Уже к концу прошлаго столетiя Галицiю стали называть "украинским Пьемонтом", уподобляя ея роль той, которую Сардинское королевство сыграло в объединенiи Италiи. Несмотря на претенцiозность, это сравненiе оказалось, в какой-то степени, верным. С конца 70-х годов, Львов становится штаб-квартирой движенiя, а характер украинизма определяется галичанами. Здесь выдаются патенты на истинное украинофильство и здесь вырабатывается кодекс поведенiя всякаго, кто хочет трудиться на ниве нацiонального освобожденiя. Широко пропагандируется идея нацiональнаго тождества между галичанами и украинцами; Галицiю начинают именовать не иначе, как Украиной. Сейчас, благодаря советской власти, это имя столь прочно вошло в употребленiе, что только историки знают о незаконности такого присвоенiя. Если на самой Украине оно возникло лишь в конце XVI, в начале XVII века и до самаго 1917 г. жило на положенiи прозвища не имея надежды вытеснить историческое имя Малороссiи, то в Галицiи ни народ, ни власти слыхом не слыхали про Украину. Именовать ее так начала кучка интеллигентов в конце XIX века.
Несмотря на все ея усилiя, "Украина" и "украинец" дальше страниц партiйной прессы не распространялись. Было ясно, что без чьей-то мощной поддержки чужое имя не привьется. Возникла мысль ввести его государственным путем. У кого она возникла раньше, у галицких украинофилов или у австрiйских чиновников - трудно сказать. Впервые, термин "украинскiй" употреблен был в письме императора Франца Iосифа от 5 июня 1912 г. парламентскому русинскому клубу в Вене. Но поднявшiеся толки, особенно в польских кругах, вынудили барона Гейнольда, министра внутренних дел, выступить с разеясненiем, согласно которому термин этот употреблен случайно, в результате редакцiоннаго недосмотра. После этого, офицiальные венскiе круги воздерживались от повторенiя подобнаго опыта [161]. Только в глухой Буковине, откуда вести не проникали в широкiй мiр, завели, примерно с 1911 г., обычай требовать от русских богословов, кончавших семинарiю, письменнаго обязательства: "Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, лишь украинцем и только украинцем". Священникам, не подписавшим такого документа, не давали прихода [162].
В 1915 г., членам австрiйскаго правительства представлена была записка отпечатанная в Вене в небольшом количестве экземпляров под заглавiем "Denkschrift uber die Notwendigkeit ausschliesslichen Gebrauches des Nationalnamen 'Ukrainer'".
Австрiйцев соблазняли крупными политическим выгодами могущими последовать в результате переименованiя русинов в украинцев. Но имперскiй кабинет не прельстился такими доводами. Весьма возможно, что на его позицiю повлияло выступленiе знаменитаго венскаго слависта академика Ягича. "В Галицiи, Буковине, Прикарпатской Руси, - заявил Ягич, - эта терминологiя, а равно все украинское движенiе, является чужим растенiем, извне занесенным продуктом подражанiя... О всеобщем употребленiи имени "украинец" в заселенных русинами краях Австрiи не может быть и речи; даже господа подписавшiе меморандум едва ли были бы в состоянiи утверждать это, если бы они не хотели быть обвиненными в злостном преувеличенiи" [163].
Другая подобная же попытка относится к 1923 году, когда Галицiя находилась в составе возродившагося польскаго государства. Исходила она от Науковаго Товариства им. Шевченко во Львове, которое особым меморандумом просило отменить запрет наложенный кураторiей львовскаго учебнаго округа на названiя "Украина" и "украинец" в отношенiи Галицiи и русинов [164]. Демарш этот, так же, как в 1915 г., никакого успеха не имел. Утвердили и узаконили за Галицiей названiе Украины большевики, в 1939 г., после раздела Польши между Сталиным и Гитлером. Они еще задолго до захвата Галицiи начали именовать ее "Западной Украиной", что оказалось чрезвычайно удобным с точки зренiя последовавшаго "возсоединенiя".
Но не только по именам, а и по крови, по вере, по культуре, Галицiя и Украина менее близки между собой, чем Украина и Белоруссiя, чем Украина и Великоруссiя. Из всех частей стараго кiевскаго государства, Галицкое княжество раньше и прочнее других подпало под иноземную власть и добрых 500 лет пребывало под Польшей. За эти 500 лет ея русская природа подверглась величайшим насилiям и испытанiям. Ее колонизовали немецкими, мадьярскими, польскими и иными нерусскими выходцами. Особенно жестоким был их наплыв при Людовике Венгерском, когда Галицiя (Червонная Русь) отдана была в управленiе силезскому князю Владиславу Опольскому, человеку совершенно онемеченному. Он роздал немцам и венграм множество урядов, земельных владенiй, населил ими русскiе города, развил широкую сельскую колонизацiю, посадив на галицiйскiя земли немецких крестьян дав им важныя льготы по сравненiю с коренным населенiем. Пусть не этим "привилегированным" удалось онемечить галицiйцев, а сами они руссифицировались, но с тех пор в жилах галичан течет не мало чужой крови.
К расовым отличiям надлежит прибавить отличiя религiозныя. Галицiя первая из древних русских земель отступила от православiя и приняла Унiю.
Наконец, язык ея совсем не тот, что в Надднепрянщине. Даже наспех созданная "литерацка мова", объявленная общеукраинской, не способна скрыть существованiя двух языков, объединенных только орфографiей.
Это не трудно установить положив книжки Квитки-Основяненко, Шевченко, Марко Вовчка рядом с произведенiями Вагулевича, Гушалевича, Ивана Франко и других галицiйских писателей. До последней четверти XIX века, ни галицiйская литература на Украине, ни украинская в Галицiи - не были известны. Взаимное ознакомленiе началось после того, как возникло панукраинское движенiе. Только тогда в Галицiи стали популяризировать Шевченко, а на Украйне русинских авторов.
Известный историк литературы А. Н. Пыпин в свое время писал: "Галицiйской литературе не принадлежат произведенiя той нашей литературы малорусской, которая развiвалась уже в перiоде разделенiя западнаго и восточнаго края южной Руси, под влiянiем жизни и образованности общерусской. Начиная с Котляревскаго и даже еще раньше, условiя нашей малорусской литературы были уже иныя, чем условiя книжности галицко-русской, и произведенiя малорусскiя усваиваютя галичанами опять с известной долей искусственности". То же утверждает и Драгоманов, полагающiй, что галицкую и украинскую литературы "треба вважати, коли не за зовсим окремы, то же дуже одминны одна вид другой" [165].
Нельзя забывать и о школе. Украйна училась в общерусских школах, читала русскiя книги и впитывала русскую образованность, Галицiя училась по-польски, а потом, в XIX веке, по-немецки. Несмотря на сильное развитiе руссофильства, во второй половине XIX века, каждый образованный галичачин гораздо меньше имел понятiя о Пушкине, Гоголе, Лермонтове, Гончарове, Толстом, Достоевском, чем о Мицкевиче, Словацком, Выспянском, Сенкевиче. Замечено, что даже сведенiя о Россiи и Украине почерпались галичанами, чаще всего, из немецкой печати. Удивительно ли, что ко многим вопросам кардинальной важности украинцы и галичане относились и относятся по разному? Трудно, например, найти образованнаго украинца, который бы порицал кн. Владимiра Святого за насажденiе на Руси византiйской культуры. Для галичан - это одiозная личность. Он для них, прежде всего, не "святой", а только "великiй", а историческая его миссiя всячески осуждается: он дал Руси не ту веру и не ту культуру, которую следовало бы...
"Лихий вплив (влiянiе) православного Царьгороду не дав нашим силам сконсулидуватися, выкликував революции, деморализував тим самым населення". Так писал о. Степан С. Шавель в канадской газете "Украинськи Висти" [166]. Царьград и Москва - два злых генiя. "Москва вчила нас, як бунтуватися проти гетманив, Царьгород бунтував одного князя проти другого. Ни вид Москви, ни вид Царьгороду ничого доброго ми не навчилися, бо сами вони ничого доброго не посидали. Ни Царьгород, ни Москва не посидали принципив на яких моглаб була развинути украинська культура". Галичане не любят культурнаго прошлаго южной Руси. Нелюбовь эту можно встретить не только в писанiях простого унiатскаго священника, но на страницах ученых произведенiй галицiйских профессоров, вроде Омельяна Огоновскаго.
