К сожалению, эти горькие уроки прошлого, равно как и заветы свв. Отцов, усвоили себе весьма немногие пастыри Русской Церкви начала XX века. Большинство желало «шагать в ногу со временем» или просто плыть по течению. В отличие от традиции свв. Отцов, обращающих главное внимание на своего внутреннего человека, на аскетический путь ко спасению, церковные преобразователи свое внимание всецело сосредоточили на внешних церковно-политических мероприятиях, осуществляемых к тому же в разрушительном либеральном духе. Церковные либералы начала века домогались отмены ограничений во всех областях: в догматике - отвергая авторитет свв. Отцов и провозглашая неограниченную свободу мнений; в богослужении - ревизируя церковный устав; в области церковного права - отвергая многие "обременительные" для жизни духовенства и мiрян каноны, вплоть до отмены их впоследствии "явочным порядком".
Именно на этом фоне разгула апостасийных настроений в церковной среде, на фоне уже начавшейся революции 1905 г., и был поставлен вопрос о созыве церковного Собора и восстановлении патриаршества. Повторялась та же картина, что и в случаях созыва Государственной Думы и восстановления земского самоуправления: старые формы русской жизни наполнялись новым революционным содержанием и играли уже совершенно противоположную роль. Если в Московской Руси, в эпоху крепко воцерковленного народа и Земские Соборы, и земское самоуправление являлись опорами православному самодержавию, то в условиях всеобщего отступления от веры и нарастания революции подобные учреждения - Госдума и земства - сыграли роль мин, заложенных под самодержавие и взорванных в феврале 1917 года.
Подобная ситуация повторилась и в церковной области. Церковные и околоцерковные либералы домогались восстановления соборности с прямой целью - отделения Церкви от государства. Восстановление патриаршества тоже мыслилось ими не для укрепления Царя в его служении "Удерживающего", а для его ослабления. Патриарх был нужен церковным либералам не в качестве «первого епископа при Царе», как было прежде в Византии и Москве, а в качестве некоего противовеса Царю, некоей «точки приложения левых сил» в их борьбе с Царем. Очевидно, что Патриарх, поставленный этими силами, контролируемый демобщественностью и демпрессой, должен был оказаться в полной от них зависимости.
Поэтому, когда в 1905 г. Государь (по свидетельству С. Нилуса) спросил членов Синода, каких кандидатов в Патриархи они наметили, чтобы согласно византийскому законодательству самому выбрать из трех одного, ему не ответили ничего. Прекрасно понимая, что в обстановке господства апостасийных настроений чаемый Собор будет так же похож на подлинно церковный, как и Госдума на Земский Собор времен первых Романовых, что это будет лишь церковно задрапированное либерально-демократическое сборище, - Государь такому собору собраться не разрешил.
Либеральные историки Церкви считают это действие Государя его роковой ошибкой или даже его главным грехом. Врагами Церкви они изображают всякого рода "охранителей" и особенно обер-прокуратуру. Но не так считали наши духоносные Отцы XIX столетия. От них мы не слышим жалоб на охранительные церковно-государственные учреждения. Первоначально вредные для Церкви при их установлении Петром, эти учреждения к началу века играли более положительную, нежели отрицательную роль. По свидетельству товарища оберпрокурора кн. Жевахова, обер-прокуратура, занимаясь преимущественно делами церковного управления и хозяйственными вопросами, избавляя от них самих пастырей, не мешала тем, кто хотел молиться и спасаться. Мешала она тем, кто был всецело обмiрщен, пропитан либерализмом и поглощен заботами о земном преуспевании. Ибо, как учит апостол, «начальник страшен делающим не добрые дела, но злые... Если делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч» (Рим. 13, 3-4).
Но и просто непредвзятому церковному человеку очевидно, что позором Русской Церкви того времени были вовсе не оберпрокуроры, а церковные революционеры вроде Георгия Гапона, Григория Петрова, Илиодора Труфанова или тех двадцати попов-эсеров, депутатов 2-й Госдумы, которые, прикрываясь рясой, вели революционную пропаганду, распространяли грязную клевету на Царя и призывали к его свержению - и одновременно с этим попирали обеты монашества и священства, вели блудную жизнь. Позором Церкви были и те, которые, хотя и не дошли до такого падения, но в то же время, когда все силы ада обрушились на последнее православное Царство, на своих собраниях пытались узаконить себе легкую жизнь, отменяя канонические постановления Церкви относительно поведения духовенства.
