МИССИЯ

(Михаил Назаров. Миссия русской эмиграций. Т. I, изд. 2-е, М. 1994)

"Миссия ‒ это звучит возвышенно", ‒ писал Иван Бунин. Миссия автора книги о русской эмиграции начиналась "возвышенно" практически в букваль­ном значении слова. Был исконно русский, какой-то лесковско-шукшинский сюжет. "Маленький" русский человек ‒ двадцатилетний выпускник техникума, затерявшийся где-то в снегах острова Диксон, узнает о том, что американ­цы впервые в истории человечества облетели вокруг Луны. Это событие по­трясает его, но еще более потрясает другое: "В какой-то советской газете об этом появилось лишь несколько строк на последних страницах... Этот поразительный контраст ‒ между громадностью события и вымученными петитными строчками ‒ стал для меня откровением сущности власти, ее самопризнанием, что она борется не только против человеческой свободы, но и против существующей реальности, против самого бытия. Я остро почувство­вал, что от меня скрывают истину о самом устройстве мира, совершают он­тологическую подмену его смысла. Примириться с этим я не мог". И Михаил Назаров решил воссоединить искусственно разрубленный коммунистическим резаком мир: "Чтобы увидеть "другую сторону луны" я был готов ко всему: голо­дать, ночевать под мостом, выполнять черную работу..."

Для этого через семь лет, в 75-ом году Назаров бежит на Запад, где и начинается его миссия. Однако там, на Западе, он не просто увидел "ту сторону" , самое главное состояло в том, что он впервые от­четливо рассмотрел сторону "эту". Получилось, как говорил Гоголь: "О, Русь, Русь! Вижу тебя из своего прекрасного далека!". "Я не мог предполагать одного: что именно Запад сделает меня русским, пробудит чувство долга по отношению к своему народу", ‒ пишет Назаров. Более того, в сознании автора две части не просто соединились ‒ весь мир обрел высший смысл и цельность: "Мне и Бога было суждено открыть, только увидев "оба склона" и пристально вглядевшись в свой со стороны ‒ ибо его ценность становится понятна лишь в соотнесении с Абсолютом". Вот этого уже можно начинать служение ‒ миссию.

Однако Назаров попал вовсе не на Запад, а в маленькую сферу, нахо­дящуюся на духовной границе между двумя враждебными мирами ‒ в русскую эмиграцию. О ней он и был призван сказать нам. Если рассматривать мир русской эмиграции серьезно и глубинно, эго значит столь же серьез­но говорить о России и Западе в двадцатом столетии. "В мировой борьбе капитализма и коммунизма мы одни можем видеть оба склона ‒ в Европу и в Россию: действительность, как она есть, без румян и прикрас",- писал в свое время об эмиграции Георгий Федотов. Родившись и прожив около трид­цати лет в России и около двадцати ‒ в Европе, Михаил Назаров самой своей судьбой завоевал право на то, чтобы рассказать вам о миссии русской эмиграции. И он снова вернулся в Россию со своей книгой.

"Миссия русской эмиграции" ‒ не историческое исследование, хотя историографический момент в ней весьма значителен. Однако для серьезного исторического исследования каждая глава должна быть развернута как минимум в отдельную книгу. Историософское осмыление миссии эмиграции тоже довольно выражен, но и он не является определяющим. И историография, и историооофия, в конечном счете, являются вспомогательными для выполнения основной задачи книги: показать,"в чем заключалась и заключается" миссия эмиграции "по отноше­нию к своей стране. То есть ‒ чем эмиграция была и может быть полезной для возрождения России". С этой точки зрения и следует, прежде всего, рассматривать данную книгу.

