Однако внешняя политика посткоммунистической России ставит нас перед целым рядом нетипичных проблем, поскольку и историческая Россия, и СССР были весьма нетипичными образованиями. Первая и важнейшая из этих проблем - правопреемственность и ответственность народа за действия власти.
Государства, в которых не было антинациональных революций (а были лишь внутринациональные), с этой проблемой не сталкивались: власть в них все последние столетия основывалась на собственных, приемлемых для населения законах, в соответствии с ними представляла свой народ вовне, порою увлекала его на войны и националистические авантюры (как в Германии) и расплачивалась за них, - но не пыталась уничтожить лучшую часть своего народа и его национальную память. Поэтому народы таких стран принимают результаты правления своей власти (каковы бы они ни были) как необратимый общенациональный факт.
Другое дело в России, где с 1917 г. власть была незаконной, утвердилась массовым террором и по своему национальному составу даже не была связана с главным народом страны. Этот по сути оккупационный режим, установившийся на деньги врагов России, был ориентирован на цели международного коммунизма и не отражал российских национально-государственных интересов, нанеся нашему народу неисчислимый демографический, материальный, культурный и политический ущерб. В подтверждение оценки режима как преступного можно привести заявления и со стороны видных официальных лиц самого Запада и сразу после большевицкой революции (Черчилль), и в последние годы 'холодной войны' (Рейган).
Поэтому, с концом преступного режима, логично было бы начать восстановление правопреемственности от законного, то есть от дореволюционного Российского государства. Однако этого не произошло. Нынешняя РФ объявила себя правопреемницей СССР, переняв его законодательную основу. При этом оценки коммунистического периода с разных сторон приходится слышать разные.
а) Разумеется, для Запада, полностью "забывшего" свою роль в установлении и укреплении большевицкого режима в России, теперь, после успешной 'холодной войны', закрепилась его оценка как 'империи зла', в которой Запад, однако, настоял на признании всех ее злых результатов, ослабивших Россию как историческое государство, и на непризнании и ликвидации всего того, чем это государство вопреки злу укреплялось. О какой-либо законности и принципиальности в таком подходе говорить не приходится. Достаточно указать на судьбу Хельсинкских соглашений 1975 г. о неизменности государственных границ стран-участников, которое не только не помешало расчленению СССР и Югославии, но и было задним числом применено к их внутренне-административным коммунистическим границам с целью "легитимации" этого расчленения...
б) Нынешняя российская власть признала необратимыми эти 'новые реальности', навязанные победителем. Такой ценой номенклатурщики-оборотни от КПСС купили себе признание Западом "легитимности" их личной власти на обломках бывшего СССР. При этом коммунистический период теперь считается у них 'неправильным' во всем, в чем он противоречил целям их западных покровителей, и 'правильны' во всем том, что обеспечивает политическую и имущественную преемственность от него нынешних российских властителей с их красной политической биографией. (Преемственный характер нынешней власти относительно коммунистической особенно очевиден в сохранившихся праздниках 7 ноября и 23 февраля, в поздравлениях Ельцина по поводу 80-летия создания ЧК и т. п.)
в) Среди патриотической оппозиции (которая в основном сформировалась в той же советской системе, но проявила честность в оценке предательской новой власти) преобладает точка зрения, что СССР был 'прямым продолжением исторической России', поэтому все геополитическое наследие этого периода является той легитимной основой, на которой и сегодня следует восстанавливать государство. При этом в советском периоде 'правильным' считается все то, что расширяло сферу внешнего влияния СССР (независимо от народной платы за это и от идеологических целей режима), а 'неправильным' - то, что противоречило этому расширению и усилению государства. (Это, например, выражено в публикациях Н.А. Нарочницкой, О.А. Платонова и др., которые поэтому и антикоммунистическую деятельность русской эмиграции и ее единомышленников в России часто оценивают как 'предательскую'.)
