В 1996 году в День всех святых я отправился на вечеринку в здании бывшего театра, совсем рядом с Министерством иностранных дел. Внутри под грохочущую музыку российской группы «Два самолета» оттягивались несколько сот гуляк, в основном американцы. В воздухе висел дымок марихуаны. В соседней комнате рекой лились горячительные напитки. Два бармена едва успевали обслуживать посетителей — раздавали пластиковые стаканчики с дешевой водкой и банки немецкого пива. В паутине, что завешивала дверной проем, застрял живой труп. Мимо протиснулся князь Потемкин, а за ним — Чингисхан и девушка-горянка Хейди. За дверью в комнате поменьше выясняла отношения какая-то парочка.
«Москва — веселый город, — ухмыляясь, сказал Марк Эймс, уже принявший изрядную дозу спиртного. Ему недавно перевалило за тридцать. — Девяносто девять процентов американцев приезжают сюда в надежде подзаработать, но остаются из-за девушек — девушки здесь просто обалденные! — Полный энтузиазма писатель из Северной Калифорнии, Эймс издавал отвязную газету для живущих в Москве американцев под названием «Living Here», которая специализировалась на обзоре московской ресторанной и ночной жизни, подсмеивалась над политическими перипетиями. — Эта вечеринка еще что, — заметил Эймс. — Человек сто местных американцев уехали в Трансильванию праздновать День всех святых в замке Дракулы».
Вечеринки в Москве всегда отличались шиком — безумные, динамичные, всегда полные сюрпризов. Никаких правил, никаких социальных норм Россия не знала. Стотысячное сообщество американцев и европейцев в Москве шалело от счастья. Тут были острые ощущения, шикарный секс, можно было недурно заработать. Двадцатичетырехлетние парни откуда-нибудь из нью-йоркского пригорода, которым в лучшем случае светила унылая работа в банке на Уолл-стрит, вдруг оказывались ведущими дилерами на бурно растущем московском акционерном рынке.
Безусловно, в Москве хватало иностранцев и постарше. Сотрудники крупных юридических фирм, финансовых компаний, международных корпораций — эти люди либо возглавляли представительства фирм, либо приезжали заключить сделку. Те, кто приезжал ненадолго, как правило, останавливались в одной из непомерно дорогих гостиниц. В «Метрополе», напротив Большого театра, они бросали якорь в роскошных номерах люкс, украшенных картинами в стиле «арт нуво» и мебелью из карельской березы. Одноместные номера поменьше с видом на кирпичную стену стоили 330 долларов в день, люксы высшей категории зашкаливали за тысячу. Обед на одного человека тянул на 300 долларов, даже если пища и вино были посредственными.
Для иностранцев, особенно тех, кто вел в Москве свое дело, жизнь могла показать и оборотную сторону. Самое знаменитое убийство иностранца произошло осенью 1996 года — жертвой пал американский предприниматель Пол Тейтум. Этому жителю Оклахомы был сорок один год, и он запустил одно из крупнейших для эпохи Горбачева совместных предприятий — гигантскую роскошную новую гостиницу «Рэдиссон-Славянская». Когда в начале 90-х годов гостиница была достроена, ею управляла российско-американская компания (50 процентов принадлежало правительству Москвы, 40 процентов — Тейтуму, 10 процентов — группе гостиницы «Рэдиссон»). Между партнерами начались ссоры, «Рэ-диссон» и Москва объединились против Тейтума, пытаясь выпихнуть его из проекта; началось судебное разбирательство, пришлось прибегнуть к услугам арбитражного суда в Стокгольме. Между тем Тейтум вел образ жизни российского гангстера, окружил себя охранниками, щеголял богатством и менял девушек как перчатки, тусовался в самых крутых ночных клубах. Этот забияка из Оклахомы ввязался в публичную распрю с правительством Москвы, особенно с его официальным представителем, чеченским предпринимателем Умаром Джабраиловым, позволяя себе колкости. 3 ноября 1996 года Тейтума застрелили средь бела дня, когда он входил в метро со своим телохранителем прямо возле гостиницы.
Поднялся шум на весь мир, но найти убийцу московской милиции так и не удалось.
Хотя иностранные бизнесмены стали видной частью жизни Москвы, Петербурга, Хабаровска и Владивостока, все же их было слишком мало, чтобы помочь российской экономике. В Россию инвестировалась лишь десятая часть суммы, которую иностранные бизнесмены вкладывали, например, в Китай. Даже самого смелого иностранного бизнесмена смущали бандитизм и коррупция российского рынка.
Да, бандитские разборки за сферы влияния начала 90-х фактически закончились, но заказные убийства в российском обществе чем-то исключительным пока не стали. В 1996 году о том, какую роль в организованной преступности играют спортсмены — в прошлом гордость России, — узнала Америка. Александр Могильный и несколько других российских хоккеистов-звезд, играющих в НХЛ, обратились за помощью в ФБР — на них «наезжают» российские бандиты, которые приехали в Северную Америку и пытаются вымогать у них деньги. Хоккей в российском спорте продолжал оставаться прибыльной сферой. Лучшие российские хоккеисты десятками покидали свою обедневшую страну и подписывали с командами НХЛ многомиллионные контракты. Помимо индивидуальных контрактов, команды заплатили Федерации российского хоккея около 10 миллионов долларов за право забирать хоккеистов к себе. Этот легкий источник денег не ускользнул от внимания бандитов. В апреле 1997 года президент Федерации российского хоккея Валентин Сыч, человек почтенного возраста, был сражен автоматной очередью, когда ехал по загородной дороге с женой [ 592 ].
Под прицел бандитов попали и благотворительные организации. Они пользовались определенными льготами, и это не осталось незамеченным преступниками. Специальным правительственным указом некоторые структуры получили право импортировать спиртное или экспортировать нефть в безналоговом режиме. Колоссальные прибыли на этих операциях должны были пойти в казну или на поддержку каких-то социальных начинаний. Но в обедневшей России любая деятельность, приносившая большие деньги, сразу становилась предметом преступных интересов. Наиболее известной благотворительной структурой, попавшей в сети бандитских разборок, оказался Фонд спорта Бориса Федорова. Однако были и другие скандалы. В сентябре 1995 года в Москве был убит председатель Московского общества глухих Игорь Абрамов. Через год застрелили и президента Всероссийского общества глухих, Валерия Кораблинова [ 593 ].
Российский фонд инвалидов войны в Афганистане, получавший солидные субсидии, подвергся еще более страшной атаке. В ноябре 1996 года группа основателей афганского фонда собралась на Котляковском кладбище почтить память своего бывшего председателя, Михаила Лиходея, которого два года назад взорвали бомбой. У соседней могилы кто-то подложил мощное взрывное устройство с дистанционным управлением. Взрыв был ужасен: погибло тринадцать человек, десятки получили ранения. Милиции пришлось снимать куски тел с деревьев [ 594 ].
Но все это отнюдь не умеряло пыл богатой московской элиты. Так называемые «новые русские» вращались в своем социальном кругу. Они с наслаждением засиживались допоздна за ужинами в дорогих ресторанах. Кто-то из новых русских развлекался в тех же ночных клубах, которым отдавали предпочтение иностранцы, но в основном россияне кутили как раз там, куда иностранцы не показывали носа — в клубах, где ночная жизнь была более отвязной и более вульгарной. Впрочем, вскоре самые богатые веселиться в Москве перестали. Москва — это место, где зарабатываются деньги. Для отдыха оно приспособлено куда меньше — в ресторанах и ночных клубах слишком многие показывают на тебя пальцем. Швейцарские Альпы или Лазурный Берег — это другое дело.
Березовский в гулянках почти не участвовал. Все было подчинено делу, и если он и появлялся на вечернем мероприятии, значит, хотел установить полезные контакты. Но и его не обошла стороной атрибутика европейских супербогачей: он обзавелся собственным самолетом, огромной яхтой, оставлял большие деньги на аукционах «Сотбис», держал роскошные резиденции на Женевском озере, в Лондоне (на Кенсингтон-Пелис-Гарденз), и на Французской Ривьере, где он приобрел один из крупнейших замков на мысе Антиб, как сообщалось, за 27 миллионов долларов. В Париже у него, судя по всему, квартиры не было, потому что он предпочитал останавливаться в отеле «Крийон». Его присутствие на морских курортах, популярных среди европейских миллиардеров, позволяло ему по высшему разряду развлекать своих российских гостей, он имел возможность общаться на равных с потенциальными западными партнерами. Среди его друзей в сфере международного бизнеса были крупнокалиберные дельцы, например король бросовых облигаций Майкл Милкен и медиа-магнат Руперт Мердок (Березовский был одним из немногих гостей на свадьбе Мердока в 1999 году, на борту яхты в нью-йоркской гавани) [ 595 ].
Высокопоставленные чиновники из окружения Ельцина отнюдь не хотели оставаться обделенными. И их образ жизни (да и почти все остальное) мало чем отличался от образа жизни российских бизнесменов. Чиновники, как и бизнесмены, входили в один и тот же правящий клан. В Москве людям из правительства приходилось воздерживаться от некоторых удовольствий — сшитыми на заказ костюмами они здесь не щеголяли, на дорогущих машинах старались не разъезжать, в лучших ресторанах «светились» не так часто, как хотелось бы. Но никто не запрещал им ездить за границу, отдыхать на Ривьере или во Флориде. Тут они могли расслабиться. Их никто не знал, и, как и российские бизнесмены, они могли «оттянуться» по полной программе. Вот это жизнь — на лыжах в Гштааде, на яхте по Карибскому морю, на своих двоих по лучшим парижским магазинам. Представители нового правящего клана России обзавелись на Западе квартирами, виллами, замками и постепенно стали в мире Запада своими. Их жены туда по большей части просто переселились. Дети были отданы на обучение в престижные европейские школы. Отпрыски российских богатых и знаменитых (включая детей Татьяны Дьяченко, Анатолия Чубайса, Владимира Гусинского и Бориса Березовского) учились в одних школах в Швейцарии и Великобритании за 40 000 долларов в год.
Новые русские составляли крошечное меньшинство, не более нескольких сотен тысяч, однако они считали, что несчастная Россия принадлежит именно им. Точнее, они считали, что именно им принадлежат богатства России. Приезжая на Запад, они с радостью забывали о десятках миллионов соотечественников, оставшихся дома, — об этих надоевших массах, которые вечно жалуются, спиваются и умирают. Но веселой жизни богатых скоро придет конец.
