Правда и ложь о "непредрешенчестве" и "Императорском Доме"

В среде историков С.В. Волков известен как составитель хороших справочных изданий об офицерстве в Императорской армии и в Белом движении. Будучи ранее советским историком Кореи, в 1990-е годы он прославился, прежде всего в белой эмиграции, как непримиримый борец против  уже потерявшего власть коммунизма и как "единственный истинно белый" в современной России. Я уже давно не слежу за такой его барабанной деятельностью, однако данную его лукавую статью тиражируют даже монархические сайты, вроде бы не признающие прав самозванцев Кирилловичей на престол. И поскольку автор статьи, известный нам ранее как февралист, теперь выступает в роли монархиста, при этом искажая суть проблемы, которую взялся "осветить" (как будто до него никому это не удавалось), мне как историку Русского Зарубежья ("Миссия русской эмиграции", тт. 1+2) и автору книги "Кто наследник Российского престола?" придется внести ясность в трактовку данного вопроса С.В. Волковым, доктором исторических наук, профессором ПСТГУ.

Вот полный текст его статьи (в ней цифрами в квадратных скобках обозначены утверждения, не соответствующие действительности, о чем в конце последуют комментарии).

Белое Движение и Императорский Дом

Настоящая статья имеет целью осветить позицию Белого движения по отношению к легитимизму и взаимоотношения возглавителей основного ядра русской военной эмиграции с Российским Императорским Домом [1].

Это представляет некоторый интерес в т.ч. и потому, что в последнее время получили широкое распространение весьма извращенные представления на этот счет. Кроме того, в связи с активным обсуждением в 1990–е годы вопросов престолонаследия, в условиях роста общественных симпатий к Белому движению проявилась тенденция, опираясь на авторитет последнего, противопоставить его легитимизму вплоть до утверждений, что права «кирилловичей» на престол изначально отвергались наиболее достойной частью эмиграции и не более значили в общественном мнении, чем претензии всяких иных лиц [2]. Поэтому хотелось бы обратить внимание хотя бы на основной аспект этой проблемы — что именно стояло за позицией белого военного руководства и что это значило в смысле признания или непризнания принципа легитимизма. Под Белым движением понимается совокупность антибольшевистских сил, сражавшихся на всех фронтах и на завершающем этапе борьбы воплощавшееся Русской Армией ген. Врангеля [3], а с 1.09.1924 г. — созданным на ее основе Русским Обще-Воинским Союзом (РОВС) и его руководителями.

Как хорошо известно, в годы гражданской войны Белое движение не выдвигало монархического лозунга [4], и с точки зрения интересов его борьбы против большевизма это было по ряду причин совершенно правильно. Прежде всего, не следует забывать о той степени дискредитации монархической идеи и «старого режима» вообще, которая реально имела место после февраля и в течение ближайших к нему лет. И без того «старый режим» был пугалом, которым большевики успешно пользовались. В этом приходилось отдавать себе отчет и руководителям монархического движения в эмиграции. Кроме того, в начале борьбы, когда император находился в заточении провозглашение монархического лозунга спровоцировало бы немедленную расправу с ним, а после его гибели лозунг терял смысл, ибо не может быть монархии без претендента [5]. Вопрос же о претенденте был долго неясен, ибо недоказанность смерти великого князя Михаила Александровича не позволяла заявить о своих правах и великому князю Кириллу Владимировичу.

Главное же состояло в том, что пока речь шла о реальной борьбе с большевиками и оставалась надежда на успех (а она была, поражение Белого движение не было фатальным), важно было привлечь все антибольшевистские силы, ради чего приходилось мириться даже с проявлениями казачьего сепаратизма и существованием лимитрофных государств в Прибалтике и на Кавказе. Действуя на окраинах страны при отсутствии военной промышленности и запасов оружия и снаряжения (все это полностью осталось в руках большевиков), белые армии в огромной степени зависели от помощи союзников, чьи правительства под давлением внутренних сил относились к возможности выдвижения лозунга восстановления монархии крайне отрицательно.

