10. Фашизм: надежды и разочарования...

Не только НТСНП был реакцией на "неподвижность" старшего поколения. В самом РОВСе в 1936 г. (еще до похищения ген. Миллера и до скандала с "внутренней линией") группа молодых военных решила противопоставить непредрешенчеству руководства более активную политическую позицию. Однако сначала следует хотя бы кратко сказать о переменах в окружающем мiре, с которыми и были связаны эти изменения в Русском Зарубежье.

В начале 1930-х гг. положение эмиграции в Европе осложнилось. Основные причины тому были политические. Так, принятие СССР в Лигу Наций (1934 г.) дало ему возможность, давлением на правительства, в большей мере осложнять положение русской эмиграции в разных странах. Почти все государства к тому времени установили дипломатические отношения с СССР, после чего проявляли уже меньшее гостеприимство к политическим эмигрантам. Так, после признания СССР Болгарией и Чехословакией (1934 г.) «издававшаяся в Софии эмигрантская газета вынуждена была эвакуироваться в Белград. В Праге... стали запрещаться собрания эмигрантов, прежде не встречавшие никаких препятствий. В Париже, после установления франко-советской дружбы, редактору русской газеты категорически было предложено умерить нападки на Москву»[1], – пишет И.В. Гессен (имея в виду в первом случае "За Россию", во втором, очевидно, "Возрождение"). В прибалтийских странах в эти годы установились жесткие режимы и были введены дискриминирующие законы против русского меньшинства с целью его ассимиляции, было закрыто много русских школ; в еще более насильственных формах это происходило в Польше и Румынии. Добавилась причина экономическая – всеобщая экономическая депрессия. В результате умножились высылки русских эмигрантов и лишение их прав.

Даже во Франции, которая в 1920-е гг. приняла много русских, в начале 1930-х гг. для высылки «достаточно было нарушить правила уличного движения», – пишет М. Раев. – «Высланным же некуда было деваться, так как другие европейские страны их не принимали, а переезд за океан был слишком сложным и дорогим делом. Можно привести безчисленное множество примеров, как русских арестовывали, высылали за границу, но там отказывались их принять и отправляли назад, где их сажали в тюрьму; затем тот же сценарий повторялся»[2]...

Показательна эпопея журналиста В.В. Топорова-Викто­рова, которого поочередно выслали Франция, Бельгия, Голландия, Люксембург, Дания, Германия, Литва... А ведь «Викторов был не рядовым беженцем, имел знакомства среди сильных мiра сего... Но в совершенно безвыходное положение попадали неимущие, бездомные... сплошь и рядом бывали случаи, что прозябание такого беженца долгими годами сводилось к высылке, возвращению, аресту, суду, тюрьме, высылке и т.д.»[3], – подтверждает И.В. Гессен.

С другой стороны, вторая половина 1930-х годов – это период окончательного краха "версальской" раскладки сил в Европе: восточноевропейские страны (Малая Антанта) и лимитрофы постепенно были перетянуты крепнувшей Германией в свою сферу влияния. Лига Наций стремительно теряла авторитет. В значительной мере это было следствием становления новых сил (фашизма), поначалу развивавшихся как духовно-национальная реакция на несправедливости Версаля и вообще на космополитически-секулярный, буржуазный дух демократических победителей. В идейной области эта реакция имела признаки романтизма (особенно в Италии, где и родился фашизм – от слова fascio, связь, единение; его эмблема – связка прутьев, символ римской государственности, использованный Муссолини как символ национального единства). Но об идейных достоинствах, недостатках и о вырождении этих течений будет сказано в главах, посвященных интенсивно происходившему в эти годы осмыслению русской национальной идеи, которая существенно отличалась от европейского фашизма. Сейчас же отметим, что в ту эпоху слово "фашизм", еще не скомпрометированное последующими военными событиями и расистским гитлеровским режимом, привлекало внимание широких ученых кругов Европы (в области социально-экономических реформ), в том числе внимание католической Церкви (что отражено в папских энцикликах).

В этой главе мы опишем лишь то, как правый лагерь Русского Зарубежья (а правых было не менее 80%) воспринимал происходившие политические перемены – с точки зрения антикоммунистической борьбы: «...целый ряд народов добился победы своей Белой Идеи – Италия, Португалия, Германия, Венгрия»[4]. До тех пор, как уже говорилось, европейские правительства относились к большевицкой России по принципу «торговать можно и с людоедами». Новые же национальные силы провозгласили борьбу с Коминтерном в глобальном масштабе ("Антикоминтерновский пакт" Берлин–Рим–Токио, возникший в 1936–1937 гг.).

Оживилась пропагандная деятельность международной Антикоммунистической лиги, созданной в 1924 г. швейцарским адвокатом Т. Обером (защитником в процессе М. Конради и А. Полунина) при участии русских эмигрантов (Ю.И. Лодыженский и др.); на заседании представителей из 60 стран подчеркивалось: «Без раскрепощения России нет мiру спасения»[5].

Изменилась и позиция католической Церкви. Сначала она пыталась воспользоваться гонениями на Православие в России для укрепления там своего влияния: известны ее попытки соглашения с большевиками[6]. Но из-за безуспешности этих попыток, а также под влиянием гражданской войны в Испании (где "красные" жестоко преследовали духовенство), папа Пий XI занял антикоммунистическую позицию: он выпустил две антибольшевицкие энциклики и установил особую молитву о спасении русского народа[7]. (Правда, беды России при этом нередко трактовались как Божья кара за «отступничество от истинной католической веры», а экспансия против Православия в Польше и Карпатской Руси и после этого не прекратилась...)

Новые русские национальные организации

Эти новые, антикоммунистические факторы в европейской политике не могли не оживить надежд эмиграции на активное освобождение России, откуда приходили сведения не только о терроре, но и о растущей ненависти людей к режиму. В русле этих настроений возникли и новые русские организации, ориентировавшиеся на антикоммунистические международные силы. Эти организации не успели стать влиятельными (разразилась война), но они хорошо иллюстрируют перемены, происходившие в русской эмиграции.

Прежде всего следует назвать военно-политическую организацию генерала А.В. Туркула, которая надеялась действовать в рамках РОВСа, но была вынуждена выйти из него (из-за приказа № 82)[8]. Первое время этот приказ играл положительную роль, предохраняя армию от эмигрантских распрей: «армия выше политики». Но за прошедшие почти 20 лет РОВС перестал быть армией и приказ № 82 потерял свой смысл; он стал препятствием для политической деятельности тех военных, которые стремились к ней в предчувствии перемен в России и в мiре. Армия «не может быть вне политики, в особенности Белая Армия, которая является орудием политики не внешней, а внутренней... во внутригосударственной гражданской войне»[9], – писал Туркул, считая, что эта война продолжается. Он с группой офицеров решился на «второй дроздовский поход» – так многие называли его выступление, проводя параллель с походом полка под командованием М.Г. Дроздовского, отказавшегося в начале 1918 г. подчиниться приказу о разоружении и отправившегося маршем на Дон для участия в Белой борьбе (генерал Туркул прославился как преемник погибшего генерала Дроздовского).

Туркул создал в 1936 г. Русский Национальный Союз Участников Войны (РНСУВ – название ничего не говорящее о сути Союза; оно объясняется тем, что и родственные национальные европейские силы были сформированы участниками войны, "комбатантами", испытавшими глубокое разочарование ее результатами). Органом РНСУВ стала газета "Сигнал", выходившая два раза в месяц (1937–1940, редактор полковник Н.В. Пятницкий, тираж достиг 4000). Председателем главного правления РНСУВ (заместителем Туркула) был избран подполковник В.В. Чернощеков, председателем Политического Бюро – корнет Г.П. Апанасенко.

Конечно, неверно говорить, будто РОВС был "аполитичной" организацией, но его политика ограничивалась борьбой "против большевиков" – при вынесении за скобки, на будущее, положительных целей борьбы. Уже во время гражданской войны отсутствие ясной идеологии «привело к тому, что Белая Армия не смогла вызвать всероссийского национального политического действия... Белая идея осталась нераскрытой», – писал "Сигнал". И теперь руководители РОВСа «предполагают, вернувшись в Россию, заявить, что за 20 лет они ничего не решили и ничему не научились». Нужно «не только отрицать коммунизм, но и, главное, утверждать свое», «строить Новую Россию – святыню, Россию – справедливость, в которой все слои населения в их повседневной деятельности и труде служат Божьей правде, Нации, Государству, своей народности, обществу своего края, своей семье»[10]. Соответственно девизом РНСУВ стало: «Бог – Нация – Социальная справедливость».

Именно к этому стремились как НТСНП, так и активная часть военных. «Нам, новопоколенцам, РНСУВ – наиболее понятная и родственная организация»[11], – говорил в своем докладе в Белграде один из представителей НТСНП. «Наши политические и социальные программы почти одинаковы»[12], – подтверждал В. Чернощеков. В 1937 г. РНСУВ, НТСНП и Российский Имперский Союз образовали Национальный центр в Париже. Правда, военным, связанным дисциплиной, труднее было преодолеть как «психологию нерассуждения», так и личные узы воинского братства, чтобы решиться на «второй дроздовский поход». При генерале Миллере туркуловцы еще находились в рамках лояльности[13], но после его похищения – разногласия, усугубленные вскрывшимся предательством Скоблина (он пытался дискредитировать и РНСУВ), деятельностью "внутренней линии", новыми разоблачениями советской агентуры – привели к резкой полемике в "Сигнале"[14]...

К 1939 г. отделы РНСУВ были созданы во Франции, Бельгии, Чехословакии, Югославии, Греции, Албании, Аргентине, Уругвае. Одной из главных задач была политическая подготовка к деятельности в будущей России. В других странах действовали возникшие тогда же родственные группы и организации.

