"Молекулярная теория" революции
"Главным направлением" НТС продолжал считать отстройку подполья в СССР (но, как подчеркивала резолюция Совета НТС в 1952 г., «индивидуальный террор, диверсия, игра на низменных инстинктах должны быть категорически исключены из дела освободительной борьбы»[1]). Постоянные разгромы возникавших подпольных групп в СССР показывали, что разветвленная тайная организация (как у революционеров в царской России) в тоталитарном государстве невозможна. Поэтому была придумана "молекулярная теория", то есть отстройка групп-"молекул" из 2–3 человек, не связанных между собой, но связанных с зарубежным центром. Самостоятельные действия разрозненных групп, объединенных одним мiровоззрением и одной конечной целью, должны были привести к успеху при минимуме организационного фактора (общих инструкций через радиостанцию)[2]. Правда, у этой теории было и другое, внутриорганизационное, назначение. Как признавал позже ее автор, В.Д. Поремский, она была «собственно говоря, "ключиком" к преодолению психологической трудности – неверия в возможность борьбы с тоталитарным режимом»[3]...
После войны в СССР в подполье осталось, вероятно, около сотни членов НТС и более ста сидели в лагерях, постепенно освобождаясь[4]. Это, конечно, было несоизмеримо с поставленной целью. Но основной стратегический расчет НТС еще с довоенных времен заключался в надежде на самовозникновение групп под воздействием распространяемой литературы (известна группа НТС, возникшая в России таким образом еще в 1938 г., – она была раскрыта чекистами, о чем сообщило Московское радио 6 декабря 1938 г.)[5]. По Уставу НТС, в СССР допускалось вступление в организацию самоприемом (отменено лишь в 1990 г.).
Главные издания послевоенного НТС – "Посев" и "Грани" – имели тиражи по нескольку тысяч (были и другие, прекратившие существование: "Мысль", "Наши дни", "Воля»). Основными пропагандными мощностями НТС были: с 1950 г. радиостанция "Свободная Россия" (запрещена западногерманскими властями в 1972 г.; с Тайваня передачи шли до 1976 г.); с 1951 г. – воздушные шары, поднимавшие до 90 кг листовок и, с постепенным их разбросом, долетавшие из Европы до Дальнего Востока (эта акция, разработанная инженером С.Е. Крушелем, «была запрещена американцами в 1957 г., поскольку шары мешали полетам разведывательных самолетов У–2»[6], привлекая внимание). Конечно, огромная часть этой литературы пропадала, но иных возможностей ее распространения тогда не было.
Особым "участком работы" была Группа советских войск в Германии: распространялись листовки, завязывались контакты. Когда советские граждане стали чаще появляться на Западе, распространением литературы среди них члены НТС занимались практически во всех крупных городах, особенно в портовых (где бывали советские моряки).
НТС вклинился и в увеличившийся почтовый обмен (акция "Стрела"): по произвольным адресам в СССР из множества стран шли десятки тысяч микроизданий в виде обыкновенных писем (энтузиастом кропотливой выборки информации из советских изданий, необходимой для составления адресов, был Д.Я. Ковалев). Проходимость их тоже была очень малой, но преимущество этой акции состояло в том, что в ней мог участвовать любой человек в любой точке земного шара, получая адреса и материалы из центра. Цель всех усилий была – поиск единомышленников и привлечение их в организацию для подпольной работы.
Члены НТС приняли "листовочное" участие в Берлинском восстании 1953 г. и в Венгерском 1956 г. (распространялись призывы к советским войскам не стрелять в восставший народ, а переходить на его сторону). Хотя существенной роли в этих событиях не сыграли (в Берлине этому препятствовали оккупационные власти; в Венгрии – быстрота развития событий, к которым НТС не готовился).
Распространением литературы среди советских граждан занимались и другие группы. И несмотря на малую численность эмиграции, советская сторона видела в ней опасный политический потенциал. Только этим можно объяснить возобновление террора против эмигрантов: «...чекистами были убиты в пятидесятых годах в Мюнхене украинские национальные деятели С. Бандера, проф. Ребет, главный редактор Азербайджанской редакции радио "Свобода"... А. Фата-либейли», планировалось покушение на А. Авторханова, однако восточногерманский агент «отказался привести в исполнение террористический акт и сдался американцам»[7].
