«Посев» (1980. № 10)
"Русский Колокол". Журнал волевой идеи. Редактор И. А. Ильин. – Берлин, 1927-1930.
"Русский Колокол" просуществовал недолго, с 1927 по 1930 годы. Вышло девять тонких его тетрадок, небольшим тиражом, и далеко не каждый даже страстный библиофил имеет их сегодня в своей библиотеке. Тем не менее, этот журнал по праву должен быть отнесен на почетное место в ряду той политической публицистики российского зарубежья, к которой также, как и к "Русскому Колоколу", может быть применено определение – "журнал волевой идеи".
Этот особый жанр публицистики, конечно, не имеет своей рубрики в библиографических каталогах, так как встречается он нечасто. Он возникает исключительно в эмиграции, но живет только проблемами своей покинутой страны. Страны, переживающей страшное бедствие, ужас и причины которого совершенно непонятны окружающему ее міру. Страны, в которой подвергается истребительному террору духовное ее наследие, на котором она до сих пор стояла. Эта страна должна быть великой державой. Возможно, она должна быть именно Россией и ничем иным, ибо явлений, подобных российской политической эмиграции, мір не знает.
И главная особенность таких журналов – они способны объединять вокруг себя не просто читателей, но деятельных людей.
"Русский Колокол" не был органом политической организации. Он создавался людьми, которые стремились внести в среду политической эмиграции волевой импульс. Этот импульс вызвал кристаллизацию и в РОВСовской* молодежи, объединившейся в 1930 г. в Национальный союз русской молодежи – будущий НТС. "Идеализм, национализм, активизм" – эта триада хорошо передает суть развивавшейся организации. Сегодня эти столпы политической деятельности (служение высшим ценностям, любовь к своей стране, необходимость организационных форм борьбы) в некоторых кругах стали предметом жарких дискуссий; пятьдесят же лет назад для большей части русской эмиграции они, по крайней мере, два первых, – видимо, казались само собой разумеющимися.
* Русский общевоинский союз (РОВС) основан ген. Врангелем в 1924 г. для сохранения кадров белых бойцов. Читатели в СССР, которым недоступны другие источники, кое-что могут узнать о РОВСе из БСЭ, т. 30, с. 163.
Наряду со статьями известнейших в эмиграции политиков, военных и ученых – в областях истории, армии, политики, идеологии, религии, – значительная часть материалов журнала была посвящена конкретным вопросам борьбы: как соблюдать конспирацию, хранить тайну, как вести себя на допросе и в тюрьме. В отличие от современных подобных "памяток" (Есенина-Вольпина, Буковского), рекомендации которых часто ограничиваются шаткой правовой стороной советских законов, в "Русском Колоколе" противостояние аппарату насилия рассматривалось в плане чисто психологического, духовного единоборства, как и солженицынское "не верь, не бойся, не проси". И характерно, что почти все статьи этого никак не кажущегося возвышенным раздела написал под псевдонимом "Старый политик" сам редактор, один из выдающихся русских религиозных философов – Иван Александрович Ильин.
Глубокая религиозность, философский ум, чувство долга политика, – качества, чаще встречающиеся в людях по отдельности, – соединялись у Ильина в один сплав, каждый компонент которого не просто дополнял остальные, а осмыслялся с их помощью, становился неотъемлемой частью целого. Ильин считал, что право, политику, государство нельзя ни отвергать как нечто "приземленное" или "насильническое" по отношению к индивидуальной свободе, ни принимать как нечто самодовлеющее. Они должны получить религиозное осмысление:
«Это необходимо не потому, что "религия нужна государству"; и не потому, что "религиозность полезна народу в моральном отношении". Но потому, что религиозно не осмысленное и не освященное вообще не нужно человеку в высшем смысле этого слова; и то, что религиозно не обосновано, то есть не укоренено в Боговосприятии, – то мертво, безсильно и безплодно в духовной жизни» (№ 3, с. 36).
