Раньше враги России действовали против нее в основном территориально-захватнически, не сознавая историософской цели своих действий и не видя себя исполнителями плана сатаны. Таков был и Наполеон, несмотря на свою демоническую гордость.
После 1848 г. новая, финансово-капиталистическая, формация апостасии стала воочию воспринимать православную Россию как главное препятствие своему мировому господству. Ведь после переломной Французской революции (1789), открывшей эпоху уничтожения последних местно-удерживающих (монархических) черт западной государственности, дальнейшая волна аналогичных попыток (1848) была остановлена вмешательством России: сначала в защиту австро-венгерского престола, затем поддержкой монархической Германии (против французов) при ее объединении. Вот в чем был смысл пророческих слов Тютчева, около 20 лет проведшего на дипломатической работе на Западе (в основном в Германии):
'Давно уже в Европе существуют только две действительные силы - революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой и, быть может, завтра они вступят в борьбу. Между ними никакие переговоры, никакие трактаты невозможны; существование одной из них равносильно смерти другой! От исхода борьбы, возникшей между ними, величайшей борьбы какой когда-либо мир был свидетелем, зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества'.
Смысл же этого противостояния: 'Россия прежде всего христианская империя; русский народ - христианин не только в силу православия своих убеждений, но еще благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения... Революция - прежде всего враг христианства!.. Те видоизменения, которым она последовательно подвергалась, те лозунги, которые она попеременно усваивала, даже ее насилия и преступления были второстепенны и случайны; но одно, что в ней не таково, это именно антихристианское настроение, ее вдохновляющее, и оно-то (нельзя в этом не сознаться) доставило ей это грозное господство над вселенною... Тот, кто этого не понимает, не более как слепец, присутствующий при зрелище, которое мир ему доставляет' ('Россия и революция', 1848).
В этом глубоком и точном видении раскладки мировых сил Тютчев, пусть и иными словами, отождествил Россию с Удерживающим, а революцию с натиском антихристианской 'тайны беззакония'. "Революция" здесь - любое отвержение воли Божией и замена ее человеческим 'многомятежным хотением'. Первым таким революционером был сатана (таковым его считал и Бакунин), увлекший в революционную драму соблазненных им людей. Буржуазные демократические революции возвестили уже революционный конец христианской эпохи.
'Можно предполагать, что все эти раздирающие его [Восток] пропаганды (пропаганда католическая, пропаганда революционная и пр. и пр.) друг другу противоположные, но все соединены в одном общем чувстве ненависти к России, примутся за дело с большим рвением, чем когда-либо', - предвидел Тютчев. Можно при виде этого еще сомневаться во всемирном призвании России? 'Когда же это призвание могло быть более ясным и очевидным? Можно сказать. Господь начертал его огненными буквами на этом небе, омраченном бурями...' ('Россия и революция').
К этому времени в европейском революционном движении, помимо масонской буржуазно-антимонархической сети лож, образовалось и связанное с ними коммунистическое течение, ознаменовавшееся 'Манифестом коммунистической партии' К. Маркса (1848). Если масонство предназначалось для разложения и космополитизации верхов общества, то этот новый инструмент "тайны беззакония" имел целью разложение низов для их использования в качестве массовой армии разрушения старого порядка. Оба инструмента имели интернациональный характер, соответствующие связи и финансирование, о чем видный британский политик Б. Дизраэли писал как о 'союзе искусных накопителей богатств с коммунистами' для разрушения христианского монархического мира ('Конигсби', 1844). Бывший революционер Тихомиров покаянно признавал, что, 'воображая делать все по-своему', его революционный круг действовал 'словно пешки... в виду достижения цели не нашей, а какой-то нам неизвестной... Я уже давно не мог отрешиться от какой-то всесильной руки, нами двигающей...' ('Воспоминания Льва Тихомирова', 1921).