Против НТС таких акций было организовано особенно много: похищения Ю. Трегубова в 1947 г.; А. Трушновича, В. Треммеля и Г. Хрулева в 1954 г., С. Попова в 1955 г. (несколько попыток похищения не удались). Планировались и убийства – которые сорвались из-за того самого "человеческого фактора", который часто приводил к краху многие "мокрые дела": в 1954 г. капитан МГБ Н.Е. Хохлов, посланный убить руководителя конспиративной работы НТС Г. Околовича, явился к нему домой и остался на Западе, вступив в НТС; в 1955 г. сдался властям восточногерманский агент В. Вильдпрет, посланный убить председателя НТС Поремского; еще раньше, в 1951 г., на сторону НТС перешла агентка К. Кюн. Правда, в 1957 г. почти удалось отравление Хохлова (его едва спасли)... Было устроено несколько взрывов, в том числе в жилом доме НТС в 1958 г., во дворе "Посева" в 1961 г., шесть взрывов произошло у радиостанции НТС "Свободная Россия" в 1963 г. (во всех случаях никто не пострадал)[8]...
Основная цель террора была – запугать. Эта цель достигнута не была. Наоборот: покушения привлекли к НТС внимание средств информации. Но в НТС были введены строгие правила безопасности (некоторые из них автор данной книги еще застал: правила обращения с машиной, с телефоном, с жилищем, с незнакомыми лицами; необходимо было сообщать о своем местонахождении даже в свободное от работы время). В принципе, уничтожить руководство НТС физически было просто, но КГБ на это уже не пошел. Правда, болгарская госбезопасность совершила в конце 1970-х гг. несколько убийств своих политэмигрантов ("болгарские зонтики"), но это снова показало, что политический проигрыш от террора был больше, чем физический выигрыш. Только у югославских гебистов в этом отношении руки были развязаны: в эти же годы они совершили около 20 убийств своих политэмигрантов (часто – журналистов) при молчании западных правительств, «чтобы не толкать Тито в объятия СССР» (по этой же причине Югославия не фигурирует в законе P.L. 86–90 в числе коммунистических стран)...
В 1962 г. была обезврежена бомба при строительстве здания "Посева"; последний суд над советским агентом в связи с попыткой террористического акта против "Посева" был в 1975-м; последние планы террористических актов против НТС приходятся на начало 1980-х гг. (арестован гэдээровский агент); примерно тогда же был взрыв наружной стены американского радио "Свобода".
Но у НТС в 1950-е гг. были многие жертвы на территории СССР, куда (большей частью неудачно) забрасывались люди для отстройки "молекулярных" ячеек. Советская пресса сообщала о расстрелах или арестах членов НТС в 1953, 1954, 1955, 1957, 1960 годах (так, 27 мая 1953 г. "Известия" сообщили о расстреле эмигрантов С. Горбунова, А. Лахно, А. Макова и Д. Ремиги). Время тогда было похоже на революционное: восстания в лагерях, смерть Сталина, разоблачение его преступлений – и НТС надеялся на организацию революции... Но даже если такая переброска людей и бывала успешной, они не создали сколько-нибудь ощутимую силу, оставаясь опять-таки лишь символическим присутствием НТС на родной земле. Это присутствие имело, впрочем, важное психологическое и политическое значение: когда руководители НТС подчеркивали наличие "части организации в России", они не говорили неправды; другое дело, какие размеры имела эта правда...
В 1950-е гг. НТС еще старался привлечь внимание западного мiра к русскому делу. На "посевские" конференции приезжали члены Конгресса США, члены парламентов других стран, послы... В свою очередь представители НТС совершали ответные визиты как "представители российской оппозиции"... Но вскоре самому НТС эта суета показалась безполезной; возобладало мнение, что настоящий политический авторитет можно приобрести только успехами в России, поэтому в 1958 г. так называемыми "Лорскими решениями" (принятыми в Советом НТС немецком городке Лор) основные усилия были направлены на отстройку подпольной организации в СССР.
Конгресс за права и свободу в России
Лишь одну политическую акцию пропагандного характера стоит выделить в эту эпоху: Конгресс за права и свободу в России, проведенный в 1957 г. в Гааге по инициативе НТС. В нем приняли участие около 80 квалифицированных представителей российской эмиграции (в том числе украинцы, армяне, азербайджанцы, калмыки и др.) – что уже само по себе стало крупным событием как попытка НТС объединить активную антикоммунистическую эмиграцию. Еще важнее было стратегическое значение Конгресса. Он был «направлен всецело на Россию: ...дать формулировки народных требований по основным отраслям жизни в России, ...выполнить задачу, которую невозможно выполнить в России из-за отсутствия там свободы»[9]. То есть, накануне хрущевской "оттепели", в предчувствии перемен в СССР, Конгресс сформулировал 130 "частичных требований" по проведению реформ во всех областях жизни, с целью оказать поддержку оппозиционерам-реформаторам. Каждое из этих требований в отдельности не было направлено на устранение власти КПСС, но, осуществленные все вместе, они означали бы конец тоталитарного режима. То есть Конгресс предвосхитил тактику тех "частичных требований", которую позже использовало в СССР правозащитное движение.
