое в Киеве, было — свалить памятник Столыпину.
А когда я лет пятнадцать назад начал активно печатать материалы о Столыпине, восстанавливать его имя, то на Западе переполох поднялся: «реакционная сила, душитель, столыпинский галстук», русский народ, мол, говорил: «столыпинский галстук». Да русский народ и слова «галстук» не знал, врать не надо. Это изобрёл кадет Родичев, депутат Государственной Думы, он был заливистый элоквент, он выскочил на трибуну и произнёс «столыпинский галстук», показывая рукой петлю на шее. А Столыпин тут же, в перерыве заседаний, прислал ему своих секундантов и предложил дуэль. Родичев струсил и принёс извинения. Вот и весь эпизод. И народ никогда не говорил «столыпинский галстук», это пропагандисты революционные так втолакивали 50 лет потом. А Столыпин сумел за 6 месяцев Россию из полного хаоса вывести прямо к развитию, к лучшему развитию, ибо с 1906-07 по 1914 — это вершинное развитие России, вообще когда-либо. Как мы преуспевали в сельском хозяйстве, в промышленности, в общественном отношении, в чём угодно. Только сегодня Столыпин вдруг стал расхожим объектом признания: да, Столыпин — величайший русский деятель XX века. Так оно и есть. И если у вас поставят памятник Столыпину или улицу назовут его именем — я буду чрезвычайно и много рад.
Тут говорили — мы не готовы к свободе. Вот потому-то, друзья мои, и не готовы, что мы истории своей не знаем. Характер всякого народа меняется от эпохи, от обстоятельств социальных, географических и других. Так и характер русского народа — он менялся. И в Смуту мы были другим народом, в Смуту XVII века. Мы были чрезвычайно самостоятельным, инициативным народом. И когда у нас перемежались самозванцы, бояре сбежали — кто к самозванцам, кто к полякам, царей не осталось, поляки пришли, заняли Москву, Россия была абсолютно обезглавлена и по ней шёл хаос и разбой, — в России нашлись оздоровляющие, самоспасительные силы. В это время отдельные посёлки, отдельные маленькие городишки стали слать гонцов друг к другу, сносились, объединялись, начали создавать движение спасения России, создали ополчение, нашли для него деньги, нашли полководца, тут было наше Поморье — самая свободная часть России, гордость наша, не случайно Ломоносов оттуда. И освободили Россию, и установили настоящее крепкое государство. Мы сделали это сами.
В это время и первые цари наши — Михаил Фёдорович, Алексей Михайлович — о-о-о, как они считались с Земскими соборами. Земские соборы влияли, влияли решительно на всю государственную политику. И когда Земский собор предлагал решение — часто единогласное — царь не имел права его не принять. Просто принимал, и всё. А если было два-три мнения — два-три, а не 250, как у нас сейчас партий, — то царь выбирал из них и аргументировал, почему он выбрал это, а не другое решение. Вот такова была наша Россия.
А дальше начался петербургский период, в который, с горечью надо признать, подавлялась инициатива народа и безумно истрачивалась его сила — на безнадобные цели. Вы думаете — на завоевания? Нет, на завоевания меньше всего. Да Сибирь мы взяли одним богатырским движением, там война была только с татарским царством на Иртыше, а потом и войны не было. Шло могучее — не так, как громили и сжигали индейцев в Америке, — могучее освоение Сибири, и Аляски, и северной Калифорнии, и всё это за одно столетие. И почитайте историю Сибири, даже советскую, 5-томную, почитайте, какие, уже к концу XVIII века, были в Сибири учебные заведения, какие направления развивались, как учили людей. Гигантские, гигантские подвиги.