* * *
С тех пор, как после раздела Польши Галицiя перешла под власть Австро-Венгрiи, она представляла глубокую провинцiю, где племя русинов или рутенов, как его называли австрiйцы, насчитывавшее в XIX в. менее двух миллiонов душ, жило вперемежку с поляками. Преобладающее, попросту говоря, господствующее положенiе принадлежало полякам. Они были и наиболее богатыми, и наиболее образованными; представлены, преимущественно, помещиками, тогда как русины почти сплошь крестьяне и мещане. Драматическiй момент во взаимоотношенiях между Русью и Польшей заключается в том, что там, где эти две народности тесно сожительствовали друг с другом, первая всегда находилась в порабощенiи и в подчинении у второй. Русинская народность стояла накануне полной потери своего нацiональнаго обличья. Все, что было сколько нибудь интеллигентнаго и просвещеннаго (а это было, преимущественно, духовенство), говорило и писало по-польски.
Для богослужебных целей имелись книги церковно-славянской печати, а все запросы светскаго образованiя удовлетворялись исключительно польской литературой. Путешественники посещавшiе Галицiю в 60-х годах отмечают, что беседа в доме русинскаго духовенства, во Львове велась не иначе, как на польском языке. И это в то время, когда в Галицiи появились признаки "пробужденiя" и начали говорить о созданiи собственнаго языка и литературы. Что же было в первой половине столетiя, когда ни о каких нацiональных идеях помину не было? Лучше всего об этом разсказывают сами галичане. Перед нами воспоминанiя Якова Головацкаго [167] - одного из авторов знаменитой "Русалки Днестровой". Он происходил из семьи унiатскаго священника и признается, что отец с матерью всегда говорили по-польски и только с детьми по-русски. Отец его читал иногда проповеди в церкви "из тетрадок писанных польскими буквами". "В то время, - говорит Головацкiй, - почти никто из священников не знал русской скорописи. Когда же отец служил в Перняках, и в церкви бывала графиня с дворскими паннами, или кто нибудь из подпанков, то отец говорил проповедь по-польски". Самого Головацкаго отец учил грамоте "по печатному букварю церковнославянской азбуке - то называлось читати по-русски, но писати по-русски я не научился, так як ни отец ни дьяк не умели писати русскою скорописью". Тот же Головацкiй разсказывает эпизод из времени своего пребыванiя во львовской семинарiи. Власть польскаго языка и польской культуры выступает в этом разсказе с предельной выразительностью. "Пасторалисты дали себе слово не говорить проповедей, даже во львовских церквах иначе, только по-русски. Плешкевич первый приготовил русскую проповедь для городской церкви - но подумайте, якова была сила предубежденiя и обычая! Проповедник вышел на амвон, перекрестился, сказал славянскiй текст и, посмотрев на интеллигентную публику, он не мог произнести русскаго слова. Смущенный до крайности, он взял тетрадку и заикаясь ПЕРЕВОДИЛ свою проповедь и с трудом кончил оную. В семинарiи решили, что во Львове нельзя говорить русских проповедей, разве в деревнях".
Таких случаев робости было не мало. Когда Добрянскiй составил для своих слушателей грамматику старославянскаго языка, он издал ее (в 1837 г.) по польски, и только в 1851 г, вышла она в русском переводе по просьбе "собора ученых русских" собравшагося во Львове в 1848 г. Статья его о введенiи христiанской веры на Руси тоже напечатана была по-польски (1840 г.) и потом уже по русски (1846) .
Ни о каком знакомстве с русской литературой говорить не приходится. Русскiя книги знакомы были немногим находившим их лишь в больших библiотеках, либо получавших по знакомству из Россiи от Погодина и Бодянскаго. То же и с малороссiйской книгой. Несмотря на то, что нарождавшаяся украинская литература имела к тому времени, кроме Котляревскаго, Гребенки, Гулака, также - Квитку, Кулиша и Шевченко, она не была известна в Галицiи. Знакомство с нею состоялось значительно позднее, в результате долгих усилiй панукраинских деятелей. Русинское самосознанiе спало глубоким сном и народ медленно, но неуклонно вростал в польскую народность.
Здесь не место разсказывать, как произошло его нацiональное пробужденiе. Тут и неизменные собиратели народных песен - Вацлав Залесскiй, Лука Голембiевскiй, Жегота Паули (все сплошь поляки); тут же и знаменитая "Русалка Днестрова" - первый литературный сборник на русинском наречiи, вышедшiй в 1837 году.
Важно: - что это было за пробужденiе? Ответ дан давно, о нем можно прочесть даже у Грушевскаго.
Пробужденiе было русское.
Во всех австро-венгерских владенiях населенных осколками русскаго племени - в Галицiи, в Буковине, в Угорской Руси - нацiональное возрожденiе понималось как возвращенiе к общерусскому языку и к общерусской культуре.
Затираемое поляками, венграми, румынами, немцами, населенiе этих земель стихiйно тяготело к Россiи, как к своей метрополiи. Совершенно гипнотизирующее действiе произвело на него движенiе стотысячной армiи Паскевича в 1849 г., шедшей на подавленiе венгерскаго возстанiя. Она не только ослепила его своей мощью и окружила образ Россiи нимбом непобедимости, но простой народ, жившiй в деревнях и местечках, был глубоко взволнован тем, что вся эта армада говорила на совершенно понятном, почти местном языке. Для угорских русин, пришествiе русских было величайшим торжеством.
Придавленные мадьярским засильем они видели в Паскевиче своего освободителя. Среди них давно уже началось броженiе против мадьяр, и один из деятелей этого движенiя - Адольф Добрянскiй, вынужден был даже бежать в Галицiю, где его застал приход русской армiи. Добрянскому удалось добиться назначенiя его императорским австрiйским комиссаром при русской армiи, в каковом званiи он и прибыл к себе на родину. По его иницiативе была послана в Вену депутацiя с изложенiем нацiональных нужд угорских русинов - с просьбой о выделенiи их земель в особыя "столицы", с учрежденiем в них местной русинской администрацiи и русскаго языка в управленiи и в школе. Просили даже основать в Унгваре русскую академiю. Император, напуганный венгерским возстанiем и видевшiй, в тот момент, в русинах своих естественных союзников, на все отвечал согласiем. Добрянскiй был назначен "над-жупаном" (наместником) четырех столиц, учредил русскую гимназiю, завел делопроизвод- ство на русском языке и широко повел распространенiе в крае русской культуры. Ни малейших колебанiй в выборе между неразвитым местным наречiем и русским литературным языком не существовало. Закарпатская Русь с самаго начала встала на путь общерусской культуры. То же наблюдалось в более глухой, неразвитой Буковине, совсем лишенной собственной интеллигенцiи.
Но продолжался этот ренессанс недолго. Как только венгерское возстанiе кончилось, как только австрiйское правительство помирилось с мадьярами и венгерская аристократiя снова прiобрела влiянiе в государственных делах, началось преследованiе всего русскаго. Сам Добрянскiй был устранен, а местная интеллигенцiя подверглась гоненiю.
Что же касается Галицiи, то там произошло подлинное чудо. Несмотря на многовековое вытравливанiе всякой памяти о ея русском прошлом, несмотря на усиленную иноземную колонизацiю, в ней восторжествовало руссофильство. Хотя там сделана была попытка разработки местнаго наречiя, но никто иной, как сам Яков Головацкiй, иницiатор этого дела, пришел к заключенiю о ненужности таких опытов, при наличiи развитого русскаго языка.
Для него, как и для подавляющаго большинства культурных галичан, выбор предстоял не между местным русинским наречiем и русским языком, а между польским и русским. Галичанин должен быть либо поляком, либо русским - средняго нет. Стали издаваться газеты на русском языке. Одной из них, "Слову", выпала роль столпа, вокруг котораго стали собираться все "москвофилы". Редактировал ее Яков Головацкiй. Разумеется, язык, как этой, как и других газет оставлял многаго желать с точки зренiя русской грамотности, но редактора и писатели старательно работали над овладенiем ею. В. Дзедзицкiй выпустил брошюру: "Как малороссу в один час научиться говорить по-русски". Еще в 1866 г. в "Слове" появилась статья разсматривавшая русинов и русских, как один народ и доказывавшая, что между украинцами и великороссами нет никакой разницы. Вся Русь, по словам газеты, должна употреблять единый литературный русскiй язык. Статья эта сделалась как бы манифестом "москвофилов". Кроме Якова Головацкаго к ним примыкало не мало видных людей, из коих необходимо особо упомянуть Наумовича, бывшаго сначала польским патрiотом, а потом прошедшаго тот же путь, что и Я. Головацкiй - через увлеченiе галицiйским народничеством к москвофильству.
