Внутренне более приветливы и добродушны, чем выглядят внешне. Я понимаю, что я спасен и буду жить. Выздоравливание шло быстро и я чувствовал себя прекрасно. Мысли мои сосредоточены теперь на доме, на семье, на родине. Кончится война, вернусь домой и все будет прекрасно. Спокойно и радостно было на душе. Я в деталях представлял себе тот волнующий, радостный и счастливый момент, когда я вернусь в Ленинград… Цветы… Приветствия, музыка, парад, наконец, дом. Радостная встреча с женой, с ребенком, с матерью, с отцом. Рвался я на родину радостно, бурно, неудержимо, всем своим существом. Вот и долгожданное перемирие, а потом и мир. Война кончена, теперь скоро домой. Считаем дни. Наконец, долгожданный день приходит: получено распоряжение собрать всех пленных, находящихся в Хельсинки, в один’ лагерь, для отправки на родину. Ура! Наконец-то! Какая радость!
Через несколько дней подаются эшелоны, грузимся в вагоны. Прощай милая, чистенькая, приветливая Финляндия! Переезжаем границу. Мы на родине, едем по родной земле. Поезд несется по красивым родным местам, но почему-то на пограничной станции к эшелону приставили охрану НКВД. Почему-то вагоны заперли. Недоумеваем. Объясняем ее случайностью, некоторые шутят, говорят, что охраняют нас для того, чтобы не отстал кто в пути, не запьянствовал бы на радостях, что будут всех награждать и поэтому должны быть все вместе-и прочее. Но странность происходит и в Ленинграде. Наш эшелон поставили куда-то в отдаленный тупик, к эшелону никого не подпускают, охраняют внутренние войска НКВД. На наши недоуменные вопросы охрана не отвечает, обращается с нами как с арестованными. Через день поезд трогается и мы едем дальше. Куда нас везут — никто ничего не знает. Начинается внутренняя тревога, недоумение переходит в предчувствие чего-то нехорошего. Едем сначала на Восток, потом поворачиваем на Северо-Восток, проплывают безграничные поля и, наконец, горы Урала.
Надеждинск. Город стали и чугуна. Остановка, разгрузка. Под конвоем нас направляют в лагерь. В чем дело? Лагерь ужасен: землянки, грязные бараки и кругом непролазная грязь. На второй день, по-военному, общее построение. Команда "смирно!" Бригадный комиссар Н. зачитывает постановление Верховного Совета СССР. Читается и моя фамилия. За то, что "остался на вражеской территории, заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на три года". Это бьет меня, как молотом по голове. Потом я постепенно прихожу в себя и соображаю: по Уставу я должен был застрелиться, но не попасть в руки противника. Но я же был ранен и не мог даже застрелиться! Принимая это во внимание, мне и дали только 3 года. Кое-кто получил по 5, 8 и 10 лет, а кое-кому приписали добровольный переход на сторону врага и тех приговорили к расстрелу.
Домой не был отпущен ни один человек. Переписка с родными запрещена. Люди выключились из жизни, пропали. О них никто ничего не знал. Родина превратилась для нас в мачеху, а мы, ее верные сыны — в узников. Вместо дома, семьи, заслуженного отдыха, — концлагерь с каторжными работами. Десятичасовой рабочий день под конвоем, недоедание, грязь, голые нары для спанья, тоска, обида, отупение — обреченность.
14 июня 1941 года меня вызывает к себе начальник лагеря, поздравляет с освобождением и направляет в свою часть. В документе, выданном НКВД, значится, что я это время "был занят выполнением особого государственного задания". На расспросы друзей и знакомых я обязывался отвечать в этом же духе, со ссылкой на секретность выполнявшегося задания. Об этом у меня была отобрана специальная подписка, где я предупреждался о том, что в случае несоблюдения мною подписки я буду привлечен к ответственности за разглашение важнейшей государственной тайны, за что полагается высшая мера наказания — расстрел.
19 июня я прибыл в Москву. Радость встречи с семьей омрачилась пережитым, приходилось врать даже самым близким. 22 июня грянула война с Германией и я покинул семью снова. Тогда я только понял, почему меня освободили из лагеря раньше срока.
Почему же и после последней войны советская власть никого из пленных не вернула домой, а направила всех в концлагеря? Потому что эти люди многое видели, о многом могут рассказать, во многом могут привести сравнения, а эти сравнения не будут в пользу советской власти. Поэтому предусмотрительные политики из Кремля невольных антисоветских агитаторов изолируют от населения.
Может быть, этот конкретный пример из войны с Финляндией поможет простодушным людям Запада понять почему никто не хочет возвращаться на родину, почему никто добровольно не хочет садиться в концлагерь, почему никто добровольно не хочет умирать...
Лейтенант Г.
За железной завесой, ОРГАН ОБЩЕСТВА ЖЕРТВ КОММУНИЗМА, Мюнхен. 1948. №2, сс.7-8.
Алтайский отдел Союза Русского Народа
См. также: Хоффманн Иоахим. Сталинский приказ № 270: "пленные - изменники Родины"
