Покончил самоубийством В.В. Маяковский, «лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи» (Сталин)

14.4.1930. – Покончил самоубийством В.В. Маяковский, «лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи» (Сталин).

"Адова работа" Маяковского

Владимир Владимирович Маяковский (7.7.1893–14.4.1930) – культовый советский поэт. Родился в селе Багдади, близ Кутаиси, в семье лесничего. Учился в Кутаисской гимназии, которую не закончил, двенадцатилетним гимназистом участвовал в демонстрациях. В 1906 г., после смерти отца, семья переехала в Москву. В 1908 г. вступил в большевицкую партию, вел революционную агитацию среди рабочих, был трижды арестован. В 1909 г. просидел 11 месяцев в Бутырской тюрьме, где начал писать стихи. После освобождения отошел от партийной деятельности, решив стать великим поэтом.

В 1911 г. был принят в Училище живописи, ваяния и зодчества, где подружился с т.н. "футуристами", среди которых вскоре занял лидирующее положение. Футуризм (от лат . futurum – будущее) был весьма разнообразным стремлением к новым формам в искусстве, порою безсодержательным, но общий знаменатель его заключался в отрицании традиционных форм искусства как "буржуазных". Обожествление техники и урбанизма, культ технократического будущего сочетались в футуризме с идеалом героя-сверхчеловека, вторгающегося в мiр и расшатывающего "одряхлевшие" эстетические и нравственные условности. Слова Интернационала: "Мы наш, мы новый мiр построим..." – были очень созвучны футуризму. Но попросту говоря, это был развязный выпендреж духовно ущербных, но активных и самовлюбленных нигилистов и циников, упивавшихся своей эксцентричностью и выставлявших ее напоказ для эпатажа публики. Характерным было название вышедшей в 1913 г. первой книжки Маяковского: "Я". В 1914 г. за вызывающее поведение и публичные выступления Владимир Владимирович был исключен из училища.

Во время Мiровой войны в 1915 г. был призван на военную службу, но от фронта сумел уклониться, устроившись "по блату" в Военно-автомобильную школу Петрограда. Поучаствовал в Февральской революции: 3 марта 1917 г. Маяковский возглавил отряд из 7 солдат, который арестовал командира автошколы генерала П.И.Секретева (месяцем ранее получив из рук Секретева медаль "За усердие"). Но и уже "свободную Россию" защищать на фронте Владимир не захотел, все лето хлопотал о признании его негодным к военной службе и осенью был освобожден от нее.

Октябрьский переворот Владимир воспринял восторженно. В автобиографии "Я сам" он пишет: «Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось». Работал над агитационными плакатами в "Окнах РОСТА", объединял единомышленников (Левый фронт искусств – ЛЕФ, Революционный фронт искусств – РЕФ), писал пьесы, рекламные стихи, поэмы, постоянно ездил по всей стране и за границу, пропагандируя большевицкую власть. В "Оде революции" Маяковский впадает даже в "молитвенный экстаз": «О четырежды славься, благословенная!»

Со второй половины 1920-х гг. при виде окружающей реальности у Маяковского наступает разочарование ("Клоп", "Баня"). Наступление "социалистического реализма" ("Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру"), личные любовные неудачи и творческий кризис привели Маяковского к самоубийству. Тем не менее в СССР он был "канонизирован" согласно оценке Сталина: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление».

Бунин о Маяковском

«... Маяковский останется в истории литературы большевицких лет как самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства, по части литературного восхваления его и тем самым воздействия на советскую чернь, – тут не в счет, конечно, только один Горький, пропаганда которого с его мiровой знаменитостью, с его большими и примитивными литературными способностями, как нельзя более подходящими для вкусов толпы, с огромной силой актерства, с гомерической лживостью и безпримерной неутомимостью в ней оказала такую страшную преступную помощь большевизму поистине "в планетарном масштабе".

