Алексей Сергеевич Суворин (11.09.1834–11.08.1912), русский публицист, издатель, писатель.
Его отец был государственным крестьянином, простым солдатом, ветераном Бородина, к пятидесяти годам дослужившимся до капитана и получившим дворянское звание. Мать – дочь священника, младше отца почти на 30 лет. В доме росло семеро детей, и, несмотря на дворянство, не было лишнего гроша. Отец, поселившись в воронежской деревне, построил ветряную мельницу, завёл пасеку, сам изготовлял мебель и посуду. Единственной книгой, бывшей в доме, являлось Евангелие. Кем же мог стать ребёнок, выросший в столь, как теперь бы сочли, неблагоприятных социальных условиях, и даже Пушкина впервые прочитавший лишь в 14 лет? А стал он – отцом русской журналистики, крупнейшим книгоиздателем, редактором популярнейшей газеты консервативного направления, миллионщиком и отцом 14 детей…
Имя этому уникальному явлению русской жизни и русской души – Алексей Сергеевич Суворин. Однажды, подводя итоги своей жизни, он писал Крамскому:
«Я разбираю себя строго в последнее время, — писал Суворин художнику Крамскому, — я хочу в своем уме подвести итоги того, что я такое. Конечно, никто самому себе не судья. Однако никто себя так не знает, как сам же человек. Есть черты дурные, есть черты и хорошие. Дурные все от бесхарактерности, от отсутствия выдержки, от какой-то задней мысли, которая мешает быть вполне искренним... В литературной деятельности я никому не изменял, но моя смелость зависела от атмосферы... Кто поставлен был в такие тиски, как современный журналист, тот едва ли выйдет сух из воды. Провинность я за собой чувствую, как журналист, но если я удостоюсь того, что моя деятельность будет когда-нибудь оценена беспристрастно, то я уверен, что в результате будет плюс. Как издатель я оставлю прекрасное имя. Да, прямо так и говорю. Ни одного пятна. Я издал много, я никого не эксплуатировал, никого не жал, напротив, делал все, что может делать хороший хозяин относительно своих сотрудников и рабочих. Тут судите человека, у которого есть сердце, есть доброта и простота даже. Рабочие типографские, которых больше 200 человек, поставлены в хорошие условия, такие, какие едва ли в какой типографии существуют. Я завел типографскую школу бесплатно, которая отлично идет и которая стоит мне до 3000 в год. Газета дает до 600 тысяч в год, а у меня кроме долгов ничего нет, то есть нет денег. Есть огромное дело, которое выросло до миллионного оборота, но я до сих пор не знал никакого развлечения, никаких наслаждений, кроме труда самого каторжного. Расчетлив я никогда не был, на деньги никогда не смотрел, как на вещь, стоящую внимания...».
Верно, это был человек трудолюбия Третьякова, с той разницей, что первый создал первую русскую галерею, а второй – русскую журналистику.
Феномен Суворина - журналиста и редактора - заключается в том, что ему удалось сделать популярным, востребованным и конкурентоспособным консервативное издание. Проблема «раскрутки» изданий консервативного направления явилась не сейчас. Уже в 19-м веке оные фатально проигрывали изданиям «прогрессивным», в первую очередь, либеральным. На фоне бойких либеральных перьев консервативные газеты и журналы казались тяжеловесными, скучными и… официозными. Суворин создал «Новое время», издание, не уступавшее бойкостью перьев либеральным, стоявшее на охранительных позициях, но в то же время не скатывающееся в бестолковый официоз и сохраняющее остро-критический взгляд на происходящие событий, с той разницей, что критика эта была продиктована русскими национальными интересами.
«Суворин видел, что русская революция поднимается на плечах "бездарных профессоров, непризнанных артистов, несчастных литераторов, студентов, не окончивших курсы… людей с большим самолюбием, но с малыми способностями, с огромными претензиями, но без выдержки и силы на труд", - вспоминал П.И. Соколов. - Он прекрасно понимал тактику левых сил: "Или все, или ничего” — чем хуже народу, тем лучше революции". И стоял за русские начала, за русское по своим стремлениям правительство, против "разбойников" и "разрушителей". Один из немногих, Суворин предчувствовал катастрофу 1917 года, ясно видел тех, кто приготовляет ее сознательно и бессознательно, разоблачал и тех, и других"».
