"Вече" (Мюнхен, 1992, № 47)
Мы – живы
Несколько впечатлений о поездке в Россию...
В том, что я вернусь в Россию, уверенность была всегда. С самого начала ведь считал, что ушел на Запад временно, как бы в исследовательскую экспедицию, накануне неизбежных перемен на родине. Лишь иногда, позже, возникала страшная мысль: а вдруг – не суждено?..
Но и "экспедиция" затянулась на 17 лет, и ее результаты меня сильно изменили, превратив из "западника" – в русского. Так что приехал я в Россию совсем другим человеком, чем уезжал. Поэтому и увидеть ее пришлось новыми глазами, почти как впервые.
Впрочем, первая картина оказалась знакомой: множество усталых людей, спящих на лавках и на полу Брестского вокзала; было это 22 июня, на рассвете – в Москве тогда как раз начинался разгон демонстрантов перед телецентром в Останкино...
Патриотическая пресс-конференция [в Союзе писателей] на следующий день, в связи с этим побоищем, уже поразила картиной невиданной: единым фронтом выступали лидеры коммунистов и демократов-государственников, писатели-почвенники и какой-то язычник-солнцепоклонник; кто-то проводил параллель с нападением Гитлера на СССР, кто-то с 9-м января 1905 года... Один из коммунистических лидеров [Анпилов] утверждал (после конференции, возражая на мои замечания), что "Ленина оклеветали сионисты", и побожился, что сам он тоже православный, – в доказательство перекрестившись по-католически...
Впрочем, эта политическая каша, невероятная смесь нового со старым, показалась едва ли не типичным признаком всего происходящего в нынешней России. В первый вечер я сам бродил по Красной площади еще как "государственный преступник" (моя ст. 64 УК РСФСР об "измене родине" не отменена), но уже как "член Союза писателей России", с удивлением разглядывая все тот же почетный караул у гроба разрушителя России, за которым над Кремлем развевался бело-сине-красный флаг, по соседству с "пылающими" пентаграммами на башнях, а на площади хрустели под ногами битые бутылки после недавнего рок-концерта...
Однако об этой "каше", в том числе на патриотическом фланге, следует говорить в отдельной, аналитической статье. Сейчас же – в ином жанре и о другом.
В экзистенциальной философии есть понятие "пограничной ситуации": когда в минуту острого и очень необычного переживания мiр интуитивно воспринимается с более глубоким проникновением в его смысл. Долгожданный приезд в Россию стал для меня чем-то подобным.
Есть такой литературный прием – "остранение" (от слова "странно"); это когда автор намеренно описывает привычные вещи, будто видя их впервые, когда в глаза бросаются характерные, но обычно не замечаемые нами черты, – и тогда описываемый предмет предстает в ярком и выпуклом виде. Мне не нужно было прибегать к этому приему искусственно: прошедшие 17 лет дали сходный эффект. И мне хотелось бы показать, какими мне увиделись люди в России – и какими они сами себя, пожалуй, не видят.
+
Конечно, грустно было приехать на пепелище проигранной Советским Союзом "холодной" войны. Тем более грустно, что и мы в эмиграции принимали в ней какое-то участие, надеясь на иной исход... Но, поскольку эта война велась Западом не только против коммунистического режима, но и против России, результат откровенно обнажен: расчленено государство, попадает под диктат западных банков экономика, непопулярное правительство лебезит перед победителями как единственными гарантами своей власти; телевидение, приобщая к "общечеловеческим ценностям", затопляет страну мутным валом пошлости и дезинформации...
Везде замусоренные улицы и обшарпанные дома, но многие магазины в центре с яркими вывесками по-английски (даже в провинции); фильмы в кинотеатрах – американские, а торговцы в уличных ларьках – "кавказской национальности"; на книжных прилавках уже знакомая "каша" – Евангелие соседствует с руководствами по магии, бизнесу и сексу; афиши о докладах заморских проповедников приглашают "познать истину"... И рядом старушки, продающие ношеную обувь, кастрюльки, безделушки вроде слоников из комодов – видимо, последнее, что еще можно продать. Никому не нужные, терпеливо стоят они у станций метро, не прося милостыни, а словно бы ожидая со своими слониками какого-то чуда...