Так, в Болгарии возникло, как его называли – «Движение штабс-капитанов», созданное братьями Солоневичами, бежавшими в 1934 г. из советского концлагеря и всколыхнувшими эмиграцию своими книгами ("Россия в концлагере" и др.)[15]. Солоневичи издавали в Софии еженедельник "Голос России" (1936–1938, тиражом до 15 000), после его закрытия – "Нашу газету" (1938–1940) и "Родину" (1940). И.Л. Солоневич описывал положение в РОВСе в согласии с позицией НТСНП и РНСУВ:

«Идеальный зарубежный центр – Династия, РОВС и Церковь – для нас при данных наших условиях – практически недостижим. Десять лет тому назад практически существующим белым центром зарубежья был РОВС. Сегодня – и он перестает быть этим центром... Здесь сыграли свою роль коренные и практически неустранимые ошибки: первая – "аполитичность" РОВСа, и вторая: ненормальный подбор руководящих кадров... Будем говорить грубо: Иванов, который был произведен в генералы двадцать лет тому назад и которому сейчас, в среднем, семьдесят лет, имеет все преимущества перед Петровым, который двадцать лет тому назад был только штабс-капитаном и которому, скажем, в среднем лет сорок-пятьдесят... о том, что штабс-капитан давно перерос своего генерала, последнему и в голову не приходит... И НТСНП, и РНСУВ, – это, по существу, протест молодежи против старческого режима и зажима. НТСНП носит, так сказать, чисто штатский вид, РНСУВ – это по преимуществу военная организация»[16].

Кризис в РОВСе осознавал и его неофициальный орган "Часовой", предлагавший и в 1934-м, и затем в 1938 г. «обсудить вопрос о достойном возглавлении Русского Обще-Воинского Союза в среде военного совещания, составленного из авторитетных за рубежом военных начальников»[17], – но это было резко отвергнуто руководством (генералом Архангельским)...

Разумеется, нараставшими разногласиями воспользовалась советская агентура: появились подметные письма, спровоцированные выступления, Скоблин сеял раздоры внутри РОВСа, создавая оппозицию ген. Миллеру и одновременно донося ему о ней. Так, еще до создания РНСУВ группа во главе с генералами А.В. Фоком, Туркулом и Скоблиным вручила ген. Миллеру резкий меморандум с упреками в бездеятельности и с требованиями реорганизации РОВСа (так называемый "бунт маршалов"). Множились скандальные публикации (как в левых "Последних новостях", так и в более правой газете "Единый фронт"). И. Солоневич подбавлял масла в огонь: его критика РОВСа становилась все более нескромной и грубой, он не всегда различал правых и виноватых (из-за чего разошелся даже с братом, защищавшим РОВС). Правда, его заслугой было то, что он пробудил "штабс-капитанов". Это оценили и большевики: 2 февраля 1938 г. бомбой, присланной по почте в редакцию "Голоса России", была убита Т.В. Солоневич, супруга И.Л. Солоневича, и его секретарь Н.П. Михайлов...

В Германии в 1935 г. возникло Российское национальное и социальное движение (РНСД) под руководством полковника Н.Д. Скалона. Этому предшествовало созданное в 1933 г. РОНД – Российское освободительное народное движение – сначала под руководством русского немца А.П. Пельхау-Святозарова, затем – П.М. Бермондта-Ава-лова; оно имело около 200 "штурмовиков" по гитлеровскому образцу, издавало "Голос РОНДа", "Пробуждение России", "Девятый вал"; однако было закрыто германскими властями (берлинские эмигранты были убеждены, что этого потребовало советское посольство).

В сущности, РНСД, подчеркивавшее верность Православию, не так уж сильно отличалось от РНСУВ или от группы Солоневича, лишь в названии отразился местный "колорит". Представитель РНСД в Берлине барон А.В. Меллер-3акомельский, выступая с докладом в Берлине, говорил: «за границей нас пытаются выставить купленными агентами "гитлеризма"», но «Движение наше совершенно свободно и самостоятельно и ни в какой зависимости от германской партии или властей не находится. Оно существует и работает на жертвенные, трудовые гроши российских эмигрантов. Да, мы преклоняемся перед личностью Вождя Германской нации Адольфа Гитлера и видим в нем, как и в его союзнике Бенито Муссолини, духовного вождя мiровых сил света, спасающих человечество от кромешной тьмы большевизма. Не деньгами купил Адольф Гитлер наши сердца, а силой своего духа и правдой своей идеи»[18]... (Денег немцы действительно не давали; даже американская историческая энциклопедия пишет, что «в Третьем Рейхе русское фашистское движение как таковое не сформировалось, ибо Гитлер презирал русские национальные устремления»[19].)

О том, что такие мiровоззренческие симпатии к фашизму и национал-социализму были искренними – свидетельствует тот факт, что наиболее многочисленное фашистское движение в русской эмиграции возникло вдалеке от Европы – в Харбине. Еще в 1925 г. (задолго до образования Антикоминтерновского пакта) там была создана Российская фашистская организация. В 1931 г. она превратилась в партию и провела свой первый съезд; в 1932 г. начала издавать ежемесячный журнал "Нация" (редакторы О.В. Константинов, Г.В. Тараданов), затем еженедельную газету "Наш путь" (1933–1938, редактор К.В. Родзаевский); засылала людей в СССР для распространения листовок и создания подполья (и тут погибал каждый второй); сотрудничала с Союзом казаков атамана Семенова и с НТСНП. Пользуясь покровительством японцев русские фашисты имели большое влияние на дальневосточную эмиграцию. В 1938 г. под названием Российский фашистский союз организация насчитывала, по разным оценкам, от 10 000 до 23 000 членов и имела 48 отделов в 18 странах. Девиз: «Бог – Нация – Труд»[20].

Разработанная основателем организации К.В. Родзаевским программа «очень близка к программе итальянских фашистов и очень сближается с германским национал-социализмом, но не является их простой копией, преломляясь в весьма сильной степени сквозь призму русской историчности и российской национальной самобытности, с особым упором на глубокую религиозность»[21], – с удовлетворением отмечал "Сигнал". Придавая большое значение Православной Церкви, русские фашисты приняли активное участие в основании в 1934 г. харбинского Института св.Владимiра; К.В. Родзаевский был вице-председателем Православной комиссии по борьбе с безбожием (при почетном председателе – митр. Мелетии).

Даже в США в 1933 г. белогвардейцем А.А. Вонсяцким была основана фашистская организация, принявшая в 1935г. название "Всероссийская национал-революционная партия"; ею издавался ежемесячный журнал "Фашист" (1933–1941). Но "партия" была малочисленна и внимание привлекала благодаря бурной издательской деятельности (на деньги богатой американской жены Вонсяцкого). В 1934 г. она объединилась с партией Родзаевского, но союз сразу же распался – в частности потому, что «Вонсяцкий был противником антисемитизма», – отмечает американская энциклопедия. Вонсяцкий критиковал зависимость Родзаевского от японцев и не имел отношений с иностранными фашистами. Он не нарушал американских законов. Это, однако, не помешало американцам продержать его в тюрьме с 1942 по 1946 г. по «преувеличенному, если не безпочвенному» обвинению в шпионаже на Японию и Германию (сам Вонсяцкий описывает свой арест и «суд» как вопиющий произвол)[22].

Из всего этого можно видеть, что в 1920–1930-е гг. и слово "фашизм" еще не приобрело позднего отрицательного смысла, и тем более его не было в профашистских течениях русской эмиграции. В том числе в Европе: положительные черты в фашизме находили не только описанные выше группы («Наш идеал – фашистская монархия»[23], – говорил генерал Туркул), но и более умеренное "Возрождение" (где было множество статей на эту тему), и РОВС: «Мы, чины РОВСа, являемся как бы естественными, идейными фашистами. Ознакомление с теорией и практикой фашизма для нас обязательно»[24], – подчеркивал генерал Миллер в приказе от 2.1.1937 г. Интерес к фашизму заметен также в изданиях НТСНП, Имперского Союза, младороссов, отчасти в "Новом граде" (подробнее см. далее в главах 16–17).

Родзаевский писал в июле 1937 г.: «Харбинский "Наш путь", парижский "Сигнал", софийские "За Родину" и "Голос России", берлинский "Вестник" Р.Н.С.Д., нью-йоркская "Россия", бразильский "Призыв" – понимают друг друга с полуслова и, не сговариваясь, ведут одну и ту же генеральную линию, – это значит, что единый Национальный Фронт живых сил эмиграции образовался сам собой, и осталось его оформить надлежащими организационными рамками»[25].

Это было сделано в 1938 г., когда РНСУВ, дальневосточные фашисты, РНСД, Русский национальный союз в Америке (председатель Н. Мельников), кружки друзей "Голоса России" Солоневича – объединились в Национальный фронт. Все эти организации сохраняли полную самостоятельность и свободу действий, подчеркивая лишь единство мiровоззрения. К Фронту в той или иной мере примыкали (не вступая формально) некоторые группы НТСНП, казачьи организации, парижский кружок "Белая Идея" В.А. Ларионова, группа газеты "Возрождение" (Ю.Ф. Семенов, И.С. Лукаш), поначалу и Российский Имперский Союз; в Америке – ежедневная газета "Россия" (с 1932 г., Нью-Йорк, под редакцией полковника Н.П. Рыбакова)...

Как мы уже видели, после смерти Вел. Кн. Николая Николаевича видимость единства эмиграции, достигнутая в самом факте Зарубежного съезда 1926 г., распалась (хотя разговоры о необходимости объединения шли постоянно). Но после кончины в 1938 г. Вел. Кн. Кирилла Владимiро­вича (вместе с которым ушла в прошлое и значительная часть внутримонархических разногласий) начал создаваться новый полюс притяжения в правой эмиграции: его наследник, Владимiр Кириллович. Впрочем, многие признавали Владимiра Кирилловича не как наследника Российского Престола, а лишь как главу Династии – поскольку и многие ее члены против этого не возражали (хотя на титул "Великого Князя", согласно ст. 146 Основных Законов Российской Империи, Владимiр прав не имел: этот титул не передается далее внуков царствовавшего Императора).

Теоретические разногласия, связанные с вопросом престолонаследия, по-прежнему оставались – но все же по сравнению с отцом преимущество Владимiра Кирилловича было в том, что «ему не в чем было каяться» (как выразился И. Солоневич)[26]. И молодой наследник к тому же не перенял ни "императорского" титула отца, ни благосклонности к младороссам, отозвав из их партии Вел. Кн. Дмитрия Павловича. Поэтому вопрос о престолонаследии многими теперь решался примирительно.

Например, "Сигнал" писал: поскольку «не было и нет единодушия по этому вопросу среди самой Династии» и поскольку этот вопрос «почему-то утратил обычную простоту и ясность.., то и нет абсолютной необходимости, вытекающей из непреложной ясности, ставить в настоящий момент точку над "i"»[27]. Некоторые, в целях объединения вокруг Владимiра Кирилловича, предлагали «Широкое понимание легитимизма, которое практиковалось в России триста лет и которое допускало, что престол переходит не в силу твердого закона, а другими путями», – писали в "Сигнале". РНСУВ «ставит своей целью свержение иудо-коммунистической власти в России и восстановление законной национальной преемственной власти... то есть утверждение Наследственного Представителя Дома Романовых – в плане широкого понимания легитимизма»[28].

