«А Израиль, искавший закона праведности, не достиг до закона праведности. Почему? потому что искали не в вере, а в делах закона; ибо преткнулись о камень преткновения» (Рим. 9, 31, 32).
Хотя эти слова апостола Павла были сказаны почти две тысячи лет назад, они и сегодня сохраняют свой жизненный смысл в применении к тревогам и распрям нашей современности.
Как известно, единый монархический фронт ныне расколот на две части и брошен в междоусобную войну на радость и утеху злейшего поработителя нашей общей Матери-России. Те, кто пошли за творцами раскола, назвались законопослушными, иначе — легитимистами, а всех монархистов, оставшихся верными постановлениям Рейхенгалльского общемонархического съезда [1], стали именовать законоборцами. Клички эти, конечно, произвольны и несправедливы, но дело не в кличках, а в существе явления. Дело в том, что право на законопослушный легитимизм монопольно присвоили себе те монархисты, которые по-своему истолковали спорные статьи законов о престолонаследии и объявили это свое истолкование единственно верным и потому для всех обязательным.
В этом изложении мы вовсе не будем доказывать «законопослушным» неправильность их толкования основных законов — в этом отношении наши взгляды известны читателям еженедельника. Теперь мы ставим на разрешение иные вопросы.
Создана ли суббота для человека или человек для субботы? Иначе говоря, созданы ли основные законы для блага России или Россия создана для упражнения в обязательном законопослушании? И если праведность закона, столь любезная Израилю, однажды станет в явное противоречие с законом праведности, что должен предпочесть "усский монархист? Вопросы эти, конечно, не новы, и народы мира о-разному разрешали их в зависимости от разности своих склонно-тей, характеров и ума.
Римские иудеи, к которым обращался апостол Павел, были не олько иудеи, но и римляне, и потому вдвойне стояли за закон и законопослушание, а не за праведность и не за правду, за субботу, а не за человека. Также и самый Рим в своем законопослуша-нии дошел до особого культа божественных императоров, хотя бы то был Калигула, публично сожалевший, что у человечества нет единой головы, которую он мог бы сразу отрубить.
Христианство сурово осуждало и римскую сверхъюстицию, презиравшую человечество, и талмудическое законопослушание, превращавшее писаный закон в идола для поклонения.
«Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3, 6). Так определил апостол Павел истинно христианское отношение к закону.
Наше русское православное сознание, всегда столь чуткое и отзывчивое на запросы совести, исстари сознавало законность не как право — юстицию в римском смысле, а как правду в смысле религиозно-нравственном. Не случайно древнейшее уложение русского законодателя именовалось Русская Правда. Это свойство русского народного духа противопоставлять и предпочитать делание по совести деланию по закону, конечно, всегда было чревато опасностями: так, на наших глазах неуважение к закону и увлечение правдой ложно понятой и дурно воспринятой привело Россию к большевичеству и порабощению под иго Интернационала. За время революции не только простой народ, но и все образованное русское общество и самые верхи с Великими князьями во главе ярко выявили это наше природное русское свойство и в решающие исторические минуты почти все действовали, руководствуясь затменным разумением и ослепленной совестью, а не указаниями закона и не легитимизмом. И тяжелее всех нарушили основные законы государства как раз те, кто теперь так требовательно взывает к законопослушанию и безусловному подчинению основным законам [2]. Указываем на это не для обвинения или осуждения, ибо, кроме самых юных, все мы виноваты в большей или меньшей степени и все несем за то ответы. Напоминаем это былое для того, чтобы теперь, когда многое стало забываться, сами виновные не дерзали брать на себя неподобающую им роль судей и учителей ниспровергнутого их стараниями легитимизма.
Возвращаясь к рассматриваемому вопросу, мы должны заявить, что, наученные горьким опытом революционного беззакония, мы весьма далеки от какого-либо неуважения, тем более отрицания закона, но все же решительно возражаем против присвоения человеческому закону непререкаемого, так сказать, божественного значения и утверждаем, что право человека всегда должно подчиняться Правде Божией.
