Памяти писателя Андрея Платонова

5.01.1951. – Умер писатель Андрей Платонович Платонов

«Юродивые откровения» Платонова

Андрей Платонович Платонов (настоящая. фамилия Климентов) (20.08.1899–5.01.1951) родился в Воронеже в семье паровозного машиниста-слесаря. В 14 лет, после окончания церковно-приходского и городского училищ, как старший в многодетной семье из 11 человек, он начал работать – конторщиком в отделении страхового общества и в управлении службы пути в Обществе Юго-Восточных железных дорог, рабочим в литейной мастерской трубочного завода, в воронежских железнодорожных мастерских. Одновременно напоминал о себе дарованный ему литературный талант: Андрей стал писать стихи и публиковаться в газетах.

Литературовед Н.В. Корниенко отметила: «Платонов унаследовал от отца любовь к технике и «потной работе», преклонение перед поэзией паровозов и иных машин, мастерством человека-рукодельца и труженика; от матери, дочери часового мастера, глубоко верующей женщины, – понимание души русского православного люда, высокий идеализм христианского мiроотношения».

Юность писателя совпала с Первой мiровой войной, революцией и началом коммунистического строя. Революция поначалу была воспринята им романтически как начало новой эры рпвенства и справедливого мiроустройства. Соответственно в 1919 г. Платонов участвовал в гражданской войне в качестве фронтового корреспондента у красных. В то же время круг интересов его был очень разнообразен: поэзия, текущая политика, вопросы современной науки и техники, изобретательство, работы марксистов и чтение романов Ф. Достоевского, прозы В. Розанова. Заметную роль в его художественном мiровоззрении сыграла утопическая философия Н.Ф. Федорова о научно-технократическом воскрешении в земном мiре всех поколений живших людей – эта борьба со смертью окрасила и его понимание строительства социализма.

Страшная эпоха разрушительных советских "преобразований старого мiра" придала этим религиозно-технократическим интересам Платонова необычное проявление. Сформировался самобытный писатель с уникальным философским языком, в котором и словообразование, и синтаксис, и стилистика, иносказательные метафоры и новые "остраненные" значения обыденных слов создают эффект сюрреалистичности применительно к большевицкой социальной утопии с ее пафосным чиновничье-идеологическим замахом. Получился своего рода метод вывернутого наизнанку социалистического реализма. У сталинских критиков бытовала не лишенная точности формула: «юродивые откровения Платонова».

Сколь разными ни были области техники и литературы, сочетание их у Платонова стало определяющим в его отношении к жизни и творчеству. В октябре 1918 г. Платонов подал заявление на физико-математический факультет университета, но вскоре перевелся на историко-филологический, слушателем которого был до мая 1919 г. Затем перешел в железнодорожный политехникум на электротехническое отделение (окончил в 1921 г. и работал по специальности).

В 1920 г. убежденный пролетарский писатель Платонов публикует стихи, рассказы, статьи, рецензии, политические передовицы (в эти годы сменил фамилию Климентов на Платонов). В этом же году он становится слушателем совпартшколы, постоянно выступает в дискуссиях Коммунистического союза журналистов; его принимают кандидатом в члены РКП(б). Тем не менее в партийные рамки он не вписывался и осенью 1921 в ходе партийной чистки Платонова исключают из кандидатов в члены РКП(б) как «шаткий и неустойчивый элемент».

Страшный голод 1921 г., вызванный засухой в Поволжье и юго-восточных районах России, заметно приземлил публицистику писателя; основной темой статей Платонова теперь становится пропаганда идей гидрофикации и борьбы с засухой. В 1922 г. Платонов участвует в создании и работе Чрезвычайной комиссии по борьбе с голодом; с мая 1923 состоит на службе в Воронежском губземуправлении в должности губернского мелиоратора, заведующего работами по электрификации сельского хозяйства. «Засуха 1921 г. произвела на меня чрезвычайно сильное впечатление, и, будучи техником, я не мог уже заниматься созерцательным делом – литературой», – писал Платонов в автобиографии. Он не отошел от разработки идеологии "пролетарской культуры", но в ее состав вошла любовь к простому человеку, тема страдания и смерти.