В том, что монарх должен быть из Романовых, были согласны все организации, вошедшие в Национальный фронт, и даже РОВС, перешедший от прежнего непредрешенчества между монархией и республикой к описанному выше непредрешенчеству внутри монархизма[29]. Все считали, однако, что сначала понадобится переходная диктатура. Она должна взять на себя тот грех применения силы, который не к лицу монарху: «Мы мыслим себе восшествие на Престол Русского Монарха как завершение сложного и, может быть, длительного процесса очищения Русской земли от интернациональной заразы, революционного угара и большевицкого разврата... Но выжигание каленым железом язв русской жизни дело не государево. Руки русского Царя не должны быть обагрены кровью. Пусть уж, если нужно, – кровь ложится на диктатора»[30], – говорилось в "Сигнале". (Именно это, как мы знаем, сделал ген. Франко в Испании.)

В этом вопросе НТСНП сохранял непредрешенчество между монархией и республикой. По сути дела и в НТСНП «непредрешенцы были умеренными монархистами, больше в душе, чем в практической деятельности и пропаганде.., большинство новопоколенцев предпочитало конституционную монархию», – пишет Прянишников. Однако в связи с намечавшимся объединением эмиграции вокруг Владимiра Кирилловича В.М. Байдалаков делал оговорку: «Союз не враждебен идее возглавления в будущем Российской Трудовой Империи Монархом... Мы всегда полагали, что Династия должна остаться над нашими эмигрантскими спорами и тяжбами. Она не нуждается в нашем признании. Но она нуждается в признании Россией... И еще твердо утверждаем мы сейчас: Россия выше форм правления и личностей»[31].

Тем не менее на приеме 12–14 августа 1939 г. у главы Императорского Дома в Сен-Бриаке был представлен весь правый фланг эмиграции, в том числе обе церковные юрисдикции, РОВС, РНСУВ, НТСНП, группа Солоневича, казачество, а также многие общественные организации и органы печати (в том числе "Возрождение")[32]. Вернулся в "кирилловскую" орбиту и Высший Монархический Совет (возглавлявшийся с 1926 г. до смерти в 1939 г. Крупенским).

Позиция Церкви

Процесс объединения русской эмиграции развивался в 1930-е гг. на всех уровнях. Именно тогда произошло воссоединение Американской митрополии с Зарубежной Церковью (с 1935 г.), а также кратковременное (1934–1935 гг.) примирение митр. Евлогия с Синодом. В 1938 г., на II Всезарубежном Соборе РПЦЗ в Сремских Карловцах, была сделана попытка увенчать этот объединительный процесс созданием особого Церковно-Народного центра Русского Зарубежья, но часть участников Собора все же не смогла преодолеть предубеждений против "политики"; в результате была лишь принята резолюция «о желательности создания центра, не предрешая ни компетенции его, ни внешней формы». Однако было принято решение, чтобы Церковь «обратила свое попечительское внимание на русские зарубежные национальные организации и помогла им выйти на путь подлинно православных и подлинно русских мiро­понимания и общественно-государственного идеала»[33].

В тогдашней позиции Русской Зарубежной Церкви тоже не могли не отразиться распространенные надежды на антикоммунистическую политику фашистской коалиции. Впоследствии противники Синода не раз ставили ему в упрек письмо митр. Анастасия главе германского правительства Гитлеру с благодарностью за щедрое пожертвование на постройку православного собора в Берлине (1938 г.). Но не нужно забывать, что это было еще до начала Второй мiро­вой войны, что правительство Гитлера было законно избрано и признано всеми правительствами мiра, что в таких случаях принято выражать благодарность. Хвалебные выражения в письме (Гитлер был назван вождем «в мiровой борьбе за мир и правду», за которого «русский народ постоянно возносит к Богу молитвы») также следует рассматривать в описанном выше историческом контексте. К тому же «текст этого адреса был составлен заранее приходским советом означенного храма, ознакомившись с содержанием его, Высокопреосвященнейший митрополит Анастасий не одобрил приданной ему редакции и хотел изменить ее, исключив из адреса все, что не имело прямого отношения к главной цели его – выразить благодарность жертвователю – Германскому правительству и его главе... Однако это оказалось практически неосуществимым ввиду того, что адрес в таком виде прошел уже через официальную цензуру»[34].

Ни один из епиcкопов других правоcлавных юриc­дикций не оcудил этой благодарноcти митрополита Анаcта­cия. Потому что она была cамо cобой разумеющейcя. C другой cтороны, можно привеcти пример, как не менее горячо подчеркивал cвою лояльноcть гитлеровcкому режиму глава либеральной парижcкой юриcдикции митр. Евлогий. Когда немцы предложили его приходам в Германии воccоеди­нитьcя c Руccкой Зарубежной Церковью, митрополит Евлогий в пиcьме от 4 октября 1937 г., переданном через поcла Германии в Париже, пиcал германcкому рейхc­миниcтру по церковным делам:

«Немецкое правительcтво cчитает нецелеcообразным cохранять в Германии две юриcдикции руccкой правоcлавной Церкви, ибо, как показывает опыт дел в Лютеранcкой Церкви, одна из противоборcтвующих церковных группировок вcегда выcтупает против правительcтва.

Позволю cебе преданнейшим образом выразить решительный протеcт против cформулированного таким образом подозрения, которое никоим образом не cоответcтвует дейcтвительноcти. Ни я лично, ни мое духовенcтво, как и члены вверенных мне приходов, ни разу не навлекли на cебя подозрение в нелояльноcти по отношению к правительcтву Рейха. Напротив, наше духовенcтво вcегда проявляло полное почитание и преданноcть правительcтву этой cтраны, которая оказала гоcтеприимcтво нам, руccким беженцам; в этом духе уважения и преданноcти наше духовенcтво воcпитывает и cвои приходы...

Я, как и вcе мое духовенcтво, ...охраняем нашу хриcтианcкую паcтву от вcех лжеучений, маcонcтва, теоcофии, коммунизма и вcех других учений, противных учению нашей Церкви... Что каcаетcя наших приходов, находящихcя в Германии, то во вcех наших храмах возноcятcя молитвы о правительcтве этой cтраны и о немецком народе. В 1936 году на епархиальном cобрании предcтавителей духовенcтва и мiрян из 14 cтран была выражена благодарноcть правительcтву германcкого Рейха за благоcклонное отношение к нашим приходам и их защиту...

Наконец, еcли правительcтво германcкого Рейха пожелает привлечь руccкие правоcлавные церкви к cо­трудничеcтву в борьбе c коммуниcтичеcким безбожным движением, как и c другими движениями, работающими против хриcтианcтва.., то правительcтво Рейха найдет c нашей cтороны полное cоглаcие и поддержку»[35].

Это пиcьмо митр. Евлогий напиcал в cвязи c тогдашним решением германcкой юcтиции (1936 г.) о признании Германcкой епархии Руccкой Зарубежной Церкви единcт­венным юридичеcким лицом и владельцем вcего дореволюционного имущеcтва Руccкой Церкви на территории Германии. Но, как можно видеть даже из текcта митр. Евлогия, это не было выражением покровительcтва. Немцы стремились централизовать управление всеми религиями и исходили из следующего: богоборческий СССР от этого имущества отказался (в 1935 г.), а "парижане", отделившись от Русской Зарубежной Церкви, превратились в нерусскую юрисдикцию и потеряли права владения (после войны это решение рассматривалось судом ФРГ и было оставлено в силе)[36]. А во время войны взаимоотношения Зарубежной Церкви с гитлеровскими властями были столь же натянутыми, как и у большей части русской эмиграции.

Поэтому, в частности, несправедливо перелагать на Зарубежную Церковь ответственность за давление гестапо на "евлогианские" приходы. Зарубежная Церковь не только не воспользовалась немецкой властью для их подчинения себе, но и сделала все возможное в той ситуации, чтобы смягчить последствия немецкого диктата. Между архиеп. Берлинским Серафимом и еп. Пражским Сергием (викарием митр. Евлогия) было заключено письменное соглашение (21 октября/3 ноября 1939 г.) о том, что для "парижских" приходов «сохраняются их самостоятельность и внутрицерковная жизнь», как и их «подчинение митр. Евлогию»; они лишь чисто юридически, согласно немецкому закону, входят в состав епархии архиеп. Серафима, который поэтому должен иметь доступ к их документации и право, в случае необходимости, предлагать те или иные дисциплинарные меры, поскольку несет ответственность за эти приходы перед немецким Министерством по церковным делам[37].

Отношение к еврейскому вопросу

Несколько слов следует сказать о промелькнувшем выше в одной из цитат термине "иудо-коммунистическая власть". В соответствии с ситуацией, описанной в главе 5, в то время это отождествление допускали практически все деятели правого фланга: и главный редактор "Возрождения" Ю.Ф. Семенов (печатая речи Розенберга, Гитлера, Геббельса)[38], и сотрудники "Часового"[39]. И даже вполне умеренные авторы "Курса Национально-политической подготовки НТСНП" (хотя и призывали не заострять внимания на еврейском вопросе как не самом главном)[40].

Все это следует отметить, поскольку мы себе ставим цель не приукрашивать эмиграцию в соответствии с сегодняшними нормами политической лексики, а описать эпоху (для этого нам и были нужны 5-я и 6-я главы данной книги). Но укажем и на то, что для многих это выражение также означало еврейские "мессианские" корни марксизма – как их отмечали В. Соловьев, Н. Бердяев, С. Франк, Г. Федотов или один из духовных лидеров сионизма – М. Бубер...

Кто-то увидит в этом, как и в симпатиях к германским реформам, нечувствие к судьбе евреев, над которыми в Германии в конце 1930-х гг. сгущались тучи. Но повторим: было бы ошибкой судить о чьих-то мотивах в прошлом на основе позднего знания о еще только предстоявшем будущем.

Причиной этого "нечувствия", с одной стороны, была уже отмеченная нами сильная вовлеченность еврейства (в том числе международного) в антирусскую политику большевиков. Евреям еще только предстояло пострадать в гитлеровских лагерях, тогда как десятки миллионов русских уже были убиты чекистами и начальниками лагерей с еврейскими фамилиями. И об этом на Западе часто писали как о "русском варварстве" или просто замалчивали. Такая двойная мерка – мобилизация мiрового общественного мнения против начинавшихся притеснений евреев в Германии и равнодушие в отношении двадцатилетнего террора в СССР – вызывала постоянные протесты русской эмиграции, даже со стороны демократичного ген. Деникина[41].