Говоря о значении эмиграции для России, автор выделяет три функции. "Первая функция ‒ сохранить память о дореволюционной России и ее нацио­нальное самосознание, стать в меру возможности как бы "блоком памяти" своей нации. Сохранить за пределами родины "малую" Россию..." Здесь особо вы­деляется миссия Православной Церкви, ей посвящены две главы книги. Автор иследует экклезиологические и идеологические причины расщепления русского Православия за границей на три ветви: Русская Зарубежная Церковь ("карловчане"), Западно-Европейская Православная Архиепископия ("евлогианцы") и приходы Московского Патриархата. Здесь следует отметить одну из главных черт, свойственных для всей книги Назарова. Разбирая столкновения противоположных взглядов и позиций внутри эмиграции, он почти ни когда ничего не отвергает огульно и также ничему не вверяется всецело: он пытается понять явление и причины его породившие. Вместе с тем, автору всегда удается донести до читателя свою собственную позицию и пристрастия. Однако это хотя и относится к анализу русского зарубежного Православия, но в гораздо меньшей мере, чем ко всему остальному. Здесь пристрастия автора явно берут верх над объективностью. Недаром издательство "Родник”, вы­пустившее книгу, было вынуждено отделить свою позицию в этом вопросе от авторской. Пытаясь выделять положительные черты в миссиях разных ветвей русской Церкви за границей, Назаров все-таки почти полностью стоит на позиции одного направления ‒ Русской Зарубежной Церкви.

Эта предвзятость ведет, на мой взгляд, к искажению всего представле­ния о миссии русской Церкви за границей по отношению к России. Сохране­ние "малой” России в эмиграции необходимо было, прежде всего, для того, чтобы при первой возможности внести ее в Россию "большую". И тут, скажем, "евлогианцы" могут представить бесспорные доказательства выполнения своей миссии в виде огромного количества трудов, продолжающих традицию рус­ской религиозно-философской мысли, прервавшуюся на многие десятилетия в коммунистической России. Однако Назаров упоминает об этом лишь вскользь. Наиболее детально разбирается миссия Зарубежной Церкви. Что же она дала в конечном итоге для "новой" России? В отличие от автора разбираемой книги попытаемся посмотреть не глазами самих "карловчан", а со стороны.

Зару­бежная Церковь еще в 1927 году сама установила границы своей деятельности:

"Впредь до восстановления нормальных сношений о Россией и до освобож­дения пашей Церкви от гонений безбожной советской власти, заграничная часть нашей Церкви должна управляться сама..." Кажется, все предельно ясно. В тот момент, когда Церковь в России избавляется от гонений безбожников, Зарубежная Церковь немедленно перестает быть самоуправляемой церковной единицей. Такой момент наступил практически с начала "перестройки". Как же поступила РЗЦ? Вместо естественного воссоединения с Московским Патриархатом, она горделиво призвала его к покаянию и стала открывать свои приходы в России, то есть пошла по прямому и страшному пути церковного раскола. Однако Назаров, анализируя "Положение о приходах свободной Российской православной Церкви", которое и начало раскольнический процесс, видит там лишь "редакторский" промах. Говоря об открытии приходов РЗЦ в России, автор книги приводит весьма наивный, на мой взгляд, аргумент священника РЗЦ о. Николая Артемова: мы не могли от­вергнуть "лавину" верующих из России, просящихся под омофор Зарубежной Церкви. Не знаю, как из Джорданвиля, но из России было отлично видно, из кого именно состояла эта "лавина": или "обиженные" Московским Патриархатом, или карьеристы, или люди честно заблуждающиеся (такие, как подвижник в де­ле религиозного просвещения о. Олег Стеняев, прошедший "крестный" путь раскола и покаянно вернувшийся назад). Были и те, кто сознательно тол­кали Церковь к расколу. Сейчас Зарубежная Церковь пытается забыть, как охотно она пользовадась поддержкой и сама активно поддерживала бывшего священика Глеба Якунина, и по сей день продолжающего использовать все, главным образом нецерковные силы, для раскола Церкви. Такой ли миссии мы, здесь в России, ждали от свободной Церкви за границей? Однако итог, увы, получился именно таким. Вызывает сожаление, что автор книги в этого не увидел или не захотел увидеть. Поэтому ценность глав о церкви, как мне кажется, прежде всего ­‒ историографическая: они дают материал не очень широко известный читателю в России. Говоря о первой функции миссии эмиграции, Назаров почти не касается сферы культурной, где эта функция реализовалась предельно полно, но надо помнить, что речь идет лишь о первом томе работы, а в анонсе второго (еще на вышедшего) значатся "проблемы культуры".

