Роль русской литературы и литературного журнала в современной России

В XIX веке слово прозаика или поэта могло изменить ход истории, а русская классическая литература была камертоном не только для последующих пишущих соотечественников, но и для ряда зарубежных авторов мирового уровня. Учитель, проживший и прочувствовавший ответы на важнейшие вопросы бытия, лекарь, врачующий душевные раны, а порой и мессия, пронзающий пространство пророческой нотой – вот портрет любого русского классика того времени.

В итоге «спирально-диалектическое» развитие культурно-исторического процесса привело в сегодняшний день, который приготовил нам совершенно иные литературные пути, возможности и ситуации.

Омертвело ли сердце современного человека? Утратило ли оно способность откликаться на звук певучего художественного слова, заставляющего дух расти, а плоть – пластично подчиняться духовному зову?

Может быть, упал уровень художественного вкуса, утратилось нравственное чувство? Может быть, так кардинально изменился мир, что музыка великих шедевров перестала резонировать с дыханием времени и напоминает лишь звуки охрипшего патефона?

Утрачена ли возможность встретить писателя, под пером которого разговаривает вечность, – нынешнего властителя дум и народного защитника?

Если бы на все эти вопросы можно было дать положительный ответ, то наш Круглый стол был бы совершенно бессмыслен и по праву оказался в том пессимистически-тусклом ряду, в котором стоят многочисленные окололитературные дискуссии, демонстрирующие исключительно блеск интеллекта участников и беспросветный мрак окружающей действительности. И всякий смысл в этом контексте потеряли бы судьбы наших современников, угасших безутешно для нас, промелькнувших ярким росчерком по ночному небу, как кометы, которые нещадно поглотила тьма – от Николая Рубцова и Юрия Кузнецова до Леонида Бородина и Василия Белова. Уж они-то никогда не считали литературу игрой, пусть даже и в бисер.

В преддверии Нового года принято подводить итоги, строить планы на будущее и, самое главное, в очередной раз задаваться сакраментальными – «кто я?», «куда иду?». Отмечая одновременно трёхлетнее существование журнала любителей русской словесности «Парус», мы предложили авторам, друзьям, членам редколлегии и редсовета нашего журнала ответить на несколько простых вопросов, неизбежно встающих перед каждым пишущим человеком. А ответы, возможно, укажут направление, в котором мы будем двигаться дальше так, чтобы этот узкий фарватер оказался единственно верным.

Ирина Калус (Гречаник)

+ + +

Ответы Михаила Назарова

Вступление к ответам на анкету

Думаю, что я не особенно пригоден для компетентных ответов на тему современной литературы и художественного творчества вообще. Потому что из его юношеского поклонника я со временем, на седьмом десятке лет, превратился в стоящего в стороне критика со своими требовательными (многие скажут: идеологизированными) критериями и представлениями о литературе и искусстве. А именно: в моем понимании художественное творчество не может расцениваться вне общих духовных координат всей человеческой деятельности и смысла жизни самого художника.

Для удобства своих пояснений на эту тему предлагаю использовать критерии, известные еще с древности, когда философы (Платон), стремясь выделить основные ценности должного человеческого творчества, считали, что в нем представлено сочетание Истины, Добра и Красоты. Религиозный взгляд на мiр как творение Божие расширяет эту триаду и на строение мiра, и на все виды человеческой деятельности, поскольку все они подлежат не только утилитарной, но и нравственной оценке. И это нераздельное сочетание Истины, Добра и Красоты в разных видах деятельности лишь представлено в различных пропорциях. Например, в естественных науках преобладает стремление к поиску Истины, но наука без Добра и Красоты может превратиться в некое злое и уродливое орудие разрушения (атомная бомба). Религиозная деятельность направлена на проповедь Добра, но если в проповеди нет Истины и Красоты – она превращается в назойливое фарисейское морализаторство и сектантство. Разумеется, действие в мiре богопротивных сил сатаны, основанное на иной триаде: лжи (антиистине), зле (антидобре) и мерзости (антикрасоте), – может создавать свои пропорции и комбинации. В том числе в литературе.

В художественном творчестве определяющим качеством традиционно является Красота (это не обязательно красивость, а скорее благодатная гармония Божественного мiроздания на всех уровнях нашего восприятия). Присутствие Истины и Добра в творчестве зависит, конечно, от состояния души и ума художника. В так называемых «современных» видах искусства мы можем даже встретить эстетизацию абсурда, хаоса, мерзости и откровенного богоборческого сатанизма: таковы эпатажные выставки Марата Гельмана, многие картины Шемякина; в литературе – «чернушные» произведения Петрушевской, гадости талантливого Лимонова и безталанного Сорокина (впрочем, могу ошибаться: познакомился очень давно только с одним его «произведением», состоявшим из ухов и ахов, – больше приобщаться к его мастерству не захотелось). Но не будем рассматривать все возможные извращения, вернемся к «нормальной» литературе.

