Умер «буревестник революции» Максим Горький, основатель и классик социалистического реализма

18.06.1936. – Умер "буревестник революции" Максим Горький, основатель и классик социалистического реализма.

ГОРЬКИЙ КАК "ЕВРЕЙ"

Максим Горький (Алексей Максимович Пешков, 16.3.1868–18.6.1936) – прославленный советский писатель с широкой известностью "гуманиста" на Западе, особенно в левых (социал-демократических и т.п.) и "прогрессивных" русофобских кругах. В СССР его именем, в сравнении с другими разрушителями России (разве что он уступает Ленину), было названо более всего топонимических объектов, и в современной РФ его имя носят улицы в каждом городе, библиотеки, музеи, институты, театры... Его произведения изучают в школах как классику...

Чем же он был так дорог большевикам и остается дорог нынешним их преемникам в РФ? В чем этот человек может служить идеалом гражданина для современного русского молодого поколения? Этому вопросу и приходится посвятить данную статью в календаре "Святая Русь", несмотря на абсолютное несоответствие данного знаменитого персонажа названию нашего календаря (так же мы для контраста ранее уже размещали тут статьи о Маяковском и др. живучих советских кумирах).

Иегудиил Горький – "это звучит гордо"...

Биографию Горького нет нужды воспроизводить подробно, как и перечислять все его произведения в 25 томах (эти сведения общедоступны). Отметим лишь основные вехи, а затем обратимся к духовной сути его творчества и жизни.

Родился он в Нижнем Новгороде в мещанской семье управляющего пароходной конторой. Рано осиротев, Горький провел детские годы в доме своего деда Каширина. С 11 лет был отправлен «в люди»: работал "мальчиком" при магазине, буфетным посудником на пароходе, пекарем, учился в иконописной мастерской и др.

В 1884 г. попытался поступить в Казанский университет. Не поступил, но познакомился с марксистской литературой и пропагандистской работой. В 1888 г. был за это арестован, некоторое время находился под постоянным надзором полиции. Затем предпринял путешествие по стране.

С 1892 г. стал публиковать обозрения и фельетоны в местных нижегородских газетах под именем "Иегудиил Хламида", затем как автор своего первого рассказа избрал себе опять-таки весьма манерный псевдоним "Горький", возможно соответственно содержанию своего "горького" творчества, в котором доминировало отвращение к "мерзостям русской жизни". Был у него, разумеется, и определенный литературный талант – имя его все больше становилось известным в писательских кругах, благодаря покровительству В.Г. Короленко завязывались полезные знакомства (даже с Л. Толстым, Чеховым, Буниным). Бунин описывал театральные хамелеонские методы знакомства Горького с известными писателями: прикидываясь то простачком-самородком, то "философом-интеллигентом", «он мог вести монологи хоть с утра до ночи и все одинаково ловко, вполне входя то в ту, то в другую роль, в чувствительных местах, когда старался быть особенно убедительным, с легкостью вызывая даже слезы на свои зеленоватые глаза».

Из его произведений той поры отметим два характерных для его жизненной философии, которые заставляли заучивать наизусть в советской школе: это "Песня о Соколе" (1895) и "Песня о Буревестнике" (1901), которые прославили его в либерально-революционных кругах. В это время Горький активно участвовал в марксистских кружках Нижнего Новгорода, написал прокламацию, призывающую к борьбе с самодержавием. Вновь подвергся аресту и высылке. Тем не менее безпрепятственно печатался при "деспотическом царском режиме", издал собрание сочинений и в 1902 г. даже был избран в почетные академики Императорской Академии наук по разряду изящной словесности. Таковы были настроения и предпочтения мэтров словесности и интеллигенции в царской России... (Когда Государь Николай II распорядился аннулировать его избрание – в знак протеста Чехов и Короленко заявили о выходе из Академии.)

Осенью 1905 г., в разгар "первой революции", сей изящный член Академии вступил в антирусскую антихристианскую Российскую социал-демократическую рабочую партию, основанную Лениным. Участвовал не только в политической пропаганде, но и в финансировании РСДРП: через его руки прошли, как он сам пишет, «сотни тысяч рублей на дело российской социал-демократической партии». Для этого Горький в качестве "сутенера" использовал свою вторую жену-сожительницу актрису М.Ф. Юрковскую (театральный псевдоним "Андреева"), в которую влюбился богач Савва Морозов, для финансирования его средствами газеты "Искра" и других партийных акций. Вдобавок Савва Морозов застраховал свою жизнь в 1902 г. на 100 000 рублей и завещал деньги Андреевой, которая после весьма загадочного "самоубийства" мецената в мае 1905 г. большую часть денег отдала большевикам. (Опубликованы веские основания для утверждения, что убийцей Морозова был другой любовник Андреевой – большевик Л.Б. Красин)

Горький отдавал в партийную кассу и часть своих гонораров. С 1902 г. его литературным агентом был знаменитый махинатор и посредник финансирования всех революционных партий Александр Лазаревич Гельфанд-Парвус – автор поданного германским властям Меморандума об устройстве революции в России. Парвус должен был часть зарубежных горьковских гонораров оставлять себе, другую часть передавать Горькому, третью – в партийную кассу РСДРП. (Правда, как утверждал Горький, за постановку пьесы "На дне" в Германии Парвус все деньги присвоил, по жалобе Горького дело Парвуса в начале 1908 г. рассматривал третейский суд в составе А. Бебеля, К. Каутского и К. Цеткин; Парвус был морально осужден и исключен из обеих партий – российской и германской.)

Когда "первая революция" была подавлена жесткими контрмерами П.А. Столыпина, революционеры стали бежать за границу. В их числе в 1906 г. Горький также выехал за границу. После встречи с Лениным 23 января 1906 г. на Горького была возложена миссия по революционной пропаганде, сбору средств на партийные нужды за рубежом и, кроме того, агитация против предоставления иностранных займов царскому режиму. Побывав по пути в Германии, Швейцарии и Франции, 23 марта Горький отплыл в США (где пробыл с 11 апреля по 13 октября 1906 г.).

