[3]
Семнадцатый день
11 октября 1913 г.
[Опущены показания Караева, Махалина, Красовского (у всех троих есть противоречия) и др. Опущено письмо анархиста Феофилактова, сидевшего в киевской тюрьме. В этом письме, написанном из тюрьмы Караеву, Феофилактов обвинял последнего в провокаторстве. Из этого же письма, зачитанного на суде, видно, что заняться розысками по делу Бейлиса Караеву предложил некий "Мара" (он же Виленский), выдавший Феофилактова властям, чтобы не мешал, так как он отговаривал Караева от участия в розыске. Из письма ясно видно, что "добровольная" идейная помощь Караева в деле Бейлиса оценивалась Марой в 5 тысяч рублей. Видимо, хорошо зная закулисные дела "добровольных защитников" Бейлиса, Феофилактов заканчивал письмо следующими словами: «Только ваше дело Бейлиса является поразительным нелепым случаем: буржуй, жандарм, сыщик и анархист – дружно работают в одном деле. Задумывались ли вы над этим? Если нет – посмотрите, что из этого выходит». – Ред.]
[20] ...Показания Балавина [соседа Чеберяковых]
Прокурор: Малицкая [продавщица винной лавки, расположенной под квартирой Чеберяковых; вместе с сестрами Дьяконовыми должна была подтвердить версию убийства на этой квартире. – И.Г.]... на вас производила неприятное впечатление?
Свидетель: Это с бзиком баба.
Прокурор: Я вас не понимаю.
Свид.: Да у нее не все дома...
Прокурор: Не знаете, она ссорилась с Чеберяковой?
Свид.: До убийства Ющинского это были два воркующих голубка. А потом сразу быстро рассорились...
[41] Показание Кириченко [околоточного надзирателя]
Председатель: Расскажите суду, что вам известно по делу.
Свидетель: Я собирал сведения по делу... Завел разговор с Женей Чеберяк[овым] и спросил его относительно убийства мальчика Ющинского. Он что-то хотел мне сказать, но вдруг запнулся и сказал, что не помнит... Я... посмотрел в соседнюю комнату и... увидел, что за стенкой стояла Чеберяк[ова] и рукой, и всем телом делала угрожающие жесты. Вместе с Женей я поймал этот жест. Этот жест на меня так сильно подействовал, что я стал волноваться и бросил обыск, вышел и заявил об этом приставу... Барбиеру, высказав предположение, что кто бы в убийстве ни участвовал, но Чеберякова безусловно участвовала, иначе как бы она могла сделать такой угрожающий жест, если бы не была замешана[1]...
[42] ...В это самое время мы получили сведения, что в убийстве участвовали родственники. А затем другие говорили, что евреи; в общем, сведения были по четырем версиям. Вскоре подозрение на родственников было устранено и осталось только подозрение на евреев. Что касается родственников [Ющинского]... я собирал сведения, выяснил, что никакого имущества на имя Андрея не было.
[43] Прокурор: Вы недавно допрашивались судебным следователем Машкевичем... о Малицкой вы ничего не рассказали нам, а меня это интересует.
Свид.: Я помню, что она рассказывала, что в квартире Чеберяк[овой] собираются воры, продают краденые вещи и между прочим сказала, что она еще может кое-что другое сказать... Она показала, что она слышала какой-то шум, что что-то выносили наверху в квартире Чеберяк[овой] и что это было вечером. Через некоторое время, через месяц, что ли... она сказала уже другое... что этот шорох был не вечером, а часов в 11–12 утра...
Прокурор: Не можете ли вспомнить, что вы записали в первом протоколе [допроса Малицкой]... это было 24 августа [1911 г.]? И что раньше расспрашивали, но не записывали? Она ничего не говорила о том, что слышала стук, шум, возню?..
Свид.: Это было.
Прокурор: То есть ничего не говорила. Затем второй раз допрашивали 10 ноября [1911 г.]? Она впервые тогда рассказала о шуме.
Свид.: Да.
Прокурор: По какому случаю нашли вы нужным [еще раз допросить]: она сказала 24 августа, что ничего не знает.
Свид.: У меня было очень много работы, относительно собирания сведений о кражах... я хотел узнать, не видела ли она что-либо, – попутно с этим я и расспросил...
Прокурор: Когда вы допросили Малицкую, она рассказала о возне [в квартире Чеберяковой], то она... была допрошена жандармским отделением. Кто ее допрашивал?
Свид.: Подполковник Иванов.
Прокурор: Затем она была допрошена судебным следователем Фененко?.. Как вы объясняете, почему 10 ноября она припомнила все эти обстоятельства... о возне, о шуме?..
Свид.: ...Я случайно нашел протокол надзирателя Жуковского, который производил 10 марта [то есть за два дня до убийства. – И.Г.] обыск в квартире Чеберяк[овых]... [44] И в протоколе от 10 марта, при таких-то понятых, в квартире найдены: [Василий] Чеберяк[ов], его жена [Вера], дети и сестра [Веры Чеберяковой] – это была Сингаевская. Она объяснила так, что она присутствовала при обыске, на другой день [у Чеберяковых] не была, на третий заходила [то есть в день убийства. – И.Г.]... Когда она вошла, то увидела, что в комнате была ванна с водой. Показание Малицкой я сопоставил так: она слышала, что что-то 12-го несли, я предположил, что это могла быть ванна, та самая, так как ванна была наполнена водой, то весьма возможно, что двум трудно нести. Что был крик – так объясняет сама Сингаевская, – то купали детей в тот же самый день, 12 марта [1911 г.]...
[1] Заключение, для полицейского чина несколько поспешное. Многие свидетели в деле Бейлиса отказывались много говорить (например, Шаховской: «Мне свет милее»), явно подвергаясь давлению "заинтересованной стороны" или опасаясь неприятных последствий. В семье Чеберяковых также было известно, что показывать "против жидов" может стать опасным. Смерть двоих детей, скорее всего вследствие отравления, – явное тому свидетельство. Мы бы не обратили особого внимания на эту "поспешность" Кириченко в возведении обвинения на Чеберякову, если бы в воспоминаниях Марголина, опубликованных в 1926 г. в США, эти показания не квалифицировались как "важнейшие и ценнейшие", имевшие также "громадное значение" для дела защиты. – И.Г.