В 1921 г. вышла его первая публицистическая книга "Электрификация"; в 1922 г. – сборник стихов "Голубая глубина". В феврале 1926 г. на Всероссийском съезде мелиораторов Платонов был избран в состав ЦК Союза сельского хозяйства и лесных работ; в июне этого года он перехал вместе с семьей (женой Марией Александровной и сыном Платоном) в Москву, в октябре зачислен на должность инженера-гидротехника отдела мелиорации и водного хозяйства Наркомата земледелия. Вскоре назначен заведующим отделом мелиорации Тамбовской губернии, В Тамбове одновременно с мелиорацией ("ремонтом земли") в 1927 г. Платонов завершает работу над научно-фантастической повестью "Эфирный тракт", составляет книгу стихов "Поющие думы", пишет "Епифанские шлюзы" – повесть о петровских преобразованиях русской жизни, сатирический рассказ "Город Градов (Заметки командированного)". В это же время пишет статьи по вопросам землепользования, философские эссе об искусстве, науке, религии, литературные пародии и новые рассказы.

"Епифанские шлюзы" принесли Платонову литературную известность. Он переехал в Москву и стал профессиональным литератором, однако его сатирическая (от намеренной неправдоподобности речей персонажей) проза –"Город Градов", "Усомнившийся Макар" и др. – подверглась критике в центральной печати за «идеологическую двусмысленность». Так писать о строительстве социализма не полагалось. Затем издательствами были отвергнуты его роман "Чевенгур" и повесть "Котлован", так и не напечатанные при жизни.

Конец 1929 – начало 1930 гг. наполняют жизнь и творчество Платонова прежним сочетанием техники и литературы. Он продолжает курировать начатые им земельно-мелиоративные работы в Острогожском округе Воронежской области. Однако осенью 1929 г. эти работы были приостановлены – в Острогожском районе развернулась истребительная коллективизация, на подавление крестьянских выступлений против снятия колоколов были брошены части Красной Армии. В 1930 г. Платонов часто бывал на металлическом заводе в Ленинграде, где налаживалось производство новых турбин (к этому времени он получил уже несколько авторских свидетельств на изобретения, в том числе на разработку паровой турбины).

В 1931 г. в журнале "Красная новь" с согласия А. Фадеева, ценившего платоновский талант, была напечатана повесть Платонова "Впрок" (с подзаголовком "Бедняцкая хроника") – опять-таки по сути сатира на колхозное строительство. Она вызвала гнев Сталина, который оценил замысел автора и назвал его талантливым, но «сволочью». На специальном заседании Политбюро Сталин подверг редакцию журнала разносу за публикацию этого «кулацкого и антисоветского рассказа». Началось всеобщее шельмование писателя. Даже Фадеев срочно осудил Платонова разгромной статьей в своем журнале, в которой назвал автора «кулацким агентом».

Все думали, что Платонова ждет арест. Однако арестовали только пятнадцатилетнего сына писателя «за антисоветскую агитацию», но его самого не тронули. В дальнейшие довоенные годы Платонов много писал, перебиваясь различными, в том числе техническими заработками, но мало что смог публиковать...

С 1942 г. до конца войны Платонов служил фронтовым корреспондентом. Его очерки и рассказы с пометкой «Действующая армия» постоянно печатались на страницах "Красной звезды" и "Красноармейца", хотя и в цензурированном виде (философские размышления о войне и мире, о смысле жизни и солдатского подвига армейским газетам были не нужны). В годы войны вышли из печати четыре книги его военной прозы: "Одухотворенные люди" (1942), "Рассказы о Родине" (1943), "Броня" (1943), "В сторону заката солнца" (1945). Эти публикации на военные темы вновь дали ему возможность печататься, но ненадолго.

В конце 1940-х гг. началась очередная кампания против Платонова из-за рассказа "Семья Иванова". Все его послевоенное творчество было охарактеризовано критиком В. Ермиловым как «клевета на советскую власть».

Несмотря на арест сына, Платонов не был репрессирован и умер дома от туберкулеза. Умирал он тяжело, в непризнании и бедности. Похоронен в Москве на Армянском кладбище рядом с сыном, освобожденным в 1940 г. и умершим в 1943 г. на руках Платонова от принесенной из заключения болезни. Полагают, что Платонов заразился от своего умиравшего сына.

