Сюжет второй. «Работа адовая».
В прошлый раз я писала преимущественно об одной программе канала СПАС – авторской программе А. Щипкова [бывший православный антисоветчик, ныне Первый заместитель председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, который усердствует в "примирении" Христа и Велиара. – Ред. РИ]. Но, как мы слышали (и допущение таких программ тому доказательство) смена ориентации канала связана с его новым руководителем – Б. Корчевниковым. Все это крайне скорбно. Канал был неплохим. Особенно теплые воспоминания лично у меня связаны с ночью столетия убиения Царственных Мучеников в Екатеринбурге: это бдение в прямом эфире до утра, с включениями Крестного хода под Екатеринбургом. Я навсегда запомнила эту ночь. Сначала (общение шло в режиме нон-стоп, менялись собеседники, разговор длился) в студии было просто трудно дышать: все думали о муках, перенесенных сто лет назад Государем с семьей и присными. Но – ход шел к Ганиной яме, ночь шла к рассвету – и что-то менялось, откуда-то нисходило утешение. Эта перемена была ощутима действительно физически. Радостными сделались к утру выстоявшие тяжелейшую вахту сотрудники канала. Режиссеры, гримеры, операторы, ведущие, гости – все счастливо улыбались друг другу. В далеком монастыре паломников уже звали колокола. Помню ощущение каких-то крыльев за спиной, когда я вышла в шесть часов утра на пустую улицу.
Но того канала уже нет. 6 декабря, в программе «Res publica» некто г-н Переверзенцев (профессор МГУ) повторил уже услышанное нами от Щипкова: «безумный Хрущев», до которого де всё уже сделалось так хорошо.
Там же прозвучало «в христианстве тоже (как в СССР) на первом (Sic!!!) месте стоит социальная справедливость». Опять же повторю цитату из Щипкова: «Красные боролись за социальную справедливость».
Не понимаю: отчего у религиозного телеканала такая озабоченность «социальной справедливостью»? Прямо по феерической мадам Четвериковой: «при Сталине было замечательное христианство, только без Христа».
Можно было бы привести еще десятки конкретных примеров, но, так или иначе, а звучащее из всех утюгов «плохие белые были февралистами и предали царя» сейчас – медийный «патриотический» тренд. Причем, что небезынтересно, говорят все примерно одно и в одних выражениях. Слаженный хор по общим нотам.
Одна моя знакомая недавно слышала сие даже с амвона.
Казалось бы, да, Государь – помазанник Божий, но ведь Господь выше и Своего помазанника. Так отчего же в православной среде перестают различать: какая армия была богоборческой, а какая – Христолюбивой?
Какая, входя в село, убивала священника, а какая строилась на молебен?
Это вообще что – канал СПАС или канал ПОГИБЕЛЬ?
Но прежде, чем разбираться в том, кем и с какими целями идет эта странная пропаганда, постараемся ответить себе на вопрос:
Часть 1. Какова историческая роль белой эмиграции?
Мы грузчики, мы разгружаем вагоны,
Мы носим тюки на усталой спине,
Мы – те, кто недавно носили погоны,
И кровь проливали за Русь на войне.
Лишили нас чина, и хлеба, и званья,
Лишили мундир наш былой красоты,
Но кто из груди нашей вырвет сознанье,
Что мы перед Родиной нашей чисты?
Представляется, что ответить на этот вопрос проще простого. Ну, вот де, остались русскими людьми, философы мыслили, писатели писали, все сохранили красивые традиции, ходили в собор на Rue Daru, обретали последнее упокоение на кладбище Sainte-Geneviève-des-Bois.
Кое-кто, так уж и быть, еще согласится со мною, что полное преодоление Февраля уже в Новороссийске лежало в вещевых мешках тех, кто поднимался на корабли.
Но даже и это будет сильным недопониманием явления.
Проистекший сто лет назад исход миллионов русских людей в изгнание – явление, сопоставимое с которым едва ли найдется в истории.
