"Сова Минервы вылетает в сумерки..."

Опыт философской автобиографии

Уже не раз мне напоминали, что пора писать воспоминания. Писать, конечно, можно, следуя правилам жанра ‒ живописать основные вехи биографии: детство у стен металлургического завода в Макеевке, когда в серой мгле просыпалось сознание, и затем переезд в "рай на земле" в Бешпагире, где болезненный городской мальчик удивлялся открывшейся красоте природы; написать о моем любимом Городе Креста, о нашей дружной группе в техникуме на берегу Кубани (это феномен искренней юности: мы до сих пор с удовольствием общаемся, хотя профессии у нас сложились разные), об опыте работы на краю земли в Арктике, об антисоветской группе в московском инъязе, о советской загранработе в мусульманском Алжире и несанкционированной поездке в Сахару, из-за чего последовал приключенческий побег в Германию, и особенно о наиболее важном ‒ о работе в "Посеве" и НТС, о портовых "экспедициях" в Америку, о видных деятелях русской эмиграции, с которыми приходилось общаться.

Но так, как пишут воспоминания эмигранты, с которыми я был знаком, в том числе и мои друзья по НТС (кое-что опубликовано ими в интернете), то есть описывая подробности своей жизни, взаимоотношений с другими людьми и деяния "славной антикоммунистической борьбы" (не вынося из нее никакого урока), ‒ так писать у меня не получится: не вижу в этом особого смысла, да и память ослабла. К тому же надо писать правду, а значит ‒ не только о хорошем, но специально не хочу никому быть судией. Кое-какие свидетельства у меня, впрочем, можно найти в "Миссии русской эмиграции" и в других публикациях, в частности об НТС в эпоху крушения коммунизма ‒ и этого достаточно.

Но мне вообще кажется, что писать воспоминания следует как осмысление главного опыта своей жизни, что может пригодиться другим ищущим и, конечно, прямым потомкам (поскольку на мое формирование повлияли мои предки уже одним фактом своего существования и гибели от рук красных революционеров, надеюсь, что и сам когда-нибудь смогу пригодиться внукам). На восьмом десятке лет, наверное, уже можно приступить к такой попытке, и начинаю с конца, с обретенного итога своих, начатых с нуля в советской юности, самодеятельных поисков смысла жизни и мiра ‒ почему он такой и как к этому относиться. А после этого опишу то, как непросто я к этому пришел (так будет нагляднее и понятнее происходившее приближение к искомой цели).

Этот итог важен тем, что он объясняет нынешнее удручающее состояния мiра, что важно знать для правильного поведения в такое смутное время.

Возможно, нынешним молодым поколениям суждено увидеть конец истории, предсказанный в Священном Писании. Нам даны приметы этого последнего времени, исполняющиеся на наших глазах: падение веры в официальных церквах, нравственное одичание людей, эпидемии, природные катаклизмы и усиливающийся цифровой контроль материалистической власти над дичающим человечеством: «И он (антихрист) сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Откр. 13:16-17).

Для этого всемiрного правителя-машиаха (который предсказан и в иудейской, и в мусульманской, и в христианской религиях) в еврейском государстве уже готовятся восстановить Третий Храм, осуществляя новозаветное предсказание: «в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Фес. 2:4). И всё это усугубляется отсутствием должной политической и духовной власти в мiре и в России, которая была бы способна выполнить свою миссию по удержанию зла, наоборот: все дружно строят Новый мiровой порядок, в котором и церковные функционеры надеются получить свою жреческую нишу.

"Прогрессивные" политики, ученые, и вообще далекие от веры люди не воспринимают эти предсказания Священного Писания о конце истории и об антихристе всерьез, а лишь как "древние легенды" и "мракобесие", но усугубляющееся неблагополучие и в России, и в Европе, и вообще на планете, включая гибнущую и бунтующую природу (земля восстает против ее разрушения эгоистичной человеческой "цивилизацией"), ‒ это не может никого оставлять равнодушным. Так, быть может, пора таким неравнодушным не только протестовать (это тоже нужно) против отдельных частностей ‒ лавины чужекультурных мигрантов, насаждаемой однополой гей-культуры, чипизации, глобального потепления и гибели природы, ‒ но и обратиться к мудрости Священного Предания и задуматься об этих признаках конца истории? Во всяком случае, я уже не умею объяснить смысл нашего мiра вне религиозных категорий, да это и невозможно, и поэтому буду излагать свой опыт с их применением (в меру своего обретенного религиозно-философского понимания), показывая, как я их обрел.

Апокалипсическое будущее отбрасывает свои тени...

Итак, предсказанное апокалипсическое будущее небоскребно-вавилонской человеческой глобализации (ее прообраз в Библии ‒ Вавилонская башня, разрушенная Господом) отбрасывает всё более видимые "тени". Сейчас мне хочется отвлечься от описания этих мрачных теней, всё больше сгущающихся в сумерки перед смертельным закатом, и обратиться к размышлениям о причине и истоке этого конца земной истории человечества, который можно отодвинуть, но нельзя отменить: он уже предсказан Самим Богом и в нем, вопреки научной вере в "прогресс", экуменическим радениям "за мир и безопасность", пропагандируемой язычниками "Эре Водолея" и католическим чаяниям всеобщей радостной "мессианской эры" вместе со "старшими братьями-иудеями", ‒ места для таких "счастливых" проектов на грешной земле не предусмотрено.

Близящийся катастрофический конец, наверное, можно было бы задержать, если бы все люди на планете изменились и стали бы жить скромно, нестяжательно, с соблюдением Божиих заповедей, с уважением к друг другу и к природе по правилу: «кроткие наследуют землю» (Мф. 5:5) ‒ и остановили бы свою самоубийственную мiровую экономику с ее "непреложными экономическими законами" стяжательного саморазрушения. Земля, вероятно, могла бы еще начать очищение от накопившихся мусорных ядов (включая тепловые, газовые, электроволновые, радиационные) и вернуться к более здоровому состоянию.

Вероятно, правители мiра такое очищение и планируют (не самоубийцы же они), избавив планету от излишнего многомиллиардного "балласта" населения и обезпечив избранным "рай на земле", а потому они сейчас сознательно ведут мiр к "очистительной катастрофе" (описанной в "Апокалипсисе" ‒ в "Откровении" от Бога, а это значит, что она точно будет), которую они надеются пережить в своих богоубежищах и создать новое человечество из своего потомства, постольку «именно для них Бог создал мiр». Именно такую "мессианскую эру" (для себя, но не для всех) во главе с долгожданным мошиахом откровенно, радостно и все громче возвещают иудеи.

Однако о такой возможности спасения "богоизбранных по крови и по богатству" в Священном Писании и в Предании ничего не говорится, наоборот: они названы "сборищем сатанинским" (Откр. 2:9), а создаваемый ими Новый мiровой порядок, понимаемый в христианском учении как царство антихриста, продлится очень недолго, потому что богопротивное человечество будет не нужно Богу. Господь продлевает историю, пока есть для кого продлевать, чтобы могли спастись все достойные.

Всё это давно известно мудрецам и предсказано в священных книгах. Они предназначены именно для того, чтобы при гибели земной цивилизации воспитывать людей, достойных спасения в Царство Божие. Но в наше время очень немногим доступно это знание даже в западном мiре, который называл себя "свободным" в сравнении с тоталитарными режимами. Сейчас таковых уже немного, но и в "свободном" мiре созрел тоталитаризм нового вида, который не запрещает истину прямо, но стремится свободно потопить ее в океане лжеистин и прямой дезинформации посредством "прогрессивной" науки и СМИ, с зачислением несогласных в изгои.

Тем более это знание было строжайше запрещено в государcтве, где я родился и вырос, где уже мои родители были лишены этого знания (они оба родились после убийства их отцов в годы революции) и, к сожалению, не могли мне его передать с детства. Не нашлось в молодости и соответствующих учителей для уяснения смысла мiроздания. Пришлось его долго искать с нуля доморощенным философствованием методом проб и ошибок, опытом чего мне и хотелось бы поделиться со своими внуками, в надежде, что их тоже заинтересует поиск смысла жизни в том окружающем мiре, который хочет их этого стремления лишить.

Говоря о философии, скажу несколько слов о своем понимании ее сущности ‒ не богословия (для этого нужно специальное образование), а именно философии, ‒ которая меня привлекала с юности (и я ее стремился изучать): почему "я" живу и для чего, что такое жизнь и какова ее цель в нашем мiре?

Исток и пределы любомудрия

Философия в переводе с греческого означает любомудрие. Некий заложенный в человеке "моторчик" побуждает его задумываться о сущности и смысле себя самого и мiра, в котором "Я" оказался по какой-то причине. И раз уж оказался, то невозможно не думать об этом, не стремиться его познавать: так узник спонтанно изучает стены своей камеры, взрослеющий принц ‒ все комнаты, закоулки, подземелья и богатства монаршего дворца, так же и человечество в лице своих любомудров стремилось познать мiроздание. (Во всяком случае у меня побуждение было именно такое, и по мере его осуществления стало тесно в стенах СССР, а разгадка виделась за его пределами.)

Символом философии в древнем языческом мiре считалась Минерва (в греческой мифологии под именем Афина) ‒ богиня мудрости и наук. Изображали Минерву-Афину в шлеме и с копьем, как воительницу и покровительницу, с совой. Сова являет собой символ мудрости, образ ночной темноты и познания скрытой в ней тайны.

