«Я веду свою собственную войну ‒ за Россию». Белый жребий Игоря Стрелкова

К 10-летию обороны Славянска

...«Последовательный разгром всех противников "Мирового правительства", разрушение традиций во всем мире, стирание граней между национальностями и культурами... Лично я считаю, что эта задача вполне укладывается в то, что открыто нам в Апокалипсисе. Отсюда, думается, "и ноги растут"», - так писал на одном из сетевых форумов реконструкторов ещё мало кому известный полковник запаса за два года до начала очередной бойни, очередной сшибки мировых сил, в которой ему предстояло сыграть одну из ключевых ролей.

До весны 2014 года узкому «белому» кругу Игорь Стрелков был известен, прежде всего, как реконструктор, специализирующийся главным образом на Белом Движении и Российской Императорской армии. Он являлся руководителем клуба «Сводная пулеметная команда», сформированном на базе военно-исторического клуба «Московский драгунский полк», принимал участие в таких реконструкциях, как «Война 16-го года» в августе 2009-го, фестиваль «Памяти Гражданской войны» в феврале 2010 года, «Гражданская война на Юге России», «Доблесть и гибель русской гвардии». В мае 1996-го был зачислен в состав Дроздовского объединения в чине унтер-офицера.

Один из коллег-реконструкторов в интервью «Московскому Комсомольцу» свидетельствовал: «Мы, участники клуба «ВИК Марковцы», раньше часто выезжали на мероприятия, посвященные Гражданской войне. Игорь и его так называемая пулеметная команда почти всегда ездили с нами. За все время общения с ним у меня сложилось впечатление, будто он не просто переодетый в форму той поры реконструктор, а настоящий белый офицер той эпохи. Его поведение, манеры выдавали в нем благородного, честного, преданного отчизне человека. Он не играл, а проживал не свою жизнь. Многие говорили: «Не вовремя он родился, ему бы в ту эпоху…»»

Не вовремя… Может быть. Но, как известно, времена не выбирают. Игорь Всеволодович Гиркин родился в Москве в 1970 году в семье потомственных военных. Оба его деда прошли Великую Отечественную и оказали на внука немалое влияние.

«Когда я был ребенком, – вспоминал впоследствии Игорь Всеволодович, – я видел, как жили моя бабушка и дед, как они относились друг к другу, насколько много было гармонии в их общении с близкими, друзьями, соседями… Это опиралось на живую веру. В современном обществе этого не стало. Подобных отношений, которые присутствовали в быту, тем более в условиях господствующего атеизма и апостасии, больше нет. Искренних отношений между людьми, выстроенных без злобы, лжи, ненависти. Я немного путано сказал, но я не могу выразиться иначе. Если я начну говорить готовыми фразами, это не будет отражать того, что я думаю на самом деле»[1].

Фамилия бабушки Игоря Гиркина по отцу – Стрелкова. Именно эту фамилию взял он себе сперва в качестве литературного псевдонима, а затем, во время службы в Чечне – оперативного псевдонима. Там же, в Чечне, появится и отчество «Иванович» вместо трудно выговариваемого «Всеволодовича». Но это будет позже. А в перестроечные времена юный Стрелков ещё не собирался посвятить себя воинскому делу. Юношу, не отличавшегося богатырским здоровьем, с посаженным постоянным чтением зрением на одном глазу на военную службу просто не взяли бы. А о службе в «органах» тогда и речи быть не могло. Ведь Игорь Гиркин уже в те годы был убеждённым монархистом.

Россия в кровавой купели
Воззвала к сынам из оков:
- "Готовы ль одеть вы шинели?"
И каждый ответил: "Готов!"

Пыль. Солнце краснее медяшки -
Все ближе удары подков:
- Ну-с, ротмистр? Как насчет шашки?
- Ах, шашка? Конечно! Готов!

Толпою отребья и швали
Растоптана слава веков...
- Хорунжий! Вас будут штыками...
- На то и присяга! Готов!

Вдали, уходя, промелькнули
Знамена старинных полков...
- Поручик! Вы как? С смысле пули?
- Что ж, хочется жить... но готов!

Подлей, чем еврейский Каифа
Бред этих кошмаров и снов...
- Полковник! А как на счет тифа?
- Ах вот как? Да..., жаль..., Но готов!

Пред пыткою кажется мелок
Расстрельный за городом ров...
- Ну, как, генерал, Вам застенок?
- Измена страшней! Я готов!

Как давит вдали от Отчизны
Чужбины свинцовый покров....
- Что скажете, юнкер, о.... жизни?
- Как тяжко! Но... С Богом! Готов!

Эти стихи Игорь Гиркин написал в 19 лет, в 1989 году. Его тогдашним стихам был своейственен пафос Белой Борьбы, отдания жизни на алтарь Отечества. В те годы началась и его реконструкторская деятельность. Старинный друг Игоря Всеволодовича председатель Александровского исторического общества Дмитрий Матлин вспоминает: «Летом 1991 года историко-патриотическое объединение "Русское знамя", которым я тогда руководил, при поддержке нескольких реконструкторских клубов, организовали первый в истории современной России военно-исторический поход по маршруту Северо-Западной армии генерала от инфантерии Николая Николаевича Юденича от Нарвы к Петрограду, завершив его установлением креста на Пулковских высотах в память о павших белых воинах.

В походе участвовало порядка 180 человек, и среди них сразу выделился студент Московского историко-архивного института Игорь Гиркин. Когда выяснилось, что обещанного транспорта не будет и нам не на чем добираться до Нарвы, именно он немедленно отправился на автовокзал, купил билеты на всех и сам выехал в передовой группе. Когда мы прибыли к развалинам Иван-Городской крепости, где планировалось остановиться, там уже всё было готово и над стенами – впервые с 1917 года развевался трёхцветный русский национальный флаг.

Нашу акцию Игорь воспринимал, как настоящий боевой поход и не давал ни себе, ни другим ни малейших поблажек. Зная, что некоторые относились к происходящему как к вылазке на природу, могут уйти за выпивкой или натворить чего-то, я поставил его часовым, дав задание не выпускать никого за пределы лагеря. Никто и не вышел – даже в туалет, извините за подробности, ходили в строго определённое место. А когда уже во время похода, группа ребят во главе с ныне очень известным художником-иллюстратором военной литературы Андреем Каращуком, переоделись чекистами и решили в шутку на нас напасть, он не зная, что это розыгрыш, в полном соответствии с уставом караульной службе задержал их и взял в плен. Очень трепетно Игорь относился к военной символике: уже потом, когда мы подружились, я подарил ему настоящую русскую офицерскую кокарду времён Гражданской войны. Так он, участвуя в исторических реконструкциях, её ни разу не надевал. Считал, что не имеет права, хотя был уже подполковником спецназа.