И вот на этом фоне обнищавшей и "оккупированной" Москвы меня тем более поразили – контрастом – лица людей. Впервые за много лет довелось увидеть русских в таком количестве, что становится заметным и их качество: то, что делает множество людей народом с собственным национальным характером. Ожидая встретить всеобщую разруху, я – вопреки многим свидетельствам – не нашел столь явных ее признаков в людях. Не нашел и злобности, которую отмечают многие визитеры: есть не озлобленность, а ранимость... Но помимо этого – в такой атмосфере! – сохранилось славянское добродушие мужских лиц, целомудрие женских, чистота детских, доброта в глазах, спокойное достоинство... Даже русские пьяные – пьяны по-русски; характерно тут классическое: "ты меня уважаешь?.." Во всем этом мне увиделось что-то важное, что можно вот так выделить и оценить лишь после долгой жизни там, где этого нет.
Не все лица, конечно, были "русскими" (идет и рост преступности!), но в любой толпе мне бросались в глаза – во множестве – именно они. И вот в том, что несмотря на весь ужасный ХХ в., несмотря на нынешнюю унизительную жизнь, в народе осталась доброта, искренность и стремление к справедливости – в этом я почувствовал огромную надежду для России. Это никак не похоже на "гибель Римской империи". В таких людях, вместе взятых, открывается как бы народная душа, которая остается неизменной и в больном теле нации.
Думаю, вот так же издавна и чуткие иностранцы, попадая в Россию, по контрасту с "мещанским" Западом ощущали в нас некую тайну, как они ее окрестили – "славянской души": смиренной и в то же время максималистской; не признающей относительных истин, но способной на крайности в поиске абсолютных; не падкой на земные материальные блага, ибо дано ей ощущение чего-то высшего, чем умеряются и крайности. По-детски доверчивых русских легче обмануть – но, быть может, кому-то потом труднее бывает избавиться от угрызений совести... Для одних это была тайна притягивающая, для других – пугающая, у третьих она же вызывала необъяснимую, иррациональную ненависть к России...
Не изменилось все это и поныне. Разве что, помимо чужих иностранцев, появилось множество своих – которым нравится называться "мэрами", "префектами", "брокерами", носить одежду с иностранными буквами и говорить с иностранной интонацией (заметна у некоторых дикторов телевидения)... Но речь сейчас не о них.
+
О каждом народе есть Замысел Божий, который народ может почувствовать и выполнить в своей исторической жизни, – или же не почувствовать и умереть исторической смертью. Замысел о России – быть последним вселенским оплотом Православия; этим же, видимо, объясняется и тайна русской души, на которую христианство наложило бόльшую печать, чем в других народах. То, что мне увиделось в нынешних русских людях, есть наше скрытое должное; это можно сравнить как бы с древней, потемневшей иконой нашего национального идеала – живой иконой Святой Руси.
Лет десять назад, в эпоху дремучего "застоя", в одной из эмигрантских передовиц я писал, наверно подбадривая и сам себя, что несмотря на невиданные жертвы, "мы – живы". Силы зла, овладевшие нашей страной, гнездятся на малом «краешке ее истории... И в этом – один из главных факторов их непреходящей слабости. Для них враждебен каждый исторический камень, сохранившийся храм, старые названия улиц и городов, вся русская литература, даже русский язык как язык христианского народа неуничтожимо таит в себе непримиримость к их власти, уже в самых простых словах, как "спасибо" (спаси Бог), "крестьянин" (христианин), как наш главный день недели "воскресенье"... Мы, русские, живы несмотря на всю грязь вокруг нас и в нас самих. Несмотря на то, что кто-то ставит вопрос, "есть ли вообще русский народ"... И задача в том, чтобы эту жизнь распространять дальше, отвоевывая у сил разрушения частицу за частицей российского общества».
Название той давней статьи: "Мы – живы", мне сразу вспомнилось в Москве, ибо оно стало живой реальностью и лейтмотивом всей поездки. Почему и вынесено здесь снова в заголовок. Именно эта огромная и главная ценность сохранилась в России, за которую стоит бороться: наш народ. Нельзя позволить, чтобы почерневшую икону обстро гали, как простую доску, и заклеили рекламой или "мики-маусами"...
+
О нынешнем правительстве много говорить нет необходимости. Оно недостойно такого народа уже потому, что стало преемником именно большевицкого краешка русской истории – со всем его наследием: от большевицких границ до кровавых каракатиц над Кремлем и их мертвого хозяина, который все еще возлегает в своем подземелье, в самом сердце страны... Даже те из правителей, которые говорят о необходимом "преодолении прошлого", лишь меняют одну бездуховную идеологию – на другую, столь же чуждую призванию России.
