Заметное место в советском идеологическом нарративе занимал миф о Великой Жертве. Деятели революционного движения, репрессированные царским правительством, функционеры компартии, чекисты и красноармейцы, погибшие в ходе Гражданской войны и в более поздний период – возводились в статус героев и мучеников. Значимой составляющей прославления павших «борцов за советскую власть» были их похороны. Эти мероприятия активно использовались для доказательства злодеяний противников большевизма, а также для оправдания советских репрессий.
Иллюстрацией служит пропагандистская акция, которая проводилась в Крыму в декабре 1920 г. Практически одновременно в городах полуострова были проведены церемонии перезахоронения останков местных большевиков, которые были казнены белыми. Показательна передовица газеты «Красный Крым» (выпуск № 12 от 5 декабря 1920 г.). Текст, набранный крупными буквами и заключенный в черную рамку, гласил: «Сегодня мы хороним трупы замученных белогвардейцами борцов коммунистов. Все на улицу, все в ряды манифестаций!!»
То, что предстоящие похороны представляли собой именно пропагандистскую акцию, подтверждает и переписка между различными учреждениями, сохранившаяся в севастопольском архиве (ГКУ АГС, ф. р-229, Оп.1, д.21 – Л.237-244). Так, местный финотдел направил в адрес управления городской милиции список своих сотрудников в количестве 13 человек, которые «примут участие в несении гробов». 14 декабря 1920 г. свое участие в траурных мероприятиях подтвердил комитет служащих Севастопольского горпродкомиссариата, препроводив список сотрудников в числе 20 человек, «кои изъявили желание взять на себя труд по несению гробов жертв белогвардейского террора». Список своих сотрудников также представили отдел юстиции при Севастопольском ревкоме и комитеты служащих: Севастопольского совнархоза, Севастопольской таможни, акцизного ведомства, собеса.
Аналогичный сценарий реализовывался и в других городах полуострова. Тщательно распределялись роли, содержание и очередность выступлений ораторов и т.п.
Примеры позднейших интерпретаций событий революции и Гражданской войны в Крыму в угоду текущей политической конъюнктуре.
1. "Этого мы не забудем" (Слава Севастополя, №229 /10698).
2. Заметка "Речи у могилы" (Красный Крым, №13, 7 дек. 1920 г.) Выступление председателя Крымревкома Бела Куна — пример использования нарратива о жертвах среди большевиков для оправдания репрессий.
3. Статья М. Марголина "Белый и красный террор" (Красный Крым, № 12, 5 декабря 1920 г.). Пример использования мемориальных мероприятий, связанных с захоронением останков участников рев. движения и ГВ.
Таким образом, с самого начала в планы советских партийных и государственных органов не входило воссоздание объективной картины событий. Задачей № 1 было использование имен погибших соратников для достижения конкретных практических целей.
Бела Кун (Bela Kohn) и Землячка (Розалия Залкинд), которая с ноября 1920 года по январь 1921 года являлась ответственным секретарём Крымского обкома РКП(б). Вошла в состав образованного 14 ноября 1920 Крымского ревкома, во главе которого был поставлен Бела Кун. Вместе с ним считается ответственной за проведение в Крыму массовых расстрелов жителей полуострова и пленных солдат и офицеров Русской армии П. Н. Врангеля.
Так, выступая на траурном митинге в Симферополе, председатель Крымревкома Бела Кун заявил, что предаваемые земле останки «являются жертвами не только белого террора, но и желтого, т.е. продажной политики меньшевиков». Далее говорилось, что местный пролетариат «должен учесть это и вышвырнуть всех предателей из рабочих профсоюзов» (Красный Крым, №13, 7 декабря 1920 г.). Ранее, 5 декабря 1920 г., газетная передовица открывалась статьей «Белый и красный террор». Ее автор, некто М. Марголин, доказывал необходимость жесткой борьбы со всеми противниками советской власти:
«Карающим, беспощадным мечом красного террора мы пройдем по всему Крыму и очистим его от всех палачей, поработителей, мучителей рабочего класса. Мы отнимем навсегда у них возможность посягать на нас. Мы отнимем у них возможность мешать нам строить нашу жизнь. Красный террор достигает цели, ибо он действует против класса, обреченного самой судьбой на смерть…»
Напомним: в момент проведения похорон Крым сотрясала кампания массовых казней, по степени организованности, жестокости и количеству жертв оставившая далеко позади преступления всех прежних (даже советских режимов). Пожалуй, и поздние советские репрессии на крымской земле, вероятно, имели меньший размах.