Правда, в "бдительной" части эмиграции это вызвало критику. Отколовшиеся группы НТС и аргентинская "Наша страна" увидели в целях Конгресса «некое широко задуманное и нагло проводимое "сменовеховство", имеющее целью служить интересам советской власти и поколебать непримиримость к ней эмиграции»[10]. Отказавшийся от участия в Конгрессе председатель СБОНР Г.И. Антонов писал: «Весьма сомнительные послабления, которые наблюдаются в Советском Союзе.., являются одним из тактически-пропагандных приемов коммунизма... выявление особо активных критикующих всегда входило в провокаторскую практику коммунистических карательных органов»[11]... Третьи утверждали, что предъявление к советской власти «каких-либо требований включает в себя, психологически, признание ее морально-правовой законности». «Почему бы Конгрессу в Гааге не начать формулировку народных требований с "Долой коммунистическое самовластье!", а кончить "Да здравствует народоправство!". Тогда 130 пунктов "народных требований"... для краткости можно было бы и опустить»[12], – предлагали они свои рецепты борьбы...
В 1950–1960-e гг. других значительных событий, которые имели бы качественное значение для основной темы нашей книги, – практически не было; это был период "затишья". Лишь с появлением в России открытого оппозиционного движения, Самиздата и новой волны эмигрантов – в реакции на них со стороны Русского Зарубежья можно видеть новый существенный момент.
«Россия обречена не на "событие", а на "процесс"»
В 1960–1970-е гг. НТС направил все силы на установление связи с правозащитным движением в СССР и на его пропагандную поддержку на Западе. Из-за "железного занавеса" были вывезены тысячи самиздатских документов, литературных произведений – для их издания и последующего ввоза в СССР. В числе авторов – почти все известные имена в широком политическом спектре, от А. Солженицына и В. Осипова – до А. Сахарова и Г. Померанца, ибо, кроме издательства "Посев", этим вначале никто не занимался (в эмиграции сначала даже упрекали "Посев" за то, что он этим подвергает опасности авторов на родине, а один видный литератор сомневался в существовании Солженицына, аргументируя тем, что «этого никогда не допустили бы коммунисты»...). Сотни пресс-конференций, демонстраций, выставок были проведены во всех западных странах; были собраны сотни тысяч подписей под петициями за освобождение политзаключенных; найдены или созданы дружественные иностранные организации для поддержки российской оппозиции, причем члены этих организаций устраивали демонстрации и в Советском Союзе, разбрасывая листовки – чтобы привлечь внимание прессы своих стран (особенно этим отличились молодые фламандцы). С этой же целью в 1972 г. членами НТС было создано "Общество прав человека" (основатель и руководитель И.И. Агрузов), ставшее Международным и заслужившее солидный авторитет.
Без этой деятельности имена многих правозащитников и литераторов не имели бы той известности на Западе, которую они приобрели (большие кампании НТС провел для присуждения Нобелевских премий Солженицыну и Сахарову; кандидатура В. Буковского для обмена на Корвалана также была предложена НТС через связи в Чили[13]).
Одновременно НТС надеялся найти в рядах правозащитного движения базу для отстройки своей организации в стране. Для этого в СССР посылались "орлы" (связные эмиссары): под видом туристов они провозили в СССР книги и вывозили рукописи. Транспортная функция выполнялась успешно; случалось «в среднем около 6 провалов на 100 удачных поездок. Ежегодно к концу 60-х годов удавалось более 40 поездок»[14]. «За 30 лет существования этой системы закрытыми контактами в России было охвачено более 2000 человек»[15]. Кое-кому из "орлов" пришлось заплатить за это несколькими годами тюрьмы; случались аресты и советских граждан – их судьбы особенно трагичны...
Но организационно-политические итоги были разочаровывающими: вопреки утверждениям советских газет, что-де все правозащитное движение "создано энтээсовцами", почти все правозащитники отмежевывались от НТС, используя энтээсовских "орлов" лишь для передачи на Запад своих произведений[16] (разного качества). Были шумные суды по обвинению диссидентов в связи с НТС (самый известный – процесс Ю.Т. Галанскова, А.И. Гинзбурга и др.)[17], но, как правило, правозащитники на эту связь шли неохотно, "за неимением другого" (исключений, как Галансков, было мало; в основном те немногие люди, которые вступали в НТС в России, были не из диссидентской среды).
