История реальная и вымышленная. Механизмы формирования образов

Встреча с епископом Тихоном (Шевкуновым) в Библиотеке иностранной литературы

4 июля 2017 года в Библиотеке иностранной литературы состоялась встреча с наместником московского Сретенского монастыря епископом Егорьевским Тихоном (Шевкуновым), главным редактором портала Православие.Ru. Темой встречи стала фальсификация истории в художественных произведениях и публицистических высказываниях некоторых современных деятелей искусства. Особое внимание было уделено революции 1917 года и тому, как эта тема, а также образ Церкви того времени преподаются в ряде современных СМИ, какие мифы на этот счет активно пропагандируются. Также Владыка Тихон, являющийся секретарем Церковной комиссии по изучению результатов исследования останков, найденных под Екатеринбургом, поделился новыми сведениями касательно ведущегося расследования.

Продолжительность: 2 часа 16 минут.

Стенограмма выступления епископа Егорьевского Тихона

— Дорогие друзья, в первую очередь я бы хотел от всей души поблагодарить вас за приглашение на эту встречу в библиотеку, в которой, к стыду своему, раньше ни разу не бывал. Мы, студенты ВГИКа, в основном ходили в Историческую библиотеку, которая здесь поблизости. Но, конечно же, мы все прекрасно знали об этой библиотеке, о том особом доме, который собирал — и в советское время, и позже, — множество интересных людей. И для меня, действительно, высокая честь быть сегодня здесь вместе с вами и говорить на тему, которая была предложена: история — реальная и вымышленная: механизмы формирования образов.

Мы с вами уже многократно слышали о фальсификациях истории, о том, что историю в своих интересах переиначивают те или иные злокозненные и недобросовестные люди. Это даже стало уже неким шаблоном, но актуальности эта тема не потеряла. Известный французский поэт и замечательный автор множества афоризмов Поль Валери высказывал в своё время удивительные мысли:

«История — это самый опасный продукт, выработанный химией интеллекта. Ее свойства хорошо известны. Она заставляет мечтать, она опьяняет народы, порождает у них ложные воспоминания, растравляет их старые раны, мучает их во время отдыха, вызывает у них манию величия и манию преследования и делает нации желчными, высокомерными, нетерпимыми и тщеславными».

Здесь сидят профессиональные историки. Мне немножко неудобно зачитывать перед ними эти слова, но это действительно так. Речь здесь идёт о ложной истории, об истории, в которой нет правды. Ещё Цицерон говорил о том, что первый закон истории состоит в том, чтобы бояться какой бы то ни было лжи, и затем — не бояться какой бы то ни было правды. Если мы соблюдаем это, пытаемся изо всех наших сил придерживаться правды, какая бы она ни была, то тогда наши занятия историей могут принести громадную пользу.

История — это не школьная учительница, а надзирательница, которая не задаёт уроки, а жёстко спрашивает за их незнание. Я своими словами передаю слова Ключевского. И всякий раз, когда об истории говорят не то, что было на самом деле, это, конечно же, большой грех. По-настоящему большой грех. Был такой английский режиссёр Кен Лох, малоизвестный, но очень шумный в своё время, троцкист. Увлекаясь историей, он говорил вот что: «Важно, чтобы история писалась нами, потому что тот, кто пишет историю, контролирует настоящее». Это циничные, но очень правильные слова. Я бы добавил ещё, что тот, кто пишет историю, формирует будущее. И мне бы и хотелось сегодня поговорить о том, насколько важно нам самим разбираться в том, что нам предлагают в качестве нашей истории, в том числе отечественной.

Ещё перед тем как прийти сюда, мы с моим спутником говорили о том, что наш народ очень доверчив. Доверчив даже до степени инфантилизма. Когда совершилась революция 1917 года, февральский переворот, то Морис Палеолог, который был послом Франции в России, тогда созерцал всё то, что происходило в столице. Он видел просто безумие, когда в Петрограде, который был самой сытой столицей, случилась в каком-то смысле революция сытых. Петроград был самый сытый среди всех других воюющих столиц. Голодала Вена, голодал Берлин, в Англии были карточки, во Франции, как мы читаем у Хемингуэя, тоже были проблемы с продуктами. В Турции было то же самое, а в России были карточки всего лишь на сахар, потому что гнали самогон, и продажу сахара ограничивали. Но все остальное свободно продавалось. Хотя лимоны подорожали. Я слышал, здесь есть журналист газеты «Коммерсант». Так вот, газета «Коммерсантъ» в 1917 году писала: какой ужас, лимоны подорожали, ананасов практически нет. То есть они есть, но их мало. Действительно, ужас.

И вот, в этом сытом городе 23 февраля (8 марта по новому стилю) шли женщины и дети по улицам и громили полные хлеба булочные. Да, чёрный хлеб на какое-то время пропал, потом генерал Хабалов, военный комендант Петрограда, пополнил из запасов чёрный хлеб, но белого было вдоволь. Но люди шли и громили булочные, потому что им сказали: «Хлеба нет». И вот Морис Палеолог сказал удивительные слова: «Я не знаю в мире другого народа, столь внушаемого и доверчивого, как народ русский».

Епископ Егорьевский Тихон (Шевкунов)

Поэтому у нас, при нашем некоем инфантилизме и нашем подростковом негативизме, необычайно важно самим доискиваться до правды нашей истории. Особым образом формируют историю (а значит, и наше настоящее и будущее) художники. И с них поэтому спрос. Все знают слова «поэт в России больше, чем поэт». «Творец» — иногда высокопарно называют художника, но ведь это действительно так! Художник, поэт, кинематографист творят образ настоящего и образ будущего, которые воспринимаются этим самым доверчивым, по словам Палеолога, народом в мире. Ответственность тут громадная. Конечно, творчество — это высокий Божественный дар.

Все православные христиане, сидящие здесь, знают начальные слова Символа веры: «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли». А в греческом языке это звучит немножко по-другому. Творец — это поэт по-гречески, и в этом языке эти слова звучат так: «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Поэта неба и земли».

Удивительные слова... С поэта поэтому больший спрос. И поэтому мы, несмотря ни на какие заслуги, чины, звания и уважение, всё же должны доискиваться до правды, в том числе в словах тех, кому особым образом доверяет наш народ, — художников.

Недавно в журнале «Звезда», а затем на сайте «Эхо Москвы» было опубликовано интервью известного режиссёра Александра Николаевича Сокурова, где он значительное место уделил истории Церкви. Я бы не стал комментировать, а тем более дискутировать на темы, предлагаемые Александром Николаевичем, но всё же считаю это необходимым сделать, потому что это касается особого периода в истории нашей страны и в истории Церкви. Скажу сразу, я очень позитивно отношусь к критике Церкви. Считаю, что даже несправедливая, с моей точки зрения, критика всё равно полезна и важна. Она всегда бодрит, даёт возможность посмотреть на себя без умиления и критически. Я никогда, ни разу не пытался оспаривать какую-либо критику в сторону Церкви. Любая критика, повторяю ещё раз, полезна.

Но когда утверждения касаются уже не нас, сегодняшних, ситуация уже другая. Нас можно критиковать сколько угодно. Мы действительно бываем разными, в том числе не соответствующими высокому призванию священника. Мы выслушиваем это со смирением и с пониманием того, что пусть не в таких в огромных масштабах, но основания для такой критики всё-таки есть. Но когда речь идёт о нашей истории, тем более об истории столетней давности, когда Русская Церковь дала целый сонм новомучеников, причем не только России и не только Русской Церкви, но всему христианскому миру, — тогда трактовка этих событий совершенно особая. Вот здесь, как мне кажется, надо постараться расставить точки над i.

Вот что говорит в своём интервью Александр Николаевич Сокуров. Вот как он формирует образ Церкви тогдашней, а мы уже в своём сознании проецируем её вообще на Церковь, на Церковь сегодняшнюю и на Церковь будущего, будущих времён.

Александр Николаевич Сокуров

Итак, большая цитата из интервью:

«В Российской империи Церкви вообще ничего не принадлежало. Всё было собственностью государства. Вы, наверное, обращали внимание на заброшенные, но не разрушенные церкви во многих сёлах, малых городах. Таких по всей стране огромное количество. Когда-то богатый селянин или помещик построил церковь за свой счёт и сдал её «на баланс государства». Изредка храмы строились на государственные деньги. Церковь оформлялась как приход, и священнику назначалась зарплата из госбюджета. Строились такие церкви почти всегда на частные деньги.

Как только начались революционные события, и большевики захватили банки, они первым делом отделили церковь от государства. Денег и без того было мало. И священники перестали получать зарплату. Помыкавшись месяц-другой, они забирали свои семьи, закрывали храмы и уезжали в города. Занимались торговлей, устраивались на работу. А храм оставался на разграбление селу. У народа не было особого отношения к храмам. Их разбирали, грабили, жгли. К слову, о нашем обществе: люди, которые молились, умилялись, плакали перед иконами, лбы разбивали, отмечали религиозные праздники — позже ходили и грабили это всё, жгли, воровали, загаживали. Тот же самый народ. Потом советская власть приспосабливала некоторые из храмов для своих нужд. Большевики взрывали только крупные, знаковые церкви.

Поэтому разговоры о том, что мы возвращаем Церкви то, что ей принадлежит, — далеки от правды. У Церкви не было своего имущества. Когда началась революция 1917 года, миллионы людей обрушились на Церковь, потому что в глазах православных людей Церковь и николаевская Россия были одним целым. Священный Синод участвовал в управлении страной, благословил вступление России в Первую мировую войну, благословлял расстрелы рабочих, когда начались первые бунты в Сибири, и так далее. Священный Синод ни разу не заявлял, что убивать нельзя и надо поступить по-христиански. Поэтому в представлении населения это была одна, попросту говоря, компания. Поэтому в течение нескольких месяцев продолжалось «триумфальное шествие советской власти». Страна полностью отошла от монархического режима. Церковь, которая могла бы быть посредником в гражданской войне, — им не стала».