Березовский получает место в правительстве
Под конец избирательной кампании 1996 года россияне полагали, что проголосуют за нового, полного жизненных сил Ельцина: сильный политический лидер, без устали разъезжающий по стране в рамках избирательной кампании, весело отплясывающий на концерте вместе с рок-музыкантами. Избиратели не знали, что этот задор был результатом колдовства кремлевских докторов. Снадобья какое-то время действовали неплохо, но за неделю до последнего раунда выборов организм Ельцина не выдержал, дикое напряжение все-таки сказалось. В конце июня с ним случился сердечный приступ, и он исчез из поля зрения. И только после выборов представители Кремля сказали правду о том, насколько поражено сердце Ельцина — президенту предстояла серьезная операция, байпасная хирургия. Ближайшие восемь месяцев он будет прикован к постели.
В отсутствие в Кремле монарха власть прибрали к рукам его ближайшие помощники. Поначалу эту группу возглавил Анатолий Чубайс, недавно назначенный главой администрации президента. В Кремль его вернула «группа тринадцати» и могла рассчитывать на его лояльность. В качестве меры предосторожности на пост заместителя премьер-министра был назначен банкир Владимир Потанин.
Теперь бизнесмены, внесшие вклад в переизбрание Ельцина, могли рассчитывать на компенсацию. К примеру, «Онэксим-банк» Потанина получил колоссальные правительственные дотации, «Норильский никель» получил право на реструктуризацию своих долгов в казну на сумму свыше 1 миллиарда долларов. НТВ Владимира Гусинского выдали лицензию на вещание на четвертом канале и на удвоение эфирного времени. Банк «Столичный», принадлежавший Смоленскому и Березовскому, увеличил капиталы более чем вдвое, получив возможность поглотить гигантский государственный «Агропромбанк» (новый банк был назван «СБС-Агро»).
Позднее я спросил лидера парламентской фракции «Яблоко» Григория Явлинского о том, что он думает о переизбрании Ельцина. «Правительство, которое Ельцин создал сразу после выборов, было не коммунистическое, не демократическое, не республиканское, не консервативное, не лейбористское, не красное, не белое, не зеленое, — заметил Явлинский. — Оно было корыстное. В этом главная черта. Получилась система корпоратистская, олигархическая, основанная на монополизированной собственности и на полукриминальных отношениях» [ 596 ].
В этом клане завелся один чужак — Александр Лебедь. Бывший генерал десантных войск был на президентских выборах 1996 года единственным истинно народным кандидатом, он получил назначение на должность секретаря Совета безопасности. Резковатый, не слишком образованный, Лебедь вдруг оказался в самом центре политической арены. Голос у него был зычный, с густым скрипом, но народным трибуном он стал благодаря не голосу, а своим высказываниям. «Не забывайте, что сегодняшний президент (Ельцин) был членом ЦК (КПСС), — говорил Лебедь. — Членом ЦК был нынешний премьер (Черномырдин), и членом ЦК был Зюганов. То есть они все из одного гнезда. Но одни вовремя успели выбросить в урны партбилеты и взять в руки демократические знамена, а вторые припозднились. Внешне эти люди все время спорят друг с другом, но под столом им всегда удается найти понимание. Интересы у них одинаковые. Они всегда считали людей мусором — пылью у подножия пирамиды».
Как хороший военный начальник, Лебедь пекся о благе своих подчиненных. Давая мне интервью, он вдруг начал говорить о судьбах российских заключенных, которым несть числа. «Никто и никогда не пытался их в тюрьме перевоспитывать, их там содержат хуже скота. Если попадаешь в тюремную систему человеком, то выходишь либо зверем, либо плесенью. А что сказать о военных профессионалах высшего класса? — продолжал он. — Сотни тысяч уникальных специалистов — всех взяли и выбросили на улицу. В России колоссальное количество отрицательно заряженных людей, настроенных на разрушение, в которых буйствует злоба, ненависть и месть. Пока вот этот настрой не будет изменен, ничего не получится».
Лебедь знал, что нужно сделать, чтобы излечить страну, но не знал, как это сделать. «Люди не должны жить в ничтожестве и болезнях, — заявлял он. — Они должны быть могучими, здоровыми и сильными, считать себя хозяевами у себя дома, ходить с высоко поднятой головой и ничего не бояться, в этом ключ к процветанию. В этом — национальная русская идея».
Бесспорным достижением Лебедя на государственной службе стало прекращение провальной войны в Чечне. В последние месяцы президентской кампании на юге России было тихо — Джохара Дудаева удалось уничтожить, и чеченцы согласились прекратить боевые действия. Но через несколько дней после того, как президентские выборы завершились окончательно, война на всей территории Чечни возобновилась. Боевики использовали прекращение огня, чтобы перегруппировать силы, проникнуть с боеприпасами в крупные чеченские города. 6 августа 1996 года полевой командир боевиков Шамиль Басаев захватил столицу республики — Грозный. Российские подразделения, как обычно, оказались застигнутыми врасплох. Погибло более пятисот российских военнослужащих; в новостях показывали горящую бронетехнику, рядом на земле лежали убитые водители. За несколько дней битва была проиграна, около 3000 человек российских солдат оказались в осаде в своих грозненских бараках.
В Москве бледный, болезненного вида Ельцин, нетвердо держась на ногах, прошел церемонию посвящения в президенты. Вытащить Россию из чеченского кошмара должен был кто-то другой. 12 августа в город Хасавюрт, на границе с Чечней, для проведения мирных переговоров поехал генерал Лебедь. К концу месяца сторонам удалось договориться, и Россия согласилась отвести войска. Фактически республика получила независимость, хотя вопрос об официальном статусе Чечни решили отложить до 2001 года (когда президентом России станет другой человек, наследник Бориса Ельцина).
Лебедь говорит, что был вынужден заключить мир — прошла информация о том, что чеченцы планируют террористические набеги на атомные станции в Ново-Воронеже и других городах. «Поэтому нужно было срочно останавливать всю эту криминальную разборку на государственном уровне», — говорит он. Лебедь не получил официальной поддержки ни от Ельцина, ни от Черномырдина, ни от кого-то еще из чиновников высшего ранга. Никто не хотел, чтобы акт окончательного унижения России был связан с его именем.
Проводя свою политику в Чечне, Лебедь одновременно повел огонь по всеохватной коррупции и некомпетентности среди его коллег в министерствах. Они, в свою очередь, пришли в ужас от его настойчивости и желания сдержать слово. «Я обещал моим избирателям прекратить эту кровавую бойню, — говорит Лебедь. — Я пошел и прекратил. Второе, что я обещал, — разобраться с коррупцией и преступностью. Но когда я решил первую проблему (мир в Чечне), все дико испугались. Меня стали обвинять в подготовке путча и заговора, в создании какого-то страшного русского легиона» [ 597 ].
17 октября, через четыре месяца после назначения, Лебедь был уволен. Борис Ельцин, по большей части державшийся в тени, даже появился перед страной и разразился гневной тирадой в адрес генерала и его «непослушания».
Осенью 1996 года развернулась, по определению прессы, «война компроматов». Видные участники избирательной кампании Ельцина начали осыпать друг друга обвинениями в убийствах, в готовящихся покушениях. Бывший шеф Службы безопасности Ельцина, Коржаков, собрал пресс-конференцию и заявил, что в 1994— 1995 годах Березовский неоднократно просил его убить Гусинского. В то же время «Новая газета» опубликовала запись тайного обращения Березовского к Ельцину в 1995 году (когда Березовский обвинял Гусинского в том, что тот пытается свалить на него убийство Листьева). Далее Коржаков сообщил, что Березовский и Гусинский заключили перемирие и теперь «заказали» его, Коржакова. В это же время был опубликован разговор, отражавший попытки Анатолия Чубайса как-то сгладить инцидент с коробкой из-под ксерокса. В довершение после лечения в Западной Европе вернулся бывший президент Национального фонда спорта Борис Федоров и заявил, что его жизнь в опасности и угроза исходит от генерала Коржакова [ 598 ].
На фоне этого необычайного зрелища самый богатый бизнесмен России стал членом правительства. 30 октября 1996 года, через две недели после увольнения генерала Лебедя, Борис Березовский был назначен заместителем секретаря Совета безопасности. Магнат давно рвался в правительство; как показывают это и последующие правительственные назначения, Березовский отдавал предпочтение «громким» постам с широкими и весьма неопределенными полномочиями. Например, должность в Совете безопасности — сотрудников там было мало, а задача заключалась в общей координации деятельности правоохранительных и военных структур. Назначение Березовского поддержали Татьяна Дьяченко и биограф президента Валентин Юмашев, подпись под официальным документом поставил Анатолий Чубайс. Номинальным шефом Совета безопасности был слабовольный чиновник и старый приятель Ельцина Иван Рыбкин. Короче говоря, лису пустили в курятник [ 599 ].
Через несколько дней в «Известиях» напечатали материал, из которого следовало: у Березовского есть израильский паспорт. Эту информацию газета получила от людей генерала Коржакова, оперативников уже не существующей Службы безопасности Президента; сами они получили эти сведения еще в 1995 году от тогдашнего главного конкурента Березовского — Владимира Гусинского. Материалы о сомнительном прошлом Березовского появились и в других газетах, но с особой яростью магнат отреагировал именно на статью о его израильском гражданстве: это открытие ставило под вопрос его назначение в правительство, так как правительственные чиновники не имели права быть гражданами других стран. Сначала он категорически отрицал факт израильского гражданства и даже грозился подать на «Известия» в суд. Но вскоре эту информацию подтвердило правительство Израиля, и магнат был вынужден признаться: да, израильский паспорт он получил, но теперь от него отказывается [ 600 ].
Фурор вокруг этого назначения и история с двойным гражданством привели к тому, что от Березовского отвернулись многие российские евреи. «По израильскому законодательству любой еврей по рождению, будь он евреем хоть наполовину или на четверть, является гражданином Израиля, — заявил Березовский. — И любой еврей в России имеет двойное гражданство». Российские евреи отреагировали на эти слова достаточно бурно, так как под сомнение ставилась их верность Родине, а сам Березовский стал жаловаться, что он — жертва новой волны антисемитизма в России [ 601 ].
Президент Ельцин был не в состоянии сказать свое веское слово — 5 ноября, через пять дней после назначения Березовского, Ельцину сделали операцию на сердце. И хотя парламентарии и пресса во весь голос требовали отставки Березовского, магнат удержался на плаву.
Конкретная задача Березовского в Совете безопасности заключалась в решении чеченского вопроса. Он говорил, что отвечает за восстановление экономики Чечни. «Бизнес должен заплатить, от этого никуда не денешься, так же как мы заплатили, чтобы к власти не пришли коммунисты (на выборах 1996 года)», — говорил он в прессе. С другой стороны, генерал Лебедь утверждал, что у Березовского в Чечне свои интересы, ему надо «ликвидировать последствия прежнего бизнеса» и заложить основу для новых, связанных с восстановлением нефтепровода Баку—Новороссийск. Я спросил Лебедя, о каких прежних сделках идет речь, но угрюмый бывший шеф Совета безопасности вдаваться в подробности отказался [ 602 ].
