Все, что казачество за сто лет гетманскаго режима наговорило, накричало на радах, написало в "листах" и универсалах - не пропало даром. Уже про ближайших сподвижников Мазепы, убежавших с ним в Турцiю, самостiйническiе писатели говорят, как о людях "перековавших" свои казачьи вожделенiя "в гранитну идеологiю" [86].
Впоследствiи, все это попало в летописи Грабянки, Величко, Лукомскаго, Симановскаго и получило значенiе "исторических фактов". Казачьи летописи и основанныя на них тенденцiозныя "исторiи Украины", вроде труда Н. Маркевича, продолжают оставаться распространителями неверных сведенiй вплоть до наших дней.
Но уже давно выделился среди этих апокрифов один, совершенно исключительный по значенiю, сыгравшiй роль Корана в исторiи сепаратистскаго движенiя. В 1946 году, в сотую годовщину его опубликованiя, состоялось под председательством Дм. Дорошенко заседанiе самостiйнической академiи в Америке, на каковом оный апокриф охарактеризован был, как "шедевр украинской исторiографiи" [87].
Речь идет об известной "Исторiи Русов".
Точной даты ея появленiя мы не знаем, но высказана мысль, что составлена она около 1810 г. в связи с тогдашними конституцiонными мечтанiями Александра I и Сперанскаго [88]. Распространяться начала, во всяком случае, до 1825 г. Написана чрезвычайно живо и увлекательно, превосходным русским языком карамзинской эпохи, что в значительной степени обусловило ея успех. Расходясь в большом количестве списков по всей Россiи, она известна была Пушкину, Гоголю, Рылееву, Максимовичу, а впоследствiи - Шевченко, Костомарову, Кулишу, многiм другим и оказала влiянiе на их творчество.
Первое и единственное ея изданiе появилось в 1846 г. в "Чтенiях Общества Исторiи и Древностей Россiйских" в Москве. Издатель О. М. Бодянскiй сообщает в предисловiи такiя сведенiя о ея происхожденiи: Г. Полетика, депутат малороссiйскаго шляхетства, отправляясь в Комиссiю по составленiю новаго уложенiя, "имел надобность необходимую отыскать отечественню исторiю", по каковой причине обратился к Георгiю Конисскому, архiепископу Белорусскому, природному малоросу, который и дал ему летопись, "уверяя архипастырски, что она ведена с давних лет в кафедральном могилевском монастыре искусными людьми сносившимися о нужных сведенiях с учеными мужами Кiевской Академiи и разных знатнейших малороссiйских монастырей, а паче тех, в коих проживал монахом Юрiй Хмельницкiй, прежде бывшiй гетман малороссiйскiй, оставившiй в них многiя бумаги и записки отца своего гетмана Зиновiя Хмельницкаго, и самые журналы достопамятностей и деянiй нацiональных, и что при том она вновь им пересмотрена и исправлена". Полетика, по словам Бодянскаго, сличив полученную им летопись с другими известными ему малороссiйскими летописями, "и нашед от тех превосходнейшею", всюду руководствовался ею в своих работах, как член комиссiи. Заключает Бодянскiй свое предисловiе словами: "Итак, исторiя сiя, прошедши столько отличных умов, кажется должна быть достоверною".
Давно, однако, замечено, что из всех казачьих исторiй она - самая недостоверная. Слово "недостоверная" явно недостаточно для выраженiя степени извращенiя фактов и хода событiй изложенных в ней. Если про летопись Самойла Величко часто говорят, что она составлена неразборчивым компилятором, собиравшим без критики все, что попало, то у автора "Исторiи Русов" виден ясно выраженный замысел. Его извращенiя - результат не невежества, а умышленной фальсификацiи. Это нашло выраженiе, прежде всего, в обилiи поддельных документов, внесенных в "Исторiю". Взять, хоть бы, Зборовскiй договор.
"Народ русскiй со всеми его областями, городами, селенiями и всякою к ним народною и нацiональною принадлежностью увольняется, освобождается и изеемлется от всех притязанiй и долегливостей польских и литовских на вечныя времена, яко из веков вольный, самобытный и незавоеванный, а по одним добровольным договорам и пактам в едность польскую и литовскую принадлежащiй".
Тщетно было бы искать что нибудь подобное в дошедшем до нас подлинном тексте Зборовскаго траката 1649 г. [89] Никакого "народа русскаго", да еще "со всеми его областями, городами, селенiями" там в помине нет; речь идет лишь о "войске запорожском", и самый трактат носит форму "Обеявленiя милости его королевскаго величества войску запорожскому на пункты предложенные в их челобитной". Там можно прочесть: "Его королевское величество оставляет войско свое запорожское при всех старинных правах по силе прежних привилегiй и выдает для этого тотчас новую привилегiю". Столь же трудно найти там обозначенiе "границ русской земли", которое есть в трактате поддельном. И уж, конечно совсем невозможно обнаружить фразу: "Народ русскiй от сего часу есть и ма буть ни от кого, кроме самого себя и правительства своего независимым".
Грубой подделкой надо считать и грамоту царя Алексея Михайловича, выданную, будто бы, 16 сентября 1665 г. казакам, участвовавшим в осаде Смоленска. "Жалуем отныне на будущiя времена онаго военнаго малороссiйскаго народа от высшей до низшей старшины с их потомством, которые были только в сем с нами походе под Смоленском, честiю и достоинством наших россiйских дворян. И по сей жалованной нашей грамоте никто не должен из наших россiйских дворян во всяких случаях против себя их понижать". Таких ложных документов попало в "Исторiю Русов" много, а еще больше легенд и фантастических разсказов.
Не этим, впрочем, определяется ея исключительное место в русской, даже в мiровой литературе. Мы знаем не мало подделок сыгравших политическую роль "Константинов дар", "Завещанiе Любуши", "Завещанiе Петра Великаго" и проч., но сочиненiя, в котором бы исторiя целаго народа представляла сплошную легенду и измышленiе, - кажется, не бывало. Появиться оно могло только в эпоху полной неразработанности украинской исторiи. До самой середины прошлаго столетiя не начиналось сколько нибудь серьезнаго ея изученiя.
В то время как по общей русской исторiи появились в XVIII веке обширные труды Татищева, Шлецера, Миллера, Болтина, кн.Щербатова и других, завершенные двенадцатитомной "Исторiей Государства Россйскаго" Карамзина, - исторiей Украины занимались случайные любители вроде Рубана, Бантыша-Каменскаго или какого нибудь Анастасевича и Алексея Мартоса.
Конечно, и русскiе историки XVIII века не имели еще опыта, которым располагала современная им западноевропейская наука, но они старались итти в ногу с нею, понимали ея задачи и методы, применяя их по мере сил к изученiю своего историческаго процесса. Уже у Татищева высоко развито чувство документа, первоисточника, и критическое к ним отношенiе. Миллер и Шлецер создали, в этом смысле, школу западно-европейскаго образца. Ничего подобнаго не наблюдалось в украинской исторiографiи. Она еще не вышла из стадiи увлеченiя занятными эпизодами, анекдотами, либо декламацiей на патрiотическiя темы. В оправданiе украинских историков можно сказать, что писать более или менее объективную исторiю Украины было гораздо труднее, чем исторiю любой другой страны. Нужен был добрый десяток Миллеров и Шлецеров, чтобы отделить в казачьих летописях правду от выдумки и из порожденных эпохой гетманщины документов отобрать подлинные. Но и то правда, что образованные малоросы, бравшiеся в XVIII и в начале XIX века за исторiю своего края, горели любовью больше к нему, чем к истине. Они весьма неохотно разставались с легендами и с подделками, предпочитая их "тьме низких истин".