Невозможно упрекнуть в "антисемитизме" и Ильина, но вот что он писал в связи с приходом Гитлера к власти:

«...я категорически отказываюсь расценивать события последних трех месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев, урезанных в их публичной правоспособности, в связи с этим пострадавших материально или даже покинувших страну. Я понимаю их душевное состояние; но не могу превратить его в критерий добра и зла, особенно при оценке и изучении таких явлений мiрового значения, как германский национал-социализм...

Коммунисты лишили нас не некоторых, а всех и всяческих прав в России; страна была завоевана, порабощена и разграблена; полтора миллиона коренного русского населения вынуждено было эмигрировать; а сколько миллионов русских было расстреляно, заточено, уморено голодом... И за 15 лет этого ада не было в Германии более пробольшевицких газет, как газеты немецких евреев – "Берлинер Тагеблатт", "Фоссише Цейтунг" и "Франкфуртер Цейтунг". Газеты других течений находили иногда слово правды о большевиках. Эти газеты никогда... Редакторы этих газет не могли не отдавать себе отчета в том, какое значение имеет их образ действия и какие последствия он влечет за собою и для национальной России, и для национальной Германии...

Я отказываюсь судить о движении германского национал-социализма по тем эксцессам борьбы, отдельным столкновениям или временным преувеличениям, которые выдвигаются и подчеркиваются его врагами. То, что происходит в Германии, есть огромный политический и социальный переворот; сами вожди его характеризуют постоянно словом "революция"... Германцам удалось выйти из демократического тупика, не нарушая конституции. Это было (как уже указывалось в "Возрождении") легальное самоупразднение демократически-парламентского строя. Гитлер... остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе... Европейские народы должны понять, что большевизм есть реальная и лютая опасность; что демократия есть творческий тупик; что марксистский социализм есть обреченная химера...

"Новый дух" национал-социализма... роднящий немецкий национал-социализм с итальянским фашизмом. Однако не только с ним, а еще и с духом русского белого движения... основное и существенное единит все три движения; общий и единый враг, патриотизм, чувство чести, добровольно-жертвенное служение, тяга к диктаториальной дисциплине, к духовному обновлению и возрождению своей страны, искание новой социальной справедливости»[42].

Подчеркивая союз масонства, еврейства и коммунизма, вожди Германии в каком-то смысле «реабилитируют Российскую Нацию от обвинений в большевизме со стороны теоретической – большевизм не русская болезнь, а еврейский яд»[43], – такое чувство удовлетворения тогда разделяли многие, в том числе "Возрождение" и "Часовой". В те годы только с "фашистской" стороны и можно было услышать подобную "реабилитацию". К тому же вожди национал-социализма порою заявляли, что политика Германии «не идет вразрез с интересами национальной России»[44]; а в 1936 г. сам Гитлер провел различие между Россией и большевизмом[45]. Насколько это было искренне – другое дело...

Однако т.н. "антисемитизм" не был обязательным признаком фашизма. Как позже признали еврейcкие иcточники, «во время прихода Муccолини к влаcти итальянcкие евреи занимали множеcтво ключевых поcтов в управлении cтра­ной» – премьер-миниcтр, миниcтры иноcтранных дел и юcтиции, мэр Рима, предcедатель Верховного cуда и др., еврейка-любовница Муccолини была редактором официаль­ного журнала "Герархия"[46]. В Италии «почти все евреи с достатком носят фашистский значок», – писал в 1937 г. один из фашистских лидеров П. Орано; от них лишь требовалось «отмежеваться от деятельности своих единоверцев в других странах» и не быть «гражданами с двойным паспортом»[47]. То есть итальянские фашисты попытались (в очередной раз в истории еврейской диаспоры) ассимилировать евреев – и лишь вследствие очередной неудачи Муссолини стал применять более жесткие меры. Их началом можно считать декларацию итальянских профессоров (июль 1938 г.) о нерастворимости и международной солидарности еврейства, вследствие чего последовало распоряжение, что евреи имеют право участвовать в государственной жизни лишь пропорционально их численности в населении страны (в оправдание было заявлено, что США тоже имеют расовые квоты на иммиграцию). 7 октября 1938 г. был принят "статут" о евреях, обосновывавший высылку из Италии "нежелательных" и "враждебно настроенных" евреев[48].

То есть "расовые законы" Муссолини были мерами не против еврейства как такового, это была очередная безуспешная попытка справиться с тем разлагающим воздействием еврейской диаспоры на национальную жизнь других стран, которое отмечали сионисты и С. Лурье (но которое, повторим, могло быть по-настоящему понято лишь на уровне мистической судьбы этого народа…). Преcледования евреев в Италии началиcь лишь поcле cвержения Муccолини (в июле) и ввода гитлеровcких войcк в cентябре 1943 г. Причем, как отмечает еврейская газета: их проживало в Италии лишь 57 тыcяч, и «общеизвеcтно, что 85% италь­янcких евреев пережило Катаcтрофу, – это наиболее выcо­кий процент в Западной Европе, cопоcтавимый лишь c Данией»[49]. Погибло около 12 тысяч итальянских евреев – сравнимые потери понесло и нееврейское гражданское население воевавших стран.

Так что фашизм начинался не с еврейского вопроса и не с расовой теории. Редакционная статья "Торжество фашизма" в "Возрождении" дает представление о водоразделе в европейском обществе в эту кризисную эпоху:

«Муссолини сохранял многое старое: принцип частной собственности, церковь, религию, семью, личную инициа­тиву, отвергнув лишь воинственный принцип борьбы классов. Такое возвращение на новых началах к старому пути эволюции человеческого общества, с которого Европа свернула после Французской революции, казалось евро­пейским снобам безбожной теории материалистического прогресса не только недостаточно радикальным, но прямо реакционным, тогда как коммунизм был как будто прогрессом. И мало-помалу идеи фашизма с одной стороны и коммунизма с другой – становились знаменем двух противоположных лагерей, на которые разделилась европейская политическая мысль. Либеральные течения, в одних местах решительно, в других с некоторой робостью, вступили в ряды антифашистского лагеря, принявшего в последнее время наименование народного фронта»[50].

«Будущая война будет "религиозной" войной»

Необходимость (и очевидность) выбора в этой ситуации во многом повлияла на поправение русской эмиграции в 1930-е гг. Именно этот процесс внутриевропейского размежевания отразился и на уже описанном выходе "патриотически настроенных" эмигрантов из масонских лож: потеряв надежду на помощь Антанты, такие недавние масоны стали симпатизировать фашизму. Так, почти все статьи на эту тему в "Возрождении" писались бывшими масонами, например, Л. Любимовым в 1938 г.:

«Масонство узрело в фашизме главного врага и борется с ним всеми средствами... В нынешние тревожные дни масоны работают на войну, войну идеологическую... Все труднее становится положение русских масонов, во всяком случае той части из них, которая преисполнена благими намерениями и любит Россию». Например: «В 1933 году одна из русских лож, входящих в Великий Восток Франции, разослала во все французские ложи обращение, в котором указывала на голод в России, тогда свирепствовавший». Однако «то была пора медового месяца франко-советского сближения. Масонство всячески ему сочувствовало и на него работало. Совет Великого Востока рассудил, что русская ложа... руководствуется... политическими страстями и постановил, в виде санкции, объявить ее на время "уснувшей"...»[51].

Другой пример, когда патриотические чувства русских масонов вошли в противоречие с политикой масонских деятелей, – преследование Православия в Польше. "Вестник объединения русских лож" пишет, что видный русский масон П.А. Половцов решил «повидаться с маршалом Пилсудским, который тоже был масоном, и добиться от него возможного смягчения происходивших гонений... Ему удалось достигнуть желаемого результата отчасти благодаря старым связям, большому личному обаянию и уменью очаровывать своих собеседников, но главным образом, пользуясь авторитетом 33-го градуса. Настаивая на том, что нетерпимость и преследования противны духу масонства, он сумел воздействовать на маршала; гонения были частично прекращены и во многих случаях смягчены». Этого «обаяния», разумеется, хватило ненадолго, ибо у польских масонов к тому были особые причины: они «стремились разрушить русскую церковь как всякую церковь; но в то же время они полагали, что православная церковь, будучи враждебной Польше и поддерживая русскую культуру, мешает русскому крестьянству ополячиться»[52], – признавал тот же масонский автор. Уже после смерти Пилсудского прошла новая волна гонений: только за один месяц 1938 г. «было разрушено 114 храмов с кощунственным поруганием святынь, с насилиями и арестами священников и верных прихожан»[53]...

Во всяком случае, возвращаясь к общеевропейской ситуации, следует согласиться с мнением Любимова: поскольку «все масонство волей-неволей было втянуто в орбиту единого антифашистского фронта» – «Русское масонство стало таять. Ушли из него все те, которые поняли, что оно обречено, что оно окажется по ту сторону баррикады»[54]...

Это внутриевропейское размежевание, как и смена ориентации правого фланга зарубежья от Антанты на Антикоминтерновский блок, вели к еще большим трениям правой эмиграции с властями демократических стран. Особенно ухудшилось положение после подписания в 1935 г. Францией и Чехословакией договоров о взаимопомощи с СССР. В Чехословакии русская эмиграция была взята под особое наблюдение, были запрещены многие политические акции, а группа НТСНП даже подверглась аресту за "прогерманские симпатии". О гонениях на русских в Польше сказано выше... Во Франции все большие трудности испытывало "Возрождение": в 1936 г. по ложному обвинению в шпионаже на Германию был арестован сотрудник газеты Н.Н. Алексеев (оправдан после 14 месяцев предварительного заключения); летом того же года газета не выходила целый месяц и превратилась в еженедельник. Был вынужден перебраться из Парижа в Брюссель редактор "Часового" В.В. Орехов, не скрывавший симпатий к франкистам.

Естественно, что теперь левый фланг всячески старался дискредитировать политическую активизацию правого. Особенно это проявилось в связи с похищением генерала Миллера, которое было запланировано ГПУ как двойной удар: против РОВСа, но и против РНСУВа – поскольку предполагалось обвинить в этом генерала Туркула, якобы "связанного с Гестапо". Развитию этой версии помешала лишь оставленная Миллером записка с указанием на Скоблина, но все же запланированные обвинения были подхвачены и советской печатью (Эренбург и др.), и левой французской, и (в виде намеков) "Последними новостями"[55].