Широко распространенный миф о монархических настроениях крестьянства, которым долгие годы тешили себя в эмиграции многие монархисты и на базе которого возводились едва ли не все построения целого ряда монархических группировок (прежде всего движения «народной монархии» И.Л. Солоневича и его последователей), оставался всего лишь мифом. Как ни парадоксально, «монархические настроения» (как общая тенденция тяготения к временам дореволюционной России) стали проявляться с конца 20–х годов, после «великого перелома» коллективизации, «раскулачивания», голода и т.д., но никак не ранее. Результаты выборов в Учредительное Собрание однозначно свидетельствуют о практически безраздельном эсеровском влиянии в деревне. Именно на это обстоятельство (а не на мифические монархические симпатии, об отсутствии которых современники хорошо знали) и были вынуждены ориентироваться белые вожди, боясь оттолкнуть крестьянство. Чисто крестьянских восстаний было великое множество, но ни одно сколько-нибудь заметное движение не происходило под монархическим лозунгом. Даже Тамбовское, Западносибирское и Кронштадтское восстания шли под совсем иными.

Непредрешенческая позиция, хотя и была теоретически ущербна, в этих условиях представлялась единственно возможной. Наиболее очевидным доказательством правильности непредрешенческого лозунга было то, что белые армии с монархическим знаменем все-таки были (Южная и Астраханская), однако по изложенным выше причинам уже к осени 1918 г. потерпели полный крах, хотя и оперировали в великорусских крестьянских районах Воронежской и Саратовской губерний.

Однако невыдвижение открыто монархического лозунга не отменяет того факта, что практически все руководители и абсолютное большинство наиболее дееспособных участников борьбы — прежде всего офицеры, на самопожертвовании которых только и держалось Белое движение, — были монархистами. Белое движение вобрало в себя чрезвычайно широкий идейно-политический спектр противников большевизма, объединив самые разные силы — от последовательных монархистов до революционных в прошлом партий эсеров, народных социалистов и эсдеков-меньшевиков [6]. Но настроения и идеология массы рядовых участников движения и особенно его ударной силы — офицерства вовсе не были пропорциональны настроениям политиков. П.Н. Милюков полагал, что среди собравшегося на юге офицерства не менее 80% были монархистами, другие считали это преувеличением, но того факта, что большинство офицеров было настроено монархически и в целом дух белых армий был умеренно-монархическим, никто тогда не отрицал.

Тем более это было очевидно для самих руководителей Белого движения. Как отмечал А.И. Деникин, «Собственно офицерство политикой и классовой борьбой интересовалось мало. В основной массе своей оно являлось элементом чисто служилым, типичным «интеллигентным пролетариатом». Но, связанное с прошлым русской истории крепкими военными традициями и представляя по природе своей элемент охранительный, оно легче поддавалось влиянию правых кругов и своего сохранившего авторитет также правого по преимуществу старшего командного состава. Немалую роль в этом сыграло и отношение к офицерству социалистических и либеральных кругов в наиболее трагические для офицеров дни — 1917 года и особенно корниловского выступления». Непредрешенчество в этих условиях было данью как традиционным представлениям о неучастии армии в политических спорах, так и конкретным обстоятельствам и настроениям в стране. В одном из писем ген. Алексеев совершенно искренне определял свое убеждение в этом отношении и довольно верно офицерские настроения: «Руководящие деятели армии сознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно, с теми поправками, кои необходимы для облегчения гигантской работы по управлению для одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, никакая другая форма правления не может обеспечить целость, единство, величие государства, объединить в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думают почти все офицерские элементы, входящие в состав Добровольческой армии, ревниво следящие за тем, чтобы руководители не уклонялись от этого основного принципа»{2}.

Кроме того, уже за годы войны произошло огромное «поправение», и лозунг непредрешенчества все более понимался не столько как альтернатива монархическому, сколько как замена республиканскому, который в условиях того времени (названных выше) пришлось бы провозглашать, если бы требовалось «определиться». Нет ни малейшего сомнения, что в случае победы над большевиками реальная власть оказалась бы в руках именно этого офицерства, и монархия в той или иной форме была бы восстановлена. Так что если поставить вопрос, что несло России Белое движение в смысле государственного строя, то ответ можно вполне дать словами Деникина: «Конституционную монархию, возможно, наподобие английской». Это обстоятельство стало со временем вполне очевидно как большевикам, так и эсерам, которые в конце-концов перешли в оппозицию Колчаку и на сторону красных.

