Библейское повествование о жертвоприношении Авраамом отрока Исаака читается на Богослужении Великой Субботы. Паремия 10.
Бытие 22:1–18. Этот рассказ уводит нас в глубину тех времен, когда не было ни ветхо-, ни новозаветной Пасхи. Праотец Авраам услышал обращенный к нему Божий призыв: Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе (Быт 22:2). Авраам встал и пошел, куда позвал его Господь, взяв с собой сына. Уже когда он готов был совершить заклание, Ангел остановил его занесенную руку: это было всего лишь испытание, которое Авраам с честью выдержал.
Именно Авраам с его безграничным доверием Богу стоит у истоков ветхозаветного Израиля и новозаветной Церкви, но дело не только в этом. Христиане издревле видели в этом несостоявшемся жертвоприношении прообраз другой жертвы, принесенной на Голгофе. Иисус пошел на смерть беспрекословно, как Исаак, и Отец Небесный был готов к этой жертве Сына «нашего ради спасения», как и Авраам.
Толкование на книгу Бытия (глава 22)
Профессор Александр Павлович Лопухин ("Толковая Библия")
Бог дает повеление Аврааму принести в жертву Исаака
Быт.22:1. «Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я».
Митрополит Филарет различает два рода искушений: искушение во зле, или возбуждение к действованию злых склонностей, кроющихся в человеке, и искушение в добре, или направление, даваемое действующему в нем началу добра к открытой брани против зла или против препятствий в добре, для достижения победы и славы; первое – не от Бога, но есть следствие оставления Богом (2Пар. 32:31); второе – от Бога, и, в меру духовных сил, посылается как благодать тем, которые достойны принять «и благодать на благодать» (Ин. 1:16). «Не для того искушал Бог Авраама, – говорит еще блаженный Феодорит, – чтобы самому узнать, чего не знал; но чтобы научить незнающих, сколько справедливо возлюбил патриарха». Подобный взгляд на искушение, как на проявление божественной любви и на повод к развитию и укреплению добродетели, проводится и во многих других местах Библии (Исх. 16:4; Втор. 8:2, 13:3; Пс. 25:2; Иак. 1:12; 1Пет. 1:7; 1Кор. 10:13 и др.).
Быт.22:2. «Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака»;
Исаак называется «единственным» сыном Авраама, потому что он единственный сын от Сарры, законной жены Авраама, и еще больше потому, что единственно на нем, как сыне обетования, покоились все божественные благословения о будущей славной судьбе потомства Авраама. И вот этой-то единственной опоре всех заветных дум престарелого патриарха теперь и грозит жертвенное заклание!
«пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе».
Слово «Мориа» по переводу с еврейского означает: «усмотрение Иеговы», и можно думать, что, давая Аврааму повеление идти согласно Его божественному внушению, Господь не указывал ему какой-либо определенной местности, уже в то время носившей название Мориа, а просто повелел ему идти в ту землю, куда Он поведет его, другими словами – в землю божественного усмотрения. Такой страной, как оказалось впоследствии, послужила одна из гор, лежавшая от Вирсавии на расстоянии трехдневного пути (Быт. 22:4) и получившая, в память этого события, название горы Мориа. По свидетельству кн. Паралипоменон, позднее на этой самой горе был воздвигнут храм Соломона (2Пар. 3:1).
Авраам дает сильнейшее доказательство своей глубокой веры и полного послушания
Быт.22:3. «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог».
Тяжелую ночь провел патриарх Авраам, получивши откровение о жертвоприношении своего единственного, возлюбленного сына! Но сила веры и послушание Богу восторжествовали над всеми прочими чувствами Авраама: его, как объясняет Апостол Павел, озарила мысль, что Бог, чудесно даровавший Исааку жизнь от престарелых родителей, «силен и из мертвых его воздвигнуть» (ср. Рим. 4:17; Евр. 11:19). И вот лишь только забрезжило утро, как Авраам уже спешил исполнить божественную волю!
Быт.22:5. «И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам».
В справедливом опасении за то, что слуги Авраама, не привыкшие к человеческим жертвам, помешают ему исполнить божественное повеление, Авраам оставляет их у подножия горы и обещает вскоре вместе с сыном возвратиться к ним. В этом обещании нельзя видеть обмана, хотя бы допущенного и с благой целью, а следует понимать их, как доказательство этой веры Авраама, что Бог не допустит погибели Исаака, а снова возвратит его к жизни.