Поначалу руководство НТС видело причины неуспеха в том страшном облике, который был создан НТС советской пропагандой; а также в "наивной правозащитной тактике" диссидентов, в их "антиленинском [т.е. антиорганизационном] комплексе"… Несомненно, эти причины сыграли свою роль. Но была и другая, более существенная: серьезное различие между подчеркнутой и сознательной (а вовсе не наивной) "легальностью" правозащитного движения, с одной стороны, и нелегальными методами НТС – с другой.
Принципиальная открытость диссидентов имела троякую функцию: 1) идейно-мiровоззренческую – здесь просматривалась параллель с принципами ненасильственного сопротивления Ганди; 2) пропагандно-стратегическую – создавала движению необходимую моральную основу для политического авторитета, в том числе на Западе; привлекала для своей поддержки западное радио на русском языке; 3) защитно-тактическую – считаясь с "мiровым общественным мнением", КГБ приходилось прибегать к ухищрениям в соблюдении "законности" преследований.
С прагматической точки зрения НТС был прав, что ненасильственное сопротивление не применимо к тоталитарным режимам: подавление правозащитного движения к началу 1980-х гг. это подтвердило. Лозунг "Соблюдайте собственную конституцию!" был политически безплоден при режиме, где конституция имела декоративное назначение.
Однако главным содержанием этого открытого движения была не политическая цель, а личное сопротивление несвободе, что имело огромную самостоятельную ценность для людей, избиравших этот путь. "Выйти на площадь" – в этом цель и средство совпадали, ибо это был акт личного освобождения, заменить которое не могла терпеливая работа в подполье. Предлагать это диссидентам, уже открывшимся и вкусившим отчаянной свободы, было безполезно.
Наиболее точным выражением этого духа самоосвобождения как способа освобождения всей страны стало солженицынское "Жить не по лжи!": пусть ложь господствует, но "не через меня" – в этом призыве было подлинно христианское чувство личной ответственности за судьбы мiра. Хотя, конечно, в правозащитном движении были люди разные; была в нем и обратная сторона медали: тот горделивый "героизм", о котором писал С. Булгаков в сборнике "Вехи"... Особенно ярко этот индивидуалистический героизм расцвел позже в эмиграции: «В подполье можно встретить только крыс» – запальчиво назвал свою книгу генерал-диссидент П. Григоренко, а хотевший быть диссидентским "генералом" В. Буковский отдал на Западе немало сил на дискредитацию бывшего союзника – НТС, ставшего соперником... Но сейчас мы говорим не об этом.
НТС пытался убедить правозащитников прагматическими аргументами, которые не воспринимались в главном: они не учитывали ту потребность в личном освобождении, из которой движение возникло. НТС призывал не "выходить на площадь", а кропотливо создавать подпольную организацию и готовить ни более ни менее как – революцию. Причем еще в середине 1970-х гг. на энтээсовских листовках красовались "вилы гнева", стояла подпись "Ревштаб НТС", а из залежавшихся запасов 1950-х гг. порою выплывали лозунги: "Несем Тиранам Смерть"... Правозащитникам этот барабанный бой из-за границы, естественно, казался нереальным анахронизмом, подпадавшим, впрочем, под реально действовавшие статьи Уголовного кодекса.
Ощутив эту несовместимость, НТС пытался уточнить свою позицию. В документе "Стратегические проблемы освободительной борьбы" (1972) было отмечено: «Понятие "революции" используется нашими противниками для обвинения нас в стремлении к террору, гражданской войне и пролитию крови. Это обвинение недобросовестно. Революция для нас отнюдь не самоцель и не самоценность, но социологическое понятие, означающее радикальное изменение существующих общественных отношений; конкретно, полное и окончательное преодоление социализма того вида, в котором он построен Сталиным и поддерживается его наследниками. Понятие революции само по себе отнюдь не связывается с насилием и кровопролитием»[18].
В этой же брошюре были сформулированы три теоретически возможных вида революционного процесса: 1) разбор режима "по кирпичам" на основе частичных требований и реформ явочным порядком; 2) "подпольная армия освобождения", организующая вооруженное свержение власти (термин, заимствованный у мiровоззренчески родственной, но возникшей в СССР самостоятельно, подпольной организации ВСХСОН, разгромленной в 1960-е годы); 3) "заговор", то есть переворот внутри правящего слоя.