И революционные вожди тоже прекрасно понимали удерживающую роль России: 'Ни одна революция в Европе и во всем мире не сможет достичь окончательной победы, пока существует теперешнее русское государство' - писал Энгельс ('К. Маркс и революционное движение в России', М., 1933).
Однако западные монархи не хотели этого сознавать, будучи сами частью апостасии и защищая в ней лишь свои троны путем компромисса с нею, - иначе бы они не обрекли на крах предложенную русским Царем идею 'Священного союза' (1815) для защиты христианско-монархической государственности, справедливости и мира. С начала XIX в. и сама Россия все более активно проявляет себя в мировой политике как бескорыстная, высоконравственная Империя. Но несмотря на то, что она неоднократно оказывала помощь европейским монархам в их борьбе с революцией, 'Священный союз' распался из-за эгоистичной политики западных держав, которая привела их даже к военному союзу с мусульманской Турцией в Крымской войне против России (1853-1856).
В этой войне ровно через 400 лет после сокрушения православной Византии возникла еще одна символическая военная коалиция западных "христиан" с мусульманами против Православия, - чтобы остановить нараставшее русское влияние на Святой земле и заступничество за христиан, находившихся под турецкой оккупацией; поэтому и Ватикан пошел на союз с магометанством против России. И во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг., когда русская армия, разбив турок, подошла к Константинополю, Запад не позволил России осуществить давнюю цель - водрузить крест на Св. Софии... Все жертвенные шаги России по облегчению участи 12 миллионов порабощенных восточных христиан в Османской империи встречали на Западе дружный отпор, для самооправдания же Европа чернила русских в духе маркиза де Кюстина...
Эта ненависть к России, впрочем, имела уже и важную внутриполитическую причину. Нечто промыслительное видится в том, что именно в Российской империи - самой христианской части мира - с конца XVIII в. (после разделов Польши) оказалась основная часть самого антихристианского народа, как бы для решающего столкновения двух замыслов. Бога и сатаны. При этом еврейство, с одной стороны, захватило в России финансы и печать, и с другой - поставляло кадры для всех революционных организаций и финансировало их.
Революционеры находили в России удобную почву для своей пропаганды прежде всего из-за нерешенной проблемы нового сочетания свободы и служения в изменившемся российском обществе XIX в. Решение можно было искать в новой сословно-корпоративной структуре с четким и справедливым распределением обязанностей, в восстановлении "симфонии" и воссоздании традиции Земских Соборов (вместо партийной Думы). Однако для российской интеллигенции обычной стала оценка России западными мерками с требованиями демократических реформ, чем было заражено и земское движение местного самоуправления. Все преобразования Александра II, включая давно назревшее раскрепощение крестьян, рассматривались общественностью в русле общей секулярной "эмансипации". (Показательно, что и в столь важной Крымской войне главнокомандующий русской армией князь А.С. Меншиков с пренебрежением отнесся к привезенным в Крым чудотворным иконам Божией Матери, отвергнув Ее помощь...)
Александра II убили 1 марта 1881 г. - в тот самый день, когда он собирался подписать либеральную конституцию. Но эту символику можно толковать по разному... К чему привела бы эта конституция, мы знаем из аналогичного развития в начале XX в. Во всяком случае, этот очередной шок остановил либеральные реформы и дал России четверть века международного величия и устойчивости. Два последних выдающихся Государя задержали революцию, однако даже они видели все меньше творческих сил, пригодных для проведения долгосрочных оздоровительных реформ, которые, по сути, должны были заключаться в восстановлении идеологии удерживающего Третьего Рима. К сожалению, в ведущем слое страны это мало кто четко понимал...