Быт.22:6. «И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего»;
Любопытная подробность, еще более усиливающая прообразовательное сходство жертвоприношения Исаака с великой Голгофской жертвой, идя на которую Господь наш Иисус Христос сам должен был понести Свой крест (Ин. 19:17).
Быт. 22:7–8. «И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?
Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе».
Весь этот диалог отца с сыном исполнен глубокой преданности Богу. Скрывая от Исаака, что именно он-то и намечен служить жертвой, Авраам невольно пророчествует, так как указывает, что жертвенного агнца Бог изберет Себе сам, что впоследствии, действительно, и оправдалось (Быт. 22:13). В самой речи Авраама об агнце заключается прообразовательное указание на великого Агнца, закланного от сложения мира, т.е. на Господа Иисуса Христа, принесшего Себя в искупительную жертву за всех нас.
Быт. 22:9. «И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова»...
Этот жертвенник, по всей вероятности, представлял небольшую груду камней, набранных там же, наверху горы.
«и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров».
Из всех подробностей данного повествования ясно видно, что Исаак совершенно добровольно и беспрекословно подчинился божественному повелению. Хотя он и был уже в таком возрасте, когда мог оказать сопротивление своему престарелому отцу, но оказывает ему самое трогательное повиновение: послушание сына здесь равняется вере отца и оба они проявляют великое геройство духа. Если же Авраам все же, как мы видим, находит нужным предварительно связать Исаака, то он делает это или в предупреждение каких-либо невольных его движений, при виде занесенного ножа, или, что еще вероятнее, в силу общего жертвенного обычая.
Ему является Ангел и останавливает его руку
Быт. 22:10–11. «И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего.
Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Он сказал: вот я».
В тот самый момент, когда Авраам уже занес было свою руку для заклания сына, он внезапно был остановлен таинственным голосом с неба, шедшим от лица Ангела Господнего, Который уже являлся ему неоднократно и раньше (Быт. 18:10) и в Котором вероятнее всего должно видеть самого Господа Бога, как это подтверждается и данным контекстом речи (Быт. 22:12, 15, 16, 17–18).
Быт. 22:12. «Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога»...
Выражение человекообразное, – передающее собою ту мысль, что теперь Авраам дал самое блестящее доказательство своей глубокой веры и своего полного послушания, т.е. достиг той высоты духовно-нравственного совершенства, после которой становится уже психологически невозможной в нем какая-либо перемена к худшему.
«и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня».
Выражение, почти буквально повторенное Апостолом Павлом в отношении Бога Отца, принесшего в жертву за грех людей Своего единородного Сына (Рим. 8:32).
Быт. 22:13. «И возвел Авраам очи свои и увидел: и вот, позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими. Авраам пошел, взял овна и принес его во всесожжение вместо [Исаака], сына своего».
По особому божественному произволению случилось так, что близ места жертвы оказался овен, запутавшийся своими рогами в чаще кустарника какой-то горной породы, которую наш славянский текст называет «савек"; видя в этом неожиданном совпадении особое божественное указание, Авраам и приносит этого овна в жертву, вместо своего сына Исаака.
Место жертвоприношения получает наименование Иегова-ире
Быт. 22:14. «И нарек Авраам имя месту тому: Иегова-ире [Господь усмотрит]. Посему и ныне говорится: на горе Иеговы усмотрится».
Славянский текст дает перевод последних двух слов: «Господь виде». Большинство комментаторов видят здесь повторение того, что было сказано Авраамом раньше (8 ст. «Бог узрит себе овча во всесожжение» в славянском тексте) и что теперь так точно оправдалось. Переименовывать же ту или другую местность в память известного, совершившегося на ней события, было в широком распространении в библейской древности (Быт. 16:13–14, 21:31 и др.). А то обстоятельство, что в еврейском тексте в совершенно тождественных двух фразах 8 и 14 ст. употребляются различные слова для обозначения Господа, Элогим и Иегова, дает сильное возражение для борьбы с рационалистической критикой библейского текста. Что касается второй половины 14 ст., то они представляют собой своего рода пословицу, сложившуюся на основании данного факта и употреблявшуюся при аналогичных же случаях, т.е. когда все человеческие средства будут уже исчерпаны и останется только надежда на чудесную божественную помощь, наподобие той, какую явил Бог Аврааму с Исааком в самый последний решительный для них момент.
