Какой должна быть Русская Церковь?

Вопрос далеко не праздный: некоторые полагают, что Ее и вовсе быть не должно, – есть Вселенское Православие, и любые формы Его «национализации» удаляют от Истины. Не согласиться тут невозможно, но с одной «небольшой» оговоркой: это абсолютно справедливо для вечности, до грехопадения или после Судного Дня. Но между двумя этими состояниями располагается третье – состояние падшего человека, в котором мы, собственно, и пребываем. Да, по сравнению с Вечностью земная жизнь даже не мгновение, а сон, некое предсуществование, подготовка, но лишь по ее итогам определяется, достойны ли мы подлинного Бытия.

Куда двигалось послепотопное человечество под чутким демонским руководством до «разделения языков»? Туда же, куда и до потопа, туда же, куда и сейчас, – к построению царства антихриста. Даже потоп не смог уничтожить «вирус» глобализации! Вновь люди упрямо стремились стать как «боги», а Господь дал обещание не уничтожать больше человечество до конца времен. К тому же, если не вразумляет одна катастрофа, то не вразумит и вторая, десятая, тысячная. Все равно люди легко согласятся во зле, и, воздвигнув монумент своей гордыне, погубят себя. Бог, не желавший ограничивать нашу свободу, решает расколоть демонскую твердыню самообожения на национальные фрагменты. С тех пор и доселе национальная гордость одного народа наталкивается на племенной патриотизм соседнего и не может безмерно разрастаться, империи сталкиваются и разрушаются.

Народы выработали свои неповторимые физиономии, характеры или индивидуальности. Это входит в пути осуществления Божественного Промысла. И, в соответствии с Ним, Церковь, будучи вселенской и неделимой по природе своей, принимает национальные формы, своеобразно преломляясь в духе принявших веру народов. С этим много раз пытались бороться и на Востоке, и на Западе, вводить единообразие в обрядах, но безуспешно – здоровый и крепкий национальный организм упрямо придавал своеобразие церковным формам.

Начиная с IV века, государство активно использует институты Церкви как орудие политического влияния, в ответ церковные деятели часто стремились играть активную роль в делах государственных, что приводило, порой, к искажению самой природы Церкви, даже в масштабах целой цивилизации. Но подлинная Церковь, Невеста Христова, недоступна Сциллам цезарепапизма и Харибдам папоцезаризма, ибо Она – не от мiра сего.

Некоторым, Богом избранным, народам, удавалось в какие-то моменты своего исторического бытия добиться относительной гармонии, или симфонии, между государственной формой и духовным содержанием. По мнению многих мыслителей, таких примеров было, в строгом смысле, только два: ветхозаветный Израиль и Русь, причем и этим народам не удалось устоять на достигнутой высоте, и падение их было ужасным, как бы в подтверждение евангельской истины «кому много дано, с того много и спросится». Но жребий избранничества не может быть отнят до конца, эти народы еще сыграют свои роли в финале мiровой драмы. И если роль еврейства определена и предначертана, лишь «остаток из них спасется», то у русского народа еще есть выбор.

Знаю, что многим подобный образ мыслей кажется крайним упрощением, отжившим свой век лозунгом, типа «Москва третий Рим, и мы победим», сотрясением воздуха. Кто-то удовлетворяется построением «третьего Рима» на своем приходе, другие считают вредными и опасными для Церкви, а то и для всего мiра (или, по крайней мере, для Украины), любые великорусские амбиции.

Другим, напротив, вселенская спасительная миссия России представляется чем-то крайне очевидным, и они с большой легкостью приспосабливают реальность под существующую у них в головах схему «святой Руси» или «великой России». И если факты схемам противоречат, то «тем хуже для фактов», и их подгоняют под существующий в головах проект, восполняя недостающее какой-нибудь вариацией «теории заговора». Так возникают, например, планы восстановления монархии из имеющегося в наличии человеческого материала, исходя из существующих возможностей. Оптимизм и всеядность таких «консервативных» деятелей куда опаснее для будущего России, чем скептицизм первых, так как высокий идеал подменяется грубой копией из подручных материалов.

