Выбор будущего

Академик РАН беседует с заместителем главного редактора газеты «Завтра»

26 мая 2016 года  в Администрации Президента состоялось важнейшее для страны  событие — заседание Государственного Экономического Совета, которое прошло вне фокуса внимания ведущих масс-медиа: как иностранных, что, в принципе, не удивляет, так и отечественных, хотя оно было весьма значимым для определения того пути, по которому может пойти Россия.

Подобное "пониженное внимание" оказалось совсем не случайным. Потому что на этом заседании неолиберальная программа, представленная экс-вице-премьером и экс-министром финансов Алексеем Кудриным, получившим накануне квази-официальный пост "руководителя стратегического планирования Кремля", не была одобрена в качестве официальной государственной стратегии. Хотя, если исходить из логики "попилов и откатов", "замирения с Западом" и прочей "приватизации/монетизации", шансов на такой исход обсуждения, казалось бы, практически не оставалось. Поскольку на одной "чаше весов" лежали обещанные "либерал-монетаристами" очередные сотни миллиардов, если не триллионы, долларов для "правящего класса" современной России, а на другой — некие "эфемерные" понятия национальных интересов нашего народа и государственного суверенитета нашей страны. Тем более, все последние недели те же масс-медиа вели активную "информационную подготовку", утверждая, что все вопросы заранее решены, в том числе — на уровне неформальных  контактов Кудрина с Путиным. 

Но, судя по всему, ситуация сложилась иначе.

Открывая заседание совета, Путин предложил отойти от идеологических споров и сравнить все предложения в ходе открытой и честной дискуссии, чтобы найти выход из создавшегося положения экономического спада. Напомним, что российский ВВП за 2014-2015 годы (по паритету покупательной способности), согласно данным ЕБРР, сократился с 3492 до 3398 млрд. долл. в год, или на 2,7%. При расчётах по обменному курсу к доллару, вследствие обвала рубля, ситуация вообще выглядит катастрофической: с 2,1 трлн. долл. в 2013 году до 1,1 трлн. долл. в 2015 году, это почти двукратное падение!

После двух лет западных санкций и падения цен на сырьё, включая нефть и газ, стало понятно, что возврата к прежнему "modus vivendi", когда Россия продавала свои природные ресурсы и покупала всё необходимое для имитации "цивилизованной высокотехнологичной комфортной жизни", не будет. Поэтому вопрос "Что делать?" стоял в полный рост, и дискуссия относительно возможных вариантов ответа на него была и неизбежной, и необходимой.

При этом, в отличие от прежних заседаний государственных органов и различных "советов", где всегда  "господствовали" прозападные либерал-монетаристы, была  выслушана и принята во внимание также альтернативная точка зрения, представленная от имени Столыпинского клуба Борисом Титовым и подержанная в ходе обсуждения советником президента России, академиком РАН Сергеем Глазьевым.

О ходе и смысле состоявшейся дискуссии имеет смысл получить как можно больше информации, что называется, "из первых рук". С этой просьбой редакция "Завтра" обратилась непосредственно к С.Ю.Глазьеву и результатом этого взаимодействия стала беседа, которую мы предлагаем вниманию наших читателей.

Редакция "ЗАВТРА"

Александр НАГОРНЫЙ.  Сергей Юрьевич, насколько можно судить по  публикациям, на президентском совете обсуждалось два подхода. Первый представляют ученые и предприниматели, а также инженеры и обществоведы, которые хотят решить эту задачу на основе прагматического подхода, опирающегося на проверенные практическим опытом научные знания. Второй представляют чиновники экономических ведомств, представители офшорной олигархии, а также эксперты МВФ и сторонники Вашингтонского консенсуса, которые исходят совершенно из других интересов, а потому настаивают на продолжении социально-экономического курса. На поставленную президентом задачу найти источники развития российского хозяйства они отвечают привычными рассуждениями о необходимости улучшения предпринимательского климата, снижения коррупции, сокращения расходов бюджета и денежного предложения в целях снижения инфляции. При этом их ничуть не смущает то обстоятельство, что на этом пути за истекшую четверть века не достигнуто никаких позитивных результатов.