Однако уже теоретическое допущение вооруженной борьбы (пункт 2), как и сохранение "революционной" терминологии, давало достаточный повод для отталкивания правозащитников от НТС. Пропаганда послевоенного НТС подсознательно строилась на такой психологической аналогии: у большевиков была революция – нам нужна революция; там была подпольная организация – здесь нужна подпольная организация; вплоть до скобок в названии: тогда была ВКП (большевиков), сейчас – НТС (российских солидаристов)... Это придавало облику НТС некую вторичность по отношению к КПСС (в чем можно видеть влияние второй эмиграции: так "понятнее народу").
То есть если у правозащитников был "антиленинский" комплекс, то можно сказать, что у НТС возник своего рода "ленинский" – как следствие принципиальной оппозиционности НТС по отношению к власти КПСС. Но при несопоставимых размерах противников, при несоизмеримости пафоса резолюций и реальных возможностей – такая оппозиционность порою имела привкус саморекламы, блефа и утопичности одновременно. Главное же – в этом политическом прагматизме была какая-то нечуткость к духу времени, к созревавшему внутреннему самопреодолению тоталитаризма. И эта нечуткость преодолевалась в НТС с большим опозданием и с большим трудом...
Отметим, что создание во Франкфурте "Общества прав человека" было результатом подобных разногласий внутри самого НТС. И.И. Агрузов уже тогда полемизировал в "Посеве" на эти темы[19]; правда, созданное им Общество вообще отошло от политики, став подчеркнуто гуманитарной организацией (некоторым подобием "Эмнести Интернэшнл", но на более правых мiровоззренческих позициях).
Именно эта нечуткость (а не только расхождения с западничеством диссидентов) видится нам главной причиной того, что НТС не смог укорениться в открытом оппозиционном движении в СССР – ведь сходная несовместимость с НТС обнаружилась и в национально-религиозных кругах. Например, отсидевший по делу ВСХСОН Л.И. Бородин в подобных революционных устремлениях эмиграции видел "эффект нетерпения": нежелание понять, что «Россия обречена не на "событие", а на "процесс"»[20].
Впрочем, для рождавшегося тогда в России национально-религиозного движения и идеология НТС (солидаризм) могла выглядеть недостаточно глубокой. Издания НТС тех лет сегодня выглядят малоинтересными, поскольку, следуя законам революционного "жанра", они не столько описывали сложную реальную ситуацию и реальные проблемы, сколько сами пытались формировать нужную "революционную реальность" пропагандными средствами. Философия и идеология тоже были подчинены этой прагматической цели. Если уже довоенному НТС не хватало историософской глубины анализа, то тем более – после войны; в частности, акцентирование понятия "российский" (как принадлежности к многонациональному государству) шло в ущерб понятию "русский" (на духовном уровне национальной историософии). Размывалась и намеченная в довоенное время корпоративная идея "третьего пути" между социализмом и капитализмом: НТС постепенно превращался в демократическую партию западного типа...
Тем не менее организация оставалась русской национальной, и вдобавок к политическим расхождениям с правозащитниками выявились серьезные мiровоззренческие – когда с появлением "третьей эмиграции" состоялась личная встреча с ними. Эта встреча была огромным разочарованием не только для членов НТС, но и для русской эмиграции в целом, ибо даже у героев-диссидентов преобладали атеистически-космополитические и даже антирусские настроения. Ориентируясь на них, в 1970–1980-е гг. американцы начали новые попытки пропагандного использования эмиграции в своих целях, что имело определенное политическое влияние на процессы в СССР (правда, это влияние было лишь пропагандно-деструктивным, без учета национально-государственных интересов России, и к описываемой миссии русской эмиграции, пожалуй, отношения не имеет).
Моральный императив эмиграции – и онтологическая уязвимость тоталитаризма
Поэтому уже сейчас можно сделать вывод: политические усилия русской эмиграции дали важный опыт, но они не достигли поставленной цели – освобождения Отечества. Конец тоталитарного режима в России наступил вследствие его внутреннего самоизживания, а не вследствие победы "подпольной армии освобождения" или "молекулярной теории". То есть не в результате той деятельности, на которую, в частности, НТС направлял свои главные усилия. Но большинство членов НТС действовали так не потому, что непременно надеялись на успех. А потому, что они – как и Белое движение, и власовцы, и члены ВСХСОН – не могли поступать иначе, хоть это кому-то и казалось "безумием".