Причины подобнаго тяготенiя к Россiи в стране, где польское просвещенiе, польскiй язык сделали такiе успехи и где интеллигентный слой людей представлен исключительно унiатским духовенством, были бы необеяснимы, если бы не церковно-славянскiй язык. Унiатская Церковь служила на этом языке и он-то спас галичан от окончательной полонизацiи. Он постоянно напоминал о едином русском корне, о прямой преемственности русскаго литературнаго языка с языком кiевской Руси. Вот почему вожаки украинства так ненавидели и ненавидят "церковно- славянщину".
Москвофилы не ограничились пропагандой русскаго языка и культуры, но начали проповедь полнаго объединенiя Галицiи с Россiей, по каковой причине их прозвали также "обеединителями". Они заводили связи с русским образованным обществом, главным образом через М. П. Погодина, выпускали русскiя книги, издали сочиненiя Пушкина, а в конце 90-х годов во Львове образовалось литературное общество имени А. С. Пушкина. Иницiаторы движенiя, вроде Головацкаго, Плещинскаго, Наумовича, до такой степени прониклись сознанiем необходимости слiянiя русин с русскими, что сами, впоследствiи, переселились на жительство в Россiю, где продолжали заниматься научно-литературной деятельностью.
Сколь велико было руссофильство галичан во второй половине XIX века, свидетельствует "сам" Грушевскiй. "Москвофильство, - по его словам, - охватило почти всю тогдашнюю интеллигенцiю Галицiи, Буковины и закарпатской Украины" [168]. Другим свидетельством может служить деятельность Драгоманова. Сам он хоть и не проживал в Галицiи (за исключенiем короткаго времени), но следил за нею внимательно, и когда убедился во всеобщих симпатiях к Россiи, стал через своих друзей и единомышленников учреждать в Галицiи русскiя библiотеки и распространять русскую книгу. "Смело могу сказать, говорил он впоследствiи, - ни один московскiй славянофил не распространил в Австрiи столько московских книг, как я, 'украинскiй сепаратист'". Преследуя, в первую голову, задачу соцiалистической пропаганды и просвещенiя, и не будучи узким нацiоналистом, он понял, на каком языке можно успешнее всего добиться результатов в этом направленiи. В 1893 г. он обращал вниманiе своих надднепрянских читателей на факт неизменнаго перевеса москвофилов на всех выборах в Сейм и в Рейхстаг. До самой войны 1914 г. москвофильство пользовалось симпатiями БОЛЬШИНСТВА галичан и если бы не эта мiровая катастрофа, неизвестно, до каких бы размеров разрослось оно. Но аресты и избiенiя в начале войны, а особенно после кратковременнаго пребыванiя в Галицiи русских войск, нанесли ему тяжелый удар. Русофильская интеллигенцiя оказалась уничтоженной [169]. Морально ее доканала большевицкая революцiя в Россiи, открыто принявшая сторону самостiйническаго антирусскаго меньшинства.
* * *
Это антирусское меньшинство называлось "народовством", но, как часто бывает в политике, названiе не только не выражало его сущности, а было маской, скрывавшей истинный характер и цели объединенiя. Ни по происхожденiю, ни по духу, ни по роду деятельности оно не было народным и самое бытiе свое получило не от народа, а от его нацiональных поработителей.
Поляки, истинные хозяева Галицiи, были чрезвычайно напуганы ростом москвофильства. Пользуясь своим первенствующим положенiем и связями с австрiйской бюрократiей, они сумели внушить венским кругам боязнь опасности могущей произойти для Австрiи от москвофильскаго движенiя и требовали его пресеченiя. Австрiйцы вняли.
Какого нибудь твердаго взгляда на галичан в Вене до тех пор не было; до середины 30-х годов их просто не замечали. Когда вышла "Русалка Днестровая", директор австрiйской полицiи Пейман воскликнул: "Нам поляки создают хлопот по горло, а эти глиняныя головы хотят еще похоренную рутенскую народность возрождать"! Но вскоре "рутенская" народность пришлась кстати.
В 1848 г., когда польское движенiе приняло угрожающiй для австрiйцев характер, галичане были натравлены на поляков. Такое же натравливанiе едва не произошло в 1863 г., когда галичанам было сказано, что пора "den Herrn Polen einbeizen". Каждый раз такое обращенiе к русинам сопровождалось ласками и предоставленiем различ- ных привилегiй. В 1848 г., по иницiативе австрiйцев была создана "Головна Руска Рада" - некое подобiе русинскаго парламента. Рада издавала "Зорю Галицкую" и основала Народный Дом в Львове, но будучи искусственно порожденной, просуществовала недолго. В 1851 г. полякам удалось сговориться с австрiйцами и те перестают поддерживать русин. Рада распадается. Эта слабость и безпомощность перед поляками усиливала москвофильское движенiе.
Особенный подеем русских симпатiй начался с 1859 г., когда полякам удалось захватить управленiе Галицiей полностью в свои руки и встать в качестве средостенiя между русинами и австрiйским правительством.
Назначенный наместником Галицiи польскiй граф Голуховскiй повел систематическое преследованiе всего, что мешало полонизацiи края. Жертвами его стали, прежде всего, деятели руссофильской партiи, в частности Я. Ф. Головацкiй, занимавшiй с 1848 г. кафедру русскаго языка и литературы во Львовском университете. Голуховскiй вытеснил его не только из университета, но удалил, также, из двух львовских гимназiй и запретил к употребленiю составленные им учебники. В значительной мере под влiянiем зтих преследованiй, Головацкiй переселился в 1867 г. в Россiю, где сделался председателем комиссiи для разбора и изданiя древних актов в Вильне. Такова же судьба некоторых других видных руссофилов, вроде Наумовича. Но наибольшее впечатленiе на русин произвел выдвинутый Голуховским проект введенiя в галицкой письменности латинскаго алфавита, так называемаго "абецадла", грозившаго им окончательной полонизацiей. Все русское с этих пор стало пользоваться особенной популярностью, а русская азбука и церковно-славянскiй язык стали знаменем в борьбе с воинствующим полонизмом.
Поляки, впрочем, скоро поняли, что полонизацiя галичан в условiях Австрiйской Имперiи - дело нелегкое. Нашлись люди доказавшiе, что оно и ненужное. Украинизацiя сулила больше выгод; она не столь одiозна, как ополячиванiе, народ легче на нее подается, а сделавшись украинцем - уже не будет русским.
В этом духе началась обработка венскаго правительства, которому идея украинизацiи нравилась тем, что позволяла перейти из оборонительнаго положенiя в наступательное.
Обрусенiе галичан чревато было опасностью отделенiя края, украинизацiя не только не несла такой опасности, но сама могла послужить орудiем отторженiя Украины от Россiи и присоединенiя ея к Галицiи. Полагали, что хорошей приманкой в этом отношенiи станет конституцiя 1868 г., по которой все населявшiя Австрiйскую Имперiю нацiональности получили равноправiе и культурную автономiю. Галичанам ставилась задача: прельстить Украину этой конституцiей. "Русско-украинское слово, - писал львовскiй профессор О. Огоновскiй, - замолкло в южной Россiи и пользуется мирным прiютом только в монархiи австро-венгерской, где конституцiя дает отдельным народностям свободу оберегать исконныя народныя права."
Австрiйцы, повидимому, до такой степени увлеклись мечтами об отторженiи Украины, что с теченiем времени возникла идея подыскать для будущаго украинскаго королевства достойнаго кандидата на трон, какового нашли в лице принца Вильгельма Габсбургскаго, названнаго Василем Вышиванным. В Вене и в Львове заинтересованные круги убедили "Василя" перейти из латинскаго обряда в Унiю. Сам наследник австрiйскаго престола Франц-Фердинанд принял горячее участiе в этой авантюре.
Как только польскiй план в Вене получил санкцiю, в Галицiи тотчас возникла "народная" партiя в противовес "обеединителям" (москвофилы) и целый вспомогательный аппарат в лице О-ва "Просвита", газет "Правда", "Дило", "Зоря", "Батькивщина" и многих других.