Вообще, с делением на лагеря возникает много путаницы. Еще в позапрошлом веке поэтом-либералом был лаконично описан «патриот из патриотов господин Искариотов», за сто лет до этого сказано о патриотизме как « последнем прибежище негодяев». Весьма актуально и сегодня звучит! Нам важно оценивать человека не по ярлыку, на нем наклеенному, а по совокупности его деяний. «Либерал» и «консерватор», «западник» или «почвенник» и т.п. определения часто ничего уже не поясняют. Можно быть либералом и западником по воспитанию и склонностям, но консерватором и монархистом по выстраданным убеждениям и даже умственному принуждению. А можно называться кем угодно, но быть, извините за выражение, продажной сволочью.

Нельзя не уважать честных, умных и последовательных либералов, готовых жизнь отдать как за свои убеждения, так и за свободу любого человека иметь другие, пусть даже и противоположные. Это внутренне противоречивое и, можно сказать, трагически-тупиковое мiровоззрение, ведь либералу часто приходится насиловать свое нравственное чувство, оправдывая право на скотскую жизнь для желающих ее вести. Но все противоречия снимаются верой, жизнью во Христе, и вот мы видим благороднейшего человека о. Павла (Адельгейма), до конца послужившего Богу и ближнему. Он, в одиночку, боролся с колоссом МП, безстрашно обличая врожденное ей отсутствие соборности и прочие пороки, и погиб в этой борьбе. Неужели мы осмелимся заклеймить его «обновленцем» за вполне логичную для либерального интеллигента склонность к реформированному богослужению, презрев прочие его дела? Или оставим грехи и слабости на суд Божий, а сами поучимся у о. Павла мужеству. Вот бы нам, т.н. «ревнителям чистоты православия», иметь эту безкомпромиссную совесть, встречающуюся сегодня много реже знания церковных канонов, используемых для истолкования их в удобную сторону!

Хотя, конечно, много вреда принесло свойство интеллигенции (при всем к ней уважении) доводить идеи до крайности и абсурда, делая «икону» из своих незрелых убеждений! Начиная со славянофилов и западников, все-то она хочет стать ближе к народу, «идти в народ», а то и спасать его, вместо того, чтоб стать частью православного русского народа. Прозорливый К. Леонтьев придавал консерватизму и либерализму преимущественно прикладное значение в качестве инструментов воздействия на общество. Его упрекали в безнравственности за любовь к диалектике, красоте и разнообразию жизни. Но леонтьевский эстетический критерий соразмерности, с хирургической точностью диагностирующий нарушение гармонии элементов и зримо выявивший процесс разложения в народном теле, оказался точнее и трезвее славянофильской грезы о народе, в реальности никогда не существовавшем. Да, он был консерватором, но потому, что видел: империя, внешне столь еще могучая, внутренне расползается по швам и скоро погибнет, если не прибегнуть срочно к «подморозке», консервации, а не из любви к застывшим имперским формам. Консерватизм для человека, а не наоборот!

Мы видим расползающейся уже не империю, а саму реальность, становящуюся все более призрачной в переполненном информационными технологиями мiре, но упрямо пестуем свои утопии и грезы, чуть не у каждого мыслителя свой «проект» реальности. Конечно, это весьма современно, мы, как сейчас говорят, «в тренде». Но губительно для общего дела, коим является возрождение России, ни больше, ни меньше. Необходимо, как минимум, иметь общие представления об объекте, который хотим восстановить, о методах, которые будем использовать. Насущно необходимо выработать согласие, набор аксиом, скелет, то без чего нельзя двигаться к общей цели, а "мясо" подробностей наращивать позже. И руководствоваться здесь лучше не эмоциями, а, помолившись, рассудком. Разум – высочайший дар Божий, возвышающий человека над прочими тварями и соделывающий его способным к сознательной вере. Очень скверно подменять его сверхценными идеями, это то же, что прекрасной вазой гвозди заколачивать.

