Дискуссия об образе Христа в советской художественной литературе
Многие помнят появление в журнале "Москва" в 1966 году романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита", в котором большое внимание привлекли прошедшие через цензуру главы, посвященные евангельским событиям. В них под именем Иешуа изображен Иисус Христос. Булгаковская трактовка образа Христа впоследствии стала поводом для многочисленных споров в литературных кругах: что значил для автора этот образ? Почему Христос изображен лишенным всех черт, подчеркивающих Его Божественное происхождение, и даже Сам отрицает это, говоря, что не помнит Своих родителей, что, возможно, Его отцом был какой-то ассириец?..
И вот в 1986 году в Советском Союзе в журнале "Новый мир" опубликовано произведение Чингиза Айтматова "Плаха", в котором также есть вводная глава с образом Христа – и в описании Его Айтматов, подобно Булгакову, также удаляет все божественные черты, даже прямо искажает смысл христианского учения. Например, заставляет провозглашать "царство справедливости без власти кесарей", к которому Он намерен вести людей и народы", – как будто Он не разделил четко эти две сферы: "Отдайте Богу Божье а кесарю кесарево".
И снова разгорелась дискуссия об образа Христа в этом новом романе, теперь уже и на страницах советской прессы.
Одни, как, например, доктор наук Крывелев в "Комсомольской правде" от 30 июля 86 года, порицают Айтматова за то, что он вообще осмелился заговорить положительно о христианстве, увидеть в нем высочайшее проявление человеческого духа.
Другие, как поэт Евтушенко в той же газете от 10 декабря, защищают концепцию Айтматова, замечая, что, цитируем:
«Истинная культура – это знание опыта, накопленного за все существование человечества. Этот опыт состоит из истории, народной мудрости, философии, включающей в себя знание религии, науки, искусства...»
«Библия – ото великий памятник культуры. До сих пор не понимаю, почему государственное издательство издало Коран, а вот Библию – нет. Без знания Библии наша молодежь не может понять многое в Пушкине, Гоголе, Достоевском, Толстом». /Конец цитаты/.
То есть Евтушенко отражает весьма распространенную, и не только в Советском Союзе, точку зрения на религию как на часть культуры, а на Христа − как на историческую личность, существование которой глупо игнорировать, как это делают воинствующие атеисты.
Конечно, это прогресс для официально терпимого отношения к христианству в Советском Союзе. Но есть и третье мнение об айтматовском образе Христа, появившееся в советской прессе, которое нам кажется более глубоким. Так, литературный критик Сергей Ломинадзе в газете "Литературная Россия" от 28 ноября сказал следующее, цитируем:
«Если коснуться христианской проблематики в романе, то меня не смущает, что Айтматов к ней обратился. Меня смущает то, что из этого получилось... Читать о Пилате и Христе невозможно... Когда мы говорим о Христе на языке газетных передовиц, то, может, вообще о нем лучше не говорить?» /Конец цитаты/.
То же мнение высказал писатель Алесь Адамович в "Литературной газете" от 1 января. И еще более веско суждение известного ученого литературоведа Сергея Аверинцева в "Литературной газете" от 15 ноября прошлого года. В ходе дискуссии о романе "Плаха" обозреватель газеты Алла Латынина задает ему вопрос:
«Сергей Сергеевич! В статье "Иисус Христос" в энциклопедии "Мифы народов мiра" у Вас есть замечание, что в середине XIX века, после появления книги Ренана "Жизнь Иисуса", превратившего свой предмет в тему исторической беллетристики, именно такой Иисус Христос, который вполне перестал быть Богом..., становится для либеральной и демократической интеллигенции XIX века... воплощением жертвенной любви к угнетенным, и что булгаковский Иешуа, праведный чудак, крушимый трусливой машиной власти, подводит итоги всей ренановской эпохи. Об этом "подводит итоги" я и хочу спросить, − обращается Алла Латынина к Сергею Аверинцеву. − Считаете ли вы, что эта традиция себя исчерпала, или здесь возможны какие-то открытия?».
И Аверинцев отвечает:
«Да, "ренановскую" традицию как таковую я считаю исчерпанной... думаю, что открытия возможны только на пути "преодоления Ренана". Не нужно быть ни филологом, ни историком, ни религиеведом, чтобы вынести из самого поверхностного чтения Евангелий одно впечатление: банальностей там нет. Я думаю, что любое и самое что ни на есть современное "переосмысление" обязано воздать должное этому свойству двухтысячелетнего образа. Надо сказать, что Булгаков по-своему это учел: традиционный материал у него последовательно деформирован, Иешуа не говорит ни единого слова, какое он мог бы сказать в евангельском тексте, но продолжает быть непредсказуемым, загадочным... Но как говорит Иисус в романе Айтматова? Он заявляет, что хочет остаться "немеркнущим примером", он поминает "опошление высоких идей" − это стилистика и тон газетной передовицы...» /Конец цитаты./
К сожалению, Сергей Аверинцев не имеет возможности сказать в советской газете больше, а именно − то, что сказала, например, на эту тему А. Чедрова, автор самиздатской статьи, опубликованной на Западе в 134-м номере журнала "Грани": если Иисус Христос не Богочеловек, а всего лишь обычная историческая личность, наделенная идеализированными чертами, то Его страдания лишены искупительного смысла. Ни о булгаковском, ни об айтматовском Христе не скажешь, что Он "смертию смерть попрал".
Такая трактовка Христа никак не дает ответа на вопрос, задаваемый героем романа Айтматова Авдием: почему от Христа идет отсчет времени, «как от нуля, в трагическом самосознании духа»? Почему многое, претендовавшее на безсмертие, забылось и обратилось в прах, а сказанное Христом не теряет силу?
Герой Айтматова вплотную приближается к ответу, высказывая предположение, что самопожертвование Христа «есть форма существования и способ торжества таких идей».
Но этот ответ неполный. Лишая Христа самого главного − Богочеловечности, то есть соединения в Нем, как сказано в учении Христианской Церкви, неслиянно и нераздельно Божественного и человеческого начал − лишается смысла и его жертва. Ведь это не просто смерть во имя идеи, когда потомки чтут память героя, предпочевшего смерть предательству. Смысл жертвы Христа глубочайший. В Нем Бог, приняв человеческую плоть, прошел как человек земную жизнь с ее страданиями к соблазнами, был мученически убит, и показал человечеству возможность преодоления власти греха. Своим примером указав людям путь к совершенствованию. Что ещё значительнее – Своим воскресением Христос победил власть смерти, под которую человек подпал в результате грехопадения – то есть отхода от единства с Богом. Пришествие Христа изменило не только ход человеческой истерии, но и духовное состояние всего мiроздания, что не под силу было бы совершить никакой обычной, даже очень совершенной, личности.
Конечно, писатель в художественном произведении имеет право на художественный вымысел на свои правила игры в создаваемом им мiре, на свой образ Христа. Есть к тому же в Советском Союзе и цензура, которая сильно ограничивает возможности откровенного разговора с читателем на подобные темы.
Но есть и Евангелие. Его чтение не может оставить равнодушным ищущего человека, оно излучает неведомую силу, которую способен ощутить каждый духовно чуткий читатель. Не настала ли пора и в советской литературе увидеть Христа в его богочеловеческой полноте, преодолев усеченную и обезсмысливающую Его подвиг "ренановскую" традицию?
Михаил Назаров
Передача по Радио "свобода" в программе протоиерея Кирилла Фотиева "Религия в современном мiре № 141, в эфире 16/17.3.1987.