Правовая норма, иначе — закон, это предел, мера, ограда, запрет, угроза, это необходимое орудие быта и общежития, это средство размежевания себялюбии и корысти. В основе всякого права лежат неверие в человека и недоверие к доброй его воле и честной совести. Человеческое право не указывает, где добро и где зло, оно различает лишь законное от незаконного, дозволенное от недозволенного. Нет и не может быть правового закона, предписывающего творить добрые дела или повелевающего совершать добровольное самопожертвование. Если я пройду мимо умирающего с голоду и не накормлю его, если я не брошусь в воду и не спасу утопающего — я не нарушу закона, и право человеческое меня не покарает. Но, поступая так, поступлю ли я по совести, по правде? Конечно, нет. Совесть и правда выше и духовнее права, а потому и требовательнее, чем закон. Правда возносит дух на высоты самоотречения и подвига, а право стелется в низинах материальных отношений и соревнования эгоизмов. Этот вековечный спор Правды Божией с правом человеческим ярко выразился в изречениях великих народов.
«Был бы закон — а там пусть гибнет мир» — такова была формула республиканского Древнего Рима. Все отдавалось сухой бесчеловечной правовой норме и ничего — живой Правде Божией.
«Бог и мое право», — горделиво возгласил некогда английский народ, тот самый, который под вывеской самодержавной монархии устроил самовластную республику. По врожденной двойственности характера, Бога англичане оставили, но право свое от Него отделили — и вот Бог у них бесправен, а право их безбожно.
«Разумейте языци, яко с нами Бог» — так понимал свое право русский народ. Полная противоположность безбожному римскому легитимизму. И такая же крайность, хотя и в обратном направлении. Там одно человеческое право, здесь одна Правда Божия. И там и здесь крайность, но языческий крайний легитимизм пригибал человека к мертвящему буквоедству и высушивал живую душу кляузой, казусом и буквоедством, а русский крайний мистицизм увлекал на высоты духовного усовершенствования, стремил к жизни по образу и подобию Божию.
Хорошо [же] устроение жизни по образу и подобию Божию — возразят нам, указывая на скверну Триэсэрии. Но скверны Триэсэрии доказывают лишь, что чем выше подъем, тем глубже падение. Только Ангел мог стать сатаной. Конечно, ужасно, что русский народ, стремившийся на высоты духовных достижений, круто сорвался вниз и ныне изнемогает в смраде болышевичества, но правильно ли делать отсюда вывод, что не надо было стремиться ввысь? По-нашему, такой вывод был бы глубоко неправилен. По-нашему, путь ввысь к Правде Божией, к царству Совести был и есть путь добрый и спасительный. Только надо было, стремясь по высокому пути, не забывать зияющих бездн и провалов, заботливо ограждать свой путь надежными оградами, сохранять прочные мосты, ставить дозорные караулы, иначе говоря, путь народа к Правде Божией на земле должно было ограждать правовыми законами и разумными мерами попечения и управления. Это и есть истинный христианский легитимизм, когда человеческое право сознательно, добросовестно и заботливо ограждает народ на его пути к царству Совести, озаренному лучами Правды Божией.
Что касается легитимизма формального, римского стиля, легитимизма буквы закона, легитимизма без души, без совести и без Бога, то таковой совершенно чужд православному русскому сознанию. Да и вообще, подобный легитимизм имеет силу лишь там, где за ним стоит принуждение и страх наказания. Там, где отнималось принуждение, формальный легитимизм неизменно становился бессильным, ибо единственная опора его — повиновение за страх — отпадал. Французский король Людовик XVIII при всем своем формальном праве десятки лет сидел в изгнании, пока в дело не вступились иностранные державы и не посадили его на престол предков. Но как скоро иностранная сила удалилась, легитимные Бурбоны продержались пятнадцать лет и затем навсегда пали, ибо за ними было право, но не было веры и преданности народа.