"...Вторая функция эмиграции: помощь тем силам на родине, которые сопротивлялись коммунистическому эксперименту, старались выжить, отстоять традиционные ценности". В этом плане в книге рассматриваются попытки эмиграции организовать антибольшевистское подполье в России в 20-50-е годы и, главным образом, деятельность Народно-Трудового Союза (НТС), организации, членом "руководящего круга" которой на протяжении нескольких лет был сам ав­тор книги. Анализируя деятельность НТС, Назаров приходит к выводу, что на "глазном направлении" ‒ отстройка антикоммунистического подполья в России ‒ партия потерпела неудачу. Коммунизм в СССР рухнул вовсе не благодаря энтэсовскому подполью. Главное, что сделал НТС для России ‒ создал образ чистого, жертвенного, аскетичного борца за русское дело, высту­павшего под лозунгом "Да возвеличится Россия, да гибнут наш имена”, "Основные же плоды,- пишет Назаров о деятельности НТС, ­ ... результат не прагматической политики, а идеализма. Именно в этом качестве рус­ская политическая эмиграция ‒ как духовно-политический фактор, неза­висимо от физической величины ‒ внесла вклад в ускорение развивавше­гося в России процесса самоосвобождения, выполняя свою политическую миссию. Это еще будет должным образом оценено".

В "Миссии...” ничего не говорится о судьбе НТС, начиная с перио­да ”перестройки”, однако четко выделены причины, предопределившие последующее поведение и эволюцию организации. Первое: "нечуткость к духу времени”. Действительно, в "перестройку”, когда впервые предо­ставилась возможность легальной и реальной работы в России, НТС был единственной эмигрантской организацией, сохранившей дееспособность, облададавшей определенными интеллектуальными, техническими и материальными возможностями. Но солидаристы оказались совершенно не готовыми к новым условиям. Они застыли в выжидательной нерешительности: не начав самостоятельной политической деятельности и не поддержав по-настоящему ни одно из родственных им политических движений в России. А в то время действенное участие НТС в политической жизни страны могло бы стать определяющим фактором для ее дальнейшего развития.

Второй недостаток солидаристов, на который указывает Назаров, недостаточная глубина идеологии НТС "для рождавшегося тогда в России национально-религиозного движения". НТС, располагая такими выдающимися интеллектуальными кадрами, как Р.Н. Редлих, В.Д. Поремский, Б.С. Пушкарев и другие, поставило их на бесперспективную (как показала действительность) прагматическую работу по созданию в России "подпольной армии освобождения", но слишком мало использовало для создания идеологической основы возрождающейся России. Становлению национальных сил в стране теоретические разработки НТС могли помочь лишь в небольшой степени.

И последнее в разговоре об НТС: "Размывалась и намеченная а довоенное время оригинальная идея “третьего пути" между социализмом а капита­лизмом: НТС постепенно превращался в демократическую партию западного типа". Здесь автору “Миссии..." удалось предугадать будущее лишь отчасти. Политической партией в постперестроечной России НТС не стал вообще, предпринимая отдельные попытки политической, просветительской и правозащитной деятельности.