В такое-то незрелое время появилась цельная, законченная, прекрасно написанная "Исторiя Русов". Читатели самые образованные оказались беззащитными против нея. Осмыслить факт столь грандiозной фальсификацiи никто не был в состоянiи. Она без всякаго сопротивленiя завладела умами, перенося в них яд казачьяго самостiйничества.
Не только простая публика, но и ученые историки XIX века пользовались ею, как источником и как авторитетным сочиненiем.
Едва ли не самая ранняя критика ея предпринята была в 1870 году харьковским профессором Г. Карповым [90], назвавшим "Исторiю Русов" "памфлетом" и решительно предостерегавшим доверять хотя бы одному приведенному в ней факту. Костомаров, всю жизнь занимавшiйся исторiей Украины, только на склоне лет пришел к ясному заключенiю, что в "Исторiи Русов" "много неверности и потому она, в оное время переписываясь много раз и переходя из рук в руки по разным спискам, производила вредное в научном отношенiи влiянiе, потому что распространяла ложныя воззренiя на прошлое Малороссiи" [91]. В свои раннiе годы, Костомаров принимал "Исторiю Русов" за полноценный источник.
Автор памфлета явно строил свой успех на читательской неосведомленности и нисколько не заботился о приведенiи повествованiя хотя бы в некоторое соответствiе с такими важными источниками как русскiя и польскiя летописи или с общеизвестными и безспорными фактами, как завоеванiе юго-западной Руси литовскими князьями. Он это завоеванiе, попросту, отрицает. Можно пройти мимо его разсужденiй о скифах, сарматах, печенегах, хозарах, половцах, которые все зачисляются в славяне; можно доставить себе веселую минуту, читая производство имени печенегов от "печеной пищи", которой они питались, а имен полян и половцев от "степей безлесных", хозар и казаков - "по легкости их коней, уподобляющихся козьему скоку", но анекдотичность метода сразу же зарождает подозренiе, как только дело доходит до "мосхов". Тут за филологической наивностью обнаруживается скрытая политика. Оказывается, народ этот, в отличiе от других перечисленных, произошел не от князя Руса, внука Афетова, а от другого потомка Афета - от князя Мосоха, "кочевавшаго при реке Москве и давшаго ей сiе названiе". Московиты или мосхи ничего не имеют общаго с русами и исторiя их государства, получившаго названiе Московскаго, совершенно отлична от исторiи государства русов. Умысел, скрытый под доморощенной лингвистикой, выступает здесь вполне очевидно.
"Исторiя Русов" не только не признает единаго общерусскаго государства X-XIII веков, но и населявшаго его единаго русскаго народа. Те, что назывались русами, хоть и объединялись вокруг Кiева, как своего центра, но власть этого центра не распространялась, вопреки русской начальной летописи и нашим теперешним научным представленiям, на необеятную равнину от Чернаго до Белаго морей и от Прибалтики до Поволожья, а охватывала гораздо более скромную территорiю. В нее входили кроме Кiевскаго княжества - Галицкое, Переяславское, Черниговское, Северское, Древлянское. Только эти земли и назывались Русью. Впоследствiи, при Иване Грозном, когда Московское царство стало именоваться Великой Россiею, обозначенным выше землям пришлось называться Малой Россiей.
Напрасно приписывают М. С. Грушевскому авторство самостiйнической схемы украинской исторiи: главныя ея положенiя - изначальная обособленность украинцев от великороссов, раздельность их государств - предвосхищены чуть не за сто лет до Грушевскаго. Кiевская Русь объявлена Русью исключительно малороссiйской.
Удивляет только полнейшее равнодушiе к этому перiоду. Когда пишется общая исторiя страны, то акцент падает, естественно, на самыя блестящiя и славныя времена. У Малороссiи же нет более яркой эпохи, чем эпоха Кiевскаго государства. Казалось бы, великiя дела, знаменитые герои, нацiональная гордость - все оттуда. Но исторiя Кiевскаго государства, хотя бы в самом сжатом изложенiи, отсутствует в "Исторiи Русов". Всему, что как нибудь относится к тем временам, отведено не более 5-6 страниц, тогда как чуть не 300 страниц посвящено казачеству и казачьему перiоду. Не Кiев, а Запорожье, не Олег, Святослав, Владимiр, а Кошка, Подкова, Наливайко определяют дух и колорит "Исторiи Русов".
Экскурс в древнiя времена понадобился, единственно, ради генеалогiи казачества; оно, по словам автора, существовало уже тогда, только называлось "казарами". Казары не племя, а воинское сословiе; так называли "всех таковых, которые езживали верхом на конях и верблюдах и чинили набеги; а сiе названiе получили наконец и все воины славянскiе избранные из их же пород для войны и обороны отечества, коему служили в собственном вооруженiи, комплектуясь и переменяясь так же своими семействами. Но когда во время военное выходили они вне своих пределов, то другiе гражданскаго состоянiя жители делали им подмогу и для сего положена у них складка общественная или подать, прозвавшаяся наконец с негодованiем Дань Казарам. Воины сiи вспомоществуя часто союзникам своим, а паче грекам, в войнах с их непрiятелями переименованы от царя греческаго Константина Мономаха из Казар Казаками и таковое названiе навсегда уже у них осталось".
Автор с негодованiем отверает версiю по которой казачество, как сословiе, учреждено польскими королями. Малороссiя - казачья страна от колыбели; но казаки - не простые гультяи, а люди благороднаго дворянско-рыцарскаго сословiя. Их государство, Малая Русь, никогда никем не было покорено, только добровольно соединялось с другим, как "равное с равными". Никакого захвата Литвой и Польшей не было. Унiя 1386 года - ни позорна, ни обидна. Именно тогда, будто бы, учреждено "три гетмана с правом наместников королевских и верховных военачальников и с названiем одного коронным Польским, другого Литовским, а третьяго Русским". Здесь "русскiе" т. е. казачьи гетманы объявлены, как и само казачество, очень древним институтом, а главное, им приписано не то значенiе предводителей казачьих скопищ, какими они были в XVI-XVII в. в., до Богдана Хмельницкаго, но правителей края, представителей верховной власти. Их приближают к образу и подобiю монархов. "По соединенiи Малой Россiи с державою польскою, первыми в ней гетманами оставлены потомки природных князей русских Светольдов, Ольговичей или Олельковичей и Острожских кои по праву наследства... правительствовали своим народом уже в качестве гетманов и воевод". В списке этих выдуманных гетманов-аристократов встречается, впрочем, один, в самом деле имевшiй отношенiе к казачеству - кн. Дмитрiй Вишневецкiй.