Происхождение выражения "Сова Минервы вылетает в сумерки" связывают с таким изречением философа Гегеля:
«Что же касается поучения, каким мiр должен быть, то ... для этого философия всегда приходит слишком поздно. В качестве мысли о мiре она появляется лишь после того, как действительность закончила процесс своего формирования и достигла своего завершения... Лишь в пору зрелости действительности идеальное выступает наряду с реальным и строит для себя в образе интеллектуального царства тот же мiр, постигнутый в своей субстанции. Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, тогда некая форма жизни стала старой, но серым по серому ее омолодить нельзя, можно только понять; сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек». (Гегель «Философия права: история и современность. Предисловие»)

Смысл приведенных слов Гегеля о сове Минервы обычно толкуют так, что понимание мiра к людям приходит поздно, в конце жизни. В сумерках старости, на основании накопленного опыта, человек лучше осознаёт смысл мiроздания и то, как следовало правильно жить в этом мiре, осознает свои ошибки и упущенные возможности (в моем случае всё получилось именно так). И это верно ‒ независимо от того, чего в этом достиг сам Гегель.

Не станем вдаваться в толкование, что такое "действительность" и "идеальное" в философской системе знаменитого германского любомудра. Гегеля считают завершителем всей великой немецкой "классической философии", которая представляет собой попытку познать смысл мiра, однако без учета предыдущего гораздо более "классического" наследия христианства (об этом есть хорошая книга немецкого католика: Georg Siegmund. Der Kampf um Gott), ‒ то есть это попытка познать смысл мiра без его Творца-Бога, открывшего Себя людям в Священном Писании и в Воплощении. Величие немецкого любомудрия видится людям эпохи т.н. Просвещения в попытке самостоятельно, чисто человеческим умом и рассудком, логически осмысляя обнаруживаемые духовные и нравственные закономерности (как это в дохристианские времена удавалось Платону), дотянуться до вершин познания  ‒ и каждый из участников этого процесса любомудрия внес в него свой примечательный вклад, вероятно, более всего ‒ Эммануил Кант, наиболее приблизившись умом и интуицией к нравственным законам Бога, но всё же не пользуясь Его Откровением.

Однако все тайны, причину и сущность бытия человек познать не в состоянии, находясь внутри этого бытия. Мы не можем охватить умом неисчерпаемость мiра внутри его строения и вовне, во Вселенной, находясь на узкой материализованной границе между этими двумя безконечностями, в которых понятие размера становится относительным. Мы не можем познать и сущность времени, находясь в одной точке внутри его неосязаемого потока, поэтому человеческие попытки измерения его скорости или длительности, тем более "миллионами и миллиардами лет" ‒ субъективны и недостоверны.

Мы не можем познать и главную особенность, делающую нас людьми: онтологическую сущность человеческой свободы с ее недетерминированностью и вариантностью будущего. Оно не предопределено, а зависит от свободной воли субъекта, обладающего ею как даром и инструментом творения своей судьбы, ‒ и в то же время мы верим, что Всеведущий Бог, даруя нам свободу, промыслительно знает будущее как результат нашей воли (иначе Он не был бы Всеведущим). То есть Бог знает всю протяженность времени и "стоит" над ним во всем его протяжении, в то же время уважая свободу человека внутри времени.

Если же наше будущее было бы детерминировано, то есть строго предопределено, то человеческая свобода не существовала бы, люди не были бы ответственны за свои поступки и даже Богу никого нельзя было бы ни за что судить, человек был бы всего лишь механическим винтиком в мiровом агрегате со своей виртуально и обманно воображаемой "свободой". А это для верующего не так: от него самого, от его поведения и выбора, зависит его судьба, иначе бы никакого смысла в Божием суде над ним и заслуги в его добродетельном выборе не было бы. Видимо, время и свобода созданы Богом именно для человека как взаимосвязанные атрибуты его жизненного становления в мiре, ведь они не нужны неодушевленной материи, которая не может даже почувствовать их. В этом смысле дарованная нам воля свободно соучаствует в формировании нашего будущего, уже известного Богу ‒ таков этот величайший таинственный дар непостижимого для нас духовного масштаба. Тем более непостижим в своей безконечной полноте Бог, мы можем только ощущать, что Он есть.

Итак, согласно гегелевской сове Минервы, понимание мiра к человеку приходит в конце жизни. Разумеется, изменить свое прошлое он уже не может, но мудрость состоит в осознании своих скромных возможностей познания в сравнении с непостижимым величием Творца мiра и в смирении перед Ним.

«Непостижимое постигается через постижение его непостижимости», ‒ так об этом высказался С.Л. Франк. Напомним заключительные абзацы из его книги.

«Непостижимое» не есть «ночь, в которой всѣ кошки сѣры» и перед лицом которой теряло бы всякiй смысл ясное и отчетливое воспрiятiе «дневного», зримаго облика мiра. Непостижимое есть, напротив, тот неприступный Свѣт, из котораго, с одной стороны, вытекает сама «дневная», обыденная зримость мiра, и перед лицом котораго [т.е. перед лицом Непостижимаго] эта обычная «свѣтлость» мiра оказывается сама лишь чѣм-то темным, непроницаемым, иррациональным. Правда науки и трезваго, рацiональнаго воспрiятiя и постиженiя мiра оказывается производной, частичной и лишь в этом смысле неадэкватной правдой. Подлинную Правду нам открывает лишь философiя – установка, в которой рацiональность, направляясь на самое себя, тем самым трансцендирует через саму себя и опирается на общее и вѣчное откровенiе реальности, как Трансрацiональнаго, Непостижимаго. И философiя, таким образом, с своей стороны постулирует за предѣлами самой себя, как источник, из которого она сама рождается и черпает свою возможность и свое существо, – непосредственное религiозное воспрiятiе бытия – точнѣе говоря, саму священную реальность Божества, силою и откровенiем которой все общее и есть, и есть-для-себя, т. е. открывается для постиженiя.

Что «Непостижимое» как таковое – «непостижимо» – это возраженiе, которое неблагожелательно настроенный читатель заранѣе готов с уничтожающей усмѣшкой противопоставить самому замыслу нашего изследованiя, – есть истина столь же безспорная и столь же глупая в своей бесспорности, как мудрое поученiе Кузьмы Пруткова, что «нельзя объять необъятное». Кузьма Прутков и слѣдующiй его мудрости неблагожелательный читатель даже и не подозрѣвают, какая проблематика заключена в самой возможности для нас произнести слово «непостижимое» (или «необъятное»), т. е. имѣть эту идею или это понятiе о нем. Ибо, произнеся это слово, образовав эту идею, мы уже тѣм самым «объяли» «необъятное», уловили, восприняли и в этом смыслѣ постигли «непостижимое».

... Непостижимое постигается через постиженiе его непостижимости. Гдѣ утрачено это основоположное для всей нашей жизни, осмысляющее всю нашу жизнь сознанiе, там жизнь становится безсмысленным, слепым прозябанiем».

(С.Л. Франкъ. Непостижимое. Онтологическое введенiе в философiю религiи. Парижъ, 1939. С. 22-323; сохранена авторская орфография.)

Трудные вопросы мiропонимания: зло и свобода

Таким образом, постижение Непостижимого достигается не просто активным философским умом, а вместе со смиренным религиозным осознанием безконечного величия Бога и Его мiроздания, в котором нашими категориями познания ухватывается лишь крохотная часть, касающаяся нашей жизни. И даже в этих крохах мы блуждаем, пытаясь понять наиболее волнующее: для чего Бог создал мiр и человека в нем? Почему материальный мiр столь совершенен в своем строении (стройные законы физики, химии, математики, генетическая программа развития живых организмов) ‒ и столь несовершенен с нравственной точки зрения, обнаруживая в себе зло и смерть? Может ли мiр быть только таким ‒ или же он может быть другим? Имеет ли история развитие к неизбежному своему концу, как это утверждают мифы многих народов, и почему?

Эти вопросы даже мудрецам невозможно было истинно уразуметь собственным умом, мы не имели бы на это убедительного ответа без Откровения Божия. В этом состоит именно познавательная сущность христианской религии (от латинского глагола religare «связывать», в переводе: "связь с Богом"), а не просто в слепом и рабском поклонении всесильному Высшему существу, как это предписывается в нехристианских конфессиях. Изложу, опять-таки в своем философском понимании прочитанного у мудрых людей, лишь несколько трудных примеров познания причины и последствий зла в мiре и неизбежности его конца, и почему это допускает Бог, ‒ а этот вопрос всегда волновал и волнует человеческие умы, приводя некоторых не только к атеизму, но и к богоборчеству (как марксистов).

«Весь мiр лежит во зле» (1 Ин. 5:19), ‒ говорит нам Священное писание, и Церковь объясняет причину этого тем, что человек, для которого и был создан Богом мiр, своею свободной волею, поддавшись обману диавола, избрал путь непослушания Богу, и тем самым, будучи венцом творения, исказил всю его природу, изначально совершенную, сделал ее больной, впустил в мiр зло и смерть («проклята земля за тебя…». ‒ Быт 3:17). Грехом и смертью оказались поражены и все потомки первых людей, обнаруживая в этом бытийственное единство человеческого рода, связанного цепью взаимной ответственности во всех поколениях. Как это конкретно сделалось, в какой всеобщей причинной взаимосвязи человека и природы ‒ тайна, хотя очевидна цель: Бог, допустив смерть, положил предел греху, чтобы он не был вечным.

