7. Три ветви зарубежного Православия

Русское духовенство, в сравнении с другими преследуемыми в России сословиями, дало наибольшее число жертв и меньше всего беженцев. Лишь 0,5% священников и примерно 10% епископов (около 30 человек)[1], в основном с юга России, попали за границу вместе со своей паствой – Белыми армиями, или остались в русских заграничных епархиях и на отошедших от России территориях. И подобно тому, как тогда разошлись пути разных частей Церкви в России (где, помимо ее "плененной" части, образовалась непримиримая "катакомбная"), так и зарубежное духовенство разошлось во взглядах на ту необычную ситуацию, в которой оказались и эмиграция, и Церковь, и сама Россия.

Церковно-политические причины раскола

Причин раскола было несколько, и говорить о них можно на разных уровнях: церковно-политическом, идеологическом, богословском. Начнем с первого, на котором, по мнению Н. Зернова, лежала «подлинная причина раскола внутри Русской Церкви за рубежом». Она «коренилась во взглядах на права и полномочия оставшегося в России епископата. Одни считали его орудием в руках атеистической власти и рассматривали Церковь в изгнании как единственную представительницу русского Православия. Для других епископы, оставшиеся в России, были законными вождями Церкви, и они подчинялись им во всех чисто церковных вопросах»; «третьи... отказывались судить о действиях епископата, пытавшегося искать компромисс с атеистическим правительством в России. Эта группа стремилась подчинить свои приходы юрисдикции нерусских православных иерархов»[2].

Характеристика эта подлежит уточнению, но ее стоит запомнить, учитывая, что автор ее сам принадлежит к третьей из описанных групп. Их сущность и мотивы станут яснее из дальнейшего. Сейчас необходимо отметить документы, которыми руководствовались сторонники каждой из этих позиций.

Постановление Патриарха, Св. Синода и Высшего Церковного Совета от 7/20 ноября 1920 г. за № 362, изданное вдогонку Белой армии, уходившей из Крыма, гласило: если какая-либо епархия «вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т.п. окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением или само Высшее Церковное Управление во главе с Святейшим Патриархом прекратит свою деятельность, епархиальный Архиерей немедленно входит в сношение с Архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях»; это «непременный долг старейшего в означенной группе по сану Архиерея»[3].

В сущности, постановление № 362 стало легализацией созданного именно таким образом на Соборе в Ставрополе в мае 1919 г. Высшего Церковного Управления (ВЦУ) Юга России – на территории, занятой белыми. Эвакуировавшись в Константинополь, ВЦУ было возглавлено старейшим по сану – митр. Киевским и Галицким Антонием (Храповицким), который в России был ректором Московской и Казанской Духовных академий и, будучи видным богословом, пользовался большим авторитетом в православном мiре. Местоблюститель Константинопольского (Вселенского) престола митрополит Дорофей сказал митрополиту Антонию: «Под Вашим руководством Патриархия разрешает всякое начинание, ибо Патриархии ведомо, что Ваше Высокопреосвященство не совершит ничего неканоничного»[4].

Это ВЦУ Русского Зарубежья, переехавшее вскоре в Сербию, в Сремские Карловцы, было признано как 34 русскими архиереями за пределами советской территории, которые смогли установить контакт с ВЦУ, так и Патриархом Тихоном. В частности, в марте-апреле 1921 г. он подтвердил постановление «Высшего Церковного Управления за границей о назначении» архиепископа Евлогия «управляющим, на правах епархиального архиерея, всеми заграничными русскими церквами в Западной Европе... временно, впредь до возобновления правильных и безпрепятственных сношений означенных церквей с Петроградом»[5] (западноевропейские храмы были частью епархии митр. Петроградского, который теперь не мог их опекать).

Следует отметить, что в ведение карловацкого ВЦУ вошли части Русского Зарубежья, имевшие разное церковно-каноническое положение:

1) Беженцы в странах, где не имелось поместных православных Церквей; здесь все было просто: эмигрантское духовенство окормляло свою эмигрантскую паству.

2) В странах, где имелись православные Церкви, положение было сложнее, ибо по церковным канонам на одной территории может быть только одна Церковь и одна структура церковной иерархии. Но 39-е правило VI Вселенского собора допускает исключение – для беженцев, временно ушедших от преследований на родине. На этом основании зарубежное ВЦУ нашло признание в Сербии, Болгарии, на территории Иерусалимского и Антиохийского Патриархов, а также поначалу Константинопольского Патриарха (до 1924 г.) и в Греции (до 1929 г.). Сюда следует отнести и православное население Карпатской Руси (в Чехословакии), которое находилось в ведении Сербской Церкви и где, по соглашению с ней, Русская Зарубежная Церковь имела свои приходы. Правда, Румынию, хотя она и православная страна, в данном случае целесообразно отнести в следующую категорию, ибо повела она себя не по-братски.

3) Зарубежные епархии самой Русской Церкви: как дореволюционные, так и ставшие заграничными вследствие отделения прежних частей Российской империи. Ситуация в них сложилась разная. Если на Дальнем Востоке, в Америке и на Святой Земле русские епархии и миссии безпрепятственно вошли под руководство зарубежного ВЦУ, то в Польше, Румынии (Кишиневская епархия), Финляндии и Прибалтике нормальное общение оказалось невозможно. Из-за стремления этих государств к самоутверждению их правительства оказывали на русских давление с целью ассимиляции. Этим воспользовался Константинопольский Патриарх, стремясь подчинить эти отрезанные части Русской Церкви себе – что ему удалось в Эстонии и Латвии; а в Финляндии и Польше равнодействующая этих усилий (местных правительств и Константинополя) привела к образованию национальных православных Церквей, перешедших на местные языки при опоре на православных нерусского происхождения – также с подчинением Константинополю[6].

Следует подчеркнуть, что название этого Патриарха Вселенским – лишь почетный титул, не дающий дополнительных административных прав; он их присвоил себе сам, считая, что с падением православной России ведущая роль славянства в Церкви кончилась. Поэтому Константинополь не только вместе с греческим правительством повел политику недопущения славян на Афон, но и простер руку на всю русскую диаспору – щедро раздавая свои "признания" и даже ставя, с нарушением канонов, своих епископов: в Чехословакии, Венгрии, Америке, Австралии; в 1922 г. был учрежден экзархат Вселенского Патриарха в Западной Европе (с митрополитом в Лондоне).

Против всех этих незаконных действий протестовали и Патриарх Тихон, и русское духовенство затронутых епархий, и зарубежное ВЦУ (в частности, из-за этого прекратилось его признание Константинополем). Но безуспешно: в Польше были разрушены или переданы католикам сотни православных храмов, подверглись репрессиям (аресты, заточение в монастыри) архиепископы Елевферий (Богоявленский) и Пантелеймон (Рожновский), высланы за границу архиепископ Владимiр (Тихоницкий) и епископ Сергий (Королев)[7]. Из Румынии (Бессарабии) были высланы в Россию епископы Гавриил и Дионисий и был принят закон о совершении богослужений только на румынском языке – под угрозой тюремного заключения; то есть русских принудили войти в Румынскую Церковь (за исключением одного прихода в Бухаресте). Из Финляндии был выслан архиепископ Серафим (Лукьянов). Основная масса оседлого православного населения (крестьяне) была вынуждена подчиниться этой политике своих новых правительств; значительная часть русского духовенства и интеллигенции переселилась в Западную Европу. В Прибалтике православные епископы были вынуждены держаться обособленно; к тому же в Латвии архиепископ Иоанн (Поммер) в 1934 г. был зверски замучен неизвестными... Лишь в Литве архиепископ Елевферий сохранил подчинение Московской патриархии.

Таким образом, Православие на бывших российских территориях с самого начала выпадает из административного единства с русской эмиграцией и в описываемых далее событиях не участвует (только отдельным приходам удавалось поддерживать контакты со Сремскими Карловцами). Но и в остальной части зарубежья ситуация осложнилась, когда Патриарх Тихон, Священный Синод и Высший церковный Совет в России упразднили эмигрантское ВЦУ – указом № 348/349 от 22 апреля/5 мая 1922 г.

Причиной были названы два послания I Всезарубежного Собора (с 21 ноября по 3 декабря 1921 г., Сремские Карловцы), в котором участвовали 13 епископов, 23 священника и 67 мiрян, представлявшие все зарубежные епархии, разбросанные по мiру. Собор призвал эмиграцию молиться за восстановление в России «законного православного царя из Дома Романовых»; позже от имени Собора было опубликовано Обращение к международной Генуэзской конференции, в котором говорилось:

«Народы Европы! Народы Мiра! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу, народ русский, попавший в руки мiровых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам. Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевизм – этот культ убийства, грабежа и богохульства из России и всего мiра... не дайте погибнуть вашей верной союзнице – России, которая никогда не забывала своих друзей и от души прощала тех, кто временно был ее врагом...»[8] [полный текст в гл. 24].

Реакцией на эти обращения и был московский указ от 22 апреля/5 мая 1922 г., адресованный митр. Антонию и митр. Евлогию (в этот сан он был возведен Патриархом в январе 1922 г. в связи с тридцатилетием служения). Указ объявил эти обращения Собора «актами, не выражающими официального голоса Русской Православной Церкви и, ввиду их чисто политического характера, не имеющими церковно-канонического значения».

Далее говорилось: «ввиду допущенных... политических от имени Церкви выступлений, и принимая во внимание, что, за назначением тем же Управлением Преосвященного Митрополита Евлогия заведующим русскими православными церквами за границей, собственно, для Высшего Церковного Управления там не остается уже области, в которой оно могло бы проявить свою деятельность, означенное Высшее Церковное Управление упразднить, сохранив временно управление русскими заграничными приходами за митрополитом Евлогием и поручив ему предоставить соображения о порядке управления названными церквами»; «для суждения о церковной ответственности некоторых духовных лиц за границей за их политические от имени Церкви выступления озаботиться получением необходимых для сего материалов и само суждение... иметь по возобновлении нормальной деятельности Священного Синода, при полном, указанном в соборных правилах, числе членов»[9].

Некоторая расплывчатость формулировок (допущенная, возможно, в надежде на их последующее уточнение) вызвала впоследствии их разное толкование. Так, если митр. Евлогию поручалось временно возглавить всю православную эмиграцию, то не следовало ссылаться на его предшествовавшее назначение зарубежным ВЦУ. Ведь оно поручило митр. Евлогию лишь церкви в Западной Европе, то есть заграничную часть Петроградской епархии, но, помимо них, имелись более крупные русские епархии и другие церковные структуры, входившие в ведение зарубежного ВЦУ (на Дальнем Востоке, в Америке, Греции, Турции, Сербии, Болгарии, Миссия в Иерусалиме и др.). Непонятно, почему для ВЦУ не оставалось «уже области, в которой оно могло бы проявить свою деятельность».

Кроме того, зарубежный Собор не претендовал на «церковно-каноническое значение» своих политических обращений. Скорее к ним был применим подход, на который позже, в связи с осуждением зарубежных епископов митр. Сергием, указывал еп. Прилукский Василий (Зеленцов). Он резонно напоминал из Соловков, что Всероссийский Поместный Собор постановлением от 3/16 августа 1918 г. упразднил общеобязательную церковную политику и дал каждому члену Церкви свободу политических высказываний «в том направлении, какое подсказывает ему его православная совесть; причем никто не имеет права принуждать церковными мерами (прямо или косвенно) другого члена Церкви примыкать к чьей-либо политике». Знаменитое коллективное послание соловецких епископов тоже отмечало в этой связи, что «собрание канонических правил... не предусматривает суда за политические преступления»[10].

Как бы то ни было: в указе названы неканоничными лишь воззвания состоявшегося Собора – но не само существование единого церковного управления за границей, о новом устройстве которого митр. Евлогию как «временному» управляющему следовало «предоставить соображения». Уточнения этого указа и «суждения... по возобновлении нормальной деятельности Священного Синода» (намек многозначительный) – оказались невозможны из-за того, что Патриарх Тихон сразу же был арестован, а деятельность Священного Синода и Высшего Церковного Совета в Москве прекратилась.