Даже если бы они знали, что не победят – все равно столь очевидному злу необходимо было сопротивляться. «Мы ведь боремся за национальную революцию не потому, что она неизбежна, а потому что эта идея указывает российской нации единственный возможный путь нравственно достойного поведения по отношению к большевизму. Идея национальной революции не нуждается в наших глазах в том, чтобы быть непременно оправданной в категориях возможности и целесообразности. Эта идея есть прежде всего моральный императив ныне живущему поколению россиян»[21], – писал идеолог НТС Редлих в 1950-e годы. И в 1920-е годы И.А. Ильин утверждал в "Русском колоколе", что делу российского освобождения нужно служить «как делу Божьему: не кривя, не торгуясь и не исчисляя Божиих сроков»[22]. Это же Поремский услышал от своего старшего наставника (Байдалакова) в таком варианте: «Живи так, как если бы от тебя зависело спасение России»...
Зло есть явление метафизическое, и само сопротивление этому злу, на фоне более благополучного западного окружения, превращало жертвенную политическую эмиграцию в явление духовное. Даже гибель людей, шедших в Россию – что многим казалось безсмысленным – в этом масштабе приобретает важный смысл: самопожертвование в борьбе против зла никогда не бывает безследным и безполезным. В докладе к 60-летию НТС об этом напомнил Б.С. Пушкарев (возглавивший Исполнительное бюро Совета НТС с 1992 г.), приведя слова Г.П. Федотова: «Оправдание нации – в осуществленных ею в истории ценностях, и среди них героизм, святость, подвижничество имеют по крайней мере такое же онтологическое значение, как создание художественных памятников и научных систем»[23]. И хотя у жертвенности по разные стороны границы был разный масштаб – все же русским не приходится стыдиться того, как они вели себя эти три четверти века в противоборстве с небывалым врагом.
В этом же докладе Пушкарева было сказано, что эволюция стратегии НТС – от ставки на восстание снизу до признания в начале 1970-х гг. возможности переворота и реформ сверху или «разбора системы по кирпичам» – была в сущности признанием, что «не НТС будет выбирать эти варианты, а исторические силы, которые превыше него. Это не было отказом от революции – это было отказом от претензии, что осуществит ее НТС»[24].
Можно спорить, понимал ли НТС это столь четко уже тогда, в 1970-е гг., да и совсем недавно. Если да – то стоило ли бросать основные силы и средства на дорогостоящую оперативную работу? Ведь она в СССР часто начиналась с нуля и с разъяснения азов; создав десяток ложных "подпольщиков", КГБ мог легко парализовать работу организации*. Не эффективнее ли было бы направить основные средства на разработки конструктивных реформ и внедрение их в круги потенциальных верховных реформаторов в стране? (Важность этого уже была отмечена в резолюциях Совета НТС 1978 и 1980 гг., но, к сожалению, конкретных разработок было создано мало[25] – добровольцами, например, тем же Пушкаревым в свободное от работы время.)
Но, быть может, всегдашний утопический активизм НТС тоже имел свою функцию: он был энергией самосохранения организации (при остановке велосипед падает). Основные же плоды, как можно видеть – результат не прагматической политики, а идеализма. Именно в этом качестве русская политическая эмиграция – как духовно-политический фактор, независимо от его физической величины – внесла вклад в ускорение развивавшегося в России процесса самоосвобождения, выполняя свою политическую миссию. Это еще будет должным образом оценено.
Если смотреть в широком масштабе, то на сегодняшний день усилия НТС дали конкретный результат в том, что руководство Союза всегда считало второстепенным: издательская деятельность (были впервые напечатаны многие произведения известнейших авторов), собственное идеологическое творчество (статьи, книги, программные документы) и содействие распространению тех вечных нравственных ценностей, которые подспудно все эти годы жили в народе и которых не выдержал тоталитаризм.
Он их не выдержал, поскольку объявил войну самому бытию. Марксистская утопия вознамерилась уничтожить семью, нацию, частную собственность, государство, религию – но они оказались неуничтожимыми корнями человеческой жизни. Это все равно, что ударами молота пытаться уничтожить атомарную структуру вещества.
Принуждать человека жить по коммунистической теории можно было только на какое-то время, насильно – это первопричина террора против населения. А игнорировать реальность можно было лишь искусственной тотальной самоизоляцией на ограниченной подвластной территории – отсюда "железный занавес". Внутренняя стабильность такой "зоны" зависит от степени искоренения в ней инородных влияний – отсюда цензура и ложь. Для этого необходима и переделка прошлого – запрещение классиков литературы, а позже шрамы цензурных "отточий" в них. С этим же была связана необходимость истребления целых социальных слоев – то есть памяти нации (камбоджийские коммунисты вполне логично обосновали и провели уничтожение почти всего взрослого населения, ибо оно "непригодно" для нового общества...).