Генерал Лебедь говорил российской прессе, что Березовский давно ведет в Чечне двойную игру. «После подписания хасавюртовских соглашений Березовский начал меня пугать, — вспоминал Лебедь. — Но когда понял, что я не пугаюсь, он просто сказал: «Какой бизнес вы развалили. Все так хорошо. Ну убивают немножко. Всегда убивали и убивать будут» [ 603 ].
Россияне негодовали по поводу назначения Березовского в правительство — парламентарии и пресса требовали, чтобы магната уволили, Чубайса сняли с работы, а Ельцина отправили в отставку. А чеченские лидеры между тем были довольны. Салман Радуев, на чьей совести были кровавый налет на Дагестан с захватом заложников, несколько похищений и два террористических акта со взрывами на юге России в начале 1997 года, положительно отозвался о назначении Березовского, сказав, что это — человек «благородный», он готов с ним работать. «У него (Березовского) личный интерес в этой нефти (нефтепровод Баку—Новороссийск)», — добавил Радуев. Забавно, что об этой весьма компрометирующей похвале сообщил «Огонек», один из журналов, принадлежавших Березовскому [ 604 ].
Передвижения Березовского по Чечне позволяли предположить: с чеченскими лидерами у него прекрасные отношения. После недавней войны с Россией в Чечне было опасно: повсюду орудовали шайки боевиков. Если россияне и отваживались туда ехать, то только в сопровождении солидной охраны — они боялись, что их похитят или убьют. Березовский же ездил в Чечню часто и безо всякой охраны. Наверняка пригодились старые связи с различными чеченскими группировками в Москве. «Эти связи (с чеченскими бандитами) были до войны, они были в ходе войны и после войны, — сказал мне генерал Лебедь. — (Неважно, что в основном он вел дела с чеченскими бандитами в Москве.) Это одно и то же. В москве филиалы. Контактируя с дочерними предприятиями, ты контактируешь с Чечней» [ 605 ].
Новым президентом Чечни стал Аслан Масхадов. По чеченским понятиям — «умеренный». Его избрали на пост президента в январе 1997 года, в ходе войны он командовал вооруженными силами Чечни. Его программа сводилась к следующему: установить право закона в его истерзанной войной стране, установить отношения с внешним миром. Но, по сути дела, авторитет Масхадова был ограничен пределами столицы. На остальной территории республики правили независимые боевики и преступные шайки, во главе которых обычно стояли полевые командиры повстанческой армии Чечни. Эти люди, проявившие удаль в боях, подчиняться Масхадову не желали. Каждый такой военачальник правил в своем удельном княжестве главным образом на основе старых клановых связей, а деньги получал за счет манипуляций с нефтью, от продажи наркотиков и оружия и прочей преступной деятельности.
Для России главной проблемой в послевоенной Чечне стало похищение людей. За два года было похищено более 1300 человек, среди них — несколько российских генералов и личных посланников президента Ельцина. Кроме россиян, были и другие жертвы. Жертвами похищений стали десятки западных журналистов, сотрудников гуманитарных структур, бизнесменов и религиозных миссионеров. Обычно людей прятали в одной из чеченских деревушек, а похитители вели переговоры о выкупе — порядочной сумме денег. Заложники стали ценным товаром. Оружие, наркотики, нефть, уворованная из нефтепровода Баку—Новороссийск, и заложники — вот и весь товар, которым располагала Чечня. Иногда одна шайка чеченских бандитов продавала заложников другой — за наличные.
Выше всего котировались иностранцы. Первым из них, осенью 1996 года, похитили итальянского фотографа. Его освободили, когда итальянское правительство выплатило за него похитителям 300 000 долларов. После этого сумма выкупа круто подскочила вверх, доходя до 2, а то и 3 миллионов долларов за человека [ 606 ].
Первое нашумевшее похищение произошло через полтора месяца после назначения Березовского в правительство. 15 декабря 1996 года отряд боевиков под командованием Салмана Радуева захватил 22 российских милиционеров, когда те помешали боевикам Радуева перейти чеченскую границу. Сначала показалось, что Радуев хочет «взять на испуг» — он потребовал, чтобы его людям предоставили «свободу передвижения», иначе они перебьют всех милиционеров. Но через два дня стало ясно, что угрозы князьков типа Радуева отнюдь не пустопорожние — группа вооруженных чеченцев ворвалась в больницу в городе Новые Атаги и убила шестерых сотрудников Красного Креста, в том числе четырех сестер милосердия. На следующий день Березовский прибыл в Чечню на переговоры с Радуевым и уговорил того отпустить взятых в плен российских милиционеров [ 607 ].
Это был первый из серии кризисов с заложниками, успешно разрешенный Березовским. Магнат с наслаждением играл роль спасителя. Он нередко появлялся в программе вечерних новостей, чтобы передать привет освобожденным с его помощью пленникам или просто похвастаться тем, как ему удалось их освободить. Умение Березовского договариваться с чеченскими похитителями оправдывало его претензии на государственный пост; череда заложников была бесконечной — но всякий раз Березовский оказывался на высоте. Эти его успехи были прекрасной политической платформой, подтверждавшей: правительству этот человек необходим.
Но далеко не все воспринимали его как рыцаря в белых одеждах. Генерал Лебедь считал, что, договариваясь об освобождении заложников, магнат ведет весьма циничную политическую игру. В январе 1997 года в чеченский плен попали два корреспондента принадлежавшего Березовскому ОРТ. Договариваться об их освобождении в Чечню полетел Лебедь. Миссия оказалась неудачной. Вернувшись в Россию, Лебедь заявил: Березовский заплатил чеченским командирам за то, чтобы они не спешили освобождать журналистов. Через несколько недель Березовский освободил их сам и приобрел на этом политический капитал [ 608 ].
Всякий раз, когда заложников освобождали, российское правительство заявляло: никакого выкупа бандиты не получили. Однако у президента Аслана Масхадова другое мнение. Чеченские бандиты никогда не отпускали заложников просто так, сказал мне Масхадов; нет, из Москвы всякий раз приезжали чиновники с «большими деньгами». И главным источником доступа к этим деньгам для похитителей был Березовский [ 609 ].
Березовский часто хвастался: расположение чеченских боевиков он просто покупал. Весной 1997 года он заявил, что помог российским бизнесменам «пожертвовать» 1 миллион долларов на строительство цементного завода в Чечне; по его утверждению, «ЛогоВАЗ» выделил в пользу Министерства внутренних дел Чечни пятьдесят автомашин. В августе 1997 года Березовский хвастался, что добился у Гусинского согласия заплатить 2 миллиона долларов за выкуп трех плененных журналистов НТВ [ 610 ].
Два с половиной года Березовский поддерживал тесные отношения с военачальниками, которые либо сами похищали людей, либо были связаны с похитителями-преступниками. Вести переговоры в Чечне Березовский предпочитал отнюдь не с умеренными правительственными чиновниками, как Аслан Масхадов. Ему были больше по душе лидеры террористов — Шамиль Басаев и Салман Радуев — или исламские фундаменталисты (Мовлади Удугов). С Удуговым у Березовского были особо доверительные отношения; Удугов был одной из ключевых фигур в ходе чеченской войны и теперь занимал в правительстве Масхадова пост заместителя премьер-министра. Масхадов терпел этого человека, стараясь объединить свою страну, но в действительности относился с презрением к этому «проповеднику джихада» (исламская священная война) — брат Удугова был одним из лидеров секты ваххабитов, самой фанатичной группы исламских фундаменталистов в Чечне [ 611 ].
В Москве бывшие сотрудники Службы безопасности Президента и милиция отслеживали действия Березовского в Чечне. И пришли к выводу: Березовский выполнял для чеченских похитителей функции банкира, он организовывал проплату выкупа с российской стороны, а Мовлади Удугов, представлявший исламских фундаменталистов, вел переговоры о судьбе заложников с чеченской стороны [ 612 ].
У меня оказалась пленка с записью нескольких телефонных разговоров между Мовлади Удуговым и Березовским (эти разговоры были отчасти распечатаны в газете «Московский комсомолец»). Перехват осуществили либо службы безопасности (России? Чечни? Другой страны?), либо какое-то хорошо оснащенное частное агентство. О чем именно идет речь в этих разговорах, не вполне ясно, но совершенно очевидно, что обсуждается какая-то сделка, возможно имеющая отношение к заложникам. Одна из записей содержит сказанное только одним собеседником — Удуговым.
«Алло? Алло? Борис, это Мовлади говорит... Борис, я вчера звонил, что-то не смог до тебя дозвониться... Борис, что там по нашим делам? ...Да, я смотрел там, пока ничего не было, наверно, в понедельник будет... Да, да... я в пятницу смотрел, в пятницу смотрели, пока ничего не было, может быть, в понедельник будет, я в понедельник посмотрю... Ну, я не знаю, может быть, там что-то, задержка... Да... Что за документ?... Да, да, да, понятно, понятно. Хорошо, Борис, скажи, пожалуйста, вот то, что вы с Казбеком... вы... Мы говорили, что ты человека пришлешь числа седьмого, восьмого, вот так, что там? Как там ситуация?.. А когда его можно ожидать?.. Тогда, что? в понедельник или во вторник его ждать?.. Да, понял, понял... Хорошо, давай мы так скажем, на вторник будем точно ориентироваться, если он в понедельник появится... Да, да на Слепцовск (неразборчиво)... Там, Казбек будет непосредственно сам встречать... Только, по времени... Вечером позвонить. Хорошо, Борис, насчет этих двух парней хоть что-то (неразборчиво) есть какая-то?.. Да? А то здесь уже как бы на радикальные меры, я пока сдерживаю и думаю, что может решится... Я понял, я понял... А примерно во сколько? Часов в одиннадцать?.. Часов в восемь, девять... Хорошо, я вечером позвоню, Борис, обязательно. Я получше связь выберу и позвоню... Ну всего доброго. Пока» [ 613 ].
Часто Березовский действовал в Чечне через Бадри Патаркацишвили, своего компаньона по «ЛогоВАЗу», который, по данным российских спецслужб, давно осуществлял связь между «ЛогоВАЗом» и преступными группировками [ 614 ].
Роль Бадри как правой руки Березовского становится очевидной из еще одного телефонного разговора, запись которого попала ко мне. Березовский и Удугов намеренно строят разговор так, чтобы потенциальные «слушатели» ломали голову над его содержанием, но общий смысл достаточно ясен [ 615 ].
У.: Алло?
Б.: Привет, Мовлади. Привет, дорогой.
У.: Привет. Борис, как у тебя дела?
Б.: Все нормально.
