5.02.1919. – Умер философ и публицист Василий Васильевич Розанов
Розанов около церковных стен
Василий Васильевич Розанов (2.05.1856–5.02.1919) – публицист, критик, автор многих талантливых, психологически тонких и глубоких, и в то же время противоречивых религиозно-философских книг. Родился в г. Ветлуга Костромской губернии в многодетной семье чиновника лесного ведомства. Рано потерял родителей, воспитывался старшим братом Николаем. В 1870 г. переехал с братьями в Симбирск, где его брат преподавал в гимназии. В 1872 г. переехал в Нижний Новгород, где окончил гимназию.
После гимназии поступил на историко-филологический факультет Московского университета (закончил его в 1882 г.). Женился на А.П. Сусловой, бывшей в 1860-е годы роковой подругой Ф.М. Достоевского. В 1882-1893 гг. преподавал в гимназиях Брянска, Симбирска, Ельца и др. С 1893 г. поселился в С.-Петербурге, где получил должность в Управлении Государственного контроля. Начал печатать статьи в журналах "Русский вестник", "Русское обозрение", "Вопросы психологии и философии", с 1899 г. стал одним из сотрудников в газете "Новое время" (издававшейся А.С. Сувориным). Был участником петербургского Религиозно-философского общества.
В 1894 г. в С.-Петербурге вышла в свет его книга "Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского", она не была первой, но именно она сделала Розанова известным литератором. Розанов почему-то считал себя учеником Достоевского, хотя и не проявил себя в художественном творчестве, а в основном как острый и независимый публицист и парадоксальный критик. Последующие книги Розанова были сборниками его статей: "Литературные очерки" (1899); "Религия и культура" (1899); "Сумерки просвещения" (1899); "Природа и история" (1900); "В мiре неясного и нерешенного" (1901), "Семейный вопрос в России" (1903).
Публицистический стиль Розанова был подчеркнуто откровенный в рассуждениях, нескромно выпячивающий авторское "я", невзирающий на табу (в том числе в еврейском вопросе), пародоксальный, но порою излишне развязный, что было особенно неуместно в религиозной тематике. С таким же подходом он брался решать и волновавшие его вопросы церковной жизни: "Около церковных стен" (1906); "Русская церковь. Дух. Судьба. Ничтожество и очарование. Главный вопрос" (1909); "Темный лик. Метафизика христианства" (1911), "Л.Н. Толстой и русская церковь" (1912). В эти годы Розанов стал отступником от христианства, противопоставляя Ветхий Завет как утверждение плотской жизни – Новому Завету как "умерщвлению плоти". Розанов стал утверждать, что Евангелие «враждебно человеческой природе» и что «Христос невыносимо отягчил человеческую жизнь». По словам протоиерея Г. Флоровского, «Розанов находит в Библии только сказания о родах и рождениях, только песнь страсти и любви. Он читает эту ветхозаветную книгу не библейскими глазами, а скорее глазами восточного язычника, служителя какого-нибудь оргиастического культа».
Своеобразие парадоксально-интимной эссеистики Розанова со всеми достоинствами и недостатками особенно ярко проявилось в книгах "Уединенное" (1912), "Смертное" (1913), "Опавшие листья. Короб 1" (1913) и "Опавшие листья. Короб 2" (1915). (В этом ряду стоит также книга "Сахарна" – записи 1913 г., изданные лишь в 1980-1990-е гг.)
Они представляют собой собрания мозаичных беглых зарисовок, дневниковых записей, внутренних диалогов с изрядной долей манерности, с большой психологической глубиной, но и с оттенками от исповедальности и эксгибиционизма. Тем не менее они были восприняты как новое, очень живое явление в русской литературе. В год революционного крушения России, незадолго до смерти писателя от голода и нищеты в Сергиевом Посаде, вышел "Апокалипсис нашего времени" 1917–1918) о трагическом завершении российской истории.
Розанов был литератором с русским национальным самосознанием, являя собою и русские крайности. Они были от недостаточного православного ощущения смысла жизни, из-за чего в его творчество вклинялись языческие и даже иудейские нотки, например, в рассмотрении очень интересовавших его вопросов пола и в критике христианства за "грусть и нелюбовь к жизни".