Неудивительно, что у такой власти возникает потребность в тотальном контроле над бытием даже на уровне человеческой души – чтобы нейтрализовать угрозу, исходящую от ее врожденной свободы. Здесь уже не только орвелловское "двоемыслие", но и насаждение несвободы как некоей положительной ценности (извращенного смирения), распространение ее вокруг себя – "активной несвободой" назвал это Редлих в книге "Сталинщина как духовный феномен"[26]. В этом же причина тоталитарной агрессивности к окружающему мiру: он уже своим существованием представляет собой угрозу системе, построенной на отрицании реальности, и лишь его поглощением можно окончательно искоренить исходящую от него опасность "подрыва строя".
Именно это помогло Западу выиграть Холодную войну: в той ситуации, в которую себя поставили коммунисты, наиболее действенным оружием против них оказался сам естественный ход жизни – они не смогли выдержать противоборства с нею. В утверждении истинных жизненных ценностей, в "подрывной" деятельности по несению их в страну – активно участвовала русская политическая эмиграция. Даже просто своим существованием, своими крохотными тиражами правдивого русского слова она лишала самоуверенности тех, кто надеялся строить государство на лжи. Само знание о том, что за границей выходят русские книги, журналы, существуют антикоммунистические организации – уже одно это нарушало психологическую стабильность тоталитарного строя. Видимо, этим и объясняется тот факт, что советская пропаганда уделяла противодействию крохотной эмиграции столько внимания.
Особую роль в этом отношении сыграло западное радиовещание на русском языке. Это был, конечно, чужой инструмент, но русская эмиграция старалась его использовать, обходить ограничения, налагаемые западными политиками и чиновниками. Главными работниками в этой области долгое время, до 1970-х гг., были эмигранты первой и второй волны. Здесь стоит вспомнить добрым словом многих талантливых русских сотрудников той же "Свободы", "Голоса Америки", "Би-Би-Си", "Немецкой волны"... Их голоса в эфире не могли быть целенаправленным политическим фактором – но они выполняли важную информационную и культурную миссию. Более того: в изолированной от мiра России они воспринимались как фактор экзистенциальный.
Конечно, не вся политическая эмиграция была достойна своей миссии, как и у Белых армий не все было "белым". Абсолютная "чистота риз" невозможна для человека – существа несовершенного и живущего в несовершенном мiре. Внутренние конфликты, служба чуждым силам, даже предательства – это было нередким явлением и в зарубежье. Обывательское большинство, не верившее в успешность политической борьбы, было склонно к критиканству (оправдывая этим свою пассивность). Но за всем этим, как и за многими ошибками, слабостями и частностями не следует упускать из виду движущий мотив основного ядра политической эмиграции: ее жертвенность и ее духовную цель.
Здесь уместно сказать, что во все времена, по подсчету Поремского, лишь 3–5% эмигрантов в той или иной степени участвовали в политической деятельности, то есть в 1950-е годы – около 10 000 человек[27]. И хотя Поремский делал из этого оптимистический вывод, что «одна дивизия активных политических деятелей – величина очень крупная», что могла тогда сделать дивизия энтузиастов, оружием которой было слово, имевшее очень ограниченный доступ к соотечественникам в России? (Как подсчитал Поремский в другой работе[28], в НТС во все времена также состоял примерно одинаковый процент русской беженской эмиграции: 0,25%.)
Сейчас, при возможностях, открывшихся в годы "перестройки", десятитысячная "дивизия" компетентных политических работников могла бы действовать очень эффективно. Но у эмиграции осталось лишь несколько "взводов", рассеянных по разным континентам. Все важное, что эмиграция может сделать сегодня для России, – ею уже давно было сделано и существует в письменном виде. Можно лишь надеяться, что этот опыт будет воспринят в Отечестве и "обрастет людьми" в духовных и политических движениях.