У.: Казбек приехал сегодня очень расстроенный.
Б.: Почему?
У.: Он так и не понял, для чего Бадри туда приезжал.
Б.: Я тоже не понял тогда, я сейчас с Бадри разговаривал по телефону, и он сказал: все нормально. Все обсудили, обо всем договорились. Что значит — расстроенный?
У.: Ну вопрос же стоял о том, что две с половиной единицы привезет.
Б.: Что-что?
У.: Две с половиной единицы привезет.
Б.: Мовлади, ты что-то перепутал. Заблуждаешься, Мовлади. Я никогда этого не говорил. Я же сразу сказал, что вопроса этого решить не смогу. Я смогу то, что смогу. И я это сделал. Больше никаких других намерений у меня не было.
У.: Ну ладно.
Б.: Или ты не понял меня.
У.: Ну я не знаю... Тогда, когда я с тобой разговаривал...
Б.: Я всегда прямо отвечаю на вопрос. Я сказал, что сейчас этот вопрос решить не смогу. Что смогу, то решу, что смог — решил. Все. Чтобы было полное понимание.
У.: Понятно... Да, Борис, я тоже хочу, чтобы было полное понимание. А значит, после вашей встречи в Тбилиси я тебе позвонил, тебе сказал о двух с половиной единицах.
Б.: Нет, ты мне еще в Тбилиси сказал об этом.
У.: Нет, это Казбек говорил.
Б.: Ну Казбек.
У.: Вы с Казбеком говорили. Я-то по своей линии тебе факс посылал.
Б.: Мовлади, я тебе еще раз говорю, чтобы было полное понимание: я никогда не давал обещаний сделать это. Чтобы была полная ясность, что могу, то делаю. Это все.
У.: Хорошо, тогда я не понял: он что, прилетел, чтобы дать это подтверждение, эту бумагу? Что, нельзя было факс прислать?
Б.: Нет-нет. Там был другой разговор, я сам разговор еще не знаю. Он же улетел дальше. Он в Москве еще не был.
У.: Тогда я понял, что никакого разговора еще не было. Он пришел, передал эту бумагу, которую можно было по факсу переслать... Скажи, пожалуйста, это та цифра?
Б.: Абсолютно верно. Это то, что я сейчас могу сделать. Больше ничего сделать не могу. Я тебе это сказал.
У.: Я-то думал... Тот факс, что я прислал. Я просил семьсот-восемьсот.
Б.: Мовлади, тот факс, что ты прислал, хорошо, но я этого сделать не смогу. А сделаю то, что смогу. Что смог, то и сделал.
У.: Ну понятно. Я-то рассчитывал, что ты это по моей просьбе сделал, а сейчас получается, что они и Казбека в этом плане задействовали. Хорошо. Значит, мы друг друга не поняли просто. Борис, скажи, пожалуйста, сейчас эта тема закрыта?
Б.: Нет, не закрыта. Ты как будто не слышал нашего разговора. Я сказал: сейчас решить не смогу, что смогу решить сейчас — решу.
У.: Там сейчас ситуация... Ты, видимо, несколько не в курсе. Ладно. Сегодня крайне нужна была эта цифра. Раз не получается, на нет и суда нет.
Б.: Хорошо, Мовлади. Я все время на связи. Пока.
Что касается самих заложников, на их долю выпали тяжелые мучения. Они томились в какой-нибудь шахте или подвале, часто подвергались пыткам. Один американский религиозный миссионер, Херберт Грегг, провел в плену восемь месяцев, ему отрубили палец. Двенадцатилетнюю Аллу Гейфман, дочь саратовского бизнесмена, похитили по дороге из школы домой и увезли в Чечню. Похитители потребовали выкуп в размере 5 миллионов долларов; чтобы подтвердить серьезность своих намерений, они при включенной видеокамере отрезали у девочки два пальца и отправили пленку родителям. После семи месяцев плена Аллу Гейфман освободили.
5 июля 1997 года в Грозном похитили двоих граждан Великобритании — Камиллу Карр и Джона Джеймса. Они представляли благотворительную общину квакеров и работали в чеченской столице, помогая детям с расстроенной психикой. Британское правительство придерживалось жесткого правила: никогда не платить выкуп за заложников и не рекомендовать этого другим, чтобы не вдохновлять похитителей на дальнейшие подвиги. Четырнадцать месяцев спустя, 20 сентября 1998 года, несчастных выпустили. Джеймса неоднократно избивали, Карр — насиловали. Березовский гордо заявлял: их освободили благодаря его усилиям. Он даже выделил частный самолет — вывезти их из Чечни прямо в Лондон; в прессе он хвастался, что освобождение англичан — его рук дело, он подарил Салману Радуеву компьютеры и медоборудование [ 616 ].
Возможно, подарки в виде «компьютеров» и «медоборудования» идут вразрез с политикой британского правительства не платить выкуп — дело не в этом. Зато публичное бахвальство Березовского по поводу этого «соглашения» способствовало тому, что чеченские похитители, осознавая возможность заработать, еще больше разгулялись. Через две недели после освобождения Камиллы Карр и Джона Джеймса в Грозном похитили еще четырех иностранцев — трех англичан и одного новозеландца — сотрудников британской компании по телекоммуникациям. По контракту с чеченским правительством они занимались установкой в городе сотовой связи; их захватили в пятистах метрах от управления по борьбе с похищениями людей при чеченском правительстве. Еще через две недели руководитель этого подразделения взлетел на воздух: в его машину подложили бомбу.
Для президента Чечни Аслана Масхадова, который пытался превратить свою страну в нормального члена мирового сообщества, волна похищений стала настоящей катастрофой. Вскоре из Чечни уехали все международные организации, от Красного Креста и «Медицины без границ» до Комиссии по делам беженцев при ООН. Иностранные журналисты и бизнесмены тоже стали обходить Чечню стороной. Страна оказалась в изоляции, иностранный корпус представляли только исламские фундаменталисты из Афганистана и с Ближнего Востока.
После того как похитили четырех сотрудников британской фирмы и убили шефа службы по борьбе с похищениями людей, терпение Масхадова лопнуло. Вместе с президентом соседней Ингушетии Масхадов сообщил российским и британским газетам: Березовский финансирует преступные группировки чеченцев, постоянно организуя для них проплату выкупа [ 617 ].
«Это была часть политики (российского) правительства, — сказал мне позже Масхадов. — Из Москвы приезжали большие чиновники (особенно Березовский) с большими деньгами. Эти похищения поощрялись. Они платили выкуп, имели с ними контакты (с похитителями) и в конечном итоге добивались своей цели — дискредитации всего чеченского народа» [ 618 ].
Откровения Масхадова по поводу связи между уплатой выкупа и наглыми похищениями только подлили масла в огонь. Через месяц, 8 декабря, у обочины шоссе неподалеку от Грозного обнаружили мешок с отрубленными головами. Это были головы четырех сотрудников британской фирмы по телекоммуникациям. Обезглавленные тела нашли еще через неделю.
«Это комедия, и она комедией остается»
Играя в Чечне в политические игры, Березовский продолжал проталкивать свои коммерческие проекты, хотя занимал высокий пост в российском правительстве. Весной 1997 года он яростно наседал на Центральный банк России — получить лицензию на сотрудничество между «Andava» и «Аэрофлотом». В марте 1997 года «Известия» дали подробный материал о переговорах Березовского по поводу приобретения «Промстройбанка» — этот банк имел отношение к мошеннику и расхитителю Григорию Лернеру, который обосновался в израильской тюрьме. (Выдвинутые «Известиями» обвинения Березовский решительно отрицал.) [ 619 ]
Но его крупнейшей победой в ту весну стал не какой-то сомнительный московский банк, даже не контракт на управление финансами «Аэрофлота». Главным завоеванием стала нефтяная компания «Сибнефть», которую Березовский и его компаньон Роман Абрамович зарегистрировали и взяли в управление в первом туре залоговых аукционов, состоявшихся в 1995 году. Тогда компании были переданы финансистам лишь как обеспечение. Во втором туре залоговых аукционов лучшие российские мощности по добыче нефти и производству металла должны были перейти в руки финансистов официально. Предполагалось, что каждое предприятие продадут той же компании, что победила на аукционе 1995 года — в ее обязанности входила и организация аукциона во втором туре. «Сибнефть» не была исключением.
Надзор за вторым кругом залоговых аукционов осуществлял заместитель премьер-министра Альфред Кох. По его словам, в том, что организаторы аукциона становятся его победителями, нет ничего подозрительного. «Это происходит в любой развитой стране, — утверждает Кох. — И называется «underwriting» («гарантия размещения ценных бумаг»)». Но разница между залоговыми аукционами и первоначальным предложением акций, организованным западными компаниями, такими, как «Morgan Stanley» или «Goldman Sachs», состояла в том, что это предложение намеренно было обречено на провал; таким образом, все акции оставались у организатора аукциона. Но и это не сильно беспокоило Коха. «Когда мы предоставили им (олигархам) право продавать предприятие, естественно, они говорят: «Я два года вкладывал в это предприятие свой ум, энергию и деньги. А сейчас кому-то продам? Естественно, я буду делать полный «underwriting». Я (продам предприятие) себе самому» [ 620 ].
Во втором туре залоговых аукционов покупатели обычно платили на один процент больше стартовой цены; ставки были такими же низкими, как в первом круге. Потанин купил нефтяной гигант «Сиданко» по якобы рыночной цене в 250 миллионов долларов — это крошечная доля от суммы в 5,7 миллиарда долларов, которая составляла стоимость компании на свободном рынке восемь месяцев спустя. При приобретении «Менатепом» нефтяной компании «Юкос» ее оценили в 350 миллионов долларов, хотя через восемь месяцев ее рыночная капитализация составляла около 6,2 миллиарда долларов. «Мы не могли получить лучшую цену, потому что банкиры, которые берут в управление предприятие в виде залога, — не идиоты, — говорит Кох. — Они делают такую структуру рабочего капитала, у которого весь заем из их банка. Если вы бы продавали это предприятие кому-то другому, то завтра был бы начат процесс о банкротстве этого предприятия» [ 621 ].
Тут Кох был прав. Выжав деньги из лучших промышленных компаний России, финансовые группы, выигравшие первый тур залоговых аукционов, сделали так, что ни один из этих промышленных гигантов не обладал финансовой самостоятельностью. «Мы — сборище банкротов, — весело заявил мне в 1996 году председатель группы «Менатеп» Михаил Ходорковский. — Вся страна — сборище банкротов». При этом посредники — не только Ходорковский, но и Березовский, и другие олигархи — баснословно обогатились [ 622 ].