В философской характеристике Розанова дадим слово чуткому прот. В.В. Зеньковскому:
«Духовная эволюция Розанова была очень сложна. Начав со своеобразного рационализма (с отзвуками трансцендентализма), легшего в основание его первого философского труда "О понимании…" [1886], Розанов довольно скоро стал отходить от него, хотя отдельные следы былого рационализма оставались у него до конца дней. Но с самого начала (то есть уже в книге "О понимании") Розанов проявил себя как религиозный мыслитель. Таким он оставался и всю жизнь, и вся его духовная эволюция совершалась, так сказать, внутри его религиозного сознания. В первой фазе Розанов всецело принадлежал Православию, – в свете его оценивал темы культуры вообще, в частности проблему Запада. Наиболее ярким памятником этого периода является книга его, посвященная "Легенде о Великом Инквизиторе", а также его статьи в сборниках: "В мiре неясного и нерешенного", "Религия и культура" и т.д. Однако уже и в это время у Розанова попадаются мысли, говорящие о сомнениях, которые вспыхивают в его душе…»
«В эти же годы он пишет… что: "Христианство прямо еще не начато, его нет вовсе, и мы поклоняемся ему, как легенде"… Розанов уже объят сомнениями относительно "исторического" христианства, которое он противоставляет подлинному и истинному христианству…: "глубин христианства никто еще не постиг, – и это задача, даже не брезжившаяся Западу, может быть, есть оригинальная задача русского гения"… И вот какие новые богословские идеи приходят ему в голову: "Религии Голгофы" он впервые здесь противоставляет "религию Вифлеема", которая заключает в себе "христианство же, но выраженное столь жизненно-сладостно, что около Голгофы, аскетической его фазы, оно представляется как бы новой религией"…
Он еще не отходит от Церкви, он все еще "Около церковных стен" (как назвал он двухтомный сборник своих статей), но в "споре" христианства и культуры у него постепенно христианство тускнеет, теряет "жизненно-сладостную" силу и постепенно отходит в сторону, чтобы уступить место "религии Отца", – "Ветхому Завету"…».
Фактически же «объектом критики у Розанова является не само христианство, а его неверное понимание в Церкви. "Сущность Церкви и даже христианства определилась, – пишет он в другой статье, – как поклонение смерти". "Ничто из бытия Христа, – читаем тут же, – не взято в такой великий и постоянный символ, как смерть. Уподобиться мощам, перестать вовсе жить, двигаться, дышать – есть общий и великий идеал Церкви"…
Но со всей силой критика Церкви перешла в борьбу с Церковью, когда размышления Розанова сосредоточились на проблеме семьи… Понимая пол, как ту сферу в человеке, где он таинственно связан со всей природой, то есть понимая его метафизически, Розанов считает все "остальное" в человеке, как выражение и развитие тайны пола. "Пол выходит из границ естества, он – внеестественен и сверхъестественен"…
Особенной силы и острой выразительности христоборчество Розанова достигает в его предсмертном произведении "Апокалипсис нашего времени". Это – очень жуткая вещь с очень острыми, страшными формулами. "Христос невыносимо отягчил человеческую жизнь", Христос – "таинственная Тень, наведшая отощание на все злаки"; христианство "безсильно устроить жизнь человеческую" со своей "узенькой правдой Евангелия". Есть здесь и такие слова: "Зло пришествия Христа..."…
Характеристика идейного содержания творчества Розанова до крайности затрудняется тем, что он был типичным журналистом. Хотя у него было достаточно цельное мiровоззрение, хотя в его многообразном творчестве есть определенное единство, но самая манера письма Розанова очень затрудняет раскрытие этого внутреннего единства. Розанов оставляет впечатление прихотливого импрессиониста, нарочито не желающего придать своим высказываниям логическую стройность, но на самом деле он был очень цельным человеком и мыслителем. Тонкость и глубина его наблюдений, а в то же время "доверие" ко всякой мысли, даже случайно забредшей ему в голову, создают внешнюю яркость, но и пестроту его писаний. Но редко кому из русских писателей была присуща в такой степени магия слова, как Розанову. Он покоряет своего читателя прежде всего этой непосредственностью, порой "обнаженностью" своих мыслей, которые не прячутся за слова, не ищут в словах прикрытия их сути.