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Можно сказать и так. Первый подход отражён в докладе Столыпинского клуба, который представлял Борис Титов, а второй — в докладах Алексея Кудрина и Алексея Улюкаева, которые, при некоторых разночтениях, не только были идеологически идентичны, но и совпадали с теми предложениями, которые содержатся в меморандуме миссии МВФ в Москве, сделанном 19 мая 2016 года. Чтобы понять принципиальное отличие между этими двумя подходами, достаточно указать на их целевые ориентиры: для доклада Столыпинского клуба таким ориентиром является рост экономики до 4% ВВП ежегодно, а для докладов Кудрина и Улюкаева — снижение инфляции до 4% в год. Разница принципиальная, она вытекает из принципиально противоположных подходов к пониманию текущего социально-экономического кризиса и предполагает принципиально противоположные пути выхода из него.

Александр НАГОРНЫЙ. Правильно ли я понимаю, что предложения Кудрина и Улюкаева остаются в рамках либерально-монетаристского "вашингтонского консенсуса"?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Да, и это вызывает некоторое, я бы сказал, умиление. Уже четверть века нашу страну ведут по этому пути, уверяя, что вот-вот начнётся экономический бум и начнёт расти народное благосостояние. Но положительного результата как не было, так и нет. Нет не только у нас — их нет практически во всём мире, где проводятся "социально-экономические реформы" по рецептам МВФ. Да, из этого правила есть отдельные исключения, так или иначе связанные с особыми условиями финансирования этих "государств-витрин" — как правило, по военно-политическим или иным "нерыночным" причинам. Но ведь это именно исключения, которые нам выдают за правило. Ни одна так называемая развитая экономика современного мира не живёт по правилам либерал-монетаризма, что наглядно показал кризис 2008-2009 годов и выход из него через политику "количественного смягчения", а теперь — и политику отрицательных процентных ставок. Но нас по-прежнему не только убеждают и дальше пилить эти гири, якобы золотые, но и заставляют питаться полученными опилками…

Негативные последствия такого курса были ясны нашей экономической науке ещё в конце 80-х—начале 90-х годов прошлого века, когда "рыночные реформы" в нашей стране только начинались. Даже дефолт 1998 года еще можно было при желании, закрыв глаза, объяснить тем, что российская экономика — "неправильная" из-за советского наследия. Но когда кризис 2008-2009 годов затронул все без исключения страны-лидеры глобальной экономики, даже слепой мог увидеть, что формулы "вашингтонского консенсуса" не имеют никакого отношения к развитию экономики, что они направлены лишь на то, чтобы выкачивать из тех стран, которые взялись эти формулы реализовать, все ресурсы и активы, загонять их в долговую кабалу, превращать в "серые" и "чёрные" зоны, где царят хаос и деградация. Это специальная "неоколониальная" финансово-экономическая модель, работающая в интересах крупного транснационального капитала и внедряемая его политическими агентами.

Можно сказать, что России после дефолта 1998 года ещё и повезло — благодаря антикризисным мерам, предпринятым правительством Примакова и Геращенко, а также длительному периоду высоких цен на нефть и другие сырьевые товары. Но быстрое, уже в 1999 году, возвращение к рычагам управления российской экономикой прежней "либерал-монетаристской"команды привело к тому, что внешние проявления кризиса были сглажены, но их глубинные причины не были устранены. В 2008-2009 годах это проявилось самым сильным падением российского ВВП среди первых десяти экономик мира и замедленными темпами её восстановления. Но тогда кризисной волной накрыло всех. И, наверное, всем казалось, что мы — в одной лодке с Западом, что у нас одни и те же проблемы, и один, общий путь решения этих проблем. Но уже вскоре стало ясно, что из своей кризисной ситуации наши партнеры намерены выходить, по известным словам Збигнева Бжезинского, "против России, за счёт России и на обломках России". После введения западных санкций против России с искусственным падением нефтяных цен продолжение "либерально-монетаристского" курса в отечественных финансах и экономике можно считать доведением нашей страны до самоубийства.

Александр НАГОРНЫЙ. Характерным примером того, как соотносятся слова либерал-монетаристов с их делами, является совершённый на наших глазах переход к таргетированию инфляции: обещали её вдвое снизить, а в итоге получили её двукратное повышение. При этом никто не понёс за это никакой ответственности. Российский рубль занял одно из последних мест в мировом рейтинге валют, зато председатель Центробанка РФ была признана "лучшей в мире"…

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Хочу отметить, что журнал Euromoney, по версии которого это произошло, считается рупором валютных спекулянтов, которые сказочно обогатились на манипуляциях с курсом рубля, так что здесь ничего удивительного нет. Что же касается обещаний и ответственности за них, то нет ничего проще: достижение целевого ориентира откладывается на три года, первоначальный провал объясняется стечением неблагоприятных "форс-мажорных", то есть якобы непредвиденных, факторов, на следующий год объявляется переходный период к третьему, когда и должно наступить долгожданное "попадание в цель".  Но его, как правило, не происходит...

