Кристина Мельникова
Новороссия — слово, которое ворвалось в российское и даже мировое медийное пространство неожиданно и ярко вместе с такими событиями как «майдан» и последовавшими за ним пророссийскими выступления по всему Юго-Востоку Украины в 2014 году. О Новороссии тогда узнали все, но вот понял ее каждый по-своему.
Кто-то считал ее проектом кремлевских пропагандистов, для кого-то это было понятие исключительно географическое, но существовавшее объективно и имеющее исторически обоснованное право возродиться, а для кого-то это было еще и метафизическое представление, предполагающее не только собирание земель, которое начнется с Крыма и Донбасса и лишь ими не закончится, но еще и обновление самой России. Причем образ этой переродившейся России создавался на основе идейных предпочтений веривших в него людей в зависимости от того, носили ли они имперские шевроны или же предпочитали советскую атрибутику.
О Новороссии слагали песни, которые быстро становились народными, за Новороссию шли умирать не только жители этого региона, но и многочисленные добровольцы из самых разных уголков России. Флаг Новороссии и ее символика были популярны в ополчении, идеологически объединяли его, а СМИ и политики активно употребляли это понятие в своих материалах и выступлениях. Однако с течением времени все изменилось — Новороссия исчезла из медийного пространства, а те, кто некогда был готов умереть за нее, все чаще с горечью вспоминали об этой так и не реализовавшейся мечте.
В настоящее время Новороссия вновь начала возвращаться в публичные выступления донбасских политиков и даже закрепляться в официальных документах, как это было с принятой в этом году народными республиками доктриной «Русский Донбасс». О том, что такое Новороссия, есть ли шанс на возрождение этой идеи, как и сама необходимость такого возрождения, мы поговорили с активными и непосредственными участниками этих исторических событий — донбасскими военно-политическими деятелями, историками и ополченцами.
Освящение воинского знамени Новороссийского ополчения
Командир ополчения первой волны Игорь Стрелков
— Игорь Иванович, скажите пожалуйста, что такое Новороссия, на ваш взгляд? Это народная идея или выдумка политтехнологов?
— Конечно же, такой страны как Новороссия в представлении людей до 2014 года не существовало, хотя исторические корни у нее имеются еще с ХVIII века, когда эти территории, до того практически пустовавшие или очень редко заселенные, были присоединены к Российской Империи. Условно говоря, это территории от устья Дона до устья Днестра. Естественно, географическое понятие существовало, но среди людей никто себя новороссийцами ни тогда, ни сейчас не называл.
Но, если Российская Федерация не желает присоединять эти территории к России, то государственное образование русского народа под названием Новороссия (а в данном случае к русскому народу я отношу всех — и так называемых украинцев, и тех, кого называли раньше великороссами, и белорусов) может состояться, просто потому, что оставаться в составе Украины для южной части русского населения означает окончательно утратить свою собственную национальную идентичность. А вот сохранить ее в рамках такого нового государства вполне возможно.
Идею Новороссии как государства русских людей поддерживало большинство ополченцев. Даже когда в конце 2014 года, уже после моего отъезда из ДНР и подписания так называемых Минских соглашений, командование корпусов приказывало снимать нашивки с флагом Новороссии, ополченцы не снимали их еще очень долго.
И даже до сих пор нашивки с флагом Новороссии люди продолжают носить. Эта идея имела и имеет определенную популярность среди тех, кто готов был рисковать своей жизнью и активно сражаться. Конечно, лейтмотивом в 2014 году было воссоединение с Россией, но раз этого пока что не получается, то восстановление Новороссии было бы вполне рациональным шагом в противовес антигосударству «Украина».
— Действительно ли тогда под Новороссией многие понимали не только географическую Новороссию, но и обновление России?