Авраам получает божественное благословение
Быт. 22:15–16. «И вторично воззвал к Аврааму Ангел Господень с неба
и сказал: Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, [для Меня,]»...
Лучшее объяснение этих слов дано в послании Апостола Павла к Евреям, где апостол обстоятельно доказывает, что эта божественная клятва есть человекообразное выражение мысли о безусловной непреложности божественных обетований (Евр. 6.16–18). Примеры подобных клятв можно находить и во многих др. местах Библии (Быт. 24:7, 26:3, 50:24; Исх. 13:5, 11, 32:13; Ис. 45:23; Иер. 44:26; Ам. 4:2; Евр. 6:13 и др.).
Быт. 22:17–18. «то Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих;
и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего».
Это заключительное и последнее в жизни Авраама божественное обетование отличается особенной торжественностью и силой. Подобно тому, как Авраам готовностью принести в жертву Исаака обнаружил высшую степень послушания и преданности Богу, и Господь в награду за это дает ему доказательства Своего высшего благоволения, подтверждая и усугубляя ранее данные ему обетования о многочисленности и славе его потомства. При этом в слове 18 ст. об единственном и исключительном семени, через которое имеют благословиться все народы земли большинство толкователей, вслед за Апостолом Павлом, видят указание на великое Семя жены, имеющее стереть главу змия, т.е. на Христа, Сына Божия (Гал. 3:16).
Источник: Толкование на книгу Бытия.
Жертвоприношение Исаака
Андрей Десницкий
Эта история известна едва ли не больше всех остальных историй Ветхого Завета: однажды Бог потребовал от праотца Авраама принести Ему в жертву Исаака, любимого сына, которого Бог ему в свое время обещал и которого так долго пришлось ждать. Теперь Бог потребовал его убить. А когда Авраам уже занес над сыном нож, то Богу эта жертва оказалась ненужной. Зачем всё это?
Одни считают, что эта история как в капле воды высвечивает всю жестокость древних еврейских легенд, не имеющих к нам, по счастью, никакого отношения (так полагал, к примеру, Лев Толстой). Другие, напротив, видят здесь нечто очень важное – не случайно история о несостоявшемся жертвоприношении Исаака играет такую важную роль и в христианстве, и в иудаизме. Христиане вообще полагают, что именно здесь Ветхий Завет подошел ближе всего к тайне, которая открывается в Новом Завете. Но разве есть смысл в таких повелениях, разве не выглядит подобная проверка жестокой насмешкой?
«Авраам приносит Исаака в жертву». Рейтерн Е., 1849 г.
Человеческие жертвоприношения были широко распространены в древности. Чтобы получить от богов что-то особо ценное и нужное, им следовало отдать самое дорогое – а что может быть дороже человеческой жизни? Многие язычники время от времени резали на алтарях пленников или рабов, а некоторые (например, инки в Южной Америке) посылали к нему знатных и красивых юношей, которые шли на смерть добровольно, окруженные почетом. Они умирали, чтобы жил их народ.
Наконец, самая дорогая жертва – это собственные дети, особенно мальчики-первенцы, которые должны унаследовать имя и титул отца. Религия хананеев и других народов, населявших Палестину до израильтян, считала такие поступки весьма похвальными (это к вопросу о том, за какие именно грехи Бог впоследствии обрек эти народы на полное уничтожение).
Впрочем, Библия рассказывает и об одном эпизоде, когда такая жертва была принесена израильтянином. Много позже судья (т.е. правитель) Иеффай в благодарность за дарованную Богом победу неосторожно пообещал принести Ему в жертву первое животное, что выйдет из ворот его дома. Первой навстречу выбежала радостная дочь… Иеффай исполнил свой обет, хотя, пожалуй, мог бы этого и не делать. Увы, всегда и везде были люди, слишком рьяно бравшиеся за исполнение своих религиозных обязательств, даже если это и стоило жизни кому-то из окружающих.