А в апреле 1938 г. русские эмигранты во Франции получили "пасхальный подарок": постановление правительства Л. Блюма ("Народного фронта") о высылке из страны группы "нежелательных лиц" без объяснения причин (в список были включены генералы Туркул, Кусонский, Шатилов, Кочкин, капитан Ларионов, журналист Б.А. Суворин, ротмистр А.Н. Баранов – организатор популярных собраний "Свободная трибуна")[56]. На проводы Туркула собрались все правые организации Парижа; младороссы и "Последние новости" приветствовали высылку... (В дальнейшем Туркул некоторое время руководил РНСУВом из Германии.)

Все эти сдвиги отразились и на ориентации РОВСа: уже генерал Миллер начал склоняться к мысли о возможном сотрудничестве с Германией[57] и, как известно, он был заманен в ловушку чекистами под предлогом встречи с "немецкими представителями". После его похищения (и нежелания французов задержать похитителей) стремление к перенесению центра РОВСа из Парижа стало преобладающим[58].

Следует заметить, что уже описанное влияние либерально-масонских кругов – как в европейских правительствах, так и в эмигрантских политических организациях – не могло не отразиться и на военных. Е. Тарусский в 1938 г. писал, что «Подлинная российская эмиграция осталась внизу, прикованная материальной нуждой к заводским станкам и тачкам в шахтах. Управление эмиграцией оказалось в руках, глубоко враждебных русской национальной идее. В их распоряжении было все: средства связи, печать, председательские кресла… Командные высоты занимались одна за другою ловкими стратегическими маневрами. Верные и жертвенные Вожди Армии устранялись таинственными силами. Последнее Российское Офицерство систематически обезглавливалось...»[59].

Трудно сказать, насколько эти подозрения имеют отношение к физическому "устранению" вождей. Но несомненно, что либералы поощряли "непредрешенчество", ибо преобладание монархических настроений в РОВСе было общеизвестно и неизбежно проявилось бы при отказе армии от "аполитичности". Поэтому даже террористическая деятельность Кутепова была либералам более приемлема, чем политическая, на которую они претендовали сами. Формула "народ сам все решит" оставляла надежду, что он решит так, как его подготовят они – обладая господством в средствах информации.

Однако главная зависимость РОВСа (а также НТСНП, БРП) от либерально-демократического фактора заключалась в том, что работа на Россию могла вестись только при помощи штабов приграничных государств-лимитрофов, подконтрольных Антанте – что в какой-то мере было продолжением связей времен гражданской войны. (Правда, эти связи уже тогда оставили тяжелый осадок; неодобрение ген. Врангелем кутеповских террористических вылазок и его нежелание устраивать штаб РОВСа в Париже следует рассматривать и с такой точки зрения.)

Для левых организаций сотрудничество с этими инотранными силами было естественным общим делом по установлению в России такого же устройства, как в западных демократиях. Например, что наиболее активный на левом фланге савинковский Народный союз Защиты Родины и Свободы (финансировавшийся Пилсудским и Э. Бенешем в тесной связи с французами) без угрызений совести «обязался передавать в польский генштаб и во французскую военную миссию в Варшаве всю информацию, получаемую из России. Таким образом, савинковское предприятие волей-неволей превратилось в шпионскую организацию в пользу поляков и французов»[60], – пишет немецкий историк Римша.

У правого фланга совпадение интересов с иностранными силами было значительно меньшим. И для правых речь шла не столько о денежной помощи (какие-то суммы у РОВСа имелись: например, возвращенная в 1929 г. Японией часть денег правительства Колчака[61]), сколько о техническом содействии спецслужб приграничных стран.

В книгах Прянишникова упоминается о связях РОВСа и НТСНП со штабами Финляндии, Польши, Прибалтики, Румынии, которые давали проводников для перехода границы, снабжали документами и оружием. Разумеется, эти штабы рассчитывали и от правых русских лазутчиков получить какую-то интересовавшую их информацию. Наверное, каждая организация решала этот вопрос по-своему. Но, видимо, как и в годы гражданской войны, по сравнению со столь жестоким противником, генштабы лимитрофных государств, бывших осколков Российской империи, не создавали чрезмерных нравственных проблем: там в "русских отделах" тоже нередко работали бывшие царские офицеры, окончившие те же русские военные училища, хорошо знавшие прошлую Россию и питавшие к ней добрые чувства...

Например, в Польше возможность проникновения в Россию для НТСНП открыл именно такой офицер – начальник русского отдела польского генштаба Ричард Врага, как многие считали – "человек Пилсудского". Поляков, в виде ответной услуги, «интересовала техника перехода сталинской "границы на замке"... большего они от НТС получить не могли, поскольку Союз в любой обстановке условием принятия помощи извне ставил: а) сохранение своей политической независимости, б) отказ давать какую-либо информацию разведывательного, а не политического характера»[62], – говорится в брошюре НТС.

«С их помощью нам удалось организовать школу, в которой мы могли обучать членов Союза, главным образом из Югославии и Чехословакии, и переправлять через границу. Без помощи поляков переправлять через границу было бы невозможно, поскольку она охранялась не только с той стороны советскими пограничниками, но и с этой – польскими. Да и в самой Польше в то время существовать нелегально, без прописки, было бы чрезвычайно трудно»[63], – вспоминал Г.С. Околович, который был первым, кто смог успешно проникнуть в Россию и вернуться. (Видимо, именно это сотрудничество имеет в виду Римша, когда пишет о «хороших отношениях солидаристов с масонами»[64] в те годы.)

В ходе описанных перемен в Европе, в поиске эмиграцией союзников, возникали сложные "коалиции". Так, Прянишников описывает сотрудничество НТСНП с японцами в 1938–1939 гг., возникшее при помощи поляков. Японский военный атташе обезпечил НТСНП существование в Германии так называемой "Льдины" – засекреченной группы из трех человек (Прянишников, А.С. Казанцев и С.А. Зезин), которая анализировала советскую периодику, слушала московское радио и на основании этих сведений писала и сама же печатала листовки для распространения в СССР, а также статьи для газеты "За Россию". «Мы убедились, что будем свободны в определении пропаганды на ту сторону. Это нас радовало... не случилось того, чего мы опасались – навязывания нам чуждой линии в работе». Для японцев же группа составляла «краткие отчеты о событиях советской жизни».

Распространение листовок в СССР происходило опять-таки с помощью поляков. "Льдина" существовала 22 месяца в условиях строгой конспирации – так как немецкие военные, прикрывавшие ее, делали это вопреки политике Гитлера, «вероятно, в обмен на какие-то услуги, оказываемые немецкой военной разведке японцами в каком-то другом месте». Было видно, что японцы боялись обыска на вилле; «...это было какое-то необычное переплетение обстоятельств: поляки – японцы – какие-то немецкие военные сотрудничали в деле открытия тайной типографии НТСНП вопреки принятому Гитлером курсу "Дранг нах Остен". Полагаю, что между столь разными сторонами возникли какие-то, если не общие, то некие частные, услуга за услугу, интересы, причудливо сочетавшиеся с интересами НТСНП», – пишет Прянишников, добавляя, что с теми же японцами в то время имел связь и генерал Туркул[65]. С.А. Зезин добавляет к этому интересную деталь, «которую Б.В. [Прянишников] не знал, а я узнал что-то около 30 лет спустя. Как-то в мою бытность во Франкфурте Г. Рар показал фотографию православного храма в Токио... и к моему удивлению я узнал наших "бледнолицых" полковника и капитана стоящими у свечного ящика. Оказывается, они были православными японцами. Этим и объясняются их дружеские отношения к нам»[66].

После оккупации немцами Польши эта "Льдина" была перенесена в Бухарест, куда японцы взяли к себе на службу бежавших от немцев польских офицеров, помогавших НТСНП (в частности, майора Б.Н. Ильяшевича), а также членов НТСНП Околовича и Ольгского, которые продолжили переправку людей в Россию из Румынии. К ним присоединился Прянишников, который пишет об Ильяшевиче: «Сотрудничать с ним было легко, он понимал коммунизм так же, как и мы. Знал, что с ним нужно бороться не на жизнь, а насмерть». Переплетение обстоятельств еще больше усложнялось тем, что Ильяшевич тогда же тайно передавал информацию в Лондон для польского правительства в изгнании[67]. Но оставим эту малоисследованную область будущим историкам...

В вышеописанном уже видны корни тех разногласий, вследствие которых эмигранты участвовали во Второй мiровой войне по разные стороны фронта. Это началось с гражданской войны 1930-х гг. в Испании. Белые офицеры называли войска генерала Франко тоже "белыми" и даже сформировали у него русский отряд (редактор "Часового" Орехов ездил к ним корреспондентом, для проведения богослужений на фронт приезжали о. Александр Шабашев из Брюсселя, о. Иоанн Шаховской из Берлина). Они рассматривали это как войну против Коминтерна и «при первой же возможности взялись за ружья, чтобы не на словах, а на деле бороться с врагами нашей Родины». Правда, русских у Франко было не так много: около 80 человек. Из них 34 было убито и девять ранено; большинство из них получили отличия за храбрость (высших испанских наград были посмертно удостоены генерал А.В. Фок и капитан Я.Т. Полухин)[68]. Кроме того, в 1937 г. группа НТСНП (Бильдерлинг, Рклицкая, руководитель – В.И. Недригайло), использовав уже упоминавшуюся итальянскую взрывчатку, уничтожила в парижском аэропорту один из боевых самолетов, предназначавшихся для красных интербригад в Испании[69].

С другой стороны, даже Г.П. Федотов (христианский социал-демократ) восхищался в эти годы красной "испанской героиней": «Я с Пассионарией, потому что я с демократией»[70] (напечатано в журнале Керенского, фланг которого занял эту позицию). И если Франко был поддержан германской коалицией (оружием и добровольцами), то западным демократиям оказались ближе испанские "красные": при официальном "нейтралитете" Франции оттуда на помощь "интербригадам" (как и из СССР) шли деньги, оружие и тысячи добровольцев, в том числе некоторые русские эмигранты из "совпатриотов". (Тогда как белые офицеры могли пробираться к Франко только нелегально, рискуя арестом – что однажды вызвало политический скандал.)

