К 165-летию памяти
Михаил Семенович Воронцов (19 мая 1782 ‒ 6 ноября 1856) ‒ русский государственный и военный деятель, генерал-фельдмаршал (1856), генерал-адъютант (1815), камергер (1798). Герой войны 1812 года. В 1815—1818 годах — командир русского оккупационного корпуса во Франции. В 1823—1854 годах — Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор; в этой должности много способствовал хозяйственному развитию края, строительству Одессы и других городов. В 1844—1854 годах — наместник на Кавказе.
Детство и молодость провел при отце в Лондоне, где получил блестящее образование. В 1803 г. он был прикомандирован к кавказским войскам. Во время неудачной экспедиции Гулякова в Закатальское ущелье (15 января 1804 г.) едва не погиб. В сентябре 1805 г. он, в должности бригад-майора, был отправлен в шведскую Померанию, с десантными войсками генерал-лейтенанта графа Толстого и участвовал в блокаде крепости Гамельн. В кампанию 1806 г. участвовал в сражении под Пултуском, а в кампанию 1807 г. — в битве при Фридланде, в 1809 г. — в штурме Базарджика, в 1810 г. — в сражении под Шумлой, а потом послан был с особым отрядом на Балканы, занял города Плевну, Ловчу и Сельви. В кампанию 1811 г. участвовал в сражении под Рушуком.
В Отечественную войну 1812 г. Воронцов находился сначала при армии князя Багратиона, принимал участие в сражении при Смоленске. В битве под Бородином он защищал укрепления у деревни Семеновской и получил рану, принудившую его оставить ряды войск. Отправляясь на излечение в свое имение, он пригласил туда же около 50 раненых офицеров и более 300 рядовых, пользовавшихся у него заботливым уходом. Едва поправившись, Воронцов вернулся в строй и был назначен в армию Чичагова, причем ему был вверен отдельный летучий отряд. Во время перемирия (летом 1813 г.) он был переведен в Северную армию; по возобновлении военных действий находился в сражении под Денневицем и в битве под Лейпцигом. В кампанию 1814 г. Воронцов при городе Краоне выдержал сражение против самого Наполеона; в сражении под Парижем, командуя особым отрядом, с боя занял предместье ла Вилетт. В 1815 г. Воронцов назначен командиром оккупационного корпуса, занимавшего Францию до 1818 г. Он оставил о себе там самые лучшие воспоминания.
Возвратясь в Россию, Воронцов командовал 3-м пехотным корпусом, а 7 мая 1823 г. он назначен Нвороссийским генерал-губернатором и полномочным наместником Бессарабской области. Одесса ему обязана небывалым расширением своего торгового значения и увеличением благосостояния; Крым — развитием и усовершенствованием виноделия, устройством превосходного шоссе, окаймляющего южный берег полуострова, разведением и умножением разных видов хлебных и др. полезных растений, первыми опытами лесоразведения. При нем же, в 1828 г., началось пароходство по Черному морю.
В 1828 г. он принял, вместо раненого князя Меньшикова, начальство над войсками, осаждавшими крепость Варну. В 1844 г. Воронцов назначен главнокомандующим войск на Кавказе и наместником кавказским, с неограниченными полномочиями и оставлением в прежних должностях. За поход к Дарго он был возведен в княжеское достоинство, с присвоением ему титула светлейшего. В 1848 г. им взяты дагестанские твердыни — аулы Гергебиль и Салты. В начале 1853 г. Воронцов, чувствуя крайний упадок сил, просил Государя освободить его от должности. Умер в Одессе.
Как граф Воронцов боролся с чумой в Севастополе и Одессе
Война с Турцией закончилась подписанием 2 сентября 1829 года Адрианопольского мирного договора. По условиям договора к России отходило восточное побережье Черного моря от устья Кубани до пристани Святой Николай, включая Анапу и Поти, а также Ахалцых и Ахалкалаки. Русские купцы получили право свободно торговать на всей территории Османской империи, а Черноморские проливы объявлялись открытыми для всех торговых судов.
