Эти мысли были навеяны чтением апологетических статей в «Журнале Московской Патриархии» N 11-12 за 1992 г. в защиту Декларации 1927 г. митрополита Сергия и всей его дальнейшей церковной политики. Создается впечатление, что структуры Московской Патриархии впервые начали защиту сергианства как экклезиологического принципа столь рьяно и последовательно, на высоком академическом уровне, привлекая к делу все наличные интеллектуальные силы. Еще совсем недавно мы слышали из уст самых высоких иерархов МП о том, что, мол. Декларация нас не связывает, так как это документ политический, а не вероисповедный. Ныне довелось прочесть совсем другое: «Лично меня, - пишет игумен Иноккентий Павлов, - она связывает узами церковного Предания, в русле которого она выдержана, так же точно, как связывают меня с ним, например, "Апологии" св. мученика Иустина Философа». За этим поразительным сравнением и непреоборимыми "узами" столь «мученической связи с Преданием» проглядывает уже что-то новое и, прямо сказать, удручающее.
Впрочем, и сторонники и противники Декларации зачастую придают этому документу значение большее, чем он того заслуживает. Более того, здесь почти всегда теряется из виду общий ход революционных процессов, происходящих в Русской Церкви в XX веке, и место Сергиевой Декларации в ряду прочих апостасийных явлений. Мы не оговорились, сказав о революционных процессах внутри самой Церкви. Тому, что совершилось в ней за последний век и, возможно, имеет совершиться в ближайшем будущем, трудно подобрать иное название, если окинуть взглядом весь исторический период и вникнуть внимательно в современное состояние Церкви.
Слово "революция" в приложении к церковным делам мы понимаем прежде всего как изменение коренное, в главном и основном, и кроме того, достаточно быстрое в сравнении с общим возрастом Церкви. При этом следует учесть, что революционные процессы в Церкви происходят медленнее общественных потрясений и могут быть подразделены на несколько этапов. Шествие по этим этапам от одного к другому и составляет процесс апостасии (отступления).
У церковной апостасии, как и у общественной революции, есть, кроме объективных предпосылок, и субъективные движущие силы, и наша общая беда в том, что о них с некоторых пор не принято говорить. Вероятно, что и само понятие о них исчезло. Этот субъективный двигатель апостасии мы условно назовем мировой системой зла (МСЗ), которая вот уже две тысячи лет творит "тайну беззакония" (о чем предупредил апостол) и ядром которой является "сонмище сатанино", то есть религия, ждущая и имеющая породить из своих недр антихриста, предварительно подготовив все условия для его пришествия и воцарения.
Писание свидетельствует нам, что Бог уже заранее попустил этому сонмищу добиться своей цели на краткое время, поэтому не в человеческих силах было бы пытаться противостоять ему на последнем этапе. А противостояние мировой системе зла в наше время наглядно показало, что мы имеем дело действительно с этой самой системой, а не с какой-либо ее апробационной моделью, которых было немало и в прошлом. Одной из таких моделей антихриста и его царства был, скажем, Юлиан Отступник, не осуществивший своего служения в качестве ложного мессии единственно потому, что отступление в Церкви еще не пришло.
Наше же время характерно тем, что, с одной стороны, отступление не только пришло, но уже вполне созрело и вступило в завершающую фазу (в конце XX столетия это можно констатировать однозначно), а с другой стороны, противостоящая Церкви синагога сатаны, сменяя множество масок, из-под которых неизменно торчат все те же козлиные рога, не только никуда при этом не исчезает с общественно-политической арены, но и становится всеобъемлющей и всеконтролирующей религиозной силой, под каким бы флагом она ни выступала: иллюминатским, коммунистическим, масонским, демократическим и проч.
Фактором, удерживающим наступление МСЗ, по единодушному толкованию свв. Отцов является система богоустановленной Царской власти. Об этом в последние годы говорилось и писалось достаточно много, и мы не будем задерживаться на доказательстве сего положения, которое уже как нельзя лучше доказано жизнью.