Но это всё было позже, а 21 июля установив крест на Пулковских высотах, который, стал первым в России памятником погибшим участникам белого движения, мы решили: Юденич дошёл до Пулково, а мы всё же войдём в Питер и вошли, остановились на ночь у поста ГАИ после бетонного слова "Ленинград". Милиционеры сначала удивились почти 200 человек с оружием в неизвестной форме, а потом Игорь присоединился к ним с нашим "Максимом" и всю ночь останавливали нарушителей с пулемётом. Ему тогда всего 20 лет было…»[2]

В ту пору Стрелков учился в Историко-архивном институте и писал свои первые статьи, посвящённые истории Белого Движения. Замечательно, что ни демократические в тот момент взгляды родителей, поверивших Ельцину, ни собственные «белые», антисоветские взгляды не помешали 20-летнему юноши в отличие от многих куда более опытных людей объективно оценить подлинную суть событий 1991 года. Вот, как свидетельствует об этом он сам:

«Я «присутствовал» при распаде Союза уже во вполне дееспособном (20 лет) возрасте. Уже тогда был сознательным монархистом, но при всем антисоветском настрое, меня одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, было удовлетворение тем, что на глазах рушится антихристианское, антирусское, античеловечное в своей основе государство. С другой - понимание того, что оно именно РУШИТСЯ... и под его обломками вряд ли сможет произойти возрождение исторической России. Еще было острое предчувствие, что люди, которые встали во главе «революции», есть плоть от плоти самой гнусной разновидности советской партийной номенклатуры и действуют в сугубо личных корыстных интересах. К сожалению, это предчувствие полностью оправдались.

Вполне сознательно, не смотря на настойчивые приглашения, я не пошел «защищать Белый Дом» в 91-м (хотя меня кое-кто из тогдашних соратников прямо обвинил в трусости и даже «измене»).

По моему глубокому убеждению, большевистская власть по сей день остается в России. Да, она мутировала почти до неузнаваемости. Да, формальная идеология этой власти сменила знак на прямо противоположный. Но она остается неизменной в основе: в своей антирусской, антипатриотической, антирелигиозной направленности. В ее рядах - прямые потомки тех самых людей, которые «делали» революцию 17-го. Они просто перекрасились, но сути не изменили. Отбросив идеологию, мешавшую им обогащаться и наслаждаться материальными благами, они остались у власти. А процесс прямого уничтожения русского народа (и других коренных народов бывшей Российской Империи) продолжается. Другими средствами, но настолько «успешно», что оторопь берет.

В 1991 году был переворот. Контрреволюции до сих пор не состоялось».

«Для меня распад 1991 года не только трагедия, но и колоссальная несправедливость, которую необходимо устранить для того, чтобы народ смог объединиться и существовать, и дальше развиваться», - говорил Стрелков в интервью изданию «Блумберг».

Забегая вперёд, скажем, что совсем иным было отношение Игоря Всеволодовича к событиям 1993 года. «Когда в 1993 году люди единственный раз попытались «развернуть» ситуацию и отобрать власть у жуликов и воров, ее захвативших в августе 91-го, 90% бывших и погибших у «БД» были москвичами. А в остальных городах нашей Родины была «тишь, гладь и божья благодать» и лишь «челноки» волновались, очень опасаясь за свой «бизнес». Остальные смотрели «шоу с танками» по телевизору», - отмечал он годы спустя в ответ на нередко звучащие антимосковские выпады.

Один из знакомых Игоря Ивановича рассказывает о нём следующее: ««Игорь с детства был патриотически настроен, увлечен военным делом и фактически сам сделал из себя военного-профессионала. Вместе с тем он один из наиболее порядочных людей, среди всех, кого я знаю. И остается, несмотря на жесткую весьма биографию, глубоко интеллигентным человеком».

На свою первую войну Игорь Всеволодович попал практически случайно. Однажды вместе со своим другом Андреем Цыгановым они шли по Москве в формах времён Первой Мировой, и кто-то из прохожих бросил им обидный упрёк: мол, чем рядиться в чужие мундиры, поехали бы повоевали сами.

Стерпеть такого укора молодые люди не смогли и стали собираться в Приднестровье. Им удалось нелегальным путём добыть оружие, что было, конечно, делом противозаконным. И на фронт Добровольцы прибыли со своими винтовками, что, конечно, произвело надлежащие впечатление на местное командование, ставившее их в пример другим приезжающим.

Русский доброволец Игорь Гиркин в Приднестровье. 1992.

Из Приднестровья Игорь Гиркин вернулся один. 21-летний Андрей Цыганов погиб в Бендерах. Между тем, другие сослуживцы по Приднестровью уже собирались в Боснию.

«Шел 1992-й год, - вспоминал он в очерке «Боснийский дневник (2-й Русский Добровольческий Отряд в Боснии 1992-1993 годы)». - В конце июля завершилась война в Приднестровье. Завершилась вничью, по мнению большинства ее участников. У многих из них, уже понюхавших пороху, потерявших друзей и ожесточившихся, осталось чувство, которое коротко можно выразить фразой: «Не довоевали». После первой эйфории - живы! - наступало состояние, знакомое большинству профессиональных вояк: желание вновь рисковать, жить «полной» жизнью. Это так называемый «синдром отравления порохом». Народ был разный. В рядах добровольцев находились «идейные» монархисты, казаки, коммунисты, просто «любители повоевать», наконец, случайно попавшие на войну люди.

Уже в последние дни Приднестровской кампании, накануне ввода «миротворческих сил», многие «ничтоже сумняшеся» собирались воевать дальше. Одних, наименее склонных к обоснованию своих желаний, влек Карабах. Другие поглядывали на Абхазию, которая пользовалась поддержкой «патриотической» прессы. И очень многие обращали свои взоры к Югославии, о которой ходила масса всевозможных слухов…».

Первоначально Игорь Всеволодович не собирался ехать с ними, а должен был лишь помочь с подготовкой снаряжения, т.к. ему, москвичу, это было значительно проще. Но обстоятельства сложились иначе. За время подготовки отправки в Боснию трое Добровольцев успели съездить в Абхазию и выбыть из строя, получив ранения, другие просто изменили планы. И тогда, увидев поредевший отряд, будущий герой Новороссии понял, что должен ехать. Так велела совесть.

