Правда полигона смерти

То, что произошло пятьдесят лет назад — 14 сентября 1954 года — на Тоцком полигоне в Оренбургской области, долгие годы окружала плотная завеса секретности.

В 9 часов 33 минуты над степью прогремел взрыв одной из самых мощных по тем временам ядерных бомб. Следом в наступление — мимо горящих в атомном пожаре лесов, снесенных с лица земли деревень — ринулись в атаку “восточные” войска. Самолеты, нанося удар по наземным целям, пересекали ножку ядерного гриба… В 10 км от эпицентра взрыва в радиоактивной пыли, среди расплавленного песка, держали оборону “западники”. Снарядов и бомб в тот день было выпущено больше, чем при штурме Берлина.

Со всех участников учений была взята подписка о неразглашении государственной и военной тайны сроком на 25 лет. Умирая от ранних инфарктов, инсультов и рака, они даже лечащим врачам не могли рассказать о своем облучении. Немногим участникам Тоцких учений удалось дожить до сегодняшнего дня. Спустя полвека они рассказали “МК” правду о событиях 54-го в Оренбургской степи.

“Вам выпала великая честь...”

Весь конец лета на маленькую станцию Тоцкое со всего Союза шли воинские эшелоны.

— Никто из прибывающих — даже командование войсковых частей — понятия не имел, зачем они здесь оказались, — рассказывает председатель Комитета ветеранов подразделений особого риска Владимир Бенцианов. — Наш эшелон на каждой станции встречали женщины и дети. Вручая нам сметану и яйца, бабы причитали: “Родимые, небось в Китай воевать едете…”

Станислав Казанов отправился на учения в Оренбургскую область, будучи курсантом сержантской школы в подмосковном Голицыне, и только в поезде узнал, что “ожидается испытание нового секретного оружия”.

В начале 50-х всерьез готовились к Третьей мировой войне. После проведенных в США испытаний у нас в Союзе также решили опробовать ядерную бомбу на открытой местности. Место учений — в оренбургской степи — выбрали из-за сходства... с западноевропейским ландшафтом.

“Сначала общевойсковые учения с реальным ядерным взрывом планировалось провести на ракетном полигоне Капустин Яр, но весной 1954–го была проведена оценка Тоцкого полигона, он и был признан лучшим по условиям обеспечения безопасности”, — вспоминал в свое время генерал-лейтенант Осин.

Участники Тоцких учений рассказывают иное. Поле, где планировалось сбросить ядерную бомбу, было видно как на ладони.

— Для учений из отделений у нас отобрали самых крепких ребят, — вспоминает Николай Пильщиков, живущий ныне в Нижнекамске. — Нам выдали личное табельное оружие — модернизированные автоматы Калашникова, скорострельные десятизарядные автоматические винтовки и радиостанции Р-9.

Палаточный лагерь растянулся на 42 километра. На учения прибыли представители 212 частей — 45 тысяч военнослужащих: 39 тысяч солдат, сержантов и старшин, 6 тысяч офицеров, генералов и маршалов. Подготовка к учениям под кодовым названием “Снежок” длилась три месяца. К концу лета огромное Боевое поле было буквально испещрено десятками тысяч километров окопов, траншей и противотанковых рвов. Построили сотни дотов, дзотов, блиндажей…

— Каждый грамм вырытой земли давался с огромным трудом. Она была глинистая, в щебенке, — вспоминает Николай Пильщиков. — Все инженерные работы проводились… в противогазах. Рыли землю, оттягивали маску, выливали из нее воду и снова брались за лопату… Жара доходила до 40—45 градусов. Наши гимнастерки пропитывались белым налетом соли, и, когда их снимали, они с треском рвались поперек плеча...