С религиозного осмысления происшедшей в России катастрофы Ильин предлагал начинать и поиск путей ее преодоления. А одну из главных причин российской трагедии он видел в разложении русского национального самосознания:
«Так случилось, что русская интеллигенция инстинктом и разумением своим отделилась от русского простого народа и сознательно противопоставила себя ему... Она перестала ощущать свое единое с ним национальное "мы"; она разучилась видеть в себе национально-волевой орган единого русского народа, призванный воспитывать и обязанный вести» (№ 2, с. 10).
«Я утверждаю, что русское государство рухнуло потому, что временно поколебалось и разложилось русское национальное правосознание... И на нас лежит священный долг помочь нашему народу выйти из этой смуты и восстановить правосознание. Иначе он не восстановит Россию» (№ 1, с. 33).
Очевидно, И. А. Ильин не согласился бы с мнением докладчика на прошлогодней Посевской конференции Е. Терновского, что
«... есть опасность часто не усмотреть, что борьба за веру Христову, за свободу России и ее духовное восстановление имеет вне– или наднациональную сущность», а также «рискованно слияние сакрального элемента с вполне конкретным и исторически объективированным, т. е. религиозного с национальным в лоне общественности и политики. При этом как-то незаметно сакрализуется и соседнее, национальное понятие...», что национальное «непременно» должно «соединиться с демократическим и либеральным элементом» ("Посев" № 12, 1979).
Редактор "Русского Колокола" мог бы возразить, что опасная "сакрализация национального" происходит именно тогда, когда оно отделяется от устремленности к Божьему и служения ему и становится само высшей ценностью. В предотвращении этого отделения и в преображении национального – одна из задач Церкви. Русское национальное самосознание родилось с принятием Русью христианства, сыгравшего роль катализатора в образовании нации и ставшего ее скрепляющим стержнем. Было бы, конечно, преувеличением утверждать, что "не православный – не русский", так как эти понятия все же относятся к разным иерархическим уровням и отражают разные ценности. Но можно сказать, что русское национальное самосознание и православие "неслиянны и нераздельны", то есть применить здесь эту полную глубочайшего смысла формулу соединения несоединимого, явленную нам в Боговоплощении. Она же – образец и для взаимоотношения духовного и материального на всех иерархических уровнях человеческого общества, в том числе и для политики, государства, нации. Опасность возникает тогда, когда это взаимоотношение нарушается в ту или иную сторону.
Е. Терновский правильно видит опасность одной возможной крайности – самообожествления нации, но вместо того, чтобы устранить эту опасность, поставив над нацией высшую ценность – Бога, он, фактически предлагает крайность другую: качественное снижение понятия нации, удаление из нее мистического зерна, сведение ее к уровню таких чисто механических объединенных коллективов, как производственные, административно-территориальные и т. п. – ведь именно таково понимание нации сегодняшним либерализмом.
А вот еще одна цитата из "Русского Колокола", столь современная и сегодня:
«...Для того, чтобы воспитывать других, интеллигенция должна сначала воспитать себя: воспитать в себе чувство государственной ответственности... Иначе она, поистине, как соль, потерявшая свою силу...» (№ 1, с. 38-39).
О роли и задачах национальной интеллигенции в "Русском Колоколе" написано столько, что в названии журнала мог бы стоять еще один подзаголовок: журнал русской национальной интеллигенции.
Оценка "Русским Колоколом" причин большевистской революции настолько характерна для тогдашних настроений "нацмальчиков" из НСРМ, что стоит немного сказать и об этом. Ильин не возлагал вину за революцию на какое-то одно направление в среде интеллигенции: одна ее часть вела к этому «сознательною волею, агитацией и пропагандой, покушениями и экспроприациями», другая – «проповедью непротивленчества, опрощения, сентиментальности и равенства», третьи – «безыдейною и мертвящею реакционностью, умением интриговать и давить, неумением воспитывать».
Судя по этим словам, у редактора "Русского Колокола" – убежденного монархиста – могли бы быть и сегодня противники не только слева, но и справа. Однако поиски виновников не были для него главным. Не было для него главным и столь актуальное в те годы разделение эмиграции на монархистов и республиканцев – идею надпартийного объединения национальных сил для служения России он ставил выше политических разделений. «Современная, трагедия России так велика и глубока, что борьба должна вестись не за политическую форму, а за само бытие народа, за возможность дышать и трудиться...», – говорил он в одной из своих речей.