Ядро и основу "народной" партiи составило унiатское духовенство. Унiя, в свое время, задумана была в целях денацiонализацiи подвластнаго Польше русскаго населенiя, но цели своей не достигла. Через несколько поколе- нiй после насильственнаго обращенiя, галицкое населенiе стало разсматривать свою новую Церковь, как "нацiональную", отличную от польской. Но то обстоятельство, что унiаты находились в юрисдикцiи Ватикана, испытывая постоянное влiянiе iезуитов, венских и краковских папских миссiй, не могло не наложить печати на галицкое духовенство. Оно не могло выйти из русла общественно-политических идей католицизма и сделалось распространителем ультрамонтанства в крае. Особенно ревностно служил этим целям "Русскiй Сiон" - орган львовских церковников. Он же стал одним из органов "народовства" и даже начал с некоторых пор печататься в типографiи "Науковаго Товариства им. Шевченка", а о. Качали, политическiй руководитель унiатскаго духовенства, сделался председателем этого "товариства" - любимаго детища народовской организацiи. "Правда", главный орган народовцев, не только оказывала всяческое почтенiе "Русскому Сiону", но в 1873 году распространяла предвыборный манифест клерикалов. Немало молодых людей из духовенства вступило в ряды народовцев.
Светская народовская интеллигенцiя чрезвычайно довольна была таким союзом. Драгоманову приходилось неоднократно слышать от львовских украинофилов, что Унiя - "саме украинська вiра бо вкупи и православна и не москивська". Эта светская интеллигенцiя представлена была большею частью поэтами, литераторами, учителями, чиновниками. Среди них встречалось не мало поляков, умело прикидывавшихся друзьями галицiйскаго народа и рьяно поддерживавших украинизацiю.
Уже из этих кратких сведенiй можно заключить об общественно-политическом и культурном лице народовства. Оно задумано как строго охранительное, с точки зренiя австрiйской государственности и польских аграрiев. Унiатское ультрамонтанство придало ему колорит, явившiйся полной неожиданностью для Драгоманова, стремившагося изо всех сил в Галицiю - обетованную землю свободы. Как раз в тот год, когда ему удалось вырваться из фараонской Россiи, в Галицiи разыгрался любопытный эпизод. Туда пришло из Праги новое двухтомное изданiе "Кобзаря", в которое попали стихи и поэмы дотоле неиздававшiеся. Это было в пятнадцатую годовщину смерти Шевченко. Нынешнiй читатель, знающiй, каким ореолом святости окружен у галичан "пророк и мученик Украины - Руси", подумает, что "Кобзарь" был встречен с колокольным звоном. Встреча, однако, вышла совсем иной. Весь клерикальный Львов кипел возмущенiем. Требовали отмены вечеров и празднеств, назначенных по случаю траурной годовщины. Профессор Омельян Огоновскiй написал в "Русском Сiоне": "Заявляю публично, що если бы я був знав, що в Станиславови устрояется вечер в память Шевченко, то бувбим учеником моим таки из кафедри заказав удил в том брати".
Причина такой реакцiи заключалась в стихах "апостола", совершенно неприлично звучавших для церковнаго уха: "Все брехня: попи й цари". Или:
. . . . . будем, брате,
3 багряниць онучи драти,
Людьки з кадил закуряти,
"Явленными" печь топити,
Кропилами будем, брате,
Нову хату вымитати.
Атеизм Тараса Григорьевича был замечен еще в Россiи, где на него составили, однажды, протокол по поводу богохульных речей. Максимович сам разсказывал Костомарову, что под Каневым Шевченко держал речь в шинке про Божiю Матерь, называя ее "покрыткой" и отрицая непорочное зачатiе. Поэма его "Марiя", написанная, видимо, под впечатленiем пушкинской Гаврилiады, вполне подтверждает наличiе у него таких взглядов. Особенно возмутила Огоновскаго сцена с Архангелом Гаврiилом, когда он "у ярочку догнав Марiю...". Едва ли, однако, не самыми одiозными были стихи о Папе Римском:
На апостольском престоле
Чернец годованый сидить.
"Одно еще було отрадою нашою, - писал Огоновскiй, - що у нас не було до сих пор контррелегiйных (антирелигiозных) писем в языци руським. Теперь, однако, и тии появились, а то в роди поэзiй шевченковских". Обнаружив в этих "поэзiях" "много такого, що вiри й моральности есть шкодливе" - клерикалы обрушились на общество "Просвиту" главнаго виновника пражскаго изданiя "Кобзаря" и распространителя его в Галицiи. И тут воочiю стало ясно, кто хозяин народовскаго движенiя. "Просвита" вела себя, как провинившiйся школьник и робко оправдывалась, ссылаясь на то, что Шевченко не католик и не знает хорошо догматов. Ссылались на его душевную неуравновешенность, как результат перенесенных в ссылке страданiй, но "поэзiй" своего пророка никто и не думал защищать. В умаленiе своей вины "Просвита" указала на то, что вредное влiянiе шевченковских стихов на юношество сведено к минимуму, благодаря разделенiю "Кобзаря" на два тома. В первом собрано все, что народ может читать без вреда для своего умственнаго и нравственнаго здоровья, и, только во второй том попали "опасныя" произведенiя. Но второй том выпущен в меньшем количестве экземпляров, стоит гораздо дороже и продавать его будут не всякому, а так сказать, "смотря по человеку". Шевченко оказался поделенным на две части - одну для профанов, другую для посвященных.
Опасен он был и такими поэмами, как "Гайдамаки", где воспевается резня польских панов украинскими мужиками. Мотив ненависти крестьян к барам совершенно был непрiемлем для Галицiи, и Шевченко стали причесывать в местном вкусе. Когда львовское народовство не определилось еще и не сформировалось, галицкiя газеты вроде "Меты", "Вечерныци", помещая статьи о певце "казацко-украинской республики" и рисуя его пророком возстанiя против Москвы, не забывали всегда прибавлять - "и Польши". Но уже к концу 60-х годов, особенно после образванiя общества "Просвита", Польша изымается из подобных контекстов. В книжке Ом. Петрицкаго "Провидни идеи в письмах Т. Шевченко", выпущенной в 1872 г., поэт представлен только, как враг Москвы. В 1877 г., в "Газете Школьной", тот же Петрицкiй писал: "Шевченко був отвертим противником Россiи и ии панування над Украиной". Но ни о Польше, ни об Австрiи, владевшей изрядным куском территорiи, которую Петрицкiй именовал тоже Украиной, не сказано ни слова.
По свидетельству Драгоманова, на всех вечерах и концертах, где декламировались стихи Шевченко, на всех чтенiях для народа, можно было заметить строгiй отбор: все антипольское, антиклерикальное, антипомещичье устранялось. Допускалось только антимосковское.
Случай с "Кобзарем" был полной неожиданностью для Драгоманова и, уже тогда раскрылись у него глаза на народовство, названное им впоследствiи "австро-польской победоносцевщиной". Вместо свободы мысли, слова, совести и всех демократических благ, ради которых покинул родину, он увидел в конституцiонной стране такой вид нетерпимости и зажима, который хуже цензуры и административных запретов. Церковный контроль над умственной жизнью был ему особенно тягостен, он полагал, что религiя и общественно-политическая жизнь - две сферы, которыя не должны соприкасаться. В украинском вопросе он особенно стремился к исключенiю каких бы то ни было религiозных тем и мотивов. Но не так думали львовскiе "дiячи".
Церковное влiянiе им представлялось важнейшим политическим рычагом. Впродолженiи второй половины XIX века, в Галицiи шла деятельная работа по перестройке Унiи на латинское католичество. Возникшая в XVI веке, как ступень к переходу от православiя в католицизм, она теперь, через 300 лет, собиралась как бы завершить предназначенную ей миссiю. Иницiатива исходила, конечно, от польско-австрiйских католических кругов и от Ватикана. Само собой разумеется, что государственно-краевая польская власть всемерно этому содействовала. Дошло до открытой передачи одного унiатскаго монастыря в веденiе iезуитов. П. Кулиш выпустил, по этому поводу, брошюру в Вене с протестом против возобновленiя католическаго Drang nach Osten в Галицiи; энергично возстали и "москвофилы". Но среди народовцев началось броженiе. Сначала, большинство было явно против церковной реформы и посылало совместно с москвофилами спецiальную депутацiю в Вену для выраженiя протеста, однако, под натиском реакцiоннаго крыла возглавлявшагося "Моисеем львовских народовцев" Володимером Барвинским, оппозицiя большинства была сломлена и к концу 80-х годов отказалась от противодействiя реформе. Только небольшая группа собравшаяся вокруг газеты "Дело" - "щось бормоче проти ней та не зважуется на ришучу оппозицiю" [170]. Но и эта группа была яростной противницей каких бы то ни было симпатiй к православiю, проявлявшихся среди москвофилов. Малейшее выступленiе в пользу православiя вызывало у всех народовцев, без исключенiя, крики об измене нацiи и государству и немедленное обращенiе за помощью к панско-польско-католической полицiи.
