Эти тексты были опубликованы в интернет-журнале "Парус" в 2018 году как автобиографическая иллюстрация к моим тогдашним поискам смысла жизни и стремлению найти его за пределами тотально-идеологического марксистского СССР. "Парус" уже два года не обновляется и не исключено, что совсем исчезнет. Поэтому я решил перенести опубликованное там на свой ресурс РИ как личный биографический материал.
Предисловие публикатора
Побуждением к опубликованию этих текстов полувековой давности стало мое объяснение (в одной из недавних бесед с Р.А. на философские темы) познавательной цели и причинах тогдашнего побега на Запад, для понимания чего понадобилось вспомнить мое состояние в предшествовавшие студенческие годы жизни в СССР. Упомянул я и тогдашнюю свою попытку выразить это состояние в художественной прозе, которую мне захотелось перечитать. Я стал разбирать сохранившиеся рукописи и направил образцы на отзыв профессиональным литераторам: не графомания ли это, интересная только мне самому как часть моей биографии, или же эта писанина может пригодиться и другим людям для понимания сущности уникального онтологического содержания советской эпохи.
Редакторы «Паруса» ответили, что это даже можно опубликовать. Хотя, возможно, они решили так из уважения к моим последующим, более серьезным — историческим и историософским — работам. Ведь с тех пор я стал другим по мiровоззрению человеком и наивные поиски смысла жизни в далекой молодости, в советском духовном вакууме для меня выглядят опавшей шелухой. Я забросил эти попытки художественного писательского искательства, когда в Русском Зарубежье открыл истинный православный смысл жизни, узнал суть подлинной исторической России и осознал нравственное чувство долга перед ней — уже в выполнении политической миссии русской эмиграции.
Поэтому я стал тогда членом самой махровой антисоветской организации того времени (НТС) и сотрудником ее издательства «Посев». Которое, впрочем, издавало и много художественных произведений современных авторов (в том числе в литературном журнале «Грани»), кое-кто из них в разное время работал в "Посеве". Но многие произведения не соответствовали моим представлениям о должном литературном уровне, и потому я нередко критиковал свое руководство за издание и пропаганду таких книг. На это старшие наставники возражали, что я в литературе не разбираюсь и советовали мне сосредоточить внимание на публицистике.
Вкупе с усердной "борьбой с коммунизмом" это стало второй причиной того, что, написав по инерции в Германии несколько рассказов, я вскоре забросил это "камерное" увлечение, также и за отсутствием времени. "Посевское" жалованье было на уровне прожиточного минимума, на Западе жизнь семьи с тремя детьми была весьма дорогая, и это требовало дополнительных усилий — ненавистного мне заработка переводами различных технических устройств и проектов; когда необходимость в этом отпала, перед возвращением в Россию, архивных копий тех моих "произведений" накопилось около кубометра. С тех пор у меня аллергия на чтение технических инструкций и потому — на современные технологии, которых без инструкций не освоить.
И вот, возвращаясь к своим студенческим литературным опытам, я сейчас решаюсь на их публикацию главным образом как одно из свидетельских восприятий советской эпохи. Возможно, оно будет понятно и сегодня немногим молодым искателям, родственным тогдашнему моему поиску смысла жизни. В СССР этому препятствовала государственная атеистическая идеология, выход из лживого мiра которой приходилось искать «от обратного»: что она запрещает — на то и надо обращать внимание как направление поиска. Потому для расширения познавательного инструментария я выбрал тогда изучение иностранных языков. Сейчас этому в постсоветской РФ, помимо приукрашенного неосоветского симулякра (как легитимации преемственной власти), более всего препятствует рыночная свобода лжеистин, как западных (фикций "демократии" и "свободного мiра"), так и доморощенных (от фоменковщины и неоязычества до псевдопророчеств). Мне даже кажется, что распознать ложь тупой запретительной советской системы было проще, чем нынешней изощренной "демократической", в которой истина не запрещается, а топится в океане правдоподобных лжеистин. Во всяком случае, недоступность истины в молодости привела меня тогда к честному логическому осознанию абсурдности мiра без Бога. Попыткой найти личный смысл жизни в таком безсмысленном мiре и были мои литературные опыты, в конце концов ставшие хоть и абсурдным, но путём к Богу.
Один из уважаемых рецензентов отметил в моих тогдашних текстах сходство с Андреем Платоновым, Замятиным, Оруэллом. Сравнение лестное для меня. Если сходство и есть, то оно — в ощущении тоталитарного мiра как насильственного стремления изменить саму основу бытия. При этом часто отсутствует осознание должного пути выхода — такой пессимизм свойствен всем упомянутым писателям. Однако в те годы мне были неизвестны ни "Мы", ни "1984", ни антиутопия Хаксли, и главные в этом отношении произведения Платонова в СССР тоже не были опубликованы ("Котлован", "Ювенильное море", "Чевенгур"). В то время до понимания "юродивого" стиля Платонова (а у него главное — в особенном философском языке) я, провинциал из совершенно нелитературной среды, вообще не дорос, и прочитанные мною его рассказы, рекомендованные нашей молодой лекторшей на лекциях по литературе на первом курсе иняза, к сожалению, меня ничем не привлекли по моей же вине.
