2.07.1904 (15.07). - В г. Баденвейлер (Германия) умер писатель Антон Павлович Чехов
«Он – свой в области высокорелигиозных чувствований»
Антон Павлович Чехов (17.1.1860–2.7.1904) – русский писатель-классик, чье творчество допускает самые разнообразные субъективные толкования. Ибо его содержание очень тонко, не предлагает готовых выводов, а полагается на столь же тонкого читателя-соработника в чтении. Нередко строгие православные критики даже упрекали Чехова в поверхностности и нецерковности (не без оснований) . Чехов был, конечно, во многом продуктом своего общества – той русской либеральной интеллигенции, которая бичевала социальные язвы, обвиняя в этом самодержавие и "церковное мракобесие". (Однако Чехов вместе с Короленко отказался от звания почетного академика, протестуя против правительственной попытки исключения революционера-атеиста Горького из академии.) Однако сам писатель до подобного социального бичевания не доходил. Наоборот: с 1886 г. он был постоянным автором патриотической газеты "Новое время" А.С. Суворина, был в дружеских отношениях с известным русским национальным публицистом М.О. Меньшиковым, несмотря на то, что у того в кругу либеральной литературной среды вскоре сложилась репутация нерукопожатного "антисемита". В духовенстве Чехов критиковал лишь нередкое равнодушие к пастырскому долгу, а с некоторыми священниками был в очень хороших отношениях, помогая в их заботах. И в либеральную иллюзию непременного прогресса не верил. Но и открыто духу своего окружения не перечил.
С другой стороны, в Чехове мы имеем также и яркий пример того, как русская национальная культура, неслиянно-нераздельно впитавшая в себя христианство в качестве нравственной основы, проявляет себя таковой даже в творчестве писателей, формально не считающихся христианскими. На это сейчас и предлагаю обратить внимание.
О Чехове немало написано, как он, воспитанный в церковной семье и мальчиком певший на клиросе, утратил детскую религиозность и взялся как писатель за разрешение, вернее, изображение вечных вопросов бытия так, как если бы у Церкви не было на них ответа. Его герои часто мучаются вопросами смысла жизни и смерти, зла и греха, пытаясь интуитивно заглянуть по ту сторону бытия – и как бы не находя однозначного ответа. В то же время, именно эти мучительные поиски смысла, размышления о бренности человеческого бытия, о значении зла и страданий в земном міре – делают Чехова писателем в известной мере христианским, в том числе и по стыдливости, скромности, незаметным штрихам, позволяющим читателю самостоятельно прийти к правильному выводу при всей авторской недосказанности.
Впрочем, в этом был и чеховский творческий прием завладения читательским чувством: иногда писатель должен отразить волнующую проблему подчеркнуто отстраненно, безучастно, даже холодно – и таким контрастом включить собственную душевную работу и участие читателя. В частности, не одобряя тогдашних религиозных диспутов с участием писателей Мережковского и др., в одном из писем Чехов так писал об этом:
«Мне кажется, что не беллетристы должны решать такие вопросы, как Бог, пессимизм и т.д. Дело беллетриста изобразить только, кто, как и при каких обстоятельствах говорили или думали о Боге или пессимизме. Художник должен быть не судьею своих персонажей, а только безпристрастным свидетелем... должен передать этот разговор в том самом виде, в каком слышал, а делать оценку ему будут присяжные, то есть читатели. Мое дело только в том, чтобы быть талантливым». В этом был ответ на упрек, что один из рассказов заканчивается словами: «Ничего не разберешь на этом свете!», а мол, писатель и должен-то разобрать как психолог. Порою Чехов даже предпочитал подвести читателя к должному выводу от противного. (Быть может, именно в этой ненавязчивости к добру, но к добру, секрет популярности пьес Чехова у космополитичной так называемой "интеллигенции", не любившей "мракобесные" русские традиции, и даже у заграничной нерусской публики? Мол, Чехова и понимать не нужно, надо только чувствовать.)