Александр НАГОРНЫЙ. Вспоминается притча о Ходже Насреддине, который за щедрое вознаграждение пообещал падишаху выучить ишака говорить…

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Да, но в этой восточной притче речь шла о десятках лет, а нынешним либералам лишь бы день простоять да ночь продержаться. Теперь им важно пережить выборы — поэтому мы слышим обещания, что всё будет хорошо, только надо оставить их порулить экономикой еще годик. А там, глядишь, в парламент придут новые люди, прежние обещания окажутся забыты, и можно будет еще пару годиков с пользой для себя просидеть в чиновных креслах. Эта формула была изобретена в середине 90-х годов министром экономики, должность которого занимал тогда Евгений Ясин и с тех пор она взята на вооружение всеми его последователями. В рамках этого подхода экономический рост действительно может наблюдаться — но только по не зависящим от авторов причинам — например, повышения цен на нефть в начале 2000-х годов. Вероятно, чего-то подобного они ожидают и к 2018 году. Однако, на мой взгляд, ни для повышения сырьевых цен, ни для снятия западных санкций никаких объективных оснований нет — мировая экономика переходит к фазе роста нового технологического уклада, которая всегда идет на фоне низких сырьевых цен и повышения энергоэффективности. Санкции же будут сохраняться до тех пор, пока российское руководство отказывается подчиниться американскому диктату и отстаивает свой суверенитет. Поэтому и роста при данном подходе ожидать не приходится.

Александр НАГОРНЫЙ. Почему?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Потому что он противоречит как научным знаниям о закономерностях развития и функционирования экономики, так и практическому опыту. Доклады Улюкаева и Кудрина исходят из правильности нынешней денежно-кредитной политики и лежащих в ее основе предположений о линейной обратно пропорциональной зависимости между экономическим ростом и инфляцией с одной стороны и прямо пропорциональной зависимостью между инфляцией и денежной массой, с другой стороны. Из этого следует незамысловатый вывод о том, что для обеспечения экономического роста необходимо снизить инфляцию, а для этого, в свою очередь — сжать денежную массу, в том числе путем сокращения использования средств резервного фонда для финансирования дефицита бюджета и уменьшения последнего. При этом приводится много банальных рассуждений о необходимости улучшения качества институтов, бизнес-климата, повышения эффективности госрегулирования и других очевидных направлениях работы, которой авторы должны были заниматься по долгу службы много лет, но почему-то не преуспели. 

Эта позиция не может быть основой для политики экономического роста в связи с несоответствием её исходных положений закономерностям развития современной экономики.

Александр НАГОРНЫЙ. Нельзя ли об этом рассказать подробнее? Ведь опыт экономической реформы в КНР, их прямой работы с денежной массой, необходимой для экономики, казалось бы, неопровержимо доказывает, что опережающие темпы развития нуждаются в адекватной денежной массе и стратегическом планировании?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Во-первых, предложения бюджетной консолидации и ограничении дефицита планкой в 1% ВВП основываются на упрощенном представлении о линейной прямой зависимости между приростом денежной массы и инфляцией. В действительности эта зависимость носит нелинейный и немонотонный характер — для каждого состояния экономики существует оптимальный, с точки зрения минимизации инфляции, уровень денежной массы, отклонение от которого в сторону как увеличения, так и снижения влечёт за собой рост инфляции.

Российская экономика характеризуется относительно низким уровнем монетизации, который за последние два года стал ещё ниже, что повлекло за собой весьма существенное отклонение от оптимального уровня, а также повышение инфляции. Это связано с тем, что сокращение денежной массы в условиях демонетизации приводит к падению производства, снижению доходов и, соответственно, покупательной способности населения.