Розанов едва ли не самый замечательный писатель среди русских мыслителей, но он и подлинный мыслитель, упорно и настойчиво пролагающий свой путь, свою тропинку среди запутанности мысли и жизни современности. По основному содержанию неустанной работы мысли Розанов – один из наиболее даровитых и сильных русских религиозных философов – смелых, разносторонне образованных и до последних краев искренних с самими собой.
Оттого-то он имел такое огромное (хотя часто и подпольное) влияние на русскую философскую мысль XX века. Как и Леонтьев, Розанов занят вопросом о Боге и мiре в их отношении, в их связи. Было бы неверно видеть в Розанове человека, забывающего Бога ради мiра; его упования и искания он так глубоко держит в себе, что его религиозное сознание деформируется, меняется для того, чтобы не дать погибнуть ничему ценному в мiре…».
Очень своеобразна оценка Розановым русской классической литературы. В статье "Возле русской идеи" (1911) Розанов верно утверждает, что русская литература, будучи «сплошным гимном униженному и оскорбленному человеку, открыла западному читателю эру нового нравственного мiропонимания... Русская точка зрения на вещи совершенно не походит на французскую, немецкую, английскую; совершенно другая; она оспаривает их и почти хочется сказать – побеждает их. Русское воззрение на вещи, на лицо человеческое, на судьбу человеческую… все это выше, одухотвореннее, основательнее и благороднее. Вся сосредоточенность мысли, вся глубина, все проницания у нас относятся исключительно к душе человеческой, к судьбе человеческой, и здесь по красоте и возвышенности, по верности мысли Русские не имеют соперников». В этом причина необыкновенного воздействия русской литературы на души зарубежных читателей, сохраняющих христианскую основу воспитания.
С другой стороны, в "Апокалипсисе нашего времени" он пишет: «По содержанию литература русская есть такая мерзость безстыдства и наглости, – как ни единая литература. Народ рос совершенно первобытно с Петра Великого, а литература занималась только “как они любили и о чем разговаривали”… Да уж давно мы писали в “золотой век своей литературы”: “Дневник лишнего человека”, “Записки ненужного человека”. Тоже – “праздного человека”. Выдумали “подполья” всякие… Мы как-то прятались от света солнечного, точно стыдясь за себя».
«После того, как были прокляты помещики у Гоголя и Гончарова ("Обломов"), администрация у Щедрина ("Господа ташкентцы") и история ("История одного города"), купцы у Островского, духовенство у Лескова ("Мелочи архиерейской жизни"), и, наконец, вот самая семья у Тургенева, русскому человеку не осталось ничего любить, кроме прибауток, песенок и сказочек. Отсюда и произошла революция».
Всю жизнь Розанова волновал еврейский вопрос и в притягательном (жизнерадостный материализм) и в отталкивающем аспекте (сатанизм). Огромное впечатление на него произвело ритуальное убийство Андрюши Ющинского в 1911 г. В написанной в связи с этим книге "Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови" Розанов пытался понять смысл иудейских ритуальных убийств. Много откровенных высказываний о евреях у Розанова содержится также в записях 1913 г. ("Сахарна").
Прежде всего как литератор Розанов характеризует их влияние на литературу: «еврей в литературе» стал такой силой, с которой «никто не умеет справиться… Так русские мало-помалу очутились "несвоими" в своей литературе…». «Страшное и разрушительное их действие на русскую литературу, … происходит от пошлости их, от слабости их, а отнюдь не от того, что они "заразили ее ложными идеями"…». Главная же влиятельная сила их не в талантах, а в их в деньгах: «Банки, сосредоточенные в еврейских руках, т. е. золото страны, сосредоточенное у евреев, и дает им возможность "давать дышать" или "давить" русских… Ну и уж, конечно, "давить", если кто решается поднять голос против этого задушения страны». «Евреев не 7 миллионов. Еврей ОДИН, у которого 14 миллионов рук и 14 миллионов ног. И он везде ползет и везде сосет».
«Как мало мы знаем еврейство и евреев! Мы ведь совсем их не знаем. Как они умело скрывают под фиговым листом невинности силу громадную, мiровую силу, с которой с каждым годом приходится все больше и больше считаться… Через 150-200 лет над русскими нивами будет свистеть бич еврейского надсмотрщика. И под бичем – согнутые спины русских рабов… В настоящее время для России нет двух опасностей. Есть одна опасность. Евреи».