Оставим пока в покое вопрос о зарплатах священников, хотя он здесь стоит на одном из первых мест. Об этом мы ещё потом скажем. Вернёмся к главному. Александр Николаевич утверждает, что храмы закрывались, священники удалялись в города, а церкви рушились самими крестьянами. Но дело в том, что деревенские церкви, как правило, строились самой   же крестьянской общиной. Действительно, иногда их строили помещики, но в основном, в подавляющем большинстве, церкви в деревнях строились общинами, в которую входил и сам священник. И принадлежала эта общинная церковь не государству, а общине. Была так называемая церковная собственность, о которой мы специально скажем. И, конечно, никакому государству эти церкви не принадлежали.

Как храмы разоряли? Действительно, были случаи, когда крестьяне, особенно самая беднота, люмпены, участвовали в разрушении храмов. Но и это было нетипично. Вот несколько примеров, как их грабили:

«Забравшись в храм под предводительством Дыбенки, красноармейцы вместе с приехавшими с ними любовницами ходили по храму в шапках, курили, ругали скверно-матерно Иисуса Христа и Матерь Божию, похитили антиминс, занавес от Царских врат, разорвав его на части, церковные одежды, подризники, платки для утирания губ причащающихся, опрокинули Престол, пронзили штыком икону Спасителя. После ухода бесчинствовавшего отряда в одном из притворов храма были обнаружены экскременты».

Иван Владимиров. Реквизиция церковного имущества в Петрограде

Это Юг России, из отчёта особой комиссии при генерале Деникине, 1919-й год. А вот север России, Печёрский край. Командующий Печёрским краем у красных доносил, что

«священник Спасский произносит проповеди против Советской власти, называя ее властью грабительской. Арестовав священника Спасского, я с отрядом отправился далее. В пути был произведен допрос священнику Спасскому, который подтвердил свое выступление в церкви, но уклонился и сказал, что это только было сказано по отношению местного Усть-Немского волостного совета. Заседание совместно с членами Усть-Сысольской Чрезвычайной комиссии решило: приговорить священника Спасского к расстрелу, каковое постановление и было немедленно приведено в исполнение».

Местные крестьяне рассказали дочери о. Димитрия о его последних днях:

«Они (красноармейцы — ред.) все время били его нагайками. И пока везли на пароходе, все время били за то, что он не отрекся от веры Христовой, а их называл слугами сатаны. Пароход остановили под утро на безлюдном месте. На опушке леса велели батюшке выкопать себе могилу. Да, видать, не глубоко смог он выкопать... Когда расстреляли его и забросали песком яму, дождь, ливший целый день, размыл песок, и кисть руки его торчала из могилы, как будто и мертвый он проклинал их».

Таких примеров, к нашему ужасу, можно привести множество, все это творил наш народ. Но совсем не те самые крестьяне, о которых пишет Александр Николаевич. Люмпен-пролетариат крестьянский — да, отчасти, но только отчасти. 27 сентября 1918 года при занятии Печёрского уезда арестовали настоятеля Никольского собора отца Анфала Суровцева. Как писали архангельские газеты,

«настоятель Усть-Цилемского собора отец Анфал Суровцев претерпел от большевиков мученическую смерть: захваченному в конце сентября отцу Анфалу Суровцеву сначала причинили невыразимые страдания, так как целых 10 дней его били нещадно плетьми, потом постепенно отрезали нос, уши, вырвали язык, застрелили на борту парохода и сбросили в реку».

А в рапорте о жертвах красного террора среди лиц духовного звания Печорского уезда настоятеля Усть-Цилемского соборного прихода отца Иоанна Серебренникова, например, говорится, что

«священник Бакуринского прихода на Печоре отец Иосиф Распутин был схвачен красноармейцами, увезен в Ижму и там, привязанный к телеграфному столбу, — расстрелян. Несмотря на мольбы жителей, его не дозволили похоронить. Труп священника был обглодан собаками. О. Иосиф прослужил в этом приходе 23 года, за мягкость и кротость характера был особенно уважаем прихожанами...»

А может быть, в родной для Александра Николаевича Сибири всё было как-то по-другому? Нет, всё было то же самое. По воспоминаниям игумена Евгения Краснопёрова, бывшего насельника Вознесенского монастыря, во время революции на территории храма за один раз было расстреляно 30 монахов. Сами большевики пишут в своих сводках, что реквизиция храмов осуществлялась без всяких законных мотивов. Рассмотрение вопросов, связанных с открытием и закрытием храмов, было в функции райисполкомов и горсоветов. О том, как происходили закрытия храмов, можно узнать из заявления верующих граждан села Введенщина Иркутского района, направленного в Иркутский горсовет:

«1/IV-35 года нашим сельским активом от граждан села Введенщина было созвано общее собрание граждан села, на котором стоял вопрос о закрытии местной церкви. Собрание протекало в извращенном виде, т.е. молящимся не давали выступить, а которые выступали, были всяко осмеяны сельским активом. Собрание умышленно было затянуто до 12 часов ночи, когда большинство граждан разошлись по домам, тогда они поставили вопрос на голосование. Голосование проходило также в явно извращенном виде, т.е. при подсчете голосов голоса верующих умышленно пропускали, и в результате такого голосования они постановили закрыть церковь. Мы, молящиеся граждане села, считаем, что собрание проходило в извращенном виде, просим Вас назначить вторичное собрание и прислать своего представителя. Или разрешить, чтобы открыть церковь. Просим не отказать нашей просьбе».

Очень странно выглядит ещё одно утверждение Александра Николаевича Сокурова о том, что большевики взрывали только крупные, знаковые церкви. Это было совершенно не так. Например, в трёх районах Владимирской области было взорвано и разрушено 110 сельских храмов. А вообще из нескольких десятков тысяч разрушенных дореволюционных храмов большая часть были именно сельскими. Поэтому заявление о том, что большевики взрывали только крупные, знаковые храмы, просто совершенно нелепо.

Репрессиям в 1920-30-е годы было подвергнуто более 200 церковнослужителей родной для Александра Николаевича Иркутской области. И это люди, которые как раз не ушли из своих храмов, а оставались там до конца, до расстрела. Апогей террора пришелся на 1937–1938 годы, когда был расстрелян каждый второй священнослужитель в Иркутской области. И эти священники до тюрьмы, до пыток и смерти оставались верующими людьми. Да, некоторые оставляли служение, но просто потому, что негде было уже служить. Вот пример протоиерея Михаила Окоповича. ОГПУ не раз вызывало его, предлагая оставить сан и стать осведомителем. Он категорически отказывался от этого. В 1925 году его арестовали, приговорили к трём годам в Соловках. В 1933 году последовал новый срок — 10 лет. В 1938 году его судили ещё раз и расстреляли в Соловках.

Это типичная судьба русского священника. Конечно, были отступники, но их было абсолютное меньшинство. А вот как держали себя на допросах эти не сбежавшие в города, не оставившие своих прихожан и не занявшиеся торговлей, как пишет Александр Николаевич, священники. Священник Фёдор Фёдорович Верномудров служил в церкви Тихвинской иконы Божией Матери там же, в той же Иркутской губернии, в Иркутской епархии (я специально брал сведения оттуда же). В апреле 1931-го года вот что он говорил на допросе, после которого сразу же был осуждён.

«Воспитан я был в религиозном духе, в любви к отечеству, государю и русскому народу, и в своей общественно-политической деятельности я до последних дней внушал эту любовь к отечеству, государю и всему русскому народу. Я до последнего времени считаю, что виновниками гибели Великой Руси, упадка нравственности, междоусобной вражды является революция и те люди, которым чужды тысячелетние устои Великой Руси и русского народа. Советская власть, как власть антихристианская, чужда запросам русского народа. Насилие с ее стороны в отношении коллективизации, преследование религии, разрушение церквей, ликвидация кулачества ведет не к величию страны, а к ее обнищанию и гибели. Русский народ привык к свободному труду. Трудился для себя и давал пользу государству. Советская власть этих тружеников раскулачила, принудительно их сослала, в их дома вселила людей, которые всю свою жизнь были лодырями. Загнали насильно этих людей в колхозы, от которых в конечном итоге, как мы видим, никакой пользы государству нет. Свои убеждения я выражал на общественных собраниях, в церквах, во время произношения проповедей».

Отца Фёдора Верномудрова много раз арестовывали, ссылали на Соловки и Колыму. Наконец в 1938-м году его и двух его сыновей, Владимира и Святослава, расстреляли в Иркутске на полигоне «Пивовариха».

Александр Николаевич почему-то крайне пренебрежительно говорит о николаевской России. Как в советское время, так зачастую и сейчас о дореволюционной России говорят как о государстве отсталом и никуда не годном, с безграмотным населением. Но вот ещё в советское время по-настоящему думающие люди, задавали себе вопросы, крайне опасные в то время. Вот наш замечательный писатель Владимир Солоухин писал, что если Россия была такой отсталой, то откуда взялись шесть миллионов семей раскулаченных? Шесть миллионов семей, а в каждой кулацкой семье (то есть в семье просто крепких крестьян) — много детей, родители, супруга. В среднем десять человек, а это шестьдесят миллионов только из крепких крестьянских семей. Около 30% было кулаков среди крестьян, около 40-45% было середняков и только 15-20% бедняков. Правильно я говорю? Чуть побольше было середняков? Тут сегодня сидят историки, мне очень повезло, я могу к ним обращаться и получать совершенно точные сведения.