Обратим внимание лишь на то обстоятельство, что доколе церковномыслящий человек исповедует свою приверженность идее православного самодержавия, дотоле он видит и противостоящую ему МСЗ. И как только понимание роли Царя в чисто церковном бытии, роли всей системы нравственно-ответственной царской власти исчезает или нарушается, - тотчас же наступление "тайны беззакония" пропадает из виду, и противник получает возможность наносить свои удары из полного мрака, прикидываясь то "исконно-русским" атеистом-коммунистом, то демократическим другом Церкви, то еще кем-нибудь. А вместе со слепотой в отношении МСЗ приходит и невидение общецерковного апостасийного процесса во всей его монотонно-нисходящей поступательности и эсхатологической ограниченности во времени, и начинаются наивные разговоры о совершающемся в наши дни православном возрождении в России.
Первый раунд в борьбе с религией антихриста был проигран нашей Церковью в 1917 г., и следствием его явилось (на духовном уровне прежде всего) исчезновение врага из виду, открывающее путь к новым духовным поражениям. Грех клятвопреступления в отношении Царя - Помазанника Божия, а также грех церковного признания революционной власти за законную и "благоверную" ослепили нас в отношении нашего врага, так что мы перестали понимать самые очевидные вещи.
Напротив того, такие светильники Церкви, как свтт. Феофан Затворник, Игнатий Брянчанинов, Филарет Московский, в особенности же св. прав. Иоанн Кронштадтский и архиеп. Никон Вологодский, свт. Николай Японский, не будучи запятнаны сими грехами, ясно видели эту систему зла, историческое преемство ее, роль ее в мировом революционном процессе и ее цель - борьбу со Христом и Церковью Его. Видели они, что противостоит Христу не просто диавол, искушающий человеков через помыслы, а именно организованное земное воинство его. Видели они и медленное, постепенное отступление в самой Церкви.
Удивительно, что все это видение было у них не результатом анализа исторических фактов, которыми руководствуемся мы и которые еще не свершились в их времена, а было плодом правильного аскетического подвига и всестороннего усвоения святоотеческого церковного наследия. В равной мере удивительно, что у нас исчезло видение исторической перспективы Церкви на ее последнем земном этапе, хотя прошедший век обогатил нас и учением, и предостережениями этих самых святых, и множеством исторических факторов, вполне согласных с их пророчествами и наставлениями.
Не выступив вовремя за Помазанника Божия против революционной власти как передового полка религии антихриста, отцы Собора 1917-1918 гг. открыли революции путь к дальнейшему углублению, к большевицкой тирании. Если бы всем было ясно, как правильно следовало поступить в марте 1917 г., может быть, не пришлось бы думать, как легализовать Церковь в 1927 году. Тогда в марте были все условия для дружного единодушного анафематствования революционеров, которые наверняка бы сразу присмирели. Слово Церкви, кроме определенного общественного влияния, имеет ведь колоссальную духовную силу. Оно привлекает (или наоборот, отводит) помощь всесильного Бога, в руце Которого заключен весь мiр, в том числе и сама МСЗ, воспретить действие которой Всемогущий силен во мгновение ока.
Конечно, лучше было бы сразу всеми силами единодушно молить Господа о пресечении революционного зла и о восстановлении законной власти, словом и делом исповедуя свою непричастность к этому злу, отталкивая его от себя как мерзость. Вместо этого предпочли отречься от Царя и разрешить войска от присяги ему и крестного целования, предпочли молиться за масонское "благоверное" Временное правительство, иными словами, предпочли ужиться со злом, договориться и обняться с ним. Естественно после этого, что карающий меч Божий был удержан: как бы ему вместе с революционным злом не посечь и обнявшуюся с ним Свою Церковь...