Тем не менее, в годы войны никакого отдельного монархического движения вне Белого движения не существовало («профессиональные монархисты» в лице «Союза русского народа» и т.п. организаций в ходе событий 1917 г. и после них обнаружили свою полную несостоятельность, несерьезность и неспособность [7]), оно было частью Белого движения (остатки отдельных «монархических» армий также влились в Добровольческую армию Деникина). С еще большей определенностью монархические настроения проявились в эмиграции, где связь офицеров — носителей монархической традиции с массой военнослужащих, вместе работавших на стройках и шахтах, стала еще теснее. И когда в эмиграции монархическое движение открыто заявило о своем существовании как особая политическая сила, руководство Белого движения (т.е. практически Армии) должно было определить к нему свое отношение.

Поскольку сутью и смыслом существования Белого движения была борьба с установившейся в России коммунистической властью, его позиция по любому вопросу всегда исходила из интересов этой борьбы, и всякое явление рассматривалось прежде всего с точки зрения, как оно может повлиять на перспективы этой борьбы. Возглавленная в первые годы эмиграции Главнокомандующим ген. Врангелем, она сводилась к тому, чтобы ликвидировать коммунистический режим в России, без свержения которого были бессмысленны любые разговоры о будущем России, и тем более монархии. Поэтому Белому движению органически было присуще стремление обеспечить как можно более широкую коалицию антибольшевистских сил. Отсюда его непредрешенчество, отсюда же и продолжение этой линии в эмиграции, выражавшейся в том, чтобы не отталкивать даже часть сторонников, прежде всего военных, определенным принятием монархического лозунга. Объективно такая позиция была абсолютно правильной — по крайней мере до того момента, пока сохранялась хоть малейшая надежда на продолжение вооруженной борьбы (т.е. до начала 30–х годов).

Как писал Врангель П.Н. Краснову: «Вы не можете сомневаться в том, что по убеждениям своим я являюсь монархистом и что столь же монархично и большинство Русской Армии. Но в императорской России понятие «монархизм» отождествлялось с понятием «родины». Революция разорвала эти два исторических неразрывных понятия, и в настоящее время понятие о «монархизме» связано не с понятием о «родине», а с принадлежностью к определенной политической партии. (Т.е. констатировалось, что после революции монархизм перестал быть общепринятым и превратился в знамя только некоторой группы лиц.) Нужна длительная работа, чтобы в народном сознании оба эти понятия вновь слились воедино. Пока этот неизбежный процесс не совершится… пока оба эти понятия не станут вновь однородными, пока понятие «монархизма» не выйдет из узких рамок политической партии, Армия будет жить только идеей Родины, считая, что ее восстановление является реальной первоочередной задачей»{3}. Потом и Н.Е. Марков (25.01.1925 в №134 Еженедельник ВМС) пришел к пониманию этого: «Все истинные монархисты должны весь свой разум, всю свою волю, всю действенность и силы свои направить прежде всего на свержение злобных поработителей русского народа, затем на убеждение народа в необходимости и благотворности для России полновластной монархии и наконец на всенародное призвание законного Царя из Дома Романовых», т.е. задачи ставились именно в той последовательности, о которой говорил Врангель.

Организационно и идейно монархическое движение в эмиграции впервые осмелилось заявить о себе только в мае-июне 1922 г. на Рейхенгалльском съезде (да и то упоминание о «законном Государе из Дома Романовых» было по тем временам большой смелостью) [8], однако переговоры избранного на нем Высшего Монархического Совета во главе с Н.Е. Марковым с членами династии оказались безрезультатными. Великий князь Николай Николаевич наотрез отказался возглавить монархическое движение. В том же году и Земский Собор во Владивостоке, созванный ген. Дитерихсом, провозгласил задачу воссоздания монархии, но без упоминания о том, кто должен занять престол.

В дальнейшем с заявлением о своих правах великого князя Кирилла Владимировича и нежеланием ВМС признать их в монархическом движении обозначился глубокий раскол. При этом ВМС, не называя имени «законного Государя», предъявил претензии на подчинение ему армии, и когда таковые были отвергнуты, начал интриговать против Главнокомандующего. Однако позиция последнего была вполне логичной: монархизм армии, с одной стороны, не мог быть «беспредметным», с другой стороны, она не могла принимать участия в дебатах о праве на престол того или иного лица: высшей целью ее существования было сохранения себя для борьбы, т.е. сохранения как армии, связанной железной дисциплиной и не могущей быть ареной партийных распрей, хотя бы и монархических. (Этого иммунитета против партийных притязаний правых групп были лишены, впрочем, офицеры, не принимавшие участия в войне или воевавшие на других фронтах и в эмиграции находившиеся вне армии).