Однако для православного русского политика в оценке наследия коммунистического режима главным критерием не может быть внешняя мощь государства, которая не гарантирует от внутренней гнилости (что стало главной причиной краха СССР при попытке его перестройки). Главный критерий очевиден: насколько те или иные стороны этого наследия соответствовали замысленному Богом должному образу России и выполнению ее миссии 'Удерживающего'. Все, что способствовало этому, - правильно и приемлемо; все, что препятствовало, - ложно и от этого надо как можно скорее избавиться.
Поэтому в спорах с соседями нам не следует строить аргументацию на одних только формальных договорах, подписанных от имени СССР. Многие такие договоры противоречили интересам нашего народа и преследовали лишь цели марксистской идеологии. В оценке наследия советского периода правовая сторона должна быть подчинена духовной. На практике это обоснование может исходить именно из позиции правой русской эмиграции как части русской нации, никогда не признававшей коммунистическую власть за русскую (эту же точку зрения разделяли и миллионы катакомбных христиан в СССР).
А именно: в советский период на территории исторической России сосуществовали два разных субъекта права и исторического процесса: народ России как наследник всех предыдущих поколений, созидавших государство; и паразитировавшая на нем марксистская богоборческая власть, утвердившаяся вопреки воле народа путем истребления его элиты и национального уклада. Именно наш народ был носителем преемственности русской истории в советский период, а не власть компартии, которая даже использованием патриотизма в годы войны не могла обрести легитимность.
Все эти три четверти века наш народ, преданный всем остальным миром, жестоко страдал от богоборческой власти, молился об избавлении от нее, сопротивлялся ей, заплатив за это десятки миллионов жизней; но иногда ему приходилось вместе с этими же структурами власти (за неимением других) защищаться и от внешних врагов. Все это приводило к разным внешнеполитическим результатам: одни противоречили интересам народа, другие соответствовали им. Поэтому будущее Российское государство должно признать все итоги советского периода, служившие интересам народа как подлинного носителя преемственности (независимо от целей власти), и отвергнуть все то, что противоречило этому критерию. Это, например, позволит отдать должное героизму наших защитников Отечества в годы войны, но не позволит взвалить на них вину за насильственное насаждение марксизма в других странах.
Этот принцип российская дипломатия должна утвердить и в международной политике. В непрерывной борьбе нашего народа с внутренними и внешними врагами немногие внешние приобретения дались ему столь огромной жертвой, что сохранить их он имеет право с любой точки зрения. Поэтому передача территориальных приобретений советского периода другому государству (ранее утратившему эти территории вследствие своей агрессии) может исходить только от нас самих, будучи актом нашего великодушия, проявляемого к лояльному союзнику (с учетом интересов населения этих территорий), - но никак не вследствие враждебного давления на Россию: в этом случае оно будет иметь противоположный эффект.
Православная Россия должна решать свои территориальные вопросы на сочетании двух принципов.
1) Принцип христианского великодушия: Россия не будет насильно удерживать ни одну из незаконно присоединенных территорий или против их воли отвоевывать законно и добровольно отделившиеся.
2) Принцип христианского долга: Россия не может признать беззаконие законным, с марта 1917 г. до наших дней, и не может оставить на произвол судьбы жертвы этого беззакония. Поэтому Россия не вправе игнорировать четкую волю тех народов и территорий, которые захотят вернуться в ее состав, и должна противостоять любой дискредитации этой народной воли двойными стандартами 'демократической принципиальности'.
В ответ же на демократические протесты против такого восстановления справедливости Россия может привести много примеров, как нынешнее 'мировое сообщество' не признавало результатов правления незаконных властей в других странах (так, ФРГ полвека не признавала для себя 'заграницей' ГДР). В мире двойных стандартов мы не будем сами следовать им, но их повсеместное применение дает нам право не считать итоги 'двухстандартной' политики Запада чем-то незыблемым, а исходить из исторической справедливости применительно ко всем народам и всем итогам XX в.