«Монархист», «царский офицер» - так называли Игоря Всеволодовича в Боснии. «Царский офицер» - прозвание, данное сербами, которые и поныне с неизменным уважением вспоминаю молодого русского Добровольца, приехавшего помогать им в защите их земли. Подразделение же, в котором он служил, РДО-2, имел также название «Царские волки».

Один из участников боевых действий в Приднестровье и Боснии «Румын» вспоминает: «Со Стрелковым я в первый раз встретился в 92-м году. Я увидел его, когда отряд возвращался после штурма горы Заглавак (это господствующая высота в районе Вышеграда). Он тогда не произвёл на меня впечатления какого-то особого человека, как и все мы, впрочем. Был обычный, нормальный парень, историк. Когда мы разговорились с ним, то он рассказал мне о политической ситуации в отряде и на войне вообще, о том, как сербы воюют. Я ему очень благодарен за то, что ввел меня в курс дела.

«Румын»: Он был один из многих с кем я начал общаться. Кто-то меня научил правильно набивать магазины, кто-то поделился своим мнением относительно того или иного события. Я приехал в Вышеград в конце декабря с ныне покойным Димой Чекалиным. Приняли нас радушно. Атмосфера в отряде была очень душевная, до сих пор с удовольствием вспоминаю.

Стрелков был «трамблонщиком». Трамблоны — это винтовочные гранаты. На ствол автомата или карабина накручивалась насадка, в магазин вставлялся холостой патрон, и при выстреле трамблон вылетал и летел на расстояние примерно 100 метров. Игорь был вооружён автоматом и югославским карабином СКС, который сербы называли «папавка». Всё это он носил с собой вместе с запасом трамблонов. Это был его личный выбор. Каждый из нас мог подобрать по своему желанию оружие.

Он постоянно вёл записи. Один раз я попытался полюбопытствовать, но он пресёк моё любопытство. Мы жили в одной комнате, наши кровати стояли, практически, рядом. Игорь каждый день молился, ставил маленький походный иконостас. Делал он это возле своей кровати. Становился на колени и молился, в том числе и вслух. Обычно он это делал один.

У него были и другие особенности. Например, он время от времени предлагал спеть какую-либо песню. Однажды он предложил спеть «Вещий Олег», когда мы ехали в грузовике в город Рудо на боевую операцию. Дорога была длинная, и мы с удовольствием пели. Когда я смотрел на него, то у него горели глаза, и я понимал, что для него это живая история, делал он это вдохновенно. Для историка это неплохая черта.

Вспоминается мне что Игорь охотно участвовал в любом мозговом штурме. Я знал что у американцев существует мина, на основе стрелкового патрона, то есть солдат наступает на мину ему происходит выстрел в ногу, вертикальный выстрел. Схему я её не помнил. Несколько наших добровольцев в том числе и Игорь в течении двух часов нашли эту схему и решили задачу»[4].

Сам Игорь Всеволодович о своей вере говорит так: «Я молитвенник слабый. В Боснии молился два раза в день. В Славянске старался это делать так, чтобы этого никто не видел. Молитва требует сосредоточения и уединения, особенно личная молитва, которая совершается не в храме. Первые святые, к иконам которых я подхожу в Церкви, чтобы приложиться — это Георгий Победоносец, Государь император Николай Александрович и члены его семьи: великие княжны, царевич Алексей, императрица. Им я молился с детства, даже когда Государь еще не был прославлен Русской Православной Церковью. Почитал его святым, поскольку Зарубежной церковью он уже был признан таковым. Обращался в молитве к Сергию Радонежскому и верю, что он помогал, прибегал к предстательству Иоанна Кронштадтского, Александра Невского. А также — святого Димитрия Солунского, поскольку его имя носит тот храм, где я воцерковился, и который с тех пор посещаю по мере сил и возможностей»[5].

Среди записей, которые вёл «трамблонщик» Игорь Гиркин, был и дневник, на основе которого будут позже написанные его очерки о Боснии, и стихи о войне.

Война! Что ты, брат, о ней знаешь?
Как страшен солдата конец!
Вот рядом погиб твой товарищ,
Вдали - умирает отец

Как дружно спешат мародеры
Чужим поживиться добром,
Каким непомерным позором
Бывает, иной раз, разгром

Коровы лежат и старухи
На серой от пепла земле
И мухи, одни только мухи
Живут в этом мертвом селе

Как пули визжат, как ужасна
Пред другом погибшим вина...
И кажется, что все - напрасно,
И есть «до войны», и «война»…

После Боснии к мирной жизни Игорь Всеволодович уже не вернулся. Окончив институт, он пошёл служить срочную службу и аккурат попал на Первую чеченскую войну, на которой воевал с марта по октябрь 1995 года в составе 166-й гвардейской отдельной мотострелковой бригады.

Серая шинель наброшена на плечи,
Снова греюсь у походного костра
Я ни с кем не ожидаю встречи,
И шинель - жена мне и сестра...

И броня, плающая жаром,
В облаках пыли тяжелый марш,
Чири-Юрт, подсвеченный пожаром,
Мне военный собирали стаж...

Но кончается отпущенное время,
Возвращаюсь вновь туда, где нет войны-
Покидаю кочевое наше племя,
Крики взводного и ругань старшины,

Огневую и машины в капонирах,
Жидкий чай, гнилые сухари...
Да, домой! На "зимние квартиры"!
Да, пора мне! - как ни посмотри!

Пусть здесь мирятся, ведут переговоры -
Обещают "все простить и позабыть".
Здесь - бандиты, там (у власти) - воры...
Мы сюда вернемся, может быть!

А пока - Вперед! Вперед! В дорогу!
И спокоен, и невесел - грусти нет!
Знаю - жизнь с меня все спросит строго.
И судьба на все мне даст ответ.

«После 1995 года я несколько раз видел Игоря в Москве и С-Петербурге, - вспоминает Дмитрий Матлин. - Но это уже был совершенно другой человек – русский офицер, с воинской выправкой и убежденный государственник. Игорь пошел добровольцем воевать в Приднестровье и Боснию. Он тогда в разговорах после возвращения из Боснии упомянул о той далекой войне : «Я очень разочарован Югославией - то, что происходит в этой войне. Сербы уходят - воюют русские!»

Со времен Боснии, когда Игорь Стрелков вернулся с той войны, знаю, что он помогал товарищам, которые получили серьезные ранение в Боснии. Навещал их, передавал деньги. Игорь далее прошел две чеченских войны»[6].