Опасность для армии представляло и отсутствие единства в монархическом движении, принятие монархического лозунга грозило расколоть армию по «внутримонархическому» признаку: как ни парадоксально, армия, приняв единый монархический лозунг, грозила расколоться пополам (это в миниатюре произошло после манифеста Кирилла Владимировича об объявлении себя Императором — Белградский Союз Участников Великой Войны, принявший лозунг «За Веру, Царя и Отечество», раскололся почти надвое). В этих условиях Врангель вынужден был отдать приказ от 8.09.1923 г. №82 категорически запрещавший всем офицерам, находящимся в составе армии (а равно членам офицерских союзов, каковые все включались в состав армии) состоять в каких бы то ни было политических партиях. Объяснял Главнокомандующий это так: «Ставя долгом своим собрать и сохранить Русскую Армию на чужой земле, я не могу допустить участия ее в политической борьбе. Воин не может быть членом политической партии, хотя бы исповедующей те же верования, что и он. И офицер старой Императорской Армии не мог состоять членом монархической партии, так же, как не мог быть членом любой другой…Значит ли это, что каждый из нас не может иметь своих политических убеждений?… Конечно, нет. Мы, старые офицеры, мы, служившие при русском Императоре в дни славы и мощи России, мы, пережившие ее позор и унижение, мы не можем не быть монархистами. И воспитывая будущее поколение русских воинов… мы можем лишь радоваться, что они мыслят так же, как и мы»{4}. И этот приказ был принят к исполнение всеми воинскими организациями и союзами, за исключением расколовшегося СУВВ.

Позиция ВМС была, конечно, более чем зыбкой, достаточно сказать, что ВМС, пытаясь прибрать к рукам армию и развернувший кампанию против противившегося этому Врангеля, выступая против Владимира Кирилловича [9], ориентировался на великого князя Николая Николаевича, тогда как, во-первых, сам последний знаменем ВМС себя делать отнюдь не желал, а во-вторых, между ним и Главнокомандующим были самые теплые отношения.

Значило ли это однако, что Главнокомандующий и всецело преданные ему армия и военные круги сомневались в законности прав великого князя Кирилла или склонны были предпочесть им другого кандидата на престол? Для такого утверждения не обнаруживается абсолютно никаких оснований. Это было предметом борьбы внутри самого монархического лагеря, спором между различными монархическими «партиями», это ВМС противился открытому признанию этих прав, но не Армия, руководство которой как раз и стремилось избежать раскола такого рода. Невозможно привести ни одного заявления, из которого бы явствовало, что Армия не признавала законность прав великого князя Кирилла, или что она рассматривала как более предпочтительную или хотя бы равноценную какую-либо иную кандидатуру на престол.

Сергей Волков
27 апреля 2018

Статья взята с сайта rusimperia.info
В указанном там источнике ее трудно найти.

Комментарий М.В. Назарова

Давно разъясненная причина непредрешенчества на первом этапе Белого движения и в РОВСе Волковым изложена правильно, хотя он ничего нового в этой теме не добавляет. К тому же он не отмечает, что в дальнейшем в эмиграции Белая идея от непредрешенчества сознательно вернулась к монархической государственности как единственно спасительной для России. Однако не соответствует истине его заявление, что «не обнаруживается абсолютно никаких оснований» для «утверждения», что «Главнокомандующий и всецело преданные ему армия и военные круги сомневались в законности прав великого князя Кирилла... Невозможно привести ни одного заявления, из которого бы явствовало, что Армия не признавала законность прав великого князя Кирилла».

Опровержение этого заявления начнем по пунктам, обозначенным цифрами в квадратных скобках в статье Волкова.

[1] Лукавая подтасовка содержится уже в первой фразе, в которой Волков сообщает свою цель: «осветить позицию Белого движения по отношению к легитимизму и взаимоотношения возглавителей основного ядра русской военной эмиграции с Российским Императорским Домом». Доктор наук и профессор, во-первых, сводит тут понятие "легитимизма" (законности) к его нелегитимной трактовке Великим Князем Кириллом и его потомством, которые из всех законов о престолонаследии выбирали только те, которые им выгодны, замаливая самые важные ‒ о сути православного царского служения и соответствующих условиях престолонаследия. Всё это было подробно изложено многими юристами, в том числе приват-доцентом юридического факультета Императорского Московского университета  М.В. Зызыкиным в книге "Царская власть и закон о престолонаследии в России" (София. 1924) и проанализировано в моей упомянутой книге "Кто наследник Российского престола?".