Это явилось не только преодолением Февраля. Февралей на пустом месте не случается. Это явилось преодолением по меньшей мере полувека либерализма, предшествовавшего революциям. Преодолением гнилостного духа, когда верноподданность, религиозность, патриотизм – считались признаком «узколобой неразвитости», а слово «жандарм» было ругательным среди интеллигенции. В Феврале, как я уже говорила не раз, повинны все, встретившие 1917 год, условно выражаясь, «при галстуке». Не оглядываясь на историю (а кто и когда, увы, учится на чужих ошибках?) образованная часть населения фрондировала, не понимая, что Октябри за Февралями следуют в революционном календаре неизбежно.
Но существовала общность, которой февралирование было глубоко чуждо. Кадровое офицерство.
За светлую участь родного народа,
Забыв про опасность, в кровавых боях
Дрались мы с германцем в окопах три года
С решимостью гордой в усталых очах.
Водили вперёд мы — в атаку! — колонны,
Чтоб дать этим благо родной стороне…
Мы те, что недавно носили погоны,
Теперь вот — тюки на усталой спине!
Как раз колоссальный урон, нанесенный войной этому слою, и позволил Февралю осуществиться. Не случайно так осатанело всевозможные Землячки кинулись истреблять офицерство прежде, чем оно сориентировалось в происходящих катаклизмах. Те же, кто уцелел, и составили ядро Добровольчества. Как, к примеру, кн. Ф.Н.Касаткин-Ростовский, автор цитируемых здесь строк.
Я упоминала: в Новороссийске по сходням поднялись и февралисты. В немалом количестве. Но разве Надежда Александровна Тэффи, которая февралировала так, что мне стыдно читать некоторые рассказы любимой писательницы, разве она была – военной? Или белой? Или, хотя бы, сестрой Милосердия?
Большая часть Февраля была упакована в багаже штатских лиц.
Думаю, что большая часть белых с остатками либеральных идей в головах была как раз некадровыми. Профессиональная война либерализма не любит.
Чуть брезжит рассвет, по путям у вокзала
Идём мы на пост непривычный опять,
К вагонам, как прежде к окопам, бывало,
Чтоб семьям своим пропитание дать.
Мы тем же покоем духовным объяты,
Луч светлой надежды в душе не угас.
Нам больно и горько одно, — что солдаты
Врага стали видеть вдруг в каждом из нас.
Есть горечь обиды, сокрытой глубо́ко,
Она не заслужена нами совсем:
Мы те, что сражались в окопах далёких,
Мы те, что делились с солдатами всем.
Блюли мы присягу, не рушили троны,
Но были с народом мы сердцем вполне.
Мы те, что носили недавно погоны,
Теперь вот — тюки на усталой спине.
Я упоминала в предыдущей статье, что мое личное общение с нашей эмиграцией началось еще в юности. Поэтому могу свидетельствовать – это были совсем иные люди, чем дореволюционные интеллигенты или аристократы, о которых мы читаем в воспоминаниях и художественной литературе. Верующие без интеллигентских оговорок, русские патриоты, монархисты, ликующие по поводу недавно свершившегося прославления Государя. Да уж, эти нам не те.
Но как же оно вышло, что из тех получились эти?
Скелетом, стержнем этой эмиграции были именно Добровольцы. Белые. Воевавшие.
Мы грузчики. Тяжесть чужих преступлений,
Ошибок чужих на себе мы несём.
Но сердцем не чувствуем горьких сомнений:
Пред Родиной мы не виновны ни в чём.
Нам больно, что мы свои силы и знанья
Не можем отдать нашей милой стране,
Что нам за бои, за раненья, страданья
Остался лишь груз на усталой спине.
Усталые мы, но сильна наша вера
В величье России, — в том сердца оплот.
Мы верим — тоски переполнится мера,
За тёмною тучею солнце блеснёт.