Но, может быть, жители городов были настроены уже по-другому. Конечно, в значительной степени рабочие были уже эмансипированы во многих отношениях. Но мы знаем, если смотреть объективно, — и в Петрограде, и в Москве, и в других промышленных городах рабочие выступали против закрытия храмов. Например, знаменитые волнения в марте 1922-го года в Шуе, когда практически всё взрослое население вышло на защиту храмов и было безжалостно расстреляно. То же самое происходило в Центральном Черноземье, в Поволжье и в Сибири.

«Когда началась революция 1917 года, миллионы людей обрушились на Церковь, потому что в глазах православных людей Церковь и николаевская Россия были одним целым».

Николаевская Россия, на всякий случай, к 1917 году была четвёртой-пятой экономикой в мире: США, Англия, Германия, а 4-ое и 5-ое место делили Франция и Россия. По темпам роста экономического производства мы были на первом месте, как сейчас Китай. Но эти цифры вы все можете посмотреть сами, они в свободном доступе. В сельском хозяйстве были совершенно колоссальные успехи. Самая протяжённая в мире железная дорога — Транссибирская магистраль, военная промышленность того времени, и т.д.

Теперь скажу о «безграмотной России». В 1920 году Наркомпрос провёл, как бы мы сейчас сказали, тестирование подростков с 10 до 16 лет на предмет их грамотности. 86% (и это 1920 год, разгар гражданской войны!) подростков оказались грамотными, с начальным образованием. Почему это стало возможным в «неграмотной России»? Потому что до 1908 года не было закона о всеобщем начальном образовании, но уже претворялась в жизнь программа всеобщего начального образования. Это с 1918 по 1920 год уже были очень большие проблемы в школах, но все равно, 86% детей от 10 лет уже имели начальное образование. Что преподавалось там, в этих церковно-приходских школах, кроме Закона Божьего, что само по себе замечательно, с моей церковной точки зрения? Письмо, счёт, чтение, гимнастика, природоведение, история (Александр III стал вводить).

В 1912-1913 годах в России находился французский журналист, экономист Эдмонд Терри. Тогда Россия брала очень много кредитов во Франции, и предполагала брать ещё и ещё. Франция была нашим главным кредитором. И французские банки послали Эдмонда Терри с группой людей, для того чтобы выяснить, что происходит в России и насколько можно кредитовать эту страну. И вот Эдмонд Терри пишет в своём заключении, что «если дела европейских наций будут с 1912 по 1950 года идти так же, как они шли с 1900 по 1912, Россия к середине текущего века будет господствовать над Европой как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении».

Так что не всё было так плохо в этой самой царской России. Не всё было так ужасно. Не всё было так хрестоматийно по-советски или по-антисоветски.

Александр Николаевич говорит далее, что «Священный Синод участвовал в управлении страной». Где Священный Синод участвовал в управлении страной? Хоть один пример можно привести? Ну, разве что тот случай, когда митрополит Филарет 1860-61 годах участвовал в написании документа об освобождении крестьян.

«Священный Синод благословлял вступление России в Первую Мировую войну».

Действительно, это было сложнейшее время. России объявила войну Германия, и был совершенно колоссальный подъём всех слоёв общества. Император Николай II сделал всё, чтобы войны не было. Он писал и своему родственнику Вильгельму, и вёл переговоры с англичанами, он делал всё, чтобы войны не было. Но не получилось, война началась. И патриотический подъём был, действительно, колоссальный. И аристократия, и интеллигенция, и купечество, и даже оппозиция — все испытали прилив патриотизма и долго ещё грезили всякого рода идеями, что получит Россия, в том числе и такие либералы, как Милюков. Церковь, конечно, благословила свой народ на защиту Отечества.

«…Благословлял расстрелы рабочих, когда начались первые бунты в Сибири, и так далее».

Какие расстрелы рабочих благословлял Священный Синод?! Даже близко не было такого! Никаких документов, никаких свидетельств об этом быть не может.

«Священный Синод ни разу не заявлял, что убивать нельзя и надо поступить по-христиански. Поэтому в представлении населения это была одна, попросту говоря, компания… Церковь, которая могла бы быть посредником в гражданской войне, — им не стала».

Но Собор 1917-1918 года ежемесячно говорил, взывал, публиковал воззвания о прекращении внутренней смуты. Эти тексты общедоступны и известны сейчас даже в школах. Вот цитата из послания Патриарха Тихона:

«Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним: ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чем неповинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных только разве в том, что честно исполняли свой долг перед родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному. И все это совершается не только под покровом ночной темноты, но и вьявь при дневном свете, с неслыханною доселе дерзостию и беспощадной жестокостию, без всякого суда и с попранием всякого права и законности, — совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей отчизны: и в столицах, и на отдаленных окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Севастополе и пр.)».

Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси

А вот что касается обличения:

«Опомнитесь, безумцы, — пишет в своём послании патриарх Тихон, — прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной».

Все это не печаталось в газетах, но зачитывалось во всех храмах Русской Православной Церкви, и зачитывалось неоднократно.

И ещё послание:

«К тебе же, обольщенный, несчастный русский народ, сердце мое горит жалостью до смерти… Все мы — братья, и у всех нас одна мать — родная Русская земля, и все мы чада одного Отца Небесного, Которого молим: ‟Отче наш, остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…”

Взываю ко всем вам, архипастыри, пастыри, сыны мои и дщери о Христе: спешите с проповедью покаяния, с призывом к прекращению братоубийственных распрей и раздоров, с призывом к миру, тишине, к труду, любви и единению».

Это ли утверждает Александр Николаевич Сокуров, когда говорит, что Священный Синод ни разу не заявлял, что убивать нельзя, что надо поступать по-христиански? Разве Священный Синод не призывал к христианской жизни, миру и братолюбию? Знаменита анафема патриарха Тихона, которую называют анафемой советской власти. О ней особый разговор, но за это он, в том числе, поплатился тюрьмой. Возможно, даже был убит. Есть такая версия.

Александр Николаевич так повествует дальше о следующих событиях:

«Как только начались революционные события, и большевики захватили банки, они первым делом отделили церковь от государства. Денег и без того было мало. И священники перестали получать зарплату. Помыкавшись месяц-другой, они забирали свои семьи, закрывали храмы и уезжали в города. Занимались торговлей, устраивались на работу».

Но о какой работе в городах тогда вообще может идти речь!? Голод тогда царил в городах. В деревне ещё как-то можно было жить. А что касается городов — там был тотальный голод с 1918 года. В Петрограде в январе и феврале 1918 года дневной паёк составлял сто грамм хлеба, а уже в апреле составлял 50 грамм. И туда стремились священники? Которые, кроме всего прочего, из-за своего социального положения, были первыми кандидатами в заложники.

Такие утверждения Александра Николаевича наталкивают на мысль о том, что он изучал историю по произведениям Ильфа и Петрова, но это совсем не так. Сокуров закончил исторический факультет Горьковского Государственного Университета. А главный редактор «Эха Москвы», который опубликовал это интервью, тоже закончил исторический факультет Московского Педагогического Университета (тогда — института) и 20 лет преподавал историю детям. Я без комментариев просто сообщаю эти сведения. Хотя мне как-то даже неловко. Все-таки они профессиональные историки, а я кто? Так, поп-киношник.

Ещё одно удивительное утверждение мы слышим в этом интервью от историка и режиссёра Сокурова: что священнику назначалась зарплата из госбюджета, а после отделения Церкви от государства священники перестали получать эту зарплату.

Но в Российской Империи в то время какую-то зарплату получали лишь военные и морские священники. Обычные же священники зарплату практически не получали, лишь некоторые из них. В основном в деревнях они содержались общиной, в городах — своим приходом. Очень небольшие деньги выделял священникам Синод. А из государственной казны выплаты в среднем по духовенству на месяц составляли 67 копеек, и то, если разделить между получавшими, не получавшими, морскими священниками, военными священниками и прочими. На эти деньги можно было купить лишь два килограмма мяса, и все.

Снова перейдём к интервью.

«В Российской империи Церкви вообще ничего не принадлежало. Всё было собственностью государства… Поэтому разговоры о том, что мы возвращаем Церкви то, что ей принадлежит, — далеки от правды. У Церкви не было своего имущества».

Александр Николаевич повторяет это настойчиво, и люди начинают в это верить, потому что он знаменитый и уважаемый человек. Но десятый том свода законов Российской Империи, книга вторая, говорит, что имущество Церкви является не государственным имуществом. К церковному имуществу принадлежит имущество монастырское, архиерейские дома. Говорится и про землю, принадлежащую церквям, монастырям, архиерейским домам, про движимое и недвижимое церковное имущество. Я готов признать, что может быть, свод законов Российской Империи не изучали в Государственном Университете, на историческом факультете, в городе Горьком. Но декрет об отделении Церкви от государства изучали, сто процентов. И там чёрным по белому написано, что никакие церковные, религиозные общества не имеют права владеть собственностью и что вся церковная собственность переходит государству. Всё имущество церковных, религиозных обществ в пункте тринадцатом декрета объявляется народным достоянием.

Особенно тяжело комментировать следующее слова Александра Николаевича Сокурова:

«У народа не было особого отношения к храмам. Их разбирали, грабили, жгли. К слову, о нашем обществе: люди, которые молились, умилялись, плакали перед иконами, лбы разбивали, отмечали религиозные праздники — позже ходили и грабили это всё, жгли, воровали, загаживали. Тот же самый народ».

Но вы слышали от меня сегодня, кто грабил храмы. Это были профессиональные террористы-революционеры, которые захватили власть.

В 1937 году была проведена знаменитая перепись населения. И одним из пунктов этой переписи было отношение к вере. Это был 1937 год, когда лишь за упоминание дедушки-священника могли человека репрессировать. Перепись проходила по месту жительства. Это было одно из обязательных условий. Так вот, 56 % населения, того самого населения, о котором рассуждает Александр Николаевич, указали себя как верующих, несмотря ни на какие опасности. Причём эта цифра, возможно, даже наверняка, занижена. Потому что, например, в воспоминаниях Краснова-Левитина пишется, как к нему пришли переписчики, и он говорит: «Я верующий». А они пишут — атеист. И только когда он настоял на том, чтобы они записали его как верующего, заявив, что иначе он не подпишет лист, переписчики были вынуждены так сделать.