Накануне учений офицерам показали секретный фильм о действии ядерного оружия. “Для этого был построен специальный кинопавильон, в который пропускали лишь по списку и удостоверению личности в присутствии командира полка и представителя КГБ, — вспоминал Иван Путивльский. — Тогда же мы услышали: “Вам выпала великая честь — впервые в мире действовать в реальных условия применения ядерной бомбы”. Стало понятно, для чего окопы и блиндажи мы накрывали бревнами в несколько накатов, тщательно обмазывая выступающие деревянные части желтой глиной… Они не должны были загореться от светового излучения”.

“Жителям деревень Богдановка и Федоровка, которые находились в 5—6 км от эпицентра взрыва, было предложено временно эвакуироваться за 50 км от места проведения учения, — рассказывает Николай Пильщиков. — Их организованно вывозили войска, брать с собой разрешалось все. Весь период учения эвакуированным жителям платили суточные…”

“Нас кормили как на убой”

— Подготовка к учениям велась под артиллерийскую канонаду. Сотни самолетов бомбили заданные участки… — вспоминал Иван Путивльский. — За месяц до начала ежедневно самолет “Ту-4” сбрасывал в эпицентр “болванку” — макет бомбы массой 250 кг.

По воспоминаниям подполковника Даниленко, в старой дубовой роще, окруженной смешанным лесом, был нанесен белый известковый крест размером 100х100 м. В него-то и метили тренирующиеся летчики. Отклонение от цели не должно было превышать 500 метров… Кругом располагались войска.

Тренировалось два экипажа: майора Кутырчева и капитана Лясникова. До самого последнего момента летчики не знали, кто пойдет основным, а кто будет дублером. Преимущество было у экипажа Кутырчева, который уже имел опыт летных испытаний атомной бомбы на Семипалатинском полигоне.

Чрезвычайно строги были режимные мероприятия. “На письмах в качестве обратного адреса указывался Брест… или другие города, откуда прибыли части, только не Тоцкое”, — рассказывает Бенцианов.

Всех участников учений кормили как на убой. Давали мясо, сгущенку, фрукты и овощи…

— Личному составу нашего подразделения, следующего в авангарде наступления, перед взрывом выдали сначала нательное белье, затем теплое, — рассказывает Николай Пильщиков. — И это при жаре в 36 градусов! Также мы получили специальные затемненные вкладыши к противогазным стеклам, через которые едва проглядывало солнце, а также накидки из материала, напоминающего пропитанную керосином бумагу, и плетенные из толстых синтетических ниток чулки выше колен, надеваемые поверх сапог. Они были зеленого цвета и пахли едким.

Каждому из взвода радиационной разведки выдали новенький дозиметрический прибор. Для измерения радиационной обстановки требовалось открыть на дне отверстие и посмотреть на показания прибора. На отметке “50 рентген” была красная полоска. Если стрелка перекрывала ее, солдат надо было выводить из зоны.

Для предотвращения поражений ударной волной войскам, располагающимся на удалении 5—7,5 км от эпицентра взрыва, было предписано находиться в укрытиях, а далее 7,5 км — в траншеях в положении сидя или лежа.

“Лед тронулся!”

— На одной из возвышенностей, в 15 км от запланированного эпицентра взрыва построили правительственную трибуну для наблюдения за учениями, — рассказывает Иван Путивльский. — Накануне ее выкрасили масляными красками в зеленый и белый цвета. На трибуне были установлены приборы наблюдения. Сбоку к ней от железнодорожной станции по глубоким пескам проложили асфальтированную дорогу. Никакие посторонние автомашины военная автоинспекция на эту дорогу не пускала…

“За трое суток до начала учения на полевой аэродром в районе Тоцка стали прибывать высшие военачальники: маршалы Советского Союза Василевский, Рокоссовский, Конев, Малиновский, — вспоминает Пильщиков. — Прибыли даже министры обороны стран народной демократии, генералы Мариан Спыхальский, Людвиг Свобода, маршал Чжу-Дэ и Пэн-Дэ-Хуай… Все они размещались в заранее построенном в районе лагеря правительственном городке. За сутки до учений в Тоцке появился Хрущев, Булганин и создатель ядерного оружия Курчатов”.