В какой-то мере это относится и к последующему разному выбору в конфликте между фашистской коалицией и демократиями в начале Второй мiровой войны. Как писал демократ В. Варшавский: «Легко составить реестр доводов, при помощи которых каждый объяснял сделанный им выбор. Но большей частью эти доводы разума задним числом подгонялись для обоснования уже принятого сердцем решения». Одни надеялись, что гитлеровская коалиция отстаивает традиционные консервативные ценности, «защищает "добро" – священное национальное начало – против погубивших Россию и правящих Англией и Францией темных сил интернационального иудео-масонства. И также те, кто выбрал лагерь демократии, сделали это не в итоге взвешивания "за" и "против", а без всяких доводов, даже вопреки доводам... мiр демократий, несмотря на все его недостатки, все-таки по сравнению с тоталитарным, – добрый человеческий мiр, который во что бы то ни стало надо отстоять»[71].

То есть мiровоззренческие причины расхождений в русской эмиграции были те же, что и у всей Европы. Как писал в марте 1939 г. секретарь Исполнительного бюро НТСНП М. Георгиевский:

«...два лагеря противостоят во всеоружии друг другу и готовятся к борьбе. Их разделяют не только экономические счеты, но и идейное расхождение. Мiру предстоит борьба двух мiровоззрений. Будущая война будет своего рода "религиозной" войной. Этот именно "психологический фактор" может только ускорить столкновение. Еврейство и "демократия" пылают лютой ненавистью к "фашизму". Им отвечает презрение и ненависть противного лагеря»[72].

Оборонцы и пораженцы

Политический выбор меньшего зла для России в назревавшей войне тоже зависел от мiровоззрен­ческих разногласий. Но, в сущности, он был продолжением споров 1920-х гг. о допустимости иностранной интервенции. Решающим здесь была трактовка самой сущности советской власти.

Так, "патриоты" на либеральном (керенско-милюков­ском) фланге считали, что главное – сохранить "русскую территорию", большевизм же рано или поздно сам кончится. Поэтому они (В. Лебедев, Слоним, Бруцкус, Шклявер) создали "Российское эмигрантское оборонческое движение". С ними сотрудничал врангелевский генерал Махров, который даже призвал создать эмигрантский «оборонческий батальон»[73] для борьбы вместе с Красной армией. "Последние новости" писали, что «красная армия – это уже русская армия» и что «дипломатия Молотова – просто русская». При участии левых евразийцев (П.П. Сувчинский, С.Я. Эфрон) был создан Союз за возвращение на родину…

Оборонческая полемика охватывала весь спектр эмиграции, создавая неожиданные коалиции и противоборства: либерал М. Вишняк хвалил монархистов-младороссов за «отход от былых увлечений фашизмом и антисемитизмом»[74], а недавний масон Любимов утверждал, что оборонцы организованы масонами и еврейскими кругами, которые даже «стараются... войти в контакт с династией, воображая, что можно заключить с династией какой-то договор о взаимной поддержке»[75].

Позиция ген. Деникина, который тоже сотрудничал с оборонцами, была сложнее. С одной стороны, он считал, что «совершенно безосновательно приписывать идеологические основания оси Рим–Берлин и треугольнику Берлин–Рим–Токио»; их цели – передел мiра, ведь и Гитлер «торгует с Москвою вовсю». Поэтому Деникин резко критиковал прогерманские настроения; как и в гражданскую войну, он оставался сторонником союза с Францией. Но, с другой стороны, он сожалел, что Франция пошла на флирт с СССР и «скинула вовсе со счетов Национальную Россию». Поэтому Деникин с огорчением отмечал отсутствие идеологических мотивов и у демократий, которые тоже преследуют свои колониальные геополитические интересы, причем даже «самая великая» демократия, США, «питает слабость к режимам Москвы и Барселоны»[76]... Подчеркивая, что за границей у России вообще нет друзей, Деникин сформулировал двойную задачу: нужно свергать советскую власть и защищать русскую территорию, но участие эмигрантов в иностранном вторжении в Россию недопустимо.

Более многочисленные правые круги РОВСа считали подобную позицию теоретически верной, но практически неосуществимой. Они называли это «погоней за двумя зайцами», утверждая, что «тот единственный заяц, за которым ныне следует гнаться, – падение большевиков на всей территории России»[77].

Но такой выбор правого лагеря эмиграции накануне войны можно понять, лишь если вспомнить определение коммунистической власти, прозвучавшее на Зарубежном съезде (1926 г.): СССР – не Россия и вообще не национальное государство, а русская территория, завоеванная антирусским Интернационалом. В борьбе с этой "раковой опухолью" неизбежна хирургическая операция, – считал РОВС, готовясь к возобновлению гражданской войны. То, что такую войну можно было вести лишь в союзе с иностранными силами, также было ясно. И когда возник Антикоминтерновский пакт – надежды на освобождение России стали связывать с ним. Коммунистическая активность в Западной Европе в период либерально-красного Народного фронта еще больше толкала эмиграцию к этой ориентации...

Так, уже в 1932 г., говоря о возможном нападении Японии на СССР, редактор "Часового" Орехов утверждал: «сегодняшняя желтая опасность уже потому лучше красной действительности, что она приблизит час воскресения России, в творческие силы которой мы твердо верим»[78] (поэтому симпатии дальневосточной эмиграции в японско-китай­ской войне были на японской стороне, поскольку СССР стремился идеологически внедриться в Китай). А в циркуляре председателя РОВСа в 1934 г. говорилось: «Нельзя отрицать того, что момент падения советской власти рискует быть использован внешними врагами России, но, во-первых, это только риск, а продление коммунистической власти не только "рискует" быть опасным, но неминуемо губит Россию уже сейчас. Во-вторых, "риск" расчленения России будет только возрастать с каждым лишним годом существования антинациональной коммунистической власти»[79].

Надежды групп Национального фронта не отличались от позиции РОВСа, разве что они высказывались более откровенно. Так, редактор "Сигнала" Пятницкий писал:

«Мiровая война создала новый тип людей с "железом в руках и крестом в сердце"... Именно эти люди вырвут униженную, распятую Россию из рук ее хищных палачей», ибо движет этими людьми «новая вера служения Богу силой, противопоставляемой злу»[80].

«...Всякое худшее будет хотя и злом, но все же неизмеримо меньшим, чем иудо-сталинизм... Поэтому мы полагаем, что всякая внешняя война кого бы то ни было против СССР – это удар по стенам и проволоке советской каторги... Нас называют "пораженцами". Если пораженцами российских интересов – это неправда... Если пораженцами Сталина и Ко. – это верно... Да, мы интегральные и перманентные "пораженцы" советской власти во имя спасения России... Теперь пришло время выбрать, на кого опереться, и выбрать честно, не прикрываясь выигрышными фразами о ставке только на внутрироссийские силы: на эти силы мы делаем ставку все. Но... сидеть в эмигрантской безопасности у моря и ждать, когда внутрироссийские силы получат сами возможность действия – безнравственно и бездушно... Наш долг облегчить возможность действия внутрироссийских сил всеми способами и извне»[81].

Сотрудник "Сигнала" подпоручик Н.Я. Галай: «Никакая война не принесет тех опустошений, что приносит большевизм... За 3 года мiровой войны 1914–1917 годов Россия потеряла до 2 1/2 милл. убитыми (около 2/3 млн. в год). За 20 лет соввласти – от 35 до 45 миллионов (до 2 миллионов чел. в год)... За 4 века (с 1054 по 1462 г.) Россия выдержала около 250 нашествий... Мы верим в жизненные силы, государственный инстинкт русского народа и его славное историческое призвание и поэтому не боимся никаких международных испытаний. Россия будет великой и сильной. Но путь к этому лежит через гибель коммунизма»[82].

Правда, как уточнял генерал Туркул: «Единственный случай, когда мы не сможем участвовать в действиях противокоммунистического блока, – если он, не учтя уроков прошлого, пойдет по линии чистого сепаратизма. Тогда нам будет не по пути, – на соучастие в расчленении России мы не пойдем. Мы не верим в такой вариант. Если, однако, он будет иметь место, – наш долг и тут ясен. Всякий удар по Коминтерну на территории СССР вызовет неизбежно взрыв противокоммунистических сил внутри страны. Нашим долгом будет присоединиться к этим силам. Мы будем добиваться тогда, чтобы где-нибудь, хоть на маленьком клочке русской земли, поднялось все же Русское Трехцветное Знамя»[83], вокруг которого начнется новое собирание государства. Поэтому (возражение Деникину и оборонцам) воссоздать русский дух – важнее, чем сохранить русскую территорию; это будет следующим шагом.

И на самый худший случай (иностранной оккупации) находились оптимистические аргументы, как, например, у авторитетного генерала Н.Н. Головина:

«Но даже и этот вариант политики немцев в СССР не может и не должен вызывать у нас отчаяния. Ведь мы верим в могучие силы русского народа и знаем, что Россия создана не случайным капризом кого-то или чего-то, но непреложной совокупностью этнических, экономических, географических и духовных условий нашей тысячелетней истории». Возможная германская оккупация России – «плата нашего поколения за допущение большевизма... Придут немецкие врачи, инженеры, архитекторы, агрономы... Что же, такой период Россия уже однажды пережила, сумев переварить своей культурой иностранцев, делая из них таких же русских, как и мы»[84].

Боязнь «расчленения и распада России» – «от маловерия и даже неверия в Россию»[85], – утверждали ведущие авторы "Сигнала". «Съесть Россию и превратить ее в колонию... не будет по силам и 80-миллионной Германии. Россия – не Чехия. Ведь подобное положение сделало бы из России нового непримиримого врага Германии, в последних же у нее и так недостатка нет... Если бы Германия... пошла бы по линии расчленения и удушения Национальной России», это было бы «против здравого смысла»[86].

Их вера в Россию оказалась правильной. Но они переоценили наличие «здравого смысла» и «креста в сердце» у тех, на кого предполагали опереться. Германия пошла именно против того и другого и своим языческим расизмом Гитлер привел к краху все европейское консервативное движение 1920–1930-х гг.

Трагическим пророчеством звучат теперь возмущения "Имперского клича" по поводу докладов Деникина: «он открыто называет врагов России, основываясь лишь на книге Гитлера "Моя борьба", на разговорах "неофициального" министра иностранных дел г. Розенберга и на прочих сомнительных источниках...»[87]... И в этих предупреждениях, и в конкретных именах Деникин оказался прав.