12 мая 1997 года с аукциона продавался пакет «Сибнефти» в 51 процент. Стартовая цена — 101 миллион долларов. Организацией аукциона ведала финансовая структура Березовского, «НФК» («Нефтяная финансовая компания»); аукцион организовали так, чтобы сторонних претендентов не было вообще. Если на других аукционах участникам торгов требовалось предъявить лишь банковскую гарантию, подтверждающую наличие у них денег, в случае с «Сибнефтью» участники торгов должны были положить на счет «НФК» 190 миллионов долларов. Если претендент аукцион проигрывал, свои деньги он мог забрать только через сорок пять дней, что давало «НФК» прекрасную возможность эти деньги прокрутить. Тем не менее два серьезных претендента все-таки появилось: «Альфа-банк» и «Онэксим-банк». Альфред Кох вспоминает, как нагло действовала команда Березовского, чтобы лишить конкурентов всяких шансов.
«Например, насколько я знаю, как мне рассказывали, даже адрес в объявлении (о проведении аукциона), был указан дом, который строился, в котором ремонт шел, — рассказывает Кох. — Когда туда пришли (участники торгов), там была просто заколоченная дверь. Ну они все-таки нашли (нужный адрес), пришли и их просто не впустила (охрана). А потом там (организаторы аукциона «НФК») приняли заявку, но там нашли кучу крючков каких-то — что вот эта бумажка голубая, а должна быть желтой». «Альфа-банк» от участия был отстранен, так как якобы не представил всю необходимую документацию, отстранили и «Онэксим-банк» — якобы было нарушено какое-то банковское правило о переводе средств на депозит. «Когда я поднял этот вопрос у премьер-министра Виктора Степановича Черномырдина, — вспоминает Кох, — тот просто сказал: «Не вмешивайся».
Цена победы в аукционе по «Сибнефти» равнялась 11О миллионам долларов, всего на 9 миллионов долларов больше стартовой цены. Победителем аукциона 1995 года и организатором аукциона 1997 года была «НФК» («Нефтяная финансовая компания»). Аукцион 1997 года выиграла «ФНК» («Финансовая нефтяная корпорация»). Никому не было известно, кто стоит за «ФНК». Березовский решительно открещивался от своей связи с этой структурой. Все знали, что он имеет отношение к организатору аукциона — «НФК», и признать, что он стоит и за победителем, «ФНК», означало бы использование своего положения в корыстных целях. К тому же Березовский находился на государственной службе и не имел права заниматься коммерческой деятельностью. Публично было объявлено, что владельцами «ФНК» являются два филиала «СБС-Агро». Но мало кто сомневался, что реальным владельцем «НФК» и «ФНК» является один и тот же человек: Борис Березовский [ 623 ].
«Это комедия, и она комедией и остается», — фыркает Альфред Кох. Фактически действия Березовского при покупке «Сибнефти» были так слабо замаскированы, что так и хочется еще раз процитировать Лебедя: «Березовскому мало просто воровать — ему надо, чтобы все видели, что он ворует безнаказанно» [ 624 ].
Второй тур залоговых аукционов — это было наследие от первого срока президентства Ельцина. Анатолий Чубайс и остальные члены правительства просто выполняли договор, заключенный с олигархами о помощи в переизбрании Ельцина. Но теперь Чубайс жаждал придать российскому капитализму более цивилизованные формы.
Президент Ельцин тоже решил, что пора позаботиться о собственной репутации; возможно, после открытой операции на сердце он задумался о своей исторической роли. В марте 1997 года, после выздоровления, он вернулся в Кремль. Первым делом он решил перетряхнуть правительство, вдохнуть в него дух «реформаторства», свойственный первым годам его правления. Казалось, он намерен обуздать «капитализм для своих», изрядно запятнавший его режим. Банкир и олигарх Владимир Потанин был смещен со своего поста первого заместителя премьер-министра. Вместо него Ельцин назначил Анатолия Чубайса и другого «молодого реформатора», Бориса Немцова, губернатора Нижнего Новгорода.
Но уволены были отнюдь не все представители «капитализма для своих». На посту премьер-министра остался Виктор Черномырдин. В Совете безопасности остался Борис Березовский. Начальником ельцинской администрации стал старый приятель Березовского, Валентин Юмашев. И все-таки Чубайс был полон решимости порвать с прошлым. «Россия сегодня находится на исторической развилке между двумя вариантами капитализма, — заявлял он. — Один вариант — это олигархический капитализм латиноамериканского типа, в котором действуют рыночные механизмы, в котором свободное ценообразование, в котором частная собственность, но в котором все базовые решения государства находятся под сильным влиянием крупных финансовых и промышленных групп. Вторую модель можно охарактеризовать как народный капитализм. Экономические правила в такой системе абсолютно одинаковы для любого участника, независимо от его размера. Это также означает, что антимонопольная политика государства применительна ко всем, включая крупнейшие финансовые группы. Это означает, что государство отделено от бизнеса, а бизнес играет по правилам, установленным государством» [ 625 ].
Это действительно был новый Анатолий Чубайс. Он хотел изменить правила, на основе которых российские олигархи приобрели власть и богатство. Естественно, олигархи сочли такую политику неприемлемой. «Нельзя играть по одним правилам, а потом объявить, что с четырех утра завтрашнего дня вводятся новые правила, — возмущался Березовский. — Чубайс пытается оборвать связь между исполнительной властью и крупным капиталом. Но крупный капитал — это реальная опора сегодняшней власти» [ 626 ].
Березовский неоднократно напоминал первому заместителю премьер-министра: его «наняли» бизнесмены высшего ранга провести избирательную кампанию Ельцина, а позднее — поставили на работу в российское правительство. Чубайс, однако же, решительно отстаивал свою независимость. «Ну да, Совет директоров России нанял своего исполнительного директора — звучит примерно так», — едко замечал он [ 627 ].
За тот короткий период, когда в Кремле главенствовали Чубайс и Немцов, деловая карьера Березовского получила два ощутимых удара. Первый имел отношение к монополии на природный газ — «Газпрому». В июне 1977 года Березовский убедил Черномырдина назначить его председателем «Газпрома», но в последний момент это назначение было заблокировано первым заместителем премьер-министра Борисом Немцовым [ 628 ].
Второе поражение Березовский потерпел в ходе приватизации «Связьинвеста» — компании-монополиста в сфере телекоммуникаций. Под контролем этого холдинга находились телефонные компании, осуществлявшие международную и региональную связь. Правительство давно говорило о необходимости частично приватизировать «Связьинвест». В 1995 году пакет из 49 процентов акций «Связьинвеста» был обещан итальянской компании по телекоммуникациям — «Stet». Но эта сделка так и не была доведена до конца. Далее, право организовать открытое предложение ценных бумаг «Связьинвеста» на сумму в 1 миллиард долларов было предложено консорциуму западных банков. Однако в последний момент эту сделку тоже отменили. Два российских конгломерата — «Мост» Владимира Гусинского и «Альфа» Петра Авена — убедили правительство в том, что «Связьинвест» должен остаться в руках российских компаний. Гусинского, в частности, очень интересовал «Связьинвест», потому что от этой монополии зависели расценки на передачу сигнала для НТВ. В конце 1996 года правительство сообщило, что разрешает «Мосту» и «Альфе» приобрести 49 процентов акций «Связьинвеста» по цене, которую определят независимые аналитики. Широко распространилось мнение, что это разрешение — компенсация за услуги, которые «Мост» и «Альфа» оказали в ходе президентской кампании [ 629 ].
Однако Чубайс снова вмешался в планы «Связьинвеста», и было решено приватизировать только блокирующую долю (25 процентов плюс одна акция), продать ее с аукциона тому, кто предложит самую высокую цену. Появилось два конкурента. Первый — «Онэксим-банк» Владимира Потанина, которого поддерживали «Renaissance Capital», «Deutsche Morgan Grenfell», «Morgan Stanley Asset Management» и — самое главное — биржевой игрок Джордж Сорос. Вторым претендентом стал «Мост» Гусинского, его поддерживали «Альфа», «Credit Suisse First Boston», испанская компания «Telefonica». Но главным компаньоном Гусинского по этой сделке был Березовский.
В середине июля, когда до аукциона по «Связьинвесту» оставалось всего несколько дней, Гусинский и Березовский отправились на встречу с Анатолием Чубайсом — тот отдыхал неподалеку от Сан-Тропе, на вилле приятеля, марокканского коммерсанта, который вел в России крупные дела. Прибыл и их конкурент — Владимир Потанин. Три бизнесмена прилетели вечером, провели с Чубайсом четырехчасовые переговоры и отбыли назад.
«Значительная часть разговора была посвящена правилам игры,— вспоминает Потанин, — что такого рода, достаточно жесткие, хотя и справедливые правила, внедряюся немедленно. Березовский, как я понял, считал, что введение такого рода правил... чересчур форсированно и что это нужно делать более медленно, потому что затрагивают интересы тех, кто к таким правилам не готов (например, Гусинский). Березовский утверждал, что консорциум (Гусинского) многое сделал для того, чтобы эта сделка состоялась, что он над ней работал, что мог бы иметь какие-то «преференции».
Со своей стороны Гусинский прибег к той же аргументации, которой он пользовался, когда проталкивал приватизацию четвертого канала и создание НТВ. Он очень много времени уделил этой приватизации, затратил массу усилий, и будет несправедливо, если после всего этого компания достанется кому-то другому. В поддержку Гусинского было то обстоятельство, что, помимо четвертого канала, он никак не участвовал в дележе крупной федеральной собственности; он не имел отношения ни к ваучерной приватизации, ни к залоговым аукционам. На случай если убедить Чубайса не удастся, Гусинский и Березовский приберегли политику угроз. «Было ясно дано понять Чубайсу и мне о том, что если неудачно для другого консорциума завершится конкурс по «Связьинвесту», то, конечно, они останутся неудовлетворенными и будут использовать разные виды воздействия, вплоть до развязывания информационной войны или развала сделки», —-вспоминает Потанин [ 630 ].
Консорциум Гусинского предлагал 1,2 миллиарда долларов. Потанин предлагал 1,6 миллиарда долларов. «Гусинский считал, как я понимаю его, что мы участвовать не должны (в аукционе по «Связьинвесту»), что мы должны заняться другим каким-то проектом», — вспоминал Потанин позднее. Есть сведения, что Березовский и Гусинский делали Потанину соблазнительные предложения, чтобы он отступился: контроль над государственной долей акций в российской электрической монополии «РАО ЕЭС», победу в приватизации последней государственной нефтяной компании — «Роснефть». Но Потанин полагал, что обязан участвовать в аукционе по «Связьинвесту». «Я счел возможным для себя отказаться от участия, потому что это не соответствовало коммерческим интересам нашей группы, наших инвесторов и партнеров, — вспоминает он. — А Чубайс не счел возможным поддержать такого рода предложение (отказ Потанина от торгов), потому что в результате конкуренции родилась более высокая цена для бюджета» [ 631 ].