На наших глазах легитимнейший Карл I Габсбург тщетно пытался вернуть свою венгерскую корону и, быть может, вовсе погубил дело своей династии потому, что слепо доверился своим «законопослушным» советникам и не потрудился стать не только формально законным, но и реально желанным монархом. Ныне в Европе живет немало легитимных претендентов на престолы португальский, испанский, французский, германский и иные, но ни один из этих претендентов, при всей бесспорности своих легитимных прав, в действительности не взойдет на престол до той поры, пока разум и совесть его народа не осознают полезности и желательности монархического строя, а его, претендента, желательным для себя монархом.
Если безусловное, бесспорное право не спасло Государя Императора Николая Александровича от потери Престола после двадцатилетнего царствования, то как же возможно серьезно рассчитывать, чтобы новое лицо, народу притом почти неизвестное, в одном лишь формальном праве нашло силу для восстановления разрушенной монархии и нового занятия Престола. Или думают, что вернулись времена средневековья, когда короли и князья разбирали, делили, дарили и распределяли между собой государства, как свои вотчины... отнюдь не справляясь с нуждами, желаниями и склонностями своих народов? Нет, если наши «легитимисты» действительно хотят видеть в России живую монархию, а не собираются, по примеру французских роялистов, в течение ста лет упражняться в легитимном послушании несуществующим законам, то они должны решительно пересмотреть свою программу и круто изменить образ своих действий.
Все истинные монархисты должны весь свой разум, всю свою волю, всю действенность и силы свои направить прежде всего на свержение злобных поработителей русского народа, затем на убеждение народа в необходимости и благотворности для России полновластной монархии и, наконец, на всенародное призвание законного Царя из Дома Романовых.
«А если народ не захочет призвать законного Царя?» — спрашивают «законопослушные», вкладывающие в свое понятие о законном Царе узкий, однобокий и потому незаконный смысл.
Если русский народ не захочет призвать законного Царя, то, значит, в России будет иной монарх. А если народ не захочет монархии, то в России будет республика. Так отвечаем мы, убежденные монархисты и нелицемерные сторонники законного Царя из Дома Романовых. И в этих словах наших нет никакого противоречия. Мы, монархисты, все силы кладем на то, чтобы народ призвал себе на царство законного Царя, а не иного. Тем более добиваемся установления в России монархии, а не республики. Но если бы, вопреки всем нашим стараниям, русский народ, сбитый с толку врагами, все-таки стал бы на гибельный демократический путь, мы, монархисты, были бы, конечно, не в силах сему помешать. Находясь в общении со своим народом, мы довольно знаем его чаяния и взгляды и не сомневаемся в том, что со временем, по успокоении смуты, Земский Собор изберет на царство законного Царя из Дома Романовых, а не какого-то выдуманного Иваном Наживиным «мужицкого царя», тем более не захочет новых опытов с республикой.
Но также твердо знаем мы, что настоящий законный Царь мыслится русским народом отнюдь не таким, каким себе представляют нынешние «законопослушные» легитимисты. В народном представлении русский Царь должен быть законным и по царскому происхождению, и по православности своей веры, и по чистоте своей совести. Грядущий для спасения России законный Царь первее всего должен явить собою образец чистой, незапятнанной совести, должен быть свободен от необходимости в чем-либо оправдываться или как-либо извинять свои поступки. После всего множества ужасов, злодеяний, преступлений и мерзостей революции и большевичества, после неизмеримого развала государственного и pacпадa общественного вступление на престол Российский является подвигом величайшего самопожертвования. Грядущий русский Царь поистине принесет себя в жертву за страшный грех всего русского народа, и для того, чтобы жертва эта была угодна Богу и чтобы кара наказания была, наконец снята с России, повелительно требуется, мистически и нравственно требуется, чтобы, подобно жертвенному Агнцу, Царь очищенной и возрожденной России сам был чист и непорочен в мерзостях революции.
Так непорочный в сквернах лихолетья, чистый совестью отрок Михаил Романов своим жертвенным воцарением спас погрязшую в смертных грехах и клятвопреступлениях Москву и, с благословения святой Православной Церкви, положил начало росту, процветанию и благоденствию великого Российского государства.