Все сознавали политическую вынужденность этого указа. Митр. Евлогий писал митр. Антонию: «Указ этот поразил меня своей неожиданностью и прямо ошеломляет представлением той страшной смуты, которую он может внести в нашу церковную жизнь. Несомненно, он дан под давлением большевиков. Я за этим документом никакой обязательной силы не признаю, хотя бы он и был действительно написан и подписан Патриархом. Документ этот имеет характер политический, а не церковный. Вне пределов советского государства он не имеет значения ни для кого и нигде»[11].

Митр. Евлогий оказался трижды прав в этих словах.

Во-первых, как свидетельствовал очевидец протопресвитер В. Виноградов, роспуск зарубежного ВЦУ был произведен Патриархом под угрозой «поголовного расстрела московского духовенства, привлеченного в это время к ответственности по делу об изъятии церковных ценностей»; указ датирован тем самым днем, когда Патриарху Тихону пришлось выступать на суде по этому делу. ГПУ требовало «полного осуждения заграничного духовенства – лишения сана и отлучения от Церкви», но добилось только данного указа; на большее Патриарх и Синод не пошли[12]. И еще 3 мая 1922 г., почти одновременно с запретительным указом от 22 апреля/5 мая, в ответ на просьбу президента американской организации YMCA Колтона утвердить главою Американской епархии митр. Платона (посланного туда зарубежным ВЦУ во временную командировку), Патриарх не делает этого назначения сам, а, по словам Колтона, рекомендует, чтобы это сделало «Высшее Церковное Управление Заграницей... поскольку дело уже было в руках Управления и он не хотел распоряжаться через его голову»[13].

Во-вторых, действительно, никто «вне пределов советского государства» (другие православные Церкви) не признал в то время за данным запретом «обязательной силы».

Тем не менее, в-третьих, этот указ вскоре посеял «страшную смуту». И была она затеяна именно митр. Евлогием, который позже начал настаивать на обязательной силе этого самого указа. События развивались следующим образом.

Послушные воле Патриарха, зарубежные архиереи созвали Архиерейский Собор и упразднили ВЦУ. Однако, из-за отмеченных неясностей указа и из-за нарушения деятельности церковной власти в России, Собор счел необходимым руководствоваться документом от 7/20 ноября 1920 г., который не был отменен и который теперь вступил в силу для всей России (после ареста Патриарха его временный заместитель митр. Агафангел тоже просил епархиальных архи-ереев перейти к самостоятельному управлению на основе постановления № 362 от 1920 года; на него же впоследствии и в других ситуациях ссылались видные иерархи в России)[14]. На основании этого документа зарубежный Собор создал в 1922 г. свой новый орган: Архиерейский Синод за границей – ибо нельзя было оставить зарубежные епархии без общего возглавления в столь ответственный момент.

Это единогласное решение зарубежных архиереев было объявлено с подписью митр. Евлогия «за председательствующего Синода». В мае 1923 г. митр. Евлогий писал: «Все заграничные епархии имеют свое объединение и свою высшую инстанцию в ежегодном Соборе епископов, в чем и проявляется во всей чистоте наш исконный восточно-православный принцип соборности. На Соборе архиереев будет председательствовать старейший по сану из архипастырей, который и в России имел особые перед другими владыками права – Высокопреосвященнейший митрополит Киевский Антоний, что будет согласно с п. 3 патриаршего указа 1920 года за номером 362»[15]. Все сочли, что митр. Евлогий именно таким образом воспользовался своими «временными» полномочиями, полученными от Патриарха.

В последующие годы и освобожденный из-под ареста Патриарх Тихон, и его преемники не запретили новообразованный Синод и даже де-факто признали некоторые его решения[16]. Как свидетельствует протопресв. В. Виноградов, Патриарх в отношении зарубежных епископов «с возмущением отвергал всякую мысль о заочном осуждении их церковным судом, и был настолько тверд в этом своем настроении, что его ни в малейшей степени не прельщало обещание дарования за это легализации патриаршей Церкви»[17]. (Правда, Патриарх еще несколько раз высказывал осуждение зарубежных епископов за антисоветскую деятельность: например, в опубликованном после освобождения покаянном письме от 18 июня/1 июля 1923 г., когда он провозгласил "аполитичность" Церкви; и в так называемом "Завещании" он осудил «политическую борьбу» зарубежных епископов, пригрозив «церковным судом», но эти общие слова административного значения не имели[18]. Политическая вынужденность их очевидна, а "Завещание" вообще было составлено ГПУ и Патриарх, по всей вероятности, отказался его подписать[19]; впоследствии митр. Сергий очень нуждался в ссылках на подобные документы Патриарха – но на "Завещание" не ссылался; сейчас и советские источники[20] называют это "завещание" подложным.)

Молчаливое согласие Патриарха Тихона с существованием зарубежного Синода подтверждается и тем, что письма митр. Евлогия в Москву, просившего об уточнении и расширении своих полномочий, были безуспешны. Как пишет архиеп. Серафим (через которого, находившегося в Выборге, поддерживались сношения с Патриархом Тихоном), Патриарх «не согласился с проектом Владыки Евлогия об единоличном управлении епархией и упразднении Синода, который я послал в Москву в январе 1924 года. Не согласился на это управление и Митрополит Петр, к которому Владыка Евлогий обращался с такою же просьбою в 1925 году»[21]. (Эти запросы митр. Евлогий делал еще с 1922 г., отрицая на заседаниях Синода наличие такой переписки[22].)

Однако, не добившись расширения своих прав из Москвы, митр. Евлогий счел, что сам указ 1922 г. дает ему особые полномочия. Появились даже такие толкования этого указа, что митр. Евлогий, и только он, имеет право выступать от имени всей Зарубежной Церкви (что он и стал делать). Нарастала проблема: как согласовать полномочия Архиерейского Синода с полномочиями митр. Евлогия. К большей самостоятельности своей американской епархии стремился и митр. Платон (там на Соборе 1924 г. более половины приходов высказались за автономию).

В 1923–1924 гг. Синод пошел им навстречу, выделив Западно-Европейскую епархию митр. Евлогия в «автономный митрополичий округ» и наделив таким же самоуправлением Северо-Американскую епархию митр. Платона – в составе Зарубежной Церкви и при подчинении обоих митрополитов Синоду (который, не вмешиваясь во внутреннюю администрацию, решает только важные вопросы, например, назначает епископов в эти епархии). Однако это не решило спорных вопросов, ибо в их основе лежали, как мы увидим, разные церковные идеологии.

Разногласия обострялись тем, что давление ГПУ на Церковь в СССР было очевидно, а митрополит Евлогий настаивал на своем назначении именно московской церковной властью и поэтому – на своей «верности ее решениям». Напротив, зарубежный Синод все больше укреплялся во мнении, что церковная власть в Москве несвободна и не может выполнять свои функции, поэтому заграничные епископы обязаны организоваться самостоятельно на основании постановления от 7/20 ноября 1920 г. – как это и имело место.

Раскол 1926 г.

Раскол произошел в июне-июле 1926 г. после того, как митр. Евлогий и митр. Платон ушли с заседаний Собора, не согласившись с порядком обсуждения вопросов (что было лишь поводом). Паства и викарные епископы в этих двух епархиях в основном последовали за своими митрополитами. Верность Синоду сохранили 18 епископов, отделились 10 (4 в Европе и 6 в США). В епархии митр. Евлогия оказались 62 прихода (в основном во Франции); в созданной параллельно 3ападно-Европейской епархии Синода – 31 приход (а синодальные приходы в Германии были тогда же выделены в отдельную епархию, наряду с прочими, которые вместе насчитывали сотни приходов)[23]. В Северной Америке, из-за сильной тяги к автономии, 90% прихожан (в основном старые иммигранты) оказалось на стороне митр. Платона; не пошел за ним только епископ Аполлинарий с приходами, состоявшими в основном из новых эмигрантов, однако их число постоянно росло, и в 1933 г. перевес приходов митр. Платона выражался уже меньшим соотношением: 250 к 64[24]. Все прочие епархии Зарубежной Церкви, в Европе и в остальном мiре, остались в ведении Синода.

Еп. Аполлинарий дал такое объяснение церковной смуте: «Скончался Патриарх Тихон – и перестали подчиняться...»[25]. Похоже, и в самом деле ссылки на верность московской церковной власти были нужны митр. Евлогию лишь для оправдания своего неподчинения зарубежному Синоду. Ведь раскол произошел, когда церковной власти в Москве фактически уже не было: Патриарх Тихон умер (25 марта/7 апреля 1925 г.), его местоблюстители были арестованы и сосланы, Священный Синод и Высший Церковный Совет прекратили существование, а управление Церковью взял на себя заместитель третьего патриаршего местоблюстителя митр. Сергий (Страгородский).

И уже после раскола митрополиты Евлогий и Платон начали утверждать, что власть Синода вообще неканонична. Как вспоминал митр. Евлогий: «Я заявлял, что не признаю Карловацкого учреждения, упраздненного Патриархом Тихоном, законною каноническою властью над собой; эта власть существует только благодаря моему признанию и согласию, а потому имеет для меня условный и только моральный, а отнюдь не канонический характер...»[26].

Однако митр. Сергий (Страгородский) был тогда другого мнения. Он писал (30 авг./12 сентября 1926 г.) заграничным епископам по поводу их разногласий:

«Вы просите меня быть судьей в деле, которого я совершенно не знаю. Не знаю, и из кого состоят Ваш Синод и Собор, и какие их полномочия. Не знаю и предмета разногласий между Синодом и Митрополитом Евлогием. Ясно, что судьей между Вами я быть не могу.

Ваше письмо дает мне повод поставить общий вопрос: может ли вообще Московская Патриархия быть руководительницей церковной жизни православных эмигрантов, когда между нами фактически нет отношений? ...польза самого церковного дела требует, чтобы Вы или общим согласием создали для себя центральный орган церковного управления, достаточно авторитетный, чтобы разрешать все недоразумения и разногласия, и имеющий силу пресекать всякое непослушание, не прибегая к нашей поддержке, ибо всегда найдутся основания заподозрить подлинность наших распоряжений»; или же – «подчиниться (допустим, временно) местной православной власти.., которая Вас приютила»; или же – «В неправославных странах можно организовать самостоятельные общины или церкви, членами которых могут быть и не русские»[27].

То есть в этом письме уже указаны возможности принципиально разных путей зарубежного Православия; причем митр. Сергий предоставил зарубежным иерархам самим сделать этот выбор без указов из Москвы.

Но это было последнее свободное слово митр. Сергия к эмиграции. Вскоре он был арестован, а выпущенный из тюрьмы, в полном противоречии с этим письмом, потребовал от зарубежного духовенства подписки о «лояльности советской власти» – под угрозой исключения из клира Московской патриархии. Вскоре, 16/29 июля 1927 г., он издал свою собственную, знаменитую Декларацию о лояльности.

Митр. Евлогий и его духовенство дали такие подписки, «чтобы не подвергать опасности» Церковь на родине (несколько приходов отказались это сделать и вернулись в подчинение карловацкого Синода). Зарубежный Архиерейский Собор, по тем же соображениям – чтобы не подвергать опасности «нашу иерархию в России» и освободить ее «от ответственности за непризнание советской власти заграничной частью нашей Церкви» – решением от 27 авг./9 сент. 1927 г. отверг требование лояльности как «неслыханный и неестественный союз между безбожной властью и Св. Православной Церковью» и постановил, что «впредь до восстановления нормальных сношений с Россией и до освобождения нашей Церкви от гонений безбожной советской власти, заграничная часть нашей Церкви должна управляться сама, согласно священным канонам, определениям Священного Собора Всероссийской Поместной Православной Церкви 1917–1918 гг. и постановлению... от 7/20 ноября 1920 г., при помощи Архиерейского Синода и Собора Епископов». При этом «Заграничная часть Русской Церкви почитает себя [находящейся в эмиграции] неразрывной, духовно-единой ветвью великой Русской Церкви»[28].