Реально же к снижению инфляции в наших условиях ведёт не сокращение денежной массы, а повышение эффективности и объёмов производства. Поэтому в демонетизированной российской экономике инфляция должна снижаться с ростом денежной массы — до определённой, достаточно жёстко просчитываемой величины — и, наоборот, увеличиваться при её сокращении. Что, собственно, мы и видим на практике. В условиях падения производства и инвестиций добиваться снижения инфляции только путём сокращения доходов — значит программировать углубление кризиса, деградацию экономики и падение уровня жизни населения. Именно к таким последствиям обычно приводит реализация данного подхода. При этом снизить инфляцию до целевого уровня в 4% не удастся, поскольку она будет провоцироваться повышением издержек и девальвацией рубля вследствие снижения технического уровня и конкурентоспособности производственной сферы.

Во-вторых, теоретический тезис об обратной зависимости между инфляцией и экономическим ростом не соответствует практическому опыту. Существует множество исследований, доказывающих отсутствие такой зависимости в пределах умеренной инфляции. В реальности она, повторюсь, носит нелинейный и немонотонный характер. Для каждого состояния экономики есть свой, оптимальный, с точки зрения максимизации темпа прироста ВВП, уровень инфляции. Чем хуже качество управления развитием экономики и чем примитивнее её структура, тем выше этот уровень. У нас он, к сожалению, превышает 4%, поэтому попытки его достичь будут неизбежно сопровождаться падением производства и, соответственно, сохранением высокой инфляции. То есть в рамках предлагаемого подхода этот уровень окажется в принципе недостижимым. 

В-третьих, предложения о сокращении бюджетных расходов противоречат тезису о необходимости увеличения расходов на образование и науку. Если исходить из величины этих расходов в структуре бюджета и ВВП передовых стран, их объём должен быть увеличен не менее, чем вдвое. Сделать это за счёт снижения расходов по другим статьям можно только путем резкого сокращения чиновников и сотрудников правоохранительных органов, что повлечёт рост безработицы, сокращение платёжеспособного спроса и едва ли даст положительный макроэкономический эффект. И уж точно не даст его сокращение оборонных расходов, так как они являются главным источником финансирования наукоёмкой промышленности с большим мультипликативным эффектом.

В-четвёртых, отказ от использования денежной эмиссии для финансирования дефицита бюджета противоречит общепринятой практике передовых стран и следует из непонимания природы современных денег. Все мировые валюты являются фиатными деньгами, эмиссия которых ведется без обеспечения золотовалютными или какими-либо иными реальными ценностями. Они эмитируются, главным образом, под долговые обязательства государства в целях финансирования дефицита бюджета. Эмиссия доллара США ведется ФРС под долги американского правительства, и её величина определяется потребностями казначейства США в заимствованиях путём эмиссии своих обязательств. Аналогичным образом эмиссия евро ведётся под долговые обязательства государств-членов зоны евро. Ранее европейские центробанки вели эмиссию под долговые обязательства (векселя) предприятий путём рефинансирования коммерческих банков через их переучёт. Эмиссия может также вестись под обязательства государственных институтов развития (Япония, США) или под планы развития экономики, как это делается в Китае. При этом денежная эмиссия опережает рост экономики, что соответствует смыслу современного кредита как инструмента авансирования такого роста. Чем менее развит финансовый рынок, тем большее значение имеет кредитная эмиссия для обеспечения экономического роста. Все скачки из отсталости в лидеры, известные современной экономике, сопровождаются опережающим ростом кредитной эмиссии для финансирования наращивания инвестиций.

Александр НАГОРНЫЙ. Неужели такие опытные в области денежно-кредитной политики руководители, как Кудрин и Улюкаев, этого не понимают?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Недооценка ими значения кредита для финансирования инновационной и инвестиционной активности связана с наивной верой в теорию рыночного равновесия. На самом деле современная экономика никогда не достигает точки равновесия и даже не стремится к ней. Она может стремиться к некоторому аттрактору, но, как правило, его не достигает вследствие появления новых аттракторов под влиянием НТП и меняющейся конъюнктуры. А если и достигает, то останавливается в своём развитии, как это происходит, например, в нынешнем состоянии стагфляционной ловушки. Современный экономический рост носит неравномерный, неравновесный и нелинейный характер. В настоящее время совершается переход к новому технологическому укладу, который требует резкого наращивания инвестиционной и инновационной активности. Для обеспечения структурной перестройки экономики передовые страны быстро наращивают объёмы денежной эмиссии, организуя предоставление долгосрочных кредитов под символический процент. Недаром классик западной экономики Йозеф Шумпетер правильно называл процент за кредит налогом на инновации, а другой выдающийся экономист, нобелевский лауреат Джеймс Тобин доказывал, что максимизация инвестиционной активности должна быть главной целью денежно-кредитной политики.