Александр Николаевич говорит:

«Ненавидеть и зверски истязать друг друга могут только русские, это характер русского человека. Это чрезвычайно порочная предрасположенность, наследственная. Она формировалась постепенно. Способность выделить главного козла в стаде и идти за ним».

Но где же здесь эта способность? 56% населения говорят совершенно противоположное в важнейшем вопросе, который ставился перед ними.

«Ненавидеть и истязать друг друга могут только русские, это характер русского человека, порочная наследственность». Подождите: а англичане, американцы, испанцы, французы в своих гражданских войнах — они что, осыпали друг друга лепестками роз, ходили в хороводах?

Александр Николаевич пишет, что противостоять такому наследственно порочному народу должны интеллектуалы, именно они должны управлять страной. Не будем называть те замечательные имена уже покойных людей, которых он предлагает в руководители страны. Но далеко не всякий творческий человек способен выполнять руководящую работу, так же как далеко не всякая кухарка может управлять государством. 72 года назад наш народ самым жестким образом пресек творческий путь руководителя крупнейшей на тот момент европейской державы и по совместительству — венского живописца. Надо сказать, неплохого живописца, если посмотреть работы. Так что далеко не всякий художник способен на добро и нормальное управление страной.

В программе «Особое мнение» Александр Николаевич тоже поднял два вопроса. Он сделал своеобразный исторический экскурс, создал некие образы, а потом переходит к сегодняшнему дню:

«Современное государство сделало религию фактом политической жизни — это большое преступление современного государства. Они допустили религию в политику».

Хотелось бы узнать, где? Вот где религия допущена в политику? И как это проявляется? По Уставу Русской Православной Церкви, священнослужителям запрещено участвовать в политике, избираться в государственные органы власти. Запрещено. В 1980-е годы священники избирались в Верховный Совет, была такая ситуация. Потом на церковном Соборе был наложен категорический запрет на подобного рода политическую деятельность.

«Когда мы допускаем религиозных людей, — продолжает Александр Николаевич, — к государственной структуре России, — мы порождаем начало беды для всей страны. Это свидетельство просто не каких-то там космических противоречий, а просто глупости, отсутствия мудрости государственной у тех людей, кто работает в государственном аппарате, на высших уровнях государственного аппарата, совершать такую страшную ошибку. Эта страшная ошибка, которая может привести к обстоятельствам абсолютно необратимым».

Я не буду говорить о статистике, что 85% населения у нас признают себя православными. Но ведь и реально верующих людей у нас очень немало, и в первую очередь среди интеллигенции. Как говорил старец Силуан, в последние времена именно образованные люди будут приходить к вере. И что? Вот здесь сидят несколько руководителей, государственные чиновники, которые являются православными людьми. И что с ними делать? Исключить? Запретить? Это сегрегация! Та конструкция государственного управления, которую предлагает Александр Николаевич, является сегрегационной и дискриминационной. Это скорее принадлежность тоталитарного государства, существует лишь в специфических странах. А в России модель сотрудничества — кооперационная, и в ее рамках государство полное право имеет взять в чиновники религиозного или не религиозного человека.

Александр Николаевич возражает даже против традиционного приветствия православных людей: трижды поцеловаться по старому дедовскому обычаю. Люди приветствуют друг друга и считают, что это допустимо.

«Не надо встречать их поцелуями, лобзать руки, когда к нему в облачении в кабинет войдут. У священников — паспорта граждан Российской Федерации. Единственная законодательно позволенная форма общения губернатора с ними — это разговор как с гражданами. Церковь отделена от государства. Если губернатор будет следовать Конституционному праву, если у него есть далеко идущие амбициозные планы, он не будет переступать через себя и идти на сговор».

Какой сговор, если люди поприветствовали друг друга так, как это было принято столетия назад? Ну, и наконец, много говорит Александр Николаевич об Исаакиевском соборе. Это сложная тема, не хочу о ней говорить, но он утверждает, что Исаакиевский собор отнимают, и из бюджета города по-прежнему будут тратиться огромные деньги на его содержание.

Но говорили уже много раз, что не отбирают, он остается в собственности города. Множество раз говорили — и Святейший Патриарх, и представители города. Патриарх специально интервью дал, которое было размножено во всех средствах массовой информации, я имею в виду в информационных агентствах, что Церковь полностью берет на себя содержание, включая реставрацию собора. Но опять Александр Николаевич почему-то утверждает, что из госбюджета по-прежнему будут тратиться огромные деньги на его содержание.

Но заключить свое выступление мне хотелось бы все-таки теми словами Александра Николаевича, с которыми я не могу не согласиться:

«Мы, люди из среды гуманитарной, я таковым себя считаю, или среды университетской, — мы не можем стоять на позиции иной, чем защиты государства и защиты гуманитарности в стране. У нас нет других оснований, мы другого не умеем. Наша задача — только чтобы осуществлялась просвещенность и осуществлялось образование».

Вот это замечательные, правильные слова. Таковы, действительно, наши задачи. Но самое главное, что исполнять все это мы должны, не забывая обо всем вам известных словах, значимых особенно в стенах этой библиотеки, словах всем вам известного человека: «Жить не по лжи».

Я рассчитывал говорить сегодня о другой теме, но это интервью, растиражированное и ставшее уже достаточно известным, все-таки заставило меня дискуссионно отнестись к тому, о чем говорил мой коллега по Президентскому Совету по культуре Александр Николаевич Сокуров.

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ

Епископ Егорьевский Тихон (Шевкунов)

— Расскажите, пожалуйста, о результатах экспертизы по Екатеринбургским останкам.

— Еще раз повторю: сейчас идет следствие. Новое следствие началось в 2015 году. Оно перепроверяет следствие прежнее и проводит новые следственные эксперименты, в том числе и экспертизы. Здесь среди нас сидит человек, который, как и я, является экспертом в этой следственной группе. Действительно, экспертиза вызывает огромный интерес. Но по существующему законодательству эксперты не имеют права оглашать результаты экспертиз до завершения следствия. Они дали соответствующую подписку. В порядке исключения и понимая громадный интерес в обществе к этой теме, мы недавно, по благословению Святейшего Патриарха, обратились в Следственный комитет с просьбой публиковать результаты тех экспертиз, которые уже завершены. И некоторое время назад мы получили такое разрешение.

Я попросил двух историков, не занимающихся сейчас профессионально историей в учебных заведениях, но получивших историческое образование, быть интервьюерами у этих экспертов. Эти люди давно занимаются данной темой и стоят на очень жестких позициях по непризнанию «Екатеринбургских останков» — это Леонид Болотин и Анатолий Степанов, и вот они сейчас и берут интервью у этих экспертов. Первое интервью опубликовано на днях на нашем портале Православие.Ru. Интервью будут публиковаться и дальше, как и дискуссии по ним. В них будут участвовать не только эксперты из следственной группы, но и общественные, скажем так, эксперты. Люди, которые хотят профессионально и доказательно, здесь я бы хотел подчеркнуть — профессионально и доказательно, — высказать свое мнение. Ведь разница взглядов на сегодняшний день велика. Есть церковные историки, которые не признают «Екатеринбургские останки». Есть историки, которые говорят, что да, мы уже убедились, что это останки Царской Семьи, в том числе это многие члены Русской Православной Зарубежной Церкви, архиереи. Многие архиереи их не признают.

Прежнее следствие было проведено с огромными трудозатратами и, я бы сказал, мужеством. Я ни в коем случае не хочу бросить камень в прежнего следователя. Однако было немало проблем, которые так и остались проблемами, в том числе — процессуального характера. Об этом еще в 1998 году говорил нынешний глава Следственного комитета Александр Иванович Бастрыкин. Тогда он был еще просто юристом, университетским профессором и, кажется, сотрудником прокуратуры. И он, изучая само следствие, говорил, что ни один суд не признает правоту следствия, поскольку было допущено слишком много процессуальных нарушений.

Вот именно из-за этого Церковь и обращалась с просьбами к государству дать возможность участвовать в следствии, участвовать в экспертизах. Конечно, под надзором Следственного комитета, для того чтобы мы, обладая глубокими знаниями и очень заинтересованно относясь к этой теме, могли бы, может быть, что-то подсказать, может быть, вместе что-то сделать. Такая возможность нам была дана.

Когда закончится следствие, я сказать не могу — слишком много открывается новых обстоятельств, в том числе и новых документов. Вот здесь сидят историки, я вам скажу, что мы обнаружили совершенно фантастические документы. Я думаю, вы не знаете о свидетельстве Ермакова, что был приказ Свердлова о расстреле Николая II. Действительно, был такой приказ. Мы его увидели в показаниях Ермакова. Ну, и так далее.

То есть обнаружено очень много интереснейших фактов, в том числе и фактов экспертиз. Например, проведена крайне важная почвоведческая экспертиза. Если это было болото, в котором захоронены екатеринбургские останки, то тела должны были задубеть и остаться, условно говоря, мумифицированными. Если это был ручей, протекающий через глинистую почву, то в таком случае разрушается телесная часть, а остаются кости. При прежнем следствии не была проведена баллистическая экспертиза, а сейчас провели очень интересную стоматологическую экспертизу. Антропологическая экспертиза прежним следствием была проведена, с моей точки зрения, недостаточно полно, а сейчас мы привлекли Институт антропологии.

У нас нет каких-то жестких временных рамок, сроков: вот к такому-то времени надо обязательно все закончить, и Святейший Патриарх об этом говорил. Мы должны выслушать все аргументы и представить на суд Церкви — не только архиереев, не только духовенства, но на суд всей Церкви — все аргументы и той и другой стороны для того, чтобы нам уже безошибочно понять, кому принадлежат найденные под Екатеринбургом останки.