Да, конечно, мы вели и излишние завоевания, ясно. Мы же считали, что не можем покинуть без помощи христианские народы, где-либо на земле. Если Грузия, Армения просят помощи — идём! Грузинский царь у Бориса Годунова просил помощи. Боже мой, Борису Годунову в тот момент только этим заниматься. Послал отряд, под Дербентом его разбили. Но всегда мы знали: Грузию мы должны спасать, Армению мы должны спасать. И действительно, пошли на помощь, подвели войска, спасли их от мусульманского нашествия. Это поставило нас в необходимость потом вести 50-летнюю Кавказскую войну, которую мы могли бы не вести, и обойтись без Кавказского хребта, а казачьи линии шутя держали бы горские набеги, — но нет, мы взялись, мы взялись всё тянуть на себе.
А после трёх столетий петербургского периода у нас был кошмарный 70-летний период, советский. Большевики уничтожали народ не просто, как косят траву, подряд, кого попало, — нет, выбирали самых умных, самых инициативных, кто язык развяжет, кто протестует, кто ищет справедливости, кто умён, — вот этих выбирали. Сознательно уничтожали лучших. И нужно сказать — величайшее чудо сегодняшнего дня, обнаруженное мною реально, когда я после 20 лет изгнания стал на Владивостокскую землю и потом ехал до Москвы, а потом опять, до Кавказского хребта и по областям Средней России, — величайшее чудо, что, несмотря на всеуничтожение русского этнического материала, он остался. Сколько людей, молодых или среднего возраста, — умных, инициативных, талантливых, ищущих применения. Часто им руки отбивают — администрация, или обстоятельства, или нужда. Но этот материал человеческий — есть, он-то один и внушает нам надежду, что мы — не погибший народ, что мы встанем и выпрямимся, если найдем правильные пути для этого.
Да, мы к свободе, конечно, не привыкли, и за 300 лет петербургского периода, и за 70 лет советского. К свободе трудно привыкать. И трудно понимать друг друга: после десятилетий принудительного единомыслия оказалось, что мысли наши разбрелись на 77 дорог, мы как будто уже не соотечественники, не люди одной страны, мы все говорим разное. И нам нужно искать общения, все виды общений, чтобы друг друга убеждать, а не механическим голосованием давить.
Это механическое голосование, которое мы заимствовали у Запада, — оно у нас сколько-то просуществует, однако это не общерусская, не древнерусская манера, вот земство как раз не им руководилось. Механическое голосование — это количественное голосование. Не вам, студентам университета, говорить, как различаются в ранге количество и качество. Количественное голосование: каждому один голос. Умудрённый жизненным опытом старик — и абсолютный сопляк; человек высокой квалификации — и юнец, который ещё ни к чему не приложил руки; человек честный, добросовестный — и последний жулик, — каждый имеет один голос. И так мы это приняли, и в нашем уродливом парламентаризме это есть, и будет пока существовать, и неизбежно сегодня с этим считаться.
# Тут меня упрекали, что я разрушал двуполюсный мир. Я согласен этот упрёк принять: в том смысле разрушал, что, находясь в СССР, не боялся, когда головы секли, говорить о коммунизме всё, что я думал. А когда меня выслали на Запад, то, не боясь того, что нахожусь на американской земле, на их земле, я говорил всё, что думал, — о западной жизни, об Америке. И там находились такие, что писали жирными заголовками: пошёл вон, если тебе не нравится наша страна! убирайся в СССР! Да, я разрушал двуполюсный мир. Но он и не должен быть двуполюсным. Он должен быть многополюсным. Он имеет право на высокое и объёмное многообразие. Вот эти разговоры: «правое», «левое», — я их не принимаю, я просто вообще не понимаю, «правое-левое», в нашей стране даже запутались теперь, кто правый, кто левый; вот за это время переменилось: кто были «правые» — они уже «левые», и наоборот. Это всё — в плоскости, а надо мыслить в трёхмерном, четырёхмерном измерении.