Руководителем учений был назначен маршал Жуков. Вокруг эпицентра взрыва, обозначенного белым крестом, была расставлена боевая техника: танки, самолеты, бронетранспортеры, к которым в траншеях и на земле привязали “десант”: овец, собак, лошадей и телят…

И наступил час “Ч”

В день вылета на учения оба экипажа “Ту–4” готовились в полном объеме: на каждом из самолетов были подвешены ядерные бомбы, летчики одновременно запустили двигатели, доложили о готовности выполнить задание. Команду на взлет получил экипаж Кутырчева, где бомбардиром был капитан Кокорин, вторым летчиком — Роменский, штурманом — Бабец. “Ту–4” сопровождали два истребителя “МиГ-17” и бомбардировщик “Ил-28”, которые должны были вести разведку погоды и киносъемку, а также осуществлять охрану носителя в полете.

“14 сентября нас подняли по тревоге в четыре часа утра. Было ясное и тихое утро, — рассказывает Иван Путивльский. — На небосклоне — ни облачка. На машинах доставили к подножию правительственной трибуны. Мы уселись поплотнее в овраге и сфотографировались. Первый сигнал через громкоговорители правительственной трибуны прозвучал за 15 минут до ядерного взрыва: “Лед тронулся!” За 10 минут до взрыва мы услышали второй сигнал: “Лед идет!” Мы, как нас и инструктировали, выбежали из машин и бросились к заранее подготовленным укрытиям в овраге сбоку от трибуны. Улеглись на живот, головой — в сторону взрыва, как учили, с закрытыми глазами, подложив под голову ладони и открыв рот. Прозвучал последний, третий, сигнал: “Молния!” Вдали раздался адский грохот. Часы остановились на отметке 9 часов 33 минуты”.

Атомную бомбу самолет–носитель сбросил с высоты 8 тыс. метров со второго захода на цель... Мощность плутониевой бомбы под кодовым словом “Татьянка” составила 40 килотонн в тротиловом эквиваленте — в несколько раз больше той, что взорвали над Хиросимой. По воспоминаниям генерал-лейтенанта Осина, подобная бомба предварительно была испытана на Семипалатинском полигоне в 1951 году. Тоцкая “Татьянка” взорвалась на высоте 350 м от земли. Отклонение от намеченного эпицентра составило 280 м в северо-западном направлении.

В последний момент ветер переменился: он отнес радиоактивное облако не в безлюдную степь, как ждали, а прямо на Оренбург и дальше, в сторону Красноярска...

“В радиусе 300 м не осталось ни одного столетнего дуба”

Через 5 минут после ядерного взрыва началась артиллерийская подготовка, затем был нанесен удар бомбардировочной авиацией. Заговорили орудия и минометы разных калибров, “катюши”, самоходные артиллерийские установки, танки, закопанные в землю… Командир батальона рассказывал нам позднее, что плотность огня на километр площади была больше, чем при взятии Берлина...” — вспоминает Казанов.

“Во время взрыва, несмотря на закрытые траншеи и блиндажи, где мы находились, туда проник яркий свет, через несколько секунд мы услышали звук в форме резкого грозового разряда, — рассказывает Николай Пильщиков. — Через 3 часа был получен сигнал атаки. Самолеты, нанося удар по наземным целям через 21-22 мин после ядерного взрыва, пересекали ножку ядерного гриба — ствол радиоактивного облака... Я со своим батальоном на бронетранспортере проследовал в 600 м от эпицентра взрыва на скорости 16-18 км/ч. Увидел сожженный от корня до верхушки лес, покореженные колонны техники, обгоревших животных… В самом эпицентре — в радиусе 300 м — не осталось ни одного столетнего дуба, все сгорело… Техника в километре от взрыва была вдавлена в землю”.