По завершении военных действий русский флот был занят перевозкой войск с мест сражений в Одессу и Севастополь. Несмотря на самые строгие карантинные меры чума, которая свирепствовала в ряде турецких провинций, была завезена и на российскую территорию. Как только стало известно, что на одном из хуторов близ Одессы от чумы умерло несколько человек, М.С. Воронцов приказал немедленно закрыть город. Отныне без особого разрешения никто не мог ни войти в город, ни выйти из него.
Но горожан надо было кормить, поэтому базары не закрывались. Продукты на продажу передавались в город через карантины, а продавцы этих продуктов оставались за чертой карантина. Ходить по городу разрешалось только тем, у кого были специальные жестяные знаки. Весь город был поделен на участки, каждый из них тщательно обследовался дом за домом. Если в доме обнаруживались люди с подозрением на эту болезнь, их переселяли в специальные помещения и лечили, а дом окуривали. Многие малоценные строения сжигались. Окуривались письма, газеты, книги и многое другое, что поступало в город или вывозилось из него. Благодаря тому, что врачи оказывали помощь всем больным без исключения, за время карантина в Одессе вообще уменьшилась смертность.
К марту 1830 года угроза чумы в Одессе была ликвидирована. У М.С. Воронцова появилась возможность съездить в Крым, в Алупку, где строился дворец. В мае он побывал в Киеве, где встретился с Николаем I и рассказал ему о результатах борьбы с чумой, а также получил разрешение на поездку в Вену для лечения тяжело больной дочери. Александрита была старшей дочерью четы Воронцовых. Многие говорили, что в ней соединились все совершенства — живой ум, веселый характер, исключительная красота и ангельская доброта. И вот она, любимица семьи, оказалась на пороге смерти из-за никак не поддававшейся лечению болезни.
Михаил Семенович и Елизавета Ксаверьевна уже потеряли двоих детей. Известные врачи посоветовали в качестве последней меры лечить Александрину специальными минеральными водами. Для этого и надо было ехать в Вену. Поездку решили не откладывать. Но тут пришло известие о бунте в Севастополе, об убийстве там военного губернатора Н.А. Столыпина и других официальных лиц. И Воронцову пришлось срочно отправиться в Севастополь.
Николай I, узнав несколькими месяцами раньше об угрозе чумы в Севастополе, назначил генерал-лейтенанта Н.А. Столыпина временным военным губернатором города с широкими полномочиями. По приказу Столыпина осенью 1829 года Севастополь также был огражден карантинами от соседних районов. Из-за карантина горожане терпели разные неудобства. Их возмущение росло с каждой неделей. «Долго ли еще будут нас мучить и морить? — кричали женщины священнику Севастопольского собора Софронкю Гаврилову, пытавшемуся их успокоить. — Мы все здоровы и более трех месяцев с половиною находимся в карантинном состоянии по домам своим; домы наши окурены; мы и семейства все наши очищены. Нас обнажали, купали во время холода в морской воде. Скоро год, как заперт город, — и жены наши, а также вдовы умерших и убитых матросов с детьми своими остаются в городе без заработков; все вообще сидели всю зиму в холодных домах; не имеем пищи; все, что было по домам деревянного, пожгли; платье свое, скотину и все, что имели, продали и покупали хлеб; в воде тоже нуждались, когда сидели в карантине по домам больше ста дней, ибо нас не выпускали из домов, и мы ожидали, когда нам дадут воду. Будучи без дров, многие ели одну муку, разведенную с водою. Карантинные чиновники или комиссия давали нам муку такую, что мы не могли есть. Дров давали нам на неделю или две — так мало, что едва доставало испечь два или три хлеба».
Многие севастопольцы имели небольшие земельные участки за городом. Выращиваемые на них овощи и фрукты были немалым подспорьем в хозяйстве. Карантин лишил их и этого подспорья.