В Нью-Йорке «Горького встречала тысячная толпа, в том числе известные писатели и представители творческой интеллигенции». Однако «энтузиазм встречи быстро угас из-за скандала, сопровождавшегося кампанией, развернутой в прессе заокеанскими блюстителями нравственности при содействии российского посольства. Возмущение было вызвано тем обстоятельством, что А.М. Горький, будучи женат на Е.П. Пешковой, приехал в Америку с М.Ф. Андреевой. Чувство приличия американского общества было оскорблено, видные американские литераторы избегали встреч с Горьким на публичных мероприятиях... Горький, обвиненный в двоеженстве, вынужден был выехать из отеля, в котором поселился. Другие гостиницы в городе также отказались принять его...» (Paola Cioni. "М. Горький в Aмерике").

Однако «с большим энтузиазмом его встречали американские евреи, они задавали писателю безчисленное количество вопросов» – отмечает еврейский журнал "Лехаим" (31.1.2005). К этому мы еще обратимся далее.

Вернувшись в Европу, Горький поселился на итальянском острове Капри, где прожил 7 лет (с 1906 по 1913 гг.) на гонорары от многочисленных переводных изданий своих книг (описание «свинцовых мерзостей дикой русской жизни» было востребовано влиятельными покровителями-популяризаторами и сделало его известным на Западе). И если наши русские западники и социалисты в эмиграции как правило пересматривали свои иллюзии и правели, богатенький Горький, ни в чем не нуждавшийся, предпочел в буржуазно-богемном стиле сибаритствовать на снятой роскошной вилле со слугами.

Там началось его непродолжительное сближение с т.н. "марксистами-богостроителями" Луначарским и Богдановым, которые пытались дополнить нигилистический марксизм («Весь мiр насилья мы разрушим до основанья...») некоей "положительной" материалистической "религией" творческого смысла жизни. После резкой критики этого течения Лениным (именно Горькому вождь писал в 1913 г.: «Всякий боженька есть труположество... всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость... самая опасная мерзость») пролетарский писатель внял ленинским увещеваниям и разочаровался в "богостроительском" проекте. В 1913 г. Горький редактирует большевицкие газеты "Звезда" и "Правда", а также художественный отдел большевицкого журнала "Просвещение".

Февральскую масонскую революцию Горький встретил с восторгом: пал ненавистный ему "царизм". Однако к ее разрушительным результатам охладел (книготорговля заглохла) и к большевицкому Октябрьскому перевороту поначалу отнесся с опаскою: осуждал разгон Учредительного собрания и узурпацию власти («Сколько бы ни лгала "Правда", она не скроет этого позорного факта». – Новая жизнь. Пг., 1918. 9 янв.), порицал огульные террористические методы и цензуру большевиков, вступался за репрессируемых литераторов и представителей "прогрессивной" интеллигенции, стремясь не уронить свой западный авторитет "гуманиста". Досталось и лично "тирану" Ленину за безчеловечность и жестокость, но там же Горький назвал русский народ органически жестоким, звериным и тем самым фактически оправдывал террор большевиков против народа. В 1917–1918 г. он написал множество таких критических статей в редактируемой им петроградской газете "Новая жизнь" под общей рубрикой "Несвоевременные мысли" (48 избранных статей были выпущены также сборником в 1918 г., но затем в СССР эта "ошибка" Горького "вследствие ослабления связи с передовыми слоями трудового народа" была полностью замолчана даже в академических изданиях сочинений Горького).

Тем не менее "буревестник революции" и "крупнейший представитель пролетарского искусства" (так его называл Ленин в 1910 г.) не отказался от предложенной Лениным "культурной работы" и с 1919 г. руководил издательством "Всемiрная литература". При этом, порицая ленинский террор, "гуманист" не упускал возможности разжиться конфискуемым имуществом его жертв.

В своих "Дневниках" Зинаида Гиппиус пишет 18 мая 1918 года: «Горький... за безценок скупает старинные и фамильные вещи у "гонимых", в буквальном смысле умирающих с голоду». 2 июня 1918 года: «Третьего дня пришли Ив. Ив. с Т. И. – были днем у Горького. Рассказывают: его квартира – совершенный музей, так переполнена старинными вещами, скупленными у тех, кто падает от голода. Теперь ведь продают последнее, дедовское, заветное, за кусок хлеба. Горький и пользуется, вместе с матросьем и солдатами, у которых деньжищ – куры не клюют. (Целые лавки есть такие, комиссионные, где новые богачи, неграмотные, швыряют кучами керенок «для шику».) – Выходит как-то "грабь награбленное" в квадрате; хотя я все-таки не знаю, почему саксонская чашка старой вдовы убитого полковника – "награбленное", и ее пенсия, начисто отобранная, – тоже "награбленное". Горький любуется скупленным, перетирает фарфор, эмаль и... думает, что это "страшно культурно"! Страшно – да. А культурно ли – пусть разъяснят ему когда-нибудь ЛЮДИ. Неистовый Ив. Ив., конечно, полез на стены. Но Горький нынче и с ним по-свойски, прямо отрезал: "Не додушила вас еще революция! Вот погодите, будет другая, тогда мы всех резать будем"...».

1 сентября 1918 Гиппиус записывает: «Гржебины и Горькие блаженно процветают. Эта самая особа, жена последнего [Андреева], назначена даже «комиссаром всех театров». Имеет власть и два автомобиля». 13 ноября 1918 года. «Горький все, кажется, старинные вещи скупил, потянуло на клубничку, коллекционирует теперь эротические альбомы… за альбом, который много-много стоит 200 р. – Горький заплатил тысячу!»

Упомянутый Зиновий Исаевич Гржебин в 1919 г. основал "Издательство З.И. Гржебина", фактическим руководителем которого был Горький. В 1920 г. Гржебин выехал в Берлин в качестве советского представителя "Международной книги" и также основал филиал своего издательства, который приносил неплохой доход.

В 1921 г. Горький по совету Ленина вновь выехал за границу для лечения, благо заграничные средства у писателя имелись. Жил в Гельсингфорсе (Хельсинки), Берлине, Праге. С 1924 г. обосновался в любимой Италии, в Сорренто. Но к русской эмиграции не примкнул и даже опубликовал хвалебные воспоминания о Ленине, который, впрочем, с точки зрения Горького, имеет недостаток: уж слишком он человечен и благодетелен для неблагодарного варварского и ленивого русского народа.