И советская Москва не только с великой щедростью, но даже с идиотской чрезмерностью отплатила Маяковскому за все его восхваления ее, за всякую помощь ей в деле развращения советских людей, в снижении их нравов и вкусов. Маяковского превознесли в Москве не только как великого поэта. В связи с недавней двадцатилетней годовщиной его самоубийства московская "Литературная газета" заявила, что «имя Маяковского воплотилось в пароходы, школы, танки, улицы, театры и другие долгие дела. Десять пароходов "Владимир Маяковский" плавают по морям и рекам. "Владимир Маяковский" было начертано на броне трех танков. Один из них дошел до Берлина, до самого рейхстага. Штурмовик "Владимир Маяковский" разил врага с воздуха. Подводная лодка "Владимир Маяковский" топила корабли в Балтике. Имя поэта носят: площадь в центре Москвы, станции метро, переулок, библиотека, музеи, район в Грузии, село в Армении, поселок в Калужской области, горный пик на Памире, клуб литераторов в Ленинграде, улицы в пятнадцати городах, пять театров, три городских парка, школы, колхозы...»...

Владимир Владимирович прославился в некоторой степени еще до Ленина, выделился среди всех тех мошенников, хулиганов, что назывались футуристами. Все его скандальные выходки в ту пору были очень плоски, очень дешевы, все подобны выходкам Бурлюка, Крученых и прочих. Но он их всех превосходил силой грубости и дерзости. Вот его знаменитая желтая кофта и дикарская раскрашенная морда, но сколь эта морда зла и мрачна! Вот он, по воспоминаниям одного из его тогдашних приятелей, выходит на эстраду читать свои вирши публике, собравшейся потешиться им: выходит, засунув руки в карманы штанов, с папиросой, зажатой в углу презрительно искривленного рта. Он высок ростом, статен и силен на вид, черты его лица резки и крупны, он читает, то усиливая голос до рева, то лениво бормоча себе под нос; кончив читать, обращается к публике уже с прозаической речью:

– Желающие получить в морду благоволят становиться в очередь.

Вот он выпускает книгу стихов, озаглавленную будто бы необыкновенно остроумно: "Облако в штанах". Вот одна из его картин на выставке, – он ведь был и живописец: что-то как попало наляпано на полотне, к полотну приклеена обыкновенная деревянная ложка, а внизу подпись: "Парикмахер ушел в баню"...

Если бы подобная картина была вывешена где-нибудь на базаре в каком-нибудь самом захолустном русском городишке, любой прохожий мещанин, взглянув на нее, только покачал бы головой и пошел дальше, думая, что выкинул эту штуку какой- нибудь дурак набитый или помешанный. А Москву и Петербург эта штука все-таки забавляла, там она считалась "футуристической". Если бы на какой-нибудь ярмарке балаганный шут крикнул толпе становиться в очередь, чтобы получать по морде, его немедля выволокли бы из балагана и самого измордовали бы до безчувствия. Ну, а русская столичная интеллигенция все-таки забавлялась Маяковскими и вполне соглашалась с тем, что их выходки называются футуризмом.

В день объявления первой русской войны с немцами Маяковский влезает на пьедестал памятника Скобелеву в Москве и ревет над толпой патриотическими виршами. Затем, через некоторое время, на нем цилиндр, черное пальто, черные перчатки, в руках трость черного дерева, и он в этом наряде как-то устраивается так, что на войну его не берут. Но вот наконец воцаряется косоглазый, картавый, лысый сифилитик Ленин, начинается та эпоха, о которой Горький, незадолго до своей насильственной смерти брякнул: «Мы в стране, освещенной гением Владимира Ильича Ленина, в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина!»...