Из этого объяснения следует: Бог не создавал зло, его носители выступили против Бога и Его Законов. Зло не имеет собственного бытия, оно есть отсутствие добра и его противоположность примерно так, как темнота ‒ это отсутствие света, созданного Богом. Но служители темноты существуют, во главе с бывшим ангелом, взбунтовавшимся против Бога и ставшим сатаной (что по-еврейски означает "противник Бога", а греческое ему имя ‒ диавол, в переводе: "клеветник"), и они стремятся распространять свою темноту в мiре, лишая его света и являя собою то, что мы и воспринимаем как реальное зло, разрушающее мiр.

Однако почему всё же Бог это допустил? Религиозная философия отвечает: потому что Бог создал человека свободным (как и ангелов, с бунта которых всё началось), Богу не нужны были безвольные заводные игрушки, скачущие по вложенной в них программе. Богу нужны сознательные существа, разделяющие с Ним радость бытия не по принуждению, а осознанно и с искренней и благодарной любовью к своему Творцу. И тварные существа с этим даром свободы не справились. При этом зло, вероятно, попускается Богом также для лучшего осознания людьми добра как педагогическое средство "от противного".

Тут мы приходим к попытке понять, что же такое свобода? Ведь получается, что она опасна, ибо содержит в себе возможность злоупотребления ею вплоть до богопротивления, то есть зла? Н.А. Бердяев из этого выводил даже свое учение о свободе, якобы существовавшей до Бога и независимой от Бога, якобы всему предшествовал первичный хаос. Но если так считать, то у Бердяева свобода неорганизованного безсмысленного хаоса первичнее Бога, Который не вечный, не всеобъемлющий и не всемогущий, чего не может быть по определению.

Почему же Господь сделал отбор людей в свое Царство посредством такой опасной свободы, содержащей соблазн своеволия, а не как-то  иначе, проще и безопаснее? Но тогда свобода человека была бы не вполне свободной и человек не был бы человеком, созданным по образу и подобию Божию (Быт. 1, 26)... В попытке понять такую сложную свободу любомудр, видимо, опять-таки сталкивается с границей непостижимой тайны, которую нам, сознавая свою немощь, придется принять как данное.

Тем не менее логичен следующий вопрос. А почему те сотворенные существа, которые не соответствовали положенному условию отбора, впадая в соблазн злоупотребления свободой, не погибали от своего зла сразу же, начиная с первого необратимого бунтаря ‒ сатаны, а им попускалось действовать в мiре, соблазняя других, распространяя зло и умножая болезнь мiра, вплоть до его смертельного конца? Почему недостойных носителей и служителей зла нельзя было сразу отсекать по мере их появления, не заражая эпидемией зла весь мiр?

На это Церковь отвечает, что Бог так и сделает, но в конце истории: "плевелы" сгорят, служители зла уйдут в ад, а устоявшие верные ‒ в преображенный мiр вечного Царствия Божия. Для того, чтобы его пополнить максимально возможным числом пригодных насельников, и нужна продолжительная история как драматическая борьба сил добра и зла, в которой происходит отбор достойных, иначе в чем была бы их личная заслуга?

Почему же при этом Всемогущему Богу нужно было допустить позорную казнь Своего Сына, посланного для спасения человечества, и почему Он Сам этому не сопротивлялся вместо того, чтобы, по крайней мере, удалиться от желавших Его казни носителей зла? В Евангелии описано и то, как Мессия-Христос отказался от роли всемогущего земного Правителя, Которому было бы по силам исправить земное неблагополучие ‒ как это Ему сначала предлагал диавол в пустыне, а затем на Него как на своего земного царя надеялись иудейские вожди, но Христос и им отказал («Царство Мое не от мiра сего». - Ин 18:36), разочаровав и озлобив их против Себя, и позволил Себя казнить. И почему в Церкви считается столь важным и необходимым пролитие крови Сына Божия "для искупления всего человечества"? Без этого никак нельзя было победить зло?

Опять-таки тут заключена тайна, о которой до сих пор иногда возникают некоторые богословские разномыслия. Митрополит Антоний (Храповицкий) предполагал, что в молении Христа в Гефсиманском саду и в Его крестных муках важно не некое торгашеско-юридическое  принесение Богу Отцу "выкупа" кровью как возмещение за оскорбление, нанесенное людьми Богу в грехопадении. Так считают рациональные католики, и это было перенято многими православными авторами. Примерно с таким рассуждением ветхозаветные иудеи приносили Богу жертвы, надеясь этим искупать свои грехи; но в том-то и значение новозаветного закона: «милости хочу, а не жертвы... Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9:13). Поэтому с точки зрения новозаветного Закона в жертвенном подвиге Сына Божия более важно выражение всеобъемлющей Божественной любви Христа к людям вплоть до Самопожертвования, доказывающего эту безпредельную любовь и пробуждающего в нас, грешных, покаяние, в котором великая сила, побеждающая зло.

А смерть Богочеловека, схождение во ад для победы над смертью и Воскресение с созданием Церкви как врат спасения даровали людям надежду. Наверное, для этого одной только "теоретической" проповеди было не достаточно; без такого наглядного самопожертвования Христа, совершенного в подлинно человеческом состоянии со всеми болезненными муками и даже колебаниями и с подлинной смертью и Воскресением, не было бы и онтологической, то есть сущностно совершившейся победы над сатаной. И опять-таки тут важно понятие свободы воли людей. Митрополи­т Филарет (Вознесенский) объяснял это так:

«Дело-то ведь в том, как говорят святые отцы, что человек свободно от Бога, в принятии искушения райского, сво­бодно от Бога перешел под власть сатаны. Если бы враг им, человеком, овладел насильственно, было бы другое. Мы в Евангелии знаем, как ко­ротко Господь расправлялся со злыми духами, когда они насильственно, незаконно владели человеком. Он говорил: «Замолчи и выйди из Него!» Вот что говорил Господь, а тут ‒ нет! Человек свободно подчинился сатане, и говорят святые отцы, если бы Господь просто силою Своего всемогущества отнял че­ловека от сатаны, то диавол бы Ему сказал на Страшном Суде: «Ты не правосуден! Они мои, а не Твои, они добро­вольно ко мне перешли».

И вот, Он и совершает Свой подвиг любви: приходит на землю, дает людям Свое чудесное ученье, дает пример Своею жизнью чудесной, равной которой никогда не было и быть не может никогда! Как солнце сияет пред людьми Своим Светом ученья и жизнью Своею! Чудотворил Он, благотворил, никогда не оттолкнул Он от Себя ни одного кающегося грешника. Ибо через покаяние человек, как раз свободно от власти диавола, переходил под Его любовную защиту.

Но вот, для того, чтобы это совершить, применительно ко всем людям, и совершает Он этот подвиг, распинается на Кресте, берет на Себя грехи всего человечества. Человечество, освобождаемое от греха, имеет теперь полную воз­можность свободно перейти от диавола к Богу ‒ Творцу своему. И теперь сатана ничего не смо­жет сказать Ему на Страшном Суде, не сможет обличить Его в неправосудии, ибо Он призвал свободную волю человека, а не принудительно заставил его следовать за Собой».

(Проповеди и поучения Высокопреосвященнейшего Митрополи­та Филарета, Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви, т. 2)

Возможно, объяснение еще и в том, что Бог, опять-таки не желая нарушить свободу воли и Своего богосозданного народа, попустил ему довести эту свободу до выбора себе диавола-сатаны новым "отцом" и под его внушением ‒ до богоубийства. Это стало страшной и четкой границей в отборе достойных и недостойных, в разделении на служителей Бога и служителей диавола. Вспомним слова Христа, сказанные иудейским вождям: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем. Ненавидящий Меня ненавидит и Отца Моего» (Ин. 15:22-23); поэтому: «Ваш отец ‒ диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего» (Ин. 8:44). Для наглядной иллюстрации этой границы в христианских государствах и терпели "жидов" (антихристиан), в то же время лишая их гражданских прав, чтобы христианский народ видел это явление как недолжное и сам не становился таким.

И наконец: почему всемогущему Богу нужно непременно уничтожать больной грехом земной мiр, а не вылечить его в завершение драмы истории, оставив в нем достойных жить именно на земле в ее возрожденном совершенстве Истины, Добра и Красоты? Ведь в книге Бытия шесть раз говорится, что Господь, сотворив землю и жизнь на ней, «увидел, что это хорошо» (Быт.1:8, 10, 12, 18, 25, 31).

Видимо, здесь мы вновь возвращаемся к тайне свободы воли человека и человечества. Бог не нарушает её Своим вмешательством, не навязывает людям спасения вопреки желанию их самих. Им Свыше предоставлен выбор: «Я предлагаю вам путь жизни и путь смерти» (Иер. 21:8). То есть, можно предположить, что не Бог уничтожит материальную землю, а сами люди своим выбором: хищничеством и вторжением в законы строения материи и жизни, Бог лишь не станет этому препятствовать, оставляя свободному человечеству возможность даже свободного самоуничтожения ‒ оно таким образом есть неизбежное следствие злоупотребления свободой, но при ее ограничении в этом она не была бы полной.

Так зло в земном грешном мiре разовьется до своего логического конца, когда в нем уже станет невозможным появление праведников: последних спасет Господь, а зло (в лице его носителей) само свободно уничтожит себя, и не Господь будет "виноват" в гибели пораженной злом земли. Главное же: мiр Божий состоит не из одной материи, но и из духовного Царства, которое уготовано спасенным и превосходит земной мiр в великолепии своих даров. Земной же мiр ‒ это временная больница для людей и арена для их борьбы со злом ради своего духовного становления. (Оставляю сейчас в стороне тайну ада с вечными муками ‒ как негативное отражение вечного Царства Божия.)