В эти годы Горький поддерживал просоветскую агитацию и отношения с "прогрессивной" западной (в т.ч. богемной) интеллигенцией, симпатизировавшей советскому "эксперименту", в чем ему помогала его третья жена-сожительница Мура Будберг – агент ГПУ: давняя профессиональная любовница многих, в том числе руководителей ЧК Петерса и Ягоды, британского агента Сиднея Рейли, "прогрессивного" Г. Уэллса (описано в посвященной ей книге Н. Берберовой "Железная женщина"). Горький был близок и к масонам через сделавшего карьеру во Франции приемного сына Зиновия Пешкова (брата Свердлова) и первую жену-масонку Е.П. Пешкову, которая осталась на советской службе, но тоже выезжала в Европу и участвовала в кампании "возвращенчества" эмигрантов в СССР. Однако сам Горький возвращаться со своей виллы не торопился, и лишь падение тиражей книг Горького и интереса к нему на Западе, да и возникшие в связи с этим финансовые трудности заставили Горького вернуться.

В 1928 г. по приглашению Советского правительства и лично Сталина (в связи с чествованием 60-летнего юбилей писателя) Горький совершает ознакомительную поездку в СССР и воспевает советские достижения в цикле путевых заметок "По Союзу Советов". 20 июня 1929 г. Горький посещает Соловецкий концлагерь особого назначения и пишет похвальный отзыв о его "воспитательной роли": «необходимы такие лагеря, как Соловки». Якобы он не заметил всей устроенной для него лживой инсценировки благополучного лагерного быта.

А.И. Солженицын в "Архипелаге ГУЛаг" описал такой широко известный среди зэков эпизод этого гуманитарного посещения: «Поехали в Детколонию. Как культурно! – каждый на отдельном топчане, на матрасе. Все жмутся, все довольны. И вдруг 14-летний мальчишка сказал: "Слушай, Горький! Все, что ты видишь – это неправда. А хочешь правду знать? Рассказать?" Да, кивнул писатель. Да, он хочет знать правду. (Ах, мальчишка, зачем ты портишь только-только настроившееся благополучие литературного патриарха... Дворец в Москве, именье в Подмосковье...) И велено было выйти всем, – и детям, и даже сопровождающим гепеушникам – и мальчик полтора часа все рассказывал долговязому старику. Горький вышел из барака, заливаясь слезами. Ему подали коляску ехать обедать на дачу к начальнику лагеря. А ребята хлынули в барак: "О комариках сказал?" – "Сказал!" – "О жердочках сказал?" – "Сказал!" – "О вридлах сказал?" – "Сказал!" – "А как с лестницы спихивают?.. А про мешки?.. А ночевки в снегу?..". Все-все-все сказал правдолюбец мальчишка!!! Но даже имени его мы не знаем... 22 июня, уже после разговора с мальчиком, Горький оставил такую запись в "Книге отзывов", специально сшитой для этого случая: "Я не в состоянии выразить мои впечатления в нескольких словах. Не хочется да и стыдно было бы впасть в шаблонные похвалы изумительной энергии людей, которые, являясь зоркими и неутомимыми стражами революции, умеют, вместе с этим, быть замечательно смелыми творцами культуры". 23-го Горький отплыл. Едва отошел его пароход – мальчика расстреляли...»

Горький и позже в книге о построенном зэками Беломорканале оправдывает эти лагеря смерти: «...это отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов пролетариата... в квалифицированных сотрудников рабочего класса и даже в энтузиастов государственно-необходимого труда... Принятая Государственным политуправлением исправительно-трудовая политика... еще раз блестяще оправдала себя». – Эта цитата из объемистой книги "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина" (1934) под редакцией Горького. В ней Горький также отметил выдающиеся качества "Вождя народов": «Так же непрерывно и все быстрее растет в мiре значение Иосифа Сталина... Отлично организованная воля, проницательный ум великого теоретика, смелость талантливого хозяина, интуиция подлинного революционера, который умеет тонко разбираться в сложности качеств людей и, воспитывая лучшие из этих качеств, безпощадно бороться против тех, которые мешают первым развиться до предельной высоты, – поставили его на место Ленина».

В 1932 г. Горький возвращается на жительство в Советский Союз. Он был важен для Сталина как авторитетный на Западе "гуманист"-апологет коммунизма. Сталин предоставляет "буревестнику революции" бывший особняк Рябушинского на углу Малой Никитской улицы и Спиридоновки, дачи в Горках и в Крыму. Горькому поручается подготовка Съезда и Союза советских писателей с целью партийной унификации их деятельности, до того отличавшейся политической разноголосицей и спорами. Ибо в писательской среде было немало так называемых "попутчиков", от которых пришло время избавляться. Сталин считал, что авторитетный Горький, сам недавний почти что "попутчик", может возглавить объединение писателей и прекратить ожесточенные споры литературных групп.

Сам же Горький перешел в статус основателя социалистического реализма – то есть классового метода в литературе: «Классовая ненависть должна культивироваться путём органического отторжения врага как низшего существа. Я глубоко убеждён, что враг – существо низшего порядка, дегенерат как в физическом, так и в моральном отношении» (1932 г.).

В горьковском особняке на Малой Никитской проходили встречи Сталина с деятелями культуры. Стремясь к созданию командно-бюрократической системы руководства культурой, именно там Сталин сказал, что писатели в СССР должны быть «инженерами человеческих душ». В 1934 г. Горький на I Всесоюзном съезде советских писателей выступает с основным докладом об активном участии писателей в построении "народного счастья"...

А было это время многомиллионных жертв "коллективизации" и "безбожной пятилетки"...

Обстоятельства смерти Максима Горького и его сына многими считаются подозрительными, изначально ходили слухи об отравлении. И в числе обвинений на "Процессе антисоветского право-троцкистского блока" в 1938 г. арестованному Ягоде было предъявлено обвинение в отравлении сына Горького. Согласно допросам Ягоды, Максим Горький был убит по приказу Троцкого. Но никаких доказательств этому нет.

После смерти писателя Сталин сильно обезпокоился получением итальянского архива писателя, поскольку в нем содержалась откровенная переписка с партийными лидерами и деятелями культуры, в том числе с Бухариным, Рыковым и другими объявленными "врагами народа" из ленинской гвардии. "Железная женщина" Мура Будберг по заданию НКВД привезла этот архив из Италии в Москву.

Гуманист Горький как идеолог религии человекобожества

Теперь вернемся к творческой биографии основателя соцреализма. Художественные методы автора и слова его литературных героев (посредством которых Горький постоянно выражал собственную философию) отражают в себе многое из духовного мiра писателя.