И вот Владимир Владимирович становится уже неизменным слугою РКП (Российской Коммунистической Партии), начинает буянить в том же роде, как буянил, будучи футуристом: орать, что "довольно жить законами Адама и Евы", что пора "скинуть с корабля современности Пушкина"…

Что именно требовалось… Ленину с его РКП, единственной партией, которой он заменил все прочие партийные организации? Требовалась «фабрикация людей с материалистическим мышлением, с материалистическими чувствами», а для этой фабрикации требовалось все наиболее заветное ему, Ленину, и всем его соратникам и наследникам: стереть с лица земли и оплевать все прошлое, все, что считалось прекрасным в этом прошлом, разжечь самое окаянное богохульство, – ненависть к религии была у Ленина совершенно патологическая, – и самую зверскую классовую ненависть, перешагнуть все пределы в безпримерно похабном самохвальстве и прославлении РКП, неустанно воспевать «вождей», их палачей, их опричников, – словом как раз все то, для чего трудно было найти более подходящего певца, "поэта", чем Маяковский с его злобной, безстыдной, каторжно-безсердечной натурой, с его площадной глоткой, с его поэтичностью ломовой лошади и заборной бездарностью даже в тех дубовых виршах, которые он выдавал за какой-то новый род якобы стиха, а этим стихом выразить все то гнусное, чему он был столь привержен, и все свои лживые восторги перед РКП и ее главарями, свою преданность им и ей. Ставши будто бы яростным коммунистом, он только усилил и развил до крайней степени все то, чем добывал себе славу, будучи футуристом, ошеломляя публику грубостью и пристрастием ко всякой мерзости...

Что совершалось под этим [коммунистическим] небом в пору писаний этих виршей? Об этом можно было прочесть даже и в советских газетах: "3-го июня на улицах Одессы подобрано 142 трупа умерших от голода, 5-го июня – 187. Граждане! Записывайтесь в трудовые артели по уборке!"... В ту же пору так называемый «Всероссийский Староста» Калинин посетил юг России и тоже вполне откровенно засвидетельствовал: "Тут одни умирают от голода, другие хоронят, стремясь использовать в пищу мягкие части умерших".

Но что до того было Маяковским, Демьянам и многим, многим прочим из их числа, жравшим "на полный рот", носившим шелковое белье, жившим в самых знаменитых "Подмосковных", в московских особняках прежних московских миллионеров! Какое дело было Владимиру Маяковскому до всего того, что вообще свершалось под небом РКП?.. Владимир Маяковский превзошел в те годы даже самых отъявленных советских злодеев и мерзавцев. Он писал:

Юноше, обдумывающему житье,
решающему -
сделать бы жизнь с кого,
скажу, не задумываясь:
делай ее
с товарища Дзержинского!

Он, призывая русских юношей идти в палачи, напоминал им слова Дзержинского о самом себе, совершенно бредовые в устах изверга, истребившего тысячи и тысячи жизней: "Кто любит жизнь так сильно, как я, тот отдает свою жизнь за других".

А наряду с подобными призывами не забывал Владимир славословить и самих творцов РКП, – лично их:

Партия и Ленин -
кто более
матери истории ценен?..
Я хочу,
чтоб к штыку
приравняли перо.
С чугуном чтоб
и с выделкой стали
о работе стихов
от Политбюро
чтобы делал доклады Сталин...

(В сокращении из "Воспоминаний" А.И. Бунина)

Маяковский сатанист

Духовный облик Маяковского легко прочитывается уже в его фотографиях: на них он старался преподнести себя "крутым", грубовато-мужественным – таким он и "канонизирован" в советской графике, но в жизни был трусом (взять хотя бы это место в автобиографии: «Идти на фронт не хочу. Притворился чертежником» – "Я сам", 1922-1928). Точнее – он был слабовольным богемным обывателем, обуянным плотскими страстями. В стихотворении "Себе, любимому, посвящает эти строки автор" он откровенничает: «Моих желаний разнузданной орде / не хватит золота всех Калифорний... / и любовь моя – / триумфальная арка: / пышно, / бесследно пройдут сквозь нее / любовницы всех столетий». Весьма показателен для этого "групповой брак втроем" с Лилей Брик и ее мужем, и в то же время требования "любви" от новых и новых женщин, в том числе замужних (чего поэт не скрывает даже в предсмертной записке). Даже у животных мораль бывает чище.