Но вернемся к нашей истории. Исаак был не просто долгожданным сыном – его обещал бездетным Аврааму и Сарре сам Господь, и сказал, что от него произойдет великое потомство, избранный народ. Супруги терпеливо ждали, когда сбудется это обещание – и оно сбылось только тогда, когда уже никакой надежды на продолжение рода у этой пары не осталось, они были слишком стары, чтобы рождать детей. Да, Богу было нужно испытать их верность, показать им, что все в этом мире верующие получают именно от Него, зачастую вопреки собственным расчетам и здравому смыслу. Но неужели Авраам был недостаточно верен? Неужели не научилась всему за время их странствий Сарра?
И зачем, наконец, было подвергать доверие Авраама еще одному, самому страшному испытанию… Бог обратился к Аврааму с такими словами: «возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе».
Авраам ничего не отвечал Господу, и мы можем лишь догадываться о его чувствах и мыслях. Библия описывает лишь его поступки: «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и, встав, пошел на место, о котором сказал ему Бог». Три долгих дня продолжалось это путешествие. Наконец, они подошли к горе, взойти на которую должны были только Авраам с Исааком, а вот вернуться… Слугам Авраам сказал, что они вернутся вдвоем. Хотел ли он их успокоить? Или действительно думал, что все как-нибудь обойдется, и сын останется в живых? Автор новозаветного Послания к Евреям, например, считал, что Авраам верил: после жертвоприношения Бог воскресит Исаака.
Мальчик и сам, наверное, начинал о чем-то догадываться и спросил отца: «вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» Авраам отвечал: «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой». Как бы ни складывались обстоятельства, он был уверен, что Бог придумает для этой истории хороший конец. Так оно и случилось. Когда мальчик уже лежал на жертвеннике, а Авраам занес над ним руку с ножом, с неба раздался голос: «Авраам! Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня».
Испытание было пройдено. Зачем оно было нужно, ведь Всеведущий Бог знал наверняка, что Авраам его выдержит? Да, Он знал – но этого еще не знал Авраам. Значит, ему был необходим и этот опыт, и эта победа. (...)
Можно, конечно, добавить, что каждого верующего рассказ об Аврааме и Исааке призывает к готовности пожертвовать для Бога самым дорогим и не воспринимать даже единственного ребенка как свою личную собственность.
А можно найти у этой истории множество иных граней. Например, она рассказывает нам, что путь веры состоит из парадоксов, и жестоких парадоксов, если подходить к ним с земными мерками. Ты получаешь всё, что тебе обещано, и много больше того, но совсем не таким легким и удобным путем, как тебе бы хотелось, и как можно было бы сделать – именно потому, что Богу ты нужен не просто таким, какой ты есть сейчас, а самым лучшим, самым сильным, самым верным и самым прекрасным, каким ты только можешь стать.
В том месте, где Авраам некогда занес нож над Исааком, со временем будет построен Храм, и рядом с этим местом будет принесена Голгофская жертва – самый странный и страшный парадокс библейской истории, самая большая жертва, которую принес – на сей раз – Бог ради спасения людей.
28.06.2012
Источник: "Фома". Детали с Андреем Десницким
Вопрос грешного мiрянина к мудрым богословам
Приходится слышать от людей неверующих по поводу этой библейской истории: «Что же это за ваш "Бог любви", который так издевается над своим верным человеком?» Ответ на это видится сложный, то есть состоящий из разных уровней понимания ветхозаветных текстов. Сначала об общей трудности.
Прежде всего, как отмечает Андрей Десницкий: «Путь веры состоит из парадоксов, и жестоких парадоксов, если подходить к ним с земными мерками». А еще известно: «Верую, потому что абсурдно», ‒ слова Тертуллиана (I‒II вв.), раннехристианского богослова, который одним из первых выразил понятие Троицы. И еще апостол Павел сказал: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор. 1:22‒25).
Важным и существенным положением христианского богословия является его апофатичность, то есть непостижимость для человека всего Величия Бога и тайн Божиих во всей их полноте. Это и невозможно, и ненужно для спасения в Царство Божие, ‒ так справедливо и мудро учит Церковь. Однако всё же есть в богословии такие положения, которые исторически уточнялись (даже Символ веры), дополнительно осмыслялись святыми отцами и последующими богословами (как, например, Догмат искупления в ХХ веке вл. Антонием Храповицким) и принимались Церковью как допустимые, если они не противоречили ранее открытому духовному смыслу. При этом могли вызывать несогласие некоторых собратьев (тот же Догмат искупления). «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 1:19).