Во-вторых, Волков точно также сводит понятие "Российского Императорского Дома" до размеров группы, угодной Кирилловичам, хотя этот Дом в эмиграции состоял из нескольких десятков потомков Царской Фамилии, часть из которых формально признала амбициозного Кирилла главою Дома, однако не признавала его прав престолонаследия, а некоторые Романовы вообще не признали его притязаний.

Главной причиной  непризнания Кирилла всеми руководящими структурами русской эмиграции, включая Русскую Зарубежную Церковь, Высший Монархический Совет и РОВС, был факт государственной измены Кирилла в дни Февральско-мартовской революции еще до отречения Государя. Совершенно неопровержимо его участие в свержении монархии заговорщиками масонского Временного правительства с призывом к войскам: «Я и вверенный мне Гвардейский экипаж вполне присоединились к новому правительству. Уверен, что и вы, и вся вверенная вам часть также присоединитесь к нам. Командир Гвардейского экипажа Свиты Его Величества Контр-Адмирал Кирилл».

Видный деятель в руководстве РОВСа историк генерал Н.Н. Головин, организовавший "Зарубежные высшие военно-научные курсы" в Париже, привел текст этого призыва в своем известнейшем труде, резюмируя: «Великий Князь Кирилл Владимирович... присоединяется к восставшим и призывает к этому и другие войска» (Головин Н. Российская контрреволюция в 1917-1918 гг. Париж. 1937. Ч. I. С. 17).

Многие мемуаристы свидетельствовали, что над дворцом Вел. Кн. Кирилла Владимировича в те дни был вывешен красный флаг и что он в газетных интервью «самым недостойным образом порочил отрекшегося царя» ‒ это уже возмущенные слова генерала Врангеля, главы РОВСа (Воспоминания Генерала Барона П.Н. Врангеля. Франкфурт-на-Майне. 1969. С. 24).

Одно из таких интервью Кирилл дал в своем дворце корреспонденту "Биржевых ведомостей" по предварительной договоренности и, следовательно, имел время хорошо продумать свои слова:

«... даже я, как великий князь, разве я не испытывал гнет старого режима?.. Разве я скрыл перед народом свои глубокие верования, разве я пошел против народа? Вместе с любимым мною гвардейским экипажем я пошел в Государственную Думу, этот храм народный... смею думать, что с падением старого режима удастся, наконец, вздохнуть свободно в свободной России и мне... впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья...» (У великого князя Кирилла Владимировича // Биржевые ведомости. 1917. № 16127 (вечерний выпуск). 9/22 марта. С. 1). Посетившим его членам Думы Кирилл заявил: «Мы все заодно... Мы все желаем образования настоящего русского правительства» (Обращение Великого Князя Кирилла Владимировича к членам Г. Думы // Свет. Петроград. 1917. № 53. 5 марта. С. 3). А вот слова Кирилла об аресте Царской Семьи: «Исключительные обстоятельства требуют исключительных мероприятий. Вот почему лишение свободы Николая и его супруги оправдываются событиями...» (Петроградская газета. 1917. № 58. 9 марта).

Генерал Н.А. Епанчин активный член РОВСа, руководитель унтер-офицерских курсов РОВСа в Ницце, в своих воспоминаниях писал об измене Великого Князя Кирилла, что инициатива похода в революционную Думу исходила от него самого (а не от якобы "взбунтовавшегося" Гвардейского экипажа): «Когда матросам было объявлено, что экипаж пойдет в Думу для заявления его лояльности, то часть людей решительно отказалась... и между матросами началась свалка: были убитые и раненые, в том числе два офицера; Великий Князь Кирилл повел в Думу тех, кто желал идти, причем на нем был красный бант» (Епанчин Н.А., ген. На службе трех Императоров. М., 1996. С. 319, 459-460).

Если бы Кирилл хотел помочь "водворению порядка" (как пытаются оправдать его апологеты) ‒ он должен был оставаться верным присяге, защитить законное правительство и арестовать революционеров, а не призывать войска переходить на их сторону и охранять арестованное царское правительство. К тому же Кирилл оставил Царскую Семью без охраны, когда все дети были больны, когда взбунтовался царскосельский гарнизон и начались бесчинства. Императрица Александра Феодоровна сообщала Государю: «Кирилл ошалел, я думаю: он ходил к Думе с Экип. и стоит за них» (2.3.1917); «Мужем Даки я крайне возмущена. Арестовывают людей направо и налево - конечно, офицеров» (4.3.1917) (см.: Православный Царь-Мученик. М., 1997. С. 509).