# О реабилитированных. Здесь выступало сегодня несколько человек, в прошлом репрессированных, говорили они на разном уровне, некоторые только о себе, другие об общей проблеме. Ну, что сказать… У нас закон о реабилитации, как большинство законов, — на бумаге. В иных случаях, чтобы получить компенсацию, нужно иметь семь пядей во лбу или невероятное, сказочное везение. Например, если ты был раскулачен, докажи, что у тебя была действительно отобрана хата 65 лет назад и две коровы, вот справку принеси, найди такую справку сейчас. А если сослали крестьянина, и с ним сына семилетнего и девочку пятилетнюю, вся жизнь их искорёжена, отец умер давно, а им теперь говорят: да, вы пострадавшие, но косвенно, не того порядка, не вас же сослали. — Да как не сослали, нас с родителями и сослали, мы ещё дольшую, ещё худшую жизнь провели! — Справку, справку, справку… Ждут, чтобы все репрессированные вымерли, и никому бы ничего не платить. Не лучше дело обстоит и с бывшими зэками. Что у тебя инвалидность получена на лагерном производстве — принеси справку из лагерной больницы, которая не существует уже 30 лет.
Всё это, да, перекликается с вопросом о покаянии или раскаянии. Да, ещё в 74-м году, 21 год назад, в самиздатском сборнике «Из-под глыб», в статье «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни», я призывал, писал, что по-настоящему нация может очиститься, очистить душу свою через раскаяние. А — есть национальная душа. И мы несём груз предков, и свой груз передаём потомкам, это не просто личная ответственность.
А дальше наступил у нас светлый век гласности, и я продолжал призывать к покаянию, к раскаянию, — и было кого. Были, и сейчас всё ещё есть, — прямые палачи, кто расстреливал, — и ничего, живут на персональных пенсиях; и те, кто были просто тюремщиками; и те, кто доносили; и те, кто просто голосовали на парткомах за несправедливые решения, — множество таких. Кто из них покаялся? Приехал ко мне Говорухин в Вермонт, брать интервью. Я говорю: пока не будет покаяния — не очистится атмосфера в нашей стране. Он рассмеялся мне в лицо: да не будет никогда! И оказался прав. Нет, не будет. Ну что ж. Могу только сказать — в 1991 году был момент, в конце августа, когда могло начаться наше оздоровительное движение. Но тут же выкрикнули лозунг: «не надо охоты на ведьм!» Первые наши радикал-демократы кричали: «только не охота на ведьм!» Ну, не надо. Так ведьмы укрепились — и пошли снова на нас. И мы живём в атмосфере смрадной, мы взяли с собой всех нераскаявшихся и понесём их до смерти в нашей среде, и многих на высоких постах, и так будет удлинён наш путь, в нравственном отношении на 20-30-40 лет, и никуда не денешься. Да, покаяние нужно, и именно личное. Хотя в аппарате насилия участвовало, скажем, 10 процентов, но из остальных 90 процентов — сколькие проходили мимо, видя несправедливость, видя, как топчут людей, и молчали, чтоб только сохранить себя и свою семью. Их не обвинишь, но сказать, что у них чиста душа, тоже не скажешь. А у кого-то — и чиста.
# Сейчас на встречах, я слышу, говорят: какой был рай, вот раньше все 70 лет был рай. Я спрашиваю, сколько вам лет? Выясняется: 50, 45 или 40. А я — со средины 20-х годов помню всё. Я помню неповторимую — уже жестокую — атмосферу середины 20-х годов. Я помню кошмарное начало 30-х годов, которое казалось смертью мироздания, обвалом нормального мировосприятия. Рушились все представления о человеческих отношениях. Вот тогда — 15 миллионов выселяли лучших крестьян, кормильцев, хлеборобов, бросали на телеги в мороз двухлетних, трёхлетних младенцев с семьями и высылали. И мне кричат из аудитории: то было время войны! Когда, говорю, войны? в 30-м году? Ошалели. Вот так мне ответили: «то было время войны»! На войну списали. А — после войны? А в 48-м году? Кто из вас слышал — я спрашивал во всех аудиториях — кто из вас слышал о секретном указе Сталина в 1948 году: женщин, ибо мужчин не осталось в колхозах, женщин, не выполняющих норму трудодней, ссылать в Сибирь! Никто не слышал. Правильно, мы его опубликовали только два года назад в нашей серии «Исследования новейшей русской истории» (в сборнике документов «Крестьянство и государство»). Никто не слышал, и никто не знает. Была замечательная райская жизнь.
