Запад развил множество наук и способен даже сущую мелочь поставить на научную основу. И всё же науки счастья он не создал. Скорее можно сказать, что отовсюду, куда он проникает со своими методами и инструментами, счастье уходит, несмотря на приток энергии. Люди становятся сильнее и богаче, но не счастливее. Чем больше средств, тем ниже удовлетворённость. Вероятно, рост одного и убывание другого прямо взаимосвязаны на основании некоего закона потребления удачи.
Человек, у которого нет времени (это наша отличительная черта), едва ли может быть счастливым. Ему недоступны такие источники радости и утешения, как досуг, вера, красота в искусстве и в природе. Он не испытывает на себе их благотворной силы. Поэтому его работа не венчается благословенной не-работой, а знания не восполняются и не обретают смысла через не-знание. Это всегда приобретает наглядную форму при ослаблении того, что мы называем культурой.
Могут возникнуть опасения, что спад достигнет такого уровня, на котором перестанет восприниматься как таковой: комфорт заменит счастье, эстетические потребности будут удовлетворяться машинами, красота сделается измеримой. Однако для сравнения останутся если не другие пространства, то другие времена – например, эпоха, запечатлевшаяся в музыке Моцарта. О том, что люди чувствуют некий недостаток, свидетельствует то чрезвычайное удивление, которое они испытывают, когда на их горизонте появляется мудрец.
Впрочем, не только другие времена и пространства, не только исключительные личности указывают человеку нашей культуры на её упадок. В собственной груди носит он ощущение нехватки чего–то и ищет выхода из строгого порядка, методически завоёвывающего мир. Эти рамки давят на человека, словно голые стены тюремной камеры, которые он ощупывает в поисках какой–нибудь щели или хотя бы очертания замурованного окна.
В том, что касается наших рациональных притязаний, от нас можно очень дёшево отделаться. Если человек заперт в тёмной башне и ходит по кругу, трогая каменную кладку, ему нетрудно внушить, будто он соприкасается с бесконечностью. А вот убедить его в том, что он счастлив, не получится. До самого конца, до последнего вздоха будет он хранить представление о чём–то другом, безгранично великом, о потоке света, который освободит и умиротворит его, даже если он никогда не видел солнца и не слышал своего имени.
Эрнст Юнгер (1895 – 1998).
«An der Zeitmauer» / «Перед стеной времени», 1959 год.