«В Америке же митр. Платон формально последовал примеру митр. Евлогия, но собирать такие подписки лояльности среди духовенства, которое считало себя американцами, было еще труднее, чем в Париже»[29], – пишет историк, сторонник митрополита Платона. Нам неизвестно, были ли из Америки даны только обещания подписок или же и сами подписки; поэтому трудно однозначно квалифицировать позицию Американской митрополии в эти годы. Во всяком случае, она провозгласила себя «автономной независимой Американской Православной Кафолической Церковью», стремящейся к автокефалии*. Правда, все православные Церкви осудили этот шаг как неканонический (такие акты допускаются только с согласия Матери-Церкви), и тогдашняя инициатива провозглашения автокефалии затухла.

Таким образом, уже тогда возникли три ветви зарубежного Православия, разделенных по принципам 1) подчинения русскому зарубежному Синоду, 2) подчинения возглавлению Церкви в СССР и 3) переходящих от русскости к новому бытию в качестве нерусских Церквей.

Границы между этими тремя ветвями устоялись не сразу. Сначала митр. Евлогий был верен Москве. Он пишет, что защищал митр. Сергия, даже когда тот «заявил иностранным журналистам, что в Советской России гонений на Церковь нет» и когда «в эмиграции поднялось сильнейшее возмущение столь явной неправдой»[30]. Но подписка о лояльности не спасла митр. Евлогия. В 1930 г. он был приглашен англичанами на совместное моление о страждущей Русской Церкви. Напрасно он оправдывался перед Москвой, что моление «имело не политический, а религиозный характер» – митр. Сергий запретил митр. Евлогия в служении. И Евлогий отказался подчиниться той же самой московской власти, верностью которой он оправдывал свой разрыв с зарубежным Синодом. Более того: и митр. Евлогий, и его епархиальное собрание теперь снова считали, что у них нет другого выхода, как опереться на указ от 20 ноября 1920 г.[31]...

Примерно так же сложилась судьба митр. Платона: он был запрещен Патриархом в служении еще в 1924 г., но это прещение было приостановлено; окончательно был запрещен в 1933 г. – и этому он также не подчинился[32]... Как решил Детройтский Собор в 1924 г., американская автономия должна была основываться на все том же постановлении от 7/20 ноября 1920 г.

Однако строить церковную жизнь на этом постановлении означало бы вернуться в Зарубежную Церковь, ибо оно предписывало в виде «непременного долга», что «епархиальный Архиерей немедленно входит в сношение с Архи-ереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях». Но митр. Платон стремился к автокефалии, а митр. Евлогий предпочел войти в юрисдикцию Константинопольского Патриарха – ту самую, которая примиренчески отнеслась к большевикам, признала прокоммунистический "живоцерковный" собор, требуя прекратить поминание Патриарха Тихона, и даже потребовала от него в виде "самопожертвования" упразднить патриаршество в России[33]... Когда Вселенский патриарх начал высказывать притязания на подчинение Русского Зарубежья – не кто иной, как митр. Евлогий писал ему в 1923–1926 гг. о неканоничности этих притязаний[34]... Теперь же митр. Евлогий заявил, что все православные Церкви в Западной Европе должны подчиняться Константинополю – только это решение "канонично". Слово "русский", правда, оставалось в названии созданного таким образом экзархата – но и Константинопольский Патриарх, и Зарубежный Синод, и другие православные Церкви, и митр. Сергий понимали это как отделение епархии митр. Евлогия от Русской Церкви[35].

Споры о каноничности

Если в начале этого раскола разногласия обосновывались разным отношением к церковной власти в Москве, то после разрыва друг с другом и с Москвой преобладали взаимные обвинения в "неканоничности". Так как основной ветвью зарубежного Православия, считающей себя именно эмигрантской (то есть русской и связанной с Россией), а не иммигрантской (ассимилирующейся), стала Русская Зарубежная Церковь – прежде всего рассмотрим обвинения в ее адрес. Тем более что они повторяются по сей день ее критиками, которые считают Русскую Зарубежную Церковь неканоничной в двух смыслах.

Во-первых, в смысле непослушания указу Патриарха Тихона, распустившему в 1922 г. зарубежное ВЦУ и передавшему церковную власть митр. Евлогию, который якобы и должен был единолично возглавить церковное зарубежье.

Это обвинение, как возражал заграничный Синод, опровергается всеми известными (с 1922 по 1926 г.) контактами московской церковной власти с зарубежьем, организовавшимся согласно постановлению от 7/20 ноября 1920 г. Ибо это общее принципиальное постановление по своему каноническому значению выше, чем запретительный указ от 22 мая/5 июня 1922 г. Проф. С.В. Троицкий в книге, вышедшей в 1932 г. в издательстве YMCA-Press (т.е. в епархии митр. Евлогия), подчеркивает, что и после указа 1922 г. постановление от 7/20 ноября 1920 г. продолжало иметь силу закона, ибо оно было принято высшим церковным органом, и полномочий для его отмены не имел ни Патриарх Тихон, ни тем более митр. Сергий; отменить его могло лишь само ВЦУ или Собор Русской Церкви[36]. (Правда, Троицкий толкует этот документ лишь как основу для перехода разрозненных епархий на самоуправление, почему-то не принимая во внимание слов о «непременном долге» архиереев по «организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях»; он полагает, что условия оказались неодинаковы «в Югославии, Китае и Америке»[37] – как будто речь идет о климате, а не о принадлежности к единой Русской Церкви.)

До разрыва с зарубежным Синодом сам митр. Евлогий толковал документ от 7/20 ноября 1920 г. точно так же, как и Синод. Во всяком случае, упразднив первое зарубежное ВЦУ и «сохранив временно управление русскими заграничными приходами» за митр. Евлогием, Патриарх не предполагал упразднять высший зарубежный орган, а поручил митр. Евлогию «представить соображения о порядке управления» в новом виде. И, согласно канонам, это управление в любом случае не могло быть чьим-то единоличным*.

В этой связи Зарубежный Синод также подчеркивал, что назначение архиеп. Евлогия управляющим русскими церквами в Западной Европе вовсе не было его возвышением: это произошло, когда он, еще до окончания гражданской войны, в феврале 1920 г. уехал в Европу и оттуда попросил ВЦУ Юга России об этом назначении; окончательно оно было сделано уже в эмиграции в 1921 г. Именно это назначение утвердил в 1921 г. и «временно сохранил» в 1922 г. Патриарх Тихон – «ввиду состоявшегося постановления Высшего Церковного Управления за границей» (как он написал). Но митр. Евлогий «простое административное распоряжение Патриаршего управления, возложившее на него поручение по управлению русскими заграничными приходами и при этом вызванное ненормальными обстоятельствами церковной жизни в России, поставил превыше всех священных канонов.., защищая свои мнимые права на единоличное и безконтрольное управление Заграничной Русской Церковью». Никакое назначение не дает епископу права управлять своими приходами «единолично и независимо от Синода и Соборов», при «полной неприкосновенности, неподсудности и безответственности пред наличной высшей церковной властью», – считал Синод[38].

Примерно так же относился к административным полномочиям митр. Евлогия глава московской церковной власти митр. Сергий: он и после получения подписки о лояльности отказался предоставить митр. Евлогию автономное управление с указанием, что тот не является даже епархиальным архиереем, а лишь временно исполняющим обязанность викария Петроградской епархии[39].

Кроме того, уже говорилось и о шантаже со стороны большевиков, вырвавших запретительный указ 1922 г., и о его неоднозначности. Патриарх не мог знать, ни сколько просуществует власть большевиков, ни в каком положении окажется Церковь после декларации митр. Сергия, ни кому и как придется защищать Церковь – в том числе из-за границы. Поэтому настаивать на верности патриаршему «временному сохранению» должности митр. Евлогия в последующие десятилетия, при виде террора на родине и при невозможности «возобновления нормальной деятельности Священного Синода» – значило отстаивать букву, но не дух указа. Особенно не стоило этого делать после того, как митр. Евлогий и митр. Платон согласились с созданием нового зарубежного органа управления – Синода, сами вошли в него и в течение четырех лет считали его каноничным.

Во-вторых, Синод РПЦЗ обвиняют в неканоничном истолковании постановления от 7/20 ноября 1920 г., которое, по мнению критиков, относилось лишь к российским епархиям, но «не к тем новым беженским организациям, возникновение которых ничего общего с понятием о епархиях Русской Церкви не имело»[40]. «Все Православные Церкви должны быть поместными, территориальными, и существование зарубежной, не имеющей рубежа Церкви, не канонично. ...национальный признак церковного устройства имеет для нас только вторичное значение. Всякая Церковь сверхнациональна...»[41], – пишет епископ во Франции. «Каноны церковные справедливо порицают тех, кто "воздвигают престол" там, где он уже существует, и считает их пребывающими в тяжком грехе»[42], – заявляет и в 1990 г. «Правитель дел Православной Церкви в Америке» прот. Родион Кондратик.

В сущности, это второе обвинение противоречит первому: либо общее зарубежное управление имело право на существование (другой вопрос – под чьим руководством) – либо нет (тогда и претензии митр. Евлогия на возглавление Русского Зарубежья были безпредметны). И уже сам факт, что этот второй упрек до 1930 г. тоже не возникал, говорит о его надуманности.

Выше уже упоминалось о 39-м правиле VI Вселенского собора, рассматривающем аналогичный случай: когда часть населения Кипра, спасаясь от языческого нашествия, ушла в пределы Константинопольского патриархата, то Вселенский Собор сохранил и на чужбине за архиепископом Кипра все права и уважал обычаи его Церкви. И в более близкой истории есть примеры, когда территориальный принцип церковной власти дополнялся национальным – например, у сербов, ушедших от турецкого ига. (Разумеется, это имеет смысл, лишь если изгнанники вынуждены уйти за границу временно; переселившиеся на постоянное жительство должны перейти в местные юрисдикции.)

На этом основании в начале 1920-х годов поместные православные Церкви в странах Средиземноморья признали на своих территориях существование Русской Зарубежной Церкви. «Формальный принцип единства территории и юрисдикции уступил место основанному на любви принципу сохранения за беженцами их народной юрисдикции, с соблюдением, конечно, преимущества за местной церковной властью как хозяином данной области»[43]. И даже когда в 1929 г. митр. Сергий через митр. Евлогия обратился к другим православным Патриархам с просьбой запретить на их территориях деятельность Зарубежной Церкви – никто не последовал этому призыву ни тогда, ни в 1930-е годы.

Сейчас уже нет православных стран, где существовали бы приходы Зарубежной Церкви – так что этот вопрос обостряется лишь в отношении Северной Америки, где в 1970 г. была провозглашена Американская автокефальная Церковь. Но, с другой стороны, там действиями Константинополя давно нарушен территориальный принцип подчинения всех православных приходов русскому епископу, и с тех пор в этой бывшей русской епархии сосуществуют разные православные Церкви на национальном принципе.

Вероятно, в связи с этим американский протоиерей Александр Шмеман писал, что «Диаспора, т.е. новое, безпрецедентное явление в истории Православия» требует особого подхода. Ибо «жизнь в Православии всегда имеет примат над теорией, по той простой причине, что Церковь существует для спасения живых людей, а не "самой себя"». Поэтому «территориальный принцип, который... конечно очень важен, еще не все. ...Я глубоко убежден, что с национальным принципом дело далеко не кончено и что творческая экклезиологическая мысль должна быть направлена не на его бичевание и исключение, а на его включение в территориальный принцип»[44].