Потеряв из виду врага, утратив понятие об "Удерживающем" мировое зло православном Царе, утратили мы во многом особое дерзновение ко Господу, которое позволяло Церкви ходить по бушующим волнам житейского моря, как по суху, в подражание св. апостолу Петру (Мф. 14, 29). Так "ходила по водам" Церковь первых мучеников, вообще даже не ставя вопроса о "легализации" у христоборных властей, а лишь молясь о том, чтобы власть имущие прозрели бы наконец и стали сами христианами. У нас же грех отречения от той власти, которую за три столетия все-таки вымолили мученики того времени, - этот грех был, а для очищения от него, естественно, потребовались и большие страдания.
Не получая за неверие свое особой помощи от Господа, пришлось искать путей, как бы ужиться с системой. Этот вопрос встал еще перед свт. Тихоном, и к концу жизни он был вынужден проводить уже далеко не тот курс, которого неуклонно держался в 1918 году. Следует отметить, что свт. Тихон как хороший капитан уходил с тонущего корабля последним, отступал, но не впереди, а позади всего церковного воинства. Свидетельством тому - общецерковное сознание, которое признает его святость, его труды и борения во славу Церкви. И Патриархия, и Зарубежная, и Катакомбная Церковь, - все прославляют его как святого. Он отступал, повторяем, но отступал вместе со всею Церковью, и притом сумел-таки не переступить некоей роковой черты, за которой начинаются уже необратимые последствия. Господь призвал его к себе, не попустив ему утратить нетленного венца своего.
Условно можно считать, что кончина свт. Тихона завершает первый крупный этап церковной апостасии XX века, суть которого - отказ от исповедания православного самодержавия и от принципиальной бескомпромиссной борьбы с МСЗ. Отступление идет, но святость Церкви при этом не исчезает, не всякий грех влечет за собою сразу утрату истины, благодати и святости.
При этом, однако, неизбежно и незаметно происходит внутренняя переоценка такого понятия, как благо Церкви, в соответствии с ослаблением веры и дерзновения ко Господу. В современных апологиях "сергианства" как-то уже априори под благом Церкви понимается только лишь сохранение внешней церковной организации, при условии, правда, хотя бы внешнего сохранения догматов и канонов. «Надо любой ценой сделать все, чтобы только люди могли причащаться» - вот "благочестивый" сергианский девиз. А во спасение ли будет нам любое причащение - об этом почему-то не спрашивают.
Если под благом Церкви понимать только организационное благоустройство, то, конечно, спора нет: путь митрополита Сергия с его Декларацией был наилучшим для тех времен. Ну, что ж, по вере нашей да будет нам, «в не же достигохом, то же да мудрствуем и тем же правилом жительствуем» (Флп. 3, 16). Это был уже новый этап отступления по сравнению с прежним уровнем. Не нам, конечно, судить грехи наших предков, будем помнить всегда не только тогдашние условия и наши нынешние, но и то, что мы сами отстоим еще двумя ступеньками ниже от них. Но мы занимаемся сейчас не судом, наша цель не Хамова, нам важно проследить развитие процесса, уяснить, что на сем нисходящем пути не было сколько-нибудь заметных подъемов. А чтобы покрыть наготу наших отцов, надо хотя бы перестать показывать их в голом виде при народе, восхищаясь одновременно их блестящими нарядами (как в известной сказке Андерсена).
Беда митрополита Сергия в том, что он, в отличие от свт. Тихона, отступал на своем этапе не последним, а ближе к первым. Поэтому волей-неволей пришлось ему погрешить и против обличавших его и отошедших от него собратьев-архипастырей, запрещая их в служении и даже объявляя их таинства безблагодатными. Самое страшное в общей сергианской линии - это именно вражда с братьями, помощь гонителям Церкви в их ликвидации, а вовсе не пресловутые «ваши радости - наши радости»...
Второй этап прочно утвердил все отрицательные последствия первого и присовокупил к ним еще некое добавление, пока что не на уровне вероучительном, а скорее, на уровне психологическом. Выработалась особого рода привычка ко лжи, благоволение к неправде (2 Сол. 3, 12). Конечно, уровень этой неправды был далек от нашего нынешнего, когда ложь нагло и дерзновенно объявляет себя хранительницей и исповедницей истины. Ложь времен Сергеевых пыталась еще исподволь намекать, что она вынужденная, недобровольная, но привычка ко лжи продолжала укореняться все глубже, подготовляя следующий этап процесса - экуменический.