Источники сохранили нам кое что об этом человеке. Он действительно принадлежал к старой русской княжеской фамилiи и сделался казачьим предводителем, под именем Байды. Ему приписывается созданiе знаменитой запорожской Сечи на острове Хортице в 1557 г. Это был типичный атаман понизовой вольницы, вся деятельность котораго связана была с Запорожьем. Его даже гетманом никогда не называли. Но "Исторiи Русов" угодно было расписать его, как правителя всей Малороссiи. По ея словам, он "наблюдал за правосудiем и правленiем земских и городских урядников, возбуждая народ к трудолюбiю, торговле и хозяйственным заведенiям и всякими образами помогал ему оправиться после разорительных войн и за то все почтен отцем народа".
Расписав польско-литовскiй перiод, как идиллическое сожительство с соседними народами и как времена полной нацiональной свободы, автор совсем иными красками изображает присоединенiе Малороссiи к Москве. Это черный день в ея исторiи, а Богдан Хмельницкiй - изменник. Сказано это, правда, не от собственнаго лица, а посредством цитат из поддельных документов, где описывается ропот казаков в дни Переяславской рады и нареканiя на гетмана, котораго называют "зрадцею", предателем подкупленным московскими послами и попрекают "пожертвованiем премногих тысяч братiи положившей живот свой за вольность отечества" и которые "опять продаются в неволю самопроизвольно". "Лучше бы нам, - говорят казаки, - быть вовсегдашних бранях за вольность, чем налагать на себя новыя оковы рабства и неволи".
Но чувствуя, что объяснить факт присоединенiя одной изменой Хмельницкаго невозможно, автор измышляет какой-то "ультиматум" Польши, Турцiи и Крыма, потребовавшiй от Хмельницкаго войны с Москвой для отнятiя Астрахани и побудившiй гетмана к переговорам с Россiей. "По обстоятельствам настоящим, надобно быть нам на чьей ни на есть стороне, когда неутралитета не прiемлется".
* * *
Обеявив казачество и гетманов солью земли, приписав им рыцарское и княжеское достоинство, утвердив за ними право на угодья и на труд крестьян "по правам и рангам", автор видит в них главных деятелей малороссiйской исторiи. Нет таких добродетелей и высоких качеств, которыми они не были бы украшены. Любовь их к отчизне и готовность жертвовать за нее своею кровью может сравниться с образцами древнеримскаго патрiотизма, по доблести же и воинскому искусству, они не имеют себе равных в мiре. Победы их неисчислимы. Даже находясь в составе чужих войск, казаки играют всегда первенствующую роль, а их предводители затмевают своим генiем союзнических полководцев. Михайло Вишневецкiй, явившiйся, якобы, на помощь москвичам при взятiи Астрахани, оттесняет на второй план царских воевод и берет в свои руки командованiе. Только благодаря ему Астрахань оказывается завоеванной. Успехи русских под Смоленском в 1654 г. объясняются не чем иным, как участiем на их стороне полковника Золотаренко. Документальные источники свидетельствуют, что Золотаренко явился под Смоленск во главе не более чем тысячи казаков и пробыв под осажденным городом пять дней, ушел ничем себя не проявив. Это не помешало автору "Исторiи Русов" сделать его героем смоленскаго взятiя, приписать ему план и выполненiе осады и даже вложить в уста длинныя наставленiя по части военнаго искусства, которыя он читал царю Алексею Михайловичу. Любопытно также описанiе битвы при Лесном, где, как известно, Петром Великим разбит был корпус генерала Левенгаупта, шедшiй на соединенiе с Карлом XII. Оказывается, в этой битве трусливые москали, как всегда, не выдержали шведскаго натиска и побежали. Битва была бы неминуемо проиграна, если бы Петр но догадался прибегнуть к помощи малороссiйских казаков бывших при нем. Он употребил их, как заградительный отряд, приказав безпощадно рубить и колоть бегущих. Казаки повернули москалей снова против непрiятеля, и тем закончили бой полной победой. Исход сраженiя под Полтавой, точно так же, решен не москалями, а казаками под начальством Палея. Чтобы не бросить тени на воинскую честь тех, что находились с Мазепой в шведском стане, автор отрицает их участiе в Полтавском сраженiи. По его словам, Мазепа, перейдя к Карлу, держался... "строгаго нейтралитета". Он все время околачивался в обозе и всеми мерами уклонялся от пролитiя православной крови.
Казачьи подвиги спасали, не одну Россiю, но всю Европу. Принцу Евгенiю Савойскому не взять бы было Белграда, если бы Мазепа не отвлек крымскiя силы созданiем военной базы на Самаре (о которой мы, кстати, ничего не знаем), а Салониками завладели цесарскiя войска, единственно, благодаря Палею, запершему татар в Бессарабiи [92].
Намеренное выпячиванiе воинских доблестей казачества объясняется, повидимому, не простым сословным или нацiональным чванством. Если правы изследователи относящiе время написанiя "Исторiи Русов" к первой четверти XIX века, то в ней надлежит искать отраженiе толков в среде малороссiйскаго дворянства вызванных проектом возстановленiя украинскаго казачества. Малороссiйскiй генерал-губернатор кн. Н. Репнин, утвержденный в этой должности с 1816 г., представлял, как известно, Александру I и Николаю I меморандумы на этот предмет. Самым серьезным возраженiем против такого проекта могло быть укоренившееся со времен Петра Великаго убежденiе в военной несостоятельности казаков. Они не умели вести регулярных войн с европейски обученными войсками. "И понеже можете знать, - писал Петр Мазепе, - что войско малороссiйское нерегулярное и в поле против непрiятеля стать не может". Казацкiй способ сражаться служил для Петра образцом того, как не следует воевать. Всякое отступленiе от регулярнаго боя он именовал "казачеством". После неудачной Головчинской битвы он сердился: "а которые бились и те казацким, а не солдатским боем, и про то злое поведенiе генералу князю, Меньшикову накрепко разузнать". Известно было неуменiе казаков осаждать города. Вообще, там, где нельзя было взять непрiятеля врасплох лихим налетом или обманом, там казаки долго не трудились; тяготы и жертвы войны были не в их вкусе. Шведы, за полугодовое сотрудничество с ними, прекрасно разгадали эти качества. До нас дошел разговор короля Карла XII со своим генерал-квартирмейстером Гилленкроком под Полтавой во время ея осады. "Я думаю, - заявил Гилленкрок, - что русскiе будут защищаться до последней крайности и пехоте вашего величества сильно достанется от осадных работ".
Карл: "Я вовсе не намерен употреблять на это мою пехоту; а запорожцы Мазепины на что?"
Гилленкрок: "Но разве можно употреблять на осадныя работы людей, которые не имеют о них никакого понятiя, с которыми надобно объясняться через толмачей и которые разбегутся, как скоро работа покажется им тяжелой и товарищи их начнут падать от русских пуль" [93].
Степной половецкiй характер военнаго искусства обрекал казаков на мелкую служебную роль во всех армiях в составе которых им приходилось участвовать - в польской, русской, турецкой, крымской, шведской. Везде они фигурировали в качестве легкаго вспомогательнаго войска.