Исходя из всего этого, некоторые представители других ветвей прямо признавали каноническое право Зарубежной Церкви на существование. Например, другой "американец", прот. Георгий Бенигсен, писал: «...мы не обязательно присоединяемся к мнению тех, кто готов считать Зарубежный Синод просто неканоническим явлением. Скорее мы его считаем временным каноническим явлением, которому нет прецедентов в истории вселенской Церкви. ...т.е. существование Синода за границами России должно, в теории, прекратиться при перемене политического строя в России»[45].

С этим соглашался архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской): «Взятое на себя в 1920 г. заграничными русскими архиереями духовное окормление русской паствы... было, конечно, законным... Церковный центр в России в то время заграничной пастве помочь не мог. Православные греки Истанбула или сербы Югославии тоже не имели духовных сил пастырски окормить это многое множество скорбящих русских людей, потрясенных изгнанием, особенно нуждавшихся в утешении и поучении». Поэтому «По отвлеченно-канонической "букве закона"» отрицатель Зарубежной Церкви прав, «но религиозно неправ он, применяя каноны, к данному особому конкретному случаю церковной жизни неприменимые»[46].

Тем более было допустимо существование Русской Зарубежной Церкви на территориях, где нет поместных православных Церквей.

Таким образом, упреки в ереси "филетизма", то есть в превознесении национального критерия над духовным, к Зарубежной Церкви не применимы. К тому же упрекающие в филетизме часто смешивают разные уровни церковного бытия: Церковь как Тело Христово, в котором нет национальных перегородок («ни эллина, ни иудея»), и Церковь в земной жизни, имеющая дело с нацией-народом как с соборной личностью – ступенькой в шкале личностно-духов-ных ценностей. Ведь нации как деятели истории сохраняются до конца времен и входят в Небесный Иерусалим (Мф. 25:32; Откр. 21:24–26), и если часть нации оказывается в особом положении – это еще не причина для ее обязательного отмирания. Русская Зарубежная Церковь имеет право на существование, ибо национальной поместной "территорией" для нее была Зарубежная Россия – это уникальное образование катастрофического XX века, столь же неотъемлемое от России, как и Зарубежная Церковь.

Еще чаще представители парижской и американской юрисдикций подчеркивали неабсолютность существующих канонов в отношении к диаспоре, когда это касалось их собственных, канонически уязвимых, решений («Таких канонов просто-напросто нету»). Известный автор Американской Церкви Д. Поспеловский признает, что при подчинении митр. Евлогия Вселенскому престолу «строго говоря, односторонние действия обоих, Евлогия и Константинопольского Патриарха, были неканоничными»[47]. С. Троицкий подчеркивает, что митр. Евлогий пошел на неканоничное «подчинение, лишив Русскую Церковь части ее достояния»[48]. Сами "парижане" сознавали, что «ни одна Церковь не имеет канонического полноправия нас объявить автономными или автокефальными в случае, если она того бы желала. А Русская Церковь тем менее», ибо Церкви в эмиграции образованы людьми, «не желающими подчиняться церковной организации той страны, из которой спасались». Поэтому «каноническая теория» о подчинении "парижан" Вселенскому Патриарху «была главным образом разработана богословами Парижской Свято-Сергиевской академии». Ее шаткость выявилась уже в том, что под давлением Москвы в 1965 г. «односторонним актом Константинопольский Престол официально отказался от своей вселенскости»[49], то есть от возглавления "парижан", – писал К. Андроников.

Но инициаторы таких «починов канонического прояснения» (слова прот. А. Шмемана) искали в неабсолютности канонов – оправдания своему превращению в нерусские Церкви; тогда как Русская Зарубежная Церковь настаивала на каноническом оправдании своего существования как части Русской Православной Церкви в эмиграции.

«Зарубежная Церковь не признает законным иерархическое возглавление современной официальной Русской Церкви», считая высших иерархов «порабощенными богоборческими силами... Последним законным возглавителем Русской Церкви Зарубежная Церковь исповедует безвременно почившего Святейшего Патриарха Тихона и Местоблюстителя Митрополита Петра*. Но Зарубежная Церковь не отказывается от высокого звания быть частью Русской Церкви и глубоко ценит как свою полную неподчиненность кому бы то ни было в мiре, так и свое полное единство с мучениками и исповедниками России, исповедующими веру Христову посреди гонений...»[50].

На призыв в 1945 г. Патриарха Алексия вернуться "в ограду" Матери-Церкви глава Зарубежной Церкви митр. Анастасий отвечал, что члены Зарубежной Церкви «никогда не считали и не считают себя находящимися вне ограды Православной Русской Церкви, ибо никогда не разрывали канонического, молитвенного и духовного единения со своею Матерью Церковью... Не перестаем благодарить Бога за то, что Он судил нам оставаться свободной частью Русской Церкви. Наш долг хранить эту свободу до тех пор, пока не возвратим Матери Церкви врученный ею нам драгоценный залог...»[51].

Третий Всезарубежный Собор (1974 г.) в "Послании православному русскому народу на родине" утверждал: «В своих неусыпных молитвах друг за друга, в своей любви о Господе Иисусе, в своей верности идеалу прошлой и будущей Православной Руси верные архипастыри, пастыри, иноки и мiряне по обе стороны железного занавеса едины. Вместе они составляют Святую Церковь Русскую – неделимую, как неделим нешвенный хитон Христов»[52].

И уже в годы "перестройки" ответ на призыв Московской патриархии к воссоединению был тот же: это возможно только после признания Московской патриархией прославленных зарубежьем Новомучеников Российских и после четкого отказа от декларации митр. Сергия. Нужен созыв свободного Поместного Собора Русской Православной Церкви. В храмах Зарубежной Церкви по-прежнему читается особая "Молитва о спасении России"...

Итак, можно видеть, что вопрос "каноничности" или "неканоничности" Русской Зарубежной Церкви все эти годы был обусловлен ощущением или неощущением феномена Зарубежной России с ее миссией; признанием или непризнанием Зарубежной Церкви свободной частью Русской Православной Церкви. Эта проблема, в свою очередь, коренилась в признании или непризнании власти коммунистов законной, в осознании или неосознании их богоборческой сущности и плененности ими Церкви в СССР. В сущности, вопрос о каноничности Зарубежной Церкви обострился после войны, то есть после восстановления внешних сношений Московской патриархии.

Здесь уместно вернуться и к определению, данному Зарубежной Церкви Н. Зерновым в начале этой главы: «Церковь в изгнании как единственная представительница русского Православия». Зарубежная Церковь всегда поминала (и поминает) «православное епископство гонимыя Церкви Российския» – истинный подвиг сопротивления совершался там. Лишь поскольку у гонимых не было своего голоса – Зарубежная Церковь была их единственной представительницей за границей, свидетельствующей об этом подвиге.

Это не претензия, а печальная реальность. В это время Русское Зарубежье было и единственным выразителем идеи исторической России. Можно процитировать оценку сербского Патриарха Варнавы, который в 1930 г. обратился к Русскому Зарубежью с призывом прекратить церковные раздоры:

«Знайте, что изуверы, гонящие Церковь, не только ее мучают, но стараются ее расколоть и всячески простирают свои преступные руки и к вам, находящимся за пределами вашего отечества. Вы, верные сыны России, должны помнить, что вы являетесь единственной опорой великого Русского народа. Вы обязаны во что бы то ни стало сохранить неповрежденными народные церковные предания во всей их чистоте. Это ваш долг перед Богом, перед вашей великой Родиной и перед христианским мiром. Посеянные врагами вашей родины церковные раздоры должны во что бы то ни стало прекратиться.

Среди вас находится великий иерарх высокопреосвященнейший митрополит Антоний, который является украшением Вселенской Православной Церкви. Это высокий ум, который подобен первым иерархам церкви Христовой в начале христианства. В нем заключается церковная правда, и те, кто отделился, должны вернуться к нему»[53].

В свою очередь, Зарубежная Церковь тоже упрекала в неканоничности отрыв от Русской Церкви ее епархий, что произошло и в государствах-лимитрофах, и вследствие подчинения приходов митр. Евлогия Константинопольскому Патриарху (эти же обвинения раздавались из Москвы). Неканоничны были и периоды самостоятельного провозглашения автокефальной Церкви в Америке (особая проблема – автокефалия, полученная американцами от Московской патриархии и не признанная частью поместных Церквей).

Но и эти упреки в "неканоничности", при их формальной обоснованности, тоже часто сводятся к отстаиванию буквы, а не духа. А.И. Солженицын, оказавшись в эмиграции и пытаясь примирить разные зарубежные юрисдикции, писал: «Расчеты всяких строителей предусматривают действия обычных земных сил, а если раскололась сама земля, то нельзя ни упрекать их, ни сетовать на формулы. Я думаю, в такую эпоху канонические основания вообще должны были отступить на второй план перед духом каждой Церкви и верностью ее исповедания»[54].

Думается, если следовать не букве указов и канонов, а их духу, то вполне допустимо каноническое упорядочение всех возникших церковных организмов. Ведь части Церкви могут менять свое национальное самосознание, переставая быть русскими, – и тогда вправе превратиться в новые поместные Церкви. В этом усилении "вселенской" миссии разбросанного по мiру русского Православия можно видеть один из неожиданных, быть может, даже провиденциальных, результатов Октябрьского переворота. Однако канонического упорядочения не последовало.

Вину "американцев" можно видеть лишь в том, что Русская Церковь-Мать находилась в столь несвободном состоянии, что не могла дать им законную автокефалию, когда они сочли себя созревшими для этого.

Вину "парижан" (впрочем, для русского человека более существенную) – в том, что Церковь-Мать была не в состоянии достойно управлять ими, и они, будучи незрелыми в национально-государственном отношении, оказались в состоянии "безпризорничества", а почти забыв родной язык и полюбив "приемных родителей", не хотят от них уходить.

И подчеркиваемая противниками Зарубежной Церкви формальная уязвимость ее канонического обоснования тоже связана с вынужденными распоряжениями несвободного руководства Церкви на родине. Таким образом, ключ к преодолению этих канонических разногласий лежит в России, в восстановлении свободы всецелой Русской Церкви, которая должна проявить мудрость в сложившейся ситуации, поставив точки над "i".

Три ветви

Итак, в зарубежье возникли три разные ветви русского Православия.

1. Русская православная Церковь за границей (РПЦЗ; противники предпочитают называть ее "карловацкой") до 1926 г. объединяла все православное зарубежье; в 1935–1946 гг., в период воссоединения с Американской епархией – 95% всех приходов зарубежья (около 1000). До 1940-х гг. она пользовалась официальным признанием всех православных Церквей. После войны, в связи с выходом Московской патриархии на международную арену (а кое-где под прямым давлением советского правительства), отношения с Русской Зарубежной Церковью заморозили почти все поместные Церкви, за исключением по-прежнему верной Сербской; в ограниченной форме поддерживается общение с некоторыми Церквами вне некоммунистической сферы влияния, например, с Иерусалимским Патриархатом.

О позиции РПЦЗ в годы войны уместнее сказать в другой главе, на фоне происходивших событий. После войны Синод РПЦЗ переехал в Америку, соединившись с встречной волной беженцев – русской дальневосточной эмиграцией. Число прихожан в 1988 г. – около 150 000; на всех континентах имеется 330 приходов и 24 монастыря, в том числе на Св. горе Афон (Ильинский скит, основанный прп. Паисием Величковским) и на Святой Земле[55].

До 1948 г. почти все имущество и участки на Святой Земле, принадлежавшие дореволюционным Русской Духовной миссии и Палестинскому обществу, находились во владении Зарубежной Церкви. С образованием государства "Израиль" церковное имущество, оказавшееся на еврейской территории, было административным распоряжением, в нарушение закона, передано СССР (в благодарность за содействие созданию еврейского государства). Духовенство Зарубежной Церкви было изгнано из этих зданий. Значительную часть этих земельных участков и построек СССР в 1960-е годы за безценок продал тому же "Израилю": сделку прозвали "апельсиновой", так как значительная часть ее была оплачена цитрусовыми... Часть владений советские власти передали представителям Московской патриархии. (Эти сделки были спорны с юридической точки зрения. В последние годы добавилась еще одна проблема, в связи с выходом части Палестинского общества из юрисдикции Зарубежной Церкви...)