Очень интересная тема, мы параллельно снимаем фильм и, надеюсь, представим его зрителям и на телевидении, и на дисках, где эксперты и дискутирующие с ними специалисты будут рассказывать об этой теме. Так что спасибо за очень интересный вопрос.

— Здравствуйте, владыка, спасибо за эту встречу, меня зовут Андрей, я из Подмосковья. Вопрос такой: в 1937 году, как и многие храмы, был взорван Покровский храм в Нахабино, построенный в XVI веке. Но, к сожалению, он не попал в программу по восстановлению порушенных церквей, которая действует в областной епархии и которой руководит владыка Ювеналий, из-за того, что от храма не осталось ни одного кирпичика, всё было разрушено вплоть до основания. Хотел бы вас спросить, может быть, можно получить какую-то поддержку, помощь, потому что мы не попали в программу, а своими силами приходу очень тяжело построить каменный храм. У нас есть деревянный.

— Спасибо большое. Вы знаете, я считаю, что пора нам самим восстанавливать свои храмы. Что мы все время клянчим у государства. Да, сразу после падения советской власти государство говорило: «Да-да, государство виновато», — хотя и государство уже было структурно, административно иным, — но восстановило храм Христа Спасителя. Помимо государства, в этом участвовали благотворители и прочие. Но сейчас мы должны это делать сами, мы должны находить сами средства. Мы сейчас подняли новый храм в Сретенском монастыре, и самый большой взнос внесли мы сами. Братия монастыря. И после этого мы уже могли обращаться к нашим друзьям и знакомым для того, чтобы те помогали. Не торопитесь. Может быть, будет другая программа. Владыка Ювеналий это знает, он мудрый архипастырь, он знает, какие храмы восстанавливать в первую очередь. Потерпите немножко.

— Здравствуйте. Спасибо большое за предоставленную пищу для размышлений. Меня зовут Антон, я студент Московского педагогического государственного университета. Судя по вашей информации, те преступления и зверства, которые творились над Русской Православной Церковью в начале ХХ века, делались руками 15-20, возможно, процентов населения — т.е. тотальным меньшинством, если я правильно понял, которое взяло в свои руки власть. Вопрос такой: в отношении к Русской Православной Церкви действия советской власти можно назвать преступными или нет?

— Вы знаете, Патриарх Тихон об этом всё сказал. Вот я читал сейчас… Он сказал это, будучи современником этих событий. Он называл большевиков преступниками. Он называл их, извините, антихристами. Мы только что об этом читали. Конечно же, это были преступления. Преступления против России, преступления против Бога и людей. То, что маленькая кучка захватывает власть, — что в этом нового? Ничего нового: всегда именно так и происходит. А народ — народ безмолвствует, как мы знаем из русской классики. Поэтому удивляться здесь не приходится, мы знаем о роли личности в истории, мы изучали, особенно в советское время, роль народа в истории. Конечно, это были страшные и ужасные преступления. Другое дело, и это особая тема, — февраль 1917 года. Когда та же самая кучка заговорщиков, революционеров, — но это были не пролетарии и не Ленин, который, как вы знаете из истории, был в то время в Цюрихе и не помышлял о революции, и не Троцкий, который на нас свалился как снег на голову, и не Виктор Чернов, руководитель главной тогда партии, — все они были либо в ссылке, либо за границей, — совершили переворот. А потом — что они натворили? Не удержали власть — оказалось, что Россией-то управлять очень сложно. И потом — страшное раскаяние, жуткое совершенно раскаяние и Милюкова, и Родзянко, и этих несчастных генералов, которые изменили своей присяге: «Поделом нам», — говорили они. Страшно. А потом, когда Россия стала разваливаться, к июню месяцу уже страны не было практически, — пришли самые беспринципные, самые жестокие, профессиональные террористы, которые возвели террор в главный инструмент, практику своей деятельности: Ленин писал о терроре неоднократно. И они, как это ни парадоксально и страшно, после Брестского мира, после этого кошмара, все равно собрали страну. Извращенную страшно, но собрали, удержали. А потом, постепенно-постепенно, русский народ с невиданной энергией стал строить единственное, что он может строить, — империю. Построил империю, только другую совершенно. Вот и всё — русский народ ничего другого строить не умеет, это надо понимать. Из моделей государственного устройства, имеется в виду. Как Черномырдин говорил: «Какую партию ни создаем, все КПСС получается». Мы в государстве — имперский народ, ничего другого не сможем. Как назвать, какие принципы заложить — другой вопрос.

— Меня зовут Роман, я по поводу вашей полемики с господином Сокуровым. Как я понял, фальсификации строятся так: выбирается какая-то линия с существующими проверенными фактами, пусть единичными, и на этой основе выстраивается картина, будто бы характеризующая целое. Как говорил Жванецкий в свое время: «Сидишь дома — кажется, все дома сидят. Выйдешь на улицу — кажется, что все вышли. В больнице впечатление, что все туда залегли; на кладбище — все загибаются. Ну, много нас. На всё хватает. И всюду чересчур»… Вот как в этой ситуации понять, какие факты единичны, какие формируют некую частную тенденцию, а какие — общую тенденцию? И как отличить? Проблема же еще состоит в том, что те документы, которые опубликованы, — это далеко не все документы. У массового читателя доступа к архивам нет. К сожалению, не существует оцифрованных архивов. Не существует полнотекстного поиска, нельзя все это найти, и получается, что мы судим по истории только на основании очень ограниченного, предварительно отобранного круга документов — как быть с этим?

— Понятно. Мне кажется, вы не совсем правы. С одной стороны, конечно, не всех пускают в архив, но опубликованных материалов по любой, как мне кажется, теме, касающейся истории, материалов, которые упомянуты в документах, проанализированы в документах, опубликованы в документах, — огромное количество. Просто надо, как Александр Николаевич Сокуров говорит, не идти как бараны за козлом — здесь он совершенно прав, — а действительно, самим разбираться. Вы независимы в своем суждении, понимаете, что всякое может быть, и в серьезных проблемах нужно пытаться разобраться самому. Все мы люди образованные, все можем работать с документами, с источниками. Есть множество публикаций, и я думаю, что и в этой библиотеке, и в Исторической библиотеке, и во многих других можно докопаться если не до первоисточника, то, во всяком случае, до их публикаций. Вот еще — нас историки поправляют: госархивы в основном открыты.

— Каково ваше отношение к восстановлению монархии?

— Вы знаете, я всегда вспоминаю слова митрополита Питирима. Я однажды дежурил у него в конце 1980-х, когда к нему пришли какие-то люди в казачьей форме, чуть ли не с шашками и нагайками, и стали настойчиво требовать от владыки активной деятельности по восстановлению монархии. Он их слушал целый час, а потом задумчиво так сказал: «Я сейчас подумал, что дай вам царя, вы его через три дня снова расстреляете».

Так что, может, мы и понимаем, что монархия — это особый путь России, но говорить об этом сейчас, мне кажется, совершенно бессмысленно. Кто-то считает, что до монархии нам надо дорасти, кто-то считает, что мы не готовы, кто-то считает, что это время безвозвратно ушло. Но мы здесь строим лишь разные догадки, каждый свои.

Другое дело, что мы монархию, конечно, во многом идеализируем. И монархи-то были разные, и некоторые обер-прокуроры при этих монархах были такие, что не дай Бог. Неверующие, члены масонских лож и так далее. В монархии есть свои плюсы, но есть и свои минусы.

Но монархия в какой-то степени естественна для церковного сознания. К тому же мы родились в России, и поэтому монархическое сознание, даже если мы либералы или демократы, — это, как минимум, наш рудимент, от которого мы никуда не денемся. Но вот как-то я, еще будучи ярым монархистом, в начале 1990-х годов, спросил владыку Марка, архиепископа Берлинского и Германского: «Владыка, вы монархист?» А он вдруг мне ответил, что нет, что монархия абсолютно не нужна, и что Православная Церковь может жить при любом государственном строе. Мне это тогда показалось удивительным, что православный может не быть монархистом. Но я очень полюбил владыку Марка, он для меня огромный авторитет, духовный отец во многом, и сейчас я понимаю, что, конечно, Православная Церковь может жить в любом государстве.

А монархия, о которой мы иногда грезим, — ее еще, возможно, нужно заслужить. Не знаю, насколько это может получиться.

— Какое у вас отношение к фильму «Раскол», и каково вообще сейчас отношение нашей Церкви к старообрядцам?

— Старообрядцы — это, конечно, удивительное явление в истории нашей страны и нашей Церкви, трагическое и страшное по остроте противостояния и тем потерям, которые мы понесли в результате этого раскола.

Что же касается фильма «Раскол», то он снят очень профессионально, при этом, надо честно сказать, с огромной симпатией к старообрядцам и с огромной антипатией к патриарху Никону. Здесь видна явная тенденция. У автора была своя концепция, и он ей следовал и открыто это признавал, но ничего плохого в этом нет. Режиссер, будучи православным человеком и членом нашей — «никонианской» — Церкви, снял фильм с огромным пиететом и уважением по отношению к старообрядцам. Я считаю, что фильм интересный, хотя не везде и не всегда объективный с исторической точки зрения, как мне это представляется. У патриарха Никона была своя правда.

И потом, ведь все они были сначала вместе — и патриарх Никон, и Аввакум. Как сейчас московские и питерские, так тогда были волжские и новгородские. Они из соседних деревень были, потом пришли в Москву, создали своеобразный креативный кружок ревнителей благочестия, потом многое не поделили, в том числе по принципиальным причинам.