Полагаю, что такие религиозные ответы на вопросы о зле и о конце мiра, даваемые духовными людьми, понятны на уровне человеческой вместимости верующего человека, несмотря на Великое Непостижимое. Кроме того, чего-то большего нам для спасения к жизни вечной знать и не нужно, умеряя свое любомудрие смирением перед Богом. А узнать эти непростые ответы человек в своем развитии может только из накопленной мудрости других людей, хранящих само Откровение Божие о смысле мiра и осмысляющих его в Предании поколений, облагораживающих дар свободы и дар познания. К сожалению, таких учителей в наше время становится всё меньше. Человечество воспитывается на основе материалистических ценностей "прогресса". И как говорится, самое большое достижение сатаны состоит в том, что он убедил людей, будто он, сатана, не существует.

Мое сложное затянувшееся развитие как раз и показывает, что человек не способен самостоятельно обрести правильные ответы на эти вопросы и на главный из них: в чем смысл жизни человека, если ему неизбежно суждено умереть. Мне пришлось их искать, как электрики, когда они не имеют схемы устройства и ищут правильное соединение "методом тыка".

Как я философствовал методом тыка

В моем календаре "Святая Русь" (это исторический справочник-хрестоматия русского православного человека) есть серия биографических статей под рубрикой "К познанию России от обратного" ‒ о том, как многие люди научались истине на опыте своих заблуждений. По их примеру опишу свой такой опыт поисков, добытый мне "совой Минервы", ‒ быть может, это будет интересно не только моим детям и внукам. В отличие от моей советской молодости, они сейчас имеют безпрепятственные возможности узнать истинный смысл жизни, сохраненный поколениями предков, и, быть может, осознав это в сравнении с моими трудностями, они этими возможностями охотнее воспользуются и сэкономят себе время поисков смысла жизни, чтобы не быть слепыми в надвигающиеся последние времена.

В младенчестве меня крестили мои украинские бабушки, когда я умирал, после чего выжил. Но никакого религиозного воспитания, к сожалению, и они не могли мне дать. Стремление осознать смысл своей жизни и смысл существования мiра во мне возникло примерно в 18 лет, в годы окончания Невинномысского химико-механического техникума (по специальности КИПиА). Преподаваемые в нем общественно-гуманитарные дисциплины такого знания не давали, и вообще учили нас совершенно другому смыслу: "построению коммунизма" для будущих поколений (якобы Бога нет, а все тайны мiра железобетонно и навсегда объяснил "научный марксизм-ленинизм"). Хотя тайну при соответствующем настрое чуткого ума можно было бы ощутить даже во всех технических науках: и в атомарном строении вещества (таблица Менделеева), и в законах физики, химии, термодинамики, электротехники, и пронизывающей всех их цифровой основы ‒ математики. Всё это свидетельствовано о том, что в материальный мiр заложены  идеальные законы, которые не могли возникнуть сами собой "из ничего", и всё в них связано какой-то единой закономерностью и смыслом, который предполагается в мiроздании вообще, но ни естественные, прикладные технические, ни советские гуманитарные науки в СССР этого смысла не раскрывали, а принудительная государственная идеология его даже прямо запрещала под угрозой наказания (например, за тайное религиозное воспитание детей).

Эта тайна огромного мiра ‒ и вообще: для чего он существует и мы в нем? ‒ с юности манила меня, песчинку, поиском разгадки, казалось, нужно поднапрячься мыслью ‒ и что-то "щелкнет" в просветленном сознании, пробьет пелену непонимания. И надо для этого повидать мiр целиком, чтобы познать его во всей полноте. В те молодые годы мне вообще казалось, что ничего невозможного для меня нет: нужно только захотеть. На последнем курсе техникума я практически забросил изучение технических наук, схватил по ним несколько троек на экзаменах (и то лишь благодаря хорошей в то время зрительной памяти при авральном прочтении учебников), поскольку параллельно сдавал в Ставрополе экстерном экзамены за среднюю школу, получив аттестат для поступления в дневной институт (чтобы не отрабатывать после техникума положенные три года на производстве).

Выбрал московский инъяз (чужие языки меня тоже интересовали с детства: я часто вслушивался в их таинственные звуки в радиоприемнике как в звуковой отпечаток огромного мiра, и некоторые интересные слова запоминал, не понимая их смысла, чтобы потом узнать). Набрал проходной балл на вступительных экзаменах, однако по каким-то другим критериям не прошел (возможно, подозрительным показался мой идеальный аттестат, почему-то полученный экстерном, да и окончание техникума в том же году я упомянул в положенной биографии) и получил предложение идти в военный институт языков, от чего отказался. Поступить с этим хорошим результатом на иностранные языки в Харькове и Пятигорске не удалось, там было достаточно своих принятых и меня отфутболили, в последний момент успел сдать в Ставрополе экзамены в заочный политехнический, чтобы избежать призыва в армию (было это в 1967 году, тогда заочникам еще полагалась отсрочка; армию же я воспринимал как нечто совершенно чуждое, что на два года затормозит мои искания).

А моторчик "любомудрия" продолжал во мне крутиться непрерывно. Именно для обретения искомого "щелчка" в своем сознании я отправился в Арктику, где в ощущении края земли ожидал "просветления" о смысле бытия. Пытался выразить это ощущение в стихах (скорее всего, графоманских). Вез с собою учебники, в том числе по немецкому языку, философии, истории, международным отношениям.

Путь на Диксон лежал через Москву, где я поведал своему дяде Игорю, кандидату технических наук, планы подготовиться к поступлению в МГУ на философию. Дядя и гостивший у него приятель-переводчик меня обсмеяли: философия ‒ это не профессия, да и какое изучение всемiрной философии возможно в СССР, где вся философия уже досконально расписана и предписана как "единственно верный, потому что истинный", марксизм-ленинизм. Они, конечно, ерничали. Переводчик твердил, что несмотря на первую неудачу с инъязом мне надо все же изучать языки ‒ мол, язык до любого Киева в любой науке доведет, да и "женщин, молодой человек, надо завоевывать языком".

После прочтения институтского учебника марксизма-ленинизма всё в нем поначалу показалось складно и увлекательно, сродни научной фантастике: построение "светлого будущего", ради чего стоит жить, но такое ощущение было недолгим. Его развеивала видимая советская реальность, порождавшая огорчение совсем не "коммунистическим" поведением людей, которые совершенно очевидно строить "светлое будущее" почему-то не желали и даже не были к этому способны по своему обывательскому эгоизму. И даже личная жизнь партийных руководителей противоречила их идеологическим лозунгам.

Забавно, что на нашей станции (на мысе Челюскин) при численности полярников всего лишь человек в сорок был "особист" ‒ старый еврей в отдельном секретном кабинете со специальными антеннами, зарабатывавший себе повышенную северную пенсию контролем за нашей благонадежностью (как-никак это была и государственная граница, хотя бежать оттуда было невозможно), впрочем, он появлялся только в кают-компании, чтобы поесть. На 1 мая была устроена почти пародийная, но серьезная "демонстрация трудящихся": несколько человек "колонной" с красным флагом прошли в метель десять метров между складом и нашей избой-общежитием. Полагались и политинформации, комсомольцы были обязаны по очереди готовить доклады: я подготовил по "философской" работе Ленина "Материализм и эмпириокритицизм", подошел к ее пониманию "творчески", с домысливанием, но содержания тех своих фантазий, которые я умудрился выудить из этого скучнейшего текста, уже не помню, кроме темы таинственной "безконечности материи и, значит, безконечности ее научного познания".

Был там и молодой коммунист, который тоже видел партийное политическое вранье, но уговаривал меня: мол, в партию должны вступать такие искренние, как я, чтобы менять ее изнутри. Я об этом несколько дней раздумывал, но Господь уберег.

В то время я начал слушать зарубежные "голоса" (большей частью через шумовые помехи, которые почему-то были даже в Арктике), они вносили свою лепту в выстраивавшуюся у меня "альтернативную" картину мiра. Расхождение между коммунистической пропагандой и реальностью особенно остро я ощутил, когда американцы полетели к Луне, это было грандиозное философское событие в моем мiропонимании, а в советских газетах об этом появилось только несколько строк петитом. Это и стало первым долгожданным "щелчком". Была многомесячная в Арктике сплошная ночь, я глядел на Луну, омываемую волнами полярного сияния, и представлял себе около нее американский корабль ‒ так немецкий ракетчик Вернер фон Браун совместно с тупыми советскими пропагандистами сделали меня "антисоветчиком", пришедшим к выводу, что советская власть скрывает от меня истинный смысл жизни и смысл мiроустройства. Еще больше захотелось заглянуть туда, в пресловутый страшный "капитализм", чтобы увидеть иной вариант человеческого бытия: я замахнулся на поступление в элитарный дипломатический вуз для зарубежной работы ‒ МГИМО.

В моем положении это было утопией: хотя я был всего лишь комсомольцем (приняли меня туда в 14 лет коллективно вместе со всем восьмым классом в Ставрополе) в МГИМО требовалась рекомендация аж от крайкома КПСС, и моя наивная попытка получить столь серьезную грамоту не удалась ни в Дудинке (столице нашего таймырского Долгано-ненецкого национального округа), ни в Красноярске, куда я в 1970 году поэтапно спускался вниз с Челюскина, надеясь добыть рекомендацию личным упорством. Коммунистические начальники на меня смотрели как на странного юродивого, прибывшего без спроса из арктических льдов и не понимающего того, как нужно заслужить доверие мудрой партии. (Впрочем, в таком недоверии ко мне партия оказалась действительно мудрой, учитывая мою дальнейшую биографию...)