Говоря о митрополите Сергии, справедливости ради следует напомнить о его верности прочим догматам Церкви, о его личном, так сказать, "келейно-бытовом" благочестии. Экуменический период сильно пошатнул в общецерковном сознании и то и другое. Начался он в Русской Церкви очень резко, от прямо противоположного. Одни и те же лица из ярых противников экуменизма как разновидности космополитизма превращаются в его сторонников буквально за несколько лет. Богословские и святоотеческие обоснования вредоносности экуменической деятельности быстро сменяются богословием "конфессиональной широты".
Такое хамелеонство, заметное и неприятное даже для внешнего человека, конечно, невозможно было бы без воспитания на предыдущем этапе "благочестивой" сергианской привычки ко лжи, а с другой стороны, это положило начало воспитанию нового типа верующих, которые через два-три поколения не смогли бы отличить своего Православия от приготовленной для них религии антихриста.
Следует оговориться, что такая обработка экуменическим ядом в ту пору затрагивала лишь высшую иерархию и образованную часть духовенства, не спускаясь в глубину сознания простого церковного народа. Народ медленнее поддается воспитанию, и пока для него были оставлены прежние "механические" запреты на религию вообще.
Цель у МСЗ была, конечно же, не атеизм. Атеизм чем-то очень похож на нуль. Сам по себе он человеку противоестественен, потому любой атеист напоминает калеку, всадника без головы. Много ли зла в духовной области может сотворить такой калека? - Он может уничтожить многих православных, но идейно против любой, даже ложной религии, он чрезвычайно слаб.
Гораздо больше зла сделает человек противоположной христианству религии, хотя бы потому, что он тоже "верующий". Атеист по сравнению с таким верующим ненадежен: вдруг его придушенный и обуморенный дух проснется, и он еще уверует в истинного Бога, да вдобавок крепко, после своей духовной голодовки. Гораздо надежнее верующий - только не в истинного Бога.
Но такого "верующего" воспитать из христианина можно не сразу, не в первом поколении, а только проведя через атеистическую обработку, подобно тому, как температура воздуха за окном, понижаясь от жары к морозу, неизбежно проходит через нулевую отметку и задерживается на ней некоторое время, пока вся вода не замерзнет. Так и МСЗ, воспитывающей нового человека, необходимо было провести его от Православия к религии антихриста через атеистический период. Предел падения человеческого естества не есть атеистическое скотоподобие, но антихристианское демоноподобие. Падшие ангелы стремятся воспитать людей по своему образу и подобию, приобщая к своим собственным грехам, а ведь самих бесов вполне можно признать "верующими" в Бога, ведь они точно знают о Его существованиии - уж они-то никак не атеисты!
Атеизм призван был подготовить человека плотского, в значительной степени безрелигиозного или религиозно-всеядного, подобно тому, как и сами демоны, при всей своей условной бестелесности и легкоподвижности, пресмыкаются в плотском мудровании, а с другой стороны любят всякую ложь, не привязываясь особо к какой-либо отдельной ея разновидности.
Человеку плотскому и религиозно-безразличному, которого воспитают два-три поколения атеизма, можно начать постепенно прививать отрицательную религию, злую антихристову веру, которая удовлетворила бы лучше атеизма остающиеся у него духовные запросы, направив их в противоположную от Бога сторону. Как в благом и созидательном деле необходимо и уклониться от зла, и сотворить благо (Пс. 36), так и в духовно-разрушительном деле необходимо наоборот, сперва уклониться от блага Христовой истины в безбожие, а затем уже сотворить зло - сформировать и привить народу религию антихриста.
Но вернемся к истории церковной апостасии. Экуменический период в верхних слоях иерархии и духовенства был уже началом формирования новой религии, был уже творением зла в собственном смысле, движением не просто в отрицательную сторону, но уже и в отрицательной части шкалы. В нижних же слоях, которые промерзают несколько медленнее, поддерживалась пока нулевая температура атеизма. При этом и в самом народе масса атеистического льда нарастала. Формировались постепенно такие условия церковной повседневности - служения, требоотправительства и пастырства, которые к настоящему времени уже можно легче, при соответствующей установке сверху, подвести под основание религии антихриста.