И ныне, как и встарь, всеми нами чаемый русский Православный Царь мыслится народом как законный не только в силу праведности Закона, но еще более в силу закона Праведности.
Таков православный легитимизм.
(Высший Монархический Совет. Берлин, 1925. № 134 12/25 января.)
Источник в интернете
Примечания РИ.
[1] Монархический съезд в Рейхенгалле (29.05.‒7.6.1921, Бавария) был первым и крупнейшим в Русском Зарубежье после революции. В нем участвовало 106 делегатов из европейских стран и Америки, в том числе бывшие члены Думы, Государственного Совета, русского правительства, видные военные; почетным председателем был глава Русской Праввославной Церкви за границей митрополит Киевский Антоний (Храповицкий). Съезд наметил программный облик будущей Российской монархии: «без старых недостатков, но на старом фундаменте» и объединил большинство монархических организаций. Вопрос о престолонаследии был признан несвоевременным (поскольку не исключалась возможность, что Царская семья спаслась); вместо этого был избран Высший Монархический Совет во главе с Н.Е. Марковым как главный политический и идеологический орган по вопросам восстановления исторической Российской государственности.
[2] «И тяжелее всех нарушили основные законы государства как раз те, кто теперь так требовательно взывает к законопослушанию и безусловному подчинению основным законам» ‒ Марков имеет в виду т.н. "легитимистов" Великого князя Кирилла Владимiровича, который был активным участниом Февральской революции: еще до отршения Государя от престола он привел свой Гвардейский экипаж (несогласные офицеры были застрелены) на поддержку масонскому Временному правительству, призвал военный гарнизон Петрограда переходить на сторону "новой власти", его гвардейцы ставли охранять арестованных членов царского правительства. (Подробнее в книге: Назаров М. "Кто наследник Российского престола?", глава 4. Измена Вел. Кн. Кирилла в дни Февральской революции). В эмиграции в 1924 году Кирилл объявил себя "Императором Кириллом I", что вызвало всеобщее возмущение, его не признали глава РОВСа ген. Врангель, глава РПЦЗ митр. Антоний, вдовствующая Императрица-мать Мария Феодоровна и другие члены Императорской фамилии. Такова была ситуация в момент публикации данной статьи, что и объясняет ее содержание.
Следует также добавить, что "легитимисты" не соответствовали легитимности и во многом другом: своим незаконным браком с двоюродной сестрой в 1905 году Вел. кн. Кирилл попралзаконы: государственные, церковные, фамильные и прямой запрет Императора, за что был лишен прав престолонаследис (см. в указанной книге главы 1-3).
Любая система государственных законов исходит или опирается на религиозно-нравственные основы свободных дееспособных граждан. И только они могут называться народом в национально-государственном смысле. И Рим не был здесь исключением. По Маркову выходит, что римская законность является сама себе довлебщим понятием, оторванным от народной нравственности. На самом деле, известны слова Цицерона, что '" там, где не действует мораль законы бессильны". Известно также римское изречение, что "самым важным в жизни является честь, потому что честь есть корень самой жизни". Если назвать основное качества римской политики и государственного самосознания, то это - определенность. Так как любая неопределённость в понятиях ведет к беспорядку и хаосу. Неверно также сравнение римского юридизма с иудоталмудизмом. Как мы знаем представитель Рима отверг обвинения жидов в нарушении Христом римских законов. А вот жиды - законники и фарисеи действовали по своей дьявольской "вере", и убили невинного. Если бы римский закон был подобен жидовскому, то Рим был стал жидовским, а не оплотом христианства. Суть нашей исторической катастрофы в том, что в обществе было почти потеряно понимание христианского смысла русской монархии как Удерживающего. В обществе стало довлеть масонское представление, что вера есть только лишь дело личное, а монархия одна из возможных государственных систем. Сегодняшнее разложение общественного сознания, в том числе и церковного невозможно преодолеть без воспитывающей, дисциплинирующей и просвещающей национальной диктатуры. Мое твердое убеждение, что других реальных путей спасения русского народа и России нет. Дальше будет только хуже.