Существует такая позиция: вот придет Царь и восстановит русскую Церковь. Дай-то Бог! Но речь ведь не о Небесном Царе и о торжествующей Церкви, когда Господь восстановит все в преображенном и очищенном от всякой скверны виде. Перенос такого представления на земного царя расслабляет нашу волю. Вспомним 1612 год, когда необходимость восстановления царства была осознана и осуществлена самим народом под водительством Церкви. Только так может быть и сейчас! Вновь смута и хаос (во-первых, в душах!), готовы и самозванцы, официальная «церковь» без колебания коронует одного из них в обмен на несколько «бонусов». Преодолеть эти распад и разложение может лишь объединение сознательного и активного ядра народа под водительством подлинной Церкви. Эта Церковь существует, только причастностью к Ней мы, грешники, и живы, но раздроблена на мелкие фрагменты, а то и на «элементарные частицы», т.е. на отдельные личности, сохранившие искру Божию. Собрать это «рассеяние Израилево» во «едино Духа совокупление» – главная задача. Ни партии с самыми прекрасными программами, ни «черная сотня» современного разлива, без содействия благодати не смогут восстановить Самодержавие. Без «собирания» Церкви не станет возможным собирание народа и дарование Царя. И тут огромным препятствием становятся упомянутые выше сверхценные «железобетонные» идеи, подобно чугунной плите придавливающие своих носителей. Попытаюсь привести несколько примеров таких разобщающих идей.

Обретение «спасителя» и требование его почитания. Культ Царя–«Искупителя» показательный пример того, как из совершенно верных посылок делаются ошибочные выводы. Почитание Царственных Страстотерпцев могло бы объединять большинство православных, но только при должном понимании Царской Идеи. Однако о каком понимании можно говорить, если МП фактически официально отвергла монархию, заявив, что форма правления для нее безразлична, да и само прославление Царской семьи было лицемерным угождением простому народу, давно этого требовавшему. МП как была, так и осталась в отречении от Царской Идеи, а, значит, и от последнего Царя. Понятно, что после такого «прославления» чаемого многими чуда Воскрешения Руси произойти не могло. Да и вообще подлинное чудо может произойти лишь на подготовленной, орошенной слезами и удобренной молитвой и смирением почве человеческих сердец. Не имея терпения ждать «урожая», некоторые ревнители решили, видимо, ускорить срок «созревания плодов» и в духе «православного магизма» ввели почитание Царя-Искупителя. Здесь не место обсуждать богословские аспекты этого учения, возникшего как реакция на патриархийное равнодушие, и вполне благородного по своему пафосу. Но крайности всегда опасны, они разделяют, и вот возникает «царская церковь», отпочковываются от МП другие церковные новообразования, уже некто «митрополит» помазывает на царство некоего «боговдохновенного» самозванца, и нужен какой-нибудь Дворкин, чтобы во всем этом разобраться.

Духовно здоровый человек должен быть в состоянии наступить на горло любимой песне, обуздать свою идею ради общей цели. А если идея подчиняет его, то напрашивается диагноз, если не психиатрический, то духовный!

Коснусь, для примера, почитания Царя Иоанна Васильевича Грозного. Православный монархист не может не относиться к нему, как минимум, с глубоким уважением в том, что он выработал глубочайшее монархическое самосознание, став для многих живым воплощением Царской Идеи. Но высота самосознания далеко не всегда подтверждается праведностью жития, человек слаб. Предположим, в свое время будет поднят вопрос о его канонизации, согласно с внутренним убеждением и чувством большинства членов Церкви, и этот вопрос будет всесторонне и тщательно рассмотрен. Но беда в том, что Церкви этой еще нет, Она в муках рождается. А сегодня многие, и я, грешник, в их числе, к этому еще не готовы, – Карамзин ли в том виноват или коварные иезуиты, но очень уж противоречивы представления об этом Царе в сознании людей, нужно еще потрудиться для очищения его образа от наслоений, часто противоположных, и форсировать этот процесс опасно. Но некоторые почитатели святости этого Царя не имеют, кажется, достаточно мудрости и терпения, чтобы не требовать его немедленного прославления и почитания как необходимого условия для спасения.