В детстве он был верующим мальчиком, ходил с дедом и бабкой в церковь. Но постепенно при виде неустроенности земного мiра, полного зла, вера его слабела. Описанию этого посвящена автобиографическая трилогия Горького ("Детство", "В людях", "Мои университеты"), в которой мы видим не просто утрату веры в Бога, но замену этой веры на иную: веру в "злого бога", создавшего злой мiр. Поэтому мiр этот заслуживает разрушения – ради создания нового счастливого мiра "своею собственной рукой". Жить в этом мiре будет новый освобожденный человек-властелин природы: «Человек – это звучит гордо!» (Горький. ПСС, М., 1968-1976, т. 7, с. 177). Знакомство с марксизмом дало Горькому и метод искоренения мiрового зла превозмогающим "последним и решительным" боевым злом как неизбежным средством для достижения всеобщего человеческого счастья.

Общим для всех произведений "гуманиста", как уже сказано выше, является описание «свинцовых мерзостей дикой русской жизни» (т. 15, с. 193) – как он сам характеризовал свой писательский метод, оправдывая его необходимостью "борьбы с этими мерзостями". Этим очернением России и русского народа Горький и оказался столь востребованным на Западе.

Например, в "Заметках о мещанстве" (1905) Горький видит себя «в стране, где десятки миллионов человекоподобных существ в пьяном виде бьют женщин пинками в животы и с удовольствием таскают их за косы, где вечно голодают, где целые деревни гниют в сифилисе, горят, ходят – в виде развлечения – в бой на кулачки друг с другом, при случае спиваются водкой и во всем своем быте обнаруживают какую-то своеобразную юность, которая делает их похожими на первобытных людей» (т. 23, с. 356).

В статье "О русском крестьянстве" (1922) великий пролетарский писатель заявляет: «Я думаю, что русскому народу исключительно – так же исключительно, как англичанину чувство юмора – свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли… В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность…».

И дело тут не просто в преувеличении наших социальных язв и пороков, чем грешили многие дореволюционные писатели, в то же время по-христиански жалея людей. У Горького это обличительство перерастает в ненависть к людям, которых он отождествляет с муравьиной кучей, тараканами, кишащими червями, собачьей стаей, зверями, не заслуживающими жалости. Один из горьковских персонажей рассуждает: «Жалости много в Евангелии, а жалость – вещь вредная. Жалость требует громадных расходов на ненужных и вредных даже людей. Богадельни, тюрьмы, сумасшедшие дома. Помогать надо людям крепким, здоровым, чтобы они зря силу не тратили... Надо понять – жизнь давно отвернулась от Евангелия, у нее – свой ход» (т. 16, с. 73). Революционер в повести "Мать" заявляет: «Приходится ненавидеть человека, чтобы скорее наступало время, когда люди будут любоваться людьми» (т. 8, с. 126). Сам Горький в статье "Заметки о мещанстве" называет совесть «накожной болезнью мещанской души» (т. 23, с. 356).

Не страдающий этой "болезнью" Горький так писал о страшном голоде в Советской России: «Я полагаю, что из 35 миллионов голодных большинство умрет» ("Последние новости". Берлин. 11.11.1922). «Вымрут полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень… и их заменит новое племя – грамотных, разумных, бодрых людей. На мой взгляд, это будет... деловой народ, недоверчивый и равнодушный ко всему, что не имеет прямого отношения к его потребностям» ("О русском крестьянстве". Берлин, 1922).

Чаемый же Горьким "человек будущего" таков (в поэме "Человек"): «... в тяжелые часы усталости духа я вызываю перед собой величественный образ Человека. Человек! Точно солнце рождается в груди моей, и в ярком свете его медленно шествует – вперед! и – выше! – трагически прекрасный человек! Я вижу его гордое чело и смелые, глубокие глаза, а в них – лучи безстрашной Мысли, той величавой силы, которая в моменты утомления – творит богов, в эпохи бодрости – их низвергает» (т.6, с. 35). «Я есть человек, нет ничего кроме меня» (т. 23, с. 355).

Таков был "гуманизм" Горького: презрение к конкретным людям при возвеличении абстрактного освобожденного "человека будущего" и личного героизма террористов-революционеров. Его герои дерзают оправдывать и свой "жертвенный героизм" и свои убийства "христианскими" цитатами: «Смертию смерть поправ – вот! Значит – умри, чтобы люди воскресли. И пусть умрут тысячи, чтобы воскресли тьмы народа по всей земле!» (говорит Рыбин в повести "Мать"). Этот героический пафос "сокола" и "буревестника" был в чем-то родствен ницшеанскому сверхчеловеку (исследователи отмечали интерес Горького к работам Ф. Ницше, оказавшего влияние на ранние произведения писателя; потому он и завел себе ницшеанские усы).

Такой "гуманизм" означает не любовь к человеку, а его возвышение на место Бога, гордыню человекобожия – главную основу сатанизма. Об этом можно найти глубокие размышления у Достоевского, – которого именно поэтому не любил Горький и всячески стремился унизить его. Даже Л.Н. Толстой при всей еретичности своего отношения к христианству, метко характеризовал Горького как писателя: «Горький – злой человек... ко всему присматривается, всё замечает и обо всём доносит какому-то своему богу. А бог у него – урод...» (приводится в пересказе Чехова: "А.П. Чехов в воспоминаниях современников").

Этот гибельный сатанизм порою выражается и в проговорках писателя, например: «меня пленил и вел за собою фанатик знания – Сатана» (т. 16, с. 147). И его "положительные" герои в своем пафосе пустословия нет-нет, да и выдают свои демонические видения. Например, Ниловна в своем сне идет за сыном Павлом с товарищами, поющими "Вставай, подымайся, рабочий народ!", – но «вдруг оступилась, быстро полетела в бездонную глубину, и глубина пугливо выла ей на встречу...» (т.8, с. 168-169).

Множество и кощунственных зарисовок и глумливых реплик героев Горького относятся к Церкви, духовенству, храмам, к верующим людям. А так называемое марксистское "богостроительство" Горького на Капри (как и у всей той группы Луначарского и др.) было все тем же горделивым человекобожием. Герои повести "Мать" сравнивают свою первомайскую демонстрацию с «крестным ходом во имя бога нового, бога света и правды, бога разума и добра!» (т.8, 153). «Бог в сердце и в разуме, а не в церкви! Церковь – могила бога!» (т. 8, с.57). Сам Горький писал о своем «религиозном преклонении перед творческой силой разума человеческого» (т. 16, с. 421). «Социализм – ... это религия будущего, которая освободит весь мiр от нищеты и грубой власти богатства» (т.6, с. 441). Причем пролетариат здесь является суррогатом богоизбранного мессианского народа, а сам марксизм – не чем иным, как секулярным вариантом иудаизма (что признавали и Луначарский, и сионист М. Бубер, и многие русские религиозные философы).