Такая государственная измена не только несовместима с законностью (легитимизмом), но и должна была сурово покараться, если бы сохранилась законная власть. Поэтому сама недостойная фигура Кирилла как единственного и наглого претендента на престол была одной из важных причин эмигрантского непредрешенчества.

[2] Волков пишет: «В связи с активным обсуждением в 1990–е годы вопросов престолонаследия, в условиях роста общественных симпатий к Белому движению проявилась тенденция, опираясь на авторитет последнего, противопоставить его легитимизму вплоть до утверждений, что права "кирилловичей" на престол изначально отвергались наиболее достойной частью эмиграции и не более значили в общественном мнении, чем претензии всяких иных лиц »...

После всего вышеописанного революционного предательства Кирилла его провозглашение себя Императором в эмиграции было самозванством, что так и расценила именно наиболее достойная часть эмиграции, в том числе вдовствующая Императрица-мать. Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви митрополит Антоний писал 4(17) сентября 1924 г. проф. М.В. Зызыкину в связи с выходом его труда о престолонаследии: «...Кирилловщина по выходе Вашей книги совершенно прекратится. ... особенно приятное впечатление производит спокойная и ясная логика автора... Это ценная служба для России и для Православия» (цит. по: Имперский вестник. Рочестер. 1995. № 32. С. 13). Лишь гораздо позже, в 1929 г., после смерти Великого Князя Николая Николаевича, митрополит Антоний (не знавший о тайном лишении Кирилла прав престолонаследия в 1906-1907 гг. по причине нарушения им фамильных, государственных и церковных законов вследствие недопустимого брака с двоюродной сестрой), из политических потребностей объединения эмиграции, положил почин признанию его, и затем его сына "Главой Дома Романовых" ‒ но повторю: не все связывали этот титул с правом на престол.

В любом случае: признание прав Кирилла кем бы то ни было противоречит законам и поэтому не может быть доказательством, подчеркивал тесно связанный с руководством РОВСа философ И.А. Ильин (юрист по образованию и доктор государственных наук), характеризуя манифест Вел. Кн. Кирилла как "самозванство": «Необходимо признать, что законы о престолонаследии не благоприятствуют кандидатуре Великого Князя Кирилла Владимировича и книга Зызыкина толкует их правильно. Аргументация в пользу его кандидатуры - груба, невежественна и, главное, не объективна... Вел. Кн. Кирилл - провозглашая сам свои права - совершает акт произвола и никакие признания со стороны других Вел. Кн. в этом ничего не изменяют... Самим вождем "движения" предносится не Монархия - а дело заграничной партии.., объединившейся для агитации и борьбы за Престол... Бессилие и беспочвенность этой закордонной монархии - неизбежно поведет ее к соглашению с другими, враждебными подлинной России силами: масонством и католицизмом» (Архив И.А. Ильина в Мичиганском университете (США). Док. № 38. С. L, 5, 6. Courtesy of Special Collection. Michigan State University Libraries. East Lansing, MI 48824-1048).

Напомню, что первый эмигрантский съезд монархистов в Рейхенгале в мае 1921 г., призвавший к восстановлению монархии, проигнорировал "династическое старшинство" Великого Князя Кирилла, вместо этого был создан Высший Монархический Совет во главе с Н.Е. Марковым, бывшим главой Союза Русского народа.

И I Всезарубежный Собор Руской Православной Церкви за границей в ноябре 1921 г., призвавший: «да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли; да даст защиту Вере и Церкви и всей земле русской и да осенит он сердце народное; да вернет на всероссийский Престол Помазанника, сильного любовию народа, законного православного Царя из Дома Романовых» ‒ не связывал это с Великим Князем Кириллом.