Не меньше, чем веротерпимость, раздражала народовцев "хлопоманiя" Драгоманова, его превознесенiе мужика, простого народа, и постоянное напоминанiе о его интересах. На этой почве у них и произошло первое столкновенiе с ним в 1876-1877 г.г. Защищать мужика против барина и натравливать его на барина можно и желательно в русской Украине, но в польской Галицiи это означало "нигилизм", "космополитизм" и государственную измену.
Надднепрянскiе деятели сильно просчитались надеясь найти в Галицiи тихую заводь, где бы они спокойно писали антимосковскiя книги, прокламацiи, воспитывали кадры для работы на Украйне и создали бы себе надежную штаб-квартиру. Гостепрiимство им было оказано с полнаго одо- бренiя австрiйцев и поляков, но в то же время дано понять, что тон украинскому движенiю будут задавать не они, а галичане. Чтобы уяснить, что это означало для самочувствiя "схидняков", надо помнить, что люди устремившiеся в Галицiю, вроде Кулиша, Драгоманова, - по уму, по образованiю, по талантам, стояли неизмеримо выше своих галицких собратьев. Самые выдающiеся среди галичан, вроде Омеляна Огоновскаго, выглядели провинцiалами в сравненiи с ними. "Для росiян галицка наука - схолястика, галицка публицистика - реакцiйна, галицка беллетристика, псевдоклясична мертвечина", - писал Драгоманов [171]. Тем не менее, на него и на всех малороссов, во Львове, смотрели сверху вниз, полагая, что оные мало- россы "ни мовы ридной, ни исторiи не знали", но кичливо посягали на западную образованность, на немецкую философiю и науку. "До принятiя мудрости нимецкой паны-украинци не були еще приспособлени, а опроче культура чужа могла б таких недолюдкив зробити каликами моральними". Так писала в 1873 году львовская самостiйническая "Правда". По словам этой газеты "таки недоуки, полизавши дешто нимецкой философiи, всяку вiру в Бога мусили втратити. От и жерело ужасного нигилизму".
Им отвели роль учеников и подручников, кормило же правленiя осталось в руках местных украинофилов - цесарских подданных и союзников польской шляхты. Поляки и австрiйцы не для того начинали игру, чтобы доверить ее неизвестным и чужим людям. Контроль должен находиться в руках местных сил. Пришельцам надлежало, выражаясь современным советским языком, подвергнуться "перековке"; надо было вытряхнуть из них москальскiй дух. А под москальским духом разумелись, прежде всего, революцiя и соцiализм. Ведь то была эпоха цареубiйств, террора, хожденiя в народ и самаго широкаго разлива революцiонных страстей. Поляки, сами прослывшiе на Руси страшными революцiонерами, относились к русскому революцiонному движенiю брезгливо. Им очень нравилось, когда П. Лавров на банкете, или Вера Засулич на митинге в Женеве, по случаю 50-летiя со дня польскаго возстанiя 1830 г. произносили горячiя речи, причисляя это возстанiе к лику мiрового освободительнаго движенiя. Нравилась им постоянная защита польскаго дела. Газета "Dzennik Polski" в 1877 г. писала: "Московскiе революцiонеры нуждаются в поляках, как поляки в московских революцiонерах". Но этот альянс с террористами и нигилистами терпим был лишь в той мере, в какой его находили полезным нацiональным видам Польши. Самый же нигилизм и соцiализм представлялся ничуть не симпатичнее самодержавiя и считался явленiем одного с ним порядка - порожденiем духа варварской нацiи. В воспоминанiях старых революцiонеров можно прочесть о непрiязненном отношенiи польских эмигрантов, проживавших в Швейцарiи, к русской революцiонной молодежи - студентам и студенткам цюрихскаго университета. В том же Цюрихе, в польском музее основанном графом Платтером, где директором состоял Духинскiй, висела карта Европы с надписью пояснявшею, что "туранская Московщина" всегда была отмечена знаком неволи и коммунизма, тогда как "арiйская Польша и Русь" - свободой и индивидуальностью.
Галицiйскiе поляки и выпестованные ими "народовцы" иными взглядами на москалей, разумеется, не отличались. "Русскiй Сiон" - орган унiатcкаго духовенства писал в 1877 г.: "Соцiализм и нигилизм распространены только в северной Россiи, которая переполнена тайными организацiями и завалена агитацiонными листками и брошюрами". Газета полагала, что ни в Малой Руси, ни в Галицiи подобное невозможно. Это не мешало им в каждом "дiяче" прибывавшем из Малороссiи видеть возможнаго носителя революцiонной бациллы. Схидняки подвергались, своего рода, карантину. И вот оказалось, что у самаго крупнаго украинскаго лидера - Драгоманова - оная бацилла обнаружена. Драгоманова встретили жестоким огнем. В печати начали высказывать предположенiя о нем, как об агенте царскаго правительства. Пришли к заключенiю, что царизм в своих происках дошел до идеи разложенiя Галицiи изнутри путем посылки туда украинских соцiалистов. "Сотки рублив видають на вигодне житье по метрополiях чужих, сотками оплачують далеки дороги, сотки видають на публикацiи...", - писала "Правда". Драгоманова форменным образом затравили, так, что он вынужден был бежать в Женеву. Против друзей его возбудили судебное преследованiе. В 1877-1878 г. г. во Львове состоялось не- сколько процессов "соцiалистов". На процессах выяснилось, что галичанам и их хозяевам полякам страшен был не соцiализм, как таковой. Поляки привыкли делить соцiализм и соцiалистов на плохих и хороших. Хорошими были те, что поддерживали помещичьи польскiя возстанiя, ратовали за возрожденiе старопанской Польши и не вели агитацiи среди крестьян. В этом смысле, больше всего привлекала их немецкая соцiал-демократiя, высказывавшаяся наиболее горячо за возстановленiе польскаго государства. Но стоило кому-то из немцев подать идею об изданiи листка на польском языке для пропаганды соцiализма среди познанских поляков, как польская печать злобно ощерилась на вчерашних друзей.
Так и соцiализм Драгоманова не вызвал бы столь острой реакцiи, если бы отличался более или менее безразличной для поляков окраской. Но он был, как раз, антипольскiй, антипомещичiй. Драгоманову, как историку и как малоруссу, был хорошо известен ложный характер польской шумихи в Европе. Он много возражал Марксу и марксистам, отождествлявшим нацiональное возрожденiе Польши с успехами мiровой революцiи, и столь же энергично боролся против механическаго усвоенiя этого взгляда русскими марксистами и революцiонерами близкими к Первому Интернацiоналу. Польскiя возстанiя и вся нацiонально-освободительная борьба поляков представлялись ему реакцiонными старопанскими бунтами с целью возродить осужденную исторiей феодальную Речь Посполиту, считавшуюся всегда "адом для крестьян", особенно инонацiональных. Запад, по его словам, знал только обращенное к нему лицо нацiонально угнетенной Польши, но не замечал ея угнетательскаго лица на Восток, где она выступала поработителем чужих нацiональностей. Лозунг "за нашу и вашу свободу!" останется ложью, по мненiю Драгоманова, до тех пор, пока поляки не откажутся считать "своими" литовскiя, латышскiя. белорусскiя и украинскiя земли. В таком смысле он и развивал свои взгляды в Галицiи. Дело нацiональнаго освобожденiя украинцев в областях распространенiя польскаго землевладенiя понималось им, как борьба украинскаго крестьянства с панами. На львовском процессе 1877 г. оглашено было его письмо к Павлику, найденное при обыске у польскаго соцiалиста Котурницкаго. В нем Драгоманов писал: "Польскiе соцiалисты должны с перваго же раза заявить, что их целью никоим образом не может быть возстановленiе польскаго государства 1772 г., даже соцiалистическаго, но организацiя польскаго народа на польской земле, в связи с украинскими соцiалистами, которые организуют свой народ на его земле".