Но я решительно "сжег мосты" в ставропольском политехническом, не став сдавать экзамены за третий курс, забрал там документы и со второй попытки, уже по техникумовскому диплому и с "заслуженным" трехлетним трудовым стажем, поступил в тот же московский инъяз на переводческий факультет (для этого достаточна была диксонская комсомольская рекомендация). Было это в 1970 году.

В группе я оказался самым старшим по возрасту и "производственником", остальные десять были вчерашними школьниками, поэтому наш групповой руководитель назначил меня старостой, а поскольку он был и заместителем декана факультета, ему было удобно, чтобы я стал и старостой курса ‒ составлять ему отчеты об успеваемости и посещаемости (это позволило мне самому прогуливать половину неинтересных занятий, особенно по идеологическим предметам). Сняли меня с этой должности на последнем курсе за небрежность в идеологических критериях при назначении студентов на стипендии.

Итак, антисоветчиком (хотя и всего лишь нигилистом), я стал за прошедшее время на Севере. За последующие пять лет учебы мои антисоветские взгляды укрепились, ибо я был не один такой, почти все из нашего "антисоветского" кружка мечтали уехать за границу и позже оказались эмигрантами в западных странах.

Такие настроения привели и меня к побегу на Запад (со строительства металлургического комбината в Алжире, куда я в сентябре 1975 года был послан по распределению переводчиком с французским языком после того, как отказался от предложения идти в школу КГБ или работать в АПН с немецким, то есть стать "бойцом идеологического фронта"). И еще такой примечательный для меня "философский" штрих ‒ единственную тройку, зарубив себе красный диплом, я получил на самом последнем госэкзамене, философском: по "научному коммунизму", вступив в пререкания с экзаменаторами, чему даже обрадовался и "гордился" этой оценкой.

Страницы 1 и 4 из выписки к диплому.

Это был для меня побег из марксистского муравейного инкубатора "строителей коммунизма" в "свободный мiр", где я с нетерпением предвкушал наконец-то раскрытие всех тайн мiроздания ‒ поскольку там истину не запрещают. В СССР вся немарксистская литература хранилась в спецхранах разных категорий секретности, доступ куда был возможен лишь по письменному "отношению" от руководства института для написания дипломных и научных работ; лишь на короткое время я смог этим воспользоваться на последнем курсе, в библиотеке иностранной литературы, методом тыка. Разочаровал Der eindimensionale Mensch von Herbert Marcuse, не дочитал его; удивил журнал Stern, в котором хвалили кого-то из "культурных" советских вождей, кажется, председателя КГБ Андропова; в том моем атеистическом состоянии большое впечатление произвел Фрейд (Abriß der Psychoanalyse); а наиболее полезной оказалась толстая книга J. Bohenski. Handbuch des Weltkommunismus.

Готовясь к побегу, еще в Москве я составлял список имен и трудов, которые за границей необходимо изучить в первую очередь: это была в основном та "буржуазная" философия, которую постоянно "разоблачали" в соответствующем разделе "Литературной газеты" и в философских брошюрках общества "Знание" (то и другое я выписывал, как и толстый журнал "Иностранная литература"). Всё это дополнялось чтением статей в советской философской энциклопедии. Мои образовательные цели и методы строились просто: раз коммунисты что-то ругают, ‒ значит, там правда.

Особенно меня привлекало часто критикуемое мiровоззрение экзистенциалистов ‒ именно в их стремлении к нахождению смысла бытия в несовершенном мiре. Домысливая их советскую критику, я выработал себе свой доморощенный экзистенциализм: если мiр безконечен (а это утверждение материализма мне казалось очевидным), то в его безконечности возможно существование всего, что мы только можем себе вообразить: где-то атомы случайно сложатся именно в такую реальность из безконечно возможных. (Безконечность ‒ это тоже таинственная категория из Непостижимого, демонстрируемая и математикой в виде иррациональных чисел, безконечных десятичных дробей наподобие числа π.) Поэтому в мiре нет единого смысла, он в своей безконечности абсурден и состоит из множества смыслов и даже параллельных и противоречивых мiров, а потому цель жизни человека: построить в этом абсурдном океане безсмыслицы свой остров и наделить его своим смыслом. (Размышления на эту тему вкупе с невозможностью увидеть запретную "другую сторону Луны" ‒ западный мiр ‒ отразились в написанном мною тогда рассказе "Открытие Сени Карлова", который я недавно, почти полвека спустя, по инициативе одного из литературных сайтов, опубликовал как свой личный "артефакт" советской эпохи.)

Полезные экзистенциальные ощущения дали полгода в Йенском университете им. Фридриха Шиллера, куда нашу группу в 1973-74 году послали по обмену.  С этим университетом была свя­за­на дея­тель­ность знаменитых немецких философов И.Г. Фихте, Ф. Шеллинга, Ф. Шлегеля. В 1801‒1806 годах курс фи­ло­со­фии в нём чи­тал Ге­гель. Эти имена были известны и причастностью к русской литературно-философской жизни в XIX веке. В Йенском университете защищал свою диссертацию еще и основоположник коммунизма К. Маркс. О сущности немецких философов-идеалистов я тогда не имел представления, но они были всемiрно известны, явно чужды марксизму, и это в моем воображении создавало некую причастность к чему-то высокому и запретному.

Хотя это была социалистическая ГДР, все же атмосфера там была свободнее благодаря психологическому соседству Западной Германии, которая незримо присутствовала в жизни как привлекательная альтернатива, и туда гэдээровцы постоянно бежали. Впрочем, опекавшие нас местные "комсомольцы" (FDJ) были более "идейными, чем мы, советские студенты, и на нас даже доносили в связи с нелояльными к "старшему брату" (СССР) политическими высказываниями (курировавший нас преподаватель-немец вынес мне предупреждение).

Я познакомился с местными "антисоветчиками", в гостях у них смотрел западногерманское телевидение, мне дали читать по-немецки "Доктора Живаго" и стихи известного диссидента Бирмана, а в библиотеке взял что-то из Ницше (он был там в открытом доступе), но явно не был готов к такому чтению. Ни то, ни другое, ни третье не произвело впечатления, и тем более "щелчка". Наиболее важным философским приобретением стало тогда само пребывание за пределами СССР: "оказывается заграница действительно существует", и я заглянул туда "через форточку". (Еще более острым таким экзистенциальным ощущением через два года стала "материализация" итальянского сапога под крылом самолета "Аэрофлота", черного берега Африки, а три месяца спустя ‒ белоснежных Альп и за ними плоской Европы, которая показалась крохотной, позже ‒ "инопланетной" Америки.)

Однако если мiр безконечен и в его безконечности может реализоваться всё, что мы только можем себе вообразить, то возможен и Бог, ‒ такие мысли, возвращавшиеся из полета в безконечность, стали у меня появляться на последнем курсе инъяза от общения с верующими друзьями в нашем антисоветском кружке. Но если Бог тоже где-то существует, то ведь Он Всеобъемлющий и Всезнающий, и, следовательно, Он объединяет в единое целое все возможные параллельные мiры каким-то единым всеудерживающим смыслом.

Но до уяснения этого единого смысла предстоял еще важный затяжной прыжок в неизвестность без парашюта: авантюрный побег из Алжира с женой и трехлетним сыном не был подготовлен, покинуть страну, "избравшую путь построения социализма", было невозможно без советского разрешения (понадобился месяц алжирских скитаний на нелегальном положении), но решение пришлось принимать срочно, чтобы не быть отправленным в СССР за несанкционированное общение с иностранцами (поездка с ними в Сахару) ‒ и тогда уже путь за границу был бы навсегда закрыт.

Я тогда не представлял себе, как в Германии принимают беженцев, и был готов первое время "ночевать под мостом", мы запаслись еще в Москве и самыми необходимыми лекарствами. Всё это оказалось излишним, т.к. в то время беглецов из СССР на Западе было мало и их принимали охотно, сразу давая политическое убежище (нас даже принудили к этому, отказавшись дать вид на жительство с советскими зарубежными паспортами, мы ведь наивно предполагали вернуться и я был готов понести наказание лет в пять лагеря за самоволку), это нам предоставило все социальные права (я получил пособие по безработице, потом стал зарабатывать переводами, которые хорошо оплачивались). Конкретно же ‒ это был побег в Мюнхенский университет на долгожданную "альтернативную" философию.

Уже в Алжире чтение французских экзистенциалистов оказалось скучным (за проведенные три месяца успел купить и прочесть что-то небольшое Камю и Сартра, карманного формата) и это не открыло мне в них духовных родственников. На философском факультете в Мюнхене сразу же почувствовал некоторую интуитивную чужесть к предписанной тяжеловесной программе, ибо она вместо объяснения смысла бытия сначала предлагала студентам дотошное изучение философских школ, категорий и методов: то, как познавали философы его смысл своим умом, а не то, для чего бытие и человечество существует ‒ а именно с этого и для этого я надеялся начинать там учебу...

Думаю, все же напрасно я поторопился тогда бросить эту возможную свою философскую "альму матер", ибо такая философская база в дальнейшем тоже пригодилась бы для полноты картины. Но меня сразу увлекла русская эмигрантская православная философская литература, которая была нацелена именно на познание смысла, а не методов. И в ней также было достаточно православных анализов древней и западной философии. Всё, наконец, стало ясно, а западная наука любомудрия ‒ ненужной. В то время мне было уже 28 лет...