Но следует обратить особое внимание на слова "демократи­ческий“ и “западный тип“. Практически все заявления НТС после августа 1991-го ничем не отличают солидаристов от тех движений в России, которые сами себя называют "демократическими" и которые активно под­держиваются Западом. Печальным финалом эволюции НТС стала восторженная поддержка антигосударственного переворота в сентябре-октябре 1993-го. И здесь Назаров, может быть сам того не желая, дает намек на разгадку, указывая на вынужденное и тягостное, но весьма тесное историческое сотрудничество НТС с рядом госучреждений США. Невольно отмечаешь, что и в послекоммунистическую эпоху отношения НТС и администрации США к положению в Рос­сии совпадают в ключевых пунктах.

Третья функция русской эмиграции, выделяемая Назаровым ‒ "осмы­сление трагического опыта революции как опыта всемирного; осознание того на что способен человек в разных общественных системах; раскрытие нового уровня "русской идеи" ‒ как синтеза общечеловеческого опыта". Автор эту функцию подчеркивает особо и делает главным объектом своей книги.

Названные проблемы освещаются в "Миссии..." на фоне идейной борьбы между правой и левой частями эмиграции. Водораздел между ними проводится следующим образом: левые ‒ те, "кто отвергал в революции только Октябрь­ский переворот, принимая Февраль"; правые ‒ "кто видел катастрофу уже в Феврале". Назаров дает анализ, который, я думаю, можно считать классическим и очень современным, крайних искажений на каждом из флангов: "Крайность левых заключалась в утрате ими национального духа, в нечувствии призвания России в истории... Крайность правых была все в той же узости понимания русского призвания, в неразличении внешней формы и духовного содержания..." Основное внимание автор уделяет исследованию деятельности и идейного состояния правой части эмиграции. И дело тут не только в его личных пристрастиях. Во-первых, несмотря на то, что левые имели огромное превосходство в финансовых и информационных возможностях, пользовались поддержкой правительственных и финансовых кругов Запада, правые же ‒ в гораздо большей степени выража­ли общее настроение широких кругов эмиграции. Во-вторых, из приведенного выше определения водораздела между правыми и левыми вытекает, что в применении к последним, из-за "утраты ими национального духа" трудно говорить о "миссии". Их деятельность, по мнению автора книги, определялась не столько служением России, сколько решением собственных политических задач.

Однако уже на самых первых этапах эмиграция в целом смогла в определенной степени осознать опыт гражданской войны и в результате этого ‒ отмежеваться от левых и правых радикалов. Один из соратников ген. Вран­геля Н.В. Савич определил духовную основу этого процесса следующим образом: "Закалялось и обострялось национальное чувство, любовь к России сделалась более осмысленной и чистой. Отпала та отталкивающая черта, которая так ярко проявлялась в прежнее время, именно чувство ненависти и мести. На­чало просыпаться сознание, что все мы грешны, что в любви спасение..." Это новое настроение и стало называться "белой идеей, ‒ комментирует Назаров цитату из Савича, ‒ идеей, сплотившей патриотическую эмиграцию независимо от ее партийной принадлежности и от прежнего сословного положения... Это был союз людей, помудревших в результате потери родины: союз консерваторов и их недавних противников-"февралистов"; первые представляли старую Россию, но очистились от шлаков прошлого, вторые ‒ поправели и в известной мере осознали свою вину за катастрофу".