“Долину, в полутора километрах от которой находился эпицентр взрыва, мы пересекали в противогазах, — вспоминает Казанов. — Краем глаза успели заметить, как горят поршневые самолеты, автомобили и штабные машины, везде валялись останки коров и овец. Земля напоминала шлак и некую чудовищно взбитую консистенцию. Местность после взрыва трудно было узнать: дымилась трава, бегали опаленные перепелки, кустарник и перелески исчезли. Меня окружали голые, дымящиеся холмы. Стояла сплошная черная стена из дыма и пыли, смрада и гари. Сохло и першило в горле, в ушах стоял звон и шум... Генерал-майор приказал мне измерить дозиметрическим прибором уровень радиации у догорающего рядом костра. Я подбежал, открыл заслонку на днище прибора, и... стрелка зашкалила. “В машину!” — скомандовал генерал, и мы отъехали с этого места, оказавшегося рядом с непосредственным эпицентром взрыва...”

Два дня спустя — 17 сентября 1954 года — в газете “Правда” было напечатано сообщение ТАСС: “В соответствии с планом научно-исследовательских и экспериментальных работ в последние дни в Советском Союзе было проведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение действия атомного взрыва. При испытании получены ценные результаты, которые помогут советским ученым и инженерам успешно решить задачи по защите от атомного нападения”. Войска выполнили свою задачу: ядерный щит страны был создан.

Летчики получили по “Победе”

Жители окрестных, на две трети сгоревших деревень по бревнышку перетащили выстроенные для них новые дома на старые — обжитые и уже зараженные — места, собрали на полях радиоактивное зерно, запеченную в земле картошку... И еще долго старожилы Богдановки, Федоровки и села Сорочинского помнили странное свечение дров. Поленницы, сложенные из обуглившихся в районе взрыва деревьев, светились в темноте зеленоватым огнем.

Мыши, крысы, кролики, овцы, коровы, лошади и даже насекомые, побывавшие в “зоне”, подвергались пристальному обследованию... “После учений мы прошли лишь дозиметрический контроль, — вспоминает Николай Пильщиков. — Гораздо большее внимание специалисты уделили выданному нам в день учений сухому пайку, завернутому почти в двухсантиметровый слой резины... Его тут же забрали на исследование. На следующий день всех солдат и офицеров перевели на обычный рацион питания. Деликатесы исчезли”.

Возвращались с Тоцкого полигона, по воспоминаниям Станислава Ивановича Казанова, они не в товарняке, в котором приехали, а в нормальном пассажирском вагоне. Причем состав их пропускали без малейшей задержки. Мимо пролетали станции: пустой перрон, на котором стоял одинокий начальник вокзала и отдавал честь. Причина была проста. В том же поезде, в спецвагоне, с учений возвращался Семен Михайлович Буденный.

“В Москве на Казанском вокзале маршала ждала пышная встреча, — вспоминает Казанов. — Наши курсанты сержантской школы не получили ни знаков отличия, ни специальных удостоверений, ни наград... Благодарность, которую нам объявил министр обороны Булганин, мы также нигде потом не получили”.

Летчикам, которые сбросили ядерную бомбу, за успешное выполнение этого задания вручили по автомашине марки “Победа”. На разборе учений командир экипажа Василий Кутырчев из рук Булганина получил орден Ленина и, досрочно, звание полковника.

На результаты общевойсковых учений с применением ядерного оружия наложили гриф “совершенно секретно”.

“У каждого из “тоцких” — по 50 диагнозов”

Столь крупномасштабные учения редко проходят без жертв. “Были они и у нас: во время тренировок в сорокаградусную жару не выдержало сердце у майора — начальника связи танкового полка, ночью по халатности под гусеницы танка попал солдат, — вспоминал Иван Путивльский. — А вот в ходе учений никаких жертв не было”. Ядерные испытания сказались на здоровье его участников позже…

— В 1990 году из Ленинграда, из Комитета ветеранов подразделений особого риска, пришел запрос на мужа, — вспоминает жительница Хабаровска Анна Новомодная. — А я Анатолия Павловича к тому времени 12 лет как схоронила… Муж руководил на Тоцких учениях танковым батальоном. Умер Толя в августе 78-го, официально — от туберкулеза, не дожив два года до истечения срока подписки о неразглашении государственной тайны.