Это можно сказать и о почитателях старца Григория Распутина, наполнившими страну его иконами, житиями, акафистами и молитвами ему, они уверены, что лишь обращение к великому старцу спасет Россию, и часто отделяют себя от неспособных эту их веру разделить. Учитывая концентрацию демонизирующих фигуру старца мифов, трудно рассчитывать на скорое выправление их воздействия, нельзя же просто заменить их новыми мифами, противоположными старым. Тот, кто читал его личные записи, не может, думаю, сомневаться в его благочестии, но этого для канонизации недостаточно, нужно время. И потом, – Церковь всегда боролась с неразумным и чрезмерным почитанием святых, тем более, неканонизированных. Так было даже с культом Николая Угодника на Руси, когда простой народ чуть ли не обожествлял его. А как страдал прав. Иоанн Кронштадский от безумных своих почитателей, превратившихся в секту «иоаннитов», всем должно быть известно! Лишь упомяну столь же ревностных поклонников отрока Вячеслава Чебаркульского, дающему им ответы (обычно через свою маму) на все вопросы, включая будущее России и мiра, явно чрезмерное почитание любимых народом старцев, которым приписывается исключительная способность исцелять и спасать страждущих, а заодно, и многострадальную Россию.

Тут уместно будет сказать о том, что в МП весьма терпимо относятся к разномыслию до той, конечно, грани, пока речь не заходит о ее «святая святых», т.е. покушении на монополию пасти и стричь овец «духовного стада». Ко всему прочему, как то – пороки епископата и духовенства, процветание разнообразных православных «сект» и почитание нигде не прославленных святых, полнейшая заброшенность и крайнее духовное невежество паствы и проч., – полнейшая терпимость. Святоотеческая литература давно пылится на полках, зато издается и активно потребляется огромное количество «православного чтива», явным лидером продаж среди которого является книга с говорящим названием о «несвятых святых». Совершенно неудивительно, что в недрах МП безпрепятственно процветают уродливые порождения гордыни и невежества. Иногда они разрывают с патриархией и проклинают ее, но она остается их духовной матерью. Так что мнение о «зараженности» выходцев из МП небезосновательно, не стоит лишь преувеличивать исходящую от них для подлинных христиан опасность – они должны быть достаточно крепки, чтобы справляться с вирусами. А оставлять приходящих без поддержки не по-христиански, – можно с плевелами выбросить и пшеницу.

Есть еще одна «дебрь», наверное, самая сейчас пререкаемая, – имяславие. Борьба с его исповедниками – трагическая и даже позорная страница в истории русской Церкви, обнажившая ее бедственное состояние и безпомощность перед грядущей катастрофой. С ревнителями Имени Божьего расправились чуть ли не как со старообрядцами при царице Софье, но и они действовали как староверы, запиравшиеся на Соловках или в скитах. Сколько не бился, но я не мог своим слабым умом понять, почему этот почти столетней давности вопрос, сегодня стал поводом для новых раздоров и разделений? Кто из нас явно отрицает присутствие божественной энергии в произносимом Имени нашего Спасителя? Разве не очевидно, что этот сложнейший богословский вопрос относится к области соборного суждения Церкви, и если каждый «осколок» станет настаивать на собственном «соборном» решении, клеймя еретиками всех не вполне с ним согласных или просто не придающих этому «камню» краеугольного значения, то каковы перспективы нашего согласия? Нулевые! Подоплека здесь видится в особенностях психологии катакомбных ревнителей, впадающих в очередную крайность.