— Воевали больше «против» нежели «за». Воевали против украинских нацистов, против тех, кто стремился запретить русский язык и русскую культуру, воевали люди самых разных убеждений. Но да, среди военно-политического актива 2014 года определенный смысл такого рода в это понятие вкладывался. Особенно среди добровольцев из Российской Федерации, которые не имели особых иллюзий о том, что именно представляет собой современная Россия. Поэтому идея начать обновление большой России отсюда, с Донецка, Луганска и далее с Харькова и Одессы, действительно существовала. Потому что останавливаться на нынешних границах никто не планировал. Я особенно эту идею не продвигал и не высказывал, потому что понимал реалии и осознавал, что если такая возможность появится, то это будет здорово, но не стоит дразнить врагов России идеями ее возрождения.
— Куда исчезла идея Новороссии, почему ее попытались маргинализовать, спрятать куда подальше?
— Это связано с тем, что встретив «странно неожиданное» давление со стороны Запада по этому направлению, кремлевские кураторы решили закрыть проект Новороссия как таковой, решили, что достаточно напугали украинских партнеров и что территория Донбасса — это не более чем предмет торга для обмена на Крым, а также для того, чтобы создать на Украине ситуацию, при которой она не вступит в НАТО и не выйдет из зоны влияния Москвы. Для этого, конечно же, никакая Новороссия не была нужна. Идея Новороссии была положена под сукно, если не уничтожена в организационном и идейном плане. Хотя по инерции эта идея еще продолжала развиваться. Мне как выпускнику исторического вуза звонили из института истории РАН и сообщали, что у них есть государственное задание написать историю Новороссии, то есть команды еще продолжали выполняться тогда, когда проект фактически уже был закрыт. Но закрыт временно.
Я, например, никогда не думал, что идею Новороссии можно запретить каким-то приказом или указанием именно потому, что она рациональна в текущих условиях. Ничего другого противопоставить сегодня оголтелому антирусскому режиму в Киеве просто невозможно. Создание русского государства на русскоговорящих территориях Украины единственное, чем может Кремль ответить сейчас, не ввязываясь в, условно говоря, оккупацию всей Украины.
— Можно ли текущий момент, когда балансирование на грани большой войны вновь стало реальностью, считать подходящим для возвращения Новороссии? И какие конкретно территории сейчас она могла бы включать?
— Полагаю, что сейчас момент по сравнению с 14-м, 15-м и 16-м годами неблагоприятен. Тогда были все карты на руках, их можно было использовать. Можно было создать Новороссию, избежав самой угрозы войны с Украиной. Поскольку без этих территорий и населения Украина никак с Российской Федерацией воевать не сможет. Но я все-таки полагаю, что другого выхода нет вообще. Это решение тяжелое, но его альтернативой является просто капитуляция на Донбассе и последующая капитуляция в Крыму. Если говорить о возможном военном столкновении, то ограничиваться сохранением отдельных Донецкой и Луганской областей Украины, которые предусмотрены Минскими соглашениям, означает вновь отодвигать военное решение на потом, а с каждым годом это будет все сложнее и сложнее и в итоге обернется поражением. Поэтому возрождение проекта Новороссия в случае войны с Украиной, а я считаю ее неизбежной, самое рациональное, на что может пойти Москва. Брать Киев и контролировать его в нынешней ситуации, наверное, никто не решится. Это можно было сделать в 2014 году, но этого не было сделано, а другого выхода нет.
Освобождать необходимо территорию от Харькова через Днепропетровск до Одессы включительно. Это фактически лишит Украину трети населения и двух третей ее вооруженных сил, потому что две трети тех, кто воюет на Донбассе, выходцы из этих регионов. Это лишит Украину двух третей промышленности, выходов к морю и вообще всех стратегических позиций, полностью обезопасив Крым. И принесет России очень серьезные дивиденды в плане как трудоспособного русского населения, так и той части построенной еще в СССР промышленности, которая продолжает работать на оборонку. Я полагаю, что только в этом может быть смысл и цель отражения агрессии Украины и дальнейшего наступления. Если этого сделано не будет, и мы снова ограничимся полумерами, которые ничего не решат и приведут к войне в еще более ухудшившейся ситуации в будущем.