Непродуманные карантинные меры, нерешительность Столыпина привели к тому, что матросы и горожане подняли бунт. 3 июня 1830 года возбужденная вином и яростью толпа ворвалась в дом, где находились Столыпин и его ближайшие помощники. Столыпин и несколько человек из его свиты были убиты. Затем бунтовщики стали разыскивать по городу врачей и карантинных чиновников и расправляться с ними. До прибытия Воронцова в городе царило безвластие.
Наведя там относительный порядок, Михаил Семенович вернулся в Одессу и сказал жене, что вынужден будет снова ехать в Севастополь. Болезнь дочери прогрессировала, и Елизавета Ксаверьевна решила отправиться в Вену без мужа. Кроме девятилетней Александрины у нее на руках были шестилетний Семен, пятилетняя Софья и трехлетний Михаил.
А Михаил Семенович, получив от Императора самые широкие полномочия, поспешил в Севастополь. Надо было восстанавливать карантин, а также расследовать обстоятельства бунта. Он объехал весь Севастополь и нигде не услышал ни одного оскорбительного слова в свой адрес. Для предупреждения новых волнений он ввел в город дополнительные войска. Однако разгонять горожан и стрелять в кого-либо не пришлось. Бунт прекратился сам собой. По распоряжению генерал-губернатора были приняты дополнительные меры, чтобы помешать распространению чумы. К счастью, заболевших было мало, и эпидемия в конце концов сошла на нет.
По распоряжению Николая I была создана следственная комиссия, которая должна была установить степень виновности тех, кто участвовал в бунте. Комиссия признала виновными 390 человек. Семеро из них были приговорены к расстрелу, другие к розгам, третьи к высылке из города. Как глубоко верующий человек, М.С. Воронцов с тяжелым чувством согласился со смертным приговором для семи человек. Рассказав в письме к А.X. Бенкендорфу о бунте, он добавил: «Вы видите по этим подробностям, мой друг, что при всем желании не делать лишнего, я не мог уменьшить число приговоренных к смерти»...
В Одессу М.С. Воронцов возвратился в середине сентября и сразу же отправился догонять супругу. В дороге он узнал, что Александрина скончалась...
+
22 сентября [1837 г.] в Одессу прибыло судно «Самсон». Его шкипер Аким Алексеев рассказал карантинным чиновникам, что «Самсон» заходил за дровами в одно неблагополучное турецкое местечко. После чего жена шкипера заразилась чумой и вскоре скончалась. Тело умершей лежит в каюте уже семь дней.
Карантинные чиновники не поверили шкиперу. Они решили, что его жена умерла не от чумы, а от побоев мужа. И тот, боясь уголовной ответственности, придумал историю про чуму. В Одессе покойную похоронили на чумном кладбище, а экипажу разрешили заняться разгрузкой судна.
До 6 октября все было благополучно, но в этот день 5 матросов почувствовали себя плохо. Больные были срочно отправлены в чумной квартал города. 10 октября умер один из них, 20 октября — второй. 22 октября по распоряжению градоначальника Одессы А.И. Левшина город был оцеплен, чтобы зараза не вышла из его пределы.
Днем раньше, 21 октября, в Ялту из Одессы прибыл корабль «Петр Великий», который должен был следовать дальше в Керчь. М.С. Воронцов, узнав о вспышке чумы, отправил «Петра Великого» обратно в Одессу, а сам поспешил туда же сухим путем.
В Одессу Михаил Семенович прибыл в полдень 25 октября. 26 октября он обратился к горожанам с воззванием, в котором говорилось, что всякий день в 11 часов утра генерал-губернатор будет встречаться у Биржи с гражданами, с комиссарами частей, назначенных для наблюдения за здоровьем горожан, с властями, с медиками, выслушивать их мнения и принимать необходимые меры.