25 июля аукцион по «Связьинвесту» состоялся. Стартовая цена составила 1,2 миллиарда долларов. Консорциум Гусинского предложил 1,7 миллиарда долларов, а консорциум Потанина — 1,9 миллиарда. Компания Потанина (зарегистрированное на Кипре прикрытие «Mustcom») предложила почти вдвое больше того, что правительство получило во всех залоговых аукционах. Тем не менее лагерь Березовского—Гусинского сразу же начал жаловаться, что аукцион был подтасован.
На следующий после аукциона день началась война в прессе. Сергей Доренко, главный рупор Березовского на ОРТ, передал два резких сообщения о коррумпированности альянса «Онэксим-банк». Поначалу лагерь Березовского—Гусинского забил тревогу по поводу следующего «открытия»: за Потаниным стоял «спекулянт» Джордж Сорос. «Бывают разные деньги, и лично для меня деньги пахнут», — заявил тогда Гусинский [ 632 ].
Но это наступление провалилось. Тогда Гусинский заявил о своем недовольстве вслух. «Я думаю, что в ближайшее время новая информация, которая так или иначе обязательно станет гласной, даст вам ответ, был ли инсайд (сговор) или нет», — сказал он прессе [ 633 ].
Через две недели в российской прессе напечатали материал о том, что ответственный за аукцион по «Связьинвесту» Альфред Кох получил в январе 1997 года от «Онэксим-банка» «взятку» в размере 100 000 долларов. В действительности это был аванс за книгу, который выплатила швейцарская торговая фирма, связанная с «Онэксим-банком». Кох был уволен из правительства, Генеральная прокуратура начала расследование. Через год книга Коха вышла в свет, и прокуратуре не удалось собрать необходимых для обвинительного приговора доказательств, хотя конфликт интересов при получении аванса был налицо [ 634 ].
После этого аукциона давление на Чубайса усилилось так резко, что в опасности казалась сама его жизнь. 18 августа, через три недели после аукциона, молодые реформаторы Чубайса впервые стали объектом насилия. В тот день в Санкт-Петербурге один из ближайших коллег Чубайса, заместитель мэра Михаил Маневич, ехал по Невскому проспекту с женой и был поражен пулей снайпера. Маневич погиб, жена была ранена. Покушение было совершено средь бела дня на центральной улице города, ничем другим, как наглой демонстрацией силы, его не назовешь. Милиция арестовала нескольких человек по подозрению в убийстве, но заказчика убийства Маневича так и не нашли, осталась невыясненной и причина убийства. Во всяком случае, Чубайс почувствовал, что ему угрожает опасность. Несколько месяцев после этого в коридорах Белого дома ходили слухи о том, что на первого зама премьер-министра готовят покушение [ 635 ].
4 ноября 1997 года Чубайс и Немцов навестили президента Ельцина на его даче. «Нас встретили Татьяна (Дьяченко) и Валентин (Юмашев), — вспоминает Немцов. — Они сказали мне: «Ты совершаешь самую большую ошибку в своей карьере». Я даже поразился, до чего они были бледны, но ответил: «Возможно, но у меня есть свои принципы» В течение нескольких часов Чубайс и Немцов пытались убедить Ельцина — Березовский преступил черту. По закону правительственным чиновникам запрещалось заниматься бизнесом, но Березовский нарушал этот закон в открытую. Он вел переговоры с Центральным банком от имени своей швейцарской финансовой компании «Andava». Он пытался прибрать к рукам «Газпром». Откровенно вмешивался в ход аукциона по «Связьинвесту». Короче, он наиболее одиозным образом представлял «капитализм для своих», черня, таким образом, репутацию правительства Ельцина. Немцов, оказавшийся не затронутым разразившимся скандалом, говорил о необходимости положить конец «бандитскому капитализму». На следующий день Березовский был уволен из Совета безопасности [ 636 ].
Через неделю российские газеты написали: Анатолий Чубайс недалеко ушел от своего подчиненного Коха. Он и еще четверо работавших в правительстве молодых реформаторов признали, что получили по 90 000 долларов аванса каждый за будущую книгу — от издателя, связанного с «Онэксим-банком». (Опять-таки, через два года книга была опубликована, но столкновение интересов от этого меньше не стало.) По российским стандартам, масштаб коррупции в данном случае был невелик по сравнению с сотнями миллионов, которые походя извлекались из государственной казны капиталистами верхнего эшелона. Более того, использовать контракт на издание книги, чтобы завоевать благосклонность наверху — этот прецедент был создан Березовским, когда в 1994 году он опубликовал мемуары Ельцина. Но в данном случае обвинения касались Чубайса и других молодых реформаторов. К тому же скандал последовал за другими обвинениями в адрес Чубайса: в феврале 1996 года он получил от банка «Столичный» беспроцентную ссуду в 3 миллиона долларов. В итоге репутация Чубайса, как образцового и честного реформатора, была уничтожена [ 637 ].
«Я согласен с Гусинским, который сказал, что Чубайс для него не вице-премьер, а конкурент», — заявил Березовский в прессе [ 638 ].
Война между кланами Чубайса—Потанина и Березовского перенеслась в нефтяную промышленность. Государство объявило о намерении приватизировать «Роснефть», этому холдингу принадлежали оставшиеся в ведении государства зоны нефтяной добычи. В качестве первого шага Березовский и его молодой компаньон, дилер Роман Абрамович, организовали замену генерального директора «Роснефти» Александра Путилова — человека «Лукойла» — на кого-то из своих. Однако в последнюю минуту аукцион по приватизации «Роснефти» был отложен: в Азии разразился финансовый кризис.
Между тем в «Сибнефти» Березовский вел дела из рук вон плохо. Ему удалось взять компанию под свой контроль, напополам с Абрамовичем, но даже при массивных налоговых льготах «Сибнефть» имела большие долги; она продолжала продавать те же объемы нефти тем же клиентам. Березовский с компаньоном следовали прежней практике («приватизация прибылей»), что оказалась такой эффективной с «АвтоВАЗом» и «Аэрофлотом»: они обставили «Сибнефть» посредниками-стервятниками. Главным посредником в данном случае была компания Абрамовича «Runicom», зарегистрированная на Гибралтаре и расположенная в Женеве. Эта структура за неплохие деньги продавала полученную у «Сибнефти» продукцию, но платить «Сибнефти» за отгрузки не спешила. Из финансового отчета нефтяного гиганта следовало, что на конец 1997 года компания «Runicom» была должна «Сибнефти» 30 миллионов долларов; в 1998 году задолженность возросла до 45 миллионов. Более того, в 1998 году «Сибнефть» дала «Runicom» беспроцентную ссуду в 124 миллиона долларов, якобы на импорт оборудования, хотя оборудование так и не поступило, и «Runicom» позже деньги вернул. По удачному совпадению генеральный директор «Сибнефти» долгое время работал в «Runicom». Такая «работа на себя» со стороны Абрамовича и его заместителя, вне всякого сомнения, противоречила интересам сторонних акционеров, но для акционеров «Runicom» была выгодной [ 639 ].
Зимой 1997/98 года, когда перспектива приватизации «Роснефти» несколько затуманилась, Березовский решил уменьшить свое участие в нефтяном бизнесе. Он решил слить «Сибнефть» со вторым крупнейшим в России нефтедобытчиком, компанией «Юкос», которую контролировал олигарх Михаил Ходорковский. Назвать новый гигант предполагалось «Юкси», 60 процентов принадлежало бы акционерам «Юкоса», остальные 40 процентов — акционерам «Сибнефти». Что касается масштабов добычи и имевшихся ресурсов, «Юкси» стала бы третьей в мире крупнейшей частной нефтяной компанией.
В ходе приватизации «Сибнефти» в 1995 году Березовскому пришлось выдержать не одну бурю — в частности, утонул директор Омского НПЗ, арестовали владельцев компании «Балкар трейдинг», — однако теперь он решил от «Сибнефти» избавиться. Наибольшее удовольствие ему доставлял сам процесс захвата компании. Здесь он изрядно поднаторел, но управлять компаниями — это было не совсем для него. Нефтяной бизнес со своими долгосрочными планами и гигантскими капиталовложениями был чужд натуре Березовского. Поэтому слияние «Юкси» было очень сильным ходом — во-первых, Березовский прибыльным путем избавлялся от «Сибнефти», во-вторых, объединял античубайсовскую коалицию олигархов (Березовский, Гусинский, Смоленский и Ходорковский), становившихся акционерами в новой компании. 19 января 1998 года о слиянии «Юкси» было объявлено на триумфальной пресс-конференции, в присутствии премьер-министра Черномырдина и министра топлива и энергетики Сергея Кириенко. Березовский, который несколько месяцев назад был на государственной службе, теперь щеголял контрольным пакетом акций в «Сибнефти» и хвастался, что сыграл в слиянии двух гигантов ключевую роль [ 640 ].
Но через пять месяцев эта сделка рухнула. Березовский не рассчитывал, что его компаньон по «Сибнефти» Роман Абрамович окажет серьезное сопротивление. В отличие от Березовского, который вел множество дел в самых разных сферах, Абрамович занимался только нефтью. И хотя поначалу он согласился на слияние, позднее Абрамович потребовал более высокую цену, чем «Юкос» был готов заплатить. В итоге сделка не состоялась, у Абрамовича остался контрольный пакет акций «Сибнефти» и его выгодные контракты на торговлю нефтью. Березовский же снизил свою долю в «Сибнефти» (хотя, по некоторым данным, определенную долю акций оставил себе), а сам продолжал двигаться дальше. [ 641 ]
К началу 1998 года экономика России снова оказалась на пороге катастрофы. Правительство не выполнило обещания расплатиться с долгами по зарплате военным и госслужащим. Цены на государственные ценные бумаги стремительно падали — финансы государства были в опасности. Кто-то должен был ответить за то, что год назад Борису Ельцину не удалось оживить экономику страны. Березовский публично предсказал, кто станет козлом отпущения. «Уверен, что е ли не дни, то недели Чубайса у власти сочтены, — сказал он в интервью «Коммерсанту». — Он уйдет из власти, и конечно же, это будет происходить при полном согласии президента» [ 642 ].
У Ельцина была привычка: ежегодно он просыпался после зимней спячки и перетряхивал правительство. 23 марта 1998 года (через 10 дней после предсказания Березовского) Ельцин объявил, что увольняет Чубайса. Еще более удивительным оказалось увольнение Виктора Черномырдина, премьера со стажем. В тот же день Ельцин вызвал министра топлива и энергетики Сергея Кириенко и сообщил, что назначает его главой правительства. «Для меня это было полной неожиданностью, — вспоминает Кириенко. — За всю свою жизнь я раньше с Ельциным встречался два раза» [ 643 ].