Это, конечно, наш исходный правовой принцип и наша цель. Сейчас нашему народу приходится принимать фактическое наследие тех, кто правил от нашего имени. Но следует стремиться к осуществлению этого принципа везде, где только возможно, заключив даже новые договоры о независимости таких бывших частей Российской империи, как Польша и Финляндия. Главное при этом - дать оценку всем нарушениям закона и преступлениям как таковым, кто бы их ни совершил - только так можно создать легитимный и нравственно безупречный фундамент для будущей России и для всей международной политики.
При этом мы не можем оставлять вне рассмотрения и огромные материальные потери исторической России от действий иностранных недругов. Даже в денежном выражении не Россия должна внешнему миру жалкие 150 млрд. долларов, а Запад, Япония и особенно США должны России триллионы долларов: это и дореволюционное золото, увезенное в уплату за непоставленное военное снаряжение, и ценности Белых армий, и грабеж вместе с большевиками русских культурных ценностей, и ни в каких цифрах не выразимые потери от большевицкой власти, которую своекорыстно поддержала 'мировая закулиса' (законодательство всех стран предусматривает возмещение ущерба от пособничества преступникам).
Для новой концепции российской внешней политики необходимо найти разумный и честный баланс в этой правопреемственности между нашими "долгами" другим странам - и их накопившимися "долгами" нам.
Если же считать посткоммунистическую Россию 'историческим продолжателем СССР', то тем самым мы отказываемся от денежного и нравственного долга Запада в отношении исторической России, а от советского периода перенимаем его (преобладающие над приобретениями) утраты, долги и грехи. Мы взвалим на себя ответственность за ущерб, нанесенный богоборческим тоталитарным режимом другим народам, которые могут воспользоваться этим в своих претензиях к России при поддержке 'мировой закулисы'.
И что касается территории, то, перенимая целиком советскую юридическую базу, мы имеем лишь частичные выгоды (Восточную Пруссию и южные Курилы), но в отношении наших 'союзных республик' должны будем признать их большевицкое 'самоопределение вплоть до отделения' по неестественным ленинско-сталинско-хрущевским границам. Именно непринятие 'правопреемственности от СССР' дает нам законную возможность заодно отвергнуть и все нелегитимные результаты произвола перекрасившихся 'правопреемников СССР' в годы крушения коммунистичестической системы. Это касается пересмотра и границ РФ, и приватизации общенародной собственности.
Это дает нам также легитимную основу для претензий к Западу за то, что он усугубил свой долг перед исторической Россией, поощрив грабительские реформы 'правопреемников СССР', признав их преступное расчленение России, отказав разделенным народам - русскому, армянскому, осетинскому и др. - в праве на выбор своей государственной принадлежности. При этом 'мировое сообщество' не было смущено ни вопиющими нарушениями при проведении сепаратистских "референдумов", ни кровавыми переворотами "демократических президентов", ни правовым произволом в их вотчинах - прежде всего против русского населения. Ведь отделяться от России любым способом - "законно", а стремиться к воссоединению с Россией - это всегда 'провокационный империализм Москвы' или чей-то местный "фашизм" (как заклеймили Лукашенко, единственного достойного президента в СНГ - бывшего председателя совхоза...).