Не трудно представить впечатленiе, произведенное такими высказыванiями на галицких поляков. Никакiе самые злостные террористы и комунисты не могли вызвать большаго безпокойства. Народовству предстояло показать, в какой степени оно заслуживает доверiя и способно ли выполнить возложенную на него миссiю? Справилось оно со своей задачей превосходно: в статье "Прояви соцiалистични миж украинцями и их значинье", "Правда" заявила вполне определенно, что если приднепрянская интеллигенцiя успела подпасть под влiянiе таких "лжепророков", то галицкiе ея друзья должны будут "з пекучим болем в сердцу... взяти розбрат" с своими закордонными коллегами, а вину за такой печальный конец возложить на самих лжепророков.
Сделавшись дважды эмигрантом, Драгоманов из Женевы следил за львовскими делами, вел через друзей "просветительскую" деятельность, вербовал сторонников и тратил много усилiй, чтобы создать свою фракцiю в народовском лагере. Под конец ему удалось образовать радикальную группу, но этот успех вряд ли стоил понесенных затрат. Группа так бледна была во всех своих проявленiях, состояла, из такого негоднаго матерiала, что не пережила своего творца и была сведена на нет оппортунистом Грушевским. Драгоманов долго не терял надежды поладить с народовцами и полностью отдаться той работе, ради которой уехал из Россiи. В 1889 году наступило что-то вроде амнистiи. Он снова едет во Львов и принимает редактированiе крупнаго народовскаго ограна "Батькивщина".
Сотрудничество и на этот раз оказывается коротким. Через несколько месяцев он бросает работу и уеезжает из Галицiи, чтобы никогда в нее не возвращаться. По собственному его признанiю, он старался избегать всего, что могло бы вызвать недовольство местных самостiйников, но это оказалось не простым делом. Ему предложили - либо отказаться от своих принципов и вести журнал так, как этого требовала народовская элита, либо сложить редакторскiя обязанности. Он избрал последнее. "Мне пришлось претерпеть ужасныя муки в борьбе с народовцами", - признавался он впоследствiи.
Драгоманов был не единственным, испытавшим галицiйское гостепрiимство. Кулиш, уехавшiй туда в начале 80-х годов и прожившiй в Галицiи около 3-х лет, тоже не мог сойтись с народовцами. В 1882 г. вышла во Львове его книга "Крашанка" - сплошной вопль отчаянiя: "O ribaldi flagitiosi! Я прiехал в вашу подгорную Украину оттого, что на днепровской Украйне не дают свободно проговорить человеческаго слова; а тут мне пришлось толковать с телятами. Надеюсь, чго констатируя факты способом широкой исторической критики, я увижу вокруг себя аудиторiю получше. С вами же, кажется, и сам Бог ничего не сделает, такiе уж вам забиты гвозди в голову".
* * *
Народовцы не только соцiализма не принимали, но ни о какой славянской федерацiи слышать не хотели. По словам Драгоманова, они не желали следовать, даже "казацко-украинскому народовстви и республиканстви". Иными словами, на идеи и лозунги, под которыми развивалось русское украинство, в Австрiи был наложен интердикт. Патрiотизму кiевскому противопоставлен патрiотизм львовскiй и он считался истинным. Народовцы объявляли себя выразителями не одних галицiйских чаяний, но буковинских, карпаторосских и наднепрянских.
Если в Кiеве носились с идеей объединенiя всех славян, в том числе и русских,то во Львове это означало государственное преступленiе, грозившее развалом цесарской имперiи. Вместо славянской федерацiи, здесь говорили о всеукраинском объединенiи. Практически это означало соединенiе Украины с Галицiей. Мыслилось оно не на республиканской основе; народовцы были добрые подданные своего императора и никакой другой власти не хотели. Полагая, что конституцiя 1868 года открыла для них эру благоденствiя, они хотели распространенiя его и на своих "закордонных" братьев украинцев.
Называться украинцами, а Галицiю именовать Украиной, народовцы начали во утвержденiе своего права заботиться и болеть сердцем за этих братьев стонавших под сапогом царизма. Галичан и малороссов объявили единым народом, говорящим на одном языке, имеющим общую этнографiю. Стали популяризировать неизвестных дотоле в Галицiи малорусских поэтов и писателей - Котляревскаго, Квитку, Марко Вовчка, Шевченко. Эпизод 1876 года лишь на время поколебал треножник "Великаго Кобзаря". Как только удалось принарядить его на польскiй манер и спрятать куда-то "несозвучные" с народовством стихи, он был возстановлен в своем пророчестве и апостольстве.
Приняв казачье имя Украины и украинцев, народовцы не могли не признать своим родным и казачьяго прошлаго. Его "республиканством" и "демократизмом" не восхищались, но его руссофобiя, его песни и "думы", в которых поносилась Москва, пришлись вполне по душе. Стали создавать моду на все казачье. Как всякая мода, она выражалась во внешности. По львовским улицам начали, вдруг, разгуливать молодые люди одетые то ли кучерами, то ли гайдуками, вызывая любопытство и недоуменiе галичан, никогда не знавших казачества. Позднее, в сельских местностях стали возникать "Сечи". Так именовались добровольныя пожарныя дружины. Каждая такая Сечь имела своего "кошевого атамана", "эсаула", "писаря", "скарбника", "хорунжаго" и т. д. Тушенiе пожаров было делом второстепенным; главное занятiе состояло в церемонiях, в маршировках, когда во главе отряда таких молодцов в синих шароварах шел "атаман" с булавой, трубил "сурмач", а "хорунжiй" нес знамя. Этим достигалось воспитанiе в соборно-украинском духе.
Никому, однако, в голову не приходило итти в своих казачьих увлеченiях дальше костюма, особенно во всем, что касалось запорожскаго отношенiя к государственной власти и к Польше. По словам Драгоманова, народовская партiя "не только мирилась с австро-польской правительственной системой, но сама превращалась в правительственную". Всякая тень агитацiи либо выпадов против Австро-Венгрiи и Польши устранялась из ея деятельности.
Австрiйским министрам никогда не писали таких "открытых писем", как адресованное русскому министру внутренних дел Сипягину и напечатанное во Львове в 1900 году: "Украинська нацiя мусит добути соби свободу, хоч бы захиталась цiла Росiя. Мусить добути свое визволення з рабства нацiонального и политичного, хоч бы полилися рiки крови" [172]{172}. По всем высказыванiям "народовцев" выходило, что Россiя единственный угнетатель племен "соборной Украины". Напечатав в том же 1900 году брошюру Н. Михновскаго "Самостийна Украина", провозглашавшаго ее "вид гир Карпатьских аж по Кавказки", они ни словом не обмолвились о том, что для образованiя столь пространной державы препятствiем служит не одна Россiя. Элементарный политическiй такт требовал, чтобы для той части ея, что помещалась возле "гир Карпатських", указан был другой нацiональный враг. Между тем, ни австрiйцы, ни венгры, ни поляки в таких случаях не назывались.
Достойно вниманiя, что и в наши дни галицiйскiе пан-украинцы, отзывающiеся с такой злобой о старой Россiи, совершенно не упоминают Австрiю в числе исторических врагов украинской культуры и незалежности. В популярных исторiях своего края, вроде "Iсторiи Украiни з иллюстрацiями" [173], цесарское правительство даже превозносится за учрежденiе школ "з нимецкою мовою навчен- ня". Благодаря этим школам, просвещенiе в крае сделало такiе большiе успехи, что "все те впливало (влiяло) на культуру нашого народу, и так почалося наше нацiональне видрождення". И на той же странице - яростная брань по адресу русских царей, которые "завели московский устрий, московски школы, та намагались завести россiйску мову замiсть украiньской". Нет числа возмущенным возгласам по поводу указа Валуева об украинском языке, но ни один галичанин не отозвался соответствующим об- разом о заключенiи правительственной австрiйской комиссiи, высказавшейся в 1816 г. о галицiйском наречiи, как совершенно непригодном для преподаванiя на нем в школах, "где должно подготовлять людей образованных".
Получалась картина: люди боролись на за свое собственное нацiональное освобожденiе и не с государством их угнетавшим, а с чужим государством, угнетавших "закордонных братьев". "Пропала славна Украiна - клятый москаль орудуе".
Гей москалю бисыв сыну,
Чортова дытыно,
Погубивесь ты свит цилый,
Цилу Украину.