Имущество на иорданских территориях и в восточной части Иерусалима, оккупированных евреями позже, до сих пор остается за Зарубежной Церковью. Оно обширнее: рядом с Гробом Господним расположено Александровское подворье, где сейчас центр Русской миссии и Православного Палестинского общества (там же Судные ворота, через которые Иисус Христос шел на Голгофу); Елеонский монастырь с храмами Вознесения и Иоанна Предтечи (где была обретена его глава), Гефсиманская обитель с храмом Св. Марии Магдалины, монастырь св. Маврикия под Хевроном (при 5000-летнем дубе из той рощи, где Авраам имел видение Троицы), школа-интернат для девочек в Вифании и др.

Эвакуировавшийся из Словакии в конце войны монастырь прп. Иова Почаевского дал жизнь трем монастырским издательским центрам – в Джорданвиле (там образовался и новый центр всей РПЦЗ), Монреале и Мюнхене. Духовная семинария при Св.-Троицком монастыре в Джорданвиле признана в США высшим учебным заведением.

Основные периодические издания Зарубежной Церкви: "Православная Русь" (церковно-общественный журнал, выходит два раза в месяц с ежемесячным приложением "Православная жизнь"), "Церковная жизнь" (раз в два месяца) и "Православный путь" (богословско-философский ежегодник). В 1978 г. Комиссией по подготовке празднования 1000-летия Крещения Руси (под председательством о. Александра Киселева) был основан ежеквартальный журнал "Русское возрождение" (Нью-Йорк). Выходят епархиальные издания в разных странах, часто с дублированием на местных языках (выделим "Вестник Германской епархии", печатающий богословские статьи и уделяющий пристальное внимание происходящему в России). Для помощи соотечественникам на родине (переправкой религиозной литературы) было создано Братство "Православное дело".

Из авторов, имеющих серьезные труды, можно назвать митр. Антония (Храповицкого, 1863–1936), митр. Анастасия (Грибановского, 1873–1965), архиеп. Аверкия (Таушева, 1906–1976), архиеп. Феофана (Быстрова, 1873–1940), архиеп. Серафима (Соболева, 1881–1950), еп. Григория (Граббе, 1902–1995), архим. Константина (Зайцева, 1887–1975), иеромонаха Серафима (Роуза, 1934–1982), протопресв. Михаила Помазанского (1888–1988), проф. И.М. Андреева (1894–1976), проф. Н.Д. Тальберга (1886–1969); с Зарубежной Церковью был связан И.А. Ильин (1883–1954) – его последние книги выходили в мюнхенской обители. В числе подвижников и местночтимых святых – еп. Иона Тянь-Цзинский (Покровский, 1888–1925; прославился как миссионер в Китае) и архиеп. Иоанн (Максимович, 1896–1966), при жизни и после кончины которого совершались чудеса. [Оба были причислены к лику святых: Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский Чудотворец (1994), Иона Ханькоуский, Чудотворец Маньчжурский (1996). – Прим. 1996 г.]

В Русской Зарубежной Церкви имеются чудотворные иконы, из которых наиболее известны: Курская-Коренная – Одигитрия Русского Зарубежья, ушедшая за границу вместе с армией ген. Врангеля из Крыма; Иверская мироточивая икона Божией Матери (написана на Афоне в 1981 г., начала источать миро в Канаде в 1982 г.).

Зарубежная Церковь, по желанию верующих в России, совершила ряд прославлений: св. прав. Иоанна Кронштадтского (1964), прп. Германа Аляскинского (1970), св. блаж. Ксении Петербургской (1978), прп. Паисия Величковского (1982), свв. Оптинских старцев (1990) [в 1994 г. были прославлены: святители Иннокентий Московский и Николай Японский. – Прим. 1996 г.] Особое значение имеет прослав­ление в 1981 г. Новомучеников и Исповедников Российских (предложенное еще Всероссийским Собором в 1918 г.).

В 1982 г., по просьбе верующих в России, РПЦЗ послала туда своего епископа Варнаву (Прокофьева) и совершила тайное рукоположение епископа и затем нескольких священников. В 1990 г. в мюнхенской обители прп. Иова Почаевского была открыта заочная семинария для студентов в России. С этого же года отдельные приходы в России начали объявлять своим главой первоиерарха РПЦЗ митр. Виталия (Устинова). Они были приняты под зарубежный омофор не без колебаний, поскольку Московской патриархией это было воспринято как новый раскол с соответствующими репрессиями. Секретарь Германской епархии РПЦЗ о. Николай Артемов объяснял это решение так:

«Чтобы отказать, надо было закрыть глаза и уши, отключить телефоны, запереть все храмы, возвращать не-вскрытой почту из России, лавина которой росла... Ответственность за конкретных живых людей привела к решению: принять под свой омофор просящихся. Это решение не законническое, а пастырское... Правило о том, что на одной территории должна быть одна Церковь, возникло в другие времена. Оно относилось к нормальным национальным государствам. Ситуация, возникшая в России в XX веке с его катаклизмами – несравнима с теми временами. Произошел внутренний раскол в национальном теле, определяемый отношением к богоборческой власти. Возникло как бы две России (условно: русская и советская). Граница между ними не может совпадать с границами СССР. И Русская Церковь никак не делится на свободную и несвободную территорию. Поэтому безсмысленно указывать на правило о церковных территориях, тем более что сама Московская патриархия его не соблюдает, имея свои приходы во многих странах»[56].

2-А. Западно-Европейская Православная Архиепископия, которая до 1926 г. была епархией Русской Зарубежной Церкви, но по инициативе своего основателя митр. Евлогия (Георгиевского, 1868–1946), после многих перемен статуса и названий оказалась в подчинении Константинопольского (Вселенского) Патриарха. В результате настаивания на территориальном (а не национальном) принципе ее каноническая связь с Русской Церковью прекратилась. Свою позицию последователи митр. Евлогия выразили словами: правильное, «подлинное, глубинное положение» русского беженца «в Православном рассеянии, это – задание и миссия христианского странника, то есть свидетеля истины Христовой и Его Церкви»[57]; «Мы не национальная Церковь, мы просто верующие христиане»[58].

Каковы бы ни были причины ее отрыва от Русской Церкви – сейчас эта ветвь «вместе с греческой диаспорой, все более становится зерном или начатком Западно-Евро­пейской многонациональной Православной Церкви» и после освобождения России «едва ли станет епархией Русской Церкви»[59], – считает еп. Александр (Семенов-Тян-Шанский).

Эта юрисдикция имеет около 50 приходов (большей частью франкоязычных) с примерно 30 000 прихожан. Но ее культурное и философское влияние на эмиграцию оказалось непропорционально велико по сравнению с количественными размерами. В лоне этой "парижской" юрисдикции в 1920-е гг. были созданы: Богословский институт прп. Сергия, Русское Студенческое Христианское движение (РСХД); а также под руководством Н. Бердяева: Религиозно-философская академия (создана в 1922 г. в Берлине, в 1925 г. переехала в Париж), журнал "Путь" и издательство YMCA-Press. В послевоенное время особенно известен журнал "Вестник Русского Студенческого Христианского движения" (с 1974 г. слово "студенческого" опущено; выходит 3–4 раза в год под редакцией Н.А. Струве).

С этой юрисдикцией связано творчество таких известных философов, историков Церкви и богословов, как: прот. Николай Афанасьев, Н.А. Бердяев, прот. Сергий Булгаков, Б.П. Вышеславцев, П.Н. Евдокимов, Л.А. Зандер, прот. Василий Зеньковский, Н.М. Зернов, В.Н. Ильин, А.В. Карташев, еп. Кассиан (Безобразов), архимандрит Киприан (Керн), Н.О. и В.Н. Лосские, К.В. Мочульский, Г.П. Федотов, прот. Георгий Флоровский, С.Л. Франк, прот. Сергий Четвериков и др. Помощь верующим в России (переправка литературы) осуществляет Фонд под руководством К.А. Ельчанинова.

Из других достоинств этой ветви можно отметить дух вселенской открытости Православия – в чем и заключается ее миссия. Даже если эта ветвь окончательно "умрет" для России, пойдя "путем зерна", вселенский дух в работах ее лучших представителей останется вкладом и в историю русского Православия. И светлая личность митр. Владимiра (Тихоницкого, 1873–1959), и нетленные мощи прот. Алексея Медведкова, и обновление иконы св. Николая Чудотворца в Ниццском соборе в 1935 г. свидетельствуют о том, что миссионерский путь парижской ветви (хоть и сложный, противоречивый) тоже был отмечен благодатью Господа.

2-Б. В Северной Америке, где Православие имеет более прочную 200-летнюю традицию (на Аляске – с 1794 г.), на основе прежней русской митрополии, прошедшей через периоды автономного существования, в 1970 г. была провозглашена автокефальная Американская православная Церковь. Она была создана ассимилированной русской иммиграцией (неассимилированные эмигранты и в США тяготеют к Зарубежной Церкви). Еще в начале XX в. будущий Патриарх Тихон, возглавлявший с 1898 по 1907 г. американскую епархию, писал «аргументированные рекомендации о даровании Американской Церкви статуса автономии или даже автокефалии»[60]. Этому воспрепятствовал Октябрьский переворот, в том числе наплывом русских эмигрантов, не желавших рвать связь с Россией. Но ассимиляция брала свое, оказывая влияние и на митр. Платона (Рождественского, 1866–1934), который возглавлял американскую епархию еще до революции, с 1907 по 1914 г.

Назревшее стремление к независимости (при отсутствии условий для ее безупречного канонического обретения) и было подлинной причиной откола Американской митрополии от Зарубежной Церкви, ибо оба раза это было продиктовано настроениями паствы (Детройтский собор 1924 г., Кливлендский собор 1946 г.). Правда, прот. Георгий Бенигсен признает и то, что окончательный разрыв с Зарубежной Церковью после войны был ускорен, с одной стороны, иллюзиями о свободе Церкви в СССР (в то время Сталин был разрекламирован в США как союзник, и некоторые приходы «доходили до вывешивания красных флагов в своих храмах»); а с другой стороны – дезинформацией о "панегириках", которые якобы Зарубежный Синод слал во время войны Гитлеру, войска которого «убивали на фронте детей этих "наивных" православных американцев» (эти утверждения прот. Георгий в своей работе, к сожалению, повторяет)[61]. Д. Поспеловский (также сильно преувеличивающий проблему "панегириков") даже пишет, что на Кливлендском соборе мнение просоветски настроенных мiрян «неканоничным образом возобладало над мнением духовенства и епископов», превратив митрополию в «автокефалию де-факто»; тогда же «два епископа и часть священников перешли из митрополии в Московский экзархат, число приходов которого в 1947 г. превысило 50 – наибольшее число, которое он когда-либо имел в США»[62].

Несмотря на сильную критику получения автокефалии в 1970 г. (от несвободной Московской патриархии, в русле советской внешней политики), и несмотря на ее непризнание древнейшими православными Церквами[63] – процесс возникновения Американской православной Церкви внутренне закономерен. Это подлинное "умершее зерно", проросшее новой жизнью: богослужения идут на английском языке, все большую часть паствы составляют нерусские американцы. Имеется более 500 приходов (в том числе албанские, болгарские, румынские, вернувшиеся в Православие униаты, мексиканские старокатолики), насчитывающие несколько сот тысяч верующих.

В этой юрисдикции тоже заметно религиозно-философ­ское творчество – в Св.-Владимiрской духовной семинарии, созданной в 1938 г.: Н.С. Арсеньев, Н.О. Лосский, прот. Иоанн Мейендорф, Е.В. Спекторский, Г.П. Федотов, прот. Г. Флоровский, о. Александр Шмеман и др. (ведущие силы этой семинарии отпочковались от "парижской" школы). Первыми святыми американского Православия стали прославленные в 1970-е гг. русские миссионеры: прп. Герман Аляскинский и митр. Иннокентий (Вениаминов).