На Второй Чеченской Стрелков проявил себя уже как профессионал, служа в частях специального назначения. «…Много ходил в разведывательно-поисковые действия. В том числе — в «Черные горы» Веденского и Урус-Мартановского районов». «Больше года чистого времени провёл в тех местах, где погибла 6-я рота», - кратко пояснял он сам.

Его правдивые, зачастую резкие и критические в отношении двойственной политики власти очерки о Чеченской войне в 2000 г. публиковались в газете «Завтра». Позже, наблюдая «плоды победы» России в той преданной и проданной от начала и до конца кампании, он с горечью отмечал, что никто не так и не понёс «наказание за геноцид русского населения в Чечне! Русских больше не осталось в некогда на 80 % русских городах Грозный, Гудермес, Аргун, в казачьих станицах Сунженской линии, в еще 20 лет назад почти 100-процентно русских Наурском и Шелковском районах Ставропольского края, в свое время «подаренных» «обиженному Сталиным» вайнахскому народу! Никто ни слова не говорит даже об этом! И после этого как вообще можно заикаться о «русском фашизме»? Наши власти его взращивают и вскармливают, по-моему, вполне сознательно. В своих евро-целях…»

В пору Второй Чеченской Стрелков уже был сотрудником ФСБ. Генерал-майор Геннадий Тендетник («Казанцев») рассказывает: «Игоря взяли случайно. У московского управления ФСБ было какое-то дело на группу, кажется, монархистов. Когда монархисты сидят где-нибудь у себя на кухне и беседуют на тему: «Мы царя приведем, за оружие возьмемся», то, естественно, у спецслужб возникает вопрос, насколько велика вероятность, что они и вправду возьмутся за оружие. Поэтому за ними наблюдали. Но все без толку. Они только трындят: «За веру, царя и отечество», «Честь имею», «Ваше благородие» – но не более того. К реальным действиям не переходят. А Игорь среди них выделялся умом и сообразительностью. Плюс он уже прошел две войны, и к нему был определенный пиетет. Точно такой же пиетет зародился у моих подчиненных. Они почитали его, послушали, видимо, и наконец встретились с ним, а потом пришли ко мне и говорят: «Геннадий Николаевич, есть один хороший кандидат на работу. Давайте мы его возьмем, тем более что мы сейчас посылаем в Чечню молодых сотрудников на обкатку. А у него уже есть военный опыт». Когда я узнал, что он является фигурантом дела оперучета, причем группового, у меня, конечно, возникли сомнения. Но дело было в 90-х, время было лихое. И меня эти два полковника уговорили.

Я не был у них прямым куратором, но мы были друзьями по службе в другом управлении. У них был начальником замечательный генерал, прекрасный русский мужик, не хочу его здесь светить. Мы с ним вдвоем помогли закрыть дело об этой группе. Ребята вытащили Игоря и через некоторое время приводят его ко мне: «Геннадий Николаевич, вот наш новый сотрудник». Мне он понравился. Мы с ним поговорили: интеллект у него на месте, голова хорошо работает, исторические реминесценции из памяти без проблем вынимает. Я просил его записки и документы мне показывать. Смотрю: пишет, как бог. А в любой конторе, тем более такой, как наша, если отчеты написаны правильным языком, с запятыми, с точками – это считалось «высшим пилотажем». И он начал достаточно успешно работать.

Ничего особо «героического» я в нем не замечал. Есть люди, которые любят хвастать своим военным опытом. Им только дай поговорить о том, какие они были герои. Но Игорь никогда не рассказывал о войне. Меня это в нем поражало, ведь он прошел две войны, при мне проходил третью. Я не мог и предположить, что он станет героем. А то, что он совершил на Украине, – я считаю, это героизм»[8].

Примечательно, что служа в такой организации, Стрелков оставался весьма свободным в своих взглядах и высказываниях человеком, о чём свидетельствуют его многочисленные сетевые записи, полные обличений по адресу правящей «элиты», включая первых лиц за проводимую ими «политику» развала страны. Отмечая, что при нынешнем правительстве можно построить разве что «Великий Гондурас» на месте Великой России, Игорь Иванович писал во время последних выборов: «В связи с указанными интересами Запада выступления против Путина не прекратятся. Они будут продолжаться по нарастающей. Значит ли это, что нам надо поддерживать Путина? Конечно, нет! Вернее, его можно было бы поддержать - при кардинальной смене им курса, отказа от компрадорского и насквозь проворовавшегося окружения... Но вероятность, что он пойдет на это - ничтожно мала. Вся его политика - это «качели»... он пытается «раздать всем сестрам по серьгам» - и Западу угодить и на «патриотов» опереться...

Но «болото» взорвано изнутри... стоячая вода перемешалась... наряду с гнильем и грязью, наверх выходят и задавленные слои, которые одинаково несовместимы ни с Путиным, ни с его «либеральными оппонентами» (которые суть - всего лишь «разные фланги» одного антироссийского фронта). Мы еще имеем шанс увидеть и ярких новых лидеров и силы, которые пойдут за ними. Голосовать на этих выборах можно за кого угодно - они ничего не решают. Впереди - новая схватка. Стране она обойдется очень недешево... но ... лучше сгореть, чем сгнить».

Тем не менее, как и в 91-м, Игорь Иванович слишком хорошо понимал истинную подоплёку «болотных площадей», а потому нисколько не смыкался с таковыми «борцами с режимом», избирая самый трудный, но единственно верный третий путь.

Из «органов» Стрелков всё-таки вынужден был уйти. «Его из нашей организации, можно сказать, вежливо попросили, и было за что. Игорь не был бездумным исполнителем и свои сомнения относительно политических реалий перед сослуживцами не особо скрывал. Были оргштатные изменения. При этом все выводятся за штат и заново принимаются на работу. Ему долго не предоставляли должность. Потом предложили, кажется, где-то в Красноярском крае, да еще с понижением. Игорь не согласился, хотя и хотел служить», - свидетельствует генерал Тендетник[9].

После ухода из ФСБ Стрелков работал в службе безопасности бизнесмена Константина Малофеева, вместо острых статей писал не менее острые сказки с угадываемым реальным подтекстом и, конечно, продолжал заниматься реконструкциями.

Вокруг - развалины Отчизны
И время вспять не повернуть!
Кирасой ржавою цинизма
Прикрыта взломанная грудь...

Пока еще я не "груз 200",
И пусть в душе лишь боль и лед
Но шпага - вечный символ Чести
Толкает. Острием. Вперед.