В июле-августе 1922 г. Приамурский Земский Собор во Владивостоке признал причиной революции грехи русского народа, призвал к покаянию и провозгласил единственным путем спасения России – восстановление законной православной монархии. Собор постановил, что права на осуществление Верховной власти в России принадлежат династии Дома Романовых. То есть Собор признал Династию Романовых царствующей несмотря на смуту и на краткое время восстановил в Приамурье Основные законы Российской империи (на основе которых Приморье жило до окончательного завоевания края красными). Соответственно было решено, что свободное от большевиков Приамурское государственное образование должно быть возглавлено представителем Династии. Однако самозванно выпущенное Великим Князем Кириллом Владимiровичем именно в последние дни Собора объявление себя Блюстителем престола (26.7/8.8.1922) было демонстративно проигнорировано; обращения Собором были направлены Великому Князю Николаю Николаевичу и вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. На переходное же время Правителем края был избран ген. Дитерихс, впоследствии руководитель РОВСа в дальневосточной эмиграции. Ответную приветственную телеграмму Собору прислала вдовствующая Императрица Мария Феодоровна.

Лишь на фоне приведенных фактов можно по-настоящему оценить нравственный аспект объявленного Кириллом в 1922 г. "блюстительства престола" и затем "Манифеста", изданного в 1924 году при еще живой вдовствующей Императрице-Матери Марии Феодоровне: «...А посему Я, Старший в Роде Царском, единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо титул Императора Всероссийского... Сына Моего, Князя Владимира Кирилловича, провозглашаю Наследником Престола с присвоением Ему титула Великого Князя, Наследника и Цесаревича... Обещаю и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские Основные Законы о Престолонаследии...» (цит. по: Наследование Российского Императорского Престола. С. 65-66).

Однако, как напоминал церковный историк Н.Д. Тальберг, «..."Императором" Великого Князя Кирилла Владимировича признали немногие. О непризнании его объявили в печати вдовствующая Государыня Императрица Мария Феодоровна и Вел. Кн. Николай Николаевич. Не признало его большинство остальных Членов Царственного Дома, в числе их старейшие: Королева Эллинов Ольга Константиновна, Вел. Кн. Петр Николаевич, Его Императорское Высочество Принц Александр Петрович. Не признали Архиерейский Собор и Синод, а также и Высший Монархический Совет», ибо «Великий Князь Кирилл Владимирович не мог быть венчанным на царство» (Тальберг Н., проф. Мысли старого монархиста // Русская жизнь. Сан-Франциско. 1966. 16 марта).

В частности, вдовствующая Императрица Мария Феодоровна заявила: «Государь Император будет указан Нашими Основными Законами в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом». Того же мнения был и дядя Государя Николая II Верховный Главнокомандующий белым воинством в зарубежьи – Русским Обще-Воинским Союзом Великий Князь Николай Николаевич: «...будущее устройство Государства Российского может быть решено только на Русской Земле, в соответствии с чаяниями Русского Народа», после освобождения России. На эту позицию стало и подавляющее большинство членов Высшего Монархического Совета вместе с Марковым, и генерал Врангель (в 1924 г. он поставил себя и армию в распоряжение Великого Князя Николая Николаевича).

Отношение главы РОВСа генерала Врангеля к Кириллу очевидно и из его переписки с И.А. Ильиным, который писал в 1923 г. Врангелю в "Записке о политическом положении": «Особое место занимают сейчас русские масонские ложи. Сложившись заново после революции и получив признание заграничного масонства, русские ложи работают против большевиков и против династии. Основная задача: ликвидировать революцию и посадить диктатуру, создав для нее свой, масонский, антураж. Они пойдут и на монархию, особенно если монарх будет окружен ими или сам станет членом их организации. ...по-прежнему их главная задача - конспиративная организация своей элиты, своего тайно-главенствующего масонского "дворянства", которое не связано ни с религией, ни с политической догмой, ни с политической формой правления ("все хорошо, если руководится нашей элитою")». Врангель оценил эту "Записку" Ильина о связях Кирилла с масонами как «глубокий и блестящий анализ современного положения». (Ильин И. Записка о политическом положении. Октябрь 1923 г. // Архив Гуверовского института войны, революции и мира (АГИВ), Стэнфорд, США. Коллекция П.Н. Врангеля. Кор. 150. Д. 40. Л. 94-104. Врангель П. Письмо И.А. Ильину. Сремски Карловцы. 1923. 29 ноября // АГИВ. Кор. 150. Д. 40. Л. 105-105 об.)

Таковы были «взаимоотношения возглавителей основного ядра русской военной эмиграции с Российским Императорским Домом», т.е. с самозванным "Императором Кириллом I". Именно потому, что РОВС не признавал прав "Императора Кирилла I", в 1924 г. отдельно от РОВСа образовался маленький кирилловский "Корпус Императорских Армии и Флота". Всё это (как и дальнейшие беззакония Кирилловичей) подробнее изложено в моей книге "Кто наследник Российского престола?".