И мне было очень досадно, что эта русская литература была недоступна мне раньше, сколько было напрасно потерянно времени для обретения истины методом тыка. Во мне наконец-то окончательно и положительно "щелкнуло" (вместе с прочтением Евангелия; признаюсь, что первым импульсом стала изданная в эмигрантском издательстве книга "Небо на земле" о. Александра Меня, хотя потом я осознал и его уклонения от истины в других вопросах), и я стал превращаться в другого человека: зрячего. Поэтому моим главным стремлением в последующие два десятилетия стало участие в деятельности русской эмиграции (я стал работать в издательстве "Посев"). Моей горячей целью стало несение этого запретного знания соотечественникам в Россию в надежде на ее возрождение после падения коммунизма, которое я считал неизбежным, как и свое возвращение. Эта основная работа у меня занимала всё время, с краткими перерывами для заработка на жизнь семьи техническими переводами, точнее ‒ для выплаты накапливавшихся долгов, которые я доводил до критической черты, а затем погашал авральной работой. (Смешны постоянные обвинения в мой адрес от красных совпатриотов: якобы я "бежал на Запад ради мюнхенских колбасок с пивом" и там "продался ЦРУ", стал "предателем Родины". Если бы я не попал в Зарубежную Русь ‒ не знаю, к какому самосознанию и пониманию Родины я бы пришел в своей жизни и сколько бы еще ошибок наделал методом тыка...)

Итак, в Русское Зарубежье я попал антисоветчиком-западником. Однако атмосфера в кругах эмиграции была специфической национальной, с гордостью быть русскими, и это невольно воспитывало. Запомнился мне такой эпизод: на одном из первых моих посещений вечеров в Толстовском фонде меня представил как нового эмигранта своим знакомым Леонид Иванович Барат, один из столпов мюнхенской общины; на это кто-то ему скучно ответил, мол, теперь новоприбывших много. А Леонид Иванович на это горячо возразил: "Да, но ведь он русский!" ‒ и это как-то непроизвольно наложило на меня обязанность соответствовать такому определению.

С первым эмигрантом я познакомился в мюнхенском книжном магазине, покупая русские книги, это был работавший там Клавдий Александрович Фосс, бывший начальник контр-разведки Русского Обще-Воинского союза. Он дал мне первые политические ориентиры и посоветовал идти в НТС, поскольку "они единственные, кто что-то делает". К тому же в НТС была "орденская" служебная дисциплина, которая тоже мне много дала, обтесывая мои советские "родимые пятна". Как-то, отвечая на вопрос о родителях, я сказал, что отец русский, а мать украинка. На что член Совета НТС Г.А. Рар наставительно меня поправил: "Запомните, никаких украинцев нет!". И, видя мое удивление, пояснил: "Они русские, а украинцами их назначили большевики для расчленения русского народа. Украину создал Ленин".

Во Франкфурте и чтение религиозно-философской литературы перестало быть хаотичным (тогда как первое время в Мюнхене я с доверием набрасывался на всё, что попадалось под руку в магазине у Фосса и в "Нейманисе"). Книги мне рекомендовала по своему выбору А.Н. Артемова, супруга председателя НТС, и они формировали фундамент моего нового мiровоззрения. Очень важны были для этого знаменитые сборники "Вехи" и "Из глубины" о сущности революции. Кроме того, по моему желанию, в редакции журнала мне поручили вести религиозно-философские разделы, хотя в сущности я, будучи неофитом, только постепенно в ходе этой работы приобретал необходимую для нее квалификацию.

Русское Зарубежье ‒ мой лучший в мiре университет

Именно эмигрантские православные любомудры, о существовании которых я ничего не знал в СССР, открыли мне искомую тайну бытия. Сокрушение православной России в 1917 году побудило русских философов осмыслить причины этой утраты и уникальное удерживающее значение православной России в человеческой истории: Россия не такая страна, "как все", и сокрушилась она под натиском врагов оттого, что стала утрачивать это сознание своей миссии, а еще одна страна "как все" вместо Третьего Рима Богу была не нужна. Революция оставалась последним средством для научения русского народа ‒ методом "от обратного".

Одни поняли опасность раньше и поднялись с оружием на оборону России от богоборческого Интернационала (большое значение в моем политическом самоопределении еще в студенческие годы имело то, что мой дед Виктор Леонидович Назаров был белым офицером, которого расстреляли красные; красные партизаны убили и моего прадеда-священника в знаменитом погроме интеллигенции в Кузнецке в декабре 1919 года). Другие патриоты России недолжное и должное осознали позже и лучше ‒ в эмиграции, на опыте утраченного. Но большинство в нынешней РФ, к сожалению, до сих пор ничего не поняло, поскольку и советская и постсоветская власть этому препятствуют ‒ теперь уже не в коммунистических, а в чисто эгоистических целях, чтобы не каяться и войти со своими неправедными миллиардами в "общечеловеческую семью" Нового мiрового порядка.

Среди эмигрантских философов и богословов были разные философские направления, которые можно объединить в два главных: "правда о земле" и "правда о Небе" (подробнее об этом я позже написал во втором томе книги "Миссия русской эмиграции" и тут подробно не буду повторять). "Правда о земле" ‒ это, на опыте познания всех противоборствовавших в ХХ веке идеологических систем, осознание должного устройства человеческого общества в целом, согласно его духовной природе, и построение такового России после падения коммунизма. "Правда о Небе" ‒ это напоминание о главной цели земного устройства, которое призвано обезпечить своим гражданам наиболее благоприятные условия для вхождения в вечную жизнь в Царстве Небесном.

Разумеется, две эти правды должны быть взаимодополняющими, но это происходило не всегда. Некоторые философы и богословы (в либерально-демократических церковных юрисдикциях) порою уклонялись в вольнодумство и земной утопический хилиазм (идея совершенного Царства на земле), а их оппоненты-молитвенники (в консервативной Русской Зарубежной Церкви) порою отрицали любую политическую активность эмиграции в принципе, хотя это означало бы просто дезертирство из идущей в мiре войны за Россию; Церковь ведь в своей истории благословляла народ и его вождей на борьбу с врагами Божиими, молясь о Божией помощи, и в такой политической и даже вооруженной борьбе есть также несомненная духовная ценность.

Только в таком сочетании политики и религии и в таком масштабе возможно правильное понимание действующих в мiре сил, что необходимо и в личной духовной жизни, и в общественно-политической деятельности, от которой никому никуда не деться (а т.н. "неучастие в политике" есть форма участия в виде нравственного равнодушия и дезертирства, ‒ так я это воспринимал, нуждаясь уже и в личном нравственном оправдании своей жизни в эмиграции, а не со своим народом в России).

Активная антикоммунистическая эмиграция и, в частности, НТС, в издательстве которого я стал работать, надеялась возродить Россию на основе идеологии "правды о земле". Солидаризм (корпоративистская идеология НТС 1930-х годов) толковался как "социальная проекция христианства". Большое значение имели социально-философские работы православных авторов парижской школы (С.Л. Франк, Н.А. Бердяев, о. Сергий Булгаков, Б.П. Вышеславцев и др.; сейчас я их упоминаю только в этом аспекте, невзирая на проницательную религиозно-философскую критику их в фундаментальном труде прот. Василия Зеньковского), мне были важны и книги прихожанина РПЦЗ И.А. Ильина ("Путь духовного обновления" и др.) и его статьи в цикле "Наши задачи" ‒ это был для меня учебник идеологической мудрости.

Сочетание "правды о Небе" и "правды о земле" содержало в себе и важнейший аспект в философском познании смысла истории, раскрываемого в православной историософии. На этом уровне чрезвычайно важным для моего мiровоззренческого становления было уяснение еврейского вопроса как ключевого в понимании духовных процессов в мiре.

В СССР я о евреях не задумывался, и когда однажды в детстве спросил маму, почему она их не любит (евреем оказался платный врач, к которому она меня возила из нашего села Бешпагир в Ставрополь и которым осталась недовольна), она ответила на мой вопрос: "просто не люблю, они всегда себе на уме". Этот так называемый "бытовой антисемитизм" она, наверное, имела традиционно как выросшая на Украине, где неприязнь к еврейству имела исторические корни (это заметно у Гоголя). У меня ничего подобного не было, с политическим еврейским вопросом пришлось столкнуться уже в Русском зарубежье в его конфликте с так называемой "третьей эмиграцией", в значительной мере антирусской. Подробно этапы моего познания этого феномена описаны в главе 23 "Миссии русской эмиграции".

Тут вкратце. Обращать внимание на еврейский вопрос, что "они" не такие, как все, и в СССР/РФ и во всем мiре давно уже считается неприличным. На это наложено негласное табу, или, как его назвал один из честных евреев, покаянно осмысляя их роль в революции, ‒ "юдофильская повинность российского общества" ("сборник "Россия и евреи", 1924). Несоблюдение этого правила называется "антисемитизмом". Те выдающиеся русские историки и писатели, которым в наше время неизбежно пришлось затронуть этот вопрос в своем творчестве, отвергая обвинения в "антисемитизме", нередко говорят примерно так: «меня евреи не интересуют сами по себе до тех пор, пока они не вмешиваются в судьбы России».