В тогдашней атмосфере острых общественно-политических конфликтов и дискуссий Чехов не примыкал ни к одной из партий. И даже связанный своей литературной профессией с мiром этой либеральной "интеллигенции", в значительной мере еврейской, писатель ощущал свою чужесть ее жизненным, нравственным, политическим, эстетическим установкам. В его дневниковых заметках находим такую точную мысль: «Такие писатели, как Н.С. Лесков и С.В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все – евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, непонятной для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца. У петербургской публики, в большинстве руководимой этими критиками, никогда не имел успеха Островский, и Гоголь...» (февраль 1897).
И если творчество Чехова эта публика внешне принимала (не вникая в его глубину), выпрашивала рассказы для своих журналов, то как человек он для нее оставался чужд, непонятен, "скучен" даже в тесном личном общении. Потому что ему было отвратительно актерство, бахвальство, выпячивание своего "гениального" творчества, вся мишура критики с ее "признаниями" и высокопарными "философскими" суждениями. Чехов не любил метать бисер перед такой публикой и держался порою подчеркнуто отстраненно. Один из его достаточно близких коллег, сотрудников по редакции еврейского журнала "Северный вестник", А.Л. Волынский, вспоминал об ознакомительном редакционном чаепитии:
«Я стал излагать основы критического идеализма... Я преодолевал в разговоре [с Чеховым] великие трудности... Чехов, по докторски созерцая мои мучения, отхлебывал холодный чаек и приговаривал время от времени: "Все проще, как печень выделяет желчь, так и люди выделяют мысль". Минутами во мне клокотала настоящая ярость... Он же невозмутимо молчал и периодически повторял все ту же стереотипную фразу... Когда я начал к рассуждениям моим присоединять и мотивы религиозно-философского рода, заговорив в частности о христианстве, Чехов взглянул на меня сквозь стекла пенснэ с большим удивлением. Зная, что я еврей... Конечно, Чехов в простодушии своем делил людей на простые группы: евреев и христиан, нисколько не подозревая даже как призрачны и близоруки такие детские различения в вопросах седой древности» (1925).
Но для того, чтобы столь простыми и ненавязчивыми к добру словами побуждать людей к должному пониманию духовного мiра, конечно, необходимо было и самому верить в должное. При всех своих показных высказываниях об отходе от Церкви (он не любил открывать душу и говорить о высоком) Антон Павлович, несомненно, был достаточно чуток в области религиозного міровоззрения. В его записной книжке находим такое суждение: «До тех пор человек будет сбиваться с направления, искать цель, быть недовольным, пока не отыщет своего Бога. Жить во имя детей или человечества нельзя. А если нет Бога, то жить не для чего, надо погибнуть. Человек или должен быть верующим или ищущим веры, иначе он пустой человек».
Православный писатель Борис Зайцев, хорошо знавший и уважавший Чехова, сообщал, что детская религиозность, запрятанная у Чехова глубоко внутри, напомнила о себе в последние годы жизни Антона Павловича: у себя в Мелихове, уже известным писателем, он вновь пел в церковном хоре в церкви на Пасху, посещал службы в Новодевичьем в Москве, стараясь найти незаметное место в углу храма.
Христианское сострадание к людям красною нитью проходит через творчество Чехова, хотя и порою граничит с унынием и пессимизмом. Кому из нас в школе не было жалко до слез забитого Ваньку, пишушего «на деревню дедушке», но выносят юные читатели из этого печального рассказа горячее желание помочь Ваньке, исправить жизнь. Несомненно, это было и подспудной целью писателя Чехова, избравшего себе сначала профессию врача, затем писателя - две разновидности помощи людям в их бедах. То и другое у него сочеталось в жизни (он активно участвовал в земской деятельности как врач) и особенно в поездке на сахалинскую каторгу ("Остров Сахалин"). Писатель-врач Чехов по-христиански жалел и любил людей деятельной любовью, не доверяя любви на словах, столь частой у тогдашней "прогрессивной интеллигенции". Перечень его благотворительных дел огромен: он бесплатно лечил больных крестьян, построил четыре деревенские школы, пожарное депо, дорогу, жертвовал деньги на постройку колокольни, восстанавливал лес, засаживая деревьями голые лесные участки, установил памятник Петру I в Таганроге и там же открыл общественную библиотеку. И при этом никогда не хвалился своими добрыми делами, совершая их скромно и деловито как свой долг.