Составители "Исторiи Русов" это знали и всеми силами старались представить военную исторiю своих предков в ином виде. Это было важно и с точки зренiя возстановленiя казачества.
Но как объяснить слишком общеизвестные факты пораженiй? В этих случаях, непременно, на помощь приходят всевозможныя "измены" и "предательства". Молнiеносное взятiе Меньшиковым Батурина, базы мазепинцев, пришлось объяснить именно такой изменой. Приступ Меньшикова, оказывается, был отбит и сердюки наполнили ров трупами россiян; русскiе бежали и покрыли бы себя вечным позором, если бы не прилуцкiй полковник Нос. Он убедил Меньшикова через старшину своего Сельмаху остановиться, вернуться и войти в город через тот участок укрепленiй, который находился под защитой самого Носа. Меньшиков послушался, вошел на разсвете тихонько в город, когда сердюки, отпраздновав вчерашнюю победу, крепко спали, и напал на них сонных.
Канадская газета "Наш Вик" в сто сороковую годовщину Полтавской битвы писала: "Коли Батурин героично, по конотопському, змагався з москалями, знайшився сотник Иван Нис, раньше пидкуплений московськими воеводами, який передав ворогови плян оборони миста, вказавши на таэмний вхид" [94]. Таких образцов распространенности и живучести в самостiйнической среде легенд "Исторiи Русов" можно найти не мало.
Эпизод со взятiем Батурина, где Меньшиков велел, будто бы, перебить всех поголовно, вплоть до младенцев, - заслуживает особаго вниманiя. Жестокости тут описанныя встречаются только в исторiях ассирiйских царей или в походах Тамерлана. Перевязанных "сердюцких старшин и гражданских урядников" он колесовал, четвертовал, сажал на кол, "а дальше выдуманы новые роды мученiя самое воображенiе в ужас приводящiе". Тела казненных Меньшиков бросал на сееденiе зверям и птицам и покинув сожженный Батурин, жег и разорял по пути все малороссiйскiя селенiя, "обращая жилища народныя в пустыню". Меньшиковскiй погром, в совокупности с безчинствами остальных русских войск, якобы грабивших Украину, превращается под пером автора "Исторiи Русов" в картину грандiознаго бедствiя, вроде татарскаго нашествiя. "Малороссiя долго тогда еще курилась после пожиравшаго ее пламени".
Настойчивое подчеркиванiе одiозности Меньшикова, за которым историки не находят ни приписываемой ему украинофобiи, ни перечисленных жестокостей, заставляет предполагать скрытую причину ненависти. Вряд ли она вызвана одним взятiем Батурина. Никаких особенных же- стокостей, кроме неизбежных при всяком штурме, там не было. Сожжен и разрушен только замок в котором засели сердюки. Но штурм был действительно сокрушительный, потому что засевшiе ждали себе шведов на помощь и для Меньшикова промедленiе было смерти подобно. Начальствовавшiй над сердюками полковник Чечел, успевшiй бежать, но пойманный казаками и приведенный к Меньшикову, вовсе не был им казнен, но вместе с есаулом Кенигсеком и некоторыми другими взятыми в плен мазепинцами - отправлен в Глухов, где вскоре собралась казачья рада, низложившая Мазепу, избравшая на его место Скоропадскаго и казнившая публично взятых в Батурине изменников. Не знаем мы за Меньшиковым и всех прочих приписываемых ему зверств. Зато сохранилось известiе, дающее основанiе думать, что агитацiя против него вызвана личной ненавистью Мазепы и его ближайшаго окруженiя. Началась она года за три до взятiя Батурина и связана с самым зародышем мазепиной измены. Измена эта фабриковалась, как известно, в Польше, при дворе Станислава Лещинскаго. Поляки давно обхаживали Мазепу посредством его кумы - княгини Дольской, но без заметнаго успеха; хитрый гетман не поддавался ни на какiе соблазны. Только одно письмо княгини из Львова укололо его в самое сердце. Дольская писала, что где-то ей, однажды, пришлось крестить ребенка вместе с фельдмаршалом Б. П. Шереметевым, и за обедом, когда княгиня упомянула про Мазепу, генерал Ренне, присутствовавшiй там, будто бы сказал: "Умилосердись Господь над этим добрым и разумным господином; он бедный и не знает, что князь Александр Данилович яму под ним роет и хочет отставя его, сам в Украйне быть гетманом". Шереметев, якобы, подтвердил слова Ренне, а на вопрос Дольской: "Для чего же никто из добрых прiятелей не предостережет гетмана?" - ответил: "Нельзя, мы и сами много терпим, но молчать принуждены" [95]. Именно после этого письма, воцаряется при гетманском дворе атмосфера недовольства и ропота против Москвы, усугубляемая ростом расходов на войну и на постройку Кiево-Печерской крепости, которую Петр потребовал возвести. Имя Меньшикова занимало особое место и в той агитацiи мазепинцев, что развернулась широко, главным образом заграницей, после бегства и смерти Мазепы. Ему приписывалось угнетенiе украинцев, даже при помощи "всемогущей астролябiи, которой дотоле во всей Руси не бывало и перед которою все было безмолвно, почитая направленiе и действiе ея магнита божественным или мистическим произведенiем".
Зверства царскаго любимца не ограничились по уверенiю "Исторiи Русов", батуринскими избiенiями, но распространились на тех чиновников и знатных казаков, что не явились "в общее собранiе" для выборов новаго гетмана. Они, по подозренiю в сочувствiи Мазепе, "отыскиваемы были из домов их и преданы различным казням в местечке Лебедино, что около города Ахтырки". Казни были, разумеется, самыя нечеловеческiя, а казням предшествовали пытки "батожьем, кнутом и шиною, т. е. разженым железом водимым с тихостiю или медленностью по телам человеческим, которыя от того кипели, шкварились и воздымались".
Жертвами таких истязанiй сделалось, якобы, до 900 человек. Сейчас можно только удивляться фантазiи автора, но на его современников картина меньшиковских зверств производила, надо думать, сильное впечатленiе. Им неизвестно было, что число единомышленников Мазепы ограничивалось ничтожной горстью приближенных, что не только не было необходимости казнить людей по подозренiю в сочувствiи гетману, но и те из заговорщиков вроде Данилы Апостола и Галагана, которые, побыв с Мазепой в шведском стане, вновь перебежали к Петру, - не были ни казнены, ни лишены своих урядов. Данило Апостол сделался впоследствiи гетманом. Дано было согласiе сохранить жизнь и булаву самому Мазепе, после того, как он, пробыв некоторое время в шведском стану, дважды присылал к Петру с предложенiем перейти снова на его сторону, да привести заодно с собой короля Карла и его генералов. От Мазепы перебежали в 1709 г. - генеральный есаул Дмитр Максимович, лубенскiй полковник Зеленскiй, Кожужовскiй, Андрiан, Покотило, Гамалiя, Невинчаный, Лизогуб, Григорович, Сулима. Несмотря на то, что все они вернулись после срока назначеннаго Петром для амнистiи, и явным образом отвернулись от гетмана в силу того, что безнадежность его дела стала очевидной - Петр их не казнил, ограничившись ссылкой в Сибирь. Можно ли поверить, чтобы милуя таких "китов", он занимался избiенiем плотвы?