Экс-депутат Одесского горсовета, один из руководителей южнорусской партии «Родина», кандидат исторических наук Александр Васильев
— Насколько Новороссия, на ваш взгляд как историка, это политтехнологический проект, а насколько народная идея, обоснованная историей?
— Когда-то такой же вопрос задали покойному Олесю Бузине — украинскому писателю, убитому в Киеве националистами. И он ответил на него так — «если Новороссия — это чей-то проект, то это проект Екатерины Великой и князя Потемкина». И это абсолютно так. Я не только человек с историческим образованием, но и с определенным опытом в политтехнологиях. И я могу сказать, что ни в коем случае здесь никакого политтехнологического проекта не было. Наоборот, политтехнологи вприпрыжку, роняя штаны, пытались угнаться за реальными историческими событиями, которым мы являемся свидетелями, и как-то попытаться втиснуть это в свои технологические схемы, далеко не всегда успешно. Так что мы имеем дело абсолютно с реальным историческим регионом, который был сформирован в конце ХVIII века действительно целенаправленными усилиями ряда выдающихся администраторов.
Затем этот регион существовал как самобытный регион России. Это название сохранялось в обиходе не только в эпоху Российской Империи. Хотя в советское время по идеологическим причинам термин был объявлен устаревшим. Я на днях читал письмо Луначарского (первый нарком просвещения РСФСР. — Ред.) Ленину, написанное в 1920 году. Ленин отправил Луначарского с инспекцией территорий, которые Красная армия только недавно заняла, вытеснив «белых» в Крым. Луначарский писал о ситуации в Херсоне, Николаеве и Одессе Ленину так: «Я нахожусь в Новороссии, там-то и там-то». Тогда еще ни Луначарский, ни Ленин не знали, что это обычное географическое название является «контрреволюционным». Это уже потом и в первую очередь с подачи именно украинских коммунистов, идеологов украинизации, это слово попытались забыть, хотя на протяжении советского периода оно периодически всплывало. Особенно во время войны, когда была востребована патриотическая риторика, вновь это слово стало использоваться, вошло в книги, в художественные фильмы, но после войны, когда эта риторика была свернута, опять слово стало редко употребляться по отношению к региону.
А вспомнили о нем по настоящему после 2004 года, когда прошли выборы на Украине и «оранжевая» революция. Тогда результаты голосования за Ющенко и Януковича обычные электоральные географы просто нанесли на карты. Минимально исторически грамотные люди, взглянув на эти карты, увидели, что результаты голосования за Януковича почти на 90% совпадают с границами Новороссийского края столетней давности. И, собственно, с этого момента среди тех, кто на Украине занимался русским движением, укреплялось и зрело понимание того, что мы имеем дело именно с объективным проявлением исторической реальности.
Это был отдельный регион, отдельный край со своим менталитетом. В этот период, между 2004 и 2014 годами, мы буквально открывали эту Атлантиду — Новороссию, находили какие-то старые книги, работы историков, посвященные феномену Новороссии. А уже в 2014 году это слово действительно шагнуло из среды узкого круга историков и интеллектуалов в общеупотребимый оборот. Его подхватили СМИ, бойцы, а политтехнологи с удивлением за этими процессами наблюдали, пытаясь хоть как-то направить их в выгодное им русло.
— Что такое Новороссия, в чем ее самобытность и какие это географические районы? Почему теоретикам украинизации так не нравилось это понятие?
— Под исторической Новороссией мы в первую очередь подразумеваем регион в составе трех дореволюционных губерний. Херсонской, Таврической и Екатеринославской. Границы административных единиц и различных образований на этой территории могли меняться. Это очень увлекательно и можно долго рассказывать, как это переформатировалось при Екатерине, как в эпоху Александра I приобрело, наконец, законченный вид.
