Мы здесь не пишем исторiи самостiйничества. Наша задача проследить, как создалось его "идейное" лицо. На Украйне, к концу 70-х и в 80-х годах, оно совсем было утрачено. Перестав быть частью революцiоннаго или, по крайней мере, "прогрессивнаго" движенiя, украинство не знало, чем ему быть дальше. Лучшая часть "Громады" продолжала заниматься учеными трудами, писала стихи и романы, но огня, оживлявшаго деятельность первых украинофилов от Рылеева и кирилло-мефодiевцев до Драгоманова, не было. Зато возник угарный чад, какой исходит от тлеющих углей после того, как пламя потухнет. Начался безыдейный украинизм, не ищущiй себе смысла и оправданiя. В отличiе от своего предшественника он не задавался вопросом: зачем надо было внушать малороссiйскому крестьянину, что он - "окрема" нацiональность, зачем надо было обучать его в школе не на общерусском письменном языке, а на разговорной мове? Костомаров и Драгоманов имели на этот счет обоснованное сужденiе, исходившее из соображенiй соцiальнаго и политическаго прогресса. Никаких таких соображенiй у последующих украинофилов не было. Их логика проста: раз нас "пробудили" и назвали украинцами, особой нацiональностью, так надо и быть ею, надо, как все порядочныя нацiи, обладать своей территорiей, своими государством, языком, нацiональным флагом и своими послами при иностранных дворах.
Народился тип нацiоналиста, готоваго мириться с любым положенiем вещей, с любым режимом, лишь бы он был "свой" нацiональный. От 70-х и 80-х годов тянется нить к тому эпизоду 1919 г., когда один из членов Директорiи на заседанiи Украинской Рады заявил: "Мы готовы й на совитьску владу, аби вона была украинська". Никто тогда оратору "не заперечил" и, впоследствiи, многiе видные деятели самостiйничества, во главе с М. Грушевским, перешли к большевикам, удовлетворившись внешней нацiональной формой советской власти на Украине.
Проф. Корсаков разсказывает в своих воспоминанiях [176] о кiевской молодежи, которая в 70-х годах группировалась вокруг Костомарова. Молодые люди любили и почитали его, называли "дидом", но в их обращенiи с ним заметна была ласковая снисходительность, какая бывает, иногда, к милым, но выжившим из ума старичкам. Чувствовалось, что его чтят за прежнiя заслуги, но всерьез не принимают. Он высказался против искусственнаго созданiя новаго литературнаго языка - ему на это не возразили, но язык продолжали сочинять с удвоенной энергiей. Он предостерег от увлеченiя распространенным в Галицiи ученiем Духинскаго, насыщенным ненавистью к москалям, - ему опять ничего не возразили, но нацiональная доктрина все более проникалась идеями Духинскаго. Он пользовался каждым случаем, чтобы заявить об отсутствiи у украинскаго движенiя намеренiя отделить свой край от Россiи или даже посеять семена розни между двумя братскими ветвями русскаго племени - а украинское движенiе, в это время, делало все, чтобы заложить основу такой розни. Напрасно он уверял весь мiр, будто украинофильство ничего не ищет, кроме умственнаго, духовнаго и экономическаго развитiя своего народа, - он говорил только за самого себя. Воспитанному им юношеству уже тогда грезилась возрожденная рада, гетманы, бунчуки, червоные жупаны и весь реквизит казачьей эпохи.
Драгоманов, строго осуждавшiй такой образ мыслей, прозвал его "формальным нацiонализмом". Его насажденiе шло параллельно с ростом новаго поколенiя и с превращенiем украинскаго самостiйничествя в провинцiальный отголосок галицкаго народовства. Кто не принял запрета наложеннаго на антиавстрiйскую и антипольскую пропаганду, не дал ясных доказательств своей руссофобiи, кто не поцеловал туфли львовскаго ультрамонтанства, тот как бы отчислялся от самостiйничества.
Люди новаго склада, не державшiеся ни за соцiализм, ни за космополитизм, полуобразованные, не чувствовавшiе уз, что связывали прежних украинофилов с русской культурой, начали целовать эту туфлю и говорить о Россiи языком Духинскаго.
Это они были теми "масками, размахивавшими картонными мечами", о которых писал Драгоманов. Еще в 70-х годах они развили подозрительную деятельность по ввозу галицiйской литературы в Малороссiю. Они же поставляли ложную информацiю галичанам, внушая миф о существованiи проавстрiйской партiи на Украине. Впоследствiи, к началу 900-х годов, когда эти люди вышли на переднiй план, в них уже трудно было распознать малороссов. Многiе отреклись от своих учителей, осудили их, назвав "поколенiем белых горлиц" - прекраснодушных, но абсолютно недейственных. Они преисполнялись боевого пыла, требовали рек русской крови, безпощадной борьбы с московщиной.
Вождем этого поколенiя и наиболее последовательным выразителем формальнаго нацiонализма стал Михаил Сергеевич Грушевскiй - питомец кiевскаго университета, ученик проф. В. Б. Антоновича. Он сделался тем идеологом безыдейности, котораго недоставало формальному нацiонализму. Он же блестяще выполнил задачу слiянiя днепровскаго украинства с львовским народовством, будучи одинаково своим и на Украйне, и в Галицiи. Человек он был, безусловно, талантливый, хотя вождем самостiйничества его сделали не идея, не новые оригинальные лозунги, а большiя тактическiя и маневренныя способности. Только этими способностями и можно объяснить, что он, прошедшiй кiевскую громадянскую (почти драгомановскую) школу, переселившись в 1894 году в Галицiю, не только был там хорошо принят, но занял руководящее положенiе, стал председателем Науковаго Товариства им. Шевченко и в теченiе 20 лет оставался признанным вождем панукраинскаго движенiя. Выполняя программу и начертанiя народовцев, он сумел сохранить себя чистым от налета "австро-польской Победоносцевщины" и не оттолкнуть группы радикалов - последователей Драгоманова, численно незначительных, но пользовавшихся симпатiями заграницей. Он решился даже на союз с ними при выборах в Рейхстаг в 1897 г., и это не отразилось на благоволенiи к нему матерых народовцев.
Через два года он основал вместе с Романчуком партiю, которая хоть и состояла из элементов мало чем отличавшихся от последователей Барвинскаго, но носила названiе "Народно-Демократической". И опять это названiе прикрыло его от нареканiй слева, а в то же время практика партiи, особенно "дух" ея, вполне удовлетворяли барвинчиков.
Новая партiя пошла, по выраженiю Грушевскаго, "по равнодействующей между консервативным и радикальным направленiями". Это была наиболее удобная для самого Грушевскаго позицiя. Она и на Украине, и среди русской революцiонной интеллигенцiи не создала ему репутацiи реакцiонера, а в Галицiи избавила от обвиненiй в нигилизме и соцiализме.
Конечно, он дал все доказательства лояльности в отношенiи Польши и Австрiи и соответствующей ненависти к Россiи. Она ясно видна в его статье "Украинсько-руське литературне видрожденне", появившейся в 1898 г., где он мечтает о "прекрасном дне, когда на украинской земле не будет ВРАГА СУПОСТАТА" [177], но особенно много клеветы и поношенiй Россiи содержится в его статье "Die Kleinrussen", напечатанной в сборнике "Russen uber Russland", вышедшем во Франкфурте в 1906 г.
Если враждебных выпадов его против Россiи можно насчитать сколько угодно, то трудно привести хоть один направленный против Австро-Венгрiи. Особаго вниманiя заслуживает отсутствiе малейшаго осужденiя Духинщины. Прежнее "поколенiе белых горлиц" не по одним научно-теоретическiм, но и по моральным соображенiям отвергло это расово-ненавистническое ученiе. Грушевскiй ни разу о нем не высказался и молчаливо принимал, тесно сотрудничая с людьми, взошедшими на дрожжах теорiи, которой так удачно воспользовался в наши дни Альфред Розенберг.
По отношенiю к Россiи, Грушевскiй был сепаратистом с самаго начала. Сам он был настолько тонок, что ни разу не произнес этого слова, благодаря чему сумел прослыть в Россiи федералистом типа Драгоманова. Даже летом 1917 года, когда образовалась Центральная Украинская Рада и тенденцiя ея основателей ясна была ребенку, многiе русскiе интеллигенты продолжали верить в отсутствiе сепаратистских намеренiй у Грушевскаго. Кое кто и сейчас думает, что будь Временное Правительство более cговорчиво и не захвати большевики власть, Грушевскiй никогда бы не вcтал на путь отделенiя Украины от Россiи. И это несмотря на то, что он летом 1917 г. выдвинул требованiе выделенiя в особые полки и части всех украинцев в действующей армiи. Еще в 1899 г., в Галицiи, при созданiи "Нацiонально-Демократической Партiи", он включил в ея программу тезис: "Нашим идеалом должна быть НЕЗАВИСИМАЯ РУСЬ-УКРАИНА, в которой бы все части нашей нацiи соединились в одну современную культурную держа- ву" [178]. Отлично понимая невозможность немедленнаго воплощенiя такой идеи, он обусловил его рядом последова- тельных этапов. В статье "Украинскiй Пьемонт", написанной в 1906 году, он разсматривает нацiонально-территорiальную автономiю, "как МИНИМУМ, необходимый для обезпеченiя ея свободнаго нацiональнаго и общественнаго развитiя" [179].
Все, что происходило на Украйне в годы революцiи, имело своим источником львовскую выучку Грушевскаго. Он больше, чем кто либо, оказался подготовленным к руководству событiями 1917 г. в Малороссiи.
* * *
Главным делом жизни этого человека, над которым он неустанно работал, был культурный и духовный раскол между малороссiйским и русским народами. То было выполненiе завещанiй Духинскаго и "Исторiи Русов".
Началось с "правописа". Это было еще до Грушевскаго. В теченiе тысячи лет, малороссы и все славяне, за исключенiем католицизированных поляков и чехов, пользовались кириллицей. Лингвистами давно признано, что это лучшая из азбук мiра, наиболее совершенно передающая фонетику славянской речи. Ни одному малороссу в голову не приходило жаловаться на несоответствiе ея букв звукам малороссiйскаго говора. Не было жалоб и на типографскiй "гражданскiй" шрифт, вошедшiй в обиход со времени Петра Великаго. Но вот, с середины XIX века начинается отказ от этой азбуки. Зачинателем был Кулиш, в перiод своего неистоваго украинофильства. "Кулешовка", названная его именем, представляла ту же старую русскую азбуку, из которой изгнали, только, букву "ы", заменив ее знаком "и", а для восполненiя образовавшейся пустоты расширили функцiю "i" и ввели неизвестный прежнему алфавиту знак "i". Это та азбука, которая узаконена сейчас в СССР. Но в старой Россiи ее запретили в 90-х годах, а для Галицiи она с самаго начала была непрiемлема по причине слишком робкаго отхода от русскаго алфавита.