Эта идея одновременно имела и истоки, и воплощение в "чувстве об­щей судьбы со своей страной". Однако это чувство общей судьбы реализовывалось в эмигрантской среде по-разному, иногда доходя до крайних противоположностей: от попыток продолжения вооруженной борьбы с большевиками (Российский Обще-Воинский Союз) до почти полного примиренчества с советским режимом ("сменове­ховство", "евразийство", "младороссы"). Особенно обострились эти противоре­чия во время Второй мировой войны. Тогда снова происходит поляризация левых и правых: "правый фланг эмиграции счел большей опасностью для России Сталина, а левый ‒ Гитлера", хотя эти две тенденции и несопоставимы между собой по охвату эмигрантской массы: "миллионы участников Освободительного движения ‒ это вce-таки больше, чем три тысячи русских во французс­кой армии и несколько сот в сопротивлении". Подобное размежевание между правыми и левыми продолжилось и после войны, отразившись в оценке ее итогов. Первые видели, прежде всего, утверждение коммунистической дикта­туры, вторые "перерождение" советской власти. Один из виднейших "февралистов" А.И. Коновалов писал, что во время войны произошла "смычка между народом и властью... В известной степени власть искупила многие свои злодеяния и прегрешения в прошлом", и считал, что она уже может рассматриваться как "национальная власть” России. Вероятно, сегодняшним коммунис­там, с одной стороны, и некоторым кругам правых радикалов ‒ с другой, (заявляющим сейчас приблизительно тоже самое), будет любопытно узнать, что их взгляды идейно воходят к высказываниям бывшего министра Временного правительства и видного масона Коновалова, Может быть, имеет смысл прислушаться к ответу пятидесятилетней давности С.П. Мельгунова: "Поистине это самогипноз... Сталинская власть, надевая тогу "русской власти", лишь боролась за свое существование. При таких условиях интересы партийной власти на один момент (на время войны) могли совпадать с национальным интересом страны”. Эта мысль тем более актуальна сейчас, так как не только коммунистические силы (включая саму посткомммунистическую власть) выбирают патриотизм одним из основных объектов для паразитирования.

За все время существования русской эмиграции был один вопрос, в котором никогда не затушевывалась граница между левыми и правыми ‒ от­ношение к Западу, вернее ‒ к политике западных правительств и определен­ных корпоративных кругов. Правые были потрясены чудовищной предательс­кой политикой союзнической Антанты по отношению к России и Белой армии. Затем последовали: предательство и ограбление уже эмигрировавшей армии; сго­вор с советской властью со стороны правительственных кругов Запада и, как результат, признание СССР и притеснение эмиграции; ‒ в 1940-е годы вероломная репатриация из западных стран и передача СССР (чаще всего ‒ на верную гибель) более пяти миллионов русских людей (в том числе и революционных эмигрантов).

Этой стороне взаимоотношений русской эмиграции и западных демократий посвящены наиболее трагические страницы книги Назарова. Подводя итог поискам эмиграции в последней войне, он пишет: "... в своих надеждах обманулись обе части эмиграции: ни Гитлер, ни демократии не были заинтересованы в свободной России". Печальным эпиграфом к "Миссии русской эмиграции" звучат слова генерала Деникина: "За границей у России вообще нет друзей".

Описывая реакцию правого крыла эмиграции на подобную политику Запада, Назаров отмечает, прежде всего, обострение восприятия идеи "жидомасонского заговора". Анализ этой темы имеет не только прикладной (объяснение настроений правых эмигрантов), но и вполне самостоятельный смысл, представляя собой небольшое исследование, занимающее две полных и части других глав книги. Как правило, истоком разговоров на эту тему является отношение к известным "Протоколам сионских мудрецов". Все опоры обычно ведутся о том, являются ли "Протоколы" подделкой или представляет собой подлинный документ. Подход Назарова совершенно иной: он сумел, как мне кажется, показать бесплодность этих словопрений, которые по сути ничего не дают для понимания современного мира. Автор обращается не к "Протоколам, а к той реальности, которая в них отражена. Тут очень важно отметить, что в "Ми­ссии..." анализируется не право-радикальные, как это часто делается, а, в основном, масонские и еврейские источники.

Из этого анализа Назаров делает вывод о бесперспективности сосредо­точения внимания на идее "заговора", так как есть нечто более важное: объективное совпадение интересов агрессивного масонства и агрессивного еврейства по отношению к христианскому миру, в частности ‒ к России.