Показательно, что крупнейшие российские историки XIX в. (Карамзин, С.М. Соловьев) в своих фундаментальных трудах осмысляют русскую историю и свою эпоху не с духовной точки зрения Третьего Рима, а скорее с западнической. Наиболее известный философ B.C. Соловьев не любил Византию, трактовал понятие Третьего Рима как гордыню и выводил отсюда необходимость воссоединения с католиками. И даже профессор Московской духовной академии А.Д. Беляев в своем двухтомнике "О безбожии и антихристе" (Сергиев Посад, 1898), писал: 'В старину иные русские Москву и Россию называли третьим Римом; но это название не привилось. В настоящее время никто из ученых не употребляет этого названия, а народу оно даже совсем неизвестно. Да и действительно, что общего у православной России с Римом?..' (с. 508).
В России, однако, нарастание апостасийных сил - декабристы, либералы-западники, марксисты - было не единственным процессом. Россия как бы раздвоилась, и наперегонки с апостасией верхов, после западнического XVIII в. с сильно поврежденной русскостью верховной власти, в XIX столетии обозначилась и противоположная тенденция: русская православная почва постепенно пропитывала собою верхи - вплоть до двух последних истинно православных Государей, чьи царствования вполне соответствовали симфонии с Церковью. Возникает правая русская общественность, которая констатирует плачевный духовный результат петровских реформ и предчувствует обрыв, к которому толкало Россию западничество.
Наше славянофильство XIX в. было лишь внешне схоже с западными романтиками, ибо в отличие от их туманного мистицизма стремилось к православной традиции. Да и называть их "славянофилами" - неточно, ибо их интересовал прежде всего вопрос: что такое Россия? Они переломили западническое подражательство петербургского периода и заложили фундамент для возрождения всей последующей русской идеологии. Однако в борьбе с западниками у большинства тогдашних славянофилов не было четкого понятия об удерживающем призвании российской монархии. Они видели особую роль России в слишком оптимистичном ходе истории и даже надеялись спасти Европу, чувствуя себя ее древней частью ('страна святых чудес'...), - хотя Европа уже давно не хотела быть "святой" и требовала того же от России.
Осознав это, правая русская мысль после Крымской войны стремится изолироваться от Европы и ее геополитического вызова - это было логическим развитием славянофильства. Н.Я. Данилевский в книге 'Россия и Европа' (1869) верно отражает картину русско-европейских противоречий, ставит верную цель - строить свой славянский мир; однако примененная им к нациям натуралистическая аналогия не достаточна для понимания цели мирового развития и идущей в мире духовной борьбы, от которой не укрыться в свою изолированную цивилизацию. России в этой борьбе неизбежно предстояло принять вызов Запада, ибо ей была уготована всемирная удерживающая роль, которая даже в рецептах по "подмораживанию" (К.Н. Леонтьев, К.П. Победоносцев) не всегда осознавалась в должном масштабе.
Правда, в 1860-е гг. происходит первая (!) публикация писем старца Филофея; этому способствует длящийся русско-турецкий конфликт из-за судьбы порабощенных христиан. Соответственно публицистами обсуждается миссия Третьего Рима по отношению ко Второму, - но лишь в политическом аспекте: 'Константинополь должен быть наш!'. Удерживающее эсхатологическое значение Третьего (и последнего) Рима недостаточно осмыслено ни у Достоевского, ни у В.О. Ключевского, ни у М.Н. Каткова, ни даже в глубокой монографии 'Монархическая государственность' (1905) Тихомирова (лишь позже он затронет эти темы)...
Разумеется, удерживающую идею России можно было выражать и иными словами, что мы видим в статьях и стихотворениях гениального Тютчева. Разные ее стороны ощущают Данилевский (особость славянского "культурно-исторического типа"), Достоевский ("русская всечеловечность", нарастание конфликта с западной культурой, грядущие "бесы"), Леонтьев (социально-культурный аспект византийский преемственности на фоне разрушительного эгалитарного всесмешения на Западе), Тихомиров (давший первое детальное обоснование самодержавия как истинной власти). Всех их господствующее либеральное мнение зачислило в "реакционеры", и они были ими - в смысле здоровой реакции на западничество и революционный нигилизм.