Русское правительство и русская общественность, не понимавшiя нацiональнаго вопроса и никогда им не занимавшiяся, не вникали в такiя "мелочи", как алфавит; но в более искушенной Австрiи давно оценили политическое значенiе правописанiя у подчиненных и неподчиненных ей славян. Ни одна письменная реформа на Балканах не проходила без ея внимательнаго наблюденiя и участiя. Считалось большим достиженiем добиться видоизмененiя хоть одной-двух букв и сделать их непохожими на буквы русскаго алфавита. Для этого прибегали ко всем видам воздействiя, начиная с подкупа и кончая дипломатическим давленiем. Варфоломей Копитар, дворцовый библiотекарь в Вене, еще в 40-х годах XIX века работал над планом мирной агрессiи в отношенiи Россiи. Он ставил задачей, чтобы каждая деревня там писала посвоему. Вот почему в своей собственной Галицiи не могли довольствоваться ничтожной "кулешовкой". Возникла мысль заменить русскую азбуку фонетической транскрипцiей. Уже в 70-х годах ряд книг и журналов печатались таким образом.
Фонетическая транскрипцiя употребляется, обычно, либо в научно-изследовательской работе, либо в преподаванiи языков, но ни один народ в Европе не заменял ею своего исторически сложившагося алфавита.
В 1895 г., Науковое Товаристо им. Шевченко, при поддержке народовских лидеров Гардера и Смаль-Стоцкаго, ходатайствует в Вене о введенiи фонетической орфографiи в печати и в школьном преподаванiи. Мотивировка ходатайства была такова, что заранее обезпечивала успех: Галицiи "и лучше и безопаснее не пользоваться тем самым правописанiем, какое принято в Россiи".
Москвофильская партiя, представлявшая большинство галицiйскаго населенiя, подняла шумный протест, требуя сохраненiя прежней орфографiи. Но венское правительство знало, что ему выгоднее. Победило народовское меньшинство и с 1895 г. в Галицiи и Буковине министерство народнаго просвещенiя офицiально ввело "фонетику". Даже поляк Воринскiй (далеко не руссофил) назвал это "чудовищным покушенiем на законы лингвистики" [180].
В недавно появившемся очерке жизни и деятельности доктора А. Ю. Геровскаго разсказано, какими грубыми полицейско-административными мерами насаждалось фонетическое правописанiе в Буковине и в Закарпатской Руси [181].
Что же до галицiйской читающей публики, то она, как разсказывает И. Франко, часто возвращала газеты и журналы с надписями: "Не смийте мени присылати такой огидной макулатуры". Или: "Возвращается обратным шагом к умалишенным" [182].
* * *
Правописанiе, впрочем, не главная из реформ задуманных Науковым Товариством. Вопрос стоял о созданiи заново всего языка. Он был камнем преткновенiя самых пылких нацiоналистических страстей и устремленiй. Как в Россiи, так и в Австрiи самостiйническая интеллигенцiя воспитана была на образованности русской, польской, немецкой и на их языках. Единаго украинскаго языка, даже разговорнаго, не существовало. Были говоры, порой, очень сильно отличавшiеся друг от друга, так что жители отдельных частей соборной Украины не понимали один другого.
Предметом самых неустанных забот, впрочем, был не разговорный, а литературный язык. Малороссiя располагала великолепным разработанным языком, занявшим в семье европейских языков одно из первых мест. Это русскiй язык. Самостiйники злонамеренно, а иностранцы и некоторые русскiе по невежеству, называют его "великорусским".
Великорусскаго литературнаго языка не существует, если не считать народных песен, сказок и пословиц, записанных в XVIII-XIX веке. Тот, который утвердился в канцелярiях Россiйской имперiи, на котором писала наука, основывалась пресса и создавалась художественная литература, был так же далек от разговорнаго великорусскаго языка, как и от малороссiйскаго. И выработан он не одними великоруссами, в его созданiи принимали не меньшее, а может быть большее участiе малороссы. Еще при царе Алексее Михайловиче в Москве работали кiевскiе ученые монахи Епифанiй Славинецкiй, Арсенiй Сатановскiй и дру- гiе, которым вручен был жезл литературнаго правленiя. Они много сделали для реформы и совершенствованiя русской письменности. Велики заслуги и белорусса Си- меона Полоцкаго. Чем дальше, тем больше юго-западные книжники принимают участiе в формированiи общерусскаго литературнаго языка - Дмитрiй Ростовскiй, Стефан Яворскiй, Феофан Прокопович. При Петре наплыв малороссов мог навести на мысль об украинизацiи москалей, но никак не о руссификацiи украiнцев, на что часто жалуются самостiйники.
Южно-русская письменность в XVII веке подверглась сильному влиянiю Запада и восприняла много польских и латинских элементов. Все зто было принесено в Москву. В свою очередь, кiевскiе книжники не мало заимствовали от приказного московскаго языка, послужившаго некоторым противоядiем против латинизмов и полонизмов. По- лучившееся в результате языковое явленiе дало повод львовскому профессору Омеляну Огоновскому утверждать, будто реформаторская деятельность малороссiйских книжников привела к тому, что уже "можно было не замечать никакой разницы между рутенским (украинским) и московским языками" [183].
Еще в 1619 г. вышла в Евью та грамматика этого языка, написанная украинским ученым Мелетiем Смотрицким, по которой свыше полутора столетiй училось и малороссiйское, и московское юношество, по которой учились Григорiй Сковорода и Михайло Ломоносов. Ни тому, ни другому не приходило в голову, что они обучались не своему, а чужому литературному языку. Оба сделали крупный вклад в его развитiе. В Московщине и на Украйне, это развитiе представляло один общiй процесс. Когда стала зарождаться светская поэзiя и проза, у писателей тут и там не существовало иной литературной традицiи, кроме той, что начинается с Нестора, с митрополита Илларiона, Владимiра Мономаха, Слова о Полку Игореве, "житiй", "посланiй", той традицiи, к которой относятся Максим Грек, Курбскiй и Грозный, Iоанн Вишенскiй и Исаiя Ковинскiй, Мелетiй Смотрицкiй и Петр Могила, Епифанiй Славинецкiй и Симеон Полоцкiй, Ин. Гизель с его "Синопсисом", Сильвестр Медведев и Дмитрiй Ростовскiй. Когда Богданович писал "Душеньку", Капнист "Ябеду" и "Оду на рабство", когда Гнедич переводил Илiаду - они создавали "россiйскую", но отнюдь не москальскую словесность. Ни Пушкин, ни Гоголь не считали свои произведе- нiя достоянiем "великорусской" литературы. Как до, так и после Гоголя, все наиболее выдающееся, что было на Украине, писало на общерусском литературном языке. Отказ от него означает духовное ограбленiе украинскаго народа.
В самом деле, если уже в XVII и XVIII веках не было разницы между украинским и московским, как утверждает О. Огоновскiй, то не означает ли это существованiя языковаго единства? Выбрасывая за борт московскiй, можно ли было не выбросить украинскаго? Полонофильствующее народовство готово было выбросить что угодно, лишь бы не пользоваться тем же языком, что Россiя, а украинцы "со всхода" слишком страдали комплексом нацiональной неполноценности, чтобы не поддаться этому соблазну. Их не отрезвил, даже, пример Германiи и Австрiи, Францiи и Бельгiи, Испанiи и Южной Америки, чьи независимыя государства существовали и существуют несмотря на общность языков.
Началось лихорадочное созданiе новаго "письменства" на основе простонародной разговорной речи, почти сплошь сельской. Введенiе ея в литературу - не новость. Оно наблюдалось еще в XVII веке у кiевскаго монаха Оксенича-Старушича, переходившаго иногда в своих устных и письменных проповедях на простонародную мову. Так делал в XI веке и новгородскiй епископ Лука Жидята. Практиковалось это в расчете на большую понятность проповедей. "Энеида" Котляревскаго написана, как литературный курьез, Квитка-Основьяненко, Гулак, Марко Вовчек - не более как "опыты", не претендовавшiе на большую литературу и не отменявшiе ея. Они были экзотикой и лишь в этой мере популярны. Не для отмены общерусской письменности упражнялись в сочиненiях на "мове" и столпы украинскаго возрожденiя - Костомаров, Кулиш, Драгоманов. У первых двух это объяснялось романтизмом и к старости прошло. У Костомарова не только прошло, но превратилось в род страха перед призраком намеренно сочиненнаго языка. Такой язык не только задержит, по его мненiю, культурное развитiе народа, но и души народной выражать не будет. "Наша малорусская литература есть исключительно мужицкая", - замечает Костомаров, имея ввиду Квитку, Гулака-Артемовскаго, Марко Вовчка. И "чем по языку ближе малороссiйскiе писатели будут к простому народу, чем менее станут от него отдаляться, тем успех их в будущем будет вернее". Когда же на язык Квитки и Шевченко начинают переводить Шекспиров, Байронов, Мицкевичей - зто "гордыня" и безполезное занятiе. Интеллигентному слою в Малороссiи такiе переводы не нужны, "потому что со всем этим он может познакомиться или в подлинниках или в переводах на общерусскiй язык, который ему так же хорошо знаком, как и родное малорусское наречiе". Простому мужику это еще меньше нужно; он вообще не дорос до чтенiя Шекспира и Байрона, а для перевода этих авторов нехватает в его языке ни слов, ни оборотов речи. Их нужно заново создавать. К такому же обильному сочинительству слов должны прибегать и те авторы, что желают писать по-малороссiйски для высокоразвитого образованнаго читателя. В этом случае отступленiе от народнаго языка, его искаженiе и умерщвленiе неизбежно. "Любя малорусское слово и сочувствуя его развитiю, - заявляет Костомаров,- мы не можем, однако, не выразить нашего несогласiя со взглядом господствующим, как видно, у некоторых малорусских писателей. Они думают, что при недостаточности способов для выраженiя высших понятiй и предметов культурнаго мiра, надлежит для успеха родной словесности вымышлять слова и обороты и тем обогащать язык и литературу. У пишущаго на простонародном наречiи такой взгляд обличает гордыню, часто суетную и неуместную. Создавать новые слова и обороты - вовсе не безделица, если только их создавать с надеждою, что народ введет их в упротребленiе. Такое созданiе всегда почти было достоянiем великих дарованiй, как это можно проследить на ходе русской литературы. Много новых слов и оборотов вошли во всеобщее употребленiе, но они почти всегда появлялись вначале на страницах наших лучших писателей, которых произведенiя и по своему содержанiю оставили по себе безсмертную память. Так, много слов и оборотов созданы Ломоносовым, Карамзиным, Жуковским, Пушкиным, Гоголем... Но что сталось с такими на живую нитку измышленными словами, как "мокроступы", "шарокаталище", "краткоодежiе", "четвероплясiе" и т. п.? Ничего кроме позорнаго безсмертiя, как образчика неудачных попыток бездарностей! С сожаленiем должны мы признаться, что современное малорусское писательство стало страдать именно этой болезнью и это тем прискорбнее, что в прежнiе годы малорусская литература была чиста от такой укоризны. По крайней мере, у Квитки, Гребенки, Гулака-Артемовскаго, Шевченко, Стороженко, Марко Вовчка, едва ли найдется что нибудь такое, о чем бы можно было с перваго раза сказать, что малорусс так не выразится" [184].