Если в МП предлагаются широчайший путь и парадные врата в Царство Небесное (конечно, для тех, кто имеет достаточно «смирения», чтобы оставаться в ее рядах), то ревнители, напротив, видят лишь чрезвычайно узкую тропку, так сказать, лазейку, пройти в которую могут лишь «чистые». Зилотство, насколько я помню, возникло в еврейской среде, традиционно придававшей огромное значение ритуальной «чистоте», без соблюдения которой нельзя было приступать к Богу. И это направление всегда присутствовало в жизни Церкви, играя, по обстоятельствам времени, то конструктивно-охранительную, то разрушительную роль. Однозначно, зилотство необходимо для уравновешивания и сдерживания обновленчества, духа реформаторства в Церкви. Но как часто бывает «ревность не по разуму»! И тогда, следуя заложенной в зилотстве потребности к обособлению от всего «нечистого», оно рождает все новые и новые церковные разделения.

Крайности далеко не всегда сходятся! Кто-то «скрывается в горы», убегая от «электронного концлагеря» и разрывая любые контакты с государством. Кто-то совершенно убежден, что после заседания Синода 1916 года, осудившего имяславие , благодать оставила официальную Церковь полностью, и революция стала прямым следствием этого фатального решения, что соучастие в этом грехе, хоть и молчаливое, пусть и неосознанное даже, не смывается и мученической кровью, следовательно и святость большинства новомучеников вменяется ни во что. Другой вариант, с теми же роковыми последствиями, – соучастие в грехе Цареубийства, также ничем не искупаемое.

Господь заповедал ставить себя на место человека, которого мы осуждаем, но, похоже, на такой мысленный эксперимент редко кто оказывается способен. Как легко сейчас рассуждать и судить о тех событиях! Включается формальная логика – согрешил, значит осужден. Грешнику отказывается возможность очищения, даже через страдания. Но если Бог рассуждает столь же формально, то никто не спасется, и это очевидно!

Ну вот, припомним и добавим сюда то, о чем уже говорилось – культ Царя-Искупителя, почитание разных «спасителей» и прочие разновидности «православного магизма», с которыми каждому священнику часто приходится сталкиваться, добавим человеческий фактор, – всевозможные мании и фобии. А теперь представим количество вариантов сочетаний всех этих признаков, помноженное на субъективный фактор личных амбиций «духовных лидеров», и получим большой набор толков и согласий, каждый из которых считает себя вправе именоваться Церковью, причем, зачастую, единственной истинной и православной.

Поневоле голова тут пойдет кругом! Но не все так безнадежно, и есть лишь две группы людей, с которыми лучше не пытаться договариваться – психически больные и провокаторы. Остальные, будь они зарубежники, катакомбники или диомидовцы, старостильники или старообрядцы, должны искать пути к взаимопониманию. Этого ждут люди. Они, наверное, не очень-то богословски грамотны, но зато верно ощущают дух времени. В МП в 1990-е годы была достаточно заметная прослойка эсхатологически чутких, духовно трезвых людей, пусть и питавших некоторые иллюзии по поводу МП, но имевших перед собой образ подлинной Церкви. Разве не они составили основу нынешних «осколков» и разве недавний выход нескольких приходов из МП не подтверждает, что эта прослойка не конца еще растворилась в апостасийном болоте? Кто-то до сих пор выжидает, мне порой так и говорят: да, у нас все плохо, но есть хотя бы ясность, а вы сами не можете друг с другом разобраться. Даже слово для нас подобрали, – «закопанцы», то есть, у каждого своя нора. Обидно, но разве реальность не подтверждает этого определения?

Да, мы очень разные, но не монолитность и единообразие являются признаками Церкви, в Ней никому не должно быть тесно. Наличие изощренных богословов и утонченных интеллектуалов не препятствует малограмотным простецам, людям некнижным, быть вместе во едином теле церковном. Хотя и было время, когда на базарах велись тринитарные споры, но сейчас объяснить моему прихожанину оттенки чьей-то экклезиологии будет затруднительно. И, главное, я не уверен, что это ему необходимо, зачем сбивать его с толку, если он исповедует традиционное учение о Церкви и ощущает себя Ее членом? Да, мой коэффициент интеллекта не «зашкаливает» (думаю, это заметно), как и у большей части человечества. Мы ставим простые вопросы и предпочитаем понятные ответы. Несогласие, к примеру, «бостонского синода» со взглядами «синода противостоящих», для нас – как свет далеких звезд, а мы не астрономы. И если кто-то считает, что это и другие подобные противоречия мешают объединению Русской Церкви, то, позвольте, спросить : что для вас важнее, – Церковь или соответствие вашим представлениям о Ней? Легкость и упорство, с которыми у нас воздвигаются перегородки от земли до неба, причем между единоутробными братьями, кажутся необъяснимыми, а потому даже и подозрительными.