Отношение его к Родине во время тяжелейшей войны откровенно выражено в рифме к этому слову: «Я не твой, снеговая уродина» («России», 1916). О российском двуглавом орле: «Смерть двуглавому! Шеищи глав рубите наотмашь! Чтоб больше не ожил» ("Революция", 1917). О Помазаннике Божием: «Хорошо в царя вогнать обойму!» (поэма "Владимир Ильич Ленин", 1924). Побывав в январе 1928 г. в Свердловске, попросил показать ему место захоронения Царской Семьи: «... мне важно дать ощущение того, что ушла от нас вот здесь лежащая последняя гадина последней династии, столько крови выпившей в течение столетий». По этому поводу написал стихотворение "Император": «как чурки, / четыре дочурки... корону / можно / у нас получить, / но только / вместе с шахтой»...

Совет делать жизнь с палача Дзержинского ("Хорошо", 1927) подкрепляется у поэта собственными палаческими строками о не принявших революцию людях как «улитках» и «слизи», «Вы – владыки их душ и тела, с вашей воли встречают восход. Это – очень плевое дело… эту мелочь списать в расход» ("За что боролись?", 1927). «Жарь, жги, режь, рушь!.. Мы тебя доконаем, мир-романтик!.. На пепельницы черепа!» (поэма "150 000 000", 1919-1920). «Нет места сомненьям и воям. / Долой улитье – "подождем"! / Руки знают, / кого им / крыть смертельным дождем» ("Владимир Ильич", 1920).

Наконец, Маяковский не стеснялся прямых кощунствов по отношению к Богу, каковых у него великое множество. Уже в "Мистерии-буфф" (1918) трудящиеся видят человека, который «Эк, идет по воде, что посуху» и принимают его за Христа. Швея говорит: «Это он шел, рассекая воды Генисарета». Кузнец: «У бога есть яблоки, апельсины, вишни, / может вёсны стлать семь раз на дню, / а к нам только задом оборачивался всевышний, / теперь Христом залавливает в западню». Батрак: «Не надо его! / Не пустим проходимца! / Не для молитв у голодных рты. / Ни с места! А то рука подымется...».

Дальше Владимир Владимирович уже совсем распоясался в богоборчестве от собственного имени. «У меня / и у бога / разногласий чрезвычайно много. / Я ходил раздетый, / ходил босой, / а у него – / в жемчугах ряса. / При виде его / гнев свой / еле сдерживал. / Просто трясся» ("После изъятий", 1922, написано после ограбления большевиками церквей под предлогом голода). «Чем ждать Христов в посте и вере – / религиозную рухлядь отбрось гневно» ("Строки охальные про вакханалии пасхальные", 1923). «Чем кадилами вить кольца, / богов небывших чествуя, / мы / в рождестве комсомольца / повели безбожные шествия... Христу отставку вручите» ("Не для нас поповские праздники", 1923). Свои агитационные антирелигиозные книжки "Обряды" и "Ни знахарь, ни бог, ни слуги бога нам не подмога" (1923) Маяковский снабжает собственноручными карикатурами. Даже незадолго до самоубийства поэт рифмует мерзейший набор кощунств, заключая очередное богоборческое стихотворение словами: «Бога нельзя обходить молчанием – с богом пронырливым надо бороться!» ("Надо бороться", 1929).

В том же 1929 г. он вместе с  Горьким и Демьяном Бедным принял участие во II съезде Союза воинствующих безбожников и яростно призвал писателей и поэтов к борьбе с религией.

Несомненно, в облике, поведении и творчестве Маяковского отчетливо заметны сатанинские черты. В этом отношении характерно и саморазоблачительно признание Маяковского в поэме "Разговор с товарищем Лениным":

«Товарищ Ленин,
я вам докладываю
не по службе,
а по душе.
Товарищ Ленин,
работа адовая
будет
сделана
и делается уже».

В адскую работу большевиков по разрушению православной России Маяковский внес очень значительный вклад. Сталин был совершенно прав в своей оценке этих заслуг первого "поэта революции". Площадь Маяковского в Москве недавно переименовали в Триумфальную, станцию метро – нет, а вокруг оставшегося на площади облагороженного монумента поэту-богохульнику по-прежнему вьются вороны и, наверное, охраняя его, мрачно сидят, как грифы, мерзкие бесы, невидимые советским людям...

Михаил Назаров

---