И, конечно, кто никогда не забывал об удерживающем призвании русского самодержавия, - так это наши православные подвижники: прп. Серафим Саровский, святители Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник, оптинские старцы, св. о. Иоанн Кронштадтский, новомученик прот. Иоанн Восторгов... Их мудрые голоса тонули в море политических страстей и идей противоположной направленности. Но Истина не переставала быть таковой от того, что ее сознавали лишь немногие: она неумолимо действовала сама по себе - и уже все ближе к упомянутому 'закону смерти'...
Приведем слова святителя Феофана Затворника о том, что надо 'под Римским царством разуметь царскую власть вообще... царская власть, имея в своих руках способы удерживать движения народные и держась сама христианских начал, не попустит народу уклониться от них, будет его сдерживать. Как антихрист главным делом своим будет иметь отвлечь всех от Христа, то и не явится, пока будет в силе царская власть. Она не даст ему развернуться, будет мешать ему действовать в своем духе. Вот это и есть удерживающее. Когда же царская власть падет и народы всюду заведут самоуправство (республики, демократии), тогда антихристу действовать будет просторно... Некому будет сказать вето властное' ('Беседовательное толкование Второго Послания к Солунянам Епископа Феофана', М., 1873, с. 71).
Спровоцированная 'мировой закулисой' русско-японская война 1904-1905 гг. и привязанная к ней первая революция открывают XX в. как первая попытка устранения Удерживающего. Но революционные структуры в России были еще слабыми, народ оказал им стихийное сопротивление ("черносотенство"), да и в далекой войне местного значения эта цель закулисы была недостижима.
Понадобилась Мировая война, знаменующая эпоху установления "Нового мирового порядка". В этой войне 'мировой закулисе' путем длительной пропагандной, дипломатической и финансово-экономической подготовки удалось столкнуть и привести к крушению, с одной стороны, две последние наиболее консервативные европейские монархии (Германию, Австро-Венгрию) и, с другой стороны, Россию. Тем самым последние местно-удерживающие остатки западной монархической государственности (наследники 'Священной Римской империи германской нации'), впавшие в националистическую гордыню, были спровоцированы 'мировой закулисой' на устранение всемирного православного Удерживающего.
Русское царство было повержено совместными усилиями и его военных противников (включая опять-таки мусульманскую Турцию), и его лицемерных "союзников" по Антанте, руководимых международным еврейством, которое внутри внешней войны (она все-таки не грозила огромной России поражением) развязало главную - внутреннюю войну против Удерживающего, организуя революционеров и сепаратистов всех мастей. Объединенная масонами мощь этих сил была уникальна в истории по неограниченности финансовых средств и вседозволенности (план Гельфанда-Парвуса): клевета, дезинформация, подкуп, игра на разнузданных инстинктах масс, провокации, вооруженный террор против лучших деятелей...
Защитники православной монархии не могли себе позволить столь циничный арсенал средств для ответных действий. Во всей Европе консерваторы в свое время оказались не способны противостоять новым, демократическим течениям. Ибо консерватизм состоит в обладании и защите традиционных нравственных ценностей, а не в разработке "адекватных" методов противостояния силам откровенно безнравственным, агрессивно-разрушительным.
В других работах (см. раздел I данного сборника) мы уже рассмотрели действия враждебных сил. Сейчас повторим, что никто в нашей катастрофе не виноват больше нас самих. Ведущий слой российского общества (дворянство, интеллигенция, высшее чиновничество, да и большинство церковных властей) согрешил, поддавшись апостасийным процессам или не рассмотрев эту опасность. Это было следствием утраты в самой России знания о своем предназначении в мире и о сути православного самодержавия, что выразилось уже в 1905 г. в требовании демократической конституции, - на что Государь пойти не мог: это противоречило его ответственности как Помазанника Божия. Преодоление этого греха остается главной задачей русского народа, если мы хотим возродить Россию. И если нам еще оставлено время для этого, то прежде всего надо вынести уроки из случившейся катастрофы.