И. Ильин назвал свой капитальный труд «Аксиомы религиозного опыта». По аналогии, хочу предложить и нам начать формулирование аксиом, или базиса, для восстановления Русской Церкви. Необходимо, наконец, определиться – на чем следует стоять непоколебимо, в чем допустимо разномыслие, а также и то, что пока надо отложить, – на соборное рассмотрение в лучшие времена, когда станет возможным проведение полноценного Собора Русской Церкви. Несколько таких пунктов я упоминал, но их много, в том числе чины принятия, необходимость «перекрещевания» и т.д., все то, что предлагается нам греческими старостильниками. Ощущение, что они хотят «похвалиться во плоти нашей», предлагая нам некое духовное «обрезание». Я не утверждаю, что они не правы, но думаю, что это преждевременно, если вести речь о необходимости строительства именно Русской Церкви. Мы готовы «перекрещиваться», восполнять хиротонии и прочее, если будет на то соборное решение, а до того – давайте «носить немощи» друг друга, а то получается, часть хочет поглотить целое. Продолжая использовать понятия апостола Павла, рука или нога хотят управлять Телом. Из Греции судить о русской церковной истории, наверное, еще легче, чем с Украины, но можно ведь и дров наломать! Лучше попробовать представить первоверховного апостола, явившегося на наши междоусобицы взглянуть, чтобы масштаб сменить. Да и нам, русским, зачем настаивать, скажем, на поминовении на Великом входе патриарха Иринея Иерусалимского, если нет единого мнения по этому вопросу? Чтобы добавить весомости нашей церковной организации? Но убыток-то может быть больше, если мы ошибаемся, можно ведь просто молиться за него, в узах томящегося, в алтаре. Время все и всех расставит по местам, а поспешность приводит обычно лишь к «диавольскому поспешению». Однозначно, этот, и подобные ему вопросы не относятся к числу духовных аксиом, о необходимости выработки которых я завел речь.

Конечно, мы должны быть едины в отвержении экуменизма. Эта, безспорно, лукавая, масонская по своему гуманистическому духу (да, наверняка, и по происхождению) идея враждебна подлинной Церкви. Мы можем осторожно предположить возможность объединения в последнее время остатков различных христиан, распознавших и отвергших антихриста, о чем есть достаточно авторитетные предсказания, но не более того. В этом пункте, кажется, сходятся все юрисдикции (не очень приятное слово, но затруднительно подобрать определение, разве что «осколки», не скажешь ведь «церкви»), отошедшие от «мiрового православия».

Следующий пункт, в котором, кажется, есть единство, это отвержение так называемого «сергианства». Но данный феномен настолько сложный и многоуровневый, что прийти к единству мнений здесь гораздо сложнее. Ведь, по существу, речь идет об отношении к власти, и, следовательно, о желательной для нас форме этой власти. Для нас желательной, и даже идеальной формой власти является православная монархия, самодержавие. Но восстановление его в Богом установленной чистоте, представляется многим совершенной утопией. Осознание этого порождает два основных типа реакции – категоричную и компромиссную. Первая выражается в абсолютизации ощущения, что «сейчас уже позже, чем кажется». Это приводит к полному пессимизму по поводу возрождения России и Церкви, из чего вытекает убеждение, что спасение возможно лишь в одной нашей общине, весь мiр – «лежит во зле». Психологически это сродни чувству, которое испытывали Лот с дочерями после «пламени содомского» – мы последние люди на Земле. Это реально катакомбное мiровосприятие, вопрос лишь: не преждевременно ли оно?