В Одессе Воронцов узнал, что Левшин совершил не единственную ошибку, отправив корабль с известием о вспышке в городе чумы. Прежде чем оцепить город, градоначальник выслал из него несколько сотен чумацких подвод, привезших в Одессу пшеницу из разных губерний. Кроме того, он отправил без карантинной окурки письмо Николаю I с сообщением о чумной заразе. Эти просчеты А.И. Левшина могли привести к распространению чумы за пределами Одессы.
В чумной квартал продолжали поступать новые больные. На чумном кладбище появились свежие могилы. Но эпидемия еще не успела охватить весь город. М.С. Воронцов обратился к горожанам с новым воззванием. Он отметил, что за прошедшие две недели сделано многое для борьбы с чумою, однако меры предосторожности необходимо усилить. Вскоре и богослужения в церквах стали проходить с некоторыми ограничениями.
А 4 декабря священник Успенского монастыря Головченко добровольно вошел в карантин для совершения разных христианских треб. Теперь даже зачумленное мертвое тело хоронилось с отпеванием.
Указом от 6 декабря Николай I ввел в Одессе вместо должности градоначальника должность военного губернаторa. Им стал действительный тайный советник граф А.П. Толстой с чином генерал-майора. А Левшин, лишенный звания градоначальника за упущения в борьбе с чумой, должен был заниматься карантином.
Положение в Одессе постепенно улучшалось. 10 декабря в городе открылись магазины и лавки. Однако торговля в них велась с предосторожностями: 1. Никто из покупателей не должен входить в магазин или лавку. 2. У открытых дверей торговых заведений должны быть протянуты веревки или сделаны барьеры. 3. Покупатель берет купленную вещь не из рук магазинщика, а со стола. 4. Золото, серебро и медь за купленный товар кладутся в чашки с уксусом или водой, а ассигнации — в особый ящик, которые вечером окуриваются хозяином магазина.
22 декабря в циркуляре, направленном М.С. Воронцовым комиссарам, прикрепленным к разным районам города, говорилось, что уже более двух недель в городе и в предместьях не фиксируется новых случаев заболевания. Из чумного квартала стали выходить выздоровевшие.
Таким образом, новый, 1838-й, год одесситы встречали победителями чумы. В «Одесском вестнике» за 26 января 1838 года появилось сообщение, что с 25 января Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор граф М.С. Воронцов вновь принимает просителей по два раза в неделю — во вторник и в субботу — с 11 часов утра в доме, занимаемом канцелярией его сиятельства. Днем раньше, 24 января, было снято оцепление вокруг Одессы, и одесситы вступили в обыкновенные сношения со всеми губерниями Российской империи.
Вскоре решением Николая I были учреждены особые золотые и серебряные медали ["За прекращение чумы в Одессе"] для ношения в петлице на Александровской ленте. Они вручались всем лицам, участвовавшим в борьбе с чумой. Кроме того, за отличное исполнение обязанностей во время карантина в Одессе Император объявил свое монаршее благоволение штаб- и обер-офицерам 2-го батальона Виленского егерского полка, а нижним чинам батальона в числе 571-го человека его величество изволил пожаловать по рублю, по фунту мяса и по чарке вина каждому.
Таким — тревожным, печальным, радостным и трагическим — оказался для одесситов и четы Воронцовых 1837 год.
Из книги Вячеслава Удовика "Воронцов"
Источник: "Русская стратегия"
Подробности борьбы с чумой в Одессе в 1937 году
После страшной эпидемии 1812 г. чуму в Одессе ждали постоянно.