Неодобрительно относился к искусственному созданiю "литерацкой мовы" и Драгоманов, несмотря на то, что был одним из самых горячих протестантов запретительнаго указа 1876 года. Никто кроме него же самого не представил эти протестующiе жесты в более невыгодном свете. В своих "Листах до надднiпрянской Украини", писанных в 1893 г., за два года до смерти, он делает такiя признанiя, обойти которыя здесь невозможно [185]. Он разсказывает, что еще в 1874-1875 г., в Кiеве, задумано было изданiе серiи популярных брошюр энциклопедическаго характера, на украинском языке. За дело принялись горячо и на квартире у Драгоманова каждую неделю происходили совещанiя участников предпрiятiя. Но тут и выяснилось, что никто, почти, не умеет писать по-украински. На этом языке печатались, до тех пор, только стихи и беллетристика, но ни научной, ни публицистической прозы не существовало. Первые опыты ея предприняты были лишь тремя годами позднее в Женеве, где Драгоманов, в условiях полной свободы, не стесняемый никакими правительственными ограниченiями, стал издавать журнал "Громаду". По его собственному признанiю, он совсем не собирался выпускать его по-украински, и должен был сделать это только под давленiем кружков "дуже горячих украинцев", среди которых была не одна зеленая молодежь, но люди солидные и ученые.
"И что ж? Как только дошло до распределенiя статей для первых книг "Громады", сразу же послышались, голоса, чтобы допустить не только украинскiй, но и русскiй язык". Драгоманов опять признается, что печатанiе журнала по-русски было бы самым разумным делом, но он захотел поставить вопрос "принципiально". Одной из причин такого его упорства было, якобы, желанiе "спробувати силу щирости и энергiи украинских прихильникив" "Громады". И вот, как только удалось настоять на печатанiи по-украински, началось остыванiе "дуже горячих". Десять из двенадцати главных сотрудников журнала "не написали в нем ни одного слова и даже заметки против моего "космополитизма" были мне присланы одним украинофилом по-русски. Из двух десятков людей, обещавших сотрудничать в "Громаде" и кричавших, что надо "отомстить" правительству за запрещенiе украинской печати в Россiи, осталось при "Громаде" только 4. Двум из них пришлось импровизированным способом превратиться в украинских писателей" [186].
Шум по поводу запрета украинскаго языка был поднят людьми не знавшими его и не пользовавшимися им. "Нас не читали даже ближайшiе друзья, - говорит Драгоманов. - За все время существованiя женевскаго издательства я получал от самых горячих украинофилов советы писать по-украински только про спецiальныя краевыя дела (домашнiй обиход!), а все общiе вопросы освещать по-русски". Эти друзья, читавшiе русскiе журналы "Вперед" и "Набат", не читали в "Громаде" даже таких статей, которыя, по мненiю Драгоманова, стояли значительно выше того, что печаталось в "Набате" и "Вперед", - статей Подолинскаго, например. "Для них просто тяжело было прочесть по-украински целую книжку, да еще написанную прозой, и они не печатали своих статей по-украински ни в "Громаде", ни где бы то ни было, тогда как часто печатались по-русски". Такое положенiе характерно не для одних только 60-х и 70-х годов, но наблюдалось впродолженiи всего XIX вйка. По свидетельству Драгоманова, ни один из украинских ученых избранных в 80-х, 90-х годах почетными членами галицких "народовских" обществ - не писал ни строчки по-украински. В 1893 г. он констатирует, что научнаго языка на Украине и до сих пор не существует, "украинская письменность и до сих пор, как 30 лет назад, остается достоянiем одной беллетристики и поэзiи" [187].
Нельзя не дополнить этих признанiй Драгоманова, воспоминанiями другого, очень почтеннаго малоросса, профессора С. П. Тимошенко. Застрявшiй случайно, в 1918 г. в Кiеве, в короткое правленiе гетмана Скоропадскаго, он был близок к только что созданной "Украинской Академiи Наук". "По статуту, - пишет он, - научные труды этой академiи должны были печататься на украинском языке. Но на этом языке не существует ни науки, ни научной терминологiи. Чтобы помочь делу, при академiи была образована терминологическая комиссiя и были выписаны из Галицiи спецiалисты украинскаго языка, которые и занялись изготовленiем научной терминологiи. Брались термины из любого языка, кроме родственнаго русскаго, имевшаго значительную научную литературу" [188].
Положенiе, описанное Драгомановым для 90-х годов, продолжало существовать и в 1918 году.
Эти высказыванiя великолепный комментарiй к указу 1863 г. "Малороссiйскаго языка", на котором можно было бы строить школьное преподаванiе, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ СУЩЕСТВОВАЛО и Валуев не выдумал "большинства малороссов", которые протестовали против его легализацiи. Гегемонiя русскаго литературнаго языка меньше всего объясняется поддержкой царской полицiи. Истинную ея причину Драгоманов усматривает в том, что "для украинской интеллигенцiи, так же как и для украинофилов, русскiй язык еще и теперь является родным и природным". Он благодарит за это судьбу, потому что "украинська публика, як бы зисталась без письменства россiйского, то була б глуха и слипа". Общiй его вывод таков: "Россiйская письменность, какова бы она ни была, является до сих пор своей, родной для всех просвещенных украинцев, тогда как украинская существует у них для узкаго круга, для "домашняго обихода", как сказали Ив. Аксаков и Костомаров" [189].
* * *
Вместе с вопросом о языке поднимался вопрос о литературе. Разделить их невозможно. Раздельность существовала лишь в точках зренiя на этот предмет между малороссiйским украинофильством и галицким народовством. У перваго, назначенiе книг на "ридной мове" заключалось в просвещенiи простого народа, либо в революцiонной пропаганде среди крестьян. Поколенiе же, выпестованное народовцами, усматривает его не в плоскости культуры, а в затрудненiи общенiя между русскими и малороссами.
Костомаров и Драгоманов требовали предоставить язык и литературу самим себе; найдутся писатели и читатели на "мове" - она сама завоюет себе место, но никакая регламентацiя и давленiе извне не допустимы. Драгоманов часто говорил, что пока украинская литература будет представлена бездарными Конисскими или Левицкими, она неспособна будет вырвать из рук малороссiйскаго читателя не только Тургенева и Достоевскаго, но даже Боборыкина и Михайлова. Культурное отмежеванiе от Россiи, как самоцель, представлялось ему варварством.
Но уже в начале 90-х годов появляются публицисты типа Вартоваго, который, обозвав русскую литературу "шматом гнилой ковбасы", требовал полной изоляцiи Украины от русской культуры. Всех, считавших Пушкина, Гоголя, Достоевскаго "своими" писателями, он объявил врагами. "Кождый хто принесе хочь крихту обмоскаленья у наш нарид (чи словом з уст, чи книжкою) - робит йому шкоду, бо видбивае його вид нацiонального грунту" [190].
Уже тогда обнаружился один из прiемов огражденiя нацiональнаго грунта, прiобретшiй впоследствiи широкое распространенiе. Проф. С. П. Тимошенко [191], отчутившись в эмиграцiи, захотел в 1922 г. навестить двух своих братьев проживавших в Чехiи, в Пади-Брадах. Пади-Брады были в то время крупным центром украинской самостiйнической эмиграцiи. Там он встретил немало старых знакомых по Кiеву. И вот оказалось, что "люди, которых я давно знал и с которыми прежде общался по-русски, теперь отказывались понимать русскiй язык". Школа Вартоваго принесла несомненные плоды.
Напрасно думать, будто этот бандеровец того времени выражал одни свои личныя чувства. То же самое, только гладко и благовоспитанно, выражено Грушевским в провозглашенном им лозунге "полноты украинской культуры", что означало политику культурной автаркiи и наступленiе литературной эры представленной Конисским и Левицким-Нечуем. Именно этим двум писателям, пользовавшимся у своих товарищей-громадян репутацiей самых бездарных, приписывается идея "окремой" литературы. Писать по-украински, с тех пор значило - не просто предаваться творчеству, а выполнять нацiональную миссiю. Человеку нашего времени не нужно объяснять, какой вред наносится, таким путем, истинному творчеству. Всюду, где литературе помимо ея прямой задачи навязывается какая-то посторонняя, она чахнет и гибнет. Этим, повидимому, и объясняется, почему после Шевченко не наблюдаем в украинской письменности ни одного значительнаго явленiя. Под опекой галичан, она стала, по выраженiю Драгоманова, "украинофильской, а не украинской", т. е. - литературой не народа, не нацiи, а только самостiйническаго движенiя. Поощренiе оказывалось не подлинным талантам, а литературных дел мастерам, наиболее успешно выполнявшим "миссiю". Писательская слава Нечуя, Конисскаго, Чайченко - создается галичанами; без них этим авторам никогда бы не завоевать тех лавров, что совершенно незаслуженно выпали на их долю. Про Конисскаго сами современники говорили, что его известность - "плод непоразуминня в галицо-украинских видносинах".
Но именно, галицкая наука возвестила о существованiи многовековой украинской литературы. В конце 80-х годов появился двухтомный труд посвященный этому предмету [192]. Автор его, Омелян Огоновскiй, может считаться создателем схемы исторiи украинской литературы. Ею до сих пор руководствуются самостiйническiе литературоведы, по ней строятся курсы, учебники, хрестоматiи.
Затрудненiе Огоновскаго, как и всех прочих ученых его типа, заключается в полном разрыве между новой украинской литературой, и литературой кiевских времен, объявленной самостiйниками тоже украинской. Эти две разныя письменности ни по духу, ни по мотивам, ни по традицiям ничего общаго между собою не имеют. Объединить их, установить между ними преемственность, провести какую нибудь нить от "Слова о Полку Игореве" к Квитке Основяненку, к Марко Вовчку или от Игумена Данiила, от Митрополита Илларiона и Кирилла Туровскаго к Тарасу Шевченко - совершенно невозможно. Нельзя, в то же время, не заметить доступную даже неученому глазу прямую генетическую связь между письменностью кiевскаго государства и позднейшей общерусской литературой. Как уладить эти две крупныя непрiятности? Отказаться совсем от древнекiевскаго литературнаго наследства значит отдать его окончательно москалям. Это значило бы отказаться и от пышной родословной, от великодержавiя, Владимiра, Ярослава, Мономаха пришлось бы вычеркнуть из числа своих предков и остаться с одними Подковами, Кошками и Наливайками. Но принять кiевское наследство и превознести его - тоже опасно. Тогда непременно возник бы вопрос - откуда взялся украинскiй литературный язык XIX века и почему он находится в таком противоречiи с эволюцiей древняго языка?
Огоновскiй разрешил эти трудности таким образом, что от древняго наследiя не отказался, признал кiевскую литературу "украинской", но объявил ее неполноценной, "мертвой", ненародной и потому ненужной украинскому народу. Он так и говорит: "До Ивана Котляревскаго письменная литература не была народною, потому что развитiю ея препятствовали три элемента: во-первых церковно-славянская византiйщина, затем польская культура с средневековой схоластической наукой и, наконец, образовательное иго московскаго царства".