Но ведь они вмешивались и вмешиваются, и не только в России. Нельзя не видеть, что они на особом положении во всем мiре, определяя его развитие, чем они сами гордятся. И этот мiровой феномен не может не озадачивать людей, которые не согласны быть слепыми. Разгадки его давались разные: социальные, политические, примитивно биологические (языческие). Бытовой т.н. антисемитизм" распространен во всех народах, где имеется еврейская диаспора, и поскольку все эти народы имеют разные законы, традиции и культуры, ‒ общую причину этого явления следует искать в самих евреях, а не в тех, кто с ними боролся, ‒ писал еврейских историк XIX века Бернар Лазар (Lazare, Bernard. L’Antisemitisme, son histoire et ses causes. Paris, 1894).

Меня от т.н. "антисемитизма" уберегла именно православная историософия, объясняющая смысл истории и место в ней богоизбранного народа, в своей гордыне изменившего своему призванию, убившего истинного Мессию-Христа и готовящего пришествие "иного" мессии, противника Бога, строя его царство антихриста. Всё это четко изложено в церковном учении на основании Библии и отражено мною в книгах и статьях, в том числе в полемике с еврейскими оппонентами, например, со служащим теперь в Пентагоне моим бывшим другом из нашего студенческого антисоветского кружка (он тогда был прихожанином у о. Александра Меня): Диспут Назарова с Кацманом о "православном антисемитизме". (Надо бы всё же выполнить свое намерение 1980-х годов: собрать сейчас всё вместе и издать обещанную тогда книгу "Русские и евреи в драме истории. От Адама до антихриста".)

Так вот: еврейский вопрос ‒ не один из частных национальных вопросов, а стержневой. В нем отражен смысл истории, и без понимания этого невозможно понять развитие человечества со сменой эпох в общепринятой ныне лестнице "прогресса": падение западной и восточной Римской империи (Второго Рима), христианское Средневековье и гордыня католического раскола, Возрождение, Реформация и капитализм, Буржуазно-демократические революции, "Русская революция", инициированная западными демократиями и открывшая "новую эпоху мiра" (по выражению британского премьера Ллойд-Джорджа), сущность исторической России и богоборческого СССР, Мiровые войны, финансово-цифровая Глобализация и конец истории; вне этой шкалы и масштаба невозможно понять и ежедневную сводку новостей.

Первая мiровая война сокрушила Православную Россию ‒ Третий Рим, удерживающий пришествие антихриста, и международное еврейство сыграло в этом решающую роль: идеологическую, организационную, финансовую, кадровую. Так называемый "русский коммунизм", вопреки утверждениям западной советологии (и Бердяева) основывался на западном марксизме, который стал секулярным коллективистским вариантом иудейских чаяний "земного рая" – в этой оценке сходились и русские философы (В.С. Соловьев, о. Сергий Булгаков, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Г.П. Федотов, А.Ф. Лосев), и один из духовных лидеров сионизма – М. Бубер ("Еврейство и человечество"), и даже некоторые связанные с масонством большевики (А.В. Луначарский в работе "Религия и социализм"). А предназначена эта идеология была в первую очередь для разрушения Православной России, мешавшей мiровому господству еврейских банкиров (в западных странах они компартиям ходу не дали, несмотря на их огромную поддержку из СССР).

Вторая мiровая война уничтожила европейскую национально-христианскую оппозицию (остававшиеся православные монархии и корпоративные государства, основывавшиеся на католическом социальном учении) и дала антихристианскому еврейству небывалое всемiрное влияние. Победители подарили евреям и антихристианское нацистское государство с лукавым названием "Израиль" (духовный смысл его противоположен библейскому Израилю как богоизбранному народу) ‒ седалище для воцарения антихриста в духовном центре мiра, на оккупированной Святой Земле. Юдофильская повинность мiрового сообщества выросла в т.н. "Богословие после Освенцима" и религию "Холокоста", которая требует прощать любые преступления и агрессии этого государства, а критика "Израиля" приравнивается к "антисемитизму" (хотя другие страны за малейшие нарушения, часто вымышленные, подвергаются гуманитарным войнам). После сокрушения Америкой СССР (за ненадобностью, когда он выполнил свою роль) единственная сверхдержава США стала мiровым жандармом на службе еврейства по достижению его целей.

«Мы живем в еврейском мiре, и всякий, кто хочет быть успешным в нем, должен жить в еврейской системе ценностей» ‒ таково содержание примечательной книги еврейского профессора Ю. Слезкина "Еврейский век" (The Jewish Century). Вся мiровая культура, наука, политика уложены в прокрустово ложе еврейской "Эры Меркурия" (таково смягчающее название русского перевода этой книги). Однако историк, политик, специалист в любой гуманитарной науке, подчиняющийся этим требованиям, слеп и профессионально непригоден без знания православной эсхатологии и места еврейского народа в ней.

Только в рамках православной историософии раскрывается сущность сокрушения евреями исторической России и ее удерживающее мiровое значение, которое хорошо показано в сборнике архимандрита Константина (Зайцева) "Чудо русской истории". Он же, видимо унаследовав от отца еврейский темперамент, будучи главным редактором "Православной Руси" (органа РПЦЗ), постоянно писал эмоциональные статьи о приближающемся царстве антихриста, увещевая вместе со своим учителем, архиепископом Аверкием (Таушевым), политическую эмиграцию не упрощать смысл Холодной войны как борьбу добра и зла, а видеть главный ствол "мiровой системы зла", произрастающий именно в т.н. "свободном мiре", откуда вышел и коммунизм как одна из ветвей сатанинского древа. Архимандрит Константин и И.А. Ильин, наряду с С.Л. Франком, о. В. Зеньковским и о. Г. Флоровским, своими трудами стали наиболее важными из "наставников" в моем эмигрантском "философском университете". (О церковных разногласиях Русской Зарубежной Церкви с либеральными юрисдикциями и о моем выборе РПЦЗ следует говорить отдельно, и это у меня подробно рассмотрено в книге "Миссия русской эмиграции".)

К сожалению, руководители НТС и тем более их смена в 1990-е годы оказались не способны осознать подлинную мiровую систему зла, поэтому их лояльное отношение к Великой криминальной революции в России в 1990-е годы (по принципу: страшнее коммунизма в мiре зверя нет), побудило меня в 1987 году выйти из кадровой системы (из "Посева"), а в 1993 году и из членства в НТС, который поддержал ельцинские "реформы", включая расстрел парламента. (Описано мною в подборке писем и публикаций: "НТС в эпоху крушения коммунизма. Как и почему я вышел из НТС, 1992-1993". К сожалению, некоторые мои тогдашние друзья и начальники объясняли мой уход тем, что "Назаров свихнулся на евреях и стал совпатриотом"...)

Тогда я решил, обретя единомышленников в СССР/РФ, что уже способен самостоятельно способствовать перенесению в Россию опыта Русского Зарубежья как открывшейся возможностью публикаций во многих газетах и журналах, так и, вернувшись в 1994 году в Москву, созданием своего издательства "Русская идея". Об этом опыте моих всё еще оптимистических надежд и неудач говорится в последних двух главах книги "Миссия русской эмиграции". Пожалуй, это главная книга, отражающая обретение итога моего любомудрия, хотя второй том, написанный в 1990-е годы и отредактированный в 2014-м, до сих пор так и не дошли руки издать типографски (есть лишь в электронном виде на сайте РИ) ‒ главным образом потому, что у меня возникло ощущение: уже ничего не изменить ни в России, ни в мiре. Поэтому нет энтузиазма и к переизданию давно разошедшихся книг "Тайна России" (1999) и "Вождю Третьего Рима" (2004, 2005).

«Блажен, кто мiр сей посетил в его минуты роковые...»

И вот, в наступающих "сумерках" своей биографии, прихожу к итогу, доставленному мне полетами "совы Минервы", исследовавшей все мои этапы философского познания мiра: юношеский "моторчик" онтологического любопытства, плюралистический абсурдизм с доморощенным экзистенциализмом, наивная надежда обрести философскую истину в "свободном мiре", парижская "правда о земле" в корпоративном духе солидаризма, историософское познание еврейского вопроса как стержня истории и места России в ней, крах коммунистического режима и попытки участия в "обустройстве России", и, наконец, ‒ нынешнее осознание невозможности улучшить мiр человеческими усилиями, поскольку «Весь мiр лежит во зле» (1 Ин. 5:19). Это зло на наших глазах сгущается, и Россия после падения коммунизма всего лишь становится олигархическим сырьевым придатком "системы мiрового зла".

Вопреки множеству патриотических программ "Возрождения России в новом великолепии" и даже "Всемiрного Русско-Славянского Царства", ‒ места для такого счастливого проекта в нынешнем мiре не предусмотрено. Самое большее, на что могли надеяться наши святые предсказатели в прошлом веке, это что наш народ осознает свой революционный грех и покается в своем падении ‒ только тогда и сможет возродиться Россия. Вот что слышал от старцев и передал нам архиепископ Феофан (Быстров) в 1930 году:

«До пришествия антихриста Россия должна еще восстановиться, конечно, на короткое время. И в России должен быть Царь, предъизбранный Самим Господом. Он будет человеком пламенной веры, великого ума и — железной воли. Так о нем открыто. Будем ждать исполнения открытого. Судя по многим признакам, оно приближается, если только по грехам нашим Господь Бог - не отменит и не изменит обещанного. По свидетельству Слова Божия и это бывает».

Такой вариант покаяния и восстановления был возможен, но его не допустили ни коммунисты в 1940-е годы (Пророчество прп. Аристоклия о войне и почему оно не исполнилось), ни их преемники в 1990-е. Глядя на состояние нашего оболваненного народа и его правящего слоя (включая руководство Церкви), не желающего выносить урок из революции, скорее видится утопичность этой надежды: недостойны мы спасительного предсказания, и Господь не может его осуществить насильно для народа, который в этом не нуждается.