Я хорошо помню, как в 54–м их часть срочно сняли с места и эшелонами отправили “в летние лагеря”. А когда ребята вернулись — все поголовно стали жаловаться на недомогания, резкие ознобы, обмороки и блуждающие боли, которые не поддавались точной диагностике. А потом многих комиссовали — с инвалидностью и мизерными пенсиями. У Толи обнаружили затемнение в легком...

Муж, зная о своем облучении, не мог рассказать об этом даже своему лечащему врачу… Я сама только годы спустя узнала, как их, без какой-либо радиационной защиты, гнали в эпицентр атомного поражения, где уровень радиации зашкаливал за 50 рентген. Сейчас никого из тех, кто был в 54–м с мужем “под ядерным зонтиком”, уже нет в живых: став инвалидами, они умерли от ранних инфарктов, инсультов и рака.

Никаких проверок и обследований участников этого бесчеловечного эксперимента из соображения секретности не проводилось. Все скрывалось и умалчивалось. Потери среди гражданского населения до сих пор неизвестны. Архивы Тоцкой районной больницы с 1954 по 1980 гг. уничтожены.

Профессор Оренбургской медицинской академии Михаил Скачков рассказывает:

— В Сорочинском загсе мы сделала выборку по диагнозам умерших за последние 50 лет людей. С 1952 года от онкологии в близлежащих селах умерли 3209 человек. Сразу после взрыва — всего два случая смерти. И потом — два пика: один через 5—7 лет после взрыва, второй — с начала 90-х годов.

Изучили мы и иммунологию у детей: брали внуков людей, переживших взрыв. Результаты нас ошеломили: в иммунограммах сорочинских детей практически отсутствуют натуральные киллеры, которые участвуют в противораковой защите... У детей фактически не работает система интерферон — защита организма от рака. Получается, что третье поколение людей, переживших атомный взрыв, живет с предрасположенностью к раку...

— Я пережил 44 госпитализации, почти полностью ослеп, — говорит Бенцианов. — Участникам Тоцких учений не выдали никаких документов, они появились только в 1990 году, когда нас приравняли в правах к чернобыльцам.

— Когда вышел приказ об участниках Тоцких учений, после стольких лет секретности я пять лет не мог разыскать в архивах необходимые документы, — рассказывает Станислав Казанов. — Упоминание о применении атомного оружия в боевых приказах и боевых документах считалось тогда недопустимым.

Из 45 тысяч военных, принимавших участие в Тоцких учениях, ныне в живых осталось чуть более 2 тысяч. Половина из них официально признаны инвалидами первой и второй группы, у 74,5% — выявлены болезни сердечно-сосудистой системы, включая гипертоническую болезнь и церебральный атеросклероз, еще у 20,5% — болезни органов пищеварения, у 4,5% — злокачественные новообразования и болезни крови.

Эти данные совпали с результатами японских и английских ученых, которые обследовали пострадавших при атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки.

— У каждого из “тоцких” — до 50 диагнозов. По сути, в 54–м мы участвовали в ядерной войне без противника, где управлять воздействием поражающих факторов было невозможно, — подводит черту Бенцианов. — Ветераны думали и надеялись, что льготы даны им до конца жизни. Недавно 304 депутата Государственной думы проголосовали за замену льгот для ветеранов подразделений особого риска отнюдь не адекватными денежными компенсациями…

В 1994 году в Тоцке — в эпицентре взрыва — был установлен памятный знак: стела с колоколами. Сегодня они будут звонить в память о всех пострадавших от радиации на Тоцком, Семипалатинском, Новоземельском, Капустин-Ярском, Ладожском полигонах. На необъявленных ядерных войнах.

Светлана Самоделова
Источник

(Источник иллюстраций: "Русский дом")

---