Мы уже имели случай указывать на нелюбовь Огоновскаго к православному византiйскому влiянiю на Руси, ко всей древнерусской культуре, развившейся на его основе. От нея, "веяло только холодом на молодой ум родного народа". Ценит он в кiевском наследстве лишь народную поэзiю - былины, песни, сказанiя; что же касается письменности, то всю ее, за исключенiем разве "Слова о Полку Игореве", считает ненужным хламом. Она развивалась, как он выразился, "наперекор культурным стремленiям неграмотнаго люда". "Не оживляясь тою живою речью, которою говорила вся живая Русь", древняя литература, по его словам, не выражала духовной сущности народа. Здесь добираемся до истинной причины непрiязни к ней самостiйническаго профессора: она была основана не на простонародном разговорном языке. Допустить, чтобы Огоновскiй не знал элементарной научной истины о нетождественности всех мiровых литературных языков с языками разговорными и о значительном различiи между ними - невозможно. Перед нами, несомненно, риторическiй трюк, с помощью котораго стремятся наукообразно совершить подмену одного понятiя другим, в политически спекулятивных целях. Душа народа, будто бы, жила в одной только устной словесности. "Книжники писали "Сборники", "Слова", "Посланiя" и иныя вещи князьям, iерархам и панам на потеху, а неграмотный народ пел себе колядки, песни и думы и разсказывал старыя сказки". Совершенно ясно, под народом здесь разумеется лишь простонародье, крестьяне. Такое мужиковство человека взошедшаго на старопанских дрожжах, никого в наше время обмануть не может; оно вызвано не симпатiями к простому народу, а исключительно необходимостью оправдать возведенiе простонародной "мовы" в ранг литературнаго языка. Так он и говорит: письменная литература снова сделалась "душою народной жизни только в новейшем перiоде, когда писатели стали действительно пользоваться языком и мiровоззренiем народа".
Таким путем удалось объявить недостойной, не выражающей украинскаго духа литературу не одного только кiевскаго, но также и литовско-русскаго и польско-литовскаго, перiодов и наконец - литературу XVII-XVIII веков. Оказалось, что 900 лет письменность южно-русская шла ложным путем и только с появленiем И. Котляревскаго вступила на истинную дорогу.
Но все же она не объявлена чужим достоянiем; О. Огоновскiй сохраняет за Украиной все права на нее и когда доходит до ея подробнаго разбора - проявляет исключительную придирчивость в смысле отнесенiя того или иного произведенiя к украинской литературе. Он, сколько нам известно, первый применил тот оригинальный метод для составленiя портфеля украинской письменности, который поразил даже его благожелателей, вроде Пыпина [193]. Он, попросту, начал механически перебирать произведенiя древней словесности и изымать оттуда все "украинское". Критерiем служил, преимущественно, географическiй признак: где написано произведенiе? Остромирово Евангелiе, предназначавшееся для новгородскаго посадника, отнесено к памятникам украинским потому, что выполнено в Кiеве. "Хожденiе Игумена Данiила" признано украинским потому, что в авторе можно предполагать человека из черниговской земли. Даже Данiил Заточник - "был типом украинца". Современники не мало приложили старанiй для согласованiя этого утвержденiя с последующими словами Огоновскаго: "Жаль только, что о жизни этого мужа мы ничего почти не знаем - неизвестно нам кто был Данiил, где родился, где и когда жил и т. д.".
Огоновскаго нисколько не смущало ни то обстоятельство, что "Слово о Полку Игореве" сохранилось в псковском списке XIV века, ни то, что "Повесть Временных Лет" дошла до нас в суздальской редакцiи (Лаврентьевская Летопись), ни происхожденiе "Патерика Печерскаго", возникшаго из переписки между суздальским и кiевским иноками, следовательно, могущаго разсматриваться, как порожденiе обеих частей Руси.
Проделав хирургическую операцiю по отделенiю украинской части от москальской, Огоновскiй принимается за прямо противоположное дело, как только доходит до XIX века с его чисто уже "народной" литературой. Тут его задача не менее тонка и ответственна. Надо было показать, что галицкая и украинская литературы, возникшiя и развившiяся независимо одна от другой, - не две, а одна. И опять, как в первом случае, выступает механическiй метод, на этот раз не разделенiя, а складыванiя.
Собрав в кучу всех украинских и галицких писателей, Огоновскiй располагает их в хронологическом порядке, так что после какого нибудь Шашкевича и Устиновича идут Метелинскiй, Шевченко, Афанасьев-Чужбинскiй, а потом опять Гушалевич, Климкович и т. д.
Историко-литературный метод Огоновскаго имел большой успех и перенесен был на изученiе всех других отраслей украинской культуры. Начались поиски сколько нибудь выдающихся живописцев, граверов, музыкантов среди поляков, немцев или русских малороссiйскаго происхожденiя. Всех их, даже тех, что родились и выросли в Вене, Кракове или Москве, заносили в реестр деятелей украинской культуры. Делалось это на том основанiи, что, как недавно выразилась одна самостiйническая газета в Канаде, - "други народи выдбили, видперли, перекуплювали, перемовляли, а то по их смерти крали украинских великих людей для збагачення своей культури". Теперь этих "видбитых" и "видпертых" стали возвращать в украинское лоно. У русских довольно успешно отобрали Левицкаго, Боровиковскаго, Бортнянскаго, Богдановича, Гнедича, и существует опасность, что отберут Гоголя.
Таким же образом возникли украинскiя математика, физика, естествознанiе. Ставши во главе Науковаго Товариства им. Шевченко и реорганизовав его с 1898 г. по образцу академiи, Грушевскiй поставил задачей создать украинскую науку. Через несколько лет он заявил на весь мiр, что она создана.Товариство разыскало труды написанные в разное время по-польски, по-русски, по-немецки людьми, у которых предполагали украинское или галицiйское происхожденiе, все это переведено было на украинскiй язык, напечатано в "Записках" Товариства и объявлено украинским нацiональным достоянiем. Одновременно с этим, Товариство поощряло всевозможныя измеренiя черепов с целью открытiя антропологическаго "типа украинца".
Появилась, наконец, "Коротка географiя Украины" - труд львовскаго профессора С. Рудницкаго [194], благодаря которому мiр познакомился с землями и водами соборной Украины. Книга произвела фурор очертанiями границ новаго государства. Оказалось, что оно обширнее всех европейских стран, за исключенiем разве Россiи; в нее вошли, кроме русской Украины, Галицiи, Карпатской Руси и Буковины, также Крым, Кубань, часть Кавказа. Черное и Азовское моря объявлены "украинскими" и такое же названiе распространено на добрый кусок западнаго побе- режья Каспiя. На иллюстрацiях изображающих "украинскiе" пейзажи можно видеть Аю-Даг, Ай-Петри в Крыму, Военно-Грузинскую дорогу и Эльбрус на Кавказе. Автору удалось установить даже отличительныя особенности украинскаго климата, НЕЗАВИСИМОГО И САМОСТОЯТЕЛЬНОГО. Судя по тому, что редактором книги был сам Грушевскiй, она шла в русле проводимой им политики созданiя украинской науки.
Большая забота проявлена в созданiи и закрепленiи нацiональной терминологiи. Земли соборной Украины дотоле именовались то Русью, то Малороссiей, то Украиной. Были еще Новороссiя, Буковина, Карпатская Русь, Холм- щина. Все это надлежало унифицировать и подвести под одно имя. Раньше из этого не делали большой политики и все перечисленные термины были в ходу. Но примерно с 1900 года, термины "Русь" и "Малороссiя" подверглись явному гоненiю; их еще трудно было вытравить окончательно, но все усилiя направляются на то, чтобы заменить их "Украиной". Выпустив первый том "Исторiи Украины-Руси", Грушевскiй вынужден был сохранять это названiе, и для последующих томов, но во всех новых работах имя Руси опускалось и фигурировала одна "Украина".
Изменили календарную терминологiю. Римскiя названiя месяцев "январь", "февраль" и т. д, которыя сейчас употребляет весь культурный мiр, пришли в Кiев вместе с христiанством. Впродолженiи 900 лет их употребляла кiевская, литовско-русская, московская и петербургская письменность. Они вошли в быт всего православнаго востока Европы. Самостiйникам понадобилось заменить их доморощенными "грудень", "серпень", "жовтень", отдалив себя, на этот раз, не только от Россiи, но и от Европы. То, что в 80-х годах сделано Огоновским в области литературоведенiя, то позднее, в начале XX века, выполне-
[ ... пропуск в оригинале ... ]
временному самостiйничеству схему исторiи Украйны.
Излагать ее здесь сколько нибудь подробно мы не можем; она достаточно широко известна. Скажем только, что если ее охватить общим взглядом, то получим, приблизительно, схему "Исторiи Русов", развернутую в виде большого историческаго полотна, прiобретшую вид современнаго научнаго труда, отмеченную знаком эрудицiи, смелаго привлеченiя первоисточников, но преследующаго все ту же цель - под легенды подвести научный фундамент.
У Грушевскаго не было, подобно Костомарову, заблужденiй относительно "Летописи Конисскаго". Поддельный и злонамеренный ея характер выяснен был к тому времени в полной мере, но у него мы видим ту же изначальную обособленность Малороссiи от прочих русских земель - не только территорiальную, но этнографическую. Уже среди племен упомянутых Геродотом в VI веке до нашей эры, он готов отличать волынян от черниговцев. Никто до сих пор не решался говорить об украинцах, белоруссах и великороссах в эпоху так называемаго разселенiя славян, все считали эти деленiя позднейшими, возникшими через тысячу лет после "разселенiя", но Грушевскiй всех славян живших по Днестру, по Днепру и дальше на восток до Азовскаго моря, прозванных Антами, - именует "украинцами". Надо сказать, что такая смелость появилась у него не сразу. Еще в 1906 году он признавался: "Конечно, в IX-X веках не существовало украинской народности в ея вполне сформировавшемся виде, как не существовало и в XII-XIV вв. великоросской или украинской народности в том виде, как мы ее теперь себе представ- ляем" [195]. Но уже в 1913 г. в "Иллюстрированной Исторiи Украины" он широко пользуется терминами "Украина" и "украинскiй" для самых отдаленных эпох. Кiевское Государство X-XIII вв. для него, конечно, государство украинское. В полном согласiи со схемой "Исторiи Русов" и ученiем Духинскаго, он резко отделяет и кiевскiя земли, и сидящiй на них "украинскiй" народ от северной и северо-восточной Руси. Хотя власть кiевских князей распространялась на теперешнiя белорусскiя и великорусскiя земли, говорившiя и писавшiя одним языком, исповедывавшiя одну общую с кiевлянами религiю, а следовательно подверженныя и общему культурному влiянiю, он не относит их к кiевскому государству, а разсматривает, скорей, как колонiи этого государства. Он решительно ополчается против разсказа Начальной Летописи о призванiи князей и о перенесенiи княжеской резиденцiи из Новгорода в Кiев. Все это объявляется выдумкой. И Аскольд, и Дир, и Олег были природными кiевскими князьями, а легенда о зарожденiи государственности на новгородском севере - позднейшая вставка в летопись.
Непрестанно подчеркивается более низкая в сравненiи с Кiевом культура северных и северо-восточных земель, но объясняется это не провинцiальным их положенiем в отно- шенiи Кiева, а какими-то гораздо большими отличiями. Из всей суммы высказыванiй видно, что эти отличiя - расовыя. В полном согласiи с точкой зренiя Духинскаго, будущiя великорусскiя области считались заселенными не славянами, а только славянизированными инородцами, главным образом, финно-угорскими племенами - низшими в расовом отношенiи. Ни циклопических сдвигов в судьбах народов под влiянiем нашествiй, вроде гуннскаго или татарскаго, ни перемены имен, ни смешенiя кровей и культур, ни переселенiй естественных и насильственных, ни культурной эволюцiи, ни новых этнических образованiй не существует для него. Украинская нацiя прошла через все бури и потопы не замочив ног, сохранив свою расовую девственность, чуть не от каменнаго века. Как известно, татарское нашествiе было особенно опустошительным для русскаго юга. Плано Карпини, лет через пять проезжавшiй по территорiи теперешней Украины, живой души там не видел, одне кости. Грушевскiй посвятил обширный том, около 600 страниц, в доказательство неправильности версiи о запустенiи Украины при Батые. Историческая наука не высоко ценит это изследованiе, но в данном случае интересует не его правота или неправота, а породившая его тенденцiя, продиктованная сепаратистскими схемами и теорiями. Грушевскiй не может считаться их творцом, оне создались до него в казачьей Украине и в пораздельной Польше.
