Заимствуем отчет о Съезде русской молодежи из газеты "Русская Мысль", печатая его с некоторыми сокращениями. ‒ Редакция [РВ].
С 3 по 13 августа 1986 г. неподалеку от Нью-Йорка, в г. Наяк, проходил 5-й Всезарубежный съезд русской православной молодежи. В нем приняли участие около 80 человек ‒ из Северной и Южной Америки, Европы, Австралии. Было прослушано 20 докладов на религиозные и культурно-исторические темы, завязалось несколько дискуссий (в том числе в кулуарах) об актуальных проблемах. Была экскурсия в Манхэттен, был традиционный бал, банкет на пароходике, ночной костер с песнями в Катскильских горах. И вся эта съездовская жизнь, серьезные занятия и отдых, была заключена в строгую рамку церковных служб, которыми начинался и заканчивался каждый день заседаний. А в завершение всего ‒ паломничество в Свято Троицкий монастырь (Джорданвилль), ставший сегодня для многих центром русской духовной жизни на американском континенте: там настолько проникаешься общей гармонией почти русской природы и монастырской атмосферы, что порою какой-нибудь встречный "Кадилак" или "Додж" удивляет среди русских полей своими латинскими буквами и иностранными номерами...
Такие съезды устраиваются со второй половины 70-х годов, по инициативе Русской Православной Церкви за границей. Однако цель съездов ‒ способствовать развитию у эмигрантской молодежи русского национального самосознания, укорененного в Православии, ‒ актуальна не только для Церкви. Эта проблема не ограничивается рамками той или иной церковной юрисдикции, той или иной молодежной организации (Организация русских юных разведчиков. Национальная организация русских разведчиков, РСХД, "Витязи" и др.). Проблема стоит перед всей эмиграцией: как перед родителями, стремящимися воспитать своих детей русскими в иностранном окружении, так и перед самими детьми, выросшими в эмиграции и пытающимися всмотреться в себя: кто они? Русские ли еще, несмотря на порою корявый русский язык, или уже американцы, немцы, французы?.. Как им, не кривя душой, реагировать, с одной стороны, на давление родителей и, с другой стороны, на ассимилирующее воспитание школы и улицы: «не выделяйся, будь как все»?
Но прежде чем перейти к самой проблеме, хочется сделать одну оговорку ‒ для тех, кто, прочтя эти первые абзацы, уже думает: «Русское, национальное, самосознание ‒ и нужно это все сохранять? Зачем? Пусть себе дети ассимилируются. Национальность ‒ это только платье на человеке. Главное ‒ каков человек». Конечно, очень важно, каков сам человек. Но, думается, и хорошему человеку ходить без платья тем более не следует.
В иерархии духовных ценностей человека национальное самосознание занимает хоть и не главенствующее место («народ ‒ не Бог, и возносить его на уровень Бога грешно». ‒ И.А. Ильин. Путь духовного обновления), но все же, с точки зрения многих мыслителей, место важное и необходимое. Это только перед Богом «нет ни эллина, ни иудея». Друг перед другом, в ходе исторического процесса, мы выступаем как представители того или иного народа, и, по мнению Ильина, «все гениальное родится именно в лоне национального опыта», в котором «живут целые века всенародного труда, страдания, борьбы, созерцания, молитвы и мысли... Национальная культура есть как бы гимн, всенародно пропетый Богу в истории», и каждый народ создает свой собственный гимн. По определению Достоевского, нация выступает в истории как соборная личность. Без этого многообразия наций-личностей мир был бы беднее, он был бы лишен жизненных сил, возникающих, как магнитное поле, между разными полюсами притяжения. Потеря хотя бы одного из этих полюсов ‒ обеднение всего мира.