Алексей Пешков по рождению был коренным русским. Но эта его система духовных ценностей – очень нерусская, враждебная христианству и православной России, – не случайно обнаруживает родство с талмудическим иудаизмом, который стал главным орудием сатаны по разрушению христианского мiра и построению "нового мiра" – царства антихриста. Этот инструмент наглядно проявился в сокрушении православной России и в этом смысле немало русских, перенявших эту систему ценностей, стали как бы "евреями". Горький в том числе, о чем свидетельствует его отношение и к этому народу, и к еврейскому вопросу.

Горький как "еврей"

С самого начала своей литературной жизни Горький вращался в еврейской среде, без подлаживания к которой он (кривляющийся "босяк" без образования и с весьма посредственным талантом) не мог бы так быстро стать известным писателем. Таково было положение в российской печати с конца XIX века. Соответственно Горький всю жизнь столь усердно хвалил евреев и боролся против т.н. "антисемитизма", объясняя его "свинцовыми мерзостями" русского народа и "гнусностью" его правительства, – что это стало искренним убеждением выдающегося "гуманиста". Поискать причины т.н. "антисемитизма" в Талмуде и "Шулхан арухе", в которых неевреи объявляются скотом с предписанием соответствующего отношения к ним, и задуматься: не поэтому ли "антисемитизм" сопровождает евреев во всех народах (как это признавали и честные евреи: Бернар Лазар, Израэль Шахак и др.) – в жизненные планы Иегудиила Хламиды не входило...

В 1986 г. в Иерусалиме вышел сборник "М. Горький о еврейском народе", составитель которого (М. Вайнштейн) пишет в предисловии: «Имя Горького всегда произносилось евреями России с особым уважением, оно было и остается символом непрекращавшейся борьбы с антисемитизмом... Власть предержащие, считает Горький возбуждают и культивируют его во имя своих политических целей, формирования и упрочения угодного им государственного режима...».

Вайнштейн приводит много цитат Горького, сравнивающего русских и евреев: «Совесть русского народа оглушена, ослеплена криками о евреях»... «в душе русского человека назревает гнойный нарыв зависти и ненависти бездельников и лентяев к евреям – народу живому, деятельному, который поэтому и обгоняет тяжелого русского человека на всех путях жизни, что умеет и любит работать»... Поэтому Горький испытывал «мучительный стыд за Русь, за русского головотяпа, который в трудный день жизни непременно ищет врага своего где-то вне себя, а не в бездне своей глупости... Я знаю – вы скажете: "Ага, он опять защищает евреев, ну, конечно, подкуплен!" Да, я подкуплен, но не деньгами, еще не напечатано таких денег, которыми можно купить меня, но давно, уже с детских лет моих, меня подкупил маленький еврейский народ, подкупил своей стойкостью в борьбе за жизнь, своей неугасимой верой в творчество правды, верой, без которой нет человека, а только двуногое животное..». «Я думаю, что еврейская мудрость более общечеловечна и общезначима, чем всякая иная».

В биографии Горького находим множество поступков, подтверждающих такое его яростное программное юдофильство, оттеняемое русофобией. Еврейский сайт www.sem40.ru разместил по этому поводу большую статью из хасидского журнала "Лехаим" (31.1.2005–2.2.2005) – "Горький и евреи", в которой дается обзор его заслуг перед еврейским народом. Приведем из него несколько примеров.

В 1901 г. по инициативе Горького был издан сборник "Помощь евреям, пострадавшим от неурожая" (как будто русские крестьяне при этом не пострадали). В 1903 г. опубликовал статью "По поводу кишиневского погрома", в которой, помимо искажения фактов, виновниками выставлены русские православные деятели и царское правительство.

В 1906 г. во время поездки в США Горький вел усиленную агитацию против предоставления иностранных займов России как "оплоту мiрового антисемитизма". «В Америке Горький дважды выступил перед еврейской демократической аудиторией. Доклад "Еврейский вопрос", прочитанный им 25 апреля в Гренд Сентрал-Пелес в Нью-Йорке, представляет тем больший интерес, что в нем вскрыты социально-политические и психологические корни антисемитизма как общественного явления реакционного характера... Ненависть самодержавия к евреям Горький объясняет тем, что в русском революционном движении участвовало большое количество евреев. "В России, – говорит писатель, – евреи настроены еще более революционно, чем всюду, так как в России евреи действительно поставлены правительством в невыносимое положение"... "Главный враг русских евреев, – по его мнению, – это русское правительство, в глазах которого каждый еврей – революционер". Вся система гонений и преследований евреев в царской России, еврейские погромы, организованные "по хитрым замыслам Плеве, Дурново", являлись средством борьбы против революции...»
«Второе выступление Горького в Нью-Йорке, на собрании евреев, в большой степени повторило основные положения первого доклада... Горький привел ряд примеров, характеризующих отвагу и смелость евреев-революционеров...»
http://www.sem40.ru/ourpeople/history/14083/

В эти годы глава еврейского финансового мiра в США Я. Шифф угрожал России революцией и, «чрезвычайно разгневанный антисемитской политикой царского режима в России, с радостью поддержал японские военные усилия» (предоставив Японии неограниченный кредит в ее войне против России, за что был награжден японским орденом). «В то же время Шифф оказывал финансовую поддержку группам самообороны русского еврейства», – сообщает "Encyclopaedia Judaica" – т.е. всем революционным партиям. А Ротшильды сделали для России недоступными и европейские кредиты. Своими выступлениями в Америке Горький внес в это свой вклад и, надо полагать, не был обделен щедростью Шиффа.

В 1911-1913 гг. Горький активно защищал в печати Бейлиса, обвиненного в убийстве Андрюши Ющинского, и одним из первых подписал (усиленно также агитируя других) обращение интеллигенции "К русскому обществу. По поводу кровавого навета на евреев" (1911). В письме к Плеханову Горький характеризует киевский процесс Бейлиса, признавший факт ритуального убийства христианского мальчика на еврейском заводе Зайцева, как "акт разбушевавшейся контрреволюции". Опять-таки тут несомненен и весомый вклад Горького в международное очернение России.