Не удивительно, что для Запада наиболее приемлемыми почти везде оказались именно бывшие нелегитимные вожди КПСС, ставшие вмиг демократами: такими президентами-марионетками легче манипулировать извне, ибо они благодарны уже за то, что западные менторы предали забвению все их преступления. Точнее: все их совместные с Западом преступления против России, которую они по-прежнему совместно стремятся выдать за 'тюрьму народов', заслуживающую лишь разрушения. В этом особенно отличается все тот же Бжезинский, который, помимо уже отмеченных подтасовок относительно дореволюционной русской "агрессивности", выдает и коммунистическую политику за "русскую", пытаясь этим оправдать "независимость" всех новых американских вассалов. Он, например, утверждает, что:
- в XX в. коммунисты якобы завоевали 'независимые государства' Балтии, Казахстан, Украину и др., намеренно поселив на их землях привилегированный 'колониальный класс' из 'русских колонистов'; - однако замалчивает, что до революции 1917 г. таких "государств" никогда не существовало, что взамен за признание своей власти большевики прирезали прибалтам земли с полумиллионным исконно русским населением; что Казахстан создали только в 1936 г., прирезав ему русский юг Сибири, Украине подарили Новороссию, Крым - и все это с нарушением даже своих законов; что 'привилегированными' народами в СССР были именно окраинные, для которых РСФСР была постоянным донором (это доказывает экономическая статистика);
- якобы русские большевики устроили голод лишь на Украине и в Казахстане, хотя то же самое было по всей России - для покорения крестьянства;
- к Москве якобы сейчас устремляется лишь Беларусь, поскольку она 'в высшей степени русифицирована' - и это говорится о ветви русского народа! К тому же замалчивается, что к воссоединению с Россией стремятся и Приднестровье, Крым, Восточная Украина, русская половина Казахстана, южная Осетия, Абхазия... Итоги всесоюзного референдума 1991 г. Бжезинский тоже "забыл".
В своих антирусских целях Запад успешно использует и, казалось бы, отработавший свое, коммунизм: неокоммунистическая оппозиция в неофевралистской России выгодна 'мировой закулисе', ибо позволяет отождествлять русский патриотизм и оппозицию только с компартией. Таким образом, при всей своей критике 'семибанкирщины', нынешняя КПРФ затемняет суть всего происшедшего в XX в. и помогает неофевралистскому режиму обелять себя как 'меньшее зло' в сравнении с кровавой большевицкой историей. Это наглядно проявилось на президентских выборах 1996 г.
Разумеется, Западу и в дальнейшем выгодно делать все возможное, чтобы затушевать свою роль в бедах народов России и переложить всю вину на русский народ, отождествляя его с коммунистической властью. (А вместе с виной и возможную 'контрибуцию', которую наложить никогда не поздно; евреи сейчас добились ее уже не только от Германии, но и от Швейцарии и от разных фирм, объявленных косвенно 'причастными к гитлеровскому холокосту'.)
Нашим красным патриотам следует обратить внимание на то, что сама 'мировая закулиса' упорно навязывает нам именно красно-патриотический тезис: 'Это была Россия, названная Советским Союзом' (3. Бжезинский в 'Сегодня', 1994, № 157), - с целью оправдать нынешнее разрушение исторической России вместе с коммунистическим режимом: 'Она бросила вызов США. Она была побеждена... Россия побежденная держава'...
Пора категорически отказаться от такой "преемственности" относительно СССР. Российская внешняя политика должна строить свою аргументацию именно на признании коммунистического режима преступным, как после войны утверждал и Запад, - тем самым показав западным народам изначально и неизменно предательскую политику их лидеров относительно России.
Именно нарушение демократическими странами международных норм и обязательств в отношении исторической России, с целью расширения своей глобальной сфер влияния, и стало причиной всех катаклизмов XX в. Последующее агрессивное поведение режима КПСС, который они сами же и укрепили у власти, не снимает ответственности западных демократий за ущерб, нанесенный этим режимом нашему народу. Все это - неотразимое оружие будущей национальной российской власти в уточнении как наших естественных границ, так и нашего денежного долга западным странам (наш народ не просил их финансировать антинародную власть).
Уже в конце гражданской войны официальные инстанции Русского Зарубежья 'от имени будущей освобожденной России' четко заявили всему миру, что все результаты этого международного преступления 'будут юридически ничтожны', сколько бы стран ни согласились узаконить его и сколько бы времени с тех пор ни прошло (Высший Монархический Совет, Берлин, 1922). Такие преступления не имеют срока давности, ибо от них зависит судьба мира.