Компромиссный вариант исходит из той же посылки, но приходит к противоположно оптимистическому выводу. Предпочитая излишнюю доверчивость к имеющейся государственной власти, делающей различные телодвижения и реверансы в сторону дореволюционной, но, в гораздо большей степени, сталинской традиции, его приверженцы выдают желаемое за действительное. Страна, говорят они, изменила курс под мудрым водительством своего вождя, великая, могучая и независимая Россия им кажется уже осуществившейся реальностью, что, конечно, весьма далеко от правды. Это удивительно напоминает преждевременную радость русских патриотов от вынужденных жестов Сталина в сторону традиции в период войны. Очевидно не понимая сущности царской власти, они практически ставят знак равенства между самодержавием и единоличной властью, носитель которой может именоваться как угодно – царем, диктатором, президентом, духовным лидером нации, – суть узурпации верховной власти от названия не меняется.

Разве не являются подобные «монархисты» сергианами, только реформированного образца? Ведь сергианство появилось в мiре не вместе с незаконным приходом к власти в Русской Церкви митрополита Сергея Страгородского, своим «новым курсом» исказившего саму Ее природу, оно, думается, существовало всегда, называясь приспособленчеством или конформизмом, ставшего сутью так называемой «перековки» личности в советскую эпоху. «Совок» – человек без корней, уничтоженных вместе с сословной самоидентификацией, оторванный (насильно!) от родной почвы, и так и не пересаженный на новую. Поэтому западничество «совка» выглядит столь же искусственно как и его патриотизм, и это подлинная трагедия для целых поколений, – что может быть ужаснее неумения иметь убеждения, даже если хочешь их обрести, вечно лишь подражать и приспосабливаться! Когда стало можно верить в Бога, быть патриотом и монархистом, люди этого уже не могли, за исключением немногих, сохранивших совесть, живших, быть может, без веры, но и без лжи.

В этом кроется личная драма многих наших «деятелей», того же митрополита Агафангела, к примеру, отсюда «мозаичность» их жизни, противоречивость их взглядов. Да, это у них та самая «совковость», которую они так легко обнаруживают у противников, сожалею, но это так. Неопределимость убеждений, и отсюда уклонение от всякой разумной полемики, наклеивание каких-то невероятных ярлыков, в итоге – безконечный диалог с самим собой. У них рождается и вовсе удивительный «монархизм», похоронивший русский народ и надсмехающийся над белой идеей. Какого царя и для какого народа они ожидают, готовя его пришествие, догадаться теперь несложно. Операция по поглощению РПЦЗ и присвоению ее наследства, ими практически завершена, кто там действовал сознательно, а кем манипулировали, – не важно. Искусно разыгранная партия! Обе, возникшие в 2007 году РПЦЗ, на службе новому мiровому порядку. Спецслужбы всех стран, объединяйтесь!

К счастью, сохранились люди другого типа, потомки чудом, по недосмотру властей, выживших родителей, зачастую советских интеллигентов, позволивших себе роскошь не приспосабливаться, просто делать свою работу, не стремясь «продвинуться» по службе, безпартийных. Они построили для себя нечто вроде «башни из слоновой кости», и укрытие в ней, в отличие от малодушного бегства «серебряного века», было на тот момент вполне оправданным. Я вырос среди людей этого, вполне, на мой взгляд, благородного настроя. Но, конечно, были и другие формы спасения личности в этом преддверии ада, сохранялась и некая духовная преемственность, те же катакомбы, но я почти не сталкивался с ними. Моя цель лишь констатировать, что не все превратилось в сплошной «совок» чуть ли не на генном уровне.

Мы исповедуем утопический, несбыточный по человеческим меркам, монархизм. Только он может преобразить «русский мiр», если будет на то воля Божия. Да, шансы практически нулевые, но вся наша история стоит на этих самых практически невозможных, но все же свершившихся, событиях. Мы молимся о даровании благочестивого самодержавного Царя, хотя знаем, что произойти это может лишь через великие бедствия. Но скорбей так и так не избежать, пусть же будут они полезны для избавления Отечества от «ига жидовского и от безбожныя власти». Вот в чем вижу я антитезу сергианству и аксиому для русского церковного возрождения.