Всё это уже было подготовкой в Мiровой войне, в которой, как сообщает видный еврейский банкир Аттали, у еврейских банкиров в разных странах Европы были свои финансовые интересы (пронемецкие, профранцузские, пробританские), не во всем совпадавшие. Но в одном они были едины: «Американские евреи вступают в соглашение со всеми другими рассматривать царскую Россию как единственную страну, против которой надо вести войну» (Attali Jacques. Les Juifs, le monde et l’argent. P. 464).

Как же вел себя в этой войне Горький? Помимо того, что его партия заняла пораженческую позицию, развернув подрывную антирусскую деятельность на еврейско-немецкие деньги, 12 сентября 1915 г. Горький выступил с большим докладом на учредительном собрании членов созданного им "Русского общества для изучения еврейской жизни". Темой его были не тяготы и жертвы Великой войны, которые в основном нес русский народ, а требования к русской интеллигенции по «организации планомерной защиты еврейских масс в годы войны... Планируя деятельность Общества, Горький считал нужным создать его отделения в провинции, предусматривал программу издательской деятельности... Занимаясь организацией Общества, Горький провел анкетирование, связанное с отношением русской интеллигенции к евреям... С убийственным сарказмом Горький вскрыл всю пошлость и подлость, всю абсурдность человеконенавистнических рассуждений антисемитов. Он прямо называет их своими врагами... Он разоблачил черносотенцев, разбил их бездарные попытки подвести под антисемитизм "теоретическую" базу, оправдать свою ненависть к евреям лживопатриотическими фразами».
http://www.sem40.ru/ourpeople/history/14093/

При этом Горький невольно выдает главную причину, заставлявшую многих литераторов становиться в ряды "филосемитов" и ставить подписи: их «Горький называл "филосемитами страха ради иудейска"...». То есть не отметиться публично в защиту еврейства считалось неприличным и грозило остракизмом в "культурной" среде.

Наиболее примечателен в горьковской "еврейской" биографии такой факт. В 1902 г. Горький стал крёстным и приёмным отцом еврея Зиновия Свердлова (брата большевика Якова Свердлова), который взял фамилию Пешков и "принял православие" для того, чтобы получить право жить в Москве. (В 1904 г. Зиновий эмигрировал в Америку, затем во Францию где вступил в масонство и сделал головокружительную военно-политическую карьеру: стал генералом французской армии и кавалером пятидесяти правительственных наград. Как эмиссар Антанты сыграл темную роль в убийстве Царской семьи и в закулисных переговорах лидеров Антанты с большевицким режимом, в предательстве ими Белых армий.)

«Горький всю жизнь пронес симпатию к Свердловым. Его выдвиженцем был Леопольд Авербах, по матери – Свердлов, племянник Якова. Леопольд «пробился» в люди, стал главой пресловутого РАППа – Российской ассоциации пролетарских писателей. Ничего страшного, что малограмотен, зато изощренный демагог и манипулятор. Лучший друг великого пролетарского писателя – палач и основатель ГУЛАГа Генрих Ягода, женатый на сестре Авербаха Иде. Впрочем, он и не Ягода, а Ягуда или Иегода. Одним из псевдонимом Горького был Иегудиил Хламида. Иегода, Иегудиил… Как чувствовал в молодые годы писатель, кто будет его другом на старости лет. "Троцкий, на мой взгляд, является гением" – другого для Горького и быть не могло, конечно же, автор идеи превращения России в единый трудовой (читай – концентрационный) лагерь, был гением...» (А.В. Максимов. "К высшей мере через забвение. Максим Горький").

И в советское время Горький яростно боролся против "антисемитизма", отождествляя его с контрреволюцией и Православием. Например, в статье "Об антисемитах" «он устанавливает непосредственную связь антисемитизма с той реакционной ролью, которую сыграла на протяжении веков церковь. "Если бы антисемиты знали кровавую историю борьбы против науки, – говорится в статье, – они знали бы, что христианская церковь почти на тысячелетие прервала научную работу человеческого разума..."...»
http://www.sem40.ru/ourpeople/history/14102/

Следует отметить, что столь откровенно антирусская юдофильская деятельность Горького в советские 1920-1930-е годы объяснялась опять-таки огромным еврейским влиянием не только в литературе и культуре, но во всей жизни и внутренней политике СССР. Даже честные евреи признавали: «Советская власть отождествляется с еврейской властью, и лютая ненависть к большевикам обращается в такую же ненависть к евреям. Вряд ли в России остался еще такой слой населения, в который не проникла бы эта не знающая границ ненависть к нам», – констатировала группа еврейских публицистов в обращении "К евреям всех стран!" (Россия и евреи. Берлин, 1923).

Отождествляя подобно Горькому т.н. "антисемитизм" с контрреволюцией, большевики и сами отождествляли свою власть с еврейской. Ю. Ларин (Лурье), член президиума ВСНХ и Госплана, один из авторов проекта передачи Крыма евреям и «один из инициаторов кампании против антисемитизма (1926–1931)», посвятил этому целую книгу – "Евреи и антисемитизм в СССР". Он определил «антисемитизм как средство замаскированной мобилизации против советской власти... Поэтому противодействие антисемитской агитации есть обязательное условие для увеличения обороноспособности нашей страны», – констатирует Ларин и настаивает на применении ленинского декрета 1918 года: «Ставить "активных антисемитов вне закона", т.е. расстреливать». В конце 1920-х годов только в Москве примерно каждые десять дней проходил суд за антисемитизм; судить могли за одно только произнесенное слово "жид" (Солженицын А.И. Двести лет вместе. М., 2002. Ч. II). Горький внес в это свой личный вклад в письмах властям и ряду писателей.

Еврейское влияние в СССР достигло апогея к середине 1930-х годов, – признают и еврейские авторы. Помимо их ведущей роли в партийно-правительственных и карательных органах, следует отметить, что в Московской организации Союза писателей в 1934 году было 35,3 % евреев (примерно столько же и в других творческих союзах); на тысячу евреев было 268 со средним образованием и 57 с высшим, тогда как у русских соответственно 81 и 6 человек. (Митрохин Н.А. Русская партия. М., 2003. С. 147; Всесоюзная перепись населения 1939 г. Основные итоги). Евреи с полным правом могли считать, что это "их страна", в которой они стали привилегированным слоем, основавшим свое господство на уничтожении и эксплуатации русских. Как раз на эти годы приходятся два новых спаренных акта геноцида русского народа: коллективизация (с искусственным голодом) под руководством наркома земледелия Яковлева-Эпштейна и "безбожная пятилетка" под руководством Ярославского-Губельмана, уничтожившие не менее 10 миллионов наиболее трудолюбивых православных крестьян.