Впрочем, были и cуждения, аналогичные мнению Деникина, из более правого лагеря. В "Резолюциях Белого cъезда", cоcтоявшегоcя в июле 1938 г. в Швейцарии по инициативе И.А. Ильина, по этому вопроcу было cказано:

«Cоветcкий cтрой в Роccии вcтупил в период оcтрого кризиcа... Коммуниcты, подобно паукам в банке, приcтупи­ли к взаимному пожиранию... Безcмыcлие коммунизма запутываетcя в безcмыcлии террора. Этот cтрах вcкоре породит мужеcтво отчаяния, и крушение может начатьcя c недели на неделю... Тогда руccкий народ приcтупит к ликвидации коммунизма и к cамооcвобождению. К этому чаcу мы должны быть готовы. Он может наcтупить без внешней войны и не вcледcтвие ее. Это еcть наиболее желательный для Роccии иcход, ибо на внешнюю войну cлабые cоcеди не решатcя, а cильные cоcеди, напав на оcлабленную cтрану, непременно попытаютcя завоевать и раcчленить ее... Отcрочить окончательное крушение коммунизма могла бы только новая мiровая война и новые имеющие возникнуть из нее вcпышки мiрового большевизма... Итак: национальная Роccия заинтереcована отнюдь не в "интервенции", но в быcтром назревании внутреннего переворота и cамоcтоя­тельного внутреннего воccтания. А в дальнейшем ее может cпаcти только национальная диктатура, не опирающаяcя ни на какие иноcтранные штыки»[88].

Следует отметить, что описанный германофильский фланг эмиграции начинал испытывать сомнения уже по мере нарастания русофобии Гитлера. Так, ставка Германии на украинизацию Карпатской Руси после Мюнхенского соглашения возмутила нью-йоркскую газету "Россия" и Русский национальный союз в Америке (он тогда вышел из Национального фронта). В 1938–1939 гг. гитлеровские власти решили привести к "общему знаменателю" всю русскую эмиграцию – это означало роспуск всех политических организаций, в том числе объединенных в Национальном фронте (РНСУВ, РФС, РНСД и "штабс-капитанов" И. Солоневича). Было создано единое Управление делами русской эмиграции, которое возглавлял (1936–1945) генерал В.В. Бискупский (по слухам, у него в начале 1920-х гг. «была большая заслуга перед режимом наци: во время неудачного мюнхенского "путча" он укрыл в своей квартире самого Гитлера»[89]; пользуясь этим, Бискупский пытался защищать и русские интересы). Тогда же германский отдел РОВСа был выведен из подчинения центру и переименован в Объединение Русских воинских союзов...

Почти аналогичным было давление японцев на русскую эмиграцию в Маньчжурии: там началось закрытие русских школ и был расформирован дальневосточный отдел РОВСа (превращен в Дальне-Восточный союз военных). Это, как и обнаружение японцами "украинского клина" на Дальнем Востоке (с такими "украинскими" городами, как Благовещенск и Владивосток) – охладило прояпонские симпатии русских фашистов.

И уж совсем холодным душем для тех, кто надеялся на Германию, стало заключение советско-германского пакта в августе 1939 г. Точно так же, как попытки Англии и Франции добиться антигитлеровского союза со Сталиным отталкивали правую эмиграцию от демократий, так и пакт Молотова–Риббентропа оттолкнул значительную часть правой эмиграции от гитлеровской коалиции: генерал Туркул перебрался из Берлина в Рим; с этого момента пошло на убыль и фашистское движение в Русском Зарубежье.

Особенным шоком этот пакт стал для "Возрождения", сотрудники которого не только почувствовали себя преданными в своих ожиданиях, но и оказались "предателями" в глазах французских властей – поскольку Германия, которой они столь горячо симпатизировали, стала военным противником Франции. Пакт тогда вызвал общий всплеск антирусских настроений в Париже, вплоть до эксцессов на улицах, поэтому многие эмигранты ощущали потребность отмежеваться от нового советско-немецкого "Бреста". "Возрождение" на первых страницах печатало соответствующие заявления по-французски – по соседству с белыми пятнами цензурных изъятий... Авторы, которые еще недавно восхищались германским вождем, теперь его осуждали. Так, Любимов писал: «Гитлер более не верховный носитель антибольшевистской идеологии», и у русских эмигрантов «не будет ныне внутреннего смущения, если придется нам стать под французскими знаменами на линии Мажино»[90]. «Мы вновь в рядах Антанты против злейшего врага России, против мiрового зла»[91] (т.е. против коммунизма), – заявил Семенов... А еще через две недели, когда Сталин двинулся на Польшу и там начались аресты русской эмиграции – редакционная заметка "Возрождения" об этом была озаглавлена: "Преступление Гитлера"...

Советско-германский пакт был осужден также генералом Франко, Салазаром и в более сдержанной форме Муссолини: их представители заявили, что СССР не может быть союзником в деле защиты христианской цивилизации. Однако значительная часть правой эмиграции – особенно за пределами демократических стран – продолжала надеяться, что этот пакт чисто тактический, что Гитлер не отбросил антикоммунистических целей, а лишь временно приостановил их осуществление...

Как мы знаем, эти надежды вскоре оправдались. Но эмигранты, симпатизировавшие национал-социализму, не учли в гитлеровском режиме более существенных пороков. В поиске долгожданных союзников русского дела эта часть эмиграции была готова прощать антикоммунистам-гитле­ровцам все их "несовершенства" как "побочные явления", даже усиливавшиеся антихристианские тенденции и расизм – не веря в возобладание этих признаков в "культурной стране"... С надеждой выискивались и перепечатывались фразы германских вождей, что «СССР – не Россия», но прощались десятки других, антирусских. Поскольку других антикоммунистических государств не было – эмиграция очень хотела верить, что хотя бы эти, какие ни есть, все же помогут освобождению России...

Позже иллюзии стали очевидны. Но если мы вместе с Варшавским готовы простить просоветскую наивность многим "младороссам" и "пореволюционным" организациям; если мы вместе с ним ставим оправдательно-риторический вопрос об идейных поклонниках фашизма: «...можно ли винить их в том, что они не сразу почувствовали противоречие между идеалом, бывшим в их душе, и теми готовыми фашистскими доктринами, при помощи которых они старались этот идеал выразить?»[92] – то можно ли винить ту часть русской эмиграции, которая в 1930-е гг. допустила подобные иллюзии относительно политических целей "Анти­коминтерна"?..

После нападения Германии на СССР эти иллюзии ожили вновь. Правда, тогда дело было уже не только в надеждах: ситуация требовала конкретных действий на родной земле. Но прежде чем перейти к этому периоду – нужно описать следующий: начало Второй мiровой войны.

[1] Гессен И. Годы изгнания. Париж, 1979. С. 209.

[2] См.: Raeff М. Russia abroad. N. Y., 1990. Р. 38.

[3] Гессен И. Указ. соч. С. 204–208.

[4] Солоневич И. Авторитеты и жизнь // Сигнал. Париж, 1938. № 36. 1 авг. С. 2.

[5] Русский вопрос на ХIII Конференции Международной Антикоммунистической лиги // Часовой. Брюссель, 1939. № 234. 1 мая. С. 21–24; Доронин А. Борьба с коминтерном // Сигнал. 1939. № 55. 15 мая. С. 3.

[6] Иванов-Тринадцатый Герман, протод. Русская Православная Церковь лицом к Западу. Мюнхен, 1994. С. 220–232.

[7] Любимов Л. Покойный папа и Россия // Возрождение. Париж, 1939. 17 февр. С. 4.

[8] Апанасенко Г. Сдвиги в РОВСоюзе // Сигнал. 1938. № 34. 1 июля. С. 4.

[9] Туркул А. Пути Белого Офицерства // Часовой. 1939. № 227. 1 янв. С. 16.

[10] Апанасенко Г. Политические течения в эмиграции // Сигнал. 1939. № 52. 1 апр. С. 3; Апанасенко Г. Вехи политической программы // Там же. 1939. № 58. 1 июля. С. 1; Пятницкий Н. Национальный путь Российской эмиграции // Там же. 1939. № 52. 1 апр. С. 2.

[11] Андреевский Б. Офицерство авангард России // Там же. 1938. № 29. 15 апр. С. 3.

[12] Чернощеков В. Наши организации // Там же. № 34. 1 июля. С. 1.

[13] Чернощеков В. и др. Наше письмо ген. Абрамову // Там же. 1938. № 27. 15 марта. С. 1.

[14] Редакционная статья, а также: Пятницкий Н. Опять... // Там же. 1939. № 50. 1 марта. С. 1, 4.

[15] Дубровский В. Народно-монархическое движение вчера – сегодня – завтра // Наша cтрана. Буэноc-Айреc, 1953. 16 мая. № 174. C. 2; Ликов Б. Путь труда и долга // Там же. 1956. 4 окт. № 350. С. 3–4; Что говорит Солоневич. Буэнос-Айрес, 1954. С. 38–41, 45–46, 52.

[16] Солоневич И. Авторитеты и жизнь // Сигнал. 1938. № 36. 1 авг. С. 2–3; см. его же: Привет от "Нашей газеты" // Там же. 1939. № 48. 1 февр. С. 2.

[17] Часовой. 1934. № 128. 14 июня. С. 3–4; 1938. № 208. 10 марта. С. 5.

[18] Меллер-Закомельский (Мельский) А.В. Торжественное собрание в Берлине // Сигнал. 1937. № 17. 15 окт. С. 3; Никольский Н. Открытое письмо // Часовой. 1933. № 107. С. 16–17.

[19] The Modern Encyclopedia of Russian and Soviet History. Gulf Breeze, USA, 1979. Vol. 11. Р. 60.

[20] Stephan J. The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exil, 1925–1954. N. Y., 1978.

[21] Палицын С. Всероссийская Фашистская Партия // Сигнал. 1937. № 8. 1 июня. С. 4; Пятницкий Н. Р.Ф.С. // Там же. 1939. № 50. 1 марта. С. 4.

[22] The Modern Encyclopedia... Vol. 11. Р. 62–63. Автор цитированных строк из энциклопедии уже без всяких "если" описывает осуждение Вонсяцкого как произвол – в своей книге (Stephan J. The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exil, 1925–1954. N. Y., 1978); он дает много информации о русских фашистах без принятой в таких случаях демонизации. Но, не ощущая нравственного долга русской эмиграции по борьбе с коммунизмом (об этом говорится иронически) и не вдаваясь в причины и истоки фашизма – впадает в тенденциозность, вплоть до пересказа инсинуаций У. Лакера, рассмотренных нами в 6-й главе. См. также: Вонсяцкий А. Американская юстиция во времена Рузвельта // Владимiрский Вестник. Сан-Пауло, № 90 (1961) – № 96 (1963).