# Спрашивают, как я отношусь к сегодняшним властям. Кто слышал мои вступления систематические по телевидению — знают: похвальных слов от меня ни сегодняшние властители, ни обстановка не получили, как не получали и прошлые. Три дня назад в Самаре на телевидении была передача: я отвечал на телефонные вопросы зрителей. Меня спрашивают: ну вот придут коммунисты к власти, как вы будете себя вести? А я говорю: а так же. Вот как я вёл себя до изгнания, при коммунистах, как я вёл себя сейчас, после возвращения, так пойду и дальше. Буду говорить то, что думаю, что мне кажется полезным для страны, — пока мне рот не заткнут, пока передачи мои не удушили. Я в них говорю большей частью и в основном — о наших пороках, о беззаконии, о промахах, о несправедливостях. И предлагаю ряд конструктивных путей. Что делать с землёй, с образованием, с профсоюзами, как исправлять избирательную систему, как развивать земство, народное самоуправление, — вот это всё нам нужное.
А.И. Солженицын. Выступление в Саратовском университете 13 сентября 1995, изображение №2
# Тут записка, спрашивают: по «Архипелагу ГУЛАГу», если бы вас в архивы допустили? Ах, да, если бы допустили. Архивы чуть-чуть приоткрыли в 1991 году, испугались, — и тут же прикрыли. Всё, конец! нету! И дальше, что ни спросишь, — «сожжено за отсутствием исторического интереса», — понимаете, сожжено. Архивов так быстро не откроют. Для этого нужны очень большие, глубокие общественные изменения. Я просил показать мне 50 томов моего дела — как за мной следили в течение многих лет, — «сожжено за отсутствием исторического интереса», вот так.
# Когда спрашивают, что же молодёжь наша может делать, скажу: молодёжь должна быть в первых рядах установления народного самоуправления. По 12-й статье нашей Конституции — статья существует уже 2 года и не действует — народное самоуправление гарантировано, и оно не входит в систему государственного управления, так написано. Я сейчас езжу, главным образом, по тем областям, где есть опыт земства или начала земского движения. Нынешняя наша система выборов — это всё та же количественная система, и она не помогает выстроить народное самоуправление. Народное самоуправление в России строилось по качественному признаку и называлось земством, это слово существует уже шесть веков. Земство действовало ещё до Иоанна Грозного. Потом оно работало, и совсем неплохо, в александровское время. Кто-то из историков здесь упомянул, что земство имело недостатки, — правильно, и бывало на него административное давление, правильно. А надо стремиться, чтобы земство было абсолютно внеполитично, внепартийно и вненационально. Это — самоуправление всего населения данной местности. То есть каждый, к какой бы нации ни принадлежал и каких бы убеждений ни придерживался, входит в земство ради блага своей местности, ради повышения качества жизни, и работает в нём, но ни в коем случае не как представитель своей партии; он может быть и оставаться — это его частное дело — членом своей партии, но партийных целей в земство не вносить. И в наше александровское земство не вносились партийные дрязги до самой роковой войны 1914 года.