В городе строго соблюдались меры, предусмотренные карантинным уставом. Но борьба с чумой шла с переменным успехом. В объяснении причин ее появления обычно фигурирует версия «завоза» чумного контагия с вещами, товарами и больными людьми, взятая из источников того времени. В 1823 г. чума «занесена» в город в июле пароходом «Маго» из Триеста. В 1828 г. ее «занесли» в июне с пленными турками из Карса. Чума 1829 г. была «занесена» 13 мая пароходом «Тритон» из Кюс-тенжи, в июле она распространилась по городу и прекратилась в январе 1830 г., дав 288 заболевших и 219 умерших. Благодаря осуществлению карантинных мер в 1835 г. удалось предотвратить «занос» чумы в город, потеряв только двоих людей. В 1837 г. чума снова «проникла» Одессу через карантин, считавшийся тогда одним из лучших в Европе...
Ликвидация эпидемии. По распоряжению одесского градоначальника, 20 октября все заболевшие и общавшиеся с ними лица, в том числе весь батальон карантинной стражи (200 человек) немедленно были помещены в карантин.
В тот же день полиция оцепила квартал в предместье Молдаванки, где, среди прочих, жили семьи чинов карантинной стражи. Вечером, 22 октября, город был заперт, и прекращено его сообщение с Империей. По черте одесского порто-франко оцепление состояло из служителей таможенной стражи, потом их заменили пехотные части из ближайших гарнизонов. Суда, находившиеся в военной гавани, были задержаны и объявлены в карантинном положении. Вольные рабочие, занимавшиеся постоянно на Платоновской пристани и общавшиеся со служителями карантинного батальона, взяты в карантин, переодеты и чистое платье и изолированы на 28-дневный срок. Погрузку товаров через карантин и выгрузку с судов на пакгаузы приостановили.
Город разделили на кварталы и в каждый назначили комиссаров и врачей. При генерал-губернаторе для решения всех медицинских вопросов, связанных с эпидемией, были учреждены медицинский совет — орган совещательный; и медицинская комиссия — орган исполнительный.
На членов медицинской комиссии возлагались обязанности осматривать больных и умерших от чумы, присутствовать при отправке больных и подозрительных в карантин, а также участвовать в проведении всех противоэпидемических мероприятий непосредственно в очагах чумы. Для снабжения неимущих жителей продовольствием, топливом, одеждой организована продовольственная комиссия. Закрыты учебные заведения и театр, начато устройство передаточных базаров на двух главнейших заставах: Тираспольской и Херсонской.
Квартальные комиссары вместе с несколькими добровольцами из населения были обязаны обходить все дома своего квартала и при обнаружении больных вызывать к ним врача. При подозрении на чуму дом оцеплялся военным караулом, и больного отправляли в чумной лазарет. Остальных жителей дома, если симптомы болезни вызывали сомнения, оставляли под присмотром врача, но если их не было, то больного немедленно отправляли в карантин. После этого производили очистку дома: личные вещи больного или умершего сжигались, а все остальные окуривались хлором или погружали в воду на 24 часа. Раскладывание и развешивание вещей производили сами хозяева или вольнонаемные служители, одетые в кожаную предохранительную одежду. Домашний скот мыли, «всех прочих животных, особливо собак и ко шек», убивали. После окуривания дом проветривали в течение месяца (Васильев К.Г. и Сегал А.Е., 1960).
Особое внимание обращали на выявления источника заражения, для чего в каждом случае выявленного заболевания чумой производили специальное дознание. Почтовая корреспонденция выдавалась длинными железными щипцами через отверстия в окнах, а принималась только после окуривания.
В больницах были устроены особые обсервационные палаты, где поступающие больные выдерживались 8 дней, прежде чем переводились в другие палаты («по роду болезни»).
Для желающих выехать из Одессы был учрежден карантин, где все выезжающие оставались 14 дней и подвергались очищению.
Когда начались эти события, Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор, граф Михаил Семенович Воронцов, находился в Крыму, но 25 октября он вернулся в Одессу и немедленно приступил к ликвидации эпидемии.
Первой его заботой стало ограждение Империи от внесения заразы из Одессы. Вскоре к городу прибыли два пехотных батальона Минского и Виленского егерских полков, и 27 октября окончательно сформирована вторая заградительная цепь вокруг города, по линии порто-франко. Первую цепь составляла таможенная стража. На всем протяжении линии выставлено 110 постов, на ночь прибавлялось еще 24.