Известно, что "плотва" не только не пострадала, но благоденствовала. Лет через 5-6 после мазепиной измены, сами малороссы доносили царским властям, что "многiе, которые оказались в явной измене, живут свободно, а иным уряды и маетности даны, генеральная старшина и полковники к таким особливый респект имеют: писарь генеральный Григорiй Шаргородскiй был в явной измене, но когда пришел из Бендер от Орлика, то поставлен в местечке Городище урядником". Нежинскiй полковник Жураковскiй открыто покровительствовал мазепинцам, "выбрал в полковые судьи Романа Лазаренка, в полковые эсаулы - Тарасенка, в сотники - Пыроцкаго - все людей подозрительной верности". "Много сел роздано людям замешанным в измену мазепину; много сел роздано изменничьим сродникам, попам и челядникам, которые служат в дворах" [96].
Генеральная и полковая старшина спешила, как бы, награждать людей за их измену.
Злостный пасквиль на Петра и Меньшикова, выведенных палачами украинскаго народа, - только одна из глав великой эпопеи московских жестокостей, развернутой на страницах "Исторiи Русов". Чего только не напиано про кн. Ромодановскаго, разграбившаго, якобы, и сжегшаго Конотоп за то, что московскiя войска в 1659 г. потерпели пораженiе недалеко от этого города! Чего только не написано про лихоимство, жадность, безчеловечность московских воевод! Самое их появленiе на Украине изображено на манер Батыева нашествiя: "Они тянулись сюда разными дорогами и путями и в три месяца наполнили Малороссiю и заняли все города и местечки до последняго. Штат каждаго из них довольно был многочисленный; они имели при себе разных степеней подьячих и с приписью подьячих, меровщиков, весовщиков, приставов и пятидесятских с командами. Должность им предписана в Думном Приказе и подписана самим думным дьяком Алмазовым; а состояла она в том, чтобы пересмотреть и переписать все именiе жителей до последняго животнаго и всякой мелочи и обложить все податьми. Для сего открыты им были кладовыя, амбары, сундуки и вся сокровенность, не исключая погребов, пасек, хлебных ям и самых хлевов и голубятень. По городам и местечкам проезжiя на базар дороги и улицы заперты были и обняты караулами и приставами. Со всего привозимаго на базар и вывозимаго с него взимаема была дань по расписанiю воевод а от них всякая утайка и флитировка истязаема была с примерною жестокостiю, а обыкновенныя в таких случаях прицепки и придирки надсмотрщиков оканчивались сдирствами и побоями. Новость сiя сколько, может быть, ни обыкновенна была в других сторонах, но в здешней она показалась жестокою, пагубною и самою несносною. Народ от нея возстонал, изумился и считал себя погибшим". Воеводам приписывается грубое обращенiе с самими гетманами. Юрiя Хмельницкаго Шереметев вытолкал, якобы, из своей ставки "с крайним безчестiем от пьяных чиновников".
Пересказать все приписанныя москалям притесненiя - невозможно. Тут и тягости постоя царских войск после Прутскаго похода, и насильственные захваты земель русскими вельможами, безчеловечное их обращенiе с крепостными, вроде того, что позволял себе какой-то брат Бирона в Стародубском уеезде, заставлявшiй женщин кормить щенят своей грудью. Автор проявляет необыкновенную находчивость, чтобы изобразить "несносное презренiе в земле своей от народа ничем их (малороссов) не лучшаго, но нахальнаго и готоваго на все обиды, грабленiя и язвительныя укоризны".
Изощряясь в подысканiи красок для очерненiя русских, автор с чрезвычайной симпатiей отзывается о шведах, пришедших с Карлом XII на Украину. Хорошо известно, что вели они себя там далеко не по джентельменски. Карл был воинствующим протестантом и еще в Саксонiи и в Польше успел насильственно обратить около 80 костелов в лютеранскiя кирхи. К православной вере испытывал еще меньшее уваженiе. Церкви православныя занимал для постоя и устраивал там конюшни. Известны многочисленные случаи жестокостей по отношенiю к местному населенiю - сожженiе деревень и истребленiе жителей. Отправляясь в Малороссiю, король разсчитывал найти там богатые склады хлеба и всяческих припасов заготовленных Мазепой, но придя не нашел ничего. Мазепа оказался ничтожным союзником. Тогда начался грабеж украинскаго населенiя. "Исторiя Русов" не упоминает о нем ни одним словом, приход Карла описывает так: "Вступленiе шведов в Малороссiю нимало не похоже было на нашествiе непрiятельское и ничего оно в себе враждебнаго не имело, а проходили они селенiя обывательскiя и пашни их как друзья и скромные путешественники, не касаясь ничьей собственности и не делая вовсе тех озорничеств, своевольств и всех родов безчинств, каковы своими войсками обыкновенно в деревнях делаются под титулом: "Я слуга царскiй! Я служу Богу и государю за весь мiр христианскiй! Куры, гуси, молодицы и девки нам принадлежат по праву войны и по приказу его благородiя!". Шведы, напротив, ничего у обывателей не вымогали и насильно не брали, но где их находили, покупали у них добровольным торгом и за наличныя деньги. Каждый швед выучен был от начальства говорить по-русски сiи слова к народу: "Не бойтесь! Мы ваши, а вы наши!"".
Мало было, однако, сочинить подобную идиллiю, надо было еще объяснить широко известный факт ожесточенной борьбы малороссiйскаго населенiя со "скромными путешественниками". И тут автор "Исторiи Русов" не остановился перед сочиненiем гнуснаго пасквиля на свой народ. Этот народ он уподобляет "диким американцам или своенравным азiатцам". Он находит, что убивая шведов целыми партiями и по одиночке, украинцы делали это, единственно, по своей глупости; шведы де вызывали их ярость тем, что не умели говорить по-русски и не крестились. Приводя в русскiй лагерь пленнаго шведа, малоросс получал за зто "сначала деньгами по нескольку рублей, а напоследок по чарке горелки с приветствiем: "Спасибо хохленок!"".
Автор злорадно уверяет, что за свое усердiе украинцы не были даже награждены. Награды и производства сыпались на великоруссов, а они остались "притчею в людех". "И хотя они в истребленiи армiи шведской более всех показали ревности и усердiя, хотя они около года губили шведов... остались без вознагражденiя и уваженiя". Автор с большим удовольствiем описывает, как запорожцы ушедшiе с Мазепой в Турцiю, мстили потом малороссiйскому народу за его верность Россiи, совершая набеги вкупе с татарами и бессарабцами.