Алексей Сергеевич предчувствовал многое. И сегодня многое из написанного им звучит до боли злободневно. Например, новогодняя статья 1907 года, в которой читаем мы:
«Когда же это кончится? Когда возвратится сознание к русскому, что настала пора упорной умственной и физической работы, что без этого Русь погибнет и распадется? Да неужели погибнет? Вы, конечно, видите, что на Великоросса идут с оружием и дреколием. На него именно идет эта революция. Его именно она хочет поглотить, обессилить и обезволить. Со всех окраин идут крики, что Великоросс ничтожен, что он должен уступить и подчиниться, что его век прошел, его вековые работы уничтожены, его главенство должно разлететься прахом. Окраины поднимают оружие против него и грозят. Он, создавший империю, должен спокойно выслушивать проклятия и угрозы и нести на своем горбу всю эту свалку. Твердый, мужественный, даровитый, государственный, Великоросс считается уже какой-то неважной величиной. С севера кричит финн, желающий образовать финское государство, захватить север России. А я думал, что можно взять у него Выборгскую губернию. Какое право имел Александр I отдавать то, что завоевано было Петром Великим? Поляк кричит о Польше от моря и до моря в то время, когда разбойники революции уничтожают его промышленность к радости немецких фабрикантов и рабочих. Великороссу говорят, что он и не русский. Погодите, господа. Не разом. Орите, пожалуй. Мы это слыхали. Но уничтожить корень русского племени, подчиниться без горячего боя этим наглым крикам, этой разинутой пасти окраин, этого не будет. Великороссия встанет. Она покажет еще независимость и бодрость своей души и заставит уважать себя как государственную, великую, даровитую силу и сплотит нас снова, не уступив ни пяди того, что она приобрела своею кровью, своим вековым тяжелым трудом. Она докажет, что именно в этом корне русского племени вся созидательная и объединительная сила, и она проявится с такой упругой энергией, которой вы еще не знаете. И этот срок ближе, чем вы думаете».
О популярности Суворина-журналиста непреложно свидетельствует тот факт, что две книги его газетных фельетонов на злобу дня, уже практически утративших актуальность на момент издания, раскуплены в несколько дней — невиданный случай для тогдашней книжной торговли!
«Его открытое и серьезное русское лицо не улыбается приторной улыбкой, он не прихорашивается перед вами, не завивает в папильотки своих фраз, - вспоминал о Суворине один из сотрудников. - Он живет лишь затем, чтобы сказать вам горькую правду, которую он умел говорить всегда. И сам он постоянно ждал правдивой себе оценки, честного к своим трудам печатного отношения... Суворин свободен от всякой позы и рисовки. Он "прост, как вычитание целых чисел" (сравнение, может быть, курьезное, но оно удивительно подходит!). Суворин виден весь, и делами своими, и словами он утверждает всегда одно и то же: "Я вот какой: это люблю, это ненавижу, это вот мне нравится, а это я считаю пошлым!" Главным образом, он был истинный патриот своего отечества и любил его, и весь ему отдавался, отстаивал его во всю жизнь от напастей, сражался с его врагами, хранил его высокое достоинство, стоял за русский талант, за самобытность России».
Конечно, Алексей Сергеевич, как и всякий честный русский патриот, имел славу националиста, антисемита и т.д. По-нынешнему говоря, «русского фашиста». Но это ничуть не мешало ему близко дружить с лучшими литераторами своего времени, превосходно разбираться в театральном искусстве, бесконечно им любимом. Довольно сказать, что именно Суворин открыл читающей публике Чехова, и до самой смерти последнего их связывала самая преданная дружба. В 1887 году издательстве Суворина вышел первый сборник Чехова «В сумерках», в последующие 12 лет он выпускал практически все сочинения писателя. Есть версия, что сюжеты для некоторых произведений, к примеру, «Драмы на охоте», Антон Павлович почерпнул из драматической жизни своего друга.
Дело в том, что первая жена Суворина, Анна Ивановна, также журналистка, несмотря на наличие пятерых совместных детей, полюбила другого человека. Кончилось всё страшно. Любовник застрелил несчастную, а затем застрелился сам. Для Алексея Сергеевича это стало тяжёлым потрясением. Однако, уже через два года он, сорокалетний мужчина, сочетался браком с давно влюблённой в него 17-летней девушкой, также Анной Ивановной – одноклассницей и подругой дочери. В этом союзе родились на свет ещё девять детей, однако, старшие дети Суворина так и не смогли принять юную мачеху… Судьба их сложилась столь же трагически, как у матери. Старшая дочь, Александра умерла от диабета в возрасте 27 лет. Покончил с собой 17-летний Владимир, а его брат близнец через год скончался от дифтерита. Единственный продолжатель дела отца, Алексей, известный публицист, участник Ледяного похода, свёл счёты с жизнью в эмиграции. А его 19-летняя дочь погибла в застенках петроградского ЧК…
Надо сказать, что отец Алексея Сергеевича желал, чтобы сын пошёл по его стопам, став военным. И Суворин сперва учился в Михайловском артиллерийском училище. Однако, он оказался не создан для «шагистики»! Его оружием было перо, а его делом – широкое народное просвещение. Поэтому молодой человек сперва стал учителем, а затем – журналистом.