Сейчас в отделе внешних церковных связей Московского Патриархата есть целая группа, которая занимается старообрядцами. Старообрядческий митрополит часто приходит к нам, и мы тепло и искренне общаемся. У меня есть друзья старообрядцы, даже из беспоповского согласия. Я помню, что один из них, известный наш историк, даже приходил на мой постриг в 1991 году. И на Масленицу ко мне приходил, правда, приносил с собой чашку, ложку, вилку, а блины и икра были мои (смех в зале). Мы с ним очень хорошие друзья, он интеллектуал, профессор, доктор наук.

— Ваше преосвященство, спасибо за столь интересный анализ интервью Александра Николаевича Сокурова. Но хочется задать вопрос по другой тематике, хотя, может, и схожей. Российское государство сегодня провозглашает секуляризм и отделение Церкви от государства. Учитывая некоторые явления, к которым пришли в сегодняшней Европе и США, развиваясь в этой же плоскости, — не грозит ли то же самое России? Я имею в виду прежде всего набирающую там сегодня все большую силу нетерпимость к традиционным ценностям. Как вы считаете, можно решить эту проблему в рамках гражданского общества?

— Прежде всего в создавшихся сегодня условиях я считаю совершенно правильным в России отделение Церкви от государства. Это правильная и государственная, и церковная позиция. Церковь должна проповедовать и доказывать истину своего учения без всякого принуждения. То принуждение, которое было в дореволюционной России, — это была палка о двух концах. И доля правды в том, что говорит Александр Николаевич, все же есть. Он просто это слишком преувеличивает. Часть народа, пусть и небольшая, участвовала в разрушении страны и великих святынь своих предков. Принудительное и казенное Православие — это самое страшное, что может быть. Не Православие, которое ведет человека к свободе и само является внутренней свободой, а Православие принудительное. Так Сталин стал атеистом. Верующий мальчик сначала был в тбилисской семинарии. Но когда он увидел, как он говорил, иезуитские методы руководства семинарии, это его просто перевернуло. Потому что просто страшный диссонанс порой бывает между тем, что провозглашает Церковь, и тем, как иногда поступают ее служители.

Что же касается того, грозит ли России то, что сейчас происходит в Евросоюзе, то, конечно же, такая опасность есть. И это действительно страшно, когда разрушается семья, когда отнимают детей у родителей.

У меня есть знакомая замечательная семья в Европе. Она православная, там множество детей. Они эмигранты уже в третьем поколении. И, как это иногда бывает, мальчишка-подросток 14–15 лет в этой семье вдруг отбился от рук, связался с какой-то великовозрастной барышней и сбежал к ней. Вся семья была в ужасе, его пытались вернуть, а он написал заявление на родителей, что его принуждают соблюдать посты и ходить в храм, бить там поклоны. В общем, какой-то бред. И его отняли у родителей и передали на воспитание этой барышне, запретив родителям приближаться к нему на сто шагов, что ли. Я бы сам в это не поверил, если бы об этом услышал со стороны. Конечно, для нас это звучит дико. Но мы все равно должны оставаться светским государством. Как только мы станем религиозным государством, проблем станет на порядок больше, и мы их просто не вынесем. Все просто рухнет, в том числе и церковная жизнь в России. Мы поэтому должны сопротивляться разрушению традиционных ценностей в имеющихся условиях, найти в себе силы, и духовные, и нравственные. Как это сделать — это особый вопрос. Задача сложная, но мы должны действовать вместе.

Павел Рыженко. Прощание с конвоем

— У меня два вопроса. Первый: есть ли духовные причины того, что такая процветавшая и развивавшаяся страна, как Россия, в 1917 году вдруг рухнула в бездну? И второй вопрос: какая помощь оказывается Русской Православной Церкви в дотационных регионах, а не в богатой Москве? Кто там помогает строить храмы и т.д.?

— Мне неловко говорить о причинах падения Российской империи, когда тут рядом сидят историки. Но, с моей точки зрения, это в первую очередь несомненный кризис дворянско-аристократической монархии в России. Несомненный кризис. Вы посмотрите. Все высшие чиновники, или почти все, Государственная дума, армия, военачальники, дом Романовых! Все, кто давал присягу на верность императору Николаю II, — все его предали. Все поддались страшному обольщению клеветы, все поддались этим страшным мифам, которые были развенчаны в самое ближайшее время. Уже в 1918 году все понимали, что все, что говорили о Николае II и его семье, — это бред. Как писал Солоневич, Россию разрушили сплетни. Но сплетни, которым верят, и сплетни, которые стали сутью всего русского общества. Вот в чем весь ужас. Безумие! Мы никогда не задумываемся, что болеть психически может не только индивид, человек, но и целое общество. То, что русское общество было тогда душевнобольным, у меня не вызывает никаких сомнений.

А крики «Свобода!», «Долой деспотизм!» и т.д. Да такой мизерной цензуры в военное время не было ни в Германии, ни в Англии, ни во Франции, ни в Соединенных Штатах Америки. Во всех газетах — карикатуры на Николая Александровича и его Семью. Государственная Дума стала проводником революционных мыслей, причем самых радикальных! Милюков первого ноября 1916 года выскакивает на трибуну Госдумы со своей знаменитой речью «Глупость или измена?» — и потрясает немецкой газетой! Немецкой газетой, в которой написано, что Императрица Александра Федоровна является немецкой шпионкой. Это — когда война идет с Германией, в том числе и пропагандистская война. И в Германии написали, что Императрица наша — шпионка, и подсунули это Милюкову. Он выскочил на трибуну, и вся Дума скандирует «Измена!» И вся Россия вслед за этим тоже говорит «Измена»…

Полный хлеба, как мы уже говорили, сытый Петроград. Это была революция сытых. Идут и громят полные хлеба булочные. Да, были очереди, потому что развели панику, что больше не будет черного хлеба. Генерал Хабалов тут же выбросил из запасов хлеб.

Рабочие требуют восьмичасовой рабочий день, когда на некоторых производствах уже был восьмичасовой рабочий день, кроме военных производств, естественно. Представляете себе, что это такое, когда во всех воюющих странах, в том числе в Германии и Австро-Венгрии, — 11-часовой рабочий день, а в России вместо 9,5-часового рабочего дня требуют 8-часового рабочего дня? — Это подрыв военного производства, только и всего. Немцы этим и занимались.

Или взять требования отдать землю крестьянам. А знаете, сколько земли принадлежало крестьянам до революции? Больше 60% принадлежало уже лично крестьянам и крестьянским общинам. В 1861 году их отпустили без земли, а к 1916 году то ли 67%, то ли 68% (точно не помню сейчас) всех земель уже принадлежало крестьянским общинам. А обрабатывался крестьянами 91% всех земель. А за Уралом и в Сибири вся земля принадлежала крестьянам. И когда большевики отобрали землю у помещиков, Царской Семьи, Двора и монастырей, к каждому крестьянскому хозяйству в среднем прибавилось всего 1,5% земли. Всего! А в Англии, нашем замечательном демократическом партнере, знаете, сколько земель тогда принадлежало тамошним крестьянам? Сколько процентов? 0 %. Вся земля принадлежала английским помещикам, ленд-лордам. И так далее.

Мы тогда, к сожалению, были очень нездоровы. Об этом много потом писали Бунин, эмигранты, сами участники революции. Но при всем нездоровье, при всех заговорах, все это осуществилось, потому что дворянская монархия, эта государственная структура прогнила, насквозь прогнила в своих представителях. К сожалению, это так. Надо это признавать, называть вещи своими именами.

— Владыка! К сожалению, официальная история во все времена была «продажной девкой» правящего класса. А разве может быть иначе?

— Конечно, может. Я считаю, что во все времена были честные люди и честные историки. Да, каждому государству и каждой правящей элите хочется исправить историю в своих интересах. Но это «хотелки», как говорит один из представителей этой правящей элиты, всего лишь «хотелки». А историки говорят, как все было на самом деле. Я считаю, что сейчас есть все возможности говорить правду о нашей истории, какой бы она ни была. И самые мудрые представители правящего истеблишмента говорят, что все-таки самое главное — это историческая правда. Только тогда будет польза государству.

— Как бы вы прокомментировали слова протоиерея Всеволода Чаплина, что если покажут «Матильду», то Россия погибнет?

— Ну, это мнение отца Всеволода Чаплина. Сам фильм я еще не видел, Пастернака, как говорится, не читал, но зато одним из немногих читал сценарий, видел трейлер фильма. То, что я там увидел, не вызывает энтузиазма и никакой радости, мягко говоря. Показанные взаимоотношения так называемого треугольника — Матильды Кшесинской, Николая Александровича и Александры Федоровны — все это показано ужасно лживо. После 1894 года Николай Александрович полностью оставил всякие отношения с Матильдой Кшесинской. У них состоялся разговор, он сказал, что та девушка, в которую он был безнадежно влюблен и которая ему отказала, поскольку не хотела переходить в Православие, все-таки согласилась выйти за него замуж. А ранее, в 1892 году, наследник посчитал себя свободным и позволил себе увлечься очаровательной и прекрасной 18-летней девушкой. Но потом он чувствовал свою вину, потому что понимал, что жениться на ней не может. И это страшно его тяготило, это был его грех. И когда будущая Императрица согласилась выйти за него замуж, он рассказал ей всю историю своего увлечения Матильдой. Александра Федоровна написала в своих дневниках: Ники все мне рассказал, мы оба поплакали. Какая у него удивительная душа, пишет она, он доверился мне полностью и все рассказал о себе. Дай Бог, чтобы я была достойна этого доверия.

И с Матильдой Николай Александрович тоже поговорил и покаялся. Он расстался с ней, хотя обеспечил ее полностью. Они потом даже не виделись, он потом лишь помогал ей дистанционно. Вот и все.

Но когда в эпизодах трейлера и в сценарии уж такой жуткий треугольник и такие африканские страсти показаны… Когда наследник и уже Император прыгает, простите, из будуара в будуар, а Александра Федоровна идет с ножом добывать кровь Матильды, то это просто неприлично. О чем тут вообще говорить?