Решение отправить в отставку Черномырдина и назначить вместо него Кириенко принял не столько Ельцин, сколько его советники, в особенности его дочь Татьяна Дьяченко и шеф президентской администрации Валентин Юмашев. Березовский тоже рекомендовал снять Черномырдина, хотя против кандидатуры Кириенко возражал [ 644 ].
У Березовского были причины недолюбливать Кириенко. Во-первых, он принадлежал к когорте молодых реформаторов, был близок к Чубайсу и Немцову. Во-вторых, находясь на посту министра топлива и энергетики, Кириенко пресекал попытки приватизировать «Роснефть» в пользу Березовского.
По внешним признакам назначение Кириенко было для России хорошей вестью. Неповоротливый Черномырдин давно олицетворял коррупцию и некомпетентность ельцинского режима, а репутации Анатолия Чубайса вследствие книжного скандала был нанесен непоправимый ущерб. Но увольнение этих двоих нарушило зыбкое равновесие, а без него разные группировки из окружения Ельцина вполне могли уничтожить друг друга, а заодно разрушить весь режим [ 645 ].
Органы печати, принадлежавшие Березовскому, повели атаку на Кириенко. Магната поддерживали коммунисты — Дума, тде коммунистов и их союзников было большинство, дважды отказывалась утвердить кандидатуру Кириенко. Наконец, 24 апреля Кириенко удалось собрать необходимое количество голосов и стать новым премьер-министром. К этому времени Березовскому удалось убедить Кремль вернуть его во власть: 29 апреля его назначили исполнительным секретарем СНГ, по большей части символической торговой структуры, объединявшей бывшие советские республики. Кириенко сразу же подвергся массированному давлению со стороны олигархов: они хотели провести в правительство своих людей. Когда стало ясно, что выполнять их волю он не собирается, олигархи взялись ставить ему палки в колеса.
Двенадцатого мая угольщики Сибири вышли на забастовку — им постоянно задерживали выплату донельзя скромной зарплаты; горняки прекратили работу и, что еще более важно, на две июльских недели перекрыли Транссибирскую магистраль, в результате экономике России был нанесен ущерб на сотни миллионов долларов. Одна группа шахтеров разбила лагерь прямо перед домом правительства, где работал Кириенко; телеканалы Березовского и Гусинского регулярно показывали их в вечерних новостях — плакаты, митинги, концерты. В том, что шахтеры, пресытившись лишениями, объявили забастовку, не было ничего странного, удивляло лишь выбранное для протеста время. Почти открытым текстом Кириенко обвинил Березовского и других олигархов в том, что они финансируют выступления горняков против правительства. «Резкая, неожиданная активизация протестов шахтеров весной этого года не случайна, — говорил он мне позже. — Я не хотел бы вникать в детали... но экстренные забастовки шахтеров в определенной степени разогревались, в какой-то степени финансировались» [ 646 ].
Олигархи оказывали на Кириенко и серьезное финансовое давление. Атака олигархов не была бы такой болезненной, будь финансовое положение государства прочнее, но Чубайс, Кириенко и другие молодые реформаторы совершили серьезные ошибки, управляя финансами страны. Самые прибыльные предприятия российской промышленности были отданы кучке бессовестных магнатов, которые разворовывали активы, уклонялись от уплаты налогов и вывозили свои неправедно нажитые богатства за рубеж. Позволив этим хищникам построить частные империи за счет государства и большинства россиян, само правительство, по сути, обанкротилось. Чтобы не латать дыры в бюджете за счет печатного станка и избежать нового витка гиперинфляции, правительство просто перестало платить зарплаты военным, учителям, медикам и пенсионерам. Оно также брало крупные ссуды в банках — тех самых, которым оно отдало государственные деньги и активы несколько лет назад.
Основной формой правительственного долга были ГКО с нулевым купоном, обычно выпускавшиеся на три месяца. Разработанный Чубайсом рынок ГКО опять-таки являл собой солидную субсидию, которую государственная казна выделяла избранным российским банкам. Покупать ГКО могли только российские банки, иностранные учреждения в этой операции не участвовали. Таким образом, конкуренция на аукционах по продаже ГКО ограничивалась несколькими российскими учреждениями, в 1995-1998 годах ежегодный доход по этим ценным бумагам составлял около 100 процентов в долларах. Если бы участвовать в приобретении ГКО тогда разрешили иностранным банкам с их огромными фондами, проценты на ГКО не были бы такими астрономическими. Вследствие этой политики в России исчез рынок внутренних кредитов — какой компании охота занимать деньги при ставке 100 процентов, в долларах? Правительство обанкротилось за счет высокой стоимости обслуживания долга. Банки, получавшие от государства эти огромные проценты — «Онэксим», «Менатеп», «Альфа» и «Столичный», — почти ничего не вкладывали в российскую экономику. Наиболее заметно выпуск ГКО вырос в 1996 году — когда режиму Ельцина позарез требовались деньги, чтобы взбодрить экономику в период предвыборной кампании, — но ГКО продолжали выпускать и дальше, и через два года их было выпущено на общую сумму 70 миллиардов долларов. К тому времени, когда Кириенко стал премьер-министром, все доходы от новых ГКО шли на погашение старых. Проводя операцию с ГКО, российское правительство оказалось на механической беговой дорожке, и вот эта дорожка стала двигаться все быстрее, и правительство не могло за ней угнаться. Ему приходилось продавать все больше ГКО по все более высоким ставкам — просто для обслуживания старого долга. Было ясно: механизм вот-вот разладится. Операция с ГКО превратилась в пирамиду [ 647 ].
В апреле и мае российские банки стали в массовом порядке свои ГКО сбрасывать. Интересно, что бегство с рынка ГКО возглавили не иностранные банки, которых только недавно подпустили к рынку ГКО, а банки, взращенные в России, от которых можно было ждать патриотизма. Гигантский банк «СБС-Агро», имевший отношение к Березовскому, и другие финансовые учреждения с хорошими связями, отчаянно нуждались в новых правительственных субсидиях, но их не последовало, и этим учреждениям пришлось распродать свои портфели государственных ценных бумаг.
«Почему такой жесткий конфликт у руководства «СБС-Агро» и Березовского с правительством? — задает вопрос Сергей Кириенко. — Это банки, которые стали на ноги в период гиперинфляции и в период возможности приобщиться к государственным потокам, к дележу госсобственности, к государственным деньгам. Они не умели жить без постоянной государственной подпитки. «СБС-Агро» в принципе был банкротом уже в июне или июле» [ 648 ].
В конце июня олигархи ненадолго объединились для встречи (напоминавшей «группу тринадцати») и представили правительству свои требования. «Представители крупного бизнеса заявили (мне) о необходимости создания совета экономической взаимопомощи, то есть совета крупных олигархов, которые бы давали бы правительству какие-то советы, какие-то рекомендации. Естественно, звучали мысли о том, что, если правительство согласится на такой совет, тогда оно получит поддержку, а если не согласится, то тогда они (олигархи) поставят своей целью свалить это правительство».
Кириенко отказался. Он продолжал настаивать на том, чтобы финансово-промышленные группы платили налоги как положено, и отказал им в просьбе о финансовой помощи. Березовский с союзниками продолжали сбивать российский рынок и своими выступлениями, и своими массовыми продажами ГКО. Одновременно средства массовой информации изображали администрацию Кириенко как неэффективную, правительство-однодневку. Кризис доверия в правительстве Кириенко и российской экономике становился все глубже.
Чтобы отвратить надвигающуюся катастрофу, президент Ельцин вернул из опалы бывшего «царя экономики» — Анатолия Чубайса. Хотя его репутация в России была испорчена, Чубайс продолжал пользоваться доверием среди многих финансовых институтов Запада; если кто-то и мог договориться с МВФ о новом займе, то только он. Подтасовав некоторые цифры и скрыв катастрофическое состояние российской экономики, Чубайс сумел убедить МВФ и несколько коммерческих банков выделить ссуду в 23 миллиарда долларов. (Позже Чубайс говорил в российской прессе, как правительство провело иностранных кредиторов: «Мы их кинули».) Первый транш МВФ (5 миллиардов долларов) испарился в течение нескольких дней, его продали российским банкам с хорошими связями, которым некуда было девать рубли [ 649 ].
Семнадцатого августа 1998 года пирамида ГКО рухнула. Российское правительство объявило, что больше не будет поддерживать рубль. За несколько недель рубль подешевел на три четверти, а инфляция — в пересчете на год — возросла более чем на сто процентов. Западные инвесторы получили сразу несколько ударов. Во-первых, гигантская девальвация рубля; во-вторых, правительство перестало обслуживать свои долги по ГКО и почти всем остальным ценным бумагам; наконец, правительство объявило 90-дневный мораторий на исполнение российскими банками своих валютных обязательств. По некоторым оценкам, иностранные банки и инвесторы потеряли на российском рынке государственных ценных бумаг 40 миллиардов долларов, а на акционерном рынке — 8 миллиардов долларов. По другим оценкам, общие потери превышали 100 миллиардов долларов. Как следствие российского кризиса, на фондовых рынках всего мира стоимость акций снизилась на 5-10 процентов, а то и больше; такие учреждения, как «Citibank», «Chase», «Bank America» и «Credit Suisse» объявили, что почти все их прибыли в тот год были сметены российской катастрофой. Из-за потерь в России рухнул крупный инвестиционный фонд «Long-Term Capital Management». Этот крах, да и другие последствия российского кризиса до такой степени поставили мировую финансовую систему под угрозу, что система Федерального резерва США сочла необходимым этот фонд поддержать. Самый знаменитый в мире специалист по хеджированию, Джордж Сорос, стал свидетелем того, как его инвестиции в России, включая 1 миллиард долларов, вложенный в «Связьинвест», почти полностью исчезли в недрах финансового кризиса. «Я прекрасно знал, что система грабительского капитализма ненадежна, нестабильна, я не раз об этом говорил; тем не менее я позволил втянуть себя в сделку со «Связьинвестом», — писал позднее Сорос. — Это было худшее вложение за всю мою профессиональную карьеру» [ 650 ].
В результате девальвации рухнули почти все коммерческие банки, а рядовые россияне снова лишились своих сбережений. Финансовый кризис стал олицетворением окончательного краха российской экономической реформы посткоммунистического периода. Прежде на фоне провалов режима Ельцина Чубайс и молодые реформаторы могли гордиться по крайней мере одним достижением: они смогли стабилизировать рубль и обуздать инфляцию. Именно ради финансовой стабилизации молодые реформаторы подвергли россиян таким страданиям, именно ради этого экономика страны сократилась вдвое, именно поэтому не платились зарплаты, именно поэтому допустили разрушение системы социальных гарантий. И вот теперь денежно-кредитная система, как и остальная часть российской экономики, рухнула.