"Русский Колокол" отличался устремленностью в будущее, к новой России, которую предстояло создать:
«Из нашей среды выделились величайшие в міре предатели для того, чтобы мы сами укрепили свою верность. Мы переживаем неслыханное безправие и порабощение для того, чтобы научиться ценить справедливое право и верную меру свободы. У нас отняли всякое имущество и ввели коммунизм для того, чтобы мы поняли необходимость собственности, ее смысл и предназначение. У нас погасили семью и родину, у нас извратили естество солдата и армии для того, чтобы мы постигли святость очага и Кремля, и священный смысл воина. В нищете и черной работе, в уплотнении, в ссылке или изгнании, окруженные соблазнами и опасностями – выстрадываем мы новое восприятие Бога, новое национальное самосознание, новый уклад характера, новое правосознание, новое отношение к армии и к собственности. В этом великий смысл нашего испытания и закаления» (№ 3, с. 4).
В атмосфере эмигрантских распрей, поисков виновников революции, реставрационных настроений, частых как раз в окружении Ильина, в правом лагере, – эти слова могли быть написаны лишь человеком, способным к ощущению мистического смысла истории, на основе чего только и возможно политическое предвидение. Недаром многие места в статьях Ильина так и просятся в цитаты по поводу сегодняшних наших размышлений о судьбах России, миссии русской эмиграции, путях российского освобождения, которому надо служить «как делу Божьему: не кривя, не торгуясь и не исчисляя Божиих сроков».
Эта устремленность в будущее стала одной из главных движущих сил молодого НТС. И новая Россия понималась им не как какая-то модернизация национального духа, сведение его к либерально-прагматическому пониманию, но как расчистка пути для осуществления неизменной в тысячелетии нашей истории глубинной сути России, называемой Святой Русью, замысла Божьего о ней. (От этих "неконкретных" слов, я заметил, некоторых людей берет конвульсия, но других слов об этом нет.)
Даже после прекращения издания "Русский Колокол", по свидетельству старших членов НТС, еще долгое время был для них чем-то вроде учебного пособия; считалось, что его должен прочесть каждый. Продолжалось и влияние Ильина на молодежь: он ездил с докладами в Прагу и Белград, а в самом Берлине с 1934 по 1938 годы вел философский семинар (такие его ученики, как Р.Н. Редлих или В.А. Нерсесян могли бы об этом рассказать больше). Гитлеровские власти запретили Ильину публичные выступления, тогда же был запрещен НТС и другие политические организации, поэтому семинар собирался скромно, на частных квартирах.
И. А. Ильин укрепил НТС в обосновании морального права на борьбу против коммунизма (в "Русском Колоколе" приведено известное изречение св. Феодосия Печерского: «Живите мирно не только с друзьями, но и с врагами, однако, только со своими врагами, а не с врагами Божиими»). Ильин во многом повлиял и на принятие Национально-трудовым союзом идей ответственной свободы, взаимосвязи прав и обязанностей, и особенно – идеи служения.
При консультативном участии Ильина в 1938 г. НТС вел переговоры с представителями германского военного министерства. (Инициатива исходила от немцев, НТС воспользовался ею, чтобы побудить Германию отказаться от разрабатывавшейся тогда расистской политики на Востоке. В результате этой неудачной попытки, всем известным членам НТС, во избежание ареста, пришлось вскоре покинуть Германию.)
Мне думается, что интерес сегодняшнего пополнения НТС к этим далеким годам – не праздный. Литературы об этом периоде истории НТС практически нет – это следствие типичной для НТС неприязни к самоописаниям: «Наша задача – делать историю, а писать ее будут другие» (и этот девиз, конечно, тоже еще от "нацмальчиков"). А ведь традиция в организации не менее важна, чем в духовной жизни народа. Она – тот необходимый вес, который придает кораблю устойчивость и верность курсу в любую непогоду.