Запрещать этот фильм? У нас нет никаких механизмов запрета. Я бы запретил, но бодливой корове Бог рогов не дает. Ну не можем мы запретить этот фильм. Хотя я бы запретил, потому что это запредельная пошлятина. Как это еще можно назвать? Но наше дело, я считаю, говорить правду об этой истории. Говорить, что если вы хотите, чтобы вас обманывали, чтобы, извините за выражение, вешали килограммы лапши на соответствующие части тела, то пожалуйста, тогда смотрите и верьте.

— Но ведь это же художественный фильм.

— Художественный фильм об истории не должен переступать за рамки истории. Можно было бы, например, в «Капитанской дочке» Пугачева сделать любовником Екатерины II. Но Пушкин этого почему-то не сделал. Что касается исторических персонажей, то в этом и выражается порядочность и профессионализм художника, если он не переступает за пределы исторической правды. Не попирает ее. Пушкин сочинил историю любви двух молодых людей, но что касается императрицы Екатерины, в историческом плане Пушкин ничем против правды не погрешил. И это наш пример. То же самое — Лев Толстой в «Войне и мире». Ну не писал Лев Толстой ради красного словца, что Кутузов Москву сдал, а потом и Петербург.

Словом, если это художник, то он должен действовать в этих исторических рамках. А если он это делает по-другому, то должен написать, что снял фэнтези на тему истории России. Но ведь режиссер так не действует! В трейлере написано: «Главный исторический фильм года». И это в 2017 году! Когда все мы проводим конференции, и в МГУ, и в РГГУ, и в Педагогическом, пытаясь осмыслить этот страшный период. Театр ставит какие-то постановки. И тут наш замечательный кинематограф тоже представил нам шедевр в виде этого фильма, вот так он осмыслил нашу историю. Плохо это и недостойно.

А что касается слов отца Всеволода Чаплина, то это его мнение. Конечно, все это неприятно. Какое-то значительное число людей примет это за чистую монету, будет считать, что такие деграданты-аристократы, включая Николая Александровича с Александрой Федоровной, управляли нашей страной. Все это останется на совести авторов. Что тут сделаешь?

— Владыко, вы говорите, что мы не можем запретить книги и какие-то фильмы, но нужно что-то создать в противовес. У меня к вам в связи с этим просьба как к писателю издать книгу (или снять фильм), назвав ее «Очерки по истории Православной Церкви», которая бы носила такой, если возможно, интимный сбалансированный характер, чтобы это стало вторым вашим бестселлером. Поскольку в наше время вся информация воспринимается на ходу, по дороге с работы домой, люди услышали это в интервью на «Эхе Москвы», и это было воспринято как исторический факт. Поскольку все это невозможно ни отменить, ни отфильтровать, то нужно создать какой-то противовес, это было бы очень хорошо.

— Спасибо. Я не знаю, насколько хорошо это у меня получится, поскольку у меня много обязанностей церковно-чиновничьих. Но на самом деле было бы очень хорошо… Книги напишут. У нас есть прекрасные профессиональные историки. А вот если бы приложить усилия и создать какие-то интересные сериалы, фильмы, — большие интересные фильмы о нашей истории. Вот это было бы, может быть, полезнее. Мы сейчас думаем об этом.

Это было бы большим подспорьем на уроках в школах.

Но и сейчас мы кое-что делаем. Здесь присутствуют несколько профессиональных историков, с которыми мы делаем наши экспозиции «Россия — моя история». Это не клерикальный проект, это проект историков, архивистов, представителей вузов и научно-исследовательских институтов, а потом уже Патриаршего Совета по культуре. На ВДНХ мы развернули эту экспозицию. В этом году мы делаем 17 таких исторических парков по всей стране. Это, конечно, не фильмы, не увлекательные сериалы. Но это интересные, познавательные и рассказанные на языке молодежи сюжеты и общее повествование обо всей нашей истории. И нам очень радостно видеть огромное количество молодежи на этой экспозиции. Вот то, что мы смогли сегодня сделать.

— Здравствуйте, владыко Тихон. Меня зовут Мария, и я студентка РЭУ им. Плеханова. Я бы хотела сказать такую вещь об отношении людей не только к истории, но и к Православию в целом. Насколько я могу судить по своему окружению, многие люди настроены скептически в принципе. Несмотря на разные мнения и точку зрения того же Александра Сокурова или вашу точку зрения, они относятся скептически и к той, и к другой. Они не верят ни во что абсолютно. И я могу сказать, что это очень заразно. Я сама нахожусь в этом окружении, попала под влияние, и я тоже очень много стала во всем сомневаться. Это очень мешает, я бы даже сказала — душе вредит. Те же мои знакомые говорили об очереди к мощам Николая Чудотворца, что для них это род какого-то массового помешательства. Как вы думаете, как можно таким людям помочь? Как-то их направить на верный путь?

— Вы не бойтесь. Я сам был таким до 25 лет.

— Сомневались?

— Абсолютно. В этом нет ничего страшного. Это часть нашей духовной жизни. Есть проблемы, которые мы не можем, к сожалению, разрешить. Есть, к сожалению, церковные события, которые входят в диссонанс с нашим пониманием, Мария. Потом, нашему народу присущ некий подростковый максимализм и негативизм. Мы всегда в оппозиции, всегда. И народ ворчит, и интеллигенция на кухнях беседует на соответственные темы. Но ничего страшного. Мы такие, и нас уже не изменить, к сожалению. Мы не немцы, не англичане. Нам надо повзрослеть. Мы в подростковом возрасте. Помните: «А моя страна — подросток: твори, выдумывай, пробуй!» Вот все время эта мысль. Недаром сказано: «Нам 20 лет». Не 20 лет, конечно, — у нас колоссальная история. Но правда в том, что у нас иногда какое-то подростковое сознание, и ничего здесь не сделаешь. Этот негативизм, это постоянное интеллигентское противление. Но ничего-ничего. Со временем вы будете милосерднее, в том числе и к тем очередям людей, которые стоят. Мне некоторые говорят: «Я простоял 5-6 часов. Какая благодать! Как здорово!» Но мы, к сожалению, еще очень подвержены внешнему мнению. Мнению каких-то товарищей по социуму. Это тоже нормально, до какого-то возраста все мы будем зависеть от этого мнения, а потом перестанем. Ничего страшного. Все нормально.

— Здравствуйте, владыко Тихон. У меня, может быть, такой крамольный вопрос, как у представителя естественнонаучной профессии. Может ли историк в принципе быть объективным? Вот если мы, например, возьмем какое-то ближайшее прошлое, от которого осталось многое: фото-, видеоматериалы, документальные свидетельства, — и будем отходить назад, вглубь веков, где никаких документальных свидетельств практически не осталось… То есть чем дальше от нас историческая эпоха или событие, тем больше простора для интерпретаций. Имеет ли смысл тогда говорить о какой-то фальсификации, о том, где правда, где ложь? Меня всегда мучил этот вопрос.

— Абсолютной исторической истины мы, конечно же, никогда не найдём. Всегда будут какие-то нюансы. Мы можем к истине только приближаться. Но зато мы можем обнаружить и зафиксировать для себя абсолютную ложь. Мы же приводили примеры, правда? Вот то, на что мы способны. Здесь надо снисходительно относиться к самим себе. Полную правду мы никогда не обнаружим. И абсолютно верить себе тоже невозможно, в том числе и естественным наукам. Естественные науки, как мы знаем, эволюционируют, и их постулаты тоже меняются. Поэтому, конечно, все в мире относительно. Особенно в нашем.

Для меня абсолютной правдой, абсолютной историей является Священное Писание. Как-то к митрополиту Филарету, о котором мы сегодня упоминали, подошла одна великосветская дама и сказала (она тоже апеллировала к естественным наукам): «Каким образом вы можете верить, что кит проглотил Иону? Мы же знаем, что у него усы, какая-то решетка из этих усов, и он питается планктоном, — он вообще не может проглотить человека?» На что митрополит Филарет ответил: «Даже если бы в Библии было сказано, что это Иона проглотил кита, я и этому бы поверил». Так что здесь вопрос встает немножко другой.

— Проблема концептуально в том, что естественнонаучные законы, по которым живет сотворенный Богом мир, не зависят от того, насколько человек их понял или не понял, мы можем только приближаться к этому. Но история — это творение рук человеческих и плод интерпретации человечества.

— Согласен. Интерпретация истории — одна из важнейших составляющих, но если мы хотим приблизиться более или менее к пониманию истины, мы должны от этого потихоньку уходить. Но это не значит, что мы абсолютно не можем понимать дух истории — это не так. Какие-то события и исторические факты мы можем понимать, и нам они доступны. Но интерпретация действительно очень важна.

— Как вы относитесь к деятельности отца Андрея Кураева в последние годы? К тому, что он пишет в своем «живом журнале»? К его жесткой, если не сказать сильнее, критике, которую он обрушивает и на церковных иерархов, и на Церковь, к поднятой им проблеме так называемого «голубого лобби» и т.д.? Что это такое? Это реальная проблема? Или же можно сказать иначе. Как говорят, Кураев перешел в стан чуть ли не врагов Церкви, или даже какие-то силы его просто используют, то ли антицерковные, то ли какие-то внутрицерковные, в каких-то своих неблаговидных целях?

— Это тяжелый вопрос, потому что мы много лет дружим с о. Андреем, и сейчас я от него не отрекаюсь ни в коем случае. Хотя мне очень горько. И я, как викарий Патриарха того региона Москвы, в котором он тоже служит, об этом говорю. Что касается темы недостойно ведущих себя священников, «голубого лобби», как вы сказали, то такая тема существует.