Двадцать третьего августа, через неделю после начала кризиса, Ельцин отправил в отставку премьера Кириенко и весь его кабинет. Березовский и остальные олигархи добились своей цели и низвергли Кириенко, но при этом они ускорили развал российской экономики, да и собственному богатству нанесли немалый урон. Молодые реформаторы были разгромлены, и, казалось бы, для Березовского настал благоприятный момент. По его настоянию Ельцин вернул под знамена власти своего стойкого приверженца, Виктора Черномырдина — выдвинул его на пост премьер-министра. Это был явно не лучший выбор. Имя Черномырдина связывалось с некомпетентностью и коррумпированностью; более того, он возвращался на должность, с которой его уволили пять месяцев назад. На сей раз парламент проявил неслыханное непослушание. Дважды Дума отказывалась голосовать за Черномырдина, хотя лагерь Ельцина оказывал на нее серьезное давление. Наконец, поняв, что наряду с экономической катастрофой страна может быть ввергнута в конституционный кризис, Ельцин снял кандидатуру Черномырдина. 10 сентября он назначил человека, приемлемого для парламента — бывшего шефа внешней разведки и министра иностранных дел Евгения Примакова. По общему мнению, шестидесятивосьмилетний Примаков был ничем не запятнан, патриотичен, консервативен. Его кандидатуру Дума утвердила на следующий же день.
[ 592 ] CSIS, р. 46
[ 593 ] Там же, pp. 81, 85.
[ 594 ] Там же, р. 81; новости на НТВ и ОРТ, 10-11 ноября 1996 года.
[ 595 ] House of Lords, pp. 7, 23; интервью Б. Березовского «Sunday Telegraph» (11 марта 1999 года); «The Washington Times» (August 10, 1998); там же (September 28, 1998); «The Sunday Times of London» (August 30, 1998).
[ 596 ] Интервью с Г. Явлинским.
Явлинский объяснил, что он имел в виду: «Корпоратистский» означает, что государство и правительство поддерживают интересы частных корпораций — нефтяных, газовых, энергетических, финансовых. «Олигархический» означает, что основной характеристикой системы является одновременный доступ к государственному финансированию (бюджет и государственная казна), правительству и прессе. Другими словами, один и тот же человек мог одновременно быть государственным чиновником, владельцем телевизионного канала, и лицом, имеющим хороший доступ к (государственному) финансированию. «Основанный на монопольном праве на собственность» означает, что люди, граждане России, не имеют доступа ни к финансированию, ни к собственности. Все было основано на тех же монополиях, которые либерализовали в 1992 году. Полукриминальные отношения были результатом того, что деятельность олигархии была основана на личных отношениях — она функционировала за пределами даже тех минимальных законов, что у нас были».
[ 597 ] Интервью с А. Лебедем.
[ 598 ] Пресс-конференция А. Коржакова; «Новая газета» (9 ноября 1996 года); «Московский комсомолец» (15 ноября 1996 года); «The Moscow Times» (April 3, 1997).
[ 599 ] Интервью с С. Кириенко; интервью с А. Коржаковым; интервью с Б. Березовским.
[ 600 ] Интервью с В. Стрелецким; «Jewish Telegraphic Agency» (November 11, 1996); «Agence France Presse» (November 14, 1996).
[ 601 ] «Сегодня» (14 ноября 1996 года); «Agence France Presse» (November 14, 1996); «Комсомольская правда» (5 ноября 1996 года); «Jewish Telegraphic Agency» (November 21, 1996).
В ходе предвыборной гонки 2000 года канал Б. Березовского ОРТ было наиболее активным проповедником антисемитизма в России; за неделю до выборов ОРТ в передаче, посвященной персоне кандидата в президенты Г. Явлинского, заклеймило его как «еврея» и отметило, что его поддерживает НТВ Владимира Гусинского, финансируемое, по утверждению ОРТ, «гражданами Израиля». (См. «The New York Times» (March 25, 2000).)
[ 602 ] Интервью Б. Березовского «Kommersant-Weekly» (12 ноября 1996 года); интервью Лебедя «Le Figaro» (February 17, 1997); интервью с А. Лебедем.
[ 603 ] Пресс-конференция А. Лебедя.
[ 604 ] «Огонек» (5 мая 1997 года)
[ 605 ] «Kommersant-Weekly (12 ноября 1996 года); интервью с В. Стрелецким; интервью с А. Масхадовым; интервью с Л. Усмановым; интервью с А. Лебедем.
[ 606 ] Источник из Госдепартамента США.
[ 607 ] Интервью с А. Масхадовым; «Los Angeles Times» (December 19, 1996).
[ 608 ] Интервью А. Лебедя «Le Figaro» (February 17, 1997).
[ 609 ] Интервью с А. Масхадовым; интервью с X. Нухаевым.
[ 610 ] Пресс-конференция Б. Березовского (Москва, 13 мая 1997 года); пресс-конференция Б. Березовского (Москва, 20 августа 1997 года); интервью с А. Масхадовым; источник из Госдепартамента США.
[ 611 ] Интервью с А. Масхадовым.
[ 612 ] Там же; интервью с В. Стрелецким; интервью с X. Нухаевым.
[ 613 ] Разговор номер 2 между Б. Березовским и М. Удуговым.
[ 614 ] Интервью с А. Коржаковым; интервью с В. Стрелецким; памятная записка из РУОПа; обращение Б. Березовского и И. Лесневской; разговор номер 2 между Б. Березовским и М. Удуговым.
[ 615 ] Разговор номер 1 между Б. Березовским и М. Удуговым.
[ 616 ] Интервью с А. Масхадовым; «The Daily Telegraph» (September 26, 1998); «The Guardian» (October 6, 1998); источник из Госдепартамента США.
[ 617 ] «Комсомольская правда» (3 ноября 1998 года); «The Independent» (November 3, 1998).
[ 618 ] Интервью с А. Масхадовым.
[ 619 ] «Люди», стр. 12-13; интервью с Н. Волковым; «The Jerusalem Post» (March 24, 1998).
Когда Б. Березовский получил должность в правительстве, ему запретили заниматься частным бизнесом, и он ушел со своих официальных постов в «ЛогоВАЗе», на ОРТ и в «Сибнефти». За границей он вышел из правления директоров двух принадлежавших ему швейцарских компаний, «Forus» и «Andava».
В то же время его давний швейцарский компаньон, торгово-сырьевая фирма «Andre & Cie.», продала свои последние акции в компании «Andava». Аллен Мэйр, представлявший интересы «Andre» в операциях с Б. Березовским, порвал с «Andre» и присоединился к российскому магнату — точно так же поступил Николай Глушков, главный финансист «АвтоВАЗа», в 1995 году он решил уйти в отставку и присоединиться к Б. Березовскому, когда «АвтоВАЗ» с магнатом поссорился. Мэйр ушел из «Andre» и вошел в правление директоров «Andava» и «Forus».
«Иногда бывает: люди внутри компании завязывают деловые отношения, которые им кажутся до того чудесными и прекрасными, что они задают себе вопрос — а почему бы мне самому этим не попользоваться, сколько можно работать на босса? — замечает Ив Кенде, один из руководителей «Andre». — Никто особенно и не хотел, чтобы он оставался, — добавляет он. — Несколько раз он был замешан в чем-то таком, с чем наша компания предпочитала дела не иметь». (Интервью с И. Кенде.)
[ 620 ] Интервью с А. Кохом.
[ 621 ] Там же.
[ 622 ] Интервью с М. Ходорковским.
[ 623 ] Интервью с А. Кохом.
[ 624 ] Там же; интервью А. Лебедя «Le Figaro» (February 17, 1997).
[ 625 ] Интервью с А. Чубайсом.
[ 626 ] Интервью Б. Березовского «Kommersant-Daily» (13 марта 1998 года). Интервью А. Чубайса «Kommersant-Daily» (5 марта 1998 года).
[ 627 ] Интервью А. Чубайса «Kommersant-Daily» (5 марта 1998 года).
[ 628 ] Интервью с Б. Немцовым.
[ 629 ] А. Кох, стр. 129-131, 201—204; интервью с А. Кохом; «The Financial Post» (November 26, 1996).
[ 630 ] Обращение Б. Березовского и И. Лесневской; интервью с В. Потаниным.
[ 631 ] Интервью с В. Потаниным; «Известия» (31 июля 1997 года); «Итар-Тасс экспресс» (номер 31, 1997).
[ 632 ] «Kommersant-Daily» (15 августа 1997 года).
[ 633 ] Интервью В. Гусинского «Эхо Москвы» (15 августа 1997 года).
[ 634 ] «The Moscow Times» (August 14, 1997); там же (October 2, 1997).
[ 635 ] Интервью с А. Чубайсом; интервью А. Чубайса «Kommersant-Daily» (5 марта 1998 года); аналитический отдел «Газпрома», «Экономические и политические перспективы связки А. Чубайс—Потанин».
[ 636 ] Интервью с Б. Немцовым
[ 637 ] Интервью с Б. Немцовым; «Financial Times» (November 21, 1997); «Los Angeles Times» (December 3, 1997); «Известия» (1 июля 1997 года); «The Moscow Times» (July 2, 1997); «Institutional Investor» (April 30, 1997); письмо Скуратова.
[ 638 ] Интервью Б. Березовского «Kommersant-Daily» (13 марта 1998 года).
[ 639 ] Интервью с А. Кохом; финансовые отчеты «Сибнефти».
[ 640 ] Интервью с С. Кириенко.
[ 641 ] Интервью с А. Кохом; интервью с М. Ходорковским; интервью с Б. Джорданом.
[ 642 ] Интервью Б. Березовского «Kommersant-Daily» (13 марта 1998 года).
[ 643 ] Интервью с С. Кириенко.
[ 644 ] Там же.
[ 645 ] Интервью Б. Березовского «Kommersant-Daily» (13 марта 1998 года).
[ 646 ] Интервью с С. Кириенко.
[ 647 ] А. Чубайс утверждает, что иностранцы не были допущены к участию в ГКО из-за опасения, что иностранный капитал будет более летучим, нежели капитал российский, (см. интервью с А. Чубайсом.) Но август 1998 года показал, что российские банки отнюдь не отличались особым патриотизмом, как их пытался представить А. Чубайс. Именно они активно вывозили средства за границу и бежали с российского рынка куда быстрее иностранных учреждений. (См. интервью с С. Кириенко.)
[ 648 ] Интервью с С. Кириенко.
[ 649 ] «The Moscow Times» (September 10, 1998).
[ 650 ] «The Moscow Times» (December 22, 1998); Soros, «Who lost Russia?».