Вся эта работа велась под контролем системы зла. Когда система сочла основную часть подготовительной работы сделанной, а сформированного "верующего" вполне созревшим потенциальным отступником от Христа - тогда начался новый, нынешний этап церковного "ренессанса": непосредственное насаждение ложной религиозности под видом Православия.
Характерные черты сего послеатеистического периода следующие. Во-первых, двигатель апостасии, который ранее приходилось раскручивать системе зла, ныне передан некоей части церковной организации внутри самой Церкви. Условия плена кончились, идет конструктивная работа иерархии и духовенства в деле утверждения нового церковного бытия, и система зла уже не подталкивает, а лишь старается чутко направлять внутренние церковные процессы, особенно во влиятельных кругах, которые во многом уже идут в нужном для системы на правлении. Взять хотя бы эти статьи в ЖМП, с которых мы начали. Авторы называют себя апологетами, защитниками. Как продуманно, принципиально и совершенно добровольно, а уже не вынужденно, защищают и оправдывают они те принципы, которые 60 лет назад насаждались силой и кровью. Да и сам митрополит Сергий ужаснулся бы, если взглянул бы сейчас, кого он вырастил! Ведь в условиях нормального существования он сам, думается, первым делом сжег бы свою Декларацию, чтоб ее никто не видел, а тут уже доказывается, что она «в русле церковного предания», да еще в духе св. муч. Иустина. Воистину, поступательное движение вниз налицо...
Почему-то мало кому приходит в голову вопрос: кто дал Церкви нынешнюю свободу? Говорят: Господь. Это не совсем верно. Господь дал бы эту свободу Церкви при условии массового покаяния и обращения, но мы видим вместо этого продолжающееся утверждение лжи на верхах, развитие ее вниз, а вследствие этого вместо подъема настоящего неотмирного православного благочестия -поощрение благочестия декоративного, не отказывающегося от прежнего злочестия во всем XX веке, не дающего духовной оценки властвовавшему и все еще властвующему злу (в лице тех же самых атеистов-номенклатурщиков КПСС) и никого ни к чему не обязывающего.
Стало быть, Господь не благоволил, а лишь попустил сию свободу для Церкви с тем, чтобы какие-то остатки верных попытались бы спастись. Роль Господа здесь, возможно, не столь активна, сколь активной оказалась роль противоположных сил. За освобождение Церкви от коммунизма боролись громче всех немногие либерально-околоцерковные диссиденты. Эти люди не могли отвоевать свободу Церкви у МСЗ. Система сама развязала внешне Церковь, стараясь еще крепче связать ее внутренне.
Несколько разъяснил дело еще в самом начале перестройки сам председатель Совета по делам религий Харчев, заявивший о том, что к настоящему времени удалось воспитать «новый тип священнослужителя». Впрочем, имеющие очи да видят это сами без всякой посторонней помощи. Новизна этого типа священнослужителя теперь в том, что он уже умеет апостасировать сам, без внешнего давления. Вскоре после этого признания Совет был распущен и духовные дела были переданы непосредственно системе патриархийной. "Давить" на священно-церковно-служителей стало незачем.
Помимо того, характерной чертой нынешнего этапа апостасии стало "симфонирование" с антихристианской демократической властью. Это уже не союз кошки с мышкой сергиевых времен, а симфония равноправных и искренне дружественных (насколько там возможна искренность) партнеров, которые совместно решают общие, диктуемые им извне задачи по распространению на Россию "Нового мирового порядка". Партнеры уже привыкли (еще на предыдущем этапе) разговаривать одним и тем же гуманистическим языком и прекрасно понимают друг друга.