Из процитированных в книге источников вытекает, что ядром масонства был "могущественный отряд для разрушения консервативных порядков: против мо­нархий с их сословной структурой и против влияния Церкви ‒ за всечелове­ческую демократию", Здесь и заложена связь между масонством и еврейством:

"И дело не в том, сколько евреев было в масонских ложах, a в том, что совпадали цели масонства и еврейства, СВОЮ очередь стремившегося сделать окружающий христианский мир более либеральным, менее чуждым себе”.

Мне кажется, что наиболее слабым местом в разборе данной темы является то, что Назаров делает слишком сильный акцент на иудаистских истоках политики элиты мирового еврейства». В частности, сочувственно цитируется Артур Кестлер, отыскивающий истоки еврейского шовинизма в Ветхом Завете. Однако приводится в книге и прямо противоположное мнение ‒ еврейской ис­следовательницы X. Арендт: “Главной особенностью секуляризации евреев оказалось отделение концепции избранности от мессианской идеи. Без мессианской идеи представление об избранности евреев превратилось в фантастическую ил­люзию собственной интеллигентности, достоинств, здоровья, выживаемости ев­рейской расы, в представление, что евреи будто бы соль земли. Именно в процессе секуляризации родился вполне реальный еврейский шовинизм..." Несмо­тря на то, что это пишет еврейский автор, такой подход мне представляется более христианским, так как не отторгает Ветхий Завет от Нового, видя в агрессивной политике мировой еврейской элиты не выполнение религиозной миссии, а отход от нее. Кстати, этот взгляд дает наиболее логичное объяснение альянса между масонством и еврейством, так как агрессивное масонство выступало против всех религий; в книге, например, цитируется Гроссмейстер ложи Великий Восток Лафер: "Мы не просто антиклерикальны, мы противники всех догм и всех религий... Действительная цель, которую мы преследуем, круше­ние всех догм и всех Церквей". " Миссия русской эмиграции" дает достаточно и другого материала, чтобы говорить о совпадении интересов масонства и еврейства именно на почве секуляризации, борьбы со всеми религиями. И в этом проявляется исследовательская честность автора, так как приводимый материал зачастую вступает в противоречие с авторской идеей о религиозных корнях политики мирового еврейства.

Сам же вопрос о существовании организованного антихристианского, в ча­стности антироссийского, заговора Назаров оставляет открытым. Он сочувствен­но цитирует Бердяева, который "упрекал правые круги, что они упрощают проблему, относя этот вопрос "целиком к сыскной части, к органам контрразведки”.

С другой стороны, критике подвергается высказывание И.А. Ильина, который писал, что объяснять революцию заговором, "это все равно, что объяснять болезнь злокозненно сговорившимися бактериями и их всесильностью", На­заров весьма остроумно парирует это высказывание: "...Люди, в отличие от бактерий, могут именно "сговариваться" и образовывать организационные структуры. Сводить все только к их действию ‒ упрощение проблемы, но упускать их из виду ‒ тоже упрощение".

В любом случае автор "Миссии..." видит в "заговоре" не первопричину мировой катастрофы, а ее реализацию на политичес­ком уровне. Главная же причина рассматривается "в масштабе общего духовного процесса дехристианизации европейской культуры", "апостасии и саморазложения человечества, в котором возникают соответствующие деструктивные организации". Далее эта мысль развивается в чисто христианском аспекте: под влиянием сил зла, "противоборствующих замыслу Божию о мире и воздействующих на человека, пользуясь его свободой воли", "происходит злоупотребление человечеством своей свободой и бессознательное саморазложение общества. Но внутри этого духовного процесса, на его политическом уровне, для какой-то части властителей ставка на свободу может быть инструмен­том сознательного разложения общества до атомизированного, духовно ослабленного состояния ‒ для господства над ним. Это касается не только революции в России, во всей западной демократии".