В 2014 году невидимая шпага толкнула Игоря Стрелкова на новую войну…

«Каким-то боком по своим функциональным обязанностям он имел отношение к украинской тематике, - свидетельствует генерал Тендетник. - Он отслеживал, что там происходит. И постепенно начал приходить в ужас. Он рассказывал, что реальные бандеровцы окопались в Москве, в частности, в библиотеках украинской литературы, в других местах. Настоящие бандеровцы, которые люто ненавидят русских, проводят собрания, вербуют новых последователей. Все это совершенно открыто.

У меня вопрос: а мы чем в это время занимались? Почему такая ерунда случилась? Почему посылали послами на Украину «погорельцев», как Черномырдин? Я на днях разговаривал с одним дипломатом. Сарафанное радио МИДа сообщает интересные вещи. То, что Черномырдин пил, – ладно, какой русский не пьет. Но он мог пропасть на два дня, и никто в посольстве не знал, где его искать. Черномырдина не стало. Но как Зурабова туда поставили? Сидит себе, его не слышно и не видно. Когда все это случилось, я надеялся, что его хотя бы снимут. Сняли, как же… А где наша контора была? А где было СВР? Они что, не видели, что творится? Мое личное мнение: в украинских событиях виноваты мы и только мы! Даже вина Америки меньше, чем наша. Они хотя бы свои интересы отстаивали и продвигали»[11].

23 февраля 2014 года, наблюдая за нарастающим буйством майдана и не находя себе места, Игорь Иванович писал: «Вчера ничего не мог делать. Весь день смотрел новости с Украины. Потом обзванивал друзей в Киеве, однокурсника-старшего офицера СБУ, родственников в Харькове, Днепре, Донецке. Сердце разрывалось от новостей! В голове одна страшная картинка сменялась другой. К вечеру стали поступать новости о том, что народ в панике скупает продукты в Донецке, Севастополе.

Друг из Донецка сообщил, что очень испуганы старики в маленьких шахтёрских городках. Те, кто ещё помнят ужасы войны. У меня ещё жива родная сестра моего дедушки. Её девочкой немцы угнали в Германию.

Вообще все мои родственники по маминой линии были угнаны в Германию и на себе испытали, что такое рабство. У меня бабушка и дедушка познакомились в немецком лагере! Они нам ничего не рассказывали в детстве. Зачем омрачать радость от летних забав у любимой бабушки? Зачем своим любимым внукам рассказывать, как на твоих глазах немецкая овчарка растерзала твою подружку, которая спрятала кусок бекона в ботинке? Ведь это больше не повторится! Потом, в последнее лето, когда я видел свою любимую бабушку, я приехал со своей молодой женой. И в это последнее лето, рассказывая нам с женой, как она первый раз увидела дедушку, как она его полюбила с первого взгляда, бабушка чуть рассказала о тех ужасах, что она, её мама, мой дедушка, его мама и две его сестры пережили в немецком плену, на границе с Францией, в тысячах километрах от Родины. И я как представил себе, что ты не знаешь, что наши войска вот освободят СССР, родную Украину. Что скоро это рабство закончится! Как жить с мыслями, что ты будешь рабом навечно? Ужас! Но даже пережив такое, мои любимые бабушка и дедушка были очень весёлыми и жизнерадостными. И когда мне хреново, я себе говорю, что мои проблемы-это мелкая пыль по сравнению с тем. что пережили они. И конечно я очень переживаю за старенькую сестру моего дедушки, последнюю, кто видел все ужасы фашизма не по телевизору, а реально. Переживаю за своего дядю-малолетнего узника фашизма. Что они чувствуют? Неужели им снова придётся пережить все ужасы войны на старости лет?»[12]

За двое суток до начала «крымской весны», Стрелков уже был в Симферополе. Именно он руководил занятием тамошнего аэропорта. Игорь Иванович быстро нашёл общий язык с Сергеем Аксёновым, о котором позже отозвался так: «Он харизматичный человек. Когда его обвиняют в каких-то грехах прошлого, я могу сказать: вот это человек, который способен подняться над своим прошлым, способен развиваться – и это однозначно. Он очень умен, энергичен. Обладает всеми качествами крупного политического лидера, и я надеюсь, что Крым это не последняя ступенька в российской государственной службе, которую он занимает. Большая трагедия, что в Донецке не было такого человека. Когда я входил на территорию Донецкой области, я надеялся, что смогу найти вот такого же лидера и стать при нем советником, то есть повторить то, что было в Крыму»[13].

О своей роли в крымских событиях Стрелков рассказывает следующее: «Роль у меня там была достаточно скромная. Я был советником у Сергея Валерьевича Аксенова. Помогал формировать силы самообороны и являлся командиром единственного получившего оружие подразделения непосредственно в Симферополе — отдельная рота специального назначения. Численность нашу догнали до 165 человек перед роспуском этой роты. Мы выполняли в том числе и боевые задачи. В частности, нами было занято несколько украинских воинских частей, которые по каким-то причинам не были заблаговременно блокированы. В целом не могу сказать, что я там сыграл какую-то особую роль. Единственное, что начинал переговоры со штабом украинского Черноморского флота, ходил к ним на переговоры без всякого сопровождения. Вел переговоры непосредственно с генералом Березовским о возможности перехода на российскую сторону. Честно сказать, если бы не вмешательство некоторых наших военных, которые, толкаясь локтями, полезли за орденами, то, я думаю, мне удалось бы не только адмирала, но и весь штаб привести достаточно быстро к присяге России. Там все были к этому готовы, но, мягко говоря, как слон в посудной лавке вели себя некоторые наши военачальники»[14].

Из Крыма после признания его Россией Стрелков лишь на сутки вернулся в Москву, а затем принялся формировать отряд для отправки на Донбасс. Отряд этот составил 52 человека, не меньше четверти бойцов которого в ходе боевых действий погибли или получили серьезные ранения.

«Пятнадцать-семнадцать километров мы шли маршем через границу, - рассказывал Игорь Иванович. - И вышли в условленном месте, которое заранее было подобрано теми, кто нас встречал. Соответственно был задан вопрос: где тот населенный пункт, в котором мы получим массовую поддержку? И назвали Славянск. Я посмотрел на карту. Конечно, это было далеко. Но выбирать особо не приходилось. Мы поехали в Славянск. Уже к моменту прибытия нас ждали около трехсот активистов, готовых к любым действиям вместе с нами. Сразу мы соединились с этой группой и пошли на штурм УВД. Через два часа мы взяли УВД, еще через час после этого – СБУ. Тогдашняя городская управа придерживалась нейтральной позиции, мы ее заняли без боя. Соответственно, к обеду весь город был в наших руках. Тем запасом оружия, которое было в УВД, вооружились местные добровольцы. Нас сразу стало где-то около 150 человек. И уже через два дня я выделил и отправил группу Терца, 28 бойцов, для занятия Краматорска. Что он, собственно говоря, проделал»[15].