Возможно, в моем литературном багаже отчасти еще отложились Гофман ("Крошка Цахес" и др.), Грин с его вымышленным мiром, который нравился короткое время, но вскоре показался однообразным и неглубоким, булгаковский роман "Мастер и Маргарита". Но у всех у них в сюжетах, насколько я помню свои ощущения, была очевидна откровенно придуманная фантастика, без тонкой онтологической грани между реальностью и абсурдом, что меня занимало как еще неверующего в Бога искателя конечного философского смысла в океане безсмыслицы.
Осознание абсурдности безбожного мiра было также причиной возникновения западного индивидуально-горделивого экзистенциализма как попытки отстроить свой остров смысла в океане абсурда — во всяком случае, так я себе домысливал, интересуясь этой философией по ее разоблачительным статьям в советских изданиях. Этот принцип и домысел тоже отразились в моих писаниях.
Главным же вдохновителем моих тогдашних литературных опытов стал Франц Кафка с его серьезно-абсурдными текстами, сочетающими намеренно дотошное правдоподобие будничных деталей и безсмысленную нереальность как событий, так и самой жизни ("Замок", "Процесс" — нельзя не заметить, что имя моего героя "Сеня К." напоминает "К." и "Йозефа К." у Кафки). Кафка в СССР был включен в обойму "буржуазно-упадочнической литературы", но оказался доступен, поскольку книги его удалось получить в обычном абонементе «иностранки», — и, видимо, поэтому именно он, а не кто-то другой произвел искомое впечатление, соответствующее моему настрою. (Мои тогдашние тексты в кафкианском стиле не сохранились.) Перевод из «Америки» стал моей дипломной работой (тоже не сохранилась). Причем я сейчас понимаю, что тогда воспринимал его тексты неточно, с домысливанием той бытийной таинственности, которой в его абсурде, наверное, часто и не было. Ведь будучи студентом, я владел немецким еще далеко не в совершенстве, и кафкианские выверты казались мне более глубокомысленными, чем увиделись позже, когда я уже в Германии пробовал его перечитывать. Вот так, благодаря советской критике экзистенциализма, Кафке и собственному домысливанию формировалось мое тогдашнее, чуждое мне сейчас «экзистенциальное» литературное мiровосприятие в студенческие годы, которое я теперь приписываю своему литературному герою Сене К. Оно предполагало во всем искать "тайну бытия", как я ее называл.
Данное собрание текстов состоит из трех частей, которые я, став за полстолетия другим человеком, предпочитаю формально публиковать от имени тогдашнего рассказчика М.В.П. — "друга" моего героя. На самом деле это мои настоящие инициалы того времени, которыми я в виде слепленного из них графического символа подписывал свои вольнодумные откровения в самодельных стенгазетах (на полярной станции мыса Челюскин, затем в нашем антисоветском кружке в инязе).
Первая часть — основной рассказ "Открытие Сени Карлова" — это наиболее оформленное произведение рассказчика М.В.П. Затем, в дополнение к пониманию его литературного героя Сени Карлова, следуют вторая и третья части, лучше понятные в составе общей публикации: разнородные записи якобы из его тетради, предшествовавшей его "открытию", разумеется, написанные тем же автором М.В.П. Вторая часть имеет заглавие «В поисках “экзистенции”», третья часть — "Сны Сени Карлова" — незавершенные, слегка сюрреалистические представления о жизни в России середины ХХ века, как если бы в ней не захватили власть коммунисты. Некоторые из этих "снов" я счел достойными забвения, что поясняю в послесловии. В приведенных же нескольких примерах этой утопии показан мой неосуществленный замысел, — опять-таки чтобы оттенить мое тогдашнее восприятие советского времени как онтологически недолжного.
Не будучи профессиональным литератором-прозаиком, прошу у читателей снисхождения к тогдашним поискам автора. И духовных лиц также прошу не судить строго за вольные "философские" размышления: к сожалению, отцы, в годы построения коммунизма вас не нашлось поблизости, чтобы помочь и автору, и его герою обратиться к истине сразу, а не методом тыка... Уверен, они были бы вам тогда благодарны...
М.В. Назаров
Март-апрель 2018 г.
Открытие Сени Карлова
Из Сениной тетради. В поисках "экзистенции"
Сны Сени Карлова