Однако завершил Розанов свое творчество антихристианским юдофильским "Апокалипсисом нашего времени". В заметках последнего года жизни у него есть страница, озаглавленная: "Перехожу в еврейство". За несколько дней до смерти умирающий, голодный Розанов написал: «Благородную и великую нацию еврейскую я мысленно благословляю и прошу у нее прощения за все мои прегрешения и никогда ничего дурного ей не желаю и считаю первой в свете по назначению» ("Письмо к евреям", 17 января 1919).
В целом Розанов дал своим преобладающе юдофильским творчеством яркую и психологически глубокую иллюстрацию для понимания причин (земных, плотских, чувственных, себялюбивых) отступничества от христианства в ересь жидовствующих. И как ни пытался он порою сопротивляться этим соблазнам – умер он, к сожалению, как жидовствующий. Вклад его в русскую религиозную мысль состоит именно в этом. Поэтому Розанова можно и нужно читать как исповедь умного и талантливого жидовствующего интеллигента, но относиться к нему как к русскому мыслителю можно лишь с большой жалостью, с ее помощью преодолевая отвращение к его кривляниям.
М.В. Назаров
Возражаю, М.В.!
http://yu-sinilga.livejournal.com/18747.html
В статье есть элементы анализа,но конец ее отвратителен! Применять термины "жидовствующий интеллигент", "кривляния" к человеку,который мыслил,страдал, пропускал через сердце все самые больные вопросы человечества - пошло! А истина в последней инстанции никому не известна!
Дорогой Амори, абсолютное большинство людей проходят в своей жизни именно через это: "...мыслил,страдал, пропускал через сердце все самые больные вопросы человечества...". Разница только в осознанности процесса. Однако страдания наши сами по себе не являются оправданием нашего земного существования. Они - только инструмент для стяжания благодати, Духа Божьего. И если в конце жизненного пути герой ещё далее от Бога, чем был в начале - грош им цена. А наш герой, увы!, встал на сторону богоборцев. Значит, страдания его были напрасны. Сгубила гордыня - поддался на соблазн. Жаль. И Вас.
Василий Розанов. Юбиляр-богоборец на Русской линии https://antimodern.ru/rozanov-tkachev/ ГЕНИЙ ЮРОДСТВА ИЛИ СМЕРДЯКОВ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ КАК ВОСТРЕБОВАННЫЙ НАШИМ ВРЕМЕНЕМ ТИПАЖ. http://live.kostromka.ru/history/rozanov-11033/ Апология В.В.Розанова – тревожное общественное явление http://test.npar.ru/journal/2007/1/apologia.htm РОЗАНОВ В.В. - ФИЛОСОФ, ПИСАТЕЛЬ, КРИТИК, ПУБЛИЦИСТ https://soyuz-pisatelei.ru/forum/45-1028-1 В. В. РОЗАНОВ: PRO ET CONTRA. Личность и творчество Василия Розанова в оценке русских мыслителей и исследователей. http://www.fedy-diary.ru/html/062011/23062011-02b.html РОЗАНОВСКИЙ РЕНЕССАНС http://www.pravoslavie.ru/31.html
Что бы правильно понимать Розанова нужно понимать его метод писательства. Он пишет, то что думает и переживает, а не изрекает истины и продуманные теории. Он пишет, что на сердце - и прозрения и сомнения и соблазны. Поэтому все эти "перехожу в еврейство" - это крайняя степень отчаяния, а не осознанный выбор. Тем более, созерцая тот страшный итог русского развития, когда тысячелетняя ХРИСТИАНСКАЯ империя "слиняла в три дня", и русский народ 100% крещённый и венчанный, в конечном итоге, покорился самым злейшим врагам Христа. Поэтому "перехожу в еврейство" - это просто вопль отчаяния, который можно сравнить (по ситуации, а не значению) вопль распятого Христа "Господи, зачем ты меня оставил?". Это вообще самое трудное место в Евангелии. И Розанов, конечно же, не жидовствующий интеллегент, а скорее местами юродствующий.
Александру Турику:
Полагаю, вы абсолютно правы в этой своей оценке В.В. Розанова. Он был именно "не жидовствующий интеллегент, а скорее местами юродствующий".
Через 150-200 лет..
===
Оптимист!