При пересечении границы у Стрелкова и его людей ещё не было четкого определенного плана, куда идти. «Я понимал, что с такой небольшой группой идти на Луганск или на Донецк не имеет смысла, - объяснял он. - Это города-миллионики, в которых пятьдесят человек утонут просто. Растворятся без видимого эффекта. Сразу мной была поставлена задача для себя – найти какой-то средней величины населенный пункт. С одной стороны, достаточно значимый, с другой стороны, в котором мы сможем быстро установить народную власть. Власть, поддержанную народом. А не просто захватить… Это для украинской стороны выгодно и удобно рисовать нас террористами… Люди из местных нас встречали. Заранее, с машинами. То есть когда мы пешком вышли к трассе, нас там уже ждали. Славянск стал точкой, с которой мы начали распространять народную власть на территории республики»[16].

Освящение воинского знамени Новороссийского ополчения

Стрелков признаётся, что, придя в Славянск, никак не рассчитывал на столь долгую войну, на такие огромные жертвы. «После Крыма у нас была эйфория, - говорил он в интервью Сергею Доренко на радио «Говорит Москва». - Настоящая эйфория в плане того, что Россия наконец-то начала возвращаться на свой исторический путь – тот, который для нее был предназначен, традиционен для нее. И мы рассчитывали, что то же самое будет в Новороссии. В принципе, у нас были основания рассчитывать на это.

И люди, которые пришли на референдум в мае месяце, они голосовали не за создание неких сепаратистских республик, они голосовали за вхождение в Россию. Они ощущают себя русскими людьми, а это и есть русские люди, независимо оттого, что кто-то из них украинского происхождения, кто-то непосредственно имеет предков в России, кто-то местные, донецкие с многими поколениями. Они голосовали за Россию. Соответственно, ситуация, которая там сложилась, про которую вы говорите, про трайбализм, про некие племенные формирования, это все следствие того, что не оправдались ожидания. Не оправдались ожидания народа. И люди оказались в ситуации, которую они не ожидали. Естественно, в этой ситуации, тем более ситуация очень тяжелая, исключительно тяжелая в гуманитарном плане, да и в военном тоже нелегкая, они, естественно, ищут способ выживания. А опыта необходимого создать все с нуля у них нет. Отсюда вот эти все эксцессы. При правильной постановке вопроса, в первую очередь, подчеркиваю, со стороны России все это можно достаточно быстро и очень даже быстро привести в порядок.

У меня есть точка зрения. Я считаю, что у нас оказался очень серьезный разрыв вообще в государственной политике между экономической политикой и внешней политикой. Ведь, как мы понимаем все, я думаю, государство находится в кризисе. То есть, когда внутренняя политика отрывается от внешней и экономическая отрывается от того и от другого, когда они развиваются совершенно по разным векторам, разным направлениям, это и есть системный кризис. У нас пытаются проводить внешнюю политику, нацеленную в интересах России, одновременно пытаются проводить политику в интересах «Газпрома» экономическую. Результат не заставляет себя ждать. То есть, потом попытки увязать экономическую политику с внешней приводят к конфликтам, приводят к тому, что мы не добиваемся успеха и продвижения ни там, ни там».

Следом за Игорем Ивановичем на Донбасс потянулись и его старые соратники по Приднестровью, Боснии, Чечне. Среди них был и уже упомянутый нами Петровский, и Евгений Скрипник («Прапор»). Последний в интервью Арии-ТВ рассказывал о своём друге следующее: «В Приднестровье, в 92-м году, я его встретил, он только что окончил институт исторический в Москве, но это был такой романтик, в ГДР-вском камуфляже в рисочку, в берете вольного художника, скажем так. Худой, высокий парень, идеалист. Конечно, на него отпечаток наложила служба, он стал более гибким. Тогда он был максималист вообще, у него максимализм, порядочность вошли… в абсолют он ввел это дело.

Ну, в значительной степени, но каким-то более гибким он стал, конечно. Там же в Приднестровье это было вообще в абсолют у него возведено, до неприличия. Некоторые вопросы… он был не гибок, вообще с ним тяжело было на некоторые вопросы общаться. Скажем так. Очень щепетилен в отношениях, своих… к людям. Очень щепетилен. За друзей несет ответственность. Если он познакомил, привел друга в семью к кому-то, познакомил... Он на всю жизнь считает, что он ответственный за этого человека. Я видел такие прецеденты, где человек повел себя не очень хорошо, а он человека познакомил, в эту семью ввел. Ему было очень горько, он очень сильно переживал. Для меня вообще удивительно, что так сильно переживающий чужое горе человек, до сих пор еще живой, как сердце его выдерживает. Я видел как ему тяжело, каждая смерть, каждое, скажем так, предательство, как сильно его ранит.

Я ему сколько раз говорил: «Так нельзя». Скажем так, у меня сердце более каменное, что ли, чем у него. Может детство такое сложилось, что… Пришлось, как говорится, немножко побродяжничать по необъятным просторам нашей страны. Он же все через себя пропускает, это все проходит у него через сердце. Я если человека убили, вот сына бойца, и глаза закрою, например, в СлАвянске люди не воевавшие, я с удивлением увидел, что только я закрываю глаза у мертвых наших ребят. То есть везут долго, целых полдня лежат с открытыми глазами. Подойдешь, глаза закроешь, людям рассказал для чего это надо, это зеркало в загробный мир, можно сказать. Есть такая традиция – закрывать глаза мертвым. По волосам поглажу. Поговорю. Но динамика войны, боя, уже заставляет забывать через пятнадцать минут про этих людей. Он же, вечером случилась смерть человека, он еще утром за чаем вспомнит, побелеет…

Очень тяжело, очень тяжело переживает все это. Очень тяжело. И он гибкий человек. Жизнь человека для него превыше всего. Например, на тех же баррикадах, да, есть там этот наемный политический киллер - Кургинян… «сталинград… держаться до конца». Я с ним согласен, я такой, такого стиля войны, как Кургинян. Я вот тоже, я за «сталинград».

И поэтому если б я этим делом руководил, все б закончилось бы в первую неделю. В первую неделю все закончилось, все погибли б.