Кстати, по-видимому, МСЗ оценила сталинскую церковную оттепель с массовым открытием храмов после войны как преждевременную, ибо тогда она еще могла бы хоть как-то походить на настоящее духовное возрождение - по той простой причине, что к тому времени народ, не будучи развращен западной цивилизацией, сохранил еще настоящие духовные потребности. Не та уже обстановка ныне... Так, например, после второй мировой войны на территории СССР было открыто 22.000 православных храмов, которые были полны молящихся. Теперь же Московская Патриархия имеет во всех странах СНГ и дальнего Зарубежья около 16.000 храмов, далеко не столь полных народом.
И сколь необходима, полезна и спасительна для Церкви симфония со властью православного самодержца, столь же пагубна для нее симфония с государственным руководством, представляющим политическую сторону МСЗ.
Но, пожалуй, самой важной и наиболее всеохватывающей чертой нынешнего этапа является общение с той религией, которая имеет стать основой идеологии антихриста. Есть две религии на земле, которые вот уже две тысячи лет ждут пришествия в мир Мессии, который приведет все человечество в некое качественно новое состояние. В этом утверждении религии, ожидающие нового Мессию, сходны; во всем остальном, прежде всего, в нравственном отношении, их оценки этого властителя расходятся в прямо противоположные стороны.
И когда у земных возглавителей этих двух религий появляется не просто «общность гуманитарных задач», но и «единые положительные религиозные интересы» (Из выступления Патриарха Алексия II перед раввинами в Нью-Йорке 13 ноября 1991 г.), то есть когда ожидание мессии представителями обеих религий вызывает сходные радостные чувства, - то становится понятным, что последняя точка в земной летописи Церкви где-то уже очень близко. Этот "мессианский" экуменизм с религией, противоположной христианству, видимо, заменит экуменизм между христианскими конфессиями и экуменизм с мусульманами и язычниками. Все те виды экуменизма были лишь подготовительными к этому, они лишь воспитывали у человека экуменические способности и задатки. Ведь никакая иная религия, кроме чающей скорого пришествия мессии, не станет ядром его универсальной веры, которую он даст всем конфессиям как необременительное приложение к их собственным модификационным вероисповедным особенностям.
Можно провести одну сравнительную аналогию с трансплантацией (пересадкой) органов. Церкви за все послереволюционные десятилетия старались пересадить, и ныне, не исключено, уже пересадили, чужое сердце. Начиналась эта операция болезненно, со всеми положенными разрезаниями. Нынешний же этап похож на накладывание швов, залечивание ран. Кровь после долгого перерыва начала поступать от сердца к затекшим конечностям. Жизнь, по-видимому, возвращается, остается даже сознание и память. Отсутствует только у тела понимание, что сердце в груди бьется уже чужое. Во всем остальном почти не видно внешних повреждений, их пытаются устранить как можно скорее.
Даруй, Господи, умереть со своим сердцем в груди!..
Заживление раны от большевицкой операции идет очень быстро. Храмы, книги, радио, благотворительность, старчество, - все у нас теперь есть. Но при виде платимой за это цены, невольно встает вопрос: кто все это дал?.. Как тут не вспомнить: «Вся сия дам Тебе, аще пад поклониши ми ся»; а не хочеши покланятися - теперь даже не требую от тебя сего, пусть лишь будет у нас «один отец» и «одни религиозные интересы»...
Если при митрополите Сергии не стеснялись предавать несогласных братьев анафеме и объявлять их таинства безблагодатными, то теперь всех стремятся собрать в единую Церковь, никого бы не потерять, как бы кто-нибудь не ушел "в раскол". Трогательная забота одних и тех же опекунов Церкви о вроде бы противоположных вещах: тогда говорили, что нужен новый раскол в "тихоновщине", а теперь только и твердят о единстве. Но все понятно: тогда разрывали грудь, а теперь, подменив сердце, зашивают все обратно.