Третья аксиома касается сферы церковной жизни. Функционеры МП с каждым днем своего существования все больше доказывают, что они не вправе выражать духовные чаяния русского человека. Но реальной альтернативы этому сейчас нет, есть лишь раздробленные и малочисленные группы, в разное время и по разным причинам от МП отошедшие. Если русский народ на самом деле мертв, мертва и Русская Церковь. Тогда, действительно, нам нужно через миропомазание, а то и через перекрещивание, присоединяться к грекам, болгарам или сербам (есть еще варианты). Но чем бы все они были без России? Скажем прямо – в национальном плане их бы, вероятно, вовсе бы уже не было. Обвинять русских в «этнофилетизме» столь же абсурдно, сколь упрекать тех же греков в потугах сделать Афины «Третьим Римом». Русские всегда ощущали себя как служащие, а не как возлежащие, ощущали себя призванными послужить другим, а не чтоб им служили. Тут Достоевский правее Леонтьева, хотевшего умерить эту русскую «вселенскость» соображениями более практического порядка. Можно назвать такие взгляды ересью, но тогда придется объявить еретическим национальный архетип (так и поступил, к примеру, фюрер, были и другие). Миссия России может быть исчерпана лишь с окончанием времен, и это тяжкое бремя русского человека. Англосаксы пытаются присвоить его себе, но у них выходит лишь в более материальном плане (техника, культура), такова уж западная цивилизация.

Миссия России неосуществима без Церкви, ибо она – духовная. Наше призвание страшно раздражает окружающий мiр, вызывая постоянное желание Россию уничтожить. Но – пока! – безуспешно. Даже временщики и узурпаторы вынуждены подчиняться неумолимой и непостижимой для них логике исторического процесса, делая то, что от них требуется (как происходит с Украиной). МП, так же вынужденно делает определенные телодвижения в угоду местному населению, но, при отсутствии внутреннего родства, получаются они обычно нелепыми, а то и непристойными.

Но каковы формы обустройства русской Церкви в условиях полного банкротства МП? Я думаю, это те самые «горизонтальные связи», о которых модно сейчас говорить применительно к мiрским делам. Ведь именно их подразумевал святейший Патриарх Тихон в своем знаменитом Указе № 362. То есть, необходимо создавать неформальную, «невертикальную» структуру, объединяющую в себе пусть неоднородные, но единые в своем стремлении к грядущему Православному Царству, части. И если нам достанет мудрости не ругаться, отложить взаимные претензии в стиле «мы тут первые стояли», а действовать сообща, то, возможно, и «чада церковные», вынужденно находящиеся в МП, воссоединятся с нами. Не думаю, что в Ижевске и Барнауле люди какие-то особенные, другой породы. Просто там нашлись замечательные, безстрашные батюшки, подлинные пастыри. Но я уверен: такой потенциал есть по всей России, найдутся и священники. Процесс апостасии в МП вступил в фазу явно необратимую, «уже смердит», а к покаянию, необходимому для воскрешения, она неспособна. Честные верующие люди, до сих пор там остающиеся, должны будут сейчас сделать свой окончательный выбор, так как чувствуют близость того предела, за которым возврата уже не будет.

Эти заметки я хотел опубликовать к празднику Введения во храм Пресвятой Богородицы, наш престольный праздник и четвертую годовщину выхода из МП. Все это время, да и раньше, я искренне пытался разобраться в причинах церковных разделений, и так и не нашел объективных к ним обоснований, но лишь субъективные факторы. И я хочу этим своим открытием поделиться с собратьями, коими я считаю всех, кто разделяет вышеизложенные аксиомы. То есть «обоснований», конечно чрезмерно много, все ссылаются на каноны и авторитеты (обычно на одни и те же, что странно, согласитесь!), но важным, как я понял, является лишь различие в духе. Моя мечта, чтобы единые по духу смогли, наконец соединиться во едино Духа совокупление – Церковь! Поздравляю с праздником!

Недостойный иерей Кирилл

---