Под знаком единодушного отвержения православного самодержавия и принятия Февральской революции прошел и церковный Собор 1917-1918 гг. Это был первый в истории Церкви Собор, одобривший падение православного Царства и тем самым нарушивший свою преемственность с учением Церкви о государственности. Но соблюсти полную аполитичность и «отделенность Церкви от государства» не удалось и здесь. Собор проходил в условиях запрета со стороны власти «монархической пропаганды» под угрозой смертной казни. Вместо православного Царя открывал Собор и первоначально на нем председательствовал обер-прокурор масонского Временного правительства. Не получилось и «полноты церковного представительства». Иерархи, сохранившие верность православной монархии, - такие, как например, митрополит Макарий Невский - не были допущены на Собор. Зато в числе членов Собора было не только много представителей партий кадетов и эсеров, но и явные масоны, как например, бывший (первый) обер-прокурор Временного правительства В.Н. Львов.
Не случайно этот Собор в течение десяти месяцев ни слова не сказал в защиту заключенного Государя. Этим молчанием он придал смелости его палачам. Никак не прореагировал этот Собор и на цареубийство: было только личное выступление Патриарха Тихона, но и в нем отмечалось лишь убийство бывшего Государя, а не ритуально-мистическое уничтожение Помазанника Божия - лица Богом освященного.
Главным в деятельности Собора 1917-1918 гг. было то, что он узаконил слом внешней ограды Церкви и вступил в сотрудничество с теми, кто эту ограду сломал, а также разрушил и некоторые внутренние ограждения: ослабил церковную дисциплину, узаконив полную свободу политической ориентации и деятельности, и кроме того, реабилитировал церковных революционеров типа Григория Петрова. Всем этим он обрек Русскую Церковь на разгром, предоставив ее врагам наилучшие условия для ее расчленения и уничтожения по частям.
То, что этот Собор (не разогнанный даже большевиками, открыто объявившими уже красный террор) не выражал голоса всей полноты Русской Церкви, доказывают решения двух других Соборов того времени: Карловацкого 1921 г. и Владивостокского 1922 года.
На Карловацком Соборе, наконец, вспомнили и о благословении преп. Сергием христианского Государя Димитрия Донского на битву с врагами Церкви и отечества, и о борьбе за Православное Царство свт. Ермогена Московского. Поднимался вопрос и о "грехе февраля", но из-за личной причастности к нему некоторых видных деятелей Собора, вопрос был оставлен без детального рассмотрения. Дальнейшего официального развития положения этого Собора в церковной жизни не получили, в связи с начавшимися расколами как в Зарубежной Церкви, так и в монархическом движении. Но вопрос о восстановлении православного Царства в России был поставлен, и зарубежная мысль детально его разобрала в трудах сначала кн. Н.Д. Жевахова и прот. Вл. Востокова, а затем более глубоко - в трудах архиепископа Серафима (Соболева), проф. М.В. Зызыкина, архимандрита Константина Зайцева, В.Н. Воейкова, Н.П. Кусакова.
Владивостокский Земско-церковный Собор, ныне почти забытый, высказался еще более определенно, признав единственно законной властью в России православное самодержавие.
В наши дни необходимо наконец понять, что не только "сергианское", но и "профевральское" наследие является тяжким греховным грузом, держащим Церковь в плену чуждых политических сил. "Профевральский" курс помог врагам Церкви ее обмануть, расколоть и пленить, а потому должен быть отвергнут.
Возвратить благоволение Божие можно не иначе, как покаявшись в том грехе, из-за которого это благоволение утрачено, - учат свв. Отцы. Поэтому правый путь церковный ныне видится в общих чертах таким:
- покаяние в "грехе Февраля", подчинившем Церковь революционерам, а не только в грехе "сергианства", подчинившем Церковь явным богоборцам;
- вместо лукавой проповеди "аполитичности" и демократической "свободы политического курса" - совместное исповедание учения Церкви о государственности и молитва о даровании Церкви внешней ограды;
- осознание необходимости для любого благого преобразования в Церкви (преодоления расколов и ложных увлечений, должного ответа на вызов и искушения века сего и т. д.) - подлинного духоносного руководства Церковью, которое могут осуществить не просто благочестивые мудрые пастыри, но люди особого пророческого духа, о даровании которых необходимо всецерковно молиться.
На таком пути есть надежда получить милость и помощь Божию, без которой одни потуги человеческие всегда останутся бессильными.
Иеромонах Дионисий, Ноябрь 1992 г.
(Ранее статья распространялась за подписью
А. Тускарев)