Иногда третьей ветвью зарубежного Православия называют эту, американскую. Но такое деление несущественно; между миссиями "парижской" и американской ветвей особой разницы нет: это лишь разные ступени ассимиляционного процесса (который был навязан и русским епархиям в Восточной Европе, Финляндии и отчасти в Прибалтике). Сходно и их отношение к происходящему в СССР: и те и другие, вспоминая определение Н. 3ернова, «отказывались судить о действиях епископата, пытавшегося искать компромисс с атеистическим правительством в России».

3. Третья ветвь возникла в результате требования митр. Сергия (Страгородского) дать подписку о лояльности советской власти. Это заграничные приходы Московской патриархии, насчитывающие во всем мiре (помимо Восточной Европы) 4–5 тысяч человек (данные на 1991 г.). Как замечает Н. 3ернов, эта третья ветвь считает, «что предержащая власть, как бы она ни была враждебна христианству, заслуживает послушание духовенства и молитв верующих, так как нет власти, которая не от Бога»[64]. О богословской неверности подобного самооправдания нет необходимости специально говорить (апостол имел в виду подчинение самому принципу власти, в противоположность анархии; к тому же – когда «начальник есть Божий слуга, тебе на добро» – Рим. 13:4; а об отношении христиан к недостойной власти можно судить по словам Христа об Ироде или святых отцов – о Юлиане Отступнике...).

Солженицын об этой части эмиграции высказался так: «...мне тоже трудно себе уяснить пути водительства западных епархий московской юрисдикции: как это? – из сочувствия к узникам, вместо того, чтобы сбивать с них цепи – надевать такие же цепи на себя? из сочувствия к рабам склонять и свою выю под ярмо? из сочувствия к лгущим в плену – поддерживать ту ложь на свободе? Если все это из преданности материнской Церкви, если все эти жертвы для единства с ней, то это – ложно понятое единство...»[65].

Деятельность этой ветви проходила в русле советской внешней политики ("борьба за мир") и пользовалась поддержкой советской власти, стремившейся таким способом приручить эмиграцию. Характерно, что при огромной нехватке священников и религиозной литературы в СССР заграничные приходы Московской патриархии никогда не жаловались на недостаток того и другого. Пример – Западная Германия (до объединения с Восточной), где приходы Московской патриархии насчитывали около 100 прихожан, при трех епископах и десятке священников (не говоря уже о частых наездах высокопоставленных делегаций).

Но все же не только раболепностью объясняется существование этой ветви: здесь присутствует и "идея общей судьбы" с Россией в виде молитвенной помощи ей, как бы вера в чудо. И не всегда духовенство этой ветви вело себя послушно: митр. Антоний (Блюм) в Англии и архиеп. Василий (Кривошеин) в Бельгии протестовали против преследований верующих в СССР.

Границы между всеми тремя ветвями были подвижными. По инициативе Синода состоялось краткое примирение с митр. Евлогием в 1934–1935 гг.; тогда же, после смерти митр. Платона (1934 г.), американская митрополия воссоединилась с Зарубежной Церковью на период с 1935 по 1946 г. После войны митр. Евлогий пытался перейти в подчинение Московской патриархии; от Американской и Зарубежной Церквей тоже были такие переходы (на волне совпатриотизма или в результате советского давления).

И в своей деятельности все возникшие юрисдикции совмещали разные миссии, направленные и на иностранный мiр, и на родину. Так, издания YMCA-Press получили заслуженную известность в России, как и работы "американцев" о. Александра Шмемана, о. Иоанна Мейендорфа. А РПЦЗ развила значительную миссионерскую деятельность: Духовная миссия в Китае имела около 20 детских школ, изданы китайские переводы житий, творений свв. отцов, богослужебных книг; сербское женское монашество возникло благодаря русскому; сейчас у РПЦЗ имеются школы для арабских (на Святой Земле) и чилийских девочек, англо-язычные монастыри в Северной Америке (почти половина джорданвильского книжного каталога – англоязычная).

Миссии всех трех ветвей зарубежного Православия, фланги соприкосновения между ними и опасности искажения этих миссий можно выразить в следующей схеме:

 

"Склонившие выю под ярмо" ("идея общей судьбы" + невмешательство) отказались от неприятия богоборческой власти. Их оправданием было смирение; в сущности, они отказывались от несения любой зарубежной миссии, уповая на силу молитв. Но на практике это граничило с капитуляцией, и Церковь молчащая превращалась в Церковь лгущую, в инструмент советской политики.

Другая позиция (неприятие комвласти + невмешательство) вела к отказу от "идеи общей судьбы". «Чтобы не повредить», они сконцентрировались на несении Православия в иностранный мiр. Они, конечно, были вправе избрать эту миссию "умершего зерна", которая, даст Бог, принесет свой плод (грозившая им опасность: безответственность).

Только вряд ли было оправданно требовать того же от третьих – которые соединили "идею общей судьбы" с неприятием коммунистической власти. Они стремились быть за границей свободной частью Русской Православной Церкви и свидетельствовать о ее мученическом подвиге на родине, защищать верующих гласностью, отстаивать безкомпромиссные критерии оценок происходившему в России. (Опасность этого варианта: горделивая узость – может быть от недостатка смирения в осознании своих грехов и в превозношении своих заслуг.)

Но, как сказал А. Солженицын: «...это многодесятилетнее, на Западе все более одинокое, горькое твердое стояние не может не вызвать уважения в наш расслабленный век... И когда Зарубежная Русская Церковь обвиняется в русской узости, я должен ее защитить. Безо всякой теории: пока Россия измождена и распята, я, придя в храм, об этом забыть не могу, и даже тем более здесь, в эмиграции, не могу, и хочу приобщиться к молению о том, чтоб она воспряла. И когда в цюрихском церковном подвальчике перед неполным десятком прихожан престарелый о. Александр (Каргон) с задышкою и страданием в голосе – ежеразным страданием – произносит:

"о еже избавити люди Твоя от горького мучительства безбожныя власти",

– я вздрагиваю (потому ли, что невозможно услышать такое в московском храме?), вспоминаю реально, в тысячах лиц, наших людей под безбожной властью, и, мне кажется, из этого немноголюдного подвальчика струится вверх немалая часть нашего будущего освобождения. Когда же в мощном просторном храме при многих русских и на русском языке я слышу прошение о королеве Елизавете – я, при всем к ней сочувствии, не вздрагиваю, ибо знаю, что мало угроз на небе ее...»[1].

Думается все же, сегодня о каждой из эмигрантских ветвей лучше судить не по тому, какую миссию она себе выбрала, а по тому, насколько хорошо она выполняет эту свою миссию. Тогда и Зарубежной Церкви было нелишне напоминание Солженицына, что «всякое стояние, чтоб удержать свои позиции неискаженными, должно развиваться во времени. И чуткое развитие взглядов, оценок, практических решений Ваших Соборов, поместных и архиерейских, могло бы вероятно сделать Вашу деятельность много эффективнее и помочь насущнее общему возрождению Русской Церкви... Я бы очень предостерег отдельных заносчивых мечтателей от такого ожидания, что освобожденный православный мiр рухнет оземь и будет просить иерархию Зарубежной Церкви прийти и возглавить себя... Не человеческими весами взвесить, кто кого должен тут оказаться достоин по силе страданий, по силе раскаяния и по силе веры своей»[2].

Эта тема стала актуальной в 1990 г. – в связи с "Положением о приходах свободной Российской православной Церкви". Этот документ, опубликованный Зарубежной Церковью, допускает переход российских приходов в зарубежную юрисдикцию через «письменное и публичное покаяние» клириков и «покаяние прихожан». «К клирикам Московской патриархии отношение должно быть как к отступившим, заблудшим братиям, не принимая их в сослужение, как бы находящихся под запрещением "впредь до покаяния", не допуская, впрочем, надменного отношения. К мiрянам отношение должно быть снисходительное, как ото­шедшим от истинного Православия не волею, но по независящим от них обстоятельствам»[3]...

С точки зрения приведенного замечания Солженицына, эти "снисходительные" выражения трудно признать удачными. Но, думается, главная причина здесь все же не в гордыне, а в небрежности. Эти формулировки пришли из России, как и само требование таких переходов. Промах Зарубежной Церкви здесь редакторский: это покаянное требование к себе, выраженное христианами в России, приобретает неуместное звучание, будучи перенято без объяснений в документ Зарубежья, предназначенный для родины... Однако при этом все же не следует забывать о смысле покаяния: «Абсурдно утверждение некоторых людей, как будто мы требуем покаяния лично перед собой», – напоминает архиепископ Марк. – «Такое утверждение может возникать только вследствие неведения церковной жизни, т.е. самого таинства покаяния и духа его. Покаяние приносится перед Богом». И, конечно, эмигрантам тоже есть в чем каяться: «И среди нас не все и не всегда жили одним только покаянным духом и деланием. И нам следует принести покаяние перед Церковью Святой. Поистине, мы сами часто опускали руки ввиду непонимания и явного безразличия Запада к язвам России. Мы выступали порой недостаточно решительно в защиту преследуемых верующих...»[4].

Разумеется, христианство – это любовь к Богу и к ближнему. К самому себе всегда следует относиться строже, чем к другим, которых нам вообще завещано "не судить"; тем более – не судить из заграницы тех, кто жил в более опасных условиях в России. Но в создавшейся ситуации принцип любви к ближнему сталкивается с церковным принципом хранения святыни. Ведь суть этих разногласий «не организационно-политическая, а экклезиологическая: что такое Церковь... Вправе ли мы и сегодня отнести к Церкви ту ложь – сотрудничество с гонителями Православия и оправдание их, обвинения мучеников в "политиканстве"..? Не мы вносим раскол, а были и есть люди в России, которые не желают жить с этой ложью и плодами ее, с самого начала советской власти... Новая ситуация, будем надеяться, поможет очищению от лжи – и таким образом преодолению этой проблемы»[5], – считает о. Николай Артемов (осенью 1991 г.).

Именно экклезиологические причины лежат в основе всех нынешних разногласий Зарубежной Церкви и Московской патриархии – и о Новомучениках, и об экуменизме, и о "вторжении на каноническую территорию" Русской Православной Церкви (последний аргумент, как и само слово "раскол", Зарубежная Церковь отвергает именно потому, что считает себя неотъемлемой частью Русской Церкви и не отождествляет всю Русскую Церковь только с Московской патриархией). То есть духовенство Зарубежной Церкви стремится рассматривать эти проблемы на более высоком и принципиальном уровне, чем иные ее обвинители, политизирующие суть разногласий.

Экклезиологический критерий Истины здесь, конечно, главный. Вот только жаль, что всегда находятся и "отдельные заносчивые мечтатели", которые забывают, что и свою неоспоримую правоту можно отстаивать мудро и немудро, усугубляя раздор – чем пользуются внутренние и внешние враги всего русского Православия... У каждой из зарубежных ветвей Православия есть грехи и добродетели. Не все их представители были одинаково чутки и мудры. Но какие бы отклонения ни встречались у них, в том числе у представителей Зарубежной Церкви, в следовании своему принципу – это не отменяет оправданности самого принципа и не должно вести к его игнорированию.

Что же касается зарубежья – трагично не происшедшее разделение, а неспособность разделившихся понять возникшие разные самосознания друг друга и вследствие этого ожесточенность, приведшая к утрате литургического общения. Задача состоит не в объединении эмигрантских Церквей, не в навязывании друг другу своих миссий, а в прощении допущенных несправедливостей и в примирении.

Например, в Сан-Франциско ситуация была близка к желательной: епископ Василий (Американской Церкви) и архиепископ Антоний (Зарубежной Церкви), хотя и не сослужили, однако, не раз «вместе молились и благословляли народ в Русском центре».