У него ж совсем другое отношение. Мне он сколько раз говорил, всё – баррикады, увидели бронетехника идет, всё – уходите, уходите в дома, не держитесь за эти блоки, жизнь превыше всего ваша. И всегда это оправдывалось. Пришли, разрушили силовики Украины эту баррикаду, поворовали продукты оттуда и ушли. Те ребята обратно вернулись, понимаете?

Для меня это было конечно открытием. Я все-таки продукт советской военной машины. Для меня это было сложно понять. А он такой – гибкий человек.

Когда цель стоит очень высокая, высокая цель стоит, если надо пожертвовать тысячью ради миллионов – пожертвует. Он бывает тверд и жесток, когда это необходимо. Но если в этом необходимости нет, есть хоть один процент спасти людей – он этим процентом воспользуется.

И крайне щепетилен во всяких финансовых вопросах. И дело чести, чтоб ничего не прикоснулось и не заляпало его имя, крайне щепетилен.

И его идеалы, в наших представлениях книжное, о чести белого офицера. Это его идеал, ему постоянно следует. В жизни ему это очень сильно мешает, в нашем, так скажем конформистском мире, это очень сильно ему мешает. И постоянно портит ему жизнь».

К началу июня становится ясно, что «крымского сценария» на Донбассе не будет. Москва не признала прошедшего там референдума, но поспешила признать избрание президентом Украины Петра Порошенко. 3 июня, после тяжелейшего боя, в котором погибло несколько бойцов ополчения, Стрелков писал:

«Люди, погибшие сегодня в рядах ополчения (все как один — местные донецкие уроженцы) не хотели быть героями. Мертвыми. И, возможно, не стали бы ими, если бы у нас были в достатке вооружение и снабжение, инструкторы и специалисты и хотя бы элементарный тыл. Я долго молчал по поводу «помощи России». Потому что все понимаю — и нюансы «большой политики», по сравнению с которыми Славянск — всего лишь крохотное пятнышко на скатерти Истории, и колоссальные риски, на которые должна пойти Россия, чтобы помочь нам вооруженной силой, и массу других учтенных и неучтенных факторов. Я НЕ ПОНИМАЮ ОДНОГО: ПОЧЕМУ БЫЛО МОЖНО, РИСКУЯ ВСЕМ, СПАСАТЬ НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ ТЫСЯЧ УВАЖАЕМЫХ МНОЮ ОСЕТИН-КУДАРЦЕВ, НЕМЕДЛЕННО КИНУВШИСЬ ИМ НА ПОМОЩЬ, НЕВЗИРАЯ НИ НА ЧТО, НО УЖЕ МЕСЯЦЫ «ТЯНУТЬ ВОЛЫНКУ» СО СРОЧНО НЕОБХОДИМОЙ ПОМОЩЬЮ РУССКИМ??? КОТОРЫХ ТУТ МИЛЛИОНЫ!!! Неужели в Москве и впрямь думают, что несколько сотен кое-как вооруженных русских добровольцев — это все, что требуется и этого вполне достаточно? Хотелось бы увидеть сейчас в окопах в Семеновке хоть одного чиновника, «отвечающего» за юго-восток (они есть)…Сейчас в Красном Лимане людей расстреливают прямо на улицах. В Зеленом Клине в лучшем случае увозят в неизвестном направлении, а в худшем — расстреливают любого, у кого нет местной прописки! И это при том, что наши ополченцы оттуда все уже отступили! Этого мало для военного вмешательства??? Сколько трупов еще нужно, чтобы принять решение? Или мне надо вместо жесткой обороны заняться спасением людей? Массовой эвакуацией? Я не смогу со своими скромными силами сделать даже этого. Все, снова началась атака, судя по стрельбе. Можно растиражировать. Нам терять уже нечего».

После этого Славянск продержался ещё месяц. Месяц, за который Стрелков превратился в легенду Русского Мира, в символ его. Сам Игорь Иванович не любит таких эпитетов, но в данном случае это лишь неопровержимый факт, с которым вряд ли возможно спорить всерьёз. Грустно было наблюдать, как многие журналисты и блогеры старались «правильно» интерпретировать сообщения Стрелкова об отчаянном положении города. Мол, это лишь «имидж», «военная хитрость», а все слова полковника нужно трактовать наоборот. «Игорь Иванович грустит», «Игорь Иванович, погрустите ещё», - самые раздражающие «мемы» тех дней…

Между тем, всё, что говорилось Стрелковым о катастрофичности положения, было… всего-навсего чистой правдой, которой не хотели верить. Помощь не шла ни из России, ни даже из Донецка. Зато из Донецка настаивали на удержании Славянска, помощь обещая, но не уточняя, когда она придёт. Поняв, что помощи не будет, и гарнизон обречён погибнуть вместе с городом Игорь Иванович принял одно из самых тяжёлых, надо полагать, решений в своей жизни.

Выход Стрелкова из Славянска спутал карты всем радетелям о единой Украине – в Киеве, Москве и даже в Донецке. Расчёт предателей был прост: ударная сила ополчения и его лидер погибнут под руинами «цитадели», а после уже ничто и никто не помешает сдаче Донбасса. Появление Игоря Ивановича и его людей настолько потрясло «кураторов», что они немедленно прислали в Донецк провокатора Кургиняна, истерично возмутившегося, как посмели защитники Славянска не сгинуть под его развалинами, когда столько раз клялись там погибнуть? С того дня маховик всевозможных провокаций был запущен в полную силу. Началась кампания по травли героя, попытка очернить его и его бойцов. Кампания эта, впрочем, куда больше чернила её авторов и статистов. Однако, и не без следа проходила…

Хуже было то, что в Донецке Стрелкову оказалось не на кого опереться. Двурушный Бородай, поставленный ему в пару Антюфеев, которым Игорь Иванович поначалу ещё доверял, но которые уже работали против него и Новороссии, не подчинявшийся вовсе батальон «Восток» ахметовского ставленника Ходаковского и относительно подчиняющиеся другие подразделения… И на фоне этого замыкающееся кольцо теперь уже вокруг Донецка и вновь – полное отсутствие помощи Москвы.