«Много в Священном Писании встречается таких мест, которые истолковываются даже великими мужами разума и рассуждения разно, однако не в уничижении священным предметам, а по сложности жизни и обстоятельств» (прп. Нектарий Оптинский).
Но не будем уходить так далеко и высоко. Есть гораздо более близкие в церковной богослужебной практике вопросы, которые возникают у новообращаемых и не только у них (даже у некоторых клириков, которые из-за этого начинают сомневаться в истинности Христианства) ‒ и чаще всего относительно принятия Христианством содержания и "жестокого" Бога Ветхого Завета.
В богословии существует раздел экзегетики ‒ толкование трудных для понимания текстов Священного Писания. Это достигается разными способами: сравнением перевода с первоисточником текста, грамматическим исследованием языка и его исторических изменений, изучением бытовых исторических реалий, вскрытием намёков и аллегорий, смысл которых со временем сделался непонятным, выявлением многомерности текста, в т.ч. иносказательности, метафоричности образов (притчи), уточнением "литературного жанра", рассмотрением контекста, разумеется, всё это ‒ с большой осторожностью.
Трудность в том, что книги Священного Писания представляют собой "богочеловеческий" текст, в котором духовное содержание выражено человеком под влиянием его индивидуальных особенностей, места и времени, к тому же в них когда-то в прошлом, в течение нескольких тысячелетий, могли вноситься изменения, в том числе по возникавшим историческим потребностям.
В Православной энциклопедии "Азбука" читаем:
«Экзегетика предполагает постижение Священного Писания в его глубине и святости. Поэтому выдающимися экзегетами Церковью признаны Святые Отцы, засвидетельствовавшие истинность своего комментария Библии высокой духовной жизнью в Боге. Основание православной экзегетики – святоотеческая традиция истолкования библейского текста... Основные принципы патристической экзегетики заключаются в следующих моментах:
- вера в Боговдухновенность Священного Писания,
- признание Богочеловеческого характера Священного Писания,
- понимание Священного Писания как неотъемлемой части Священного Предания Церкви,
- единство Священного Писания,
- христоцентризм Священного Писания,
- единство познания Библии и духовного опыта Богопознания,
- многоплановость библейского текста, наличие в нем нескольких смысловых измерений».
Как-то довелось прочесть книгу католиков Энрико Гальбиати и Алессандро Пьяцца "Трудные страницы Библии" (М. 1995), которые предприняли такую попытку в отношении текстов Ветхого Завета. И там, в частности, есть такое замечание о правдивости в описании жизни патриархов:
«История патриархов сама по себе вполне правдоподобна и не обнаруживает следов легендарных дополнений. Патриархи совсем не идеализированы: часто они предстают перед читателем в ситуациях, выставляющих их в довольно неблагоприятном свете. Авраам женится на дочери своего отца (Быт. 20, 12), а Иаков на двух сестрах (29, 23-28), что впоследствии было запрещено израильтянам (Лев 18, 9, 18). Сарра оказывается ревнивой и жестокой по отношению к Агари, которую защищает ангел Господень (Быт. 16, 6-7; 21, 10-21). Об Исааке говорится очень мало: значит, предание не имело о нем достоверных данных и не сообщало вымышленных. Иаков описан со всеми его недостатками и невзгодами: ложь старику отцу, предпочтение, отдаваемое Рахили и Иосифу, приводят к целому ряду домашних неурядиц. Исав, родоначальник ненавистного Едома, описывается, напротив, весьма сочувственно (гл. 22). Рувим теряет право первородства за кровосмешение (Быт. 49, 4). Симеон и Левий порицаются за жестокость и убийство (Быт. 49, 6-7; 4, 25-30), а все-таки Левий становится родоначальником колена священников. Иуда, родоначальник первенствующего колена, вел жизнь, достойную порицания (38, 1418). Возможно ли, чтобы израильтяне более позднего времени выдумали себе таких малопочтенных предков?