Потратив столько усилiй, чтобы объявить Кiевское Государство украинским, Грушевскiй оставляет его ничем почти не связанным с последующей исторiей Украины. В этом смысле он уступает даже "Исторiи Русов". Там, хоть, литовско-русская знать и уряд выводятся из кiевских времен, даже гетманы казацкiе и старшина связываются генеалогически с древней аристократiей. У Грушевскаго нет и этого. Он не прiемлет версiи шляхетскаго происхожденiя казачества, оно у него - мужицкая сила; он взял в этом вопросе сторону Костомарова и Драгоманова.
Дойдя до казачьей "добы" (эпохи), забывает и про Кiев, и про князей, и про древнюю культуру. Все это остается ненужным привеском к той исторiи, что наиболее мила его сердцу; взор его приковывается теперь к Запорожью - подлинной духовной и культурной родине "самостiйной Украины".
Подобно О. Огоновскому, он ненавидит язык кiевской эпохи, дошедшiй до нас в памятниках письменности и в церковно-славянской грамотности, но подобно Огоновскому же, записывает их в депозит Украины, единственно ради помпезности и пышной генеалогiи. Он подделал культурную и государственную родословную казачества на тот же манер, на который в XVIII веке казаки подделывали свои фамильные гербы.
О том, как излагается у Грушевскаго исторiя Малороссiи в казачьи времена, тоже говорить много не приходится. Это - задолго до него сложившаяся точка зренiя: переяславское присоединенiе к Москве не подданство, а "протекторат", Хмельницкiй и старшина обмануты москалями, царскiе воеводы и чиновники всячески помыкали украинцами и угнетали их как только могли, а глупый украинскiй народ не в силах будучи разобраться, кто его угнетает, винил во всем своих неповинных гетманов и старшину. И непосильные поборы, и введенiе крепостного права - все дело рук москалей.
Единственно новое, что внес Грушевскiй в казачью "исторiографiю" - это дух самостiйнической программы XX века, в свете которой он интерпретирует переяславское присоединенiе. "Московское правительство не хотело предоставить полнаго самоуправленiя украинскому населенiю, не хотело позволить, чтобы воеводы и прочiя должностныя лица избирались самим населенiем, чтобы все до- ходы с Украины собирались ея выборными чиновниками, поступали в местную казну и выдавались на местныя Нужды" [196].
Нам известно, что просьба Хмельницкаго об избранiи самими малороссами сборщиков податей была удовлетворена правительством; известно, что ни копейки из малороссiйских сборов не шло в Москву, но если и на "местныя нужды" тоже ничего не шло, то причиной тому казацкое хищничество. Что же касается "непозволенiя" выбирать воевод и прочих должностных лиц, то этот упрек особенно странен. Мы не знаем таких "должностных лиц" на Украйне, которыя не выбирались бы самим населенiем. Воеводы же, особенно в той роли простых начальников гарнизонов, которая за ними сохранилась на практике, были представителями царя и никем другим не могли избираться. Их невмешательство в украинскiя дела никакого ущерба местному сословному самоуправленiю не наносило. Да и не было ни одной просьбы ни в 1654 году, ни позднее, об избранiи воевод местным населенiем, так же как ни в одной челобитной не видим просьбы о "полном самоуправленiи".
Курьезнее всего, что сам Грушевскiй, попенявши вдоволь на москалей, заявляет вдруг: "Правда, у самого украинскаго общества мысли о последовательном проведенiи принципа автономiи только лишь наростали и определялись, и резко ставить их оно не решалось" [197]. На самом деле, эти мысли не "наростали" и не "определялись", а их просто не было. Появились оне через 250 лет в голове председателя Науковаго Товариства им. Шевченко.
Грушевскiй, как историк, ответствен не только за свои собственныя писанiя, но и за высказыванiя своих приспешников и единомышленников, в частности, за появленiе легенды о "переяславской конституцiи". В брошюре Н. Михновскаго "Самостiйна Украина" о ней не только сообщается как о факте, но приводятся статьи "переяславскаго контракта". Сказывается: "1. Власть законодательная и административная принадлежит гетманскому правительству без участiя и вмешательства царскаго правительства. 2. Украинская держава имеет свое отдельное независимое войско. 4. Лица неукраинской нацiональности не могут занимать должностей в украинском государстве. Исключенiе представляют контролеры, следящiе за правильностью сборов дани в пользу царя московскаго. 6. Украинская держава имеет право выбирать главу государства по собственному усмотренiю и только ставить царское правительство в известность об этом избранiи. 13. Нерушимость стародавних прав светских и духовных лиц и невмешательство царскаго правительства во внутреннюю жизнь украинской республики. 14. Право гетманскаго правительства свободных международных сношенiй с иностранными державами" [198].
Трудно допустить, чтобы эта фантастика была сочинена вне какого бы то ни было влiянiя автора "Исторiи Украины-Руси", бывшаго в то время первым авторитетом в области исторiи. Но если он действительно тут не при чем, то как мог человек в званiи профессора равнодушно пройти мимо столь грубой фальсификацiи? Ученая совесть Костомарова всегда толкала его на протестующiя выступленiя, в подобных случаях. Эрудицiя же и талант Грушевского поставлены были на службу не науке, а политике. Он и созданная им "школа" отличались от прежних историков-украинофилов тем, что фальсифицировали исторiю не в силу заблужденiй, а вполне сознательно, всячески усугубляя "вредное", по выраженiю Костомарова, влiянiе "Исторiи Русов", пользуясь ея анекдотами, цитируя ея фальшивые документы и описывая в ея духе целыя зпохи.
Каждый пастух, по словам Ницше, должен иметь в стаде еще и передового барана, чтобы самому, при случае, не сделаться бараном. В движенiи возглавлявшемся Грушевским, таким "передовым" был Н. Михновскiй. Он громко высказывал то, о чем сам Грушевскiй предпочитал молчать, но что полезно было высказать. То был экстремист "формальнаго нацiонализма". Когда вбиванiе клиньев в культурное и общественное единство русско-малороссiйскаго народа приняло характер настоящей манiи, Н. Михновскiй оказался самым неистовым украинофилом, доходившим в своей страсти до диких проявленiй. Созданная им в 1897 г. "Студентська Громада" в Харькове имела главной задачей борьбу с увлеченiями студентов русской культурой. Он питал лютую ненависть к украинцам, вроде Короленко, глухим и равнодушным к самостiйническому движенiю и столь же безучастным к "украинской культуре". Весьма возможно, что это его приспешники занимались в Кiеве нападенiями на "общероссов" и избiенiями их в переулках и темных углах. Старые кiевляне до сих пор это помнят.
Любопытнее всего, что этот нацист девятисотых годов стал отцом украинской соцiал-демократiи. Та "Украинська Революцiйна Партiя" (РУП), что образовалась в начале 1900 года и на III сеезде в 1905 году сменила свое названiе на "Украинську Соцiал-Демократичну Робитничью Партiю", - вдохновлена была Михновским. Его брошюра "Самостiйна Украина" явилась своего рода манифестом партiи. Появилась она с эпиграфом: "Украина для украинцев".
Сам Михновскiй, впрочем, членом этой партiи не состоял, ограничившись ролью идейнаго руководителя. В его лице мы имеем редкiй образец соцiал-демократа не только чуждаго, но прямо враждебнаго известному лозунгу: "Пролетарiи всех стран, соединяйтесь!". Он противопоставил ему другой: "Пролетарiат господствующей и порабощенной нацiй - два класса с противоположными интересами". Украинскому пролетарiату он ставит две задачи - бороться с капиталом и одновременно с русским рабочим классом, который в поисках "липшого життя" лезет на Украину и здесь отбивает работу у местнаго рабочаго.
Как известно, большая часть Украинской Революцiонной Партiи (РУП) выделилась в так называемую "Спилку" руководимую О. Скоропис-Iолтуховским, и в 1905 г. слилась с РСДРП, полагая, что нет необходимости проявлять особенную заботу об украинском характере партiи в стране, где подавляющая масса пролетарiата состоит из украинцев: она никакой другой, кроме украинской, и быть не может; главное вниманiе надлежит сосредоточить не на зтом, а на политическом и соцiальном развитiи масс, к чему стремится вся россiйская соцiал-демократiя. Но другая часть, переименовавшая себя в "Украинскую Соцiал-Демократическую Робитничю Партiю" (УСДРП) осталась на позицiях Н. Михновскаго. Она исходила из его тезиса, согласно которому никакая борьба труда с капиталом и освобожденiе рабочаго класса невозможны, пока не будет достигнуто революцiонным порядком, посредством вооруженной борьбы, государственное отделенiе Украины от Россiи. Существует любопытное признанiе одного из членов УСДПР, В. Садовскаго, написавшаго в эмиграцiи свои воспоминанiя об этой партiи. Он называет не мало людей, таких как В. Степаньковскiй, М. Троцькiй, М. Порш, Д. Дорошенко, Д. Донцов, которые, будучи, в свое время, членами и РУП и УСДРП, оказались потом стоящими весьма далеко и от соцiализма, и от рабочаго движенiя. Никакими соцiалистами, по мненiю Садовскаго, они никогда не были, да не далеко ушли от них, в изображенiи автора, и все остальные члены УСДРП. Он откровенно заявляет, что "в тогдашнем нашем подчиненiи лозунгам марксистской ортодоксiи заключался, в значительной мере, момент использованiя политической коньюнктуры"! [199].