Великую роль в нынешнем церковном строительстве играют старцы и духовные наставники, преподобные отцы нашего времени. Наше время вообще богато на "святых": бессловесные исповедники, дружащиеся со тьмой святители, есть у нас и прижизненно канонизированные церковным сознанием преподобные и окруженные женами-мироносицами затворники. Мы не ставим им никакого упрека за это, просто так, к слову пришлось. Но велика их заслуга в том, что когда у верующих возникло сомнение по поводу общности наших «положительных религиозных интересов» с сатаной, они прекрасно его разрешили так, что не только волки остались все целы, но и овчии одежды на них не полиняли. И овцы пока вроде бы сыты и удовлетворены, хотя кое-где и погрешили против волко-пастырей своей нервозностью и капризностью. Но "раскола" удалось избежать...
Среди прочего системе удалось выработать новые критерии духовного авторитета, порою даже не включающие такой стороны, как бескомпромиссность в исповедании истины Православия. Святым и духоносным человека нередко почитают за все, кроме этого: за ласковое (или наоборот, бесцеремонное) обращение, за красивое служение и молитвенный с придыханиями голос, за обилие духовных чад, за умение строго заклясть мирянина послушанием себе, которое паче поста и молитвы, за возможность легко "скинуть" все грехи на старца, требующего взамен лишь послушания себе, за экстравагантные духовные советы, совершенно не учитывающие положение и настроение самого пасомого.
Оборотной стороной благоволения ко лжи является воспитание в народе безответственного отношения к членству в Церкви (то есть, прежде всего, к исповеди и причащению). Можешь ходить в Церковь и причащаться и при этом не оставлять своих собственных философских умствований, худых сообществ, в том числе и религиозных, развращающих добрые нравы, прежних своих смертных грехов. Можешь при этом заниматься спекуляцией или экстрасенсорикой, смотреть развратительный телевизор и читать картавоязычную прессу, можешь стоять у престола и похвалять желтые листки за «объективное и глубокое освящение» церковных вопросов. Очень многое, оказывается, можно совмещать, вплоть до борьбы с латинским прозелитизмом, которая удивительно легко уживается с поиском этих самых «положительных религиозных интересов» в синагоге.
При этом блага духовные, принесенные свободой, явно служат нам в осуждение - в противном случае система бы нам их не дала. Церковь ныне имеет все - и, к сожалению, этим всем торгует. Нательный крестик или иконка, проданные в качестве сувениров явному безбожнику - уже наносят немалый духовный ущерб и продавцу и покупателю. Но мы торгуем не только крестиками, а таинствами: крещениями, венчаниями, соборованиями, отпеваниями; более прикрыто - и причащением, хотя не то что торговля, а просто отдание святыни не желающим превратиться в овец Христовых, и то уже запрещено Господом. Этот самый главный порок церковной системы советского времени никакая "перестройка" не только не тронула, но даже полусловом не осудила.
Во времена первого пришествия Христова Церковь ветхозаветная имела те же самые пороки, что и сейчас, которые помешали ей принять Христа и помогли распять Его. Внутри фарисейского учения уже найдены были глубокие "общие интересы" с халдейской магией, пантеизмом и оккультизмом, а в народе шла бойкая торговля жертвенным скотом прямо в храме. То и другое Христос обличил и пресек самыми резкими и решительными действиями и словами. То и другое на самом деле - две стороны одной апостасийной медали: верхняя и нижняя.
На нынешнем этапе отступления обе стороны не просто сохранились, но получили качественное приращение. Если продолжить аналогию с ветхозаветной Церковью, то напрашивается предположение, что дальнейших ступеней вниз уже не будет, будет резкий обрыв...
В свете сказанного остро встает общий вопрос: как уклониться от нарастающего зла во все более апостасийной церковной организации? Без этого уклонения от зла, строго говоря, с некоторого времени уже невозможно будет сотворить какого-либо настоящего блага. В условиях церковной системы, зараженной апостасией, у человека или воспитывается апостасийная психология, или идет постоянное насилие над совестью, возбраняющее духовный рост. Размежеваться с апостатами необходимо, и решимость к этому должна созреть в сердце свободно, спокойно и бесповоротно...
Священник Тимофей, Апрель 1993 г.
(Напечатано с сокращениями)