Но вот что важно отметить — украинские пропагандисты, которые выдают себя за историков, не могут просто сделать вид, что Новороссии не было, что это выдумка. Повторюсь, есть масса документов, которые невозможно скрыть. Они делают вид, что это была всего лишь административная единица, и только чиновники пользовались словом «Новороссия». И якобы кроме них никто так эти территории не называл. Однако в реальности мы знаем массу примеров региональных брендов, когда какие-то предприятия, фирмы и заводы или отдельные виды продукции этих заводов назывались «новороссийские» или «новоросс». Причем слово употреблялось в таком значении, когда уже никакой административной единицы формально не существовало. Это говорит о том, что слово жило и продолжало использоваться в обиходе — не только в книгах и учебниках, но и просто в живом общении.
Конечно, серьезная трансформация произошла в эпоху Гражданской войны, потому что на территорию Причерноморья от Днестра и до Дона претендовали несколько разных сторон, различных участников войны. И официально этим понятием пользовались белогвардейцы. В 2019 году была создана Новороссийская область Вооруженных сил юга России. Она охватывала не всю Новороссию, но в целом это был Причерноморский регион с центром в Одессе. Там же был создан добровольческий бронепоезд, который так и назывался «Новороссия». На нем служил командиром носового орудия известный классик советской литературы Валентин Катаев. В своей прозе Катаев употреблял слово Новороссия, что было редкостью для советских авторов.
После победы «красных» в Гражданской войне эти территории вошли в состав УССР. Дальше на этих территориях начался активный процесс украинизации, причем многие из местных большевиков были категорически с этим не согласны, но большинство этих людей просто переехало из Одессы, Харькова и Екатеринослава в Москву. Вроде бы как на повышение ушли. Но процессы украинизации шли своим чередом. Я лично встречал в советской прессе 20-х годов тирады на тему того, как корреспондент советской газеты приезжает из Харькова в Одессу, а там ему заявляют, что здесь не Украина, здесь Новороссия. Повторюсь, это середина 20-х годов. Украинские большевики выступали с речам о том, что буржуазная контрреволюционная Новороссия должна исчезнуть, перед нами юг советской Украины и так далее. И можно удивиться тому, что буквально дословно слова лидеров украинских большевиков повторяют современные украинские деятели. Например, был такой Микола Скрипник — один из лидеров советской Украины. Вон он прямо заявил, что никакой советской Новороссии больше нет, про нее все забыли. И буквально теми же словам Порошенко (Петр Порошенко — украинский президент с июня 2014 по май 2019 года. — Ред.) в Мариуполе в 2015 году повторят, что нет никакой Новороссии, мы ее ликвидировали, уничтожили, ее надо забыть.
— Как вы думаете, возможно ли актуализировать Новороссию в медийном пространстве, ведь одно время это слово исчезло из обихода. Почему так произошло и стоит ли сейчас возродить Новороссию хотя бы в части публичной дискуссии?
— До 2014 года слово «Новороссия» было мало известно широкой общественности. Один достаточно известный украинский политтехнолог даже не знал, куда ставиться ударение в этом слове. Потом, когда об этом вроде бы стали знать все, четкого терминологического понимания все равно не было. Возникло отождествление Новороссии, большого исторического региона, с двумя республиками, Донецкой и Луганской, но это ошибка. Просто на территории этих республик идея Новороссии была движущей силой в определенный момент исторических событий. Но нельзя сводить одно к другому.
Например, Александр Захарченко (глава ДНР, погибший в августе 2018 года в результате теракта. — Ред), с которым я лично обсуждал эту тему, прекрасно отдавал себе отчет в том, что самым западным городом Новороссии является Тирасполь в Приднестровье. Когда люди из Донецка и из Приднестровья, двух этих маленьких анклавов, смогут пожать друг другу руки, тогда мы сможем говорить о восстановлении Новороссии во всем объеме.