Это чрезвычайно ценно. РУП и УСДРП возникли, как политическiй маскарад. Только в свете таких признанiй можно ясно себе представить, каким малозаметным и непопулярным растенiем был украинскiй сепаратизм, если ему для уловленiя душ приходилось рядиться в соцiал-демократическую тогу. Массы украинскаго народа шли в русле общероссiйскаго политическаго движенiя, и все искусство Михновскаго сводилось к тому, чтобы подделаться под этот "шаг миллiонов" и незаметно отвести народ от всероссiйских страстей и устремленiй на путь сепаратизма. Только для этой единственной цели он и пошел в соцiал-демократiю. Увлекаться соцiализмом всерьез членам РУПа не полагалось. Если для Драгоманова соцiальныя и политическiя свободы, поднятiе экономическаго и культурнаго уровня жизни масс превышали, по значенiю, нацiональныя соображенiя, если борьбу за них он мыслил, одновременно, как путь разрешенiя нацiональной проблемы, то у Михновскаго все перевернуто навыворот: путь к политическим преобразованiям и экономическим реформам лежит через достиженiе нацiональной "незалежности". Вот почему, когда члены РУП впали в драгомановскiй "уклон", начали всерьез заниматься соцiализмом и даже потянулись на слiянiе с Россiйской СДРП, Михновскiй порвал с ними и организовал новую "Украинську Народну Партiю" (УНП), которая выпустила в 1905 г. несколько сугубо самостiйнических документов, вроде 10 заповедей и проекта украинской конституцiи. Несмотря на то, что проект предусматривал широкiя соцiальныя реформы, списанныя с программ русских эс-эров и соцiал-демократов, вплоть до соцiализацiи земли, его движущiе мотивы ничего общаго с соцiализмом не имели. По словам украинскаго соцiал-демократа Бориса Мартоса, Михновскiй занят был одновременно мыслью "творити украинську буржуазiю" и распространять нацiональную идею среди богатых малороссов [200]. У богатых успех его был такой же, как у бедных. Группа Михновскаго и порожденных им "соцiал-демократов" продолжала оставаться столь ничтожным и малозаметным явленiем, что ни имя вождя, ни имена организованных им партiй не известны подавляющему большинству самостiйников. Их знают только историки, да небольшая кучка оставшихся в живых членов этих организацiй. Уделили мы им вниманiе с единственной целью обрисовать метод самостiйничества - диссимуляцiю и "использованiе политической коньюнктуры". После европейскаго опыта последних трех десятилетiй, мы знаем, что это метод реакцiи и тоталитаризма, но в первой четверти XX столетiя русскiе революцiонеры и соцiалисты охотно видели в членах РУП и УСДРП "своих" людей. А ведь из РУП-а вышли едва ли не все столпы эфемерной украинской государственности 1917-1919 г. г. - Симон Петлюра, Андрей Левицкiй, председатель Директорiи Винниченко, министр иностранных дел при гетмане Дм. Дорошенко и многiе другiе. Ослепленные их "демократизмом" и соцiалистической фразеологiей, многiе и сейчас склонны отрицать какую бы то ни было генетическую связь их с реакцiонным галицким народовством.
Возникновенiе РУП и вся деятельность Михновскаго без инспирацiи, по крайней мере без одобренiя львовскаго ареопага - немыслимы. На тесныя связи РУП с народовцами указывает не только печатанiе в Галицiи ея брошюр и статей, не только львовскiй "трумтадратскiй" стиль поведенiя и высказыванiй, но также то обстоятель- ство, что в войне 1914-1918 г. г. украинскiе соцiал-демократы выступили на стороне Австро-Венгрiи, основав там "Союз Вызволення Украины". В 1917 г. они переиздали в Вене главное произведенiе своего вождя, "Самостiйну Украину", подчеркнув в предисловiи преемственную связь между своим "Союзом" и прежней РУП. Они писали: "Нужны ли кому более ясныя доказательства того, что самостiйная Украина есть наш старый лозунг, чем тот факт, что все четыре члена президiума "Союза Вызволення Украины" были деятельными членами "Революцiонной Украинской Партiи" (РУП), первая брошюра которой носит названiе "Самостiйна Украина"".
* * *
Невозможно не сказать здесь, хоть в двух словах, еще об одном проявленiи "формальнаго нацiонализма". Относится оно к области педагогики и связано с именем народнаго учителя Бориса Гринченко. В 1912 году, после его смерти, Х. Д. Алчевская, известная школьная деятельница Харьковской губернiи, разсказала на страницах "Украинской Жизни" о любопытном случае из его практики. Он работал когда то сельским учителем в именiи Алчевской. Возвратясь, однажды, из за границы, Алчевская не увидела в школе ни одной девочки, тогда как раньше их было много. Оказалось, что Гринченко, попросту, разогнал их и не принимал новых. Доискиваясь причины, Алчевская установила сугубо "нацiональный" ея характер: "не следует калечить украинскую женщину обученiем на чуждом ей великорусском языке".
На беднаго учителя произвело впечатленiе распространявшееся в те дни ученiе о женщине, как хранительнице нацiональнаго типа. Вычитал он это, конечно из галицiйской литературы, которую прiобретал всеми способами. Был и сам сотрудником львовской "Правды". Он внимательно следил за появленiем новых неологизмов, вводя их сразу же в лексикон своих учеников.
Школу свою он разсматривал, как разсадник будущих педагогов-самостiйников. Наиболее способных ея питомцев, всячески продвигал в учительскую семинарiю.
Ему принадлежит изобретенiе конспиративной системы преподаванiя сразу на двух языках. Офицiально оно велось по-русски, а тайно - по-украински. Введено было правило, по которому ученики обязаны отвечать на том языке, на котором их спрашивали. Благодаря этому, инспекторскiе посещенiя класса не были страшны. Из учебников Гринченко вырезал неугодныя ему страницы и вклеивал вместо них текст собственнаго сочиненiя, писанный печатными буквами. Такую же работу проделывал над хрестоматiями. Заводил при каждой школе отдельную малорусскую библiотеку. Найдя секрет успеха в деле культурнаго раскола русского племени, он стяжал лавры Михновского в самостiйнической педагогике [201].
* * *
Украинизацiя языка, науки, быта, всех сторон жизни, неизбежно должна была привести к мысли и об украинизацiи Церкви. Это и было сделано, хотя с большим запозданiем, как едва ли не последнiй по времени акт нацiональнаго творчества сепаратистов. Причина тому, надо думать, - в большой внутренней трудности реформы.
Церковь и без того была "украинской" от рожденiя. Она возникла в Кiеве, учреждена кiевскими князьями, служила 900 лет на языке введенном теми же князьями и всем кiевским обществом Х-го столетiя. То был живой осколок Кiевскаго Государства. Объявив это государство "украинским", самостiйники автоматически переносили новое имя на православную Церковь. Теперь приходилось украинизировать украинское.
Кроме того, Грушевскому, как историку, лучше всех было известно, какую самоотверженную борьбу с католичеством выдержал южно-русскiй народ, защищая церковно-славянскiй язык. Достаточно почитать Iоанна Вишенскаго, чтобы видеть, какой поход учинен был против него и какой мощный отпор дан малороссiйским народом в XVI-XVII в. в. Язык этот был буквально выстрадан и освящен кровью народа. Очевидно, по этой причине, а так-же в целях единенiя всех славян, Кирилло-Мефодiевское братство уделило в своем уставе особое вниманiе церковно-славянскому языку. Провозглашая свободу всякаго вероученiя, оно требовало "единаго славянскаго языка в публичных богослуженiях всех существующих церквей". Но вот Грушевскiй, провозгласив "долой славянщину", воздвиг на него гоненiе. Объяснял он свою ненависть, подобно Огоновскому, "демократическими" соображенiями: языке мертвый, непонятный народу и полный архаизмов. Но истинная причина заключалась, конечно, не в этом. Церковно-славянскiй язык служил основой общерусскаго литературнаго языка и общерусской литературной традицiи, и пока украинскiй народ чтит его, он не отступит и от общерусской литературной речи. Идея самостiйнической Церкви, где бы богослужение производилось на "мове", предопределена львовской политикой Грушевскаго. Но она, как все начинанiя сепаратистов, отмечена знаком ничтожнаго количества последователей.
Летом 1918 г. созван был Всеукраинскiй Церковный Собор, на котором о. Вас. Липковскiй поднял вопрос о богослужебном языке. Поставленный на голосованiе вопрос этот решен был подавляющим большинством голосов в пользу церковно-славянскаго. Тогда попы-самостiйники, без всякаго согласiя своих прихожан, учинили Всеукраинську Церковну Раду и объявили прежнее православiе "панским", солидаризировавшись с точкой зренiя унiатскаго катехита Омеляна Огоновскаго на язык своей Церкви, как "реакцiонный". "Пора нам, народе украинский, и свою ридну мову принести в дар Богови и цим найкраще им и себе самих освятити и пиднести и свою ридну Церкву збудовати". Самостiйники, видимо, не замечали, какой удар наносили своему движенiю, объявляя 900-летнее церковное прошлое Малороссiи не своим, не "ридным".
Никаких чисто конфессiональных реформ Церковна Рада не произвела, если не считать включенiя в число церковных праздников "шевченковских дней" 25 и 26 февраля по старому стилю, - причислявшаго поэта-атеиста, как бы, к лику святых угодников. Затем последовала украинизацiя святцев. Перед нами "Молитовник для вжитку украинской православной людности", выпущенный вторым изданiем в Маннгейме в 1945 г. Там, греко-римскiя и библейскiя имена святых, ставшiя за тысячу лет своими на Руси, заменены обыденными простонародными кличками - Тимошь, Василь, Гнат, Горпина, Наталка, Полинарка. В последнем имени лишь с трудом можно опознать св. Аполлинарiю. Женскiя имена в "молитовнике" звучат особенно жутко для православнаго уха, тем более, когда перед ними значится "мученица" или "преподобная": "Святыя мученицы Параська, Тодоська, Явдоха". Не успевает православный человек подавить содроганiе вызванное такой украинизацiей, как его сражают "святыми Яриной и Гапкой". Потом идут "мученицы Палажка и Юлька" и так до... "преподобной Хиври".
* * *
Не подлежит сомненiю, что в нормальных условiях, при свободной, ничем не стесняемой воле народа, все самостiйническiе ухищренiя и выдумки остались бы цирковыми трюками. Ни среди интеллигенцiи, ни среди простонародья не было почвы для их воплощенiя. Это превосходно знали сепаратисты. Один из них, Сриблянскiй писал в 1911 году: "Украинское движенiе не может основываться на соотношенiи общественных сил, а лишь на своем моральном праве: если оно будет прислушиваться к большинству голосов, то должно будет закрыть лавочку, - БОЛЬШИНСТВО ПРОТИВ НЕГО" [202].
Формальный украинскiй нацiонализм победил при поддержке внешних сил и обстоятельств, лежавших за пре- делами самостiйническаго движенiя и за пределами украинской жизни вообще. Первая мiровая война и большевицкая революцiя - вот волшебные слоны, на которых ему удалось веехать в исторiю. Все самыя смелыя желанiя сбылись, как в сказке: нацiонально-государственная территорiя, нацiональное правительство, нацiональные школы, университеты, академiи, своя печать, а тот литературный язык, против котораго было столько возраженiй на Украйне, сделан не только книжным и школьным, но государственным.
Вторая мiровая война завершила зданiе соборной Украины. Галицiя, Буковина, Карпатская Русь, неприсоединенныя дотоле, оказались включенными в ея состав. При Хрущеве ей отдан Крым. Если при Брежневе отдадут Кавказ, то географическiй сон Рудницкаго сбудется наяву.
Все сделано путем сплошного насилiя и интриг. Жителей огромных территорiй даже не спрашивали об их желанiи или нежеланiи пребывать в соборной Украине. Участь карпатороссов, например, просто трагична. Этот народ, веками томившiйся под мадьярским игом, выдержавшiй героическую борьбу за сохраненiе своей русскости и ни о чем, кроме возсоединенiя с Россiей и возвращенiя в лоно русской культуры не мечтавшiй, лишен, даже, прав нацiональнаго меньшинства в украинской республике - он объявлен народом украинским. Русская и мiровая демократiя, поднимающая шум в случае малейшаго ущемленiя какого нiбудь людоедскаго племени в Африке, обошла полным молчанiем факт насильственной украинизацiи карпатороссов.
Впрочем, не при таком же ли молчанiи прошла лет сорок пять тому назад принудительная украинизацiя малоросiйскаго народа? Этот факт затерт и замолчан в публицистике и в исторiи. Ни простой народ, ни интеллигенцiя не были спрошены, на каком языке они желают учиться и писать. Он был ПРЕДПИСАН верховной властью.