Сочетание Красоты, Истины и Добра в литературе тоже непременное условие, однако художественный текст имеет существенные отличия, скажем, от богословской проповеди Добра и от научного трактата в целях познания Истины. И в то же время тезис "искусство для искусства" с неким нравственным вакуумом невозможен: без служения Богу художник в той или иной мере служит Его противнику. Так и художественная литература существует не сама для себя. Она (в своем должном виде) является прикосновением к тайне бытия, которую раскрывает своим особенным иносказательным языком, включая интуицию и подсознание: она не навязывает ответ прямо и дидактично, а самыми разными способами вовлекает читателя в соучастие, в поиск разгадки, в некое складывание «пазла» из фрагментов; иногда возможен поиск Истины и от обратного, то есть отчасти возможна работа черными красками (хотя заигрывание со злом опасно). И понятие Красоты (художественности) при этом, разумеется, тоже бывает очень многогранно как на уровне языка или сюжета, так и на уровне духовного содержания.

Но настоящей художественной литературы, в моем представлении, не может быть без упомянутого прикосновения к тайне бытия. Могут, конечно, иметь литературную ценность живописные наблюдения, описания красот природы, увлекательные приключения героев, изобретательная выдумка, умелая игра словами – для всего этого, пожалуй, более уместно слово "беллетристика". (Нередко встречаются тексты, в полном смысле понятные только самому автору, который сам домысливает в них свой индивидуальный мiр, для других не очевидный – это уже один из признаков графомании как писательства для самого себя).

Поэтому, в моем субъективном представлении о литературе, очень многие из так называемых писателей (и членов Союза писателей) к настоящей литературе не относятся. Разумеется, я сейчас оставляю в стороне нехудожественные жанры. В этом смысле я и сам себя не считаю писателем, хотя издал десяток книг. Вот по-немецки, когда меня спрашивают о моей профессии, я могу сказать: Schriftsteller (в буквальном переводе: ставящий буквы), а сказать по-русски: «писатель» – не могу, это в моем представлении очень многообязывающее слово.

А теперь перейду к ответам на вопросы

1. Играет ли русская литература сегодня какую-либо значимую роль в обществе?

Так называемая «классическая» русская литература играет, хотя и не так, как раньше. Я имею в виду «обойму» выдающихся писателей XIX века, которые после первых попыток нигилистической зачистки сразу после революции всё же были включены в уроки литературы в СССР и стали как бы светлым пятном в общей коммунистической воспитательной пропаганде. И потому ныне остались общеизвестны населению РФ. Правда, в советской школе их творчество преподавалось утилитарно, без религиозного осмысления – а ведь это самое важное. Тем не менее на подсознательном уровне русская «классическая» литература, не истребленная большевиками, лежит и сегодня в основе сохранившейся еще русской культуры и в таком качестве своими образами и архетипами еще как-то подспудно влияет на общественную жизнь. Несмотря на всемiрный потоп антикультуры и противостоя ему.

Что касается писателей-современников, то в послевоенные годы («оттепель») и в годы «перестройки» влияние честной литературы в СССР было огромно на фоне общей государственной лжи. Потому что в тоталитарном государстве честная литература, отчаянно пробиваясь через цензурные заслоны, взвалила на себя весь груз обсуждения замалчиваемых властью общественных, исторических, духовных проблем. Каждая такая публикация, доступная в миллионных тиражах, была чрезвычайным событием. Очень важно было творчество так называемых «деревенщиков»: там и противостояние партийным догмам, и защита памятников старины, русской деревни, духовное осмысление природы, – и этим намечался путь к Богу.

Нынешнее же время очень неблагоприятно для возможностей влияния литературы на жизнь общества. В XIX веке у литературы не было конкурентов в воздействии на умы, сегодня доминируют телевидение и интернет с иными «ценностями». И если еще недавно, в СССР, честную и нравственную, настоящую литературу запрещали, а запретный плод привлекал внимание, то теперь ее "свободно" топят в мутном потопе массовой коммерческой антикультуры (вижу, что читают в метро и что порою безжалостно выставляют к мусорным бакам – сегодня и само отношение к книге другое: как к одноразовому потребительскому товару). В этом потопе найти что-то настоящее человеку самостоятельно очень трудно, особенно молодежи без устоявшихся нравственных ценностей. И сама государственная идеология безпринципности и насаждаемых через СМИ нравов джунглей делает настоящую литературу незаметной и невостребованной в таком обществе. Для приобщения к более высокому нужна предварительная воспитательная подготовка, которую ни большинство семей, ни школа сегодня не дают.

Поэтому, с моей точки зрения, современная литература хорошего художественного и нравственного качества на общество не влияет, ибо остается неизвестной из-за крохотных тиражей и отсутствия ее «рекламы» (в хорошем смысле). Влияют, скорее, телесериалы, сварганенные по сценариям книг коммерческих детективщиков (таким образом популяризируя их и соответствующий образ жизни). Конечно, при желании и в таком легком чтиве можно доносить до читателей некоторые полезные идеи (как это в советское время отчасти пытался делать мой коллега по «Посеву» Ф. Незнанский, даже не обладая художественным талантом), но вряд ли можно предполагать распространенность такого благого желания в современной коммерческой детективной беллетристике (впрочем, мало знаком с нею).