Это беспристрастие является одной из наиболее оригинальных черт, характеризующих всю библейскую историю. Она часто кажется историей, направленной против Израиля, — в таком неблагоприятном свете предстают провинности отдельных людей и всего народа. И все-таки она написана не врагами, а израильтянами. Это не творение какого-то одинокого пессимиста: сколько рук и сколько веков сотрудничали в создании этого произведения: поэты и законодатели, летописцы и пророки. Когда мы читаем летописи месопотамских и египетских государей, мы находим только похвалы правителям, восторг народа, бесконечные победы, совсем как в некоторых военных сводках. Когда же мы читаем историю израильтян, то перед нами только страдающие люди, даже если их имена — Самсон и Соломон, народ "жестоковыйный", переносящий бедствие за бедствием...»
Таким образом, нет оснований сомневаться и в правдивости описании жертвоприношения Исаака. Как пишет проф. Лопухин, это ветхозаветное событие было чрезвычайно важным в целостном понимании Библии как прообразовательное предуказание на Искупительную жертву Христа.
В то же время для обычного современного человека это одно из самых "искусительных" мест в Библии. Да, оно описывается в Ветхом Завете с его иными в то время обычаями и иной моралью, но это событие чествуется и в Новом Завете как испытание верности Авраама, которое он выдержал. И за это ему было дано обетование Господа: «Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, [для Меня,] то Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт. 22:16‒18).
С точки зрения нашей человеческой и тем более христианской морали, Бог тогда, получается, ей не следовал: убийство ‒ грех, и замысленное убийство ‒ грех, и побуждение к убийству ‒ грех. Зачем такое искушающее испытание веры от Самого Всемилостивого Бога, Который есть Любовь? Пояснение, что Всеведущий Бог знал о том, как благополучно кончится это испытание, не снимает этого вопроса для многих новоначальных членов Церкви и тем более для "внешних".
Официальные трактовки этого события и в иудаизме, и в христианстве, и в других религиях, как они, например, подробно излагаются в обзорной статье Википедии, не могут удовлетворить человеческое нравственное ощущение "чего-то не того". Ибо в них ветхозаветность и новозаветность вступают в нравственное противоречие.
Разумеется, Авраам полностью доверял Господу, веря, что сын останется жив (он сказал сопровождающим, что они вернутся вдвоем), и поэтому занес над ним нож. И оказался прав. Велика была его вера, еще раньше лично узнавшего Бога, она заслуживает удивления и уважения, но ведь она не может быть примером для такого же поступка новозаветных христиан в нашей жизни, тем более лично не встретивших Бога.
Такое повеление Бога к Аврааму понятно в том воспитательном и основополагающем для будущего ветхозаветном прошлом, еще нравственно несовершенном, однако повторение подобного в новозаветное время уже не является необходимо основополагающим для веры и спасения и вообще немыслимо для христиан. Основа нашей веры ‒ искупительная жертва Христа. Сегодня самый благочестивый испытуемый усомнился бы, что с таким повелением об убийстве сына-наследника к нему обращается Сам Бог, а не бес.
Поэтому мое соображение склоняется к тому, что между суровым Ветхим Заветом и Новозаветной моралью есть существенная разница и граница, которую трудно игнорировать и оставлять без нравственной оценки в богословском трактовании смущающих мест Ветхого Завета.
Для Ветхозаветной морали многое из неприемлемого сегодня "цивилизованным" человечеством было обычным и нормальным, законным. По сути в Библии мы имеем возрастание морали богосозданного Народа от более грубой и мстительной ветхозаветной ‒ к новозаветной морали любви, что можно сравнить с ростом дерева, на котором не сразу появляются плоды, тем не менее без первых лет безплодной жизни возрастающего дерева это было бы невозможно.
Поэтому Богу приходилось воспитывать Свой создаваемый Народ еще в тех условиях, обычаях и понятиях, которые в то временя были для этого Народа неизбежны и понятны. Вот и Андрей Десницкий отмечает: «Зачем оно было нужно, ведь Всеведущий Бог знал наверняка, что Авраам его выдержит? Да, Он знал – но этого еще не знал Авраам. Значит, ему был необходим и этот опыт, и эта победа». Но это воспитательное обстоятельство, в том числе относительно отмеченных итальянскими авторами "малопочтенных" сторон жизни патриархов необходимо объяснять и в Церкви, и вне её, приходящим к ней, а не просто предлагать как идеал безпрекословного подражания в смирении.