Обезопасив внутренние губернии России от занесения чумы, граф Воронцов немедленно приступил к выявлению причин ее проникновения в Одессу. Учредив следственную комиссию, граф Воронцов обратился к жителям города со следующим воззванием: «Остаюсь в полной уверенности, что каждый из Вас, и по долгу, и для собственного блага, будет во всем помогать Начальству. Всякий день, в 11 часов, я буду присутствовать у Биржи для совещаний и распоряжений и общения с гражданами, комиссарами частей, с городскими властями и медиками. От каждого из Вас, без исключения, готов тогда же принимать сведения и просьбы о своих нуждах, и я надеюсь, что 14-летний опыт удостоверил Вас, что все возможное я всегда готов и буду делать для всех и каждого»...
Прибытие в город столь уважаемого и авторитетного администратора, каким был граф М.С. Воронцов, подействовало успокаивающе на жителей оцепленного города.
25 октября обнаружилось два новых случая чумы — заболела женщина, жившая в доме унтер-офицера карантинной стражи на Молдаванке. Ее перевели в «чумной квартал», где на другой день она умерла. Дом унтер-офицера и весь квартал оцепили, дома и пожитки подвергли окуриванию.
В тот же день обнаружился другой случай — в семье священника. Он поставил священнослужителей в положение «сомнительных по чуме». Ввиду этого генерал губернатор попросил Преосвященного Гавриила, Архиепископа Херсонского и Таврического, о немедленном закрытии в городе всех церквей и прекращении богослужения. Архиепископ исполнил немедленно просьбу генерал-губернатора, издал очень тепло написанное поучение, обращенное к вверенной ему пастве, и одновременно предписал духовенству правила поведения на период чумы.
После закрытия церквей 28 октября власти заперли присутственные места, лавки, питейные дома и погреба, кроме тех, в которых продавались съестные припасы. Продажа вин в трактирах и погребах была допущена со всеми карантинными предосторожностями, «т. е., чтобы у них не употреблялось ни скатертей, ни салфеток, как вещей приемлющих заразу, и чтобы как столовая посуда, так и деньги были принимаемы и отдаваемы через уксус или воду».
С 31 октября ежедневно издавались бюллетени о числе больных и умерших от чумы. Граф Воронцов настоятельно просил жителей знакомиться с этими списками и припоминать, не были ли они в контакте с этими людьми, а если были, то им рекомендовалось «очистить свои дома самим по карантинным правилам».
«Очищение» Молдаванки. 31 октября в предместье Молдаванки, возле оцепленного квартала, было найдено мертвое тело «с весьма со мнительными знаками». Судя по многим признакам (чистой одежде, особенно обуви, при бывшей тогда грязи), умерший недавно пришел на Молдаванку (никто из жителей не мог его опознать) и был после смерти вынесен из какого-либо ближайшего дома, во избежание карантина и других неприятных мер. Одновременно с этим в одном из оцепленных домов была обнаружена девочка, умершая от чумы, о болезни которой своевременно не сообщили начальству. Оба эти случая доказывали явное стремление жителей Молдаванки скрывать случаи заболевания чумой, и потому графом Воронцовым было издано объявление, в котором напоминалось об ответственности за сокрытие заразы (до смертной казни включительно). С другой стороны, согласно общему гуманному духу распоряжений графа, после этой угрозы жителям сообщалось, «что сокрытие больных ни к чему не послужит, ибо раньше или позже больной заразою умрет, и тогда поневоле должно будет о том объявить; между тем через это самое увеличится опасность для всех живущих с ним».
Постоянное появление то чумных, то «сомнительных случаев» в разных местах Молдаванки вызвало ответную меру властей: поголовный осмотр населения предместья. Был назначен день, в который жителям предписано не выходить из дому. Всю Молдаванку, имевшую более 11 тысяч жителей, разделили на 10 участков.