Если же несколько расширить рамки влияния и учесть поэзию, включая песенный жанр, то общественное влияние, например, песен Игоря Талькова или «Машины времени» несомненно. Но это не литература.

2. Какова, на Ваш взгляд, дальнейшая судьба отечественных литературных журналов?

В нынешней атмосфере главная их беда – упомянутая невостребованность. Миллионные тиражи и нетерпеливое ожидание новых выпусков – а что там? – остались ностальгическими воспоминаниями. Сейчас идет отчаянная самостоятельная борьба редакций за выживание ради сохранения самой традиции (сужу по журналу «Москва», с издательством которого у меня многолетнее сотрудничество). Причем тиражи тут зависят не от качества литературы, а от спонсоров. Каковы нынче спонсоры, включая государство, – таковы и их приоритеты и критерии финансирования (вспоминается пресловутая «благотворительность» Сороса). Да и художественной литературы, по-моему, в этих журналах мало, больше публицистики, которая часто выглядит необязательной для прочтения, ибо почти не открывает ничего нового.

Но я полагаю, что литературные журналы важны и необходимы как «территория» духовного становления писателей и их взаимопомощи в этом. Кому Господь Бог дает талант художника – тот должен ответно послужить Богу именно на этом поприще, а не на каком-то ином. В этом очевидна, если так можно сказать, ответная «богослужебная» функция художественного дара и творчества.

К тому же процесс художественного творчества важен и как работа над собой: художник в самом себе, в своей личности создает свое главное жизненное произведение, которое представит Богу как отчет о распоряжении дарованными ему Богом талантами. Для такого созидательного духовного роста нужна соответствующая среда – своего рода питомники писательского творчества и содружества с опытными садовниками.

3. Какие литературные издания или деятели отвечают в наше время чаяниям русского человека?

Что касается конкретных названий и имен – затрудняюсь сказать, так как уже много лет (с конца «перестройки») нет времени читать современную художественную литературу (за редкими исключениями, основанными на личном общении: Распутин, Солженицын, Бородин). У меня такое, возможно, неправильное общее ощущение, что вроде бы самое главное для человечества и для русского народа писателями уже было написано. Сказать что-то принципиально новое и выдающееся трудно даже лучшим мастерам. Разве что – если чутко всматриваться в надвигающееся апокалипсическое «будущее». Если бы такие прозорливые талантливые авторы появились, думаю, они по крайней мере в православно-патриотической среде стали бы известны. Так что, надеюсь, не упущу их, подскажут.

4. Должна ли русская литература трансформироваться с учётом современных потребностей, или её задача – консервация ценностей и сохранение традиционных форм?

Во вступлении к анкете я высказал свое понимание художественной литературы: это прикосновение к тайне бытия. В этом смысле задача литературы всегда одна. Если сюда включить и аналитическую литературную критику – то тут у нас сегодня благодатное поле для осмысления духовной сути русской литературной классики, с ее достоинствами и недостатками, на которые раньше не было принято обращать внимания. Она ведь классика не только по верным "прикосновениям к тайне", но и по "классическим" неверным, отчасти высвеченным критикой: взять хотя бы "мистическую ограниченность" Пушкина (отмечена архм. Константином /Зайцевым/), борения Лермонтова "между пророком и диаволом", жертвенную творческую трагедию Гоголя, реформаторскую гордыню и материализм Льва Толстого, чувственно-нутряную языческую инстинктивность Бунина (подвергнутую критике И.А. Ильиным). Это важно, тем более что с высоты прошедших эпох и богоборческого ХХ века многое видится в новом свете. Я имею в виду – с православной точки зрения, как это, например, делал недавно скончавшийся М.М. Дунаев, его шеститомник считаю ценным вкладом в понимание русской литературы. Называю тут его одного также по причине доброго личного знакомства, оставляя в стороне других ценных авторов (например, Ивана Есаулова, с которым уж давно лично не общался).

5. Изменились ли задачи, стоящие перед писателем сегодня? Если да, то в каком направлении?

В моем личном представлении сегодня задача писательского творчества больше историческая, религиозно-философская, чем художественная. Впрочем, не исключаю и в этой области возможность художественной формы, как это и ранее пытались делать В. Соловьев в «Трех разговорах» и Л. Тихомиров в повести «В последние дни (Эсхатологическая фантазия)». Правда, художественная сторона у обоих мыслителей, наверное, оставляет желать лучшего.

Вот только в наше стремительное время с его суетой и борьбой за выживание крупноформатные произведения могут не найти читателей. В этом, например, беда многотомного безразмерного солженицынского «Красного колеса». Вспоминая изречение, что краткость – сестра таланта, мне кажется, что оно сегодня тем более актуально.

А поэзия – всегда актуальна.

(Источник: журнал "Парус")

+ + +

Может быть, кому-то будет интересен составленный по просьбе сайта "Заветный список" список книг, оказавших наибольшее влияние в жизни.

---