Ничего, что стихи эти принадлежат не русину, а поляку Паулину Свенцицкому, они были "в самый раз" и задавали тон народовской прессе. Подхватывая их, журнал "Вечерница" писал: "Москали топчут на Украйне правду и свободу, но пусть боятся малороссов: придет Божiй суд и когда нибудь малороссы от Карпат до Кавказа сотворят такiя поминки, что будет памятно внукам и правнукам". Это переклад стихов Ксенофонта Климковича. Столь же агрессивен этот писатель и в прозе. "Малорусскiй народ имеет на востоке Европы свою особую миссiю: западные славяне вместе с малороссами начнут борьбу против севернаго опекуна и отбросят его на восток... к Пекину". Владимир Шашкевич призывал "славянскую Австрiю" отбросить Москву на Север, "ибо Москва - опаснейшiй и грознейшiй враг прочих славян: она хуже Турцiи гнетет братнiе славянскiе народы" [174].
Программный характер таких высказыванiй засвидетельствован, впоследствiи, обществом "Просвита", поставившим Климковичу и Шашкевичу в заслугу, приготовленiе "грунта до дальшой, успишнiйшой роботы на народном поли".
* * *
Из всех ненавистников Россiи и русскаго народа, галицiйскiе панукраинцы заслужили, в настоящее время, пальму первенства. Нет той брани, грязи и клеветы, которую они постеснялись бы бросить по адресу Россiи и русских. Они точно задались целью все скверное, что было сказано во все времена о Россiи ея врагами, сконцентрировать и возвести в квадрат. Что русскiе не славяне и не арiйцы, а представители монголо-финскаго племени, среди котораго составляют самую отсталую звероподобную группу, что они грязны, вшивы, ленивы, трусливы и обладают самыми низменными душевными качествами - это знает каждый галицiйскiй самостiйник с детскаго возраста. Какой-то профессор Г. Ващенко, в журнале "Ридне Слово" (No. 9-10 за 1946 г.), размышляя о "Психологичних причинах недоли украинського народу", усмотрел эту "недолю" в соседстве с русскими, от которых украинцы, от- личавшiеся всегда "духовным аристократизмом", невольно набрались рабских плебейских замашек, потому что русскiе с их преклоненiем перед жестокой и сильной властью - прирожденные рабы". "Низкопоклонство, подхалимство, неискренность - вот свойства типичнаго русскаго". В мюнхенском журнале "Slowo Polskie" от 18 мая 1946 г. появилось открытое письмо в редакцiю галичанина, не пожелавшаго поставить под ним своей подписи.
Письмо начинается с того, что автора чуть не хватил удар, когда он прочел в одном из предыдущих номеров того же журнала сочувственныя строки о взаимной симпатiи и прiязни между польским и русским народами. "Неужели еще в Польше никто не догадался, что этот восточный имперiалист, в котором так мало славянскаго и столь много азiатскаго - враг польскiй No. 1? Неужели действительно существует кто либо в Польше, кто еще верит в дружбу или испытывает потребность дружбы с этим наро- дом славяно-финско-монгольских бастардов?" По словам безымяннаго автора, лучше бы думать не о дружбе, а о том, как совместно с другими народами, пострадавшими от русских, "загнать их куда нибудь за Урал и вообще в Азiю, откуда эти прiятели прибыли на несчастье человеческаго рода"... Автор советует полякам дружить не с русскими, а с украинцами, потому что "можно пройти весь свет и не найти двух народов более похожих друг на друга, чем польскiй и украинскiй". "Этнографическая граница между ними проходит - посередине их брачнаго ложа". Объединяет их и общеславянская миссiя, как "самых чистых и самых старших представителей древней славянской культуры". К своему высокому обществу они могли бы привлечь разве только чехов. Вкупе с чехами они составили бы ядро "той чудесной коалицiи, которая образуется между Балтiйским морем, Адрiатикой и Черным морем, и которая будет достаточно мощной, чтобы держать на поводу бастардов славяно-германских (пруссаков) на западе и бастардов славяно-финско-монгольских, пруссаков востока". Чтобы не быть превратно истолкованным и не дать повода думать об антибольшевистском крестовом походе, автор поясняет: "Когда говорят антибольшевистскiй блок угнетенных народов, то мыслят блок анти-русскiй. Не в большевизме суть, она лежит в другом, а именно - в опасном русском имперiализме, который извечно угрожал обоим нашим народам. И поэтому наша борьба должна направляться не только против большевизма, но против всякой имперiалистической Россiи, Россiи большевистской и царской, Россiи фашистской и демократической, Россiи панрусистской и панславистской, Россiи буржуазной и пролетарской, Россiи верующей и неверующей... Россiи Милюкова и Россiи Власова, вообще против Россiи, которая уже сама по себе синоним имперiализма".
Интересна здесь не злоба пышащая из каждой строчки, а причина злобы. Откуда она? Быть может, это результат занятiя Галицiи советскими войсками, или короткой оккупацiи ея русской армiей в 1914 году? Но если допустить такую версiю, то чем объяснить что вся теперешняя руссофобiя галичан - простое повторенiе того, что они писали еще в XIX веке и до первой мiровой войны, когда никакой русской власти в глаза не видели и, следовательно, не имели основанiй быть ею недовольными? Расовыя теорiи и яростная брань по адресу Россiи насчитывают добрую сотню лет своего существованiя. Оне, безусловно, не местнаго русинскаго, а иноземнаго корня. Перед нами - любопытный случай пересадки идеологiи с одной нацiональной почвы на другую. Руссофобiя, в том виде, в каком ее исповедуют сейчас галицiйскiе шовинисты, была получена в законченном виде от поляков. Насадив панукраинское движенiе в Галицiи, поляки снабдили его и готовой идеологiей. К воспрiятiю ея галичане подготовлены еще со времен Унiи, когда им внушали, будто не они отступники от грекоправославной Церкви, а эта последняя представляет собой схизму, тогда как истинными сынами православнаго греческаго вероисповеданiя могут считаться только унiаты.
Нам приходилось уже обращать вниманiе на исключительную по энергiи пропаганду, развитую поляками в Малороссiи после ея присоединенiя к Россiи и на старанiе поссорить малороссов с царским правительством. В горниле этой кипучей деятельности выработалась постепенно вся сумма воззренiй на русских и на украинцев, которая в XIX веке была систематизирована, получила наукообразную форму и вручена была галичанам, как евангелiе украинскаго нацiональнаго движенiя. Выработка этой теорiи связана с именем польскаго профессора Духинскаго.
Франциск Духинскiй родился в 1817 г. и по происхожденiю был малоросс, хотя уже родители его оказались захвачены польским патрiотизмом и польскими устремленiями. Выросшiй настоящим поляком, он с молодых лет интересовался русско-польскими отношенiями в древности и писал в конце 30-х годов какiя-то сочиненiя на эту тему. Эмигрировав, он поселился в Париже, потом в Швейцарiи, жил в Италiи, в Константинополе, потом опять в Париже, где стал профессором местной польской школы. Известность прiобрел своими парижскими публичными лекцiями по польской исторiи, в которых и развил знаменитую теорiю о взаимных отношенiях славянских племен. Успех его чтенiй среди французов был исключительный и объяснялся, кроме обычнаго для них невежества в вопросах славистики, также и руссофобiей, широко распространенной в тогдашней Францiи. Историческiе опусы свои Духинскiй напечатал в 1847-1848 г. г. в одном из польских изданiй в Париже, а в 1858-1861 г. г. выпустил в виде трехтомнаго труда под заглавiем "Zasady dzejow Polski i innich krajow Slowianskich".
Труд этот давно забыт и ни одним ученым всерьез не принимается. Интересен он только, как документ общественно-политической мысли своего времени. Излагая взаимоотношенiя поляков с прочими славянскими народами в прошлом, автор наибольшее вниманiе уделяет Руси. Русь, по его словам, представляет простую отрасль, разновидность народа польскаго; у них одна душа, одна плоть, а язык русскiй - только дiалект, провинцiальное наречiе польскаго языка. Конечно, под Русью надлежит разуметь не тот народ, который себя называл этим именем в XIX веке - не московитов. Русь - это галицкiе русины и малороссы, которые только и достойны называться русским именем, тогда как современные русскiе присвоили это имя незаконно и в старину назывались московитами и москалями. Произошло это присвоенiе сравнительно недавно, с тех пор, как московиты захватили часть "русских" (украинских) территорiй с их населенiем.