Так вот, земство строится по качественному признаку, это значит так: на низшем уровне, вот, например, в Самарской области, выбрано больше тысячи сельских старост. Сельские старосты выбираются количественным голосованием, потому что в сёлах единообразное население. Волостные правления (волости — это сельсоветские округи) тоже могут выбираться так, на волостных собраниях. Но уже в районе так выбирать нельзя. В районах, и в малых городах, и в частях больших городов нам надо научиться, продолжая русскую традицию и воспитывая себя, — как создавать представительства по качественному признаку, то есть чтобы представлены были все социальные группы и все профессиональные интересы, существующие в данном районе, данной местности, — учителя, инженеры, железнодорожники, чиновники, рабочие, врачи, пенсионеры, — и представлены были бы не формальной пропорциональностью своей численности, не прямым количеством голосов, нет, не так, — а сложным учётом интересов каждой группы и вклада ее в строительство местной жизни, так чтобы никто не был обижен несправедливо. Так и в самом земстве выборные должны приходить к решениям не арифметическим подавлением друг друга, а взаимным убеждением. Земство будет строиться долго, долго, и упаси нас Бог возлагать на него политические задачи — тогда оно просто станет еще одной партией, а у нас сегодня, по последним данным, — уже 250 партий. Это партии-болтуны, это партии, не имеющие никаких корней в нашей истории, никаких корней в провинции, созданные на московских кухнях и уже выторговавшие себе 50% мест в Государственной Думе. Это обман народа, это несправедливость, потому что если кто-то вскочил в партию — он сразу имеет преимущество на выборах перед простым кандидатом, преимущество ничем не оправданное и никаких благ избирателям не несущее.
# Спрашивают — кому будет принадлежать XXI век? XXI век не надо рисовать благополучным. Когда кончался XIX, начинался XX — все думали: XX век будет век великого расцвета. Вы видите, какой он был, XX, — волчий век. XXI — может оказаться не слаще. На Западе изобилие, да, всё великолепно, всё достигнуто. Запад процветает — да, материально. Но души, души людей опустошаются и изнеживаются. А XXI век — будет век страшного конфликта между так называемым Третьим миром, большинством человечества, и так называемой белой расой. Будут тяжёлые события. Это всех коснётся, и если мы не достигнем роста души, без крепости и чистоты души — мы все, человечество, погибнем.
И здесь, у нас, я возвращаюсь к тому, с чего началась у нас сегодня беседа: что без духовного целения ран — невозможно и экономическое выздоровление, ибо без духовного очищения мы будем просто волки, волки, перегрызающие друг другу горло.
# О Церкви здесь много говорили критического. Повторю: а назовите хоть одно явление в нашей стране, которое было бы сегодня не изуродовано. Как Церкви не быть изуродованной после 70 лет? Напротив, надо удивляться, что в ней сохранились здоровые силы, и среди мирян, и на разных ступенях иерархии. И в Церкви нашей есть подвижники, есть люди, из последних сил восстанавливающие храмы, и вновь населяются монастыри, — это ли не движение? Конечно, всюду есть недостойные, а где их нет? Всюду есть. Да, видеть их в Церкви — больнее всего. Но мы избрали себе самый тяжкий, самый кривой, самый мучительный путь, — не очистившись духовно, продвигаться в будущее. Мы его избрали, по нему и пойдём.
# О моём отношении к религии вообще? — Будучи православным и, шире говоря, христианином, я считаю религию высшим духовным даром, который может быть дан человеку. И только по несчастным обстоятельствам, искажённой эпохе, искажённой жизни, — люди иногда лишаются религии, теряют эту высшую связь. А религия — само слово — связь, связь с Высшим, с Вышним. Я глубоко сочувствую тем, кто эту связь потерял. Конечно, это совсем не значит, что атеист обязательно безнравственен. Есть атеисты высоконравственные — по душевным свойствам своим, по своему душевному строю. Атеист может быть и просто праведником. И всё-таки высший свет — отсутствует для него. Но нам сегодня больше-то всего нужно подняться сперва на нравственный уровень, а потом на религиозный.
