Читатель найдет ниже обращение к Русским людям Великого кн. Владимiра Кирилловича, нам доставленное (*).

Охотно давая ему место, мы тем самым ставим себя в обязанность высказаться по вопросу о том, как мы мыслим политическую установку Русской Православной Церкви.

Оглянемся, прежде всего, назад.

Пока стояла Россия, Церковь была в ней в тесном единении. Это было единение не просто с государством! Нет, прошло время, когда было так в условиях Московского Царства. Нет! Она была соединена с государством в лице Царя-Императора: он объединял государство и Церковь. Государство жило жизнью, отдельной от Церкви. Церковь жила своей жизнью, отдельной от государства. Сливались обе эти стихии воедино — в личности Царя, который, возглавляя государство, принадлежал Церкви.

Когда не стало Царя в России, Церковь оказалась вдовствующей. Некоторое время существовала иллюзия, господствующая на Соборе Московском, будто можно наново воплотить единение Церкви и государства в обезглавленной России, найдя и новое государство, и новые формы единения с ним Церкви. Эта иллюзия на Соборе же была изжита.

Никакого положительного решения в отношении политической установки Церкви Собор вынести не мог: перед ним зияла тьма. Но отрицательное решение принял четкое и ясное: впредь до восстановления России Церковь не может и не должна иметь никакой общеобязательной политической установки. Для нее сохранился только один руководящий и неотменимый принцип поведения политического: оставаться верной самой себе, соответственно меняя свои установки политические, в зависимости от того, какую, где и когда власть она перед собою увидит.

Это решение Собора обязательно и для нас: оно определяет и меру связанности, и меру свободы решений Русской Зарубежной Соборной Церкви.

Мера связанности диктует два категорических положения.

Первое: Зарубежная Русская Православная Церковь не может, ни при каких условиях, признавать той власти на Руси, которая отрицает свободу Церкви и осуществляет режим насилия над Россией. Признание СССР - Россией со стороны Церкви, было бы кричащим нарушением запрета, установленным Собором. Патриаршая Церковь Советская в этом смысле тяжко прегрешает против Московского Собора.

Второе: Зарубежная Церковь не может, пока Россия находится под Совецким игом, никакую власть, притязающую на господство над возстановленной Россией, признать той Русской властью, отрицание которой могло бы разсматриваться как непослушание Церкви.

В этих широких пределах укладывается политическое мiровоззрение Зарубежной Церкви — формально!

Что касается существа его, то оно определяется не свободным выбором для будущей России, того или иного «образа правления», по соображениям практическим или доктринальным, всё равно: не сравнительным изучением и оценкой плюсов и минусов республики и монархии, во всём разнообразии исторических проявлений их, а одним простым и ясным вопросом, каждым русским христианином к себе обращенным: хочет ли он возстановления той России, которая его родила и которая сумела сохранить, при всех переменах, на ней совершавшихся на протяжении почти тысячи лет, единство исторической личности — или он хочет какой-то иной, новой и по новому устроенной России?

Вот на этот вопрос мы отвечаем с полной определенностью: Никакой «новой» России мы не хотим и самую возможность её возникновения не верим, почему и полагаем, что работа на неё есть работа на нечто несбыточное, а практически идущее на пользу существующего порядка вещей, — то есть, СССР.

Наше неверие в возможность устроения какой-то новой и на новых началах построенной России покоится не только на оценке, в свете исторического опыта, русского человека, и на оценке, в плане того же исторического опыта, своеобразной государственности, создавшей Историческую Россию. Тогда наше неверие могло бы быть относительно легко оспариваемо, ибо носило бы субъективный характер.

Мы опираемся на уверенность в промыслительном назначении России в истории Вселенской, выполняемом нашим великим отечеством именно и только в образе исторически данном — и никаком ином. И эта уверенность наша не есть суждение, выстраданное в горниле революционных испытаний, а есть только невыпадение наше из единодушного сознания церковного. От века присущего Русской Православной Церкви и донесенного ею до самых последних дней существования Исторической России.

Промыслительное назначение Соборной Русской Церкви зарубежом как раз в том и заключается, чтобы, блюдя церковно-каноническую преемственность свою, быть и голосом церковно-национального сознания ныне государственно-безъязычной России - лишь в образе Зарубежной Церкви сохранившей не только свободу сознания, но свободу и его выражения вовне!

Русская Соборная Зарубежная Церковь не только про себя помнит и знает, но, в условия выбытия России Исторической из мiра вещей, свидетельствует о том, что Церковь Русская жила, пока не рушилась Россия, не только организационно-сращенной с русской исторической государственностью, но и духовно неотделимой от неё.

Этим и определялась Вселенская промыслительная природа Исторической России, и это искони понимала Церковь Русская, воспринимавшая Русского Царя не просто как монарха, Богом помазанного на управление Россией, но и как преемника Византийского Императора, в его значении Державного Охранителя Вселенской Церкви. Через своего Царя — и только через него! — Россия служила всему мiру, храня его!

Отсюда для русского сознания «конец России» не может быть воспринимаем как конец исторического ряда явлений, дающего начало новому, его сменяющему. Идея «Третьего Рима» неразъеделимо связана с другой идеей: «Четвертого не будет!» Это не домысел уединенного монаха, а лишь форма выражения аксиомы русскаго православного сознания, свидетельствование которой и есть историческое призвание Русской Зарубежной Церкви.

Понимание этого деятелями Русской Православной Церкви зарубежом определяет соответственную политическую установку сознания.

Непримиримость, исключающая всякую возможность компромисса, по отношению к богоборческой власти, завладевшей Россией — с одной стороны, и всемерное сочувствие всему, что свидетельствовало бы об оздоровлении русского церковно-национального сознания — с другой.

Россия должна пройти через отрицание, полное и всецелое, своего революционного опыта. На церковном языке это значит — покаяние!

Одно только такое отрицание способно благодатию своею освободить место уже и для положительных устремлений, конкретная форма которых будет определяться внешней обстановкой исторического момента.

До этого мы должны дорасти. Такое требование относится ко всем!

Не тоска по отчему дому, хотя бы эта тоска была покаянная, способна вернуть мiру Россию. Нужно подлинное покаяние, подлинное совлечение с себя всякого внецерковного и антицерковного свободомыслия. Нужно целостное и смиренное возвращение в Церковь.

Если Россию нельзя выдумать новую, то и былую нельзя возстановить, ни холодным политическим разчетом, ни даже пылким патриотическим пафосом. Россию можно только вымолить и заслужить — через покаянный плач и во Христе самоотвержение!

Буди, буди!

(*) Указанное (политическое) "обращение Великого князя к Русским людям" в данном и последующих номерах "Православной Руси" отсутствует. (См. его текст от 15/28 июля 1950 г.) Причина этого ‒ несомненное отрицательное отношение к "Великому князю" со стороны главного редактора "Православной Руси" архимандрита Константина (Зайцева), что он позже выразил на страницах своего журнала, написав, что у Владимiра Кирилловича отсутствует духовное чувство исторической России и он не понимает царской высоты "Удерживающего" ("Православная Русь". 1963. № 8. 15/28 апр. С. 2). Судя по стилю, эта редакционная передовица была написана архм. Константином, а отсутствие подписи означает мнение редакции. ‒ МВН.

Статья в новой орфографии заимствована с сайта Алтайского отдела Союза Русского Народа.