Именно поэтому в данной книге послевоенный период – что касается политической миссии эмиграции – вместился в две главы: в нем мало нового качественного содержания. Период между Мiровыми войнами важнее и своей близостью к истокам катаклизма, и существованием неоднородного мiра, давшего Русскому Зарубежью уникальный опыт. Послевоенное же время свело проблемы к борьбе "свободного мiра" и тоталитаризма. Легкость выбора между ними (противники разительно отличались друг от друга отношением к достоинству человека) часто затмевала более глубинные уровни проблемы; это привело к утрате и прежнего опыта в широких кругах самой эмиграции. Тем более его оказалась лишена "третья эмиграция", сформировавшаяся в советском вакууме, но, в отличие от эмиграции "второй", – покидавшая родину с предвкушением западных благ и свобод: при всей своей страстной ангажированности против тоталитарного режима она редко сознавала, что мiр сложнее, чем это позволяли увидеть шоры Холодной войны...
Поэтому в продолжении данной книги мы вернемся в прошлое и попытаемся наметить контуры положительного опыта, который был приобретен этим передовым дозором российской нации, посланным судьбою в небывалую экспедицию: осмыслить происходившую в мiре репетицию апокалипсиса.
‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒
Мюнхен 1990–1991, Москва 1995
[1] Сборник решений Совета НТС. 1946–1957. Франкфурт-на-Майне, 1958. С. 56.
[2] Поремский В. Теории революции в условиях тоталитарного режима. Б. м. 1949.
[3] Интервью автора с В.Д. Поремским // Посев. Франкфурт-на-Майне,1984. № 5. С. 36.
[4] НТС. Мысль и дело. Франкфурт-на-Майне, 1990. С. 20.
[5] Там же. С. 13.
[6] Пушкарев Б. Что такое "НТС" // Новая газета. Нью-Йорк, 1982. 4–10 дек. С. 9.
[7] Авторханов А. Мемуары. Франкфурт-на-Майне, 1983. С. 715–717.
[8] НТС. Мысль и дело. С. 23–24.
[9] Конгресс за права и свободу в России. Франкфурт-на-М., 1958. С. 7.
[10] Протест Комитета Российской Колонии в Аргентине // Наша страна. Буэнос-Айрес, 1957. № 389. 4 июля; Новое слово. Буэнос-Айрес, 1957. № 292. Авг. С. 8, 12.
[11] К вопросу об одном конгрессе // Голос народа. Мюнхен, 1957. № 164. Янв. С. 5.
[12] Гордеев-Архипов А. Недоуменные вопросы в связи с Конгрессом в Гааге // Знамя России. Нью-Йорк, 1957. № 159. 20 июня. С. 13; Конгресс за права... С. 299, 298.
[13] Артемов А. Операция НТС по обмену Буковского на Луиса Корвалана // Посев. 1995. № 3.
[14] НТС. Мысль и дело. С. 29.
[15] Пушкарев Б. Доклад во Франкфурте-на-Майне на юбилейном собрании НТС. 1990. 27 окт.
[16] См., напр.: Левитин-Краснов А. Родной простор. Демократическое движение. Франкфурт-на-Майне, 1981. С. 405–407.
[17] Процесс цепной реакции. Франкфурт-на-Майне, 1971.
[18] Стратегические проблемы освободительной борьбы. Франкфурт-на-Майне, 1972. С. 56.
[19] Агрузов И. О революции ненасильственной // Посев. 1971. № 4; Давайте думать // Там же. 1972. № 8.
[20] Бородин Л. К русской эмиграции // Вече. Мюнхен, 1984. № 15. С. 9–10.
[21] Редлих Р. НТС, эмиграция, Россия // За Россию. Франкфурт-на-Майне, 1954. № 9 (165). С. 5.
[22] Победит правое дело // Русский колокол. Берлин, 1928. № 3. С. 7.
[23] Пушкарев Б. Доклад... 1990. 27 окт.
[24] Там же.
* Кстати, это, видимо, и было основным приемом КГБ. Ибо, по словам гебиста Я.В. Карповича, руководителя операции (типа "Треста") против НТС в начале 1980-х гг., тогда в профессиональной системе НТС не было ни одного советского агента и КГБ даже не знал, где находится Закрытый сектор организации. (Об этом Карпович сообщил 20.8.1991 одному из руководителей Закрытого сектора НТС А. Васильеву. См. также статью "У палки два конца" в "Посеве". 1982. № 11.)
[25] Они собраны в одном сборнике: Политические альтернативы: документы НТС 1980–1990. Франкфурт-на-Майне, 1991.
[26] Редлих Р. Сталинщина как духовный феномен. Франкфурт-на-Майне, 1971.
[27] Поремский В. Политическая миссия российской эмиграции. Франкфурт-на-Майне, 1954. С. 32.
[28] Поремский В. О духе нашей организации // Посев. 1979. № 6.