Думается, у такого правительства всегда будут трудности с таким народом, ибо он не вписывается в западнические критерии благополучия. Русское максималистское мiроощущение и стремление к социальной справедливости не примет ни принципа освященного эгоизма, ни "буржуазности" как жизненного идеала, ни рынка как мерила человеческих ценностей – что новые вожди сейчас навязывают едва ли не с прежним нахрапом ("шоковая терапия"). Думаю, именно русские национальные качества (а не "коммунистические реваншисты") будут противодействовать насаждению эгоистического "капитализма" ровно столько, сколько будет жив наш народ: похоже, его можно убить – но не переделать целиком на бездуховно-рационалистический лад, для которого русский народ не предназначен. Вопрос только в том, когда и простые люди, и правители это осознают и начнут строить "капитализм" собственный, нравственный – русский.
Кстати, и нынешние неокоммунисты питаются этой русской потребностью в духовном максимализме: ведь была в социализме, по выражению Бердяева, не только огромная духовная "ложь", но и частичная "правда" (стремление к социальной справедливости), которая сейчас неожиданно приобретает актуальность. Многие из тех работяг, которые сегодня ходят на митинги протеста под красным флагом, при всей убогости этой идеологии – выглядят честнее своих перекрасившихся вождей, занятых "прихватизацией" народного добра... Не удивительно, что подобные "верные" сторонники коммунизма, потерпевшего свое необратимое историческое крушение, многим теперь кажутся менее опасными для России, чем нынешние "демократы", идеология которых не менее примитимна, но несравнимы ее стратегические мощности влияния – прежде всего иностранные...
В этом основная причина возобновления противоестественного национал-большевицкого союза на патриотическом фланге: мол, в горящем доме не выясняют отношений, а вместе тушат пожар, да и "коммунисты" уже не те. Но все же вряд ли оправданно подлинным патриотам делать это под знаменами, пропитанными кровью миллионов россиян: это дискредитирует саму идею русской оппозиции и в мiре, и в собственном народе. Нашим врагам очень хотелось бы, чтобы она была именно "красно-коричневая" (так с нею легче бороться), и не стоит им в этом помогать. Значением символов и чистотой русской идеи нельзя пренебрегать: не в силе Бог, а в правде. Ельцину же нынешние кастрированные компартии весьма кстати, так как на их "продолжающееся сопротивление" можно снова свалить собственные катастрофические просчеты. Жаль, если многие патриоты снова (как и после Августа) окажутся в одной компании с теми же козлами отпущения...
+
Как для преодоления коммунистического наследия, так и для обороны от натиска "мiровой цивилизации" – нам нужно обратиться к самим себе. Всмотреться в зеркале национальной истории в свое лицо и открыть в нем тот лик подлинной России, которой нас лишили в конкретной жизни, но которой наш народ нельзя лишить в его бытийственной сути. Разве что, повторяю – убив сам народ. Что, впрочем, при нынешней раскладке сил в стране и мiре тоже может случиться.
Так что мои впечатления – это не сплошной оптимизм. Опасность нашему национальному бытию огромна, но – огромен и заложенный в нас самих шанс ее отвратить. Тем же, кто увидит в вышесказанном лишь "розовые очки" и предпочитает стонать о гибели России – можно напомнить следующее.
Гибельный конец грозит не только России: вся человеческая история, как известно, закончится событиями Апокалипсиса. Осознание этого – важнейшая координата христианского мiровоззрения, без которой не понять процессов в нынешнем мiре. Но даже если этот конец уже близок – это не значит, что мы не должны удерживать мiр от скольжения к такому концу. От этого зависят и сроки его наступления, и посмертная личная судьба каждого из нас, то есть результат нашей жизни. Мы рождены в мiр, лежащий во зле, в котором сопротивление силам зла – единственная позиция, оправдывающая наше бытие и придающая ему смысл, полный масштаб которого нам еще неизвестен.
Так и борьба за Россию после 1917 г. всегда диктовалась не надеждой на непременную победу, а тем, что иначе жить нельзя: это нравственный императив. Именно Россия, учитывая ее духовное призвание в истории (быть Удерживающим, предотвращая приход антихриста) – стала главным фронтом мiровой борьбы добра и зла. Рождаясь на свет, русский человек всей своей судьбою попадает в эту систему нравственных координат, и выйти из нее он может, лишь перестав быть русским.
От своих старших наставников в эмиграции мне довелось услышать в этой связи простое правило: «Живи так, как если бы от тебя зависело спасение России». Это единственная безошибочная программа, которая по силам каждому. Ибо спасение может начинаться уже с того, чтобы вымыть свой подъезд и засыпать яму у порога собственного дома...
Москва – Ставрополь – Пятигорск – Суздаль – Мюнхен,
июнь-июль 1992 г.
М.В. Назаров
Напечатано в: "Вече" (Мюнхен, 1992, № 47); "Литературная Россия" (Москва, 1992, № 45).