# Спрашивают: «Откуда вы черпали жизненные силы, какая вера вела вас по жизни?» — Я верил в то, что я служу России. И: что я делаю — поможет русской истории. И это давало мне постоянный заряд. Ещё и — любовь к литературе. Это давало мне пружину, постоянную пружину, которая меня двигала. Мне не нужно было никогда, я не помню случая за все годы моей жизни, за все 76 лет, чтобы я себя принуждал к работе, которую делаю. Мне принуждения не надо, и я не нуждаюсь в отдыхе. Просто всегда работаю, постоянно. Я думаю, что в этом и сила.
Источник:
Солженицын, Александр. По минуте в день. - М.: Аргументы и факты, 1995, С.140-152.
http://rys-strategia.ru/news/2024-09-17-19303
М.В. Назаров:
Глубоко уважаю Александра Исаевича за его борьбу против антинародной богопротивной власти, разрушившей историческую Россию. Все его обвинения со стороны красных шариковых в разрушении СССР ‒ лицемерны, ибо мертворожденный монстр разрушился под накопившимся грузом собственной лжи, не выдержав напора народного стремления к свободе и правде. Этот напор, вырвавшийся наружу в Автустовской революции 1991 года, был стихийным, наивным, не способным к конструктивному восстановлению национальной России и позволил себя обмануть лукавым новым разрушителям.
В русской эмиграции многие предвидели эту опасность при крушении коммунизма и стремились о ней предупредить, наметить программу восстановления будущей России, способствовать становлению грамотных русских политических деятелей (И.А. Ильин в "Наших задачах" и многие другие, см. во втором томе "Миссии русской эмиграции".) Разумеется силы Русского Зарубежья и творцов "совместной российско-американской революции" были несравнимы количественно, но Солженицыну с его мiровой известностью и также авторитетом в нашем народе было дано большее.
К сожалению, Александр Исаевич не воспользовался этим своевременно, в годы "катастройки", когда в советской печати стали возможны дискуссии и стали охотно перепечатывать эмигрантских авторов. Как раз тогда его полемические статьи с русофобами-западниками, активно участвовавшими в этой "российско-американской революции", могли поспособствовать прозрению многих честных людей, уравнять шансы и помочь русской патриотической оппозиции усилить ее влияние. Многие его об этом просили, некоторые печатали его статьи без разрешения, на что он гневался, требуя, чтобы сначала народ прочел его многотомное "Красное колесо" (которое в СССР было и недоступно за отсутствием его изданий, и неподъемно по огромности). Странно, что он в этом саратовском выступлении сетует на неизвестность той своей ценной публицистики населению РФ, которую сам же не разрешал печатать.
Лишь 18 сентября 1990 года Александр Исаевич опубликовал в СССР свою работу "Как нам обустроить Россию" (одновременно в "Литературной газете" № 38 (5312) и в "Комсомольской правде") — это было первое публицистическое произведение Солженицына, изданное в СССР массовым тиражом. В связи с возвращением в Россию в 1994 году он опубликовал программную работу «"Русский вопрос" к концу ХХ века» ("Новый мір", 1994, № 7), в которой высказал свои мысли, и очень верные, и сомнительные, повторяемые и в данном выступлении в Саратовском университете 13 сентября 1995 г. Об этой его программе я опубликовал полемическую статью "Запад, коммунизм и русский вопрос. В связи с возвращением А.И. Солженицына" ("Москва". 1995. № 6), в которой отметил недостатки солженицынских исторических суждений.
Главный из них: отсутствие историософской координаты, необходимой для понимания истории России как удерживающего Третьего Рима и причин его падения. А с ее учетом неглубокими выглядят некоторые рассуждения писателя, в частности, совсем иной оценки заслуживает категорическое осуждение того, «как романовская династия использовала народные усилия, как безумно тратили народные усилия на ненужные России цели» (ведь вмешательство в Европе в Новое время прежде всего было необходимо для отпора антихристианской революции, наступавшей и на Россию, о чем провидчески писал Тютчев). Но тут не стану повторять ранее сказанное...