Точно так же В.Шульгин перековался, начав за здравие: "Что нам в них не нравится". Да все нравится. Похоже, это тенденция, когда яркие до скандальности неофиты ретиво берутся за дело, которое им не по плечу. Лучше Христа о еврейском вопросе, наверное, не сказал никто.
Шульгин всегда был "либеральным антисемитом", он выступал в Думе за отмену черты оседлости и во время дела Бейлиса опубликовал в газете "Киевлянин" (№ 266) передовую статью в защиту Бейлиса.
Книгу "Что нам в них не нравится" (не очень глубокую) он опубликовал в 1929 г. в эмиграции, чтобы отчасти поправить свою репутацию.
Когда-то я прочитал последние строки этой статьи Михаила Викторовича и мне захотелось воскричать в защиту Василия Васильевича: "Да он же с кривой ухмылкой это писал!" Сегодня нажал на ссылку из первого комментария, а там есть переход на статью 2006 года Юлии Старцевой "Парадоксы Розанова". Позволю себе, с извинениями, процитировать вроде бы оправдание моих мыслей:
// Цитата:
…Даже в предсмертном состоянии Розанов был верен себе. Его “примирение с Израилем”, которое вызывает такой восторг у либеральных “философов” и “литературоведов”, по сути, является типично розановской глумливой “хохмой” (кстати, это слово означает “мудрость” на древнееврейском): “Будучи постигнут мозговым ударом… верю в торжество Израиля, радуюсь ему”. И тут же еще смешнее, – и физиологически достоверное, и издевательское: “отдаю права на издание моих сочинений в обмен на “честную фаршированную щуку”. А все потому, что “пирожка хочется, творожка хочется” (из предсмертных писем)…
“Русские – духовная нация. Во плоти чуть-чуть”, – писал он прежде. А сам умер от банального и страшного физического голода.
Разумным ли было бегство в Сергиев Посад из кровавого Петрограда?
Разумеется, да, если принять во внимание судьбу его коллеги по “Новому Времени” М.О.Меньшикова, расстрелянного на глазах жены и шестерых малолетних детей “в отместку за статьи”. Но можно помечтать об ином финале: протяни Василий Васильевич еще годочек, не случись с ним этого окаянного “удара”, и он мог быть выслан с “философским пароходом” на Запад. Плыл бы себе с прозревшими вдруг собратьями по ремеслу туда, на закат солнца, прошел беженские мытарства, потом в Берлине, в Париже печатал яростные и мудрые статьи против сатанинской власти Кремля…
А в наши дни с великими почестями прах его перезахоронили бы где-нибудь в Свято-Даниловом, и сам президент обнажил бы голову, и венков от правительства прислано было бы с избытком, и Берл Лазар примчался бы со своей “честной фаршированной щукой” и обнялся над свежей могилой с каким-нибудь крупным православным иерархом (– “Да, таки Розанов был наш!” – “Розанов был и наш, и ваш! Ваши пророки – наши пророки!”), и было бы названо это действо очередным “согласием и примирением” жертвы с палачом…
Но Розанов остался с нами. В русской земле. И в наших умах и душах.
// Конец цитаты
Сейчас читаю переписку В.В. с Константином Николаевичем Леонтьевым. Кстати, они были захоронены рядом в Черниговском скиту, но надгробия этих двух русских философов были уничтожены жидобольшевиками, и где их могилы, никто теперь не знает. Не мне, грешному, судить последние слова великого человека, когда от голода умирает не только он сам, но и его семья.
Несогласным: а суждения Василия Васильевича о христианстве, о Евангелии и о Христе вы тоже оправдываете? Каким же образом?
Отвечаю только за себя.
У Вас два вопроса. Ответ на первый - нет, не оправдываю. Ответ на второй не имеет смысла после ответа на первый вопрос.
В прошлом году я был в Черниговском скиту. Рядом стоят два новых деревянных креста на месте найденных могил К.Н. Леонтьева и В.В. Розанова. На интернете есть фотографии.
Кресты поставили в 1991 году, но надгробия не было уже в 1927 (в тот год там был М.М. Пришвин, переехавший в Сергиев в 1926 году), оставался только небольшой бугорок на могиле Розанова, а рядом валялся чугунный памятник на могиле Леонтьева. Где сейчас могилы неизвестно, но по записям Пришвина кресты поставили примерно в том районе, где он их видел.