Интеллигенцiя, привыкшая говорить, писать и думать по-русски и вынужденная в короткiй срок переучиваться и перейти на сколоченный наскоро новый язык, - испытала немало мученiй. Тысячи людей лишились работы из-за неспособности усвоить "державну мову".
Оправдались ли ожиданiя марксистских теоретиков насчет бурнаго культурнаго роста малороссiйскаго населения, покажут будущiя спецiальныя изследованiя. Пока что, никакаго переворота в этой области не наблюдаем. Образованность после введенiя "ридной мовы" повысилась ничуть не больше, чем была при господстве общерусскаго языка. Но самостiйническiе главари об этом меньше всего заботились. Предметом их вожделений была нацiональная форма и как только большевики им предоставили ее, они сочли себя вполне удовлетворенными. Грушевскiй, Винниченко и другiе столпы самостийничества прекратили борьбу с советской властью и вернулись в СССР. Формальнейшiй из формальных украинцев - Н. Михновскiй, скрывавшiйся до 1923 г. где то на Кавказе, вернулся на Украйну, как только услышал, что там начинается "украинизацiя по настоящему". Но тут и открылась, видимо, цена формализма; Михновскiй вскоре повесился.
Большевики могли не производить ни украинизацiи, ни белоруссизацiи. Предоставленiе формы нацiональнаго самоуправленiя грузинам, армянам, узбекам и др. имело смысл по причине подлинно нацiональнаго обличья этих народов. Там нацiональная политiка могла пробудить симпатiи к большевизму. Но на Украине, где нацiонализм высасывался из пальца, где он составлял всегда малозаметное явленiе - австромарксистская реформа явилась сущим подарком маньякам и фанатикам. Апелляцiя к РУССКОЙ УКРАИНе дала бы больше выгод.
Впрочем украинская политика большевиков до паденiя Германской Имперiи определялась не одной только австромарксистской программой, но и указанiями из Берлина. В Берлине же, кроме большевицких заслуг, ценили, также, заслуги самостiйников. Теперь, когда факт субсидированiя большевиков немцами в 1917 г. не подлежит сомненiю, уместно напомнить и об украинских сепаратистах.
Во время войны, они сотрудничали с большевиками в пользу общаго хозяина - германскаго генеральнаго штаба.
Когда началось это сотрудничество, точно не знаем, но весьма возможно, что уже в 1913 году они делали одно дело. В Австрiи, в это время, действовал "Союз Вызволенiя Украины", представленный Д. Донцовым, В. Дорошенко, А. Жуком, Мельневским, А. Скоропис-Iолтуховским. И для этого же времени отмечен факт полученiя Лениным денег от австрiйцев.
По словам П. Н. Милюкова, в 1913 г. "Ленин в Кракове получил на изданiе своих сочиненiй австрiйскiя деньги". Узнал об этом Милюков "от одного представителя отделившихся нацiональностей, получившаго там же и в то же время предложенiе австрiйских субсидiй" [203]. Быть может уже тогда самостiйники объединены были совместной работой с Лениным. По крайней мере, в листовке "Союза Вызволенiя Украины", выпущенной в 1914 г., в Константинополе, Парвус и Ленин превозносятся как "найкращи марксистськи головы" [204]. Повидимому, уже тогда Парвус был общим хозяином для тех и других, а в ходе войны он окончательно связал их через свое копен- гагенское ведомство.
Австрiйское правительство, кажется, охладело к своим агентам и они очутились в сфере германской диверсiонной акцiи. Архивы до сих пор хранят тайну подробностей этого сотрудничества, но уже в 1917 г. из разсказа прапорщика Ермоленко, заброшеннаго немцами в русскiй тыл, и секретаря швейцарскаго украинскаго бюро Степаньковскаго, арестованнаго контрразведкой Временнаго Правительства при переходе границы, выяснен факт одновре- меннаго сотрудничества большевиков и украинскаго Союза Вызволенiя с Парвусом и его копенгагенским и стокгольмским центрами. Степаньковскiй указал Меленевскаго и Скоропись-Iолтуховскаго, находившихся в тесной связи с Ганецким - большевицким агентом, осуществлявшим посредничество между Лениным и Парвусом [205]. Можно ли было с приходом к власти забыть таких союзников?
* * *
Русское "общество" никогда не осуждало, а власть не карала самостiйников за сотрудничество с внешними врагами. Грушевскiй, уехавшiй во Львов и впродолженiи двадцати лет ковавшiй там заговор против Россiи, ведшiй открытую пропаганду ея разрушенiя, - спокойно прiезжал, когда ему надо было, и в Кiев, и в Петербург, печатал там свои книги и пользовался необыкновенным фавором во всех общественных кругах. В те самые годы, когда он на весь мiр поносил Россiю за зажим "украинскаго слова", статьи его, писанныя по-украински, печатались в святая святых русской славистики - во втором отделенiи Императорской Академiи Наук, да еще не как нибудь, а в фонетической транскрипцiи [206].
Когда он, наконец, в 1914 году, попал на австрiйской территорiи в руки русских военных властей и, как явный изменник, должен был быть сослан в Сибирь, - в Москве и в Петербурге начались усиленные хлопоты по облегченiю его участи. Устроили так, что Сибирь заменена была Нижним-Новгородом, а потом нашли и это слишком "жестоким" - добились ссылки его в Москву.
Оказывать украинофильству поддержку и покровительство считалось прямым общественным долгом с давних пор.
И это несмотря на вопiющее невежество русской интеллигенцiи в украинском вопросе. Образцом может считаться Н. Г. Чернышевскiй. Ничего не знавшiй о Малороссiи, кроме того, что можно вычитать у Шевченко, а о Галицiи ровно ничего не знавшiй, он выносит безапелляцiонныя и очень резкiя сужденiя по поводу галицiйских дел. Статьи его "Нацiональная безтактность" и "Народная безтолковость", появившiяся в "Современнике" за 1861 г. [207], обнаруживают полное его незнакомство с местной обстановкой. Упрекая галичан за подмену соцiальнато вопроса нацiональным, он, видимо и в мыслях не держал, что оба эти вопроса в Галицiи слиты воедино, что никаких других крестьян там, кроме русинов, нет, так же как никаких других помещиков, кроме польских, за единичными исключенiями, тоже нет.
Призыв его, бороться не с поляками, а с австрiйским правительством, сделанный в то время, когда австрiйцы отдали край во власть гр. Голуховскаго, яростнаго полонизатора - смешон и выдает явственно голос польских друзей - его информаторов в галицiйских делах. Этими информаторами, надо думать, инспирированы указанныя выше статьи Николая Гавриловича. Нападая на газету "Слово", он даже не разобрался в ея направленiи, считая его проавстрiйским, тогда как газета была органом "москвофилов". Зато те, что подбивали его на выступленiе, отлично знали на кого натравливали.
Получив в 1861 г. первые номера львовскаго "Слова", он пришел в ярость при виде языка, которым оно напечатано. "Разве это малорусскiй язык? Это язык, которым говорят в Москве и Нижнем-Новгороде, а не в Кiеве или Львове". По его мненiю, днепровскiе малороссы уже выработали себе литературный язык и галичанам незачем от них отделяться. Стремленiе большинства галицiйской интеллигенцiи овладеть, как раз, тем языком, "которым говорят в Москве и Нижнем-Новгороде" было сущей "реакцiей" в глазах автора "Что делать". Русская революцiя, таким образом, больше ста лет тому назад, взяла сторону народовцев и больше чем за полсотни лет до учрежденiя украинскаго государства решила, каким языком оно должно писать и говорить. Либералы, такiе как Мордовцев в СПБургских Ведомостях, Пыпин в Вестнике Европы, защищали этот язык, и все самостiйничество, больше, чем сами сепаратисты. "Вестник Европы", выглядел украинофильским журналом.
Господствующим тоном, как в этом, так и в других подобных ему изданiях, были иронiя и возмущенiе по поводу мнимой опасности для целости государства, которую выдумывают враги украинофильства. Упорно внедрялась мысль о необоснованности таких страхов. По мненiю Пыпина, если бы украинофильство заключало какую нибудь угрозу отечеству, то неизбежно были бы тому фактическiя доказательства, а так как таковых не существует то все выпады против него - плод не в меру усердствующих защитников правительственнаго режима. Украинофильство представлялось не только совершенно невинным, но и почтенным явленiем, помышлявшим единственно о культурном и экономическом развитiи южно-русскаго народа. Если же допускали какое-то разрушительное начало, то полагали его опасным исключительно для самодержавiя, а не для Россiи.
Когда открылась Государственная Дума, все ея левое крыло сделалось горячим заступником и предстателем за самостiйническiе интересы. Посредством связей с думскими депутатами и фракцiями, украинскiе нацiоналисты имели возможность выносить с пропагандными целями обсужденiе своих вопросов на думскую трибуну. Члены петербургскаго "Товариства Украинских Прогрессистов" проложили дорогу к Милюкову, к Керенскому, к Кокошкину. Александр Шульгин в своей книге "L'Ukraine contre Moscou" пишет, что только февральскiй переворот помешал внесенiю запроса в Думу относительно высылки из Галицiи в Сибирь прелата унiатской Церкви графа Андрея Шептицкаго - заклятаго врага Россiи. Генерал Брусилов, во время занятiя русскими войсками Галицiи, арестовал его за антирусскiя интриги, но выпустил, взяв обещанiе прекратит агитацiонную деятельность. Однако, стоило Шептицкому очутиться на свободе, как он снова с церковной кафедры начал проповеди против русских. После этого он был удален из Галицiи. За этого-то человека думцы обещали заступиться в самый разгар ожесточенной войны. Заслуги левых думских кругов перед украинскими самостiйниками таковы, что тот же А. Шульгин считает нужным выразить на страницах своей книги благодарность П. Н. Милюкову. "Мы ему всегда будем признательны за его выступленiя в Думе".
Говорить о личных связях между самостiйниками и членами русских революцiонных и либеральных партiй вряд ли нужно, по причине их широкой известности. В эмиграцiи до сих пор живут москвичи, тепло вспоминающiе "Симона Васильевича" (Петлюру), издававшаго в Москве, перед первой мiровой войной, самостiйническую газету. Главными ея читателями и почитателями были русскiе интеллигенты. Особыми симпатiями украинофилы пользовались у партiи Народников-Соцiалистов. Когда, в мае 1917 г., украинская делегацiя в составе Стебницкаго, Лотацкаго, Волкова, Шульгина и других прiехала в Петроград, она прежде всего вошла в контакт с Мякотиным и Пешехоновым - лидерами Народных Соцiалистов. Делегацiя предеявила своим друзьям, сделавшимся столпами февральскаго режима, политическiй вексель, подписанный ими до революцiи, потребовав немедленнаго предоставленiя автономiи Украине. Когда же те попросили потерпеть до Учредительнаго Собранiя, самостiйники поставили их на одну доску с реакцiонерами, напомнив слова Столыпина, "Сперва успокоенiе, потом реформы".