За прошедшие 50 лет что-то из того наследия на время терялось: так, был период 1950-х годов, когда знак НТС – трезубец Св. Владиміра, Крестителя Руси, – превращался в пропагандную формулу «вилы гнева – символ единения рабочих, интеллигенции и крестьян» (!). Что-то неизбежно принимало новые формы: например, язык "Русского Колокола", политический язык первой эмиграции, нам сегодня кажется чересчур возвышенным, – мы теперь пишем суше, сдержаннее. Однако нельзя, конечно, судить о действиях и словах предшественников сегодняшними мерками, нужно учитывать дух того времени. Тогда можно будет понять и принять даже и "вилы гнева".
Если мы сможем посмотреть на публицистические статьи политика-философа Ильина "не по одежке, а по уму", то в них отчетливо видны те глубоко продуманные, национальные источники политической мудрости, из которых, задолго до НТС и Солженицына, Ильин предвосхитил и обращение к "конструктивным силам" в правящем слое, и "Письмо к вождям", и "веру в наш народ на всех уровнях". Все это естественно вытекает из стремления к оздоровлению, а не разложению России, из позиции национально-государственных интересов страны, – и это главное наследие "Русского Колокола", которое НТС всегда сохранял на всех поворотах истории.
Эта позиция отражена и на титульном листе нашего "Посева", где, в сущности, дано сжатое определение "журнала волевой идеи" в нашем сегодняшнем понимании[1]. И в этом смысле мы можем и должны считать себя преемниками "Русского Колокола".
М. Назаров
Опубликовано в журнале "Посев" (Франкфурт-на-Майне. 1980. № 10. С. 58-61)
«"Посев" участвует во внутрироссийской политической борьбе за право, свободу и справедливость. Эта задача определяет направленность журнала, который:
поддерживает российское освободительное движение во всех его проявлениях;
стоит на позициях национально-государственных интересов России;
участвует в обсуждении современных и будущих проблем российского государства (политических, экономических, социальных, идеологических, духовных);
стремится к выявлению в России конструктивных сил, осознающих необходимость оздоровительных перемен во всех областях жизни и готовых к активному участию в их проведении».
Послесловие, сентябрь 2020 г.
В русскую эмиграцию и тем более в НТС я попал в 1970-е годы молодым политически малограмотным антисоветчиком. Читать Ильина (в т.ч. "Наши задачи") в порядке ликбеза меня побудил глава НТС Е.Р. Романов. В этой статье к 50-летию ильинского журнала, сыгравшего большую роль в молодежном НТС довоенного времени, выражено мое тогдашнее горячее неофитское православное мiровоззрение, обретенное в первые годы эмиграции, когда я бросил свою взращенную в СССР мечту и цель побега на Запад ‒ философский факультет Мюнхенского университета ‒ и пошел работать в издательство НТС "Посев".
Но, кроме того, в этой статье отразилась и полемика тех лет в НТС, проявлявшем в 1970-е годы "всеядность" по отношению ко всем антикоммунистическим силам (включая диссидентов-западников), отразилась и моя эмоциональность в полемике с этими эмигрировавшими западниками из "третьей эмиграции", которые развязали против меня всеэмигрантскую кампанию, якобы я засланный "агент ГРУ" с целью перевести НТС на "национально-черносотенные рельсы". Эта статья прибавила им "доказательств".
Приглашенный одним из докладчиков на Посевскую конференцию Евгений Самойлович Терновский был представителем западников, что и вызвало такую мою публичную критику его доклада, что его обидело, в связи с чем последовали и некоторые трения в редакции "Посева". Должен признаться, что я часто бывал несдержанным в таких спорах, за что мне порою стыдно. Но всё же на содержание журнала и позицию руководства НТС в последующие несколько лет мне удалось повлиять (определение целей журнала на его титульном листе было написано мной, хотя и в сглаженной окончательной редакции). Я там работал, пока я не ушел в свободную журналистику, увидев новые открывшиеся возможности для поддержки единомышленников в перестроечном СССР.
Трудно не согласиться. Даже удивительна прозорливость философа. Но... это глас вопиющего в пустыне.
Человек с закрытыми глазами Медленно ступает по воде, А за ним Россия с образами, Вся Россия В горе и беде. Все ее заблудшие народы (Видно важен этот переход) От кровавых распрей и свободы Под высокий чистый небосвод. Солнце в тучах, ветер свирепеет, Каждый шаг дается им с трудом, Боже, неужели не успеют Обрести свой новый светлый дом?