Поэтому трудно себе представить, что столь рьяного юдофила "Горького убила еврейская мафия", – как можно читать у некоторых красных патриотов. Зачем? Скорее своей лишенной чувства меры юдофилией Горький мешал намечавшемуся в конце 1930-х гг. сталинскому оседланию русского патриотизма для сохранения власти Сталина: а вдруг Горький стал бы этому перечить, подрывая авторитет вождя в западных "прогрессивных" кругах? Вдруг "гуманист", спасая свой "имидж" на Западе, устыдился бы своего "благословения" террора, который уже перекинулся и на ленинскую гвардию? Сталин часто беседовал с Горьким и хорошо знал эти его "гуманистические" слабости и оглядку на "прогрессивную общественность" Запада. И возможно решил на всякий случай не рисковать, а заплатить Иегудиилу черепками за отлично проделанную работу. Иегудиил уже сделал всё, на что был способен, и в его дальнейших услугах государство официально "победившего (именно в 1936 г.) социализма" не нуждалось.

Теперь ему предстояло служить делу партии посмертно – своим именем. Имя Горького было увековечено в названиях городов, заводов и пароходов, железных дорог, самолетов, музеев и библиотек. На похоронах гроб с телом Горького несли Молотов и сам Великий Сталин. (На воре шапка горит?..) За Сталиным в похоронной процессии шла "железная Мура"... Прах классика соцреализма был торжественно помещен в урне в Кремлевскую стену на Красной площади в Москве. Поныне этот прах и его имя служат делу продолжающейся мiровой революции против христианского мiра для построения царства антихриста.

М.В. Назаров

Использованные материалы:
М.М. Дунаев. Православие и русская литература. М., 1999. Т. V.
А.В. Максимов. "К высшей мере через забвение. Максим Горький". http://albertmaximov.keyforum.ru/viewtopic.php?f=5&t=24
М. Горький о еврейском народе. Составитель М. Вайнштейн. Иерусалим, 1986.
Журнал ФЕОР "Лехаим" ( 31.1.2005–2.2.2005).
и др.

Горький и диавол

ПС (июль 2017). Пожалуй, в этой своей статье, предназначенной для календаря "Святая Русь", я отчасти пожалел Горького, не упомянув многие его откровенно сатанинские мерзости. В связи с нынешним восстановлением в Москве памятника этому деятелю, – в виде приложения добавлю сейчас некоторые сведения из статьи Ю. Воробьевского "Пешков-Горький. Инфернальный профиль":

Духовная биография писателя невозможна без исследования его рода. Это генеалогическое вскрытие сделал он сам. Может, и сфантазировал малость, но все исследователи считают, что фактам, изложенным в "Детстве", можно в основном доверять.

Корней Чуковский в работе "Две души М. Горького" отмечал: «Среди самых близких своих родных он мог бы с гордостью назвать нескольких профессоров поножовщины, поджигателей, громил и убийц. Оба его дяди по матери, дядя Яша и дядя Миша, - оба до смерти заколотили своих жен, один одну, а другой двух, столкнули жену его в прорубь, убили его друга Цыганка – и убили не топором, а крестом!

Крест, как орудие убийства, – с этой Голгофой познакомился Горький, когда ему еще не было восьми лет. В десять он сам уже знал, что такое схватить в ярости нож и кинуться на человека. Он видел, как его родную мать била в грудь сапогом подлая мужская нога. Свою бабушку он видел окровавленной, ее били от обедни до вечера, сломали ей руку, проломили ей голову, а оба его деда так свирепо истязали людей, что одного из них сослали в Сибирь».

Родовые грехи не проходят бесследно. Горький и сам ведь понимал смысл идеи вырождения ("Дело Артамоновых" и др). Трудно сказать: смотрел ли он, уже зрелый, с этой точки зрения на себя самого… А происходило вот что. Вырождение – по грехам – вползало в плоть и кровь православных христиан. Превращало их в пьяниц и душегубов. А затем из их среды явился человек, обуянный богоборческим бунтом, революцией. Соблазнивший своими писаниями миллионы людей. О, он был большим гордецом! Уже в советское время писал: «Если дьявол существует и вводит меня в искушение, то это – во всяком случае не "мелкий бес" эгоизма и тщеславия, а Абадонна, восставший против творца, равнодушного к людям и лишенного таланта»… [Абаддо́н, Абадонна (евр.: погибель, уничтожение, прекращение бытия), — термин в иудаизме; в Ветхом Завете употребляется рядом со словами "смерть" и "преисподняя". В Апокалипсисе это "ангел бездны", из которой произойдет нашествие саранчи, «имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион», Откр. гл. 9 – Прим. МВН.]

Чуковский продолжает: «Кто из русских знаменитых писателей мог бы сказать о себе: «я был вором»? А Горький еще в детстве снискивал себе воровством пропитание. «Мы выработали себе ряд приемов, успешно облегчавшим нам это дело», – вспоминает он о себе и товарищах. Из его товарищей только один чуждался этой профессии, а дядя Петр обкрадывал церкви, Цыганок похищал на базаре провизию, Вязь, Кострома и Вяхирь воровали жерди и тёс. Горький сделал своей специальностью похищение церковных просфор… А когда он поступил в иконописную мастерскую, он украл икону и псалтырь». Можно добавить еще один эпизод: для того, чтобы отомстить за избиение бабушки, он украл житийную книгу и отрезал на картинках головы всем святым.