[23] Туркул А. Русский Национальный Союз Участников Войны // Сигнал. 1938. № 32. 1 июня. С. 1.

[24] Цит. по: Русский Обще-Воинский Союз и И.Л. Солоневич. Таллин, 1938. С. 11.

[25] Родзаевский К. За единый антикоммунистический фронт // Сигнал. 1937. № 11. 15 июля. С. 1. См. также: Там же. № 7. 15 мая. С. 1.

[26] Цит. по: Пятницкий Н. Династия и Россия // Там же. 1939. № 46. С. 1–2.

[27] Апанасенко Г. Три слова // Там же. 1938. № 26. 1 марта. С. 3.

[28] Гротт М. Святая задача // Там же. 1938. № 29. 15 апр. С. 1, 4.

[29] Приказ ген. Архангельского // Часовой. 1939. № 230. 1 фев. С. 2–4.

[30] Лодыженский А. Кто мы? // Сигнал. 1938. № 23. 15 янв. С. 1.

[31] Прянишников Б. Новопоколенцы. Силвер Спринг (США), 1986. С. 7, 36, 111.

[32] Пятницкий Н. Три дня в Сан-Бриаке у Главы Династии // Сигнал. 1939. № 61. С. 1, 4.

[33] Деяния Второго Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви Заграницей. Белград, 1939. С. 18–19, 160–169, 252–253.

[34] От канцелярии Архиерейского Синода // Православная Русь. Джорданвиль, 1947. № 12. С. 1–3.

[35] Eulogios, Metropolit. Seiner Exellenz Reichs- und Preussischen Minister für kirchliche Angelegenheiten. Paris, den 4. Oktober 1937. (Пиcьмо на официальном бланке Архиепископии за № 1266, на немецком языке, 7 машинопиcных cтраниц, хранитcя в архиве германcкого Миниcтерcтва иноcтранных дел; копия получена от сотрудника Германской епархии РПЦЗ В.Н. Вишневского.)

[36] Seide G. Verantwortung in der Diaspora. München, 1989. S. 125.

[37] Vereinbarung zwischen Erzbischof Seraphim, Berlin, und Bischof Sergius, Prag, zur Beseitigung des Schismas in der Russisch-orthodoxen Auslandskirche // Kyrios. Кönigsberg, 1940/41. Heft 3/4. S. 304–305.

[38] Нюренбергский съезд // Возрождение. 1936. 19 сент. С. 1, 5, 6; см. также: 1938. 16 сент. С. 4.

[39] Войцеховский С. После грозы // Часовой. 1938. № 221. 15 окт. С. 4; Туркул А. Пути Белого Офицерства // Там же. № 227. 1939. 1 янв. С. 16.

[40] Национально-Трудовой Союз Нового Поколения. Курс Национально-политической подготовки. Часть I. Белград, 1939. С. 9, 140–141; Войцеховский С. Новая программа Н.Т.С.Н.П. // Часовой. 1939. № 230. 20 февр. С. 24; Неймирок А. «Новая программа Н.Т.С.Н.П.» // Там же. № 234. 1 мая. С. 28.

[41] См., напр.: Рузский Н., Тризна М. Представителям мiровой совести // Часовой. 1938. № 226. 15 дек. С. 22; Смирнов М. К десятилетию "Часового" // Там же. 1939. № 227. 1 янв. С. 18. Орехов В. С Новым Годом! // Там же. С. 20; Деникин А. Мiровые события и русский вопрос. Париж, 1939. С. 62–63.

[42] Ильин И. Национал-социализм. Новый дух. I // Возрождение. 1933. 17 мая.

[43] Родзаевский К. Год великих юбилеев // Сигнал. 1938. № 28. 1 апр. С. 3.

[44] Что думают в Германии. Разговор с одним из вождей национал-социализма // Часовой. 1933. № 110–111. С. 10–12.

[45] См.: Возрождение. 1936. 8 марта. С. 1; 12 марта. С. 2; Известия. 1936. 8 марта.

[46] Манин Е. Как это проиcходило в Италии // Новое руccкое cлово. Нью-Йорк, 1994. 14 янв. C. 26.

[47] Цит. по: Возрождение. 1937. 28 мая. С. 6.

[48] Семенов Ю. Итальянский расизм // Там же. 1938. 12 авг. С. 5–6; Расовый вопрос // Там же. 1938. 9 сент. С. 5; Benito Mussolini. Der Geist des Faschismus // Zeitschrift des Oberkommandos der Wehrmacht, Abt. Inland. München, 1941. Heft 38. S. 50–51.

[49] Манин Е. Указ. соч.

[50] Торжество фашизма // Возрождение. 1936. 7 мая. С. 1.

[51] Любимов Л. Масоны // Возрождение. 1938. 9 сент. С. 5.

[52] Лыщинский В. Памяти бр. П.А. Половцова // Вестник объединения русских лож Д. и П. Шотландского Устава. Париж, 1964. № 13. С. 3.

[53] Деникин А. Указ. соч. С. 47.

[54] Любимов Л. Единый фронт неудачников // Возрождение. 1939. 10 февр. С. 4.

[55] Пятницкий Н. Двойная провокация // Сигнал. 1937. № 18. 1 нояб. С. 2–3; Любимов Л. Сталинские расправы за рубежом СССР // Возрождение. 1937. 8 окт. С. 8.

[56] Палицын С. Проводы Ген. Туркула // Сигнал. 1938. № 30. С. 4; Семенов Ю. Политическая расправа // Возрождение. 1938. 29 апр. С. 1, 5–6; К русской эмиграции // За Родину. 1938. Июнь. № 68. С. 6.

[57] Прянишников Б. Незримая паутина. Нью-Йорк, 1979. С. 265.

[58] Лампе А., фон. Русский Обще-Воинский Союз // Часовой. 1937. № 199. 5 нояб. С. 6–7.

[59] Тарусский Е. Беседы на бивуаках // Часовой. 1938. № 213. 1 июня. С. 20.

[60] Rimscha Н. Rußland jenseits der Grenzen 1921–1926. Jena, 1927. S. 21.

[61] Прянишников Б. Незримая паутина. С. 142, 162–163.

[62] НТС. Мысль и дело. Франкфурт-на-Майне, 1990. С. 12.

[63] Цит. по: Трушнович Я. В Россию – через советскую границу // Посев. Франкфурт-на-Майне, 1990. № 6. С. 129–130.

[64] Rimscha Н. Die Entwicklung der rußländischen Emigration nach dem Zweiten Weltkrieg // Europa-Archiv. Frankfurt а. М., 1952. 20 .Nov. – 5. Dez. S. 5324.

[65] Прянишников Б. Новопоколенцы. С. 75–106; Прянишников Б. Незримая паутина. С. 266.

[66] Письмо С.А. Зезина автору. Мельбурн, 19.12.1994.

[67] Прянишников Б. Новопоколенцы. С. 137–145.

[68] Гренадер [Болтин Н.Н.]. Письма из Испании // Часовой. 1939. № 234. С. 4–6; Яремчук 2-й А. Русские добровольцы в Испании. Сан-Франциско, 1983.

[69] Устное сообщение В.Д. Поремского, тогдашнего руководителя Французского отдела НТСНП. В "Гранях" № 161 мною было использовано преувеличенное сообщение Б. Прянишникова об уничтожении "эскадрильи боевых самолетов" – см.: Прянишников Б. Новопоколенцы. С. 62–63.

[70] Федотов Г. "Пассионария" // Новая Россия. Париж, 1936. № 14. 15 окт. – Цит. по: Федотов Г. Защита России. Париж, 1988. С. 59.

[71] Варшавский В. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956. С. 307–308.

[72] Георгиевский М. Затишье перед грозой // За Родину. София, 1939. № 77/19. 15 марта. С. 5.

[73] Галай Н. На собрании оборонцев // Сигнал. 1938. № 27. 15 марта. С. 4.

[74] Цит. по: Возрождение. 1939. 17 марта. С. 2.

[75] Любимов Л. Единый фронт неудачников. С. 4.

[76] Деникин А. Указ. соч. С. 20–21, 5–6.

[77] Войцеховский С. Второй заяц // Часовой. 1934. № 118–119. 15 янв. С. 6.

[78] Орехов В. Желтая опасность и красная действительность // Там же. 1932. № 74. 15 февр. С. 3.

[79] Свержение коммунистического ига – наша основная задача // Там же. 1934. № 120. 1 февр. С. 4.

[80] Пятницкий Н. XXV лет // Сигнал. 1939. № 60. 1 авг. С. 1.

[81] Пятницкий Н. Национальный путь Российской эмиграции // Там же. 1939. № 52. 1 апр. С. 2–3.

[82] Галай Н. Международное положение // Там же. 1938. № 34. 1 июля. С. 1.

[83] Туркул А. К двухлетней годовщине "Сигнала" // Там же. 1939. № 48. 1 февр. С. 1.

[84] Цит. по: Пятницкий Н. Создающаяся в Европе стратегическая обстановка. Лекция проф. генерала Н.Н. Головина // Там же. 1938. № 44. 1 дек. С. 3.

[85] Пятницкий Н. Национальный путь Российской эмиграции // Там же. 1939. № 52. 1 апр. С. 3.

[86] Галай Н. Международное положение и СССР // Там же. 1939. № 52. 1 апр. С. 4.

[87] Сионский А. О генерале Деникине // Имперский клич. Париж, 1935. № 21. С. 3.

[88] Документ из архива И.А. Ильина в Мичиганском университете, предоставлен Ю.Т. Лисицей. Кор. 65. Д. 2. С. 1.

[89] Прянишников Б. Новопоколенцы. С. 97, 95.

[90] Любимов Л. О наших чувствах и о нашей судьбе // Возрождение. 1939. 1 сент. С. 4.

[91] Семенов Ю. Война // Там же. 1939. 8 сент. С. 1.

[92] Варшавский В. Указ. соч. С. 117.

назад  вверх  дальше
——————— + ———————
ОГЛАВЛЕНИЕ
——— + ———
КНИГИ

Постоянный адрес страницы: https://rusidea.org/431010