Но, думается, и потеря человеком своей национальности ‒ обеднение его как личности. Обретение национального самосознания ‒ творческий акт духовного самоопределения в окружающем нас мире. Это одна из естественных ступеней духовного роста человека, углубления его самосознания из сферы только личного "я" в область духовного единения с другими людьми и прежде всего со своими предками, связь с которыми ощущается уже не только как причинно-физическая (мое бытие ‒ следствие их бытия), но и как духовная, вневременная. Эта связь придает единый смысл и их тогдашней жизни, и моей сегодняшней, и моей будущей в сознании моих потомков. Она объединяет всех нас соучастием в едином историческом процессе, имеющем какую-то единую цель. Только в этом единении мы приобретаем онтологическую полноту личности. Эта связь лежит в основе национального самосознания. Утерявший же его те ряет собственное прошлое, сокращает свои духовные размеры до рамок сегодняшнего дня, из которого трудно разглядеть целостный смысл нашей жизни.
Так это или иначе ‒ русская эмиграция в Америке, насчитывающая несколько миллионов человек, дает нам пищу для размышлений на эту тему, проявляя в более яркой форме те же основные тенденции, которые свойственны и для других стран русского рассеяния.
Первая из этих тенденций ‒ сохранить на чужбине и передать детям национально-духовные ценности, для которых, как казалось, не осталось больше места в самой России, ‒ в 1986 г. выразилась в самом девизе Съезда и была представлена в таких докладах, как «Преп. Паисий Величковский и его духовное наследие» (архиеп. Лавр), «Оптина и ее старцы» (П. Иванов), «Духовное состояние свободного мира» (о. Георгий Ларин, один из главных руководителей Съезда), «Женский идеал в древнерусской литературе» (М.А. Холодная), «Митрополиты русского происхождения до Петра I» (архиеп. Антоний Сан-Францисский), «Мысли русских художников и писателей о прекрасном» (Е.Е. Климов) и др.
Стремление к участию в жизни своего народа ‒ вторая из отмечаемых нами тенденций, которая тоже всегда присутствовала в кругах русской эмиграции: чувствовать себя пусть малой, но не отрывной частью России, волею судеб проросшей, как ветвь дерева, через ограду на чужую территорию, но питающейся от того же ствола. Такое ощущение предполагает веру, что советский режим не вечен и что эмиграция ‒ вынужденное временное состояние. И оно связано с необходимостью оправдать в глазах несвободных соотечественников свое пребывание в условиях свободы и материального благополучия.
Эмиграцию можно рассматривать и как генератор тех. пусть небольших, струек свободы, которые постоянно проникают из-за кордона в больной организм страны и которые могут быть катализатором для расширения сферы свободы теми силами, которые зреют в стране и которые только и могут ‒ изнутри, а не извне ‒ прорасти и раскрошить собою бетон тоталитарной системы. В этом ответ и на один из вопросов, заданных на съезде в Наяке: «А кому мы, родившиеся здесь, нужны в России?» Обе части России нужны друг другу.
Может, в этом вообще уникальность происшедшего с нашей страной: зарубежная часть России имеет опыт свободы, внутри страны пережит опыт несвободы (пожалуй, нет другого народа в мире, который бы в таких масштабах познал это состояние). И тот и другой опыт не столь однозначны, как кому-то может показаться. И в том и в другом состоянии по-своему раскрываются и лучшие и худшие стороны человеческой природы. И как бы ни были различны обе части России по своим размерам ‒ дело не в количестве участников эксперимента, а в качестве собранных результатов. Если обеим частям России удастся взаимно питать друг друга своим опытом ‒ мы лучше поймем, на что способен человек в той или иной общественной системе, и на основании этого более полного знания о человеке сможем сделать новый шаг в направлении совершенствования человеческого общества. Без связи с Россией и питания ее опытом ‒ если бы даже русским удалось (как евреям в двухтысячелетнем рассеянии) сохранить в эмиграции свое национальное лицо ‒ российской эмиграции нечего было бы сказать нового народам, принявшим ее.