И потом, все прекрасно знают эту историю про минские соглашения. Оказалось, что эта риторика больше не востребована официальной политикой относительно Донбасса. Но я вот, честно говоря, считаю большим заблуждением увлекаться официальной политикой, потому что она очень переменчива. Она сегодня одна, а завтра другая. Она очень субъективна. Какие-то люди могут ее олицетворять в тот или иной момент, а потом этого чиновника переводят на другую работу, приходит новая метла со своими идеями. Мы же должны делать свое дело вне зависимости от этой сиюминутной конъюнктуры. Повторюсь еще раз — есть политическая, а есть историческая реальность. Не плод политтехнологий, а именно объективная реальность. И о ней нужно говорить, ее нужно объяснять, ее нужно демонстрировать, и это никак не зависит от того, какой на дворе момент. Если окажется, что что-то поменялось в высших сферах, и векторы движения опять совпадут с объективной реальностью, то тем лучше для тех, кто эти решения будет принимать. Но сама реальность никуда не денется от того, что кто-то решит ее замолчать.
Источник
(эта часть 1 опубликована также на сайте СРН)
Часть 2:
От Луганска до Тирасполя: ополченцы рассказали, почему Новороссии суждено состояться
Новороссия, как заявил в первой части статьи историк Александр Васильев, это объективная историческая реальность, а ее возрождение, по словам командира ополчения первой волны Игоря Стрелкова, единственно возможный способ решить украинский вопрос с наименьшими для России издержками. Идея Новороссии, как убедился корреспондент EADaily, до сих пор жива среди активистов пророссийского движения и ополченцев, в том числе воспринявших ее иностранных добровольцев.
Андрей Морозов, действующий военнослужащий, рядовой защитник Новороссии
— Что вы понимаете под Новороссией, почему, на ваш взгляд, она исчезла из информационной повестки и можно ли ее реанимировать?
— Из информационной повестки крупных СМИ слово «Новороссия» исчезло сразу же, как только перестало быть актуальным в качестве политического инструмента в борьбе с Украиной. Вернуть это слово в оборот — вопрос исключительно редакторской политики этих самых СМИ. Вопрос «реанимации идеи» для меня не стоит — моя идея жива, никуда не делась за эти годы. Людей, очень много сделавших в 2014-м, но потом «разочаровавшихся в идее» я понимаю и сопереживаю им, но я понимаю, что разочаровались они не в идее, а в себе и своих ожиданиях от неё. В ожиданиях скорой победы, каких-то личных достижений, «социальных лифтов». Я понимаю и горечь обманутых ожиданий тех, кто реально воевал, рисковал жизнью, оставил на этой войне значимую часть жизни и здоровья. Люди ожидали несколько других итогов своих действий.
Что касается моих ожиданий, то для объяснения того, почему я не разочаровался и не разочаруюсь в Новороссии, мне проще всего пересказать сцену, которая произошла у нас на работе, когда 5 мая 2014 года, в понедельник, я пришёл к шефу и сказал, что где-то в районе 9-го числа уеду на войну. Шеф в нашей айтишной конторе — мой ровесник, прекрасно образованный и эрудированный человек, большой патриот России. И он мне без всякого желания запугать сказал вполне здравую вещь: «Ты же понимаешь, что даже если успешно перейдёшь границу и попадёшь к условным "своим", они тебя, скорее всего, расстреляют, потому что в системе координат варлордов (warlord — военный лидер), которые там сейчас воюют, нет персонажа типа тебя. Для них ты или украинский шпион, которого надо расстрелять как украинского шпиона. Или шпион, присланный из России следить за тем, что они там творят. Расстрелять тебя открыто как шпиона из России будет нельзя, поэтому тебя всё равно расстреляют как украинского шпиона. Понимаешь?».