Но я глубоко убежден, что размеры бедствия, о котором говорит отец Андрей, явно преувеличены. Я вам скажу следующее. Я ректор Сретенской духовной семинарии вот уже почти 20 лет. Дважды за это время я сталкивался с тем, что переходившие к нам из других семинарий студенты говорили о проблемах такого рода. И каждый раз я шел к своему епископу, т.е., Патриарху, говорил об этом, призывал пресечь, и это пресекалось. Я считаю, что всякий раз, когда человек такие вещи узнает, он должен сразу идти и говорить об этом своему епископу. Ведь есть разные люди и разные ситуации. Есть те, кто подвержен этой страсти. Они каются, переживают, пытаются избавиться от этой страсти. Но есть те, кто опасен для общества, и тем более для церковного общества, поскольку они своим образом жизни соблазняют других людей. И иногда мы об этом объективно узнаем. В этом случае есть законный церковный способ действий. Я неоднократно говорил об этом отцу Андрею, но он иронично к этому относится. Я говорил, что есть Церковный суд, и есть, со слов отца Андрея, письменные свидетельства, какие-то бумаги, подписанные молодыми людьми, подвергшимися такого рода действиям. Я говорил: давай, идем вместе в церковный суд, сделаем это перед лицом всей Церкви, пускай Церковный суд разбирается. Отец Андрей на это отвечал: ты же знаешь, что первая инстанция церковного суда — это сама епархия. То есть обращение идет к тому самому архиерею, против которого, к примеру, обвинение выдвигается. Я говорил: хорошо, мы договорились с руководством Церковного суда, что передаем дело сразу во вторую инстанцию, сразу в Большой церковный суд, возглавляемый митрополитом Исидором (а его заместителем был тогда, когда мы об этом говорили, нынешний Блаженнейший митрополит Онуфрий). Он отвечал, что нет: толку все равно не будет, и т.д.

Я несколько раз говорил отцу Андрею об этом, о своем опыте: что мы доводили дело до конца, до разбирательства и наказания. Я не берусь судить, ведут ли отца Андрея по этому пути какие-то злокозненные силы или это его собственный выбор. Это уже какой-то суд и гипотезы. Я считаю, что есть определенный церковный порядок действий в этой ситуации. Ты хотя бы попробуй! А уже потом будешь говорить, что ничего не получилось.

Он говорит: мой «живой журнал» — это и есть заявление. Я ему говорю: «Послушай, не надо. Ты говоришь, что есть подписанные ребятами бумаги, неси, давай вместе отнесем их в церковный суд». Не слышит меня отец Андрей. Что делать, не знаю. Говорю ему об этом регулярно.

Конечно, печально то, что он говорит о Святейшем Патриархе. Крайне критично, причем видно, что он пристрастен. Отец Андрей сыграл, не скажу, что значительную, но и немалую роль в том, что митрополит Кирилл стал Святейшим Патриархом. Мы помним все его горячие и зажигательные статьи, и прочая, и прочая. Святейший Патриарх терпеливо к этому относится.

Что еще могу сказать? Такое вот необычное, особое явление в нашей Церкви. Конечно, это соблазн. Говорят, сколько людей отец Андрей привел в Церковь, столько он в итоге оттуда и выведет. Но я так не думаю. Думаю, что ничего страшного. Неприятно, да. Это испытание. Но люди, которые пытаются сами во всем разобраться, — они и в этом искушении разберутся. А те, кто действительно, скажем так, непотребно себя ведут, будут поосторожнее, страха прибавится. Но не такими методами надо действовать. Когда такой соблазн порождается…

Отец Андрей — очень даровитый человек, который занял крайне критическую позицию. Тот самый подростковый негативизм в каких-то гипертрофированных формах относительно Церкви и государства. Очень напоминает историю 1917 года. С одной стороны, темные силы. С другой — государство, которое якобы не способно ни на что. Не хочет он в этом видеть ничего позитивного. Хорошо. Не прославляй! Не агитируй! Никто тебя об этом не просит. Для этого есть специально обученные люди. Но хотя бы объективные вещи признай.

Горько, горько… Особенно, когда знаешь человека много лет. Бог даст, что-то изменится. Помолимся за него и, Бог даст, обретем прежнего отца Андрея. Причем именно принципиального, обличающего порок, но делающего этого не в формате голословных обвинений и, в худшем смысле слова, либерально-анархистской традиции, а в формате церковного человека, в формате церковной жизни. И даже если будут проблемы на этом пути, все ему помогут. Все помогут продвинуть это расследование. Только дай эти бумаги с показаниями потерпевших. Но не дает ведь, и уже сколько лет, слушайте…

Ой, не хочу на такой теме заканчивать! Давайте еще один вопрос. (смех в зале)

— Владыка, я тоже увлекаюсь историей России, особенно начала XX века, и все темы, о которых вы говорили, меня очень интересуют и беспокоят. Хотелось бы услышать, как вы относитесь к такой личности, как Григорий Распутин? Какова ваша позиция?

— Это все более и более интересующий меня вопрос. Сейчас, как только начнешь говорить о Распутине, пытаясь выяснить объективно, что это был за человек, тут же попадаешь в разряд нерукопожатных, в том числе и в нашей, православной среде. А между тем меня в свое время поразило следующее. Где-то в 1984–1985 годах я, будучи послушником в Псковско-Печерском монастыре, разбирал библиотеку Тартусского университета, которую нам привезли из университета и впервые что-то отдали Церкви. И я, разбирая старые дореволюционные книги, вдруг напал на какую-то брошюрку Григория Распутина, где он описывает свое путешествие по Святой земле. Я тогда был воспитан на крайне негативном, брезгливом отношении к этому человеку. Такое же отношение к нему было и в православной среде. Достаточно сказать, что великая княгиня Елизавета Федоровна так к нему относилась. Это был для нее совершенно кошмарный человек, как и для многих других православных людей. И вдруг я читаю эту брошюру и поражаюсь, насколько она действительно интересна. Причем написана человеком верующим, с моей точки зрения. И живо он очень пишет.

Правда, эта брошюрка была выпущена Симановичем, его секретарем, и считается апокрифической.

Но в начале 1914 года Распутин пишет Государю, и это зафиксировано. Я передам это своими словами: «Все хотят от тебя войны, и будет война. И сколько крови прольется! И все будут довольны: и немцы, и англичане, и французы. А русский-то народ сколько крови прольет? Все будет залито кровью. А с тобой-то что будет?»

Это похоже на какие-то причитания, но мы-то уже задним числом понимаем, что он все правильно говорил.

В марте 1917 года Временным правительством была создана первая ЧК, Чрезвычайная комиссия, секретарем которой был наш великий поэт Александр Блок. Перед ней была поставлена главная задача — накопать материал о преступной деятельности Императора и всех «темных сил», в том числе и Распутина. И крайне пристрастно члены этого ЧК относились к делу. Перед ними была поставлена задача, чтобы все было сделано так, как в Англии и Франции: суд над королем и казнь — все же шло по западному шаблону. Но ничего не нашли: ни по Александре Федоровне, ни по Распутину, ни по Вырубовой, ни по Николаю II. Никаких предательств и прямых телеграфов со ставкой кайзера, естественно, тоже не было.

Историк Сергей Сергеевич Ольденбург решил посмотреть, а как же на деле происходило это влияние Распутина на Николая II через Императрицу. Он изучил все письма Императрицы и нашел там 17 советов, которые Распутин передавал через нее Императору. И ни один из советов Николай II — этот «подкаблучник», как Императора называли, — не исполнил.

Да лучше бы он их исполнил! Лучше бы он подкаблучником был! В 1916 году Распутин пишет: «Закрой ты Государственную Думу! Арестуй Гучкова! Присматривай за Алексеевым! Потом, после победы, ты снова откроешь эту Думу, соберешь ее новый состав». То есть это были правильные вещи. И действительно, хотя история не знает сослагательного наклонения, но если бы Император послушался Императрицы и ее совершенно разумных по-немецки советов, как правильно управлять «Мерседесом», может быть (простите меня за это «может быть»), все было бы совершенно по-другому. Мы знаем, что Гучков был двигателем заговора, что Алексеев предал, что Родзянко, председатель Государственной Думы, сыграл такую вот роль.

Еще одним критерием того, что это фигура неоднозначная, был для меня ректор нашего Литературного института Алексей Николаевич Варламов. Он написал громадное исследование о Распутине. И, как мне представляется, исторически очень обоснованное и интересное. И там тоже вырисовывается неоднозначная картина. Понятно, что антигосударственная пропаганда использовала Распутина. И уже поэтому надо покопаться и посмотреть, что там на самом деле было и чего не было.

И мне было очень приятно, что Алексей Николаевич взял в качестве эпиграфа для своей книги мои слова, когда я давал интервью для какого-то фильма, — ими я и завершу разговор: Есть на свете люди, окончательную правду о которых мы узнаем только на Страшном суде, настолько они загадочные. По всей видимости, к этим людям относится и Распутин.

Говорить о его канонизации — совершенно другая тема, другой вопрос. Но вот то, что он был во многом, судя по всему, оболган, — все это описывается в солидном научно-публицистическом труде Алексея Николаевича Варламова.

Дорогие друзья! Спасибо за замечательные вопросы и ваше терпение, за ваше снисхождение. Поверьте, для меня огромная радость и честь — быть здесь и беседовать с вами. Спасибо!

Подготовил Юрий Пущаев
Фото: Анатолий Горяинов / Православие.Ru
5 июля 2017 г.

Источник: сайт Сретенского монастыря

ПОРТАЛ ПРАВОСЛАВИЕ.RU НАЧИНАЕТ ПУБЛИКАЦИЮ СТАТЕЙ И ИНТЕРВЬЮ ЭКСПЕРТОВ ПО ДЕЛУ ОБ УБИЙСТВЕ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ
http://www.pravoslavie.ru/104829.html

От администратора. На нашем форуме давно обсуждается тема "екатеринбургских останков".

---