* * *
Мазепинская легенда преподнесена чрезвычайно искусно. Хитраго, вкрадчиваго карьериста, каким был Мазепа, нет и в помине. Перед нами - "отец отечества", ставящiй благоденствiе Украины выше собственной жизни. Боясь цензуры, автор не решается превозносить его добродетели от собственнаго имени, он прибегает к излюбленному прiему - введенiя в текст фальшивых документов, сочиненных либо им самим, либо какими нибудь "патрiотами" из войсковой канцелярiи. Одним из таких документов рисующих Мазепу великим государственным мужем, служит его воззванiе, якобы, выпущенное в связи с приходом Карла XII в Малороссiю. Поставив гетмана в позу человека снедаемаго заботами за свой край, он приписывает ему разсужденiе о возможном исходе борьбы между Петром и Карлом. Если победит царь, малороссам попрежнему суждено испытывать известное им уже бремя московскаго деспотизма - истребленiе многочисленных семейств, преданiе казни невинных людей, клевету и поношенiя. Если же Петр будет сокрушен доблестным шведским королем, то Малороссiя неминуемо будет присоединена к Польше. Судьба страны определится, в значительной степени, поведенiем самих украинцев в этот важный для них час. Что они изберут, к которой стороне присоединятся? Современный читатель, хорошо знающiй, что весь "патрiотическiй" план Мазепы заключался в присоединенiи Украины к Польше на условiях Гадячскаго договора, не без любопытства прочтет о мудром намеренiи гетмана не приставать ни к одной из сторон. Ссылаясь на свой продолжительный политическiй опыт, он считает за благо не воевать ни со шведами, ни с поляками, ни с русскими, но собрав собственное войско, быть готовыми отстаивать свою землю от всякаго, кто на нее посягнет. Соглано "Исторiи Русов", такое войско у Мазепы существовало в момент вторженiя Карла XII. Он, будто бы, стоял с ним на Десне, а свою главную квартиру учредил где-то между Стародубом и Новгород-Северским. Отсюда он и обратился буд-то бы к малороссам с воззванiем.
Только полное незнакомство широкой читающей публики с событiями того времени вынуждает нас вкратце возстановить их истиную картину, необходимую для понимания степени ея искаженiя в "Исторiи Русов".
Поведенiе Мазепы накануне измены хорошо известно [97]. Окончательное решенiе предать Петра созрело у него до вторженiя Карла в Россiю. Оно ускорено было письмом княгини Дольской и приложенным к нему письмом самого короля Станислава Лещинскаго, полученными 16 сентября 1707 г. Гетман уже тогда открыл свой замысел Орлику. Когда же Орлик обратил его вниманiе на возможность победы Петра, Мазепа воскликнул: "Или я дурак прежде времени отступать, пока не увижу крайней нужды, когда царь не будет в состоянiи не только Украины, но и государства своего от потенцiи шведской оборонить!" Верность царю он намерен был хранить до исхода поедника между Петром и Карлом. Выжидать результатов войны в бездействiи - такова была тактика гетмана. Он меньше всего разсчитывал, что Украина станет театром военных действiй и был ошеломлен известiем о движенiи короля не на Москву, по Смоленской дороге, как подсказывала военная логика, а на юг - в Малороссiю. "Дьявол его сюда несет! Все мои интересы превратит и войска великороссiйскiя за собою внутрь Украйны впровадит". Мазепа, видимо, не знал, что марш короля, поставившiй его в столь трудное положенiе, подсказан Карлу поляками, обнадежившими шведов казачьей помощью, т. е., в конечном счете, вызван был изменой самого Мазепы. Совершить роковой шаг надлежало не в конце, а в самом нача- ле кампанiи и в полной неизвестности ея исхода. А не совершить было невозможно: поляки успели многое разболтать, да могли и выдать тайну сношенiй с ними гетмана из чувства мести. Мазепе, поэтому, остался единственный путь - обманывать Петра до тех пор, пока не подойдут шведы, дабы открыто перейти к ним.
Когда царскiе генералы, к осени 1708 г., сосредоточили свои войска у Стародуба, они послали приглашенiе и гетману явиться туда же с казаками. Мазепа притворился больным, жалуясь на "педокгричную и хирокгричную" болезнь, не позволявшую ему даже на коне сидеть. Притворство так хорошо удалось, что сам Меньшиков стал уговаривать Петра не настаивать на прiезде старика, потому что "от педокгричной и хирокгричной приключилась ему апелепцiя". Меньшиков хотел только выяснить какiе-то частные вопросы в беседе с гетманом, для каковой цели отправился к нему в Батурин.
У Мазепы, тем временем, шли совещанiя с его приближенными о посылке гонца к Карлу XII. Гетман пребывал в состоянiи крайней нерешительности, чем вызывал немалое раздраженiе заговорщиков. После дебатов, даже ссор, послан был с письмом к королю Быстрицкiй - правитель Шептаковской волости. От встречи с Меншиковым решено было всячески уклоняться. Послали к нему племянника Мазепы Войнаровскаго с уведомленiем об отеезде гетмана в Борзну, где его ждет кiевскiй архiерей для соборованiя, "понеже конечно при кончине своея жизни обретается". Меньшиков опечалился: "жаль такого хорошаго человека". Но вместо того, чтобы вернуться назад, решил как можно скорее ехать в Борзну, чтобы застать гетмана в живых. Это повергло в ужас Войнаровскаго. Ночью он бежал, чтобы предупредить Мазепу. Тем временем в Борзну прискакал Быстрицкiй с известiем о приближенiи Карла. Король обещал быть у Мокшанской пристани 22 октября, но в этот день не явился, а 23-го прибежал Войнаровскiй, объявившiй, что завтра к обеду прiедет в Борзну Меньшиков для свиданiя с умирающим гетманом. Мазепа "порвался, как вихрь" и немедленно помчался в Батурин, а ночью 24 октября был уже у шведов. Никакой штаб-квартиры "между Стародубом и Новгород-Северским" и никакой многочисленной армiи на Десне не существовало. Боясь казаков и не доверяя им, Мазепа их, попросту, не собрал, предпочитая опiраться на польских сердюков [98]. Казачье войско пришлось собирать новому гетману - Скоропадскому. "В здешней старшине, - доносил Петру Меньшиков, - кроме самых вышних, також и в подлом (простом) народе с нынешняго гетманскаго злого учинку никакого худа ни в ком не видать".
"Вооруженный нейтралитет" был позой придуманной для Мазепы автором "Исторiи Русов". Еще большей фантастикой может считаться приписанное Мазепе утвержде- нiе, будто шведскiй и польскiй короли, по его настоянiю, обещали не разорять Украйны, а покровительствовать ей во время своего нашествiя. Удалось, якобы, гетману добиться согласiя на нейтралитет Украины в предстоящей войне и от единоверной православной Россiи. При заключенiи мира Малороссiя могла выступить, как самостоятельное государство, каким она была до польскаго владычества - со своими князьями, с древними правами и привилегiями. По словам "воззванiя", великiя европейскiя державы - Францiя и Германiя согласны гарантировать такой порядок вещей.