При этом численность действительно репрессированных антибольшевистскими силами вызывает сомнения. Очевидный пример — эпизод из воспоминаний генерала Иродиона Данилова, служившего у красных в штабе 4-й советской армии. Когда в Симферополе было устроено торжественное перезахоронение «жертв белого террора», отыскались трупы десяти человек коммунистов-подпольщиков, осужденных военно-полевым судом и повешенных по приказу генерала Слащева. «Несмотря на все старания отыскать еще такие жертвы, большевицкой власти не удалось это сделать, и она взяла еще первых попавшихся покойников из госпиталей, и таким образом всего набралось вместе с повешенными 52 гроба, которые на пышных погребальных дрогах, сопровождаемые оркестром музыки, полком пехоты, кавалерией и двумя батареями, между расставленными по улицам шпалерами войск, были торжественно перевезены в сквер около здания духовной семинарии и здесь, после торжественных речей и проклятий «палачам» белым, были погребены в общей могиле». ["Воспоминания о моей подневольной службе у большевиков" // "Архив русской революции", т. 14, 1924.]
Похороны останков участников подпольного движения в Севастополе в 1920 г., расстрелянных белогвардейцами. Севастополь, 1920 г. Автор неизвестен.
По мере того как события Гражданской войны все более отдалялись по времени, реальные случаи расправ над крымскими большевиками обрастали множеством «новых» подробностей. Там, где в ранних (даже советских) источниках речь шла исключительно о расстрелах, описания гибели «павших борцов» в конце 1930-х гг. стали изобиловать такими деталями, которые не фигурировали в предшествующий период. Например, воспроизводились слова, которые «павшие герои» якобы произносили перед смертью. Эта тенденция стала особенно выраженной во второй половине 1930-х гг. Примечательный документ хранится в Государственном архиве Республики Крым (д. № 103, ф. П.150, оп.1 – Л.26). Анализируя публикации в прессе, которая выходила при Врангеле, сотрудник Истпарта, назвал «наглой ложью» сообщения о якобы состоявшемся суде над севастопольскими большевиками. В результате в публичное поле была запущена версия, которая на данный момент была выгодна правящей партии.
Отметим, что события Гражданской войны в советский период постоянно интерпретировались в угоду текущей политической конъюнктуре. Так, описывая в 1952 г. военную операцию белых, проведенную в начале 1919 г. в окрестностях Евпатории против красных партизан (и изображаемую как акт белого террора), севастопольский советский историк Георгий Семин проводил параллели с действиями «империалистов» в «многострадальной Корее, в Малайе, Бирме и других странах», и утверждал, что «американо-английские империалистические хищники и сегодня мечтают о том, чтобы задушить свободу и счастье советского народа».
Ложь, повторенная многократно и громко, бесспорно, звучит убедительнее, чем правда, произнесенная однажды и шепотом. Сегодня, когда нашей стране ежедневно приходится отвечать на непростые внутренние и внешние вызовы, как никогда важно максимально честно и непредвзято говорить о дискуссионных и болезненных событиях прошлого. В том числе, не обходя стороной имевшие место в советский период очевидные манипуляции фактами в угоду официальному курсу.
Дмитрий Соколов
"Наследие Империи"
См. также о "белом терроре" в Сибири:
Елена Николаевна Чавчавадзе. «Зверства колчаковщины»: о советских фальсификациях
Е.Н. Чавчавадзе. Был ли Колчак «февралистом» и ставленником Англии?