В 1960-е гг. Платонов стал кумиром в поколении интеллигентов-шестидесятников, но его неизданные рукописи распространялись только в "самиздате". Оттуда они были вывезены за границу – уникальные по художественным особенностям повести "Котлован", "Ювенильное море", роман "Чевенгур" – и смогли увидеть свет в эмигрантских изданиях, и лишь в конце 1980-х гг. в СССР – при горбачевской "гласности".

Платонов, несомненно, обладал талантом, присущим большим художникам: способностью проникновения в духовную сущность своего (сталинского) времени со всей его жестокой идеологической сюрреальностью. "Чевенгур" (1927-1928) – это мiровой утопический город коммунизма, создание которого обернулось не только уничтожением «старой» жизни, но и гибелью идеологов и строителей жизни новой. "Котлован" (1930-1931) – яма как единственный результат непосильной работы измученных строителей дворца будущего – это яркий символ разрушительного социализма также с чертами антиутопии. Смысл революции приобретает у писателя образ конца света. Неудивительно, что эти произведения не могли быть опубликованы в СССР в годы их создания.

Художественная проза Платонова столь оригинальна и многопланова, что она вызвала целое направление в литературоведении: платоноведение. При этом многие отмечают "религиозность" писателя, в чем его упрекала еще советская критика 1930-х годов. «Но религии есть разные, – возражает современный православный литературовед М.М. Дунаев. – Ныне все чаще пытаются притянуть писателя к Православию. Бедою части нашего нынешнего литературоведения... стало усмотреть православную религиозность литературы там, где ее вовсе нет. Достаточно писателю или его герою упомянуть имя Божие, процитировать Писание – и этого становится достаточно, чтобы приписать ему христианское мiросозерцание. Но Евангелие может процитировать и атеист...».

Заметим, что и действительное наличие христианского мiросозерцания не всегда означает его точность. Даже у классиков русской художественной литературы их христианская вера далеко не всегда проявлялась в богословски безупречном виде, поскольку богословие – сложная наука. Богословские неточности можно найти даже у таких безспорно великих православных авторов, как Г.Р. Державин, М.Ю. Лермонтов, Ф.М. Достоевский, а, например, Л.Н. Толстой свое "христианство" довел даже до антицерковной крайности и отошел от Церкви.

В отличие от них Платонов не претендовал на звание христианского писателя, а творил интуитивно. На основании антиутопических произведений Платонова Дунаев находит в его религиозности черты теософии, пантеизма, марксистского "богоискательства", что никак не совместимо с Православием. Художественный мiр героев Платонова «абсурден и безбожен», – верно констатирует Дунаев, поскольку в нем нет даже намека на возможность спасительной благодати Божией.

В то же время, столь проницательное и безисходное описание коммунистического эксперимента – естественно для внутренних законов воображаемого Платоновым мiра с его богоборчеством. В его "юродиво откровенном" литературном методе антиутопии оно и не могло быть другим. Причем подобное пронзительное изображение ложного мiра может служить и для побуждения нас к раздумьям об Истине "от обратного", даже если сам писатель себе такой задачи не ставил, но ее выполнил сам его медиумический талант. Во всяком случае, творчество Платонова может послужить Истине в сотворчестве с вдумчивым православным читателем и литературным критиком.

И потому уместно задать вопрос: применимо ли это безбожие к мiровоззрению самого автора? Ведь даже если в его записной книжке находят атеистические мысли о Боге – это могли быть заготовленные наброски мыслей его литературных героев. Надо ли их приписывать самому Платонову? Для нас душа человека – потемки, она открыта только Богу, Который и свершит Свой справедливый суд над каждым из нас с учетом условий его жизни. Разумеется, церковным человеком Платонов не был, но полученные в детстве уроки Закона Божия с истинными координатами мiроздания не могли исчезнуть безследно из его самосознания. И если в личной жизни писателя мы видим выражение той же безблагодатной трагической безисходности и смерти, присущей мiру его произведений, – то ведь и реальный мiр тоталитарного коммунистического "котлована" был по своей духовной сути точно таким же, как в повести, а писатель был в нем одним из его безсильных персонажей, не видящих пути выхода. И судьбу писателя в таком мiре можно рассматривать как художественный акт, дополнительно иллюстрирующий возможное понимание его творчества.

М.Н.

Использованы литературоведческие работы Н.В. Корниенко и труд М.М. Дунаева "Православие и русская лтература" (т. VI).

---