Философ Ильин или писатель Бунин – это всё, конечно, замечательно. Но без великого множества военных, кому бы были нужны талант и мысль? Они оказались бы хуже, чем немые. Без отбывших из Новороссийска судов философскому пароходу плыть было бы особо некуда.
Или для философа и писателя кто-то построил бы храм?
В Нижней Нормандии был в 20-х годах огромный металлургический завод. И вот однажды, после тяжелой смены, офицеры повели меж собой разговор: господа, а что это у нас даже часовни нормальной нет? Эвон нас тут сколько. Негоже.
И в выходной день все офицеры заявились на дом к владельцу завода. И тот оцепенел от изумления, увидав тех, кого многажды встречал в замасленных блузах и касках в цехах, иными: в форме, с погонами, при всех наградах. Так вот эти люди у него трудятся простыми рабочими?! Придя в себя, заводчик сказал: выбирайте участок для постройки, я всё оплачу.
Я была в том храме. Он посвящен Святому Преподобному Сергию Радонежскому и уроженцу тех земель – общему для православных и католиков – Святому Вигору.
Не слы́шны от нас затаённые стоны,
Не видно тех слёз, что мы льём в тишине…
Мы грузчики, мы разгружаем вагоны,
Мы носим тюки на усталой спине.
Несём мы их гордо с молитвой святою,
С покоем в душе, как в минувшие дни.
Мы верим, Россия, ты станешь иною,
Не вечно мы будем так горько-одни.
Правдивое сердце родного народа
Очистит страну ото лжи, клеветы.
И все, кому правда близка и свобода,
Увидят, что мы пред народом чисты,
Что мы, отдававшие душу за брата
В боях и походах три года подряд,
На вдруг озверевшего друга-солдата
С печалью одной обращаем свой взгляд.
И если бы дни наступили другие,
И враг на Отчизну пошел бы опять,
Мы снова готовы, святая Россия,
Вести в бой солдат, чтоб тебя отстоять!
Мы грузчики, мы разгружаем вагоны,
Мы те, что сражались за Русь на войне.
Мы крест свой несём, как носили погоны,
Эмблемой любви и служенья стране.
Добровольцы создали среду, в которой смогла расцвести мысль, где зазвучало слово. И в результате в течение ХХ века достаточно большая часть русского народа сумела выправить ход русской жизни.
Я не идеализирую этой среды: в ней были свои падения, свои сложности, свои ошибки. ХХ век был вообще страшным веком, а для русских – вдвойне.
Но тем не менее: в течение трех поколений среда существовала, а в ней мысль, культура, религиозная жизнь развивались таким образом, как было невозможно в СССР.
Наследие эмиграции должно вернуться в Отечество. Не в виде архивных документов и художественных выставок, а как мировоззрение – патриотическое и монархическое. (Без него, что будет далее доказано, мы не то, что не выстроим монархии, мы даже не сумеем сделать жизнеспособной патриотическую идею). И это мировоззрение – заслуга тех, кто воевал. Белых. Никто не сумеет отделить его от героев Белой Борьбы. От тех, кто дал нам концепцию Добровольчества.
Повторюсь: очернение белых ведет к отрыву от наследия эмиграции.
Мы подошли к решающему моменту. Эмиграция не живет больше трех поколений. Я видела во Франции немало представителей четвертого. По-русски многие не говорят вовсе. Растворение четвертого поколения в других народах – историческая неизбежность. Если наследников не будет здесь – интеллектуальный и духовный путь трех поколений русских людей окажется напрасным.
Но именно сейчас идет какая-то адская агитационная работа, препятствующая этому прекрасному и жизненно необходимому России возвращению.
Но прежде, чем задаться следующим вопросом – кому это нужно? – посмотрим.
Елена Чудинова
См. также:
О канале "Спас": Надежда Сéлезнева. Праздники богоборцев ‒ "объединяют нас и дают радость"?! Открытое письмо православному каналу "Спас" и его ведущей сотруднице Анне Шафран
О главном наследии русской эмиграции ХХ века: Назаров М.В. Миссия русской эмиграции, Т. II.