Епископ Василий (Родзянко), давая «канонический ответ на этот вопрос», пишет, что Православная Церковь в Америке (ПЦА) «нигде и никогда не выносила» решения о неканоничности Русской Зарубежной Церкви (РЗЦ). Ибо «Ни один ныне здравствующий иерарх РЗЦ не находится ни под запрещением, ни под судом, и никем не лишен сана... Когда на Всероссийском Поместном Соборе 1971 г. в Троице-Сергиевой Лавре был поднят вопрос об отлучении РЗЦ, этому смело и решительно воспротивился тогдашний экзарх Московской Патриархии в Западной Европе, Сурожский Митрополит Антоний (из Лондона) и произнес на Соборе горячую речь в защиту РЗЦ. Его поддержал в своем выступлении делегат мiрянин из Франции В.Н. Лосский. Собор не отлучил РЗЦ, а всего лишь постановил "изучить этот вопрос"... Точно так же и Архиерейский Собор РЗЦ нигде и никогда не "отлучил" (не объявил "неправославной" – наравне с римо-католиками...) ПЦА... Все решения носили лишь административный характер. Существуют различные богословские мнения на этот счет, но они только мнения, а не канонические экклезиологические решения всей РЗЦеркви... ПЦА и дальше считает РЗЦ Церковью и не сомневается ни в ее таинствах, ни в ее Православии, ни в ее Вере, и мистически находится с ней в полном общении, как с частью Вселенской Православной Церкви – Божественного Тела Христова, присутствующего во всей полноте в ее Евхаристии»[6].

‒‒‒‒‒‒‒‒‒

Вариант текста этой главы (с редакционной правкой) был опубликован в журнале: "Вопросы истории". М., 1997. № 6.

[1] Солженицын А. Письмо из Америки // Вестник РХД. 1975. № 116. С.126–127.

[2] Солженицын А. Письмо Третьему Собору... С. 109.

[3] Положение о приходах свободной Российской православной Церкви // Православная Русь. 1990. № 12. С. 2.

[4] Марк (Арндт), архиеп. Свобода дана для обретения Истины // Вече. Мюнхен, 1991. № 43. С. 25–26.

[5] Артемов Н., свящ. «Я видел: люди шли защищать не "западников", а Россию» // Вече. 1991. № 43. С. 30–31.

[6] Василий (Родзянко), епископ. Наши отношения с Зарубежной Церковью // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1982. 23 сент. С. 6.

[1] Kovalevsky Р. La Dispersion Russe. Chauny (Aisne), 1951. Р. 7.

[2] Зернов Н. Русское религиозное возрождение XX века. Париж, 1974. С. 228–229.

[3] Цит. по: Никон (Рклицкий), архиеп. Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Нью-Йорк, 1961. Т. VII. С. 27–29.

[4] Цит. по: Родзянко М. Правда о Зарубежной Церкви // Православная жизнь. Джорданвиль, 1976. № 6. С. 5.

[5] Цит. по: Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. Париж, 1947. С. 386.

[6] См.: Деяния Второго Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви заграницей. Белград, 1939. С. 403–467.

[7] Митрополит Владимiр, святитель-молитвенник. Париж, 1965. С. 30–39.

[8] Цит. по: Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. 1960. T. VI. С. 23–24.

[9] Цит. по: Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. 1961. Т. VII. С. 8–10. См. также: Евлогий (Георгиевский), митр. Указ. соч. С. 402–403.

[10] Цит. по: Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви 1917–1945. Париж, 1977. С. 426–427, 436, 437.

[11] Цит. по: Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. 1961. Т. VII. С. 10.

[12] Цит. по: Там же. С. 9, 11.

[13] Цит. по: Григорий (Граббе), еп. К истории русских православных разделений за границей // Церковная жизнь. Нью-Йорк, 1985. № 1–2. С. 39.

[14] См.: Регельсон Л. Указ. соч. С. 79–80, 103, 270, 305–307.

[15] Цит. по: Родзянко М. Указ. соч. С. 7.

[16] Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. 1961. Т. VII. С. 129–130.

[17] Виноградов В., протопр. О некоторых важнейших моментах последнего периода жизни и деятельности св. Патриарха Тихона. Мюнхен, 1959. С. 40–41.

[18] Там же. С. 338, 370–373.

[19] См. убедительную аргументацию в книге: Граббе Г., протопр. Правда о Русской Церкви. Джорданвиль, 1961. С. 40–60.

[20] Напр.: Московский Церковный вестник. М., 1990. № 13. С. 8.

[21] Цит. по: Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. 1961. Т. VII. С. 61–62, 210.

[22] Польский М., прот. Каноническое положение Высшей Церковной Власти в СССР и за границей. Джорданвиль, 1948. С. 135.

[23] Seide G. Verantwortung in der Diaspora. München, 1989. S. 83–84.

[24] Seide G. Geschichte der Russischen Orthodoxen Kirche im Ausland von der Gründung bis in die Gegenwart. Wiesbaden, 1983. S. 201.

[25] Цит. по: Родзянко М. Указ. соч. С. 24.

[26] Евлогий (Георгиевский), митр. Указ. соч. С. 611.

[27] Письмо митрополита Сергия // Вестник РХД. Париж, 1974. № 114. С. 147–148.

[28] Цит. по: Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. 1960. Т. VI. С. 228–232.

[29] Поспеловский Д. Митрополит Сергий и расколы справа // Вестник РХД. 1990. № 158. С. 72–73.

* Автономия означает лишь самоуправляющуюся часть какой-либо Церкви; автокефалия – самовозглавляющуюся поместную Церковь, равноправную с другими вплоть до поставления иерархии всех степеней – но и это не означает неограниченной независимости: должны соблюдаться общие для всех догматы и каноны.

[30] Евлогий (Георгиевский), митр. Указ. соч. С. 620–621.

[31] См.: Троицкий С. Размежевание или раскол. Париж, 1932. С. 46, 73–75, 99; Возрождение. Париж, 1931. 30 янв.

[32] Поспеловский Д. Митрополит Сергий... С. 72–73. Обстоятельства патриаршего указа от 3/16.1.1924 об увольнении митр. Платона ("Известия", 22.1.1924; Журнал Московской Патриархии. 1934. № 18–19), как и форма его отношений с Москвой в последующие годы – нуждаются в уточнении. Да и само назначение митр. Платона в Америку: имелся ли указ Патриарха от 29.9.1923 г.? (Американский суд счел его "подложным", см.: Церковная жизнь. 1985. № 9–10. С. 296; Русская Православная Церковь в Северной Америке. Джорданвиль, 1955. С. 7–9.) Во всяком случае, в 1924 г. митр. Платон считал, что у него нет полномочий от Патриарха (Никон, архиеп. Указ. соч. Т. VII. С. 409) и просил о таковых зарубежный Синод в 1926 г., что ему было необходимо для суда с представителем живоцерковников в Америке (Т. VII. С. 109).

[33] Деяния Второго Всезарубежного... С. 417.

[34] Примеры см.: Граббе Г., протопр. Церковь и ее учение в жизни. Монреаль, 1964. Т. I. С. 233–235.

[35] См. разъяснение Троицкого С.В. в: Граббе Г., протопр. Правда о Русской... С. 204–205.

[36] Троицкий С. Указ. соч. С. 83–85.

[37] Там же. С. 48–49.

* Основополагающий принцип устройства Православной Церкви, отличающий ее и от единоличной власти римско-католического папы, и от децентрализации протестантства, – в том, что Православие сочетает то и другое в принципе соборности, как бы отражающем догмат единства Пресвятой Троицы: «епископам всякаго народа подобает знать перваго из них и признавать его как главу и ничего превышающаго их власть не творить без его разсуждения; творить же каждому только то, что касается до его епархии и до мест к ней принадлежащих; но и первый ничего не творит без разсуждения всех, ибо так будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух» – Апост. 34.

[38] Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. 1961. Т. VII. С. 148, 112, 202.

[39] Родзянко М. Указ. соч. С. 15.

[40] Бенигсен Г., прот. На путях к автокефалии Американской митрополии // Вестник РСХД. 1970. № 95–96. С. 56.

[41] От епископа Александра Зилонского (Семенова-Тян-Шанского) // Вестник РХД. 1974. № 114. С. 112.

[42] Кондратик Р., прот. Зачем углублять раскол? // Вестник РХД. 1990. № 159. С. 232.

[43] Граббе Г., протопр. Церковь и ее учение... Т. I. С. 257.

[44] Шмеман А., прот. По поводу парижских церковных дел // Вестник РСХД. 1966. № 80. С. 29–30.

[45] Бенигсен Г., прот. Указ. соч. С. 63.

[46] Иоанн (Шаховской), архиеп. Православие в Америке // Русская мысль. Париж, 1964. 27 февр.

[47] Pospielovsky О. The Russian Church under the Soviet regime 1917–1982. N. Y., 1984. Р. 258.

[48] Троицкий С. Указ. соч. С. 101, 123, 128.

[49] Андроников К. О православии на Западе // Вестник РСХД. 1967. № 86. С. 26–37; Андроников К. О церковном устройстве в Западной Европе // Вестник РСХД. 1970. № 98. С. 47–52.

* Это убеждение Зарубежная Церковь полностью основывала на аргументации той части Русской Церкви, которая не признала митр. Сергия в самой России. Повторим ее вкратце.

В предчувствии преследований Церкви и невозможности законного выбора нового Патриарха, Всероссийский Собор в 1918 г. поручил Патриарху Тихону назначить себе трех тайных Местоблюстителей, имена которых были оглашены после смерти Патриарха: митр. Казанского Кирилла (Смирнова, расстрелян в 1937 г.), митр. Ярославского Агафангела (Преображенского, умер в 1928 г.) и митр. Крутицкого Петра (Полянского, расстрелян в 1937 г.). Поскольку все они были арестованы и сосланы, последний из них в декабре 1925 г. назначил своим временным "заместителем" митр. Сергия (Страгородского), хотя, строго говоря, после ареста митр. Петра иерархам Русской Церкви следовало перейти на самоуправление по указу 7/20 ноября 1920 г., как это было сделано в 1922 г. после ареста Патриарха Тихона при невозможности митр. Агафангелу управлять Церковью. Такое мнение позже выражали многие российские епископы, не признавшие митр. Сергия, считая, что он незаконно расширил свои полномочия, пойдя на союз с богоборческой властью и начав целенаправленное изменение церковного руководства: назначениями, увольнениями, запрещениями в служении по политическим критериям.

Оппоненты митр. Сергия видели незаконность его власти и в том, что в апреле 1926 г. он принудил вернувшегося из ссылки митр. Агафангела отказаться от возобновления местоблюстительства, и в том, что «со смертью всех троих завещанием указанных кандидатов, завещание Св. Тихона теряет силу и церковное управление созидается на основе указа 7 (20) ноября 1920 г.», – как напоминал митр. Кирилл. Сам митр. Сергий, будучи лишь заместителем Местоблюстителя, в 1931 г. считал, что вместе с уходом или смертью Местоблюстителя «в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя». Однако еще до кончины митрополитов Петра и Кирилла митр. Сергий в 1936 г. незаконно превратился в «Патриаршего Местоблюстителя».

Последующие выборы Патриархов, как митр. Сергия, так и его преемников, Зарубежная Церковь считает неканоничными из-за несвободы проводившихся Соборов, а также на основании канона, по которому всякий клирик, достигший своего сана при помощи мiрской власти, «должен быть извержен из сана»; тем более если эта власть богоборческая.