Что же касается "Протоколов сионских мудрецов", с которых я начал раз­говор об этой теме книги, то Назаров приходит к очень точной, на мой вазгляд, и оригинальной формулировке: реально сложившийся в XIX-XX веках союз агрес­сивных ветвей еврейства и масонства и способы его действия отразился в "Протоколах" в художественной форме. Можно считать, что сами "Протоколы" вышли из правых кругов, но нельзя отрицать стоящей за ними реальности. Иначе подделкой русских правых придется объя­вить и другое художественное произведение, написанное с прямо противоположных позиций ‒ роман одного из лидеров мирового еврейства своего времени, будущего британского премьера и лорда Б. Дизраэли "Конигсби" (1844).

Там английский лорд, в частности, пишет: "...Страшная революция, на пороге которой стоит Германия...  готовится под покровительсвоа евреев; во главе коммунистов и социалистов стоят евреи. Народ Бога ведет дела с атеистами; самые искусные накопители богатств вступают в союз с ком­мунистами; особая и избранная раса обменивается рукопожатиями с самым низменным пелебсом Европы. И все потому, что они хотят разрушить неблагодарный христианский мир, который обязан евреям всем, включая его имя, и чью тиранию евреи не намерены больше терпеть".

Назаров подводит итог: "Протоколы сионских мудрецов" не были "программой жидо-масонского заговора", по которой развивался мир. Здесь была обратная причинность; мир в XIХ веке находился в по­хожем состоят, которое и отразили в духе своеобразной антиутопии как "Протоколы", так и роман Дизраэли. Поэтому бессмысленно сводить дискуссию к утверждению или опровержению подлинности "Протоколов"; важно понять исторические реалии, которые послужили прообразом для этих текстов". А сходные реалии нетрудно разглядеть и в наши дни: "...Тайная организация масонов (в их числе длинная вереница президентов США) всегда будет вызы­вать подозрения, а еврейское влияние в мировой политике и прессе невоз­можно скрыть". Хотя Назаров и отмечает, что сегодня масонская тема и не столь актуальна, так как те "прогрессивные ценности", за которые боро­лись все масонские течения, становились общепринятыми в либерально-де­мократическом мире; прежде всего отказ от христианского понимания мира, от абсолютных религиозных критериев".

Главным достоинством раскрытия этой темы в "Миссии русской эмиграции" мне представляется то, что автор избежал крикливого тона, легковесной ар­гументации, огульного очернительства, маниакальной подозрительности, обы­чно свойственных для право- и леворадикальной литературы по данному вопросу. Все это заменено рассудительным и спокойным анализом. Хотя предвижу, увы, что крайне правые увидят в подобном анализе намеренное "сглаживание" ос­трой для них темы, а крайне левые ‒ упустят в ход жупел "антисемитизма", в чем автора на самом деле никак нельзя упрекнуть.

Если правые круги, в которых была идея "жидо-масонского заговора", рисковали замкнуться в себе и закоснеть, заняв "круговую оборону" по отношению к враждебному Западу, то эмигрантских левых подстерегали совсем другие опас­ности и соблазны. Прозападная ориентация большинства российских либеральных и революционных течений была очевидна с самого момента их зарож­дения в XIX столетии. Начиная с революции 1905 года, эта связь фактически осуществлялась через масонство. И в Гражданской войне Запад реально поддерживал лишь те Белые течения, которые склонялись в леволибераль­ную сторону. Например, "даже в 1920 г. воззвания ген. Врангеля с частым упоминанием веры в Бога и поруганных национальных святынь воз­будили на Западе страхи, что он "реакционер". Ту же линию Запад продол­жил и по отношению к эмиграции, активно поддерживая лишь ее левое крыло, чем и объясняется господство этой малочисленной части в средс­твах массовой информации. Книга Назарова убедительно показы­вает, что и "февралисты" честно платили Западу услугой за услугу: на всем протяжении семидесятилетней истории позиция, прежде всего по отношению к СССР, левых кругов русской эмиграции полностью отвечала запросам западной политики.