Екатерина Вторая высочайшим повеленiем даровала московскому народу имя русскаго и запретила называться древним именем "москвитян". В этом сказался, как бы, стыд варвара, вступившаго в высшее культурное общество и захотевшаго украсить себя именем благород- наго народа, спрятав свое хамское дикое имя подальше. В то время, как русскiе, т. е. русины - чистые славяне, москали ничего общаго со славянством не имеют. Это народ азiатскiй, принадлежащiй к финско-монгольскому племени, и только слегка ославянившiйся под влiянiем русских (украинцев). Духинскiй категорически отрицает за москалями арiйское происхожденiе, относя их к туранской ветви народов. Отсюда выводятся все низкiя умственныя и нравственныя качества москалей и все ничтожество их культуры.
Большая часть польских образованных кругов приняла теорiю Духинскаго с восторгом и повторяла ее на все лады. Во Львове в 1882 г. вышла книга некоего Бестроннаго "Przestroga Historji" (предостереженiе исторiи), где автор разсыпается изумительными варiацiями на тему Духинскаго. По его словам, из 90 миллiонов жителей Россiйской Имперiи, только четвертая часть говорит языком россiйским, и притом начала говорить им "не дальше, как сто лет тому назад". По словам автора, этот язык, происходящiй от славянскаго языка, распространялся вместе с религiей среди народов московскаго государства еще тогда, когда в них не было ни капли славянской крови. "Жители имперiи особой московской народности не имели, мужества называться тем, чем они были в действительности, не имели мужества называться москалями, им казалось, что это оторвет их от Европы... В удивительном смешном ослепленiи они думали, что имя москаля тождественно с варваром и что названiе их россiянами защитит их от укоров в варварстве. Им казалось, что Европа не знает о том, что делается в этой Россiи, а хотя бы и знала - они лучше хотели быть варварами европейскими, чем достойным, свободным народом московским, хотели лучше угнетать и быть угнетаемыми, чем принять названiе москалей и признать себя финско-монгольским племенем, они назвались славянами".
Произведенiй подобных этому появилось множество, благодаря чему теорiя Духинскаго прiобрела широкую известность, не только в польских землях, но и за границей. Она была воспринята французским историком Анри Мартеном и по причине полной неосведомленности европейцев о Россiи долго процветала во Францiи, как "научная". Понадобился авторитет Рамбо, чтобы вывести французскую науку из недостойнаго положенiя.
Русскiе украинофилы встретили ученiе Духинскаго отрицательно. В 1861 году, в ответ на появившуюся в сентябрьском выпуске "Revue Contemporaine" статью "La verite sur l'esprit russе", Костомаров напечатал в "Основе" отповедь "Правда полякам о Руси" с возраженiями на историческiя разсужденiя Духинскаго.
Совсем иначе отнеслись к духинщине галицiйскiе панукраинцы. Для них она явилась той идейной манной, на которой они возросли и которой питаются до сих пор. Они пошли на выучку к польскому шовинизму. Наибольшим успехом он пользовался именно во Львове - столице Галицiи. Здесь собралась наиболее рьяно, наиболее гонорово настроенная часть польских нацiоналистов, главным образом, участников неудавшагося возстанiя 1863 г.
Кичливая заносчивость при жалком положенiи, позерство, самовыхваленiе, путчизм, страсть к заговорам и баррикадам, непрестанный барабанный бой в речах и в печатных выступленiях снискали им, даже у самих поляков, прозванiе "трумтадратов". Эта группа никогда не ломала головы над размышленiями об излеченiи вековых болезней своей страны, дабы подготовить ея организм к возрожденiю. Она и слышать не хотела об этом, но бранила Россiю на чем свет стоит, считая ее главной виновницей польских разделов. Чем крепче обругать, чем глубже унизить ее в своих речах, тем ближе казался день возрожденiя Польши. Духинскiй стал их кумиром, а Львов - местом пышнаго цветенiя его теорiи. К ней присоединили и "Исторiю Русов". Сам Духинскiй высоко ценил это произведенiе. В своей книге "Peuples Aryas et Tourans", вышедшей в Париже в 1867 г., он назвал его "обвинительным документом против Москвы".
* * *
Нацiональная доктрина "Украинскаго Пьемонта" ясна: быть украинцем, значит быть антирусским. "Если у нас идет речь об Украине, то мы должны оперировать одним словом - ненависть к ея врагам... Возрожденiе Украины - синоним ненависти к своей жене московке, к своим детям кацапчатам, к своим братьям и сестрам кацапам, к своим отцу и матери кацапам. Любить Украину значит пожертвовать кацапской родней" [175]. О том, к каким страстям и настроенiям апеллировал этот лозунг в самой Украйне и как это отразилось на днепровском нацiонализме, скажем в следующей главе. Здесь же упомянем, хоть вкратце, о заключительном этапе галицкаго народовства.
С началом первой мiровой войны, оно проявило свое лицо созданiем отрядов австрiйских янычар, под именем Сечевых Стрельцов, а также всевозможных шпiонско-диверсантских организацiй типа "Союза Вызволенiя Украины", работавших в пользу Австрiи против Россiи. Но мiровая война кончилась крахом Австрiйской Имперiи и полным переворотом в судьбе Галицiи. Она оказалась, как полтораста лет тому назад, в составе возродившейся Речи Посполитой. Поляки сделались теперь не краевой, а государственной властью для русин; все их поведенiе резко изменилось. Возродились религiозныя и нацiональныя притесненiя в формах, напоминающих XVIII век. Изменилось, разумеется, и отношенiе к народовской партiи. Она им стала не нужна. Кое что в ея практике допускалось как приманка для подсоветских украинцев, но во всем остальном она было стеснена и ограничена. Два былых союзника превращались постепенно во врагов.
Но тут и сказалась сила инерцiи. Несмотря на то, что Польша стала, отныне, врагом номер 1 и яростным угнетателем галичан, нацiональная идеологiя "Украинскаго Пьемонта" осталась, как прежде, заостренной не против нея, а против Москвы. Переменить или преобразовать ее галичане оказались неспособны. Они пронизали ею всю свою печать, труды и учебники по украинской исторiи и подчинили ей систему воспитанiя молодого поколенiя. Детям самаго нежнаго возраста внушали расово-ненавистническiе взгляды на москалей, целыя поколенiя оказались воспитанными в принципах духинщины и трумтадратства.
Не изменила их и вторая мiровая война, уничтожившая, снова, независимую Польшу. Уйдя в эмиграцiю, народовство осталось верным до сего дня духовному наследiю 70-х и 80-х годов.
назад вверх дальше
——————— + ———————
ОГЛАВЛЕНИЕ
——— + ———
Библиотека - История
[161]"Свiтло", 1912, III, стр. 71; "Последнiе Новости", 1912, No. 174. С. Н. Щеголев - Украинское движенiе, 1912, стр. 483-84.
[162]С. Н. Щеголев, - стр. 477.
[163]Игорь Бутенко - "Что должен знать каждый об украинцах", Мюнхен, 1948 г., стр. 14
[164]Там же, стр. 15.
[165]А. Н. Пыпин - "Малорусско-польскiя отношенiя", Вестн. Европы, т. I, февраль 1886 г. М. П. Драгоманов - "Шевченко, Украинофилы i соцiализм", Громада, No. 4, 1879 г.
[166]"Историчне значиння Унии". "Украинськи Висти", 15 февр. 1946 г.
[167]"Литературный сборник" Дедицкаго. II-III, стр. 121.
[168]Иллюстрированная исторiя Украины, СПБ., 1913, стр. 507.
[169]Потрясающую картину австрiйских зверств, не уступающих по жестокости гитлеровским, дают 4 выпуска "Талергофскаго Альманаха", вышедших во Львове между 1924 и 1934 гг. В 1964 г. они переизданы П. С. Гардым под заглавiем "Военные преступления Габсбургской монархии 1914-1917 гг. Галицкая Голгофа". Trumbull, Conn., U.S.A.
[170]Драгоманов - "Листы на Наднiпрянскую Украину".
[171]Там же, стр. 72.
[172]Журнал "Молодая Украина". См. предисловiе Юрiя Колларда к новому изданiю "Самостiйной Украины" Михновскаго, стр. 8. Видавнитство "Украинский Патриот" 1948.
[173]Львов, 1944 г.
[174]Твори Л. Глебова, К. Климковича и В. Шашкевича. Львiв, 1911.
[175]"Украинська Хата" 1912, VI, стр. 350.