Я ответил: «Я всё понимаю. Но не могу не попробовать». Что было дальше — уже достаточно широко известно. Я в одиночку ночью с 10 на 11 мая в жуткий ливень, по распечатанной яндекс-карте и компасу, успешно прошёл границу и прибыл в город Антрацит, ближайший к месту перехода границы известный мне крупный населенный пункт, контролировавшийся тогда ополчением. Там при попытке записаться в ополчение я был объявлен украинским шпионом, и казаки атамана Козицына (Николай Козицын — лидер луганского казачества, активный участник событий на Донбассе) начали меня пытать в надежде выведать какие-то секреты. Поскольку секретов я никаких, разумеется, не знал, то так и потерял сознание, вися распятым на оконной решётке в коридоре ОГА Антрацита, в паре десятков метров от кабинета Козицына, где праздновали победу на референдуме. В августе 2014-го, ещё изрядно хромая и не полностью восстановив моторику кисти правой руки, я поехал на войну вторично. В октябре я впервые штатным способом, большим пальцем правой руки, смог снять с предохранителя автомат и выстрелить, нажав указательным на спуск.
Нет никакой идеи, кроме людей, готовых драться за эту идею до последнего. «Навязать идею» политтехнологи не могут. Они могут её так или иначе оформить. Хорошо, плохо, отлично или «так себе», «на троечку», облечь её в слова, разложенные по папочкам «для детей и юношества», «для маргиналов», «для домохозяек». Создать идею политтехнологи не могут, это задача для философов. Философы создают и людей и идеи для них. Будущее у идеи есть, пока есть люди, готовые сражаться за неё, не ожидая от этого для себя ничего, кроме новых сражений и испытаний, защищая её даже в самой беспросветной, безвыходной ситуации.
Вот сейчас, например, ситуация складывается так, что ВСУ готовятся схлопнуть за несколько дней республики Донбасса, пользуясь тем, что России крайне невыгодна любая силовая активность, а также тем, что в России существует очень влиятельное лобби, которому защита Донбасса «поперёк горла», то, что многие ветераны 2014-го называют: «противник перед нами, а враг — в тылу!» И единственное, что имеет какой-то шанс спасти эту ситуацию, — отчаянное сопротивление обороняющихся даже в самых сложных условиях, драка до последнего. Когда не получится у этого самого «очень влиятельного лобби» покивать на быстро зачищенный ВСУшниками Донбасс — «вон, мол, смотрите, как ленивые шахтёры воевать не захотели, чего их поддерживать».
Французский доброволец, снайпер и публицист Эрван Кастель, получивший тяжелое ранение на донбасском фронте
Доброволец Эрван Кастель на позициях до ранения Фото: Кристина Мельникова
— Эрван, почему вы решили приехать добровольцем на Донбасс, имела ли для вас значение идея Новороссии, и чем для вас является Новороссия?
— Когда я приехал на Донбасс в 2015 году, то главной моей мотивацией было пророссийское, антиглобалистское и антифашистское измерение донецкого и луганского восстания. Но больше всего меня увлек проект Новороссии, который в конечном итоге и убедил присоединиться к ополчению. Для меня проект Новороссии олицетворяет завоевание народом ее территории, ее истории и собственной идентичности, а также независимое развитие, которое происходит в пределах границ, определенных самими народами.
Не оглядываясь на Вестфальский договор (завершивший Тридцатилетнюю войну договор 1648 г. установил новую систему международных отношений в Европе. — Ред.), мы можем только констатировать, что большинство современных конфликтов порождены проблемами с границами, вытекающими из международных договоров (например, Версальского), которые принесли в жертву человеческую географию, самоопределение на алтарь интересов национальных государств. Пока страны живут и управляются в соответствии с принципами союза народов, гармония и равновесие могут быть достигнуты, но как только страны опускаются до состояния национальных или, того хуже, этноцентрических национальных государств, тогда открываются двери для несправедливости, порабощения и диктатуры, как это произошло на Украине.