То новое и важное для самосохранения этих народов, что мы способны сказать, ‒ это опыт России XX века. Без связи с Россией эмиграция уподобилась бы просто переселенцам, потеряла бы смысл существования. И Россия без эмиграции оказалась бы сегодня в гораздо большем национально-культурном беспамятстве. И если в июне 1986 г. на съезде советских писателей впервые официально прозвучали доселе запретные имена Гумилева и Ходасевича, поставлен вопрос о более полных публикациях Пастернака, ‒ то это произошло не в последнюю очередь потому, что об этих именах не давала забыть эмиграция.
В результате следования первой тенденции эмиграция стала хранилищем тех духовных ценностей, которые оказались несовместимы с коммунистическим строем. Если бы эти ценности были действительно «исторически преходящими», ненужными в современной России, ‒ это хранилище превратилось бы в музей. Может быть, некоторым новым эмигрантам, получившим в СССР другое воспитание, это так и кажется. Но тот факт, что культурная элита сегодняшней России, даже в лице многих официальных представителей, все больше считает эти отвергнутые большевиками ценности неотъемлемой частью русской культуры и защищает их ‒ свидетельствует о том, что существование эмиграции было необходимо стране в этот трудный разрушительный период.
А в наступающее время «собирания камней» ‒ подключение такого «блока памяти» стране еще более необходимо. Россия уже давно не «за чертополохом». Многие эмигранты, имеющие иностранное подданство, могут туда ездить, устанавливать и поддерживать научные и профессиональные связи с коллегами. Особенно полезны такие поездки для молодежи, никогда не видевшей России. Уже впечатление от одной улицы, заполненной говорящими по-русски людьми, бывает поразительным: оказывается, вот она, действительно существует страна, от названия которой происходит название моей национальности.
Конечно, молодые люди должны быть для такой поездки достаточно подготовлены, чтобы уметь отличить правду от пропагандной лжи, друга от "рубахи-парня"-кагебешника, и чтобы вообще в этом океане вынужденного двоемыслия держать себя свободным русским человеком. В последние годы можно отметить некоторые благоприятные сдвиги в этом направлении. Поездки в Россию становятся все более частыми. По сравнению с предыдущими всезарубежными съездами молодежи, проблематика сегодняшней России на 5-м Съезде была затронута в гораздо большем количестве докладов, в таких, как ‒ «Жизнь и творчество В.М. Шукшина» (докладчик А.И. Холодный), «Современное положение Русской Православной Церкви» (о. Виктор Потапов), «Русский национализм в СССР в 1980-1986 гг.» (проф. Дж. Данлоп)... Особенно стоит отметить выступление М. Беляевой «Впечатления о поездке в Россию» и живую дискуссию на эту тему.
Но создается впечатление, что в целом в русской эмиграции интерес молодежи к России превышает готовность многих духовных наставников и скаутских руководителей вместить эту инициативу снизу в свои политические представления («не надо смешивать воспитание молодежи с политикой»; «зачем детям знакомиться с советчиной» и т.п.). Будем все же надеяться, что эти наставники прислушиваются к словам известного и уважаемого в зарубежье священника о. Александра Киселева, который в заключительный день Съезда рассказал историю, как группа русских эмигрантов помогла верующим в России достать краску для реставрации храма и какова была благодарность оттуда. «Вот я и призываю вас. ‒ сказал о. Александр. — шлите "краску" в Россию. Вашей "краской" может быть и просто переписка, и материальная помощь, и переправка литературы. Каждый может выбрать себе "краску" сам. И когда вы почувствуете, сколько вы можете сделать полезного для людей в России и как там будут благодарны вам за помощь, то вопрос ‒ как быть русским на Западе? ‒ решится сам».
Михаил Назаров
Русское возрождение. Нью-Йорк ‒ Москва ‒ Париж, 1986. № 35. С. 197-204.
(В парижской "Русской мысли" моя статья была опубликована, видимо, в сентябре 1986 г. в более полном виде, хотя и там, помнится, редактор-католичка И. Альберти сделала свои сокращения.)