Александр НАГОРНЫЙ. Они этого не знают?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Курсы МВФ и американского казначейства этого не предусматривают. Адептов рыночного фундаментализма заставляют зубрить несколько примитивных догм, которые не подлежат сомнению. Хотя, повторюсь, применение этих догм, известных как доктрина "вашингтонского консенсуса", всегда и везде оборачивалось катастрофой в доверившихся странах, проводники этой политики объявлялись американскими СМИ лучшими в мире специалистами и всячески поощрялись. В нынешней ситуации странное для макроэкономистов игнорирование роли денежно-кредитной политики в обеспечении экономического роста влечёт его замыкание на сверхприбыльных отраслях добывающей промышленности и химико-металлургического комплекса при стагнации остальных. Предложенное Улюкаевым ограничение источников финансирования инвестиций собственными средствами предприятий делает невозможной диверсификацию экономики и её перевод на траекторию сбалансированного и качественного роста.

Александр НАГОРНЫЙ. Но Борис Титов, как защитник прав предпринимателей, должен понимать значение кредита?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. В подходе Столыпинского клуба, представленного Б.Титовым, этим вопросам уделено первостепенное внимание. Этот подход содержит все необходимые составляющие макроэкономической политики роста и соответствует мировому опыту. Он основывается на правильном понимании сложности взаимосвязей между динамикой денежной массы, ростом производства и инфляцией. В его основе лежит прагматичное использование всех имеющихся инструментов государственного регулирования рыночной экономики в целях ее модернизации и роста, что одновременно должно обеспечить и снижение инфляции. Его реализация вполне может обеспечить скорейший вывод российской экономики на устойчивый рост с темпом 4% ежегодного прироста ВВП за счет опережающего роста инвестиционной активности, финансируемого посредством целевой кредитной эмиссии.

Александр НАГОРНЫЙ. Вы с этим согласны?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Отчасти, как один из соавторов доклада. В действительности возможности роста нашей экономики примерно вдвое превышают этот уровень, если исходить из объективных ограничений. Производственные мощности загружены на 60%, с учётом скрытой безработицы потенциал роста выпуска продукции при нынешних показателях занятости составляет около 20%, сырьевая база позволяет увеличить выпуск продукции десятикратно, научно-технический потенциал используется едва ли на четверть, судя по утечке умов и технологий. Вывоз около 50 млрд. долл. в год капитала в оффшоры и эмиграция около 200 тысяч специалистов за последние три года свидетельствуют о неспособности действующей модели управления экономикой Росии обеспечить полное использование имеющихся в стране ресурсов. Объективно она могла бы расти до 10% в год в течение ближайшей пятилетки при настройке системы управления на цели экономического развития. А через десятилетие — выйти на уровень передовых стран путем реализации смешанной стратегии развития, включающей опережающее развитие нового технологического уклада, динамическое наверстывание в сферах, технический уровень которых близок к мировому, и догоняющее развитие на основе импорта технологий и прямых инвестиций в зонах безнадежного отставания.

Александр НАГОРНЫЙ. Что, по-вашему, для этого нужно сделать?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Необходимые для этого предложения содержатся в докладе Столыпинского клуба. Их следует дополнить институтами стратегического и индикативного планирования, без которых в условиях смены технологических укладов вероятны серьёзные просчеты в оценке перспективности тех или иных направлений развития экономики и, как следствие, грубые ошибки при принятии крупных инвестиционных решений. Производительность факторов производства зависит от их технического уровня и структуры. Эффективность инвестиционной политики сильно зависит от распределения инвестиций по направлениям развития экономики. В направлениях роста нового технологического уклада, расширяющегося с темпом около 35% в год, они многократно более эффективны, чем в традиционных направлениях, которые пребывают в депрессивном состоянии.

Александр НАГОРНЫЙ. Нужно планирование?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. В отличие от советской модели планирования, в условиях рыночной экономики формирование планов развития должно вестись на основе инициативных предложений предпринимателей и учёных, которые оцениваются государством исходя из задач экономического роста и обеспечиваются созданием необходимых условий для их реализации. Эти условия должны включать обеспечение стабильных макроэкономических параметров и долгосрочных кредитов под планы предприятий по модернизации и наращиванию производства. Посредством такого частно-государственного партнерства создаётся ткань индикативного планирования развития экономики, включающая соответствующие требования к макроэкономической государственной политике.