«…А вы знаете? – сказал Горький, я ведь учился этому ремеслу (иконописи). Но не пошло: веры не было. А это самое главное в этом деле. Большая комната. Сидят человек двадцать богомазов и пишут иконы. А я вступил как растиратель красок, ну и присматривался, конечно. Пишут Богов, Божию Матерь и Николу. Хозяин – мрачный, платит поденно и следит, чтобы не раскуривали. Скука, а песен петь нельзя. Попробовали божественное: «Кресту Твоему» - не идет. Я был мальчишка бедовый. Подойдешь к одному-другому и шепнешь: «Нарисуй ему рожки!» Так меня и прозвали: «диаволенок». Хозяину это не нравилось, вынул он из кармана сорок копеек и сказал: «Собери свое барахлишко и к вечеру очисть атмосферу». И вот вечером, когда я пришел к товарищам попрощаться, один из них вынул из стола две маленьких иконки и сказал: «Вот для тебя специально написал, выбирай». На одной был написан Ангел Алексей – Божий человек, а на другой – диавол румяный с рожками. «Вот выбирай, что по душе». Я выбрал диавола из озорства. – «Ну вот. Я так и мыслил, – ответил богомаз, – что ты возлюбишь Диавола. Ты из диавольской материи создан. И мамаша твоя не иначе, как путешествует на Лысую Гору». «Как же, как же, – ответил я, смеясь, – я и сам ездил с ней не один раз». «Ну, вот и молись своему образу: он тебя вывезет. Но, – прибавил богомаз, – жди конца». Что-то в душе у меня екнуло…»…

На протяжении всей своей жизни писатель постоянно "чертыхался"…  «Понятие "черт" имело у Пешкова множество оттенков. Но чаще всего это были слова ласкательные. «Черти лысые», «черти драповые», «черти вы эдакие», «черт знает как здорово» – вот обычный способ употребления слово «черт». Два ранних рассказа Горького называются "О черте" и "Еще о черте", в них черт является писателю. Рассказы носят, скорее всего, фельетонный характер, но названия их говорят сами за себя. Как и имя главного персонажа пьесы "На дне" Сатин (Сатана)…».

«Черти мерещились Горькому в последние годы жизни. Вячеслав Всеволодович Иванов, который тогда был мальчиком, вспоминает, что однажды послал с родителями Горькому свой рисунок: собачка на цепи. Горький принял ее за черта со связкой бубликов и очень похвалил рисунок.

Характерно, что от темы русской святости писатель бежал… как черт от ладана. А если и писал, то все православное выглядело у него отвратительно. Если поп – то обязательно нечесаный. Если диакон – то пьяница или дурак. А вот он описывает безымянного схимника: «Свет лампы падал теперь прямо на фигуру старика и его ложе. Оно было наполнено стружками – я понял происхождение шелеста – и к одежде подвижника тоже кое-где пристали стружки; они лежали на ней как большие желтые черви на полуистлевшем трупе». Собирался Горький написать и о преподобном Серафиме Саровском. Но так, как представлял его себе – «злым стариком»…

Между прочим, существует и весьма радикальная версия его отношений с нечистой силой. Принадлежит она писателю-эмигранту И.Д. Сургучеву (1881‒1956), который жил у Горького на Капри, но после революции изменил свое хорошее отношение к нему. И здесь пора вспомнить «икону» румяного диавола, подаренную мальчишке-Пешкову.

«А где же теперь эта вещица? – спросил Алексея Максимовича Сургучев.  – У меня, ‒ ответил Горький, – я никогда не мог с ней расстаться. Даже в Петропавловской крепости портрет вместе со мной был. Все вещи отобрали, а его оставили. Приходите завтра ко мне в кабинет: я вам его покажу… Кабинетом ему служила большая, во весь этаж, комната, в которую посетители приглашались редко и разве только по особым важным делам. Я подолгу живал у него, но в кабинете был только два раза. Святилище.

На этот раз я был приглашен, и Марья Федоровна [Андреева], работавшая на машинке у лестницы, сначала было воспрепятствовала моему восхождению, но когда узнала о приглашении – пропустила. Большая комната; продолговатое окно с зеркальным стеклом на море. Библиотека. Витрина с редкостями, которые Горький собирает для нижегородского музея. Стол – алтарь.

Я пришел в полдень, перед завтраком. Горький работал с утра, лицо у него было утомленное, глаза помутневшие, «выдоенные». Он знал, что я пришел смотреть диавола, и показал мне его, видимо, не с легким сердцем. Диавол был запрятан между книгами, но Горький четко знал его место и достал дощечку моментально. И он, и я – мы оба, неизвестно почему, испытывали какое-то непонятное волнение.

Наконец диавол в моих руках, и я вижу, что человек, писавший его, был человеком талантливым. Что-то было в нем от черта из «Ночи под Рождество», но было что-то и другое, и что это «что-то» трудно себе сразу уяснить. Словно в нем была ртуть, и при повороте света он, казалось, шевелился, то улыбался, то прищуривал глаз. Он с какой-то жадностью, через мои глаза, впитывается в мой мозг, завладев в мозгу каким-то местом, чтобы никогда из него не уйти. И я почувствовал, что тут без святой воды не обойтись и что нужно в первую же свободную минуту сбегать в собор, хоть и католический.

– Нравится? – спросил Горький, неустанно следивший за моими впечатлениями.

– Чрезвычайно, – ответил я.

– Вот тебе и Россиюшка-матушка, обдери мою коровушку. Хотите, подарю?

И тут я почувствовал, что меня будто кипятком обдало.

– Что вы, Алексей Максимович? – залепетал я. – Лишить вас такой вещи? Ни за что, ни за что, – лепетал я, – да потом, признаться, я его побаиваюсь.

Горький, казалось, добрался до моих сокровенных мыслей, засмеялся и сказал:

– Да, он страшноватый, Черт Иванович.

Горький опять запрятал его между книгами, и мы вышли завтракать. Но мне казалось, что это – не дом, и не крыша, а мост, и что я сижу под мостом и ем не баранье жиго, и что передо мной сидит старая ведьма, притворившаяся красавицей Марией Федоровной с недобрыми, тонкими, по-жабьи поджатыми губами.

…Я знаю, многие будут смеяться над моей наивностью, но я все-таки теперь скажу, что путь Горького был страшен: как Христа в пустыне, диавол возвел его на высокую гору и показал ему все царства земные и сказал: Поклонись!

И Горький поклонился. И ему, среднему, в общем, писателю, был дан успех, которого не знали при жизни своей ни Пушкин, ни Гоголь, ни Лев Толстой, ни Достоевский. У него было все: и слава, и деньги, и женская лукавая любовь.

И этим путем наслаждения он твердой поступью шел к чаше с цикутой, которую приготовил ему опытный аптекарь Ягода. Начальники Чрезвычайной Комиссии не любят фотографироваться, но все-таки однажды я увидел портрет Ягоды. И тут вы, пожалуй, будете менее смеяться. Ягода как две капли воды был похож на диавола, пророчески нарисованного талантливым богомазом». …

---