Самостiйническiе историки видят в этом воззванiи свой идеал нацiональной независимости. "Исторiя Русов" была, повидимому, главной виновницей того, что с этим идеалом связано имя Мазепы - самаго непопулярнаго и самаго ненацiональнаго из гетманов. Однако, возложив на него столь важную историческую миссiю автор "Исторiи Русов" вынужден был и всю личность Мазепы представить в исключительно выгодном свете. Прежде всего, он рисует его человеком религiозным, богобоязненным, создателем многих церквей. Мазепа и в самом деле выстроил их не мало, но по словам Костомарова, дальше этих внешних знаков благочестiя его религiозная жизнь не пошла. Во всяком случае, не из нея вытекало его поведенiе после измены, когда он, перебежав к Карлу, продолжал, якобы, соблюдать "нейтралитет" боясь пролитiя крови единоверцев. В прошлом, он этой крови не жалел, особенно крови своих разоблачителей, таких как Кочубей и Искра, таких как Палей, котораго он упек в Сибирь, да и таких, как его прежнiй начальник и благодетель - гетман Самойлович. Есть основанiе думать, что служа при Дорошенке генеральным писарем, он не чужд был работорговли. По крайней мере, кошевой Серко перехватил его однажды по дороге в Константинополь, куда он вез в подарок султану от Дорошенко 14 левобережных казаков. Подметное письмо, найденное в Кiеве в 1670 году, прямо утверждает, что Мазепа людей русских православных продавал татарам и туркам. "Исторiя Русов" об всем этом, конечно, не упоминает. Только уклониться от объясненiя хорошо всем известной казни Искры и Кочубея, открывших измену Мазепы, - не сочла возможным. Но тут она, нисколько не задумываясь, приписала эту казнь не Мазепе, а царю Петру. Гетман, до самой смерти, остался кротким, добродетельным господином, умирая сжег даже ларец, в котором хранились списки его единомышленников, дабы не ввергнуть их в беду. Что никаких таких списков не могло существовать, ясно было не только историкам, но и современникам. Петр писал Апраксину: "Он не токмо с совету всех, но из пяти персон сiе зло учинил". "Исторiя Русов", между тем, не прочь повернуть дело так, что он зтого зла и не собирался учинять, что переход его на сторону Карла был вынужденным по причине поведенiя все того же глупаго народа и казаков, не пожелавших соблюдать "нейтралитета" и видеть в шведах своих лучших друзей и освободителей, к чему призывал поддельный манифест Мазепы.
Чтобы покончить с темой Мазепы и с ея трактовкой в "Исторiи Русов", приведем выдержку из Костомарова, посвятившаго Мазепе, под конец своей жизни, обширную монографiю. Вот каким представляется ему это божество самостiйников:
"Гетман Мазепа, как историческая личность, не был представителем никакой нацiональной идеи. Это был эгоист в полном смысле этого слова. Поляк по воспитанiю и прiемам жизни, он перешел в Малороссiю и там сделал себе карьеру подделываясь к московским властям и отнюдь не останавливаясь ни перед какими безнравственными путями. Самое верное определенiе этой личности будет сказать, что это была воплощенная ложь. Он лгал перед всеми, всех обманывал - и поляков, и малороссiян, и царя, и Карла, всем готов был делать зло, как только представлялась ему возможность получить себе выгоду или вывернуться из опасности" [99].
* * *
"Исторiя Русов" известна была сначала под именем "Летописи Конисскаго", но уже в середине XIX века начали приходить к заключенiю о неправдоподобности участiя могилевскаго архiепископа в ея составленiи. Автора стали усматривать в том самом Григорiи Полетике, которому, по утвержденiю Бодянскаго, Конисскiй вручил летопись. Григорiй Полетика родился в 1725 году, в семье одного из казацких старшин, следовательно, хорошо помнил время усиленнаго закрепощенiя крестьянства и, одновременно, непрiязнь к Петру за ущемленiе им старшинскаго произвола. Человек суровый, холодный, безпощадный в обращенiи с подчиненными, как его характеризует один из самостiйнических историков, он был ревностным сторонником насажденiя крепостного права на Украйне и глашатаем исключительнаго господствующаго положенiя казачьяго дворянства. Его перу принадлежат две записки, развивающiя эту идею.
Естественно, он стал центром притяженiя ему подобных; вокруг него собрался тот кружок, из котораго вышла "Исторiя Русов". Сын его Василiй, подобно отцу, принимал близко к сердцу интересы своего сословiя и составил "Записку о начале, происхожденiи и достоинстве малороссiйскаго дворянства". Высказано мненiе, что он, а не отец его - истинный автор "Исторiи Русов" [104].
Вопрос об авторстве занимает нас меньше, чем другой; почему в конце XVIII - в начале XIX веков все еще существовали люди недовольные имперским правительством и облекавшiе свое недовольство в старинныя казачьи формы? Казалось бы, запорожская вольница добилась всего, о чем мечтала - богатства, власти, земель, крепостных крестьян. Чем могли питаться теперь ея антирусскiя настроенiя? Для подавляющаго большинства прежней старшины - ничем.
Мы знаем, что оно прекратило всякую фронду и стало оплотом самодержавiя наряду с великорусским дворянством. Но осталась кучка не до конца "устроенных". Чтобы понять ея недовольство, надо пристальнее присмотреться к "Исторiи Русов" с ея навязчивой идеей шляхетства-казачества. Это главная тема и политическiй нерв произведенiя.
"Шляхетство, по примеру всех народов и держав, естественным образом составлялось из заслуженных и отличных в земле пород и всегда оно в Руси именовалось рыцарством, заключающим в себе бояр, происшедших из княжеских фамилiй, урядников по выборам и простых воинов, называемых казаками по породе, кои производят из себя все чины выборами и их по прошествiи урядов возвращая в прежнее званiе, составляли одно рыцарское сословiе искони тако самым их статутовым правом утверждаемое, и они имели вечистою собственностью своею одне земли с угодьями, а поспольством владели по правам и рангам и повинность посполитых была установлена правами. А владевшiе ими в отношенiи власти их над поспольством считались и назывались отчичами или вотчинниками, от слова и власти взятых по древним патрицiям, то-есть отцам народным управлявшим первоначальными семействами и обществами народными, с кротостью и характером отеческими. Духовенство, выходя из рыцарства по избранiи достойных, отделялось только на службу Божiю, а по земству имело одно с ними право". Автор с возмущенiем отвергает мненiе, будто казаки судились по каким-то собственным спецiально для них изданным законам, а не по обычному шляхетскому праву, "по статутовым артикулам для шляхетства узаконенным".
Судя по тому, как часто, кстати и некстати, подчеркивается их рыцарское достоинство, к каким изощренным прiемам фальши прибегает автор, чтобы утвердить за ними шляхетскiя права, можно заключить о болезненной чувствительности этого пункта. Весь тон повествованiя похож на страстный ответ кому-то, кто оспаривает казачье дворянство. Перед нами драма той части потомков Кошек, Подков, Гамалiев, которая успела добиться всего, кроме прав благороднаго сословiя.