Это, однако, не значит нашего примирения с неправдой и злом.

В последние годы, когда на меня, вопреки моему намерению, выпала обязанность возглавления одной русской патриотической организации (и я не мог от этого отказаться, хотя у меня нет призвания к организационной работе), мое сдержанное отношение к общественно-политической деятельности может многим казаться пассивным. Ведь об активности у нас обычно судят по уличным митингам и т.п., а я не вижу серьезного смысла в такой суете, например, в "Русских маршах", которые похожи на выпускание пара и самоудовлетворение разношерстной тусовки. Не все соратники понимают и мое нежелание союзничать с большинством других активных патриотов, хотя я не отвергаю этого в принципе: вопрос в том, в каких рамках сотрудничать и какие цели себе ставить. Да и не заниматься же всем одним и тем же, должно быть разделение труда в общем деле.

В моем представлении целью должно быть содействие прозрению тех, кто способен прозреть, без надежд на политический успех ‒ в нынешних условиях это была бы напрасная утопическая трата и без того малых сил. То есть целью должно быть сохранение и по возможности распространение трезвомысленного православного мiровоззрения, делающего человека зрячим. Если Господь увидит, что таких людей достаточно для оказания им помощи Свыше ‒ Он ее окажет. Но не иначе и не вопреки их воле. Поэтому и многие "пророческие" предсказания, планы и публикации православных патриотов мне не кажутся серьезными, особенно если в них благие пожелания превращаются в сектантские мантры с оптимистическим "барабанным боем". (См.: О монархии и о трезвомыслии.)

Таким образом, у меня это не пассивность и не смирение перед злом: свидетельство этому ‒ мои постоянные статьи с анализом происходящего в РФ и в мiре, но, признаюсь, уже без надежды на то, что они могут что-то изменить. Для понимания их сути читателю необходимо иметь некоторую основу православного мiровоззрения, а это даже у наших патриотов встречается далеко не всегда, поэтому меня обвиняют в работе на ЦРУ и КГБ, а патриархийные активисты ‒ в "антицерковной деятельности" и "разобщении народа", и на ТВ я персона нон грата с 2005 года ("Письмо 500", вызвавшее международный скандал). Но просто я ощущаю как нравственный императив свой долг перед моими почившими наставниками в Русском Зарубежье, сделавшими меня зрячим, перед их трудами и их наследием, ‒ чтобы хотя бы в интернете сохранять этот критерий доступным для ищущих, стремящихся быть зрячими так же, как этого желал я, начиная с юности.

К тому же в масштабе православной историософии это не пессимизм, а пессимистический оптимизм трезвомысленного мiропонимания без впадения в утопические ловушки. И суть его в следующем.

Законы и устройство мiроздания созданы Богом-Творцом, открываются они ищущим истину любомудрам, приходящим таким путем к осознанию Творца, Который раскрывается в мельчайших деталях Своего творения. Любомудрие может осознавать и "Духовные основы общества" (примечательно такое философское исследование С.Л. Франка), в том числе нравственные законы, на основе которых только и возможно построение должного государства на земле. (В Церкви эти законы уже обретают форму православной идеологии, богословских догматов и практических таинств ‒ "Правды о Небе".)

Однако в наше время человечество слишком далеко отошло от этого знания и даже от потребности его иметь. Ныне познавательные открытия науки всё больше используются не любомудрами, а стяжателями для эгоистичной эксплуатации планеты. Стяжатели покупают и ученых для всё большего овладения мiром и расширения своей власти над ним вместо Бога, а обслуживают это современные "любомудры" (мондиалисты или глобализаторы, подробнее в гл. VI книги "Вождю Третьего Рима"). Этот богопротивный легион ученых и стяжателей, дерзко и своевольно терзая мiроздание своим скальпелем для построения "прогрессивного" богоубежища, всё опаснее приближается к взрывателю саморазрушения мiра на границе дозволенного. Возможно, этот взрыватель уже тикает в тех науках, которые пытаются не познать непостижимую Божию премудрость, а узурпировать Его творческие права в создании материи и жизни: в недрах подземного коллайдера (абортария атомного микромiра) и в генно-инженерных пробирках биолабораторий...

Поскольку безбожные мiроправители и их высокооплачиваемые придворные "любомудры" уже не могут остановиться в своем ненасытном своевольном и безбожном пожирании плодов с Древа Познания, сотрясая его в сатанинском экстазе "по ту сторону добра и зла", то конец мiра неизбежен ‒ именно это предвидено и предсказано в Священном Писании. Так же, как, сея пшеничное зерно, крестьянин заранее знает, какой плод в нем заложен, так и Верховному Садовнику было известно, что из посеянного диаволом семени анчара неизбежно произрастет смертельный плод. Своевольное срывание плодов с Древа познания добра и зла, без четкого их различия, столь же опасно: «не ешь от него, ибо... смертию умрешь» (Быт. 2:16-17). Любомудрие на службе у сатаны не даст ему власти над мiром, потому что злоупотребит Законом жизни и приведет в действие Закон смерти, чего-то нейтрального между ними нет.

Разумеется, сатана это тоже знает, но в своей исступленной ненависти к Богу готов пожертвовать и собой, обманывая людей своими утопическими программами "рая на земле". Испорченная грехом земля для этого непригодна, а все революционные "благие программы", игнорирующие это, способны лишь заменять одни виды зла другими. Поэтому мудрая мысль Франка о постижении непостижимого предостерегала и от самоуверенной переделки земного мiра его "спасителями", даже если они украшают себя Божьими хоругвями. Франк назвал это "Ересью утопизма"... (С.Л. Франк. По ту сторону правого и левого. ‒ Париж: YMCA-PRESS, 1972).

«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его», ‒ вот образ мiра, в котором мы живем. Мы пришли к состоянию, описанному апостолом Иоанном: «свет пришел в мiр; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы» (Ин. 3:19-20).

Тьма в мiре всё больше сгущается, но и свет не иссякнет до конца истории. Его поддерживают еще немало праведников, ради которых Господь удерживает мiр от разрушительного конца, чтобы как можно большее их число пополнило Царство Божие.

И независимо от того, сможет ли еще православная Россия воскреснуть как государство (если Господь смилостивится над нами по молитвам Сонма наших Небесных заступников-мучеников, явленных нашим народом в эпоху богоборчества), или же в ней останется только спасаемый Христом малый «стан святых и град возлюбленный» (Откр. 20), ‒ для живущего ныне остатка православного народа именно этот ориентир в любом случае является должным и безошибочным нравственным императивом: жить так, как если бы от меня зависело спасение России, ‒ так учили мои эмигрантские наставники и так жили наши святые подвижники в самые страшные годы террора.

Осознавать это в наше время даже в РФ становится всё труднее как из-за руководящих лжепастырей (учащих примирению со злом в нашей истории, в настоящем, и в будущем царстве антихриста), так и из-за ревнителей не по разуму, одни из которых ослепляют нас своими "пророчествами" о неизбежном мiровом величии "уже искупленной" России, другие лишают сил и надежды безответственными паническими криками об антихристе "Волк! Волк!".

Мне бы очень хотелось, чтобы мои дети и внуки вдумались в этот мой жизненный опыт, чтобы быть зрячими, а не слепыми в сгущающихся сумерках мiра. Для этого им не нужно искать истину, как долго пришлось мне, методом тыка ‒ достаточно довериться дедовскому личному опыту и двухтысячелетнему опыту отцов Церкви, которые столетиями учили наш народ и научили меня.

Я знаю, что молодому поколению, и вообще в плюралистической демократии, принято считать любую истину ‒ всего лишь "точкой зрения", одной из многих возможных. Это можно сказать о большинстве идеологий и религий, которых ныне великое множество, и это тоже мешает обретению истины без должных наставников. Но Православие истинно для нас не только потому, что оно "патриотично", и не потому, что оно так утверждает о себе в согласии с традиционной верой предков (это свойственно любой религии), но и потому, что Православие точно знает своим логическим и духовным знанием, почему не истинны все другие толкования мiра. Православие ‒ точная наука, которая учитывает и всякое "познание от обратного", явленное нам в истории и в святоотеческом Предании. Как можно видеть, в своей жизни я пришел к этому выводу именно поэтапным познанием и преодолением многого неверного...

М.В. Назаров
Июнь 2020 г., Троица

ПС. К упомянутым моим книгам можно добавить ссылки на философское и идеологическое рассмотрение отдельных важных вопросов, например:
О "периодической системе народов" в драме истории
Размышления об исламе в драме истории
Философия денег и "конец истории"
О монархии и о трезвомыслии
Славянство и Новый мiровой порядок. Доклад на конференции «Славяне – проблемы геокультуры» (Краков, Ягеллонский университет, 4.12.2015)
«Русские и Европа в нынешней геополитике». Доклад в С.-Петербурге в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии Наук на второй Международной научной конференции «Слово. Отечество. Вера». (19 ноября 2015)
О значении России для судьбы всего мiра. Доклад на Мiровом форуме "Диалог цивилизаций", (Греция, остров Родос, 3 – 6 сентября 2003)
Разговор о миссии и судьбе Русской Зарубежной Церкви
Расизм и христианство
Без Ветхого Завета непонятен ни смысл истории, ни "еврейский вопрос". Полемика с язычниками о "Библейском проекте закабаления человечества"

---