Каждый участок поручили особому медику, при особом комиссаре. Кроме того, был составлен отдельный совет из трех медиков, который должен давать заключение в сомнительных случаях.
Осмотр населения начали 5 ноября на рассвете и в 4 часа пополудни окончили. Результатом стало обнаружение неизвестного человека, скоропостижно умершего в доме мещанина Григория Левицкого. Были приняты обычные меры. Дознанием же обнаружено, что сам мещанин Левицкий и жильцы его дома занимались отвозом пшеницы и имели контакты с карантинными служителями (20 и 21 октября) среди которых один, Душков, заболел 20 октября, а 21 он был признан чумным и умер в «чумном квартале», потом умерла от чумы и его жена. Распространение чумы в такой значительной степени принудило губернатора приступить к мере, которая уже имелась им в виду, но ее исполнения он стремился избежать, а именно отделить от города все предместье. На рассвете 8 ноября Молдаванка была оцеплена батальоном Минского пехотного полка.
Польза общих медицинских осмотров заставила губернатора распространить ту же меру и на город, для чего были назначены два дня, 19 и 10 ноября, в которые жители не должны были выходить из дому, ради чего они обязаны запастись заблаговременно необходимым продовольствием.
14 ноября на Молдаванке наблюдалось два случая болезни со смертельными исходами, но среди тех лиц, которые не были признаны за чумных. Вскрывавшие трупы врачи признали у умерших людей чуму. Далее, на Молдаванке было обнаружено еще три случая, признанные сразу за чумные. Они доказывали, что «источник заразы» в предместье полностью не погашен, что «чума, вероятно, скрывается в вещах». Это побудило губернатора приступить к общей очистке всего предместья по карантинным правилам.
20 ноября поутру начато новое всеобщее очищение предмостья, которое закончили только через 4 дня. После него на Молдаванке случаев чумы не было.
Главной «противочумной мерой» при всеобщем очищении Молдаванки стала следующая. Все, какие только можно было вещи и пожитки, не окуривая, погружали в воду на несколько часов и проветривали.
Эта мера с большой охотой была принята жителями, которые по предубеждению видели в окуривании неминуемое лишение и даже истребление своих пожитков и вещей. После ее осуществления, заболевания чумой на Молдаванке прекратились, но в самом городе, среди общего спокойствия, обусловленного рядом принятых мер и их очевидно благополучным результатом, — внезапно обнаружились новые больные чумой.
Одесский карантин. При отправлении больного в карантин всегда присутствовал врач, следивший за тем, чтобы между больными, со мнительными и здоровыми, не было общения. Тот же врач составлял краткое описание болезни, которое препровождалось карантинным врачам. «Сомнительные» — лица, которые жили только на одном дворе с больными, помещались в «пассажирском» квартале карантина, а больные Чумой и «крайне сомнительные», т. е. жившие с больным в одном доме или находившиеся с ним в непосредственном контакте, поступали в «чумной квартал». Причем больные поступали в лазарет, а «сомнительные» в «сомнительное отделение». Эти два здания были отделены друг от друга, находились в разных дворах и имели особую прислугу. На каждого заболевшего чумой полагалась отдельная палата.
Поступавшие в «сомнительное отделение» прежде всего тщательно обмывались, затем переходили нагими в переодевальню, где получали новое белье, платье и обувь. Все их вещ и, кроме драгоценностей, сжигались, а владельцам выплачивалась их стоимость, согласно предварительной оценке. Деньги и драгоценности очищались погружением в воду. Если «сомнительные» оставались здоровыми в течение 14 дней, то их переводили в пассажирский квартал, где они оставались под наблюдением 28 дней, затем их выпускали в город. Среди «сомнительных» нередко наблюдались заболевания чумой, тогда их переводили в чумной лазарет. Выписавшихся из чумного лазарета содержали 14 дней в «сомнительном отделении», затем они поступали на 28 дней в «пассажирский квартал». При каждом переводе из одного отделения в другое содержавшиеся в карантине получали чистую одежду.