Мудрейшие люди понимали, что русскому народу необходимо просвещение. И не наносное, а своё, русское. Понимали, обсуждали, но лишь немногие брались за осуществление. Да ещё с истинно русским размахом! Подвигом Суворина должно назвать то, что он первым издал в серии «Дешевая библиотека» огромными тиражами Пушкина и других русских классиков, сделав их книги доступными для простого народа, благодаря их дешевизне. Проект этот был некоммерческим, и издатель не только ничего не выручил от реализации Пушкина, но даже остался в убытке. При этом в день выхода книги великого поэта толпа, ринувшись приобретать её, сломала прилавок и мебель в магазине «Нового Времени». Такова была народная жажда просвещения и великого русского слова!
Убытки же не останавливали просветительского размаха издателя. Кроме русской и зарубежной классики Алексей Сергеевич издал «Русский календарь», справочную энциклопедию, в которую вошли сведения из самых разных сфер русской жизни. Другим опытом справочных изданий стали ежегодники «Вся Россия» и «Весь Петербург». Сувориным были выпущены иллюстрированные истории Петра Великого и Екатерины II Брикнера, "Император Александр I", "Император Павел I", "Император Николай I" Шильдера, уникальные художественные издания "Дрезденская галерея", "Лондонская галерея", "Императорский Эрмитаж", Рембрандт, "Историческая портретная галерея" и др. Всего за 40 лет было издано примерно 1600 книг общим тиражом 6,5 млн экземпляров. Недаром профессор А.И. Кирпичников назвал его «Наполеоном русского книжного дела».
Единственный раз, когда «Новое время» оказалось в сложном положение, был связан с делом Дрейфуса. В своей статье Суворин утверждал, что «это борьба еврейства с христианством». В то же время журналист рекомендовал исключить за беспорядки 20 тысяч студентов: «Студенты, не желающие учиться, могут уходить из университета. На их место кандидатов сколько угодно». За это целые институты и университеты объявили Суворину бойкот, а комитет Союза русских писателей требовал предать Суворина «суду чести». Тираж «Нового времени» сократился до 35 тыс. экземпляров. Но Алексей Сергеевич и его издание выстояли против травли «прогрессивной общественности».
Суворин был не только журналистом, но и критиком, писателем, драматургом… Последние ипостаси так и не были оценены должным образом. А ещё выросший с одним Евангелием мальчик стал страстным библиофилом.
«Библиотека – огромная комната, с огромным столом посередине, на котором лежат книги и «так» и корешком кверху: и около них что-то копошится маленькая, почти крошечная старушка, N., - сестра сотрудника Богачева… Она «убирает» библиотеку Алексея Сергеевича, распределяет по классификации и составляет каталог, - вспоминал В.В. Розанов. - Библиотека – великолепна. И огромна, и интересна, - по изданиям, по предметам… Идёшь, и входишь в полусветлую (сзади) комнату… Против дверей сейчас же огромный стол с новинками книг и журналов. Сколько раз скажешь, чем-нибудь заинтересовавшись:
- Алексей Сергеевич, я возьму эту книгу (т. е. в собственность).
- Возьмите, батюшка.Отсюда (из прохода – налево) кабинет, передняя стена которого заменена одним огромным стеклом. Всё-таки от множества книг и вещей в кабинете – в нём полутемно, вернее – недостаточно светло… Множество столиков – всё заставлено чем-то, в большинстве книгами. Книг – множество, они везде – часть громадные фолианты… Огромные портреты – его первой жены, умершей дочери (Коломниной), Шекспира, Пушкина, Тургенева и Толстого… Слева, на половине длины кабинета – всегда пылающий камин. А вон, дальше, и он.
Всегда я его помню собственно в единственной позе: спина колесом и он внимательно ушёл «в стол»… читает или (несколько реже) пишет».
Книги в доме Суворина были всюду, «до потолка». И всякий, кому нужно было сделать справку в том или другом издании, имеющемся в этой библиотеке, мог рассчитывать на гостеприимство хозяина. По воспоминаниям современников, дни приёмов здесь было трудно отделить от случайных визитов, рабочие часы – от отдыха, ибо визитёры являлись в любое время.
«Я считаю особенно грешными только тех, которые ничего не делали, а я целую жизнь работал, как превосходный работник, и думаю, что за это Бог мне кое-что простит», - говорил о себе великий труженик Алексей Сергеевич Суворин. А.Ф. Амфитеатров называл его «человеком мечты». В действительности Алексей Сергеевич был человеком большой Русской мечты и большого Русского дела.
Е. Фёдорова
Русская Стратегия