В связи с этим вопрос: обязательно ли в нашей богослужебной практике воспроизводить подобную ветхозаветную нравственность, не отвечающую христианским понятиям, как должное (без уточнения её исторически обусловленного значения)?
Церковь приняла Ветхий Завет потому, что в нем содержится множество откровений о создании мiра и человека, о смысле грехопадения и природе зла в мiре и о спасении от зла грядущим Мессией. Там же предсказано о Его отвержении народом, и о колене Данова как носителе зла, из которого произойдет антихрист, об измене богосозданного народа, об искупительном Подвиге Христа, о Его о конечной победе над злом. В этом смысл земной истории. Поэтому попытки непризнания Ветхого Завета и Иеговы из-за Его жестокости (маркионизм и др.) были еще в первые века отвергнуты в Церковью (а современные такие кощунственные попытки, например, В. Леоничева, лишь свидетельствуют о душевном неблагополучии дерзающего, и это его очевидное состояние подтверждает небогоугодность таких намерений).
Однако при этом Церковь приняла далеко не всё из Ветхого Завета (отвергла жертвоприношения животных, обрезание, многие другие законоположения Моисея, необходимость в которых отпала), а "шовинистические", господствующие и завоевательно-жестокие повеления Господа евреям Церковь истолковала как необходимые для сохранения Народа Божия, и многое ‒ как прообразы его будущего духовного торжества с Истиной Христа. Однако те национальные еврейские обетования опять-таки были необходимы только в то ветхозаветное время для воспитания и сохранения Народа Божия. (Сегодня они превращены антихристианским талмудическим иудаизмом в жидонацизм с утверждением этих мест Ветхом Завете в их буквальном дохристианском националистическом понимании. Это совершенно неприемлемый для нас вывод из Ветхого Завета.)
Достаточно ли убедительна наша официальная лишь переосмыслительная церковная трактовка всех подобных мест Ветхого Завета, смущающая новообращаемых наших соотечественников? Быть может она должна дополняться еще чем-то, снимающим возникающие искушения?
Христианское толкование принесения в жертву Исаака толкуется как прообраз будущей искупительной жертвы Христа, которую тогда духовно узрел Авраам. Но встречается упрощенная официальная церковная трактовка этой проблемы, порою примитивно доводимая до проповеди слепой веры в священноначалие вместо Бога. По сути в таком требовании полного послушания священноначалию, "что бы оно ни натворило", присутствует дух ветхозаветной морали, который может отталкивать от Церкви. Упомянутый экзегет и переводчик Священного Писания Андрей Десницкий, статья которого приведена выше, сказал в одном из своих интервью, что ему известны случаи, когда изучение Священного Писания (кажется, он имел в виду именно Ветхого Завета) приводило к утрате веры.
Быть может, возможны и необходимы в проповеди в ходе богослужения бережные богословские нравственные уточнения ветхозаветных текстов в их бытовых и духовных реалиях того времени без посягновения на богодухновенность Священного Писания? (Мы и сейчас видим даже в его текстах бережные пояснительные вставки в скобках.) М.б. тогда и духовное трактование жертвоприношения Исаака Авраамом может получить дополнительное к богословскому историческое и нравственное пояснение для новообращаемых наших соотечественников?
В Христианстве (в приведенных выше примерах) мы уже имеем отделение в Ветхом Завете более важного содержания от менее важного, поскольку это богочеловеческое произведение: диктовал Святой Дух, записывал человек в меру своего ограниченного понимания, и состав Библии определил тоже человек ‒ еврейский патриот Ездра в своих строгих националистических целях (как это отмечается у проф. Карташева и отчасти у протопресв. Михаила Помазанского в отношении таких историй как Юдифь и Есфирь). Или правы те, кто сочтет неприемлемым такое "посягательство" на Священное Писание, в котором всё содержание, каждое слово богодухновенно (такое отношение к Библии в основном проповедуется сегодня)?
Был бы благодарен за пояснения, но только действительно мудрых экзегетов и миссионеров, а не фарисействующих книжников-начетчиков.
М.В. Назаров
19 апреля 2025 г.