Академическiй мiр, тоже относился к украинской пропаганде абсолютно терпимо. Он делал вид, что не замечает ея. В обеих столицах, под боком у академiй и университетов, издавались книги, развивавшiя фантастическiя казачьи теорiи, не встречая возраженiй со стороны ученых мужей. Одного слова таких, например, гигантов, как М. А. Дьяконов, С. Ф. Платонов, А. С. Лаппо-Данилевскiй достаточно было, чтобы обратить в прах все хитросплетенiя Грушевскаго. Вместо этого, Грушевскiй спокойно печатал в Петербурге свои политическiе памфлеты под именем исторiй Украины. Критика такого знатока казачьей Украины, как В. А. Мякотин, могла бы до гола обнажить фальсификацiю, лежавшую в их основе, но Мякотин поднял голос только после россiйской катастрофы, попав в эмиграцiю. До тех пор, он был лучшiй друг самостiйников.
Допустить, чтобы ученые не замечали их лжи, невозможно. Существовал неписанный закон, по которому за самостiйниками признавалось право на ложь. Разоблачать их считалось признаком плохого тона, делом "реакцiонным", за которое человек рисковал получить званiе "ученаго жандарма" или "генерала от исторiи". Такого званiя удостоился, например, крупнейшiй славист, профессор кiевскаго университета, природный украинец Т. Д. Флоринскiй. Повидимому, он и жизнью заплатил за свои антисамостiйническiя высказыванiя. В самом начале революцiи он был убит, по одной версiи большевиками, по другой - самостiйниками.
Но если были терроризованные и запуганные, то не было недостатка и в убежденных украинофилах. По словам Драгоманова, Скабичевскiй хвалил Шевченко и всю новейшую украинофильскую литературу, НЕ ЧИТАВШИ ее [208].
К столь же "убежденным" принадлежал академик А. А. Шахматов. Александр Шульгин восторженно о нем отзывается, как о большом друге сепаратистов. Это он устроил самостiйнической делегацiи, в 1917 году, встречу с лидерами групп и партiй близких к Временному Правительству. Он же, надо думать, играл главную роль в 1906 г. при составленiи академической "Записки" в пользу украинскаго языка.
Появилась в 1909 г. в Праге работа знаменитаго слависта проф. Нидерле "Обозренiе современнаго славянства" и сразу же переведена на русскiй язык, а через два года вышла в Париже по-французски. В ней уделено соответствующее вниманiе малороссам и великороссам, у которых, по словам Нидерле, "столь много общих черт в исторiи, традицiи, вере, языке и культуре, не говоря уже об общем происхожденiи, что с точки зренiя сторонняго и безпристрастнаго наблюдателя это - только две части одного великаго русскаго народа" [209].
Приводим эту выдержку не столько ради нея самой, сколько по причине отсутствiя ея в русском изданiи. Ее можно найти во французском переводе Леже, но в русском, вышедшем под маркой Академiи Наук, она выпущена вместе с изрядной частью других разсужденiй Нидерле.
Украинскiй нацiонализм - порожденiе не одних самостiйников, большевиков, поляков и немцев, но в такой же степени, русских. Чего стоила полонофильская политика имп. Александра I, намеревавшагося вернуть Польше малороссiйскiя и белорусскiя губернiи, взятыя Екатериной и Павлом при польских разделах! Когда это не удалось вследствiе недовольства правящих кругов, заявивших устами Карамзина: "Мы охладели бы душой к отечеству, видя оное игралищем самовластнаго произвола", царь отдал этот край в полное распоряженiе польскому помещичьему землевладенiю и старопанской полонизаторской по- литике. Николай Павлович не имел склонности дарить русскiя земли, но не очень в них и разбирался. Во время польскаго мятежа 1830-1831 г., он с легким сердцем отнес жителей западных губернiй, т. е. малороссов и белоруссов, к "соотечественникам" возставших. В учебнике географiи Арсеньева, принятом в школах с 1820 по 1850 г., населенiе этих губернiй именуется "поляками". Какiя еще нужны доказательства полной безпризорности Малороссiи? Она, впродолженiи всего XIX столетiя, отдана была на растленiе самостiйничеству и только чудом сохранила свою общность с Россiей.
Едва ли не единственный случай подлинной тревоги и подлиннаго пониманiя смысла украинскаго нацiонализма видим в статьях П. Б. Струве в "Русской Мысли" [210]. Это первый призыв, исходящiй из "прогрессивнаго" лагеря к русскому общественному мненiю "энергично, без всяких двусмысленостей и поблажек вступить в идейную борьбу с "украинством" как с тенденцiей ослабить и даже упраз- днить великое прiобретенiе нашей исторiи - общерусскую культуру".
Струве усмотрел в нем величайшаго врага этой культуры - ему представляется вражеским, злонамеренным самое перенесенiе разговоров об украинизме в этнографическую плоскость как один из способов подмены понятiя "русскiй" понятiем "великорусскiй". Такая подмена - плод политической тенденцiи скрыть "огромный историческiй факт: существованiе русской нацiи и русской культуры", "именно русской, а не великорусской". "Русскiй", по его словам, "не есть какаяо отвлеченная "средняя" из всех трех терминов (с прибавками "велико", "мало", "бело"), а живая культурная сила, великая развивающаяся и растущая нацiональная стихiя, творимая нацiя (nation in the making, как говорят о себе американцы)".
Только после большевицкаго эксперимента, сделавшаго так много для превращенiя русской культуры в "великорусскую", можно в полной мере оценить такую постановку вопроса. Русская культура - "неразрывно связана с государством и его исторiей, но она есть факт в настоящее время даже более важный и основной, чем самое государство".
Низведенiе ея до местной, "великорусской", дает осно- ванiе ставить рядом с нею, как равныя - малорусскую и белорусскую. Но ни одна из этих "культур" - еще не культура. "Их еще нет, - заявляет Струве, - об этом можно жалеть, этому можно радоваться, но во всяком случае, это факт". Недаром евреи в черте оседлости, жившiе, по большей части, среди белоруссов и малоруссов, прiобщались не к малорусской и белорусской, а к русской культуре [211]. На всем пространстве Россiйской Имперiи, за исключенiем Польши и Финляндiи, Струве не видит ни одной другой культуры, возвышающейся над всеми местными, всех объединяющей. "Гегемонiя русской культуры в Россiи есть плод всего историческаго развитiя нашей страны и факт совершено естественный". Работа по ея разрушенiю и постановка в один ряд с нею других, как равноценных, представляется ему колоссальной растратой исторической энергiи населенiя, которая могла бы пойти на дальнейшiй рост культуры вообще.
Сколь ни были статьи П. Б. Струве необычными для русскаго "прогрессивнаго" лагеря, оне не указали на самую "интимную" тайну украинскаго сепаратизма, отличающую его от всех других подобных явленiй, - на его искусственность, выдуманность.
Гораздо лучше это было видно людям "со стороны", вроде чехов. Крамарж называл его "противоестественным" [212], а Parlamentar, орган чешских нацiоналистов писал об "искусственном взращиванiи" украинскаго нацiонализма [213]. До прихода к власти большевиков, он только драпировался в нацiональную тогу, а на самом деле был авантюрой, заговором кучки манiаков. Не имея за собой и одного процента населенiя и интеллигенцiи страны, он выдвигал программу отмежеванiя от русской культуры, вразрез со всеобщим желанiем. Не будучи народен, шел не на гребне волны массоваго движенiя, а путем интриг и союза со всеми антидемократическими силами, будь то русскiй большевизм или австро-польскiй либо германскiй нацизмы. Радикальная русская интеллигенцiя никогда не желала замечать этой его реакцiонности. Она автоматически подводила его под категорiю "прогрессивных" явленiй, позволив красоваться в числе "нацiонально-освободительных" движенiй.
Сейчас он держится исключительно, благодаря утопической политике большевиков и тех стран, которые видят в нем средство для расчлененiя Россiи.
[176]Д. Корсаков - Конст. Дмитрiевич Кавелин. "Вестн. Евр.", авг 1887.
[177]Литер. Науковiй Вiстнiк, 1898.
[178]"Дiло", 1899. No. 288.
[179]"Укр. Вестник" No. 2. Перепечатана в сборнике "Освобожденiе Россiи и украинскiй вопрос". СПБ, 1907.
[180]С. Н. Щеголев - Украинское движенiе. Кiев 1912, стр. 106.
[181]Свободное слово Карпатской Руси. No. 9-10, 1965, U.S.A.
[182] И. Франко - "Молода Украiна", стр 37.
[183]О. Огоновскiй - Исторiя литературы русской, ч. I, Львов, 1887.
[184]Н. Костомаров - Задачи украинофильства. Вестн. Европы т. I, февраль 1882.
[185]В частности, от многого что писал раньше, он отказывается, и многое из прежних высказыванiй не разделяет.
[186]М. Драгоманов, Листы на наднiпрянску Украину, стр. 63-64.
[187]Там же.
[188]С. Тимошенко - Воспоминанiя, стр. 283-84. Париж 1963.
[189]Драгоманов - Листы, стр. 62; 67.
[190]Листы на наднiпрянску Украину, стр. 43.
[191]Воспоминанiя, стр. 283-84.
[192]Исторiя литературы русской. Напiсав Омелян Огоновскiй, ч. I-II, Львiв, 1887-1889.
[193]А. Пыпин - "Особая исторiя русской литературы", Вестн. Европы, т. V, сент. 1890.
[194] Кiев, 1910 г.
[195]Проф. Михаил Грушевскiй - Очерк исторiи украинскаго народа. Изд. второе, СПБ, 1906.
[196]Иллюстрированная Исторiя Украины. СПБ, 1913, стр. 312.
[197]Иллюстр. Исторiя Украины, стр. 312.
[198]Микола Михновскiй - "Самостiйна Украина", стр. 20. Видавництво "Украинск. Патрiот", 1948 г. Перепечатано с издания 1900 г.
[199]В. Садовскiй - Студентське життя у Киевi у 1904-1904 роках. Сборник "3 мiнулого", т. II, 1939, Варшава, стр. 10.
[200]См. предисловiе Ю. Колларда к изданiю "Самостiйной Украины", 1948 г.
[201]С. Щеголев, Современное украинство. Кiев 1914, стр. 78.
[202]Украинська Хата, 1911. Цитируется по С. Н. Щеголеву - Украинское Движенiе, Кiев, 1912, стр. 152.
[203]П. Н. Милюков - Россiя на переломе, т. I, стр 217.
[204]С. П. Мельгунов - Золотой немецкiй ключ большевиков. Париж, 1940, стр. 18.
[205]Там же, стр. 90-91.
[206]Сборник статей по славяноведенiю, 1904.
[207]См. также "Литературное Наследство", вып. 3, 1932 г.
[208]"Листы", стр 80.
[209]Niederle, L.: "La race Slave". Trad. du cheque. Paris, 1911, p. 58.
[210]"На разныя темы". - Русская Мысль, январь 1911 г. "Общерусская культура и украинскiй партикуляризм". - Русская Мысль, январь 1912 г.
[211]Одна еврейская газета на русском языке, издававшаяся в Кiеве, писала, что она отнюдь не противница и не ненавистница малороссов, "но когда Шекспира и Ибсена переводят на мертвое, для оживленiя измененное профессором Грушевским до неузнаваемости и непонимаемости наречiе - это противно. Таких явленiй мы, конечно, противники и будем с ними бороться и будем их высмеивать". ("Южная Копейка" 1911, No. 309. Цитируем по С. Н. Щеголеву, стр. 472).
[212]См. интервью д-ра Крамаржа, данное сотруднику "Новаго Времени". "Новое время", октябрь 1911. No. 12804.
[213]С. Н. Щеголев - Украинское движенiе 1912, стр.