Чумным кварталом заведовал штаб-лекарь Черников, исполнявший эту обязанность и в 1829 г. Как только появилась чума, он заперся в чумном квартале и оставался там до конца эпидемии. Кроме него, больных осматривала ежедневно комиссия врачей, которые принимали участие в лечении в качестве консультантов. Уход за больными был хороший. Врачи и фельдшера находились при них днем и ночью, чтобы во время сменить повязку или вскрыть бубон. Служители («мортусы») при всех отделениях были вольнонаемными, а не арестантами, как во время эпидемии 1812 г. Они получали 3–5 рублей в сутки жалованья!
Была только одна попытка возмутить толпу против карантинов. Агитаторы старались внушить ей, что никакой чумы в Одессе нет, что это выдумка врачей и что предохранительные меры придуманы только для притеснения бедного народа. Граф Воронцов велел отвести виновных в чумной лазарет, где они должны были присутствовать при перевязке больных. После этого подобные попытки больше не повторялись.
Окончание эпидемии. Последний случай чумы в городе наблюдался 25 ноября в ранее уже оцепленном доме нотариуса Сотникова, умер мальчик, Тимофей Марченко, и заболела женщина, Меланья Чернявская. 14 ноября в этом же доме заболела девочка, умершая потом в карантине. Тогда она была признана умершей от петехиальной горячки. На другой день в этом же доме оказалось уже трое больных, из числа бывших накануне совершенно здоровыми, с явными признаками чумы.
Кроме упомянутых случаев на Молдаванке и в Одессе в самом конце эпидемии наблюдался случай заболевания чумой между солдатами карантинной цепи. Из 185 человек, взятых в карантин, жертвами чумы стали — 21.
Как потом оказалось, это был последний случай чумы в Одессе в 1837 г. Но в этом не могли быть вполне уверены лица, руководившие борьбой с чумой в Одессе. Естественно появилась мысль о полном очищении города по карантинным правилам. Однако практически это было невозможно тщательно сделать в многолюдном и богатом городе. Поэтому генерал-губернатор предложил приступить «к общей мере очищения города» посредством проветривания всех вещей из домов на воздухе и погружением в воду всего того, «что от воды испортиться не может».
Четвертое декабря было признано последним днем новых заболеваний. 9 декабря начались богослужения в оцепленных церквях, но без колокольного звона и «с некоторыми предосторожностями» (запрещалось целовать крест и Евангелие). С 10 декабря были открыты магазины, но с тем условием, чтобы никто не входил в торговые помещения не прикасался к товарам, пока не купит их. Звонкую монету погружали в уксус, а ассигнации помещали в особые курительные ящики. Этим способом очистили от чумы все деньги, находившиеся в обращении в городе. Затем открыли учебные заведения. Только 24 февраля 1838 г., т. е. 80 дней спустя после последнего заболевания чумой, «с соизволения Государя», оцепление вокруг Одессы сняли. После благодарственного молебствия были открыты заставы и восстановлено сообщение города с Империей.
Общие потери от эпидемии. За все время эпидемии в Одессе заболело чумой 125 человек (из 60 тыс. жителей), из которых 17 выздоровели, 108 умерли (смертность 86 %). В портовой карантин в течение эпидемии поступило 634 человека — больных чумой и «подозрительных». На борьбу чумой израсходовано 300 тыс. рублей.
Михаил Васильевич Супотницкий (1956г.р.) — российский микробиолог, полковник медицинской службы запаса, изобретатель, автор книг и статей по истории эпидемий чумы и других особо опасных инфекций, истории разработки и применения химического и биологического оружия. Заместитель главного редактора научно-практического журнала «Вестник войск РХБ защиты» Министерства обороны РФ.