Разумеется, и на левом фланге честные люди надеялись, что используют западную помощь для служения России. В действительности же сами русские левые эмигранты ялялись лишь вспомогательным инструментом для решения геополических задач Запада, зачастую антирусских по своей направленности. Назаров пишет, ссылаясь на речь председателя самой влиятельной послевоенной организации эмигрантов, созданной американцами, ‒ "Американского Комитета Освобождения Народов Рос­сии" адмирала А.Г. Кэрка:  «Американские начальники подчеркивали преемственность своего дела от борьбы "против царского самодержавия девятнад­цатого столетия", поскольку, по их мнению, именно "разоблачившиеся то­гда пороки расцвели" в СССР». Все эти рассуждения Назаров резюмирует устами нейтрального немецкого историка Х.Е. Фолькмана: «..."Американокий комитет" однозначно склонялся к тому, чтобы по­ощрять, прежде всего финансово, процесс отделения "российских" нацио­нальностей. Эта позиция не в последнюю очередь имела цель ‒ вместе с разгромом большевицого господства произвести также расчленение России и тем самым устранить ее как политического и экономического противника Америка”. Это относится не только к данному конкретному случаю с "Аме­риканским комитетом": сходный подход характерен для всей истории взаимоотношений Запада с русской эмиграцией. Именно эти крайне сложные и противоречивые отношения являются одной из главных тем "Миссии русской эмиграции".

Итак, после Гражданской войны большевики сохранили за собой русскую географическую территорию, пытаясь истребить на ней русский дух и заменить его "ин­тернационализмом". Эмиграция же, напротив, представляла собой "духовный организм без территории". Однако она увезла с собой в изгнание не толь­ко русские духовные традиции, но и все ключевые проблемы, не решенные в предреволюционной России. В СССР эти проблемы либо замалчивались, либо подменялись и фальцифицировались. Они не могли быть решены, естественно и эмиграцией, так как "свободная часть России" была искусственно отделена и надежно изолирована от "несвободной Росии", а значит органическое развитие той и другой части становилось невозможным. Эмиграция могла лишь прояспить, выкристаллизировать, сформулировать и осмыслить в историческом развитии основные российские духовные проблемы. Это и стало главной ее миссией. Книга На­зарова показывает, что эту часть своего служения России эмиграция выполнила (раскрытию данной темы, что следует из анонса, будет посвящен и второй том). Причем выполнило миссию еще первое, довоенное поколение: "Все важное, что эмиграция может сделать сегодня для России, ‒ ею уже давно было сделано и существует в письменном виде", ‒ пишет Назаров.

Однако задачу сохранения "малой" духовной России и привнесения ее на  "большую" освободившуюся родину эмиграция, увы, может выполнить сейчас тоже только "в письменном виде". Она слишком уж долго просуществовала в изгнании. В силу этой и ряда других причин к моменту падения коммунизма в России русской эмиграции как духовно-культурного феномена просто не существовало ‒ было русское рассеянье (в отличие от эмиграции из многих других стран, порабощенных коммунизмом). Поэтому все робкие попытки передать "малую" Россию вживо и реально помочь освобождению сегодняшней России оканчивались неудачей, как это видно из примеров с Зарубежной Церковью.

Что же касается миссии автора книги, то ему действительно удалосъ, на мой взгляд, с "той стороны луны" (с Запада) увидеть многое на "этой стороне" (в России) и, анализируя историю "малой” России (эмиграции), если не решить, то четко сформулировать очень важные духовные и политические проблемы сегодняшней "большой" России.

Глеб Анищенко
1994

Прим. МВН. Рецензия Г. Анищенко была обнаружена лишь в 2020 г. и размещена на сайте РИ в феврале 2021 г. Благодарю автора за понимание главного содержания книги (первого тома), хотя с некоторыми его трактовками согласиться не могу (это относится к РПЦЗ и к иудаизму, эти вопросы были мною развиты позже в других работах).

---