Однако неверны утверждения, будто Зарубежная Церковь считает "сергиан" вообще безблагодатными. Проблема сложнее, и ее можно проиллюстрировать высказанным в 1934 г. мнением митр. Кирилла, которое идентично позиции Зарубежной Церкви: «Таинства, совершаемые сергианами, правильно рукоположенными во священнослужении, являются несомненно таинствами, спасительными для тех, кои приемлют их с верою, в простоте, без рассуждений и сомнения в их действенности и даже не подозревающих чего-либо неладного в сергианском устроении Церкви. Но в то же время они служат в суд и осуждение самим совершителям и тем из приступающих к ним, кто хорошо понимает существующую в сергианстве неправду и своим непротивлением ей обнаруживает преступное равнодушие к поруганию Церкви. Вот почему православному епископу или священнику необходимо воздерживаться от общения с сергианами в молитве. То же необходимо для мiрян, сознательно относящихся ко всем подробностям церковной жизни» (См.: Регельсон Л. Указ. соч. С. 98, 101, 109–114, 117, 174–183, 190, 485, 495, 501).

[50] Православная Русская Зарубежная Церковь (брошюра для засылки в Россию). Монреаль. Б. г. (1960-е годы). С. 2.

[51] Цит. по: Родзянко М. Указ. соч. С. 40.

[52] Послание Третьего Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви за границей православному русскому народу на родине // Православная Русь. Джорданвиль, 1974. № 20. С. 3–4.

[53] Цит. по: Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. 1961. Т. VII. С. 309.

[54] Солженицын А. Письмо Третьему Собору Зарубежной Русской Церкви // Вестник РХД. 1974. № 112–113. С. 104.

[55] 1000-летие Крещения Руси. Мюнхен, 1988. С. 58; Seide G. Verantwortung in der... S. 215. Ильинский скит был в мае 1992 г. силою захвачен греками и ограблен – за отказ русских монахов поминать Константинопольского патриарха-модерниста.

[56] Артемов Н., свящ. О Православной Российской Церкви за рубежом и на родине. Рукопись.

[57] Андроников К., кн. Исторический доклад, прочитанный 16 февраля 1966 года на чрезвычайном собрании в Св.-Троицком Александро-Невском соборе // Вестник РСХД. 1966. № 80. С. 12.

[58] Бобринский Б., свящ. Интервью // Северо-Восток. Новосибирск, 1991. № 2. С. 6.

[59] От епископа Александра Зилонского... С. 112–113.

[60] Бенигсен Г., прот. Указ. соч. С. 53.

[61] Там же. С. 59–61.

[62] Pospielovsky D. The Russian Church... Р. 271, 297, 299, 295.

[63] См.: Четыре древних Патриархата осуждают русскую автокефалию в Америке // Гуль Р. Одвуконь два. Нью-Йорк, 1982. С. 119–133.

[64] Зернов Н. Юрисдикционные споры в Русской Церкви эмиграции и I Всезарубежный собор в Карловцах в 1921 году // Вестник РХД. 1974. № 114. С. 121.

[65] Солженицын А. Письмо Третьему Собору... С. 104.

"Склонившие выю под ярмо" ("идея общей судьбы" + невмешательство) отказались от неприятия богоборческой власти. Их оправданием было смирение; в сущности, они отказывались от несения любой зарубежной миссии, уповая на силу молитв. Но на практике это граничило с капитуляцией, и Церковь молчащая превращалась в Церковь лгущую, в инструмент советской политики.

Другая позиция (неприятие комвласти + невмешательство) вела к отказу от "идеи общей судьбы". «Чтобы не повредить», они сконцентрировались на несении Православия в иностранный мiр. Они, конечно, были вправе избрать эту миссию "умершего зерна", которая, даст Бог, принесет свой плод (грозившая им опасность: безответственность).

Только вряд ли было оправданно требовать того же от третьих – которые соединили "идею общей судьбы" с неприятием коммунистической власти. Они стремились быть за границей свободной частью Русской православной Церкви и свидетельствовать о ее мученическом подвиге на родине, защищать верующих гласностью, отстаивать безкомпромиссные критерии оценок происходившему в России. (Опасность этого варианта: горделивая узость – может быть от недостатка смирения в осознании своих грехов и в превозношении своих заслуг.)

Но, как сказал А. Солженицын: «...это многодесятилетнее, на Западе все более одинокое, горькое твердое стояние не может не вызвать уважения в наш расслабленный век... И когда Зарубежная Русская Церковь обвиняется в русской узости, я должен ее защитить. Безо всякой теории: пока Россия измождена и распята, я, придя в храм, об этом забыть не могу, и даже тем более здесь, в эмиграции, не могу, и хочу приобщиться к молению о том, чтоб она воспряла. И когда в цюрихском церковном подвальчике перед неполным десятком прихожан престарелый о. Александр (Каргон) с задышкою и страданием в голосе – ежеразным страданием – произносит:

"о еже избавити люди Твоя от горького мучительства безбожныя власти",

- я вздрагиваю (потому ли, что невозможно услышать такое в московском храме?), вспоминаю реально, в тысячах лиц, наших людей под безбожной властью, и, мне кажется, из этого немноголюдного подвальчика струится вверх немалая часть нашего будущего освобождения. Когда же в мощном просторном храме при многих русских и на русском языке я слышу прошение о королеве Елизавете – я, при всем к ней сочувствии, не вздрагиваю, ибо знаю, что мало угроз на небе ее...»[66].

Думается все же, сегодня о каждой из эмигрантских ветвей лучше судить не по тому, какую миссию она себе выбрала, а по тому, насколько хорошо она выполняет эту свою миссию. Тогда и Зарубежной Церкви было нелишне напоминание Солженицына, что «всякое стояние, чтоб удержать свои позиции неискаженными, должно развиваться во времени. И чуткое развитие взглядов, оценок, практических решений Ваших Соборов, поместных и архиерейских, могло бы вероятно сделать Вашу деятельность много эффективнее и помочь насущнее общему возрождению Русской Церкви... Я бы очень предостерег отдельных заносчивых мечтателей от такого ожидания, что освобожденный православный мiр рухнет оземь и будет просить иерархию Зарубежной Церкви прийти и возглавить себя... Не человеческими весами взвесить, кто кого должен тут оказаться достоин по силе страданий, по силе раскаяния и по силе веры своей»[67].

Эта тема стала актуальной в 1990 г. – в связи с "Положением о приходах свободной Российской православной Церкви". Этот документ, опубликованный Зарубежной Церковью, допускает переход российских приходов в зарубежную юрисдикцию через «письменное и публичное покаяние» клириков и «покаяние прихожан». «К клирикам Московской патриархии отношение должно быть как к отступившим, заблудшим братиям, не принимая их в сослужение, как бы находящихся под запрещением "впредь до покаяния", не допуская, впрочем, надменного отношения. К мiрянам отношение должно быть снисходительное, как ото­шедшим от истинного Православия не волею, но по независящим от них обстоятельствам»[68]...

С точки зрения приведенного замечания Солженицына, эти "снисходительные" выражения трудно признать удачными. Но, думается, главная причина здесь все же не в гордыне, а в небрежности. Эти формулировки пришли из России, как и само требование таких переходов. Промах Зарубежной Церкви здесь редакторский: это покаянное требование к себе, выраженное христианами в России, приобретает неуместное звучание, будучи перенято без объяснений в документ Зарубежья, предназначенный для родины... Однако при этом все же не следует забывать о смысле покаяния: «Абсурдно утверждение некоторых людей, как будто мы требуем покаяния лично перед собой», – напоминает архиепископ Марк. – «Такое утверждение может возникать только вследствие неведения церковной жизни, т.е. самого таинства покаяния и духа его. Покаяние приносится перед Богом». И, конечно, эмигрантам тоже есть в чем каяться: «И среди нас не все и не всегда жили одним только покаянным духом и деланием. И нам следует принести покаяние перед Церковью Святой. Поистине, мы сами часто опускали руки ввиду непонимания и явного безразличия Запада к язвам России. Мы выступали порой недостаточно решительно в защиту преследуемых верующих...»[69]...

Разумеется, христианство – это любовь к Богу и к ближнему. К самому себе всегда следует относиться строже, чем к другим, которых нам вообще завещано "не судить"; тем более – не судить из заграницы тех, кто жил в более опасных условиях в России. Но в создавшейся ситуации принцип любви к ближнему сталкивается с церковным принципом хранения святыни. Ведь суть этих разногласий «не организационно-политическая, а экклезиологическая: что такое Церковь... Вправе ли мы и сегодня отнести к Церкви ту ложь – сотрудничество с гонителями Православия и оправдание их, обвинения мучеников в "политиканстве"..? Не мы вносим раскол, а были и есть люди в России, которые не желают жить с этой ложью и плодами ее, с самого начала советской власти... Новая ситуация, будем надеяться, поможет очищению от лжи – и таким образом преодолению этой проблемы»[70], – считает о. Николай Артемов (осенью 1991 г.).

Именно экклезиологические причины лежат в основе всех нынешних разногласий Зарубежной Церкви и Московской патриархии – и о Новомучениках, и об экуменизме, и о "вторжении на каноническую территорию" Русской Православной Церкви (последний аргумент, как и само слово "раскол", Зарубежная Церковь отвергает именно потому, что считает себя неотъемлемой частью Русской Церкви и не отождествляет всю Русскую Церковь только с Московской патриархией). То есть духовенство Зарубежной Церкви стремится рассматривать эти проблемы на более высоком и принципиальном уровне, чем иные ее обвинители, политизирующие суть разногласий.

Экклезиологический критерий Истины здесь, конечно, главный. Вот только жаль, что всегда находятся и "отдельные заносчивые мечтатели", которые забывают, что и свою неоспоримую правоту можно отстаивать мудро и немудро, усугубляя раздор – чем пользуются внутренние и внешние враги всего русского Православия... У каждой из зарубежных ветвей Православия есть грехи и добродетели. Не все их представители были одинаково чутки и мудры. Но какие бы отклонения ни встречались у них, в том числе у представителей Зарубежной Церкви в следовании своему принципу – это не отменяет оправданности самого принципа и не должно вести к его игнорированию.

Что же касается зарубежья – трагично не происшедшее разделение, а неспособность разделившихся понять возникшие разные самосознания друг друга и вследствие этого ожесточенность, приведшая к утрате литургического общения. Задача состоит не в объединении эмигрантских Церквей, не в навязывании друг другу своих миссий, а в прощении допущенных несправедливостей и в примирении.

Например, в Сан-Франциско ситуация была близка к желательной: епископ Василий (Американской Церкви) и архиепископ Антоний (Зарубежной Церкви), хотя и не сослужили, однако, не раз «вместе молились и благословляли народ в Русском центре».

Епископ Василий (Родзянко), давая «канонический ответ на этот вопрос», пишет, что Православная Церковь в Америке (ПЦА) «нигде и никогда не выносила» решения о неканоничности Русской Зарубежной Церкви (РЗЦ). Ибо «Ни один ныне здравствующий иерарх РЗЦ не находится ни под запрещением, ни под судом, и никем не лишен сана... Когда на Всероссийском Поместном Соборе 1971 г. в Троице-Сергиевой Лавре был поднят вопрос об отлучении РЗЦ, этому смело и решительно воспротивился тогдашний экзарх Московской Патриархии в Западной Европе, Сурожский Митрополит Антоний (из Лондона) и произнес на Соборе горячую речь в защиту РЗЦ. Его поддержал в своем выступлении делегат мiрянин из Франции В.Н. Лосский. Собор не отлучил РЗЦ, а всего лишь постановил "изучить этот вопрос"... Точно так же и Архиерейский Собор РЗЦ нигде и никогда не "отлучил" (не объявил "неправославной" – наравне с римо-католиками...) ПЦА... Все решения носили лишь административный характер. Существуют различные богословские мнения на этот счет, но они только мнения, а не канонические экклезиологические решения всей РЗЦеркви... ПЦА и дальше считает РЗЦ Церковью и не сомневается ни в ее таинствах, ни в ее Православии, ни в ее Вере, и мистически находится с ней в полном общении, как с частью Вселенской Православной Церкви – Божественного Тела Христова, присутствующего во всей полноте в ее Евхаристии»[71].

---

---

---