Когда русскоязычные граждане Украины положили начало движению против Майдана, чтобы отказаться от фашистского переворота, их сила заключалась в предложении построить Народную Республику, которая одновременно имеет исторические и социальные основания существования и которая является полной противоположностью концепции национальных государств, являющейся причиной стольких войн. Что привлекло меня в проекте Новороссии, так это ее федеративная идентичность, идентичность добровольного союза небольших автономных республик, которые от Одессы до Харькова объединены в одно сообщество общей историей. И поэтому обе республики, Донецкая и Луганская, являются примером того, что этот проект осуществим и долговечен. Новороссия является не только символом регионального развития стратегического Черноморского региона, но и выражением сопротивления народа, заявляющего право на самобытность и суверенитет.
Сегодня наблюдается логический распад национальных государств, которые растворяются в экономическом мондиализме и личном космополитизме, строящими новое товарное рабство. У народов, которые пытаются противостоять этому порабощению, есть только два варианта — географическая и политическая балканизация, когда каждый воспроизводит на небольшой территории ту государственную систему, которая ему подходит и которую он пережил. Или же создание восходящих территориальных и политических образований, переходящих от местной идентичности к объединению — федеральной идентичности. В духе борьбы бытия с существованием отвоевание сообществами возможности создания собственных государств на основе общего пути, на мой взгляд, является единственным способом к освобождению от тоталитаризма и капиталистической диктатуры. Сегодня эта мечта осуществима как никогда ранее, и она началась с Новороссии, в истории которой создание Донецкой и Луганской республик является лишь первым шагом.
Харьковчанин, бывший политический заключенный, вышедший из украинской тюрьмы в рамках обмена военнопленными между Донбассом и Украиной Мехти Логунов:
Мехти Логунов. Иллюстрация news-front.info
— Мехти Феофанович, как вы относитесь к Новороссии, насколько вам близка и понятна ее идея?
— Новороссия или Ново Россия для меня — это русский мир, который не сдался и не сдастся. Это русская земля, которая была взята еще при Екатерине Второй в Россию, но из-за какого-то непонимания, сиюминутных политических интересов была передана в так называемую УССР. Новороссию я принял всей душой, но ее решили сдать в угоду олигархам, закрыть этот проект, но для меня он никогда не был закрытым. Я даже пытался писать Конституцию Новороссии. Я, конечно, не юрист и не правовед, но я просто посмотрел разные конституции, и наиболее подходящей мне показалась конституция Швейцарии. Там предусмотрено четыре государственных языка, которые применяются одновременно, я бывал в Швейцарии и видел, как это функционирует. То, что Новороссию решили отложить или пока что закрыть, для меня неприемлемо, и я буду делать все для возрождения этого проекта. Я и все силы отдам для того, чтобы земля от Луганска до Тирасполя стала Новороссией.
— Новороссия для вас, как я понимаю, все же больше, чем географическое понятие?
— Больше, это определение русского мира, который не сдался никому. Я же видел все, все это происходило на моих глазах. Я видел, как останавливали голыми руками украинские танки и бэтээры. Когда 22 февраля было собрание депутатов Юго-Востока Украины, что в сущности и является Новороссией, там стояли 300 или 400 человек с Донбасса, шахтеров, я стоял возле них и по их разговорам я понял — Донбасс никогда не будет Украиной. И Новороссия тоже.
— Есть ли сегодня реальное политическое будущее у Новороссии, как вам видится?
— Конечно, это зависит от нас. Я делаю все возможное для этого. У меня нет сейчас больших возможностей, и я после тюрьмы был в Луганске, а теперь в Москве, но и на том месте, где я нахожусь, я буду делать все для того, чтобы этот проект состоялся.
— Людей на территории подконтрольной Украине Новороссии не удалось переформатировать за годы войны, как вы думаете?
— Украинская государственная система — это нелюди, я их стал называть достаточно давно «особи», людей переформатировать не удастся. Помните, был флешмоб на Запорожском вокзале, где люди исполняли «Когда весна придет, не знаю». Понимаете? Русские не сдаются.
Кристина Мельникова