Александр НАГОРНЫЙ. Как вы думаете, каким окажется результат прошедшего обсуждения?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Не знаю. К сожалению, нежелание извлекать уроки из сделанных ошибок и игнорирование своего собственного и чужого успешного опыта ведёт нас к бесконечному наступанию на одни и те же грабли. Лоб экономики — научно-технический потенциал уже разбит, зато оффшорные счета бенефициаров проводимой политики исправно пополняются. В последнее время — за счет сверхприбылей от манипулирования курсом рубля. Под предлогом перехода к таргетированию инфляции произошло освобождение курса рубля в свободное плавание. Произошедший вследствие этого срыв макроэкономической ситуации в турбулентный режим с невиданной волатильностью курса национальной валюты стал главной причиной скачка инфляции и падения инвестиций. Дезориентированные предприятия реального сектора вследствие неопределенности курса рубля не воспользовались в полной мере возможностями импортозамещения, а валютный сегмент Московской биржи стал главным центром генерирования прибыли за счет манипуляций с курсом рубля. Возникший в этой ситуации переток денег, включая кредиты Банка России, на валютный рынок способствовал снижению инвестиционной активности и втягиванию экономики в стагфляционную ловушку.

Александр НАГОРНЫЙ. Говорят, что виной всему низкие цены на нефть?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Почему же тогда не скачут таким же образом валюты большинства других нефтедобывающих стран? Колебания нефтяных цен могут объяснить около 10% амплитуды колебаний курса рубля. Нет никаких объективных причин для невиданной в современном мире волатильности его курса. Он занижен относительно паритета покупательной способности почти втрое. Вдвое зарезервирован по соотношению денежной базы и резервов. И занимает последнее место в мире по рейтингу устойчивости. Но даже из этих вопиющих очевидных ошибок не извлекаются уроки, не делается выводов и не принимается мер по их исправлению.

Александр НАГОРНЫЙ. Можете дать свой прогноз по этому поводу?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Продолжение проводимой политики, что, в сущности, предлагается Улюкаевым и Кудриным, обрекает страну на повторение экономической катастрофы, к которой аналогичная политика привела в 90-е годы. Программа Столыпинского клуба даёт возможность выйти на траекторию устойчивого роста с темпом около 4% в год. В "усиленном" мерами по форсированному финансированию развития режиме — до 10% в год. Такой у нас сегодня выбор: или 3%-ное снижение ВВП и инвестиций вплоть до 2018 года при сохранении высокой инфляции, как будет в случае реализации подхода Улюкаева-Кудрина, — или же переход к устойчивому росту с темпом от 4% до 10% в год при реализации предложений Столыпинского клуба и ученых РАН.

Александр НАГОРНЫЙ. Кого конкретно вы имеете в виду?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Людей, которые, исследуя проблематику экономического роста и макроэкономической политики, получили серьёзные научные результаты. Я назову лишь некоторых из них. Это:

— Р. Нижегородцев, который доказал охарактеризованные выше нелинейные и немонотонные зависимости между денежной массой, инфляцией и экономическим ростом, а также является ведущим знатоком инновационных процессов;

— М. Ершов, который знает, как организована денежно-кредитная политика в передовых странах и как использовать этот опыт у нас;

— А. Кобяков и А. Отырбу, которые могут объяснить фиатную природу современных денег;

— А. Широв который поможет просчитать вам различные сценарии экономической политики с точки зрения её последствий для роста.

— Я. Миркин, который покажет, как обеспечивался скачок из отсталости на передовой уровень в странах, совершивших экономическое чудо

— Ю. Петров, который сделал оценку потерь экономики стираны вследствие ее офшоризации и вывоза капитала.

Александр НАГОРНЫЙ. Так чем может закончиться противостояние этих двух подходов? И каково значение выбора будущего пути для нашей страны?

Сергей ГЛАЗЬЕВ. Очень надеюсь, что будет выбран путь, предложенный Столыпинским Клубом и людьми, связанными с реальным сектором российской экономики: как со стороны регионов, так и академического мира. Промедление в этом плане или выбор в пользу монетаристов может иметь чрезвычайно негативные последствия для нашей экономики и для нашей страны в целом.

2 июня 2016
http://zavtra.ru/content/view/glazev-2/

---