Показательно также, что революционеры, пекущиеся о «благе народа», в его произведениях отсутствуют (в отличие от "тоже гуманиста" Горького).
«Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям ‒ интеллигенты они или мужики, ‒ в них сила, хотя их и мало. Несть праведен пророк в отечестве своем; и отдельные личности, о которых я говорю, играют незаметную роль в обществе, они не доминируют, но работа их видна; что бы там ни было, наука все подвигается вперед и вперед, общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер и т. д., и т. д. ‒ и всё это делается помимо прокуроров, инженеров, гувернеров, помимо интеллигенции en masse и несмотря ни на что», ‒ писал Чехов за несколько лет до кончины.
За все это «Может быть, Бог больше любил его, чем он Бога?» – спросил как-то Борис Зайцев. «К религии внешне как будто равнодушный, он целомудренно религиозен – он – свой в области высокорелигиозных чувствований», – писал о Чехове Иван Шмелев. Эти две авторитетные характеристики должны нам тоже о чем-то говорить, да и полученный свыше литературный дар Чехова безспорен.
В советской школе, разумеется, Чехова лукаво старались выставить критиком "социальныъ язв цапмзма". Можно лишь предположить, что получилось бы из Чехова при его христианском душевном настрое и духовном развитии, особенно в годы революционных потрясений, не умри он в 44 года...
Итак Чехов был человеком, непримиримым к социальному злу, скромным, чутким к фальши, жертвенным, доброжелательным, поставившим свой талант на служение добру. Наверное, он заслужил и такого же доброжелательного отношения к своему творчеству со стороны православного читателя. (См. о Чехове с этой точки зрения: М.М. Дунаев. "Православие и русская литература". Т. IV)
М.Н.
Великолепная статья! А я уж было расстроилась, что Чехов был атеистом, ан нет, и в его сердце трепетало пламя! ))
Трепетало, ага. Пламя Вечного огня из масонской пентаграммы... Из писем Чехова (поздних): "Познакомился в Париже с Максимом М. Ковалевским... он открыл мне глаза на все и на т.н. христианство..." Кто такой Максим Ковалевский - известно. А кончина чеховская: священника отказался призвать... но попросил шампанского. Сказал:"Их штербе". Выпил бокал и умер. Стыдно так халтурить, М.В.!
Разумеется, мне очень жаль Чехова как человека нецерковного. В этом Вы правы. Но я говорю о другом: о том, что он был "писателем в известной мере христианским...Христианское сострадание к людям красною нитью проходит через творчество Чехова, хотя и порою граничит с унынием и пессимизмом... В Чехове мы имеем яркий пример того, как русская национальная культура, неслиянно-нераздельно впитавшая в себя христианство в качестве нравственной основы, проявляет себя таковой даже в творчестве писателей, формально не считающихся христианскими... Можно лишь предположить, что получилось бы из Чехова при его христианском душевном настрое и духовном развитии, не умри он в 44 года...". Если Вы считаете это мое мнение "халтурой" - Ваше право. Но мне за это мнение действительно не стыдно. Я также очень жалею и нецерковных писателей Пушкина (поздновато опомнился, но лучше поздно, чем никогда), и Лермонтова (погребен без отпевания) - что вышло бы из их таланта, не умри они так рано? Посмотрите, пожалуйста, в календаре Святая Русь статьи о них, а также о Гоголе, Гончарове, славянофилах, Достоевском, Лескове, Толстом и мн. др. - и судите о Чехове вкупе с ними (это как бы один сборник статей, оттеняющих друг друга; так же вкупе следует оценивать и календарные статьи о поэтах, художниках, композиторах, историках, ученых).
"Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста..."
Моё скромное мнение, что человек, написавший " Студент" и " Архиерей", в душе остался христианином.
Ин суд человеческий, ин суд Божий.