«Мой приход в Донецк имел чисто военные причины, - рассказывал Стрелков в интервью сербскому еженедельнику «Печат». - Более того, пока я сидел в Славянске, я вообще не хотел в Донецк, поскольку, по моему тогдашнему «славянскому взгляду», в Донецке находился центр всех интриг. Постоянно получал оттуда отчеты: там действительно творился тотальный хаос, царствовал бандитизм. Масса мелких командиров делила власть, организовывала чистки, кого-то свергали, кого-то изгоняли…

То Безлер кого-то начнет преследовать, то Ходаковский что-то «зачищать» — я совершенно не хотел вмешиваться во все это. Я хотел заниматься исключительно военными вопросами и прибыл в Донецк только ради одного этого. И, когда я пришел, все ожидали, что я буду бороться за политическую власть, захочу разоружить какие-то непокорные подразделения…

Но в той непростой ситуации я не имел для этого ни сил, ни ресурсов; необходимо было срочно создавать оборону Донецка. Оборону города строить, а не собственную власть! Поэтому буквально через два дня после прихода в Донецк я начал распределять батальоны по территории: Моспино, Иловайск, Шахтёрск, Снежное — там мы должны были быстро направить силы на организацию обороны и расчистку коридора до границы с Россией.

Но уже через неделю мы начали наступательные операции под Малиновкой, Степановкой и дошли до границы. Пробили собственный коридор, хотя и узенький, но уж какой был… До этого момента у ДНР вообще не было ни одного коридора. Вся помощь шла через Луганск, через Изварино (пограничный пункт на границе Луганской области РФ).

Пока я был в Донецке, то никак не вмешивался в политические решения Бородая, да и не хотел вмешиваться. Кто-то меня даже сейчас упрекает, что я никого не свергал, не разоружал, не установил собственную власть, т. е. не вел себя как диктатор Новороссии — мол, это было бы хорошо и полезно. Только я-то видел, что это было бы не только не полезно, но и опасно. Это поставило бы под угрозу помощь из России. Меня бы объявили бунтовщиком и узурпатором — поэтому, осмотревшись, я и принял правильное решение, без оглядки на то, что ситуация там и дальше была скверной в плане порядка и государственной обороны».

Хотя приход Стрелкова предотвратил готовящуюся сдачу Донецка, именно его пытаются обвинить в подготовке этой сдачи. Как обстояло дело на самом деле Игорь Иванович рассказывал газете «Завтра»: «В какой-то момент я перестал верить, что помощь из России вообще придёт. Просто перестал верить! И никто не мог мне это гарантировать.

Критический момент для меня, как командира, был во время прорыва в Шахтёрске. Когда они выбили нас из Дебальцево, и просто усиленная колонна 25-й бригады украинской пошла на Шахтёрск, вошла в город. Когда они заняли Дебальцево, я уже понял, что следующий рывок сделают на Шахтёрск. Я снял с фронта, то есть выделил из других батальонов, две роты. И они уже стояли на погрузке. И в момент, когда противник вошёл в Шахтёрск, одна моя рота двигалась туда, а другая была на погрузке двигаться туда. Соответственно, сразу после этого я снял ещё две роты, потом ещё одну, отправил туда бронегруппу "Оплота", то есть создал группировку. При этом обнажал я именно Донецк. Потому что был уверен: если противник и сунется в Донецк, то тут на улицах мы как-нибудь его задержим, а сдать Шахтёрск — означало полностью всё потерять.

Поскольку у нас была полупартизанская армия, грузились мы долго. Передвигались тоже долго. У всех ополченцев — семьи, они из Славянска вывезены были. И мы лишь частично успели упредить их. Одна рота всё-таки вошла в Шахтёрск и не дала его занять. Но укры перерезали дорогу между Шахтёрском и Торезом. Потом их с этой дороги с трудом выбивали.

Бои были целую неделю, командовал Царь — Кононов. Поэтому я и поддержал его кандидатуру на пост министра обороны — как командир батальона он показал себя очень хорошо. У него был усиленный батальон. Четыре Славянских роты, моя рота военной полиции, бронегруппа "Оплота", батареи… Всем этим он нормально маневрировал. Выбил 25-ю бригаду, разгромил её с достаточно небольшими потерями со своей стороны.

В момент, когда противник перерезал дорогу между Шахтёрском и Терезом, у меня наступил психологический кризис, я начал думать о том, что делать, подумывал переносить штаб в Шахтёрск или Снежное и готовить эвакуацию Донецка. Потому что понимал: если помощи не будет, то надо хотя бы спасти людей»[18].

Очень тонкое понимание тогдашней ситуации продемонстрировал в своей статье «Правее Путина» канадский аналитик Пол Робинсон: «Стрелков — отставной полковник российской армии, воевавший в Чечне, в отколовшемся от Молдавии Приднестровье и на стороне сербов в Боснии. Идеологически он ультраконсерватор и, возможно, монархист. Он участвовал в захвате Крыма, а в мае 2014 года появился в Донецке, где занялся организацией повстанческой армии. С кучкой людей он прибыл в город Славянск, где создал примерно двухтысячный отряд — в основном из местных мужчин и женщин. Бойцы Стрелкова оттянули на себя некоторых из наиболее боеспособных украинских частей, которые осаждали Славянск до начала июля. После этого Стрелков вырвался из окруженного города и ушел в Донецк. Его удачный выход из окружения дополнительно укрепил его репутацию как военного.

Не жди приказа! Не сиди,
Ссылаясь на покой!
Вперед! Сквозь ветры и дожди
И вьюги волчий вой!

Оставь удобства и уют -
Пока ты молод - в путь!
Когда отходную споют,
Успеешь отдохнуть!

Будь честен, смел, не замечай
Насмешек и помех.
А будешь старшим - отвечай
Не за себя - за всех!

Тот кто ошибок не имел -
В безделии зачах -
Он груза жизни не посмел
Примерить на плечах!

Каков бы ни был твой удел -
Удачен, или плох,
Все ж помни: меру твоих дел
Оценит только Бог!

Такое назидание дал себе Игорь Стрелков ещё в 1991 году. И с той поры неуклонно следует этому завету.

Из книги Елены Семеновой "Добровольцы. 21 век." (2014 г.)

Сноски

[1] http://rusvesna.su/news/1418820639
[2] http://www.sovsekretno.ru/news/id/3103/
[4] http://rusvesna.su/news/1423214092
[5] http://rusvesna.su/news/1418820639
[6] http://zavtra.ru/authors/user/6848/
[8] http://nvo.ng.ru/spforces/2014-12-19/1_interview.html
[9] Там же.
[11] http://nvo.ng.ru/spforces/2014-12-19/1_interview.html
[12] http://www.ridus.ru/news/159630
[13] http://svpressa.ru/war21/article/103643/
[14] http://rusvesna.su/recent_opinions/1419825689
[15] http://svpressa.ru/war21/article/103643/
[16] Там же
[18] http://detnix.livejournal.com/92066.html

Источник: "Русская стратегия"

 

---