Сергей Владимирович не может не быть знаком с этой моей книгой, поскольку именно из-за нее кирилловская газета "Наша страна" развязала кампанию против меня как якобы "перебежчика в стан национал-большевиков". Он внес в эту кампанию большой вклад, несмотря на то, что я несколько лет его протежировал и "сватал" как автора в зарубежных редакциях. Волков организовал против меня даже Заявление "Белая эмиграция против национал-большевизма". (О конфликте с Волковым см.: https://rusidea.org/12011). Так что он не может не быть знакомым с приведенными в этой книге документами, фактами, цитатами. Тем не менее дерзает вешать лапшу на уши читателям...

Причина тривиальна: Волков получил "дворянство" от "Государыни Марии I", о чем сообщалось печатно, в том числе в "Дворянском вестнике" под его редакцией. Мария Владимировна воплотила в себе все пороки своего деда в наиболее карикатурном виде, тем не менее находит в РФ поддержку своим бутафорским претензиям со стороны высших деятелей РПЦ МП и государства (на всякий случай, если им понадобится фиговый листок). Собственно, в поддержку Марии Владимировны данная статья С.В. Волковым и написана.

Ну и еще несколько мелких замечаний по тексту статьи.

[3] «Под Белым движением понимается совокупность антибольшевистских сил, сражавшихся на всех фронтах и на завершающем этапе борьбы воплощавшееся Русской Армией ген. Врангеля»... ‒ Во-первых, завершающий этап Белого движения связан не с армией ген. Врангеля, а с Приамурским Земским Собором и армией ген. М.К. Дитерихса. Во-вторых,  о "совокупности антибольшевицких сил" см. далее [6].

[3] «Как хорошо известно, в годы гражданской войны Белое движение не выдвигало монархического лозунга»... ‒ Видимо, заключительный монархический этап Белого движения на Дальнем Востоке Волкову либо не "хорошо известен", либо не очень нравится?..

[5] «Не может быть монархии без претендента»... ‒ Это сродни вопросу ‒ что было вначале: курица или яйцо? То есть первичен ли принцип богоосвященной власти, верность которому следует хранить даже в смутные безгосударные времена, или же первично яйцо (претендент) как средство воплощения и сохранения идеи курицы (монархии)?

[6] «Белое движение вобрало в себя чрезвычайно широкий идейно-политический спектр противников большевизма, объединив самые разные силы — от последовательных монархистов до революционных в прошлом партий эсеров, народных социалистов и эсдеков-меньшевиков»... ‒ В Белое движение невозможно зачислить ни меньшевиков, ни эсеров, которые на последнем этапе в Сибири выступили против А.В. Колчака. Это были в то время соперничающие союзники большевиков, в РОВСе таковых не причисляли к Белому движению.

[7] «Профессиональные монархисты» в лице «Союза русского народа» и т.п. организаций в ходе событий 1917 г. и после них обнаружили свою полную несостоятельность, несерьезность и неспособность»... ‒ Их организационные структуры и редакции были разгромлены революционерами сразу же поле Февраля, но выжившие их члены практически все участвовали в Белом движении.

[8] «Организационно и идейно монархическое движение в эмиграции впервые осмелилось заявить о себе только в мае-июне 1922 г. на Рейхенгалльском съезде (да и то упоминание о «законном Государе из Дома Романовых» было по тем временам большой смелостью)»... ‒ Рейхенгальский съезд был не в 1922 г., а в 1921-м. И "большой смелостью" это не было, вот только считать Кирилла "законным государем" никому и в голову не приходило.

[9] «ВМС, пытаясь прибрать к рукам армию и развернувший кампанию против противившегося этому Врангеля, выступая против Владимира Кирилловича»... ‒ Тут описка: при генерале Врангеле речи о Владимире Кирилловиче (сыне Кирилла, которому он незаконно присвоил титул "Великого Князя" в нарушение ст. 146 Основных законов) не было. Однако утверждение, что ВМС развернул кампанию против ген. Врангеля, пытаясь прибрать к рукам армию ‒ надуманно в общем лукавом контексте статьи.

М.В. Назаров
5 мая 2018 г.

См. также: Легитимизм – это полное соблюдение законов, а не приспособительно-выборочное. Справка о Кирилловичах – претендентах на Российский Престол (2001)

---