Не было, кажется, случая, чтобы имперское правительство лишало малоросiйскаго помещика земель и крестьянских душ только за то, что он не дворянин; помещики продолжали владеть, де факто, теми и другими, но сами отлично знали, что это противозаконно. Страдало их самолюбiе и от таких "мелочей", как недопущенiе, на первых порах, в Шляхетный кадетскiй корпус (открытый в 1731 г.) детей малороссов, "поелику-де в Малой Россiи нет дворян". Казачество так быстро сделало помещичью карьеру, что не успело еще изгладиться из памяти его происхожденiе. Граф Румянцев, в письмах к Екатерине II, разсказывает, что при выборах в Комиссiю по составленiю Новаго Уложенiя редкое собранiе обходилось без саморазоблаченiй; всегда кого нибудь собственные же соседи публично уличали в отсутствiи у него дворянскаго званiя. Тогда обиженный вставал и начинал перечислять всех крупных вельмож - своих земляков, ведущих род либо "от мещан", либо "от жидов". Царское правительство смотрело на это сквозь пальцы, оно неуклонно вело политику превращенiя местных самочинных "аграрiев" в россiйских дворян. Те же выборы в екатерининскую комиссiю 1767 г., проводившiеся в Малороссiи по сословному принципу, как во всей Россiи, означали фактическое признанiе тамошних помещиков за дворян. Со времен царя Алексея Михайловича началась практика выдачи всевозможных грамот, закреплявших за панами в вечное потомственное владенiе земель и угодiй. Совершенно ясное узаконенiе малорусскаго дворянства произведено распространенiем на Малороссiю (в 1782 г.) закона о губернiях и уравненiем крестьян и помещиков обеих частей государства по указу 1783 г. Наконец, через два года явилась Жалованная Грамота Россiйскому Дворянству, относившаяся в одинаковой мере как к великоруссам, так и малоруссам.
Но одно дело - общее законодательство, а другое - бюрократическая практика. В скрипучей машине необеятной имперiи колеса вертелись не всегда гладко. На Украйне оказалось столько оттенков и категорiй панства, что их трудно было перевести на всероссiйскую шкалу.
Продолжал, также, действовать род государственнаго преступленiя, учиненнаго Богданом Хмельницким, который, получив согласiе царя на небывало высокую цифру казачьяго реестра в 60.000 человек, так и не составил зтого реестра. Когда заходила речь о жалованьи казаками и московское правительство требовало списки, их не оказывалось. Никто не знал, сколько в Малороссiи казаков и неизвестно было, кто казак, а кто мужик. Вопрос этот решался, обычно, по личному усмотренiю старшины.
Дворянское званiе закрепляли сначала за чинами войскового уряда, что было довольно просто, тем более, что большинству этих тузов шляхетство давно было пожаловано либо польскими королями, либо царями московскими. Сравнительно легко справились с полковой аристократiей, приравняв полковников к бригадирам, полковых есаулов, хорунжих и писарей - к ротмистрам, сотников - к поручикам и т. д. Но оставалось много званiй, которых табель о рангах не предвидела и не вмещала. С ними бы- ли вечныя недоразуменiя, усугубленныя деятельностью малороссiйских депутатских дворянских собранiй. Призванныя разбирать права своей страждущей братiи, они по словам А. Я. Ефименко, "завели чуть-что не открытую торговлю дворянскими правами и дипломами".
Все это способствовало недовольству и популярности того "ученiя", согласно которому казацким потомкам вовсе не нужно доказывать свое шляхетство, поскольку казачество извеку было шляхетским сословiем.
До какой степени проблема "прав" тревожила умы и какой климат создавала она на Украйне, можно судить по тому, что еще в шестидесятых годах XVIII века южное дворянство, в массе своей, не могло предеявить никаких документов в подтвержденiе своего "благороднаго" происхожденiя: объясняли это гибелью семейных архивов во время смут и войн. Однако, лет через пятнадцать-двадцать, ко времени возникновенiя комиссiи о разборе дворянских прав в Малороссiи, до ста тысяч дворян явилось с превосходными документами и с пышными родословными.
Оказалось, что Скоропадскiе, например, происходят от некоего "референдарiя над тогобочной Украиной", Раславцы - от польских магнатов Ходкевичей, Карновичи - от венгерских дворян, Кочубеи - от татарскаго мурзы, Афендики - от молдавскаго бурколаба, Капнисты - от мифическаго венецiанскаго графа Капниссы, жившаго на острове Занте. Появились самые фантастическiе гербы. Весь Бердичев трудился над изготовленiем бумаг и грамот для потомков сечевых молодцов. Поддельность их гербов и генеалогiй была настолько общеизвестна, что появились сатирическiя поэмы вроде: "Доказательства Хама Данилея Куксы потомственны".
"Да вже ж наши дворяне гербы посилають,
А що я був дворянин, то-того й не знають".
Этот дворянин, еще недавно косившiй, молотившiй, жавшiй и лишь в последнее время "трохи як розживсь" - сочинил себе тоже герб:
"Вон у мене герб який
В деревянем цвити
Ще ни в кого не було
В Остерском повити.Лопата написана
Держалом у гору,
Побачивши скаже всяк,
Що воно без спору.У середини грабли,
Выла и сокира,
Якими було роблю,
Хоть якая сквира".
В таком же духе написано прошенiе пана депутата Плещинскаго, который просит его уволить от обязанностей выборной своей службы по той причине, что он "посвятил всю свою жизнь шинковому промыслу" [105].
Когда до Герольдiи дошли сведенiя о злоупотребленiях на почве "посиланiя" гербов, она стала придиричивой и затруднила доступ в дворянство тем, кто еще не успел попасть туда. Особенныя строгости начались с 1790 года.
В этот трудный для известной части малороссiйскаго шляхетства перiод, когда оно втайне раздражено было против имперскаго правительства, возник рецидив казачьих настроенiй, вылившiйся в сочиненiи фантастической "Исторiи Русов".
Все, чем казачество оправдывало свои измены и "за- мятни", свою ненависть к Москве, оказалось собранным здесь в назиданiе потомству. И мы знаем, что "потомство" возвело эту запорожскую политическую мудрость в символ веры. Стоит разговориться с любым самостiйником, как сразу обнаруживается, что багаж его "нацiональной" идеологiи состоит из басен "Исторiи Русов", из возмущенiй "проклятой" Екатериной II, которая "зачипала крюками за ребра и вишала на шибеници наших украинських казакив". Казачья идеологiя сделана нацiональной украинской идеологiей. В противоположность европейским и американским сепаратизмам, развивавшимся, чаще всего, под знаком религiозных и расовых отличiй либо соцiально-экономических противоречiй, украинскiй не может основываться ни на одном из этих принципов. Казачество подсказало ему аргумент от исторiи, сочинив самостiйническую схему украинскаго прошлаго, построенного сплошь на лжи, подделках, на противоречiях с фактами и документами. И это объявлено, ныне, "шедевром украинской исторiографiи".
назад вверх дальше
——————— + ———————
ОГЛАВЛЕНИЕ
——— + ———
Библиотека - История
[86] "Велика Исторiя Украины". Львов - 1948 - Виннипег. Стр. 527.
[87]Газета "Америка", 12 жовтня 1946 г. Филадельфiя.
[88]Кiевская старина 1893, I, 41-76
[89]Собр. Госуд. Грамот и Договоров, т. III, No. 137.
[90]Г. Карпов - Критич. обзор разработки главных русских источников до исторiи Малороссiи относящихся. Москва, 1870 г.
[91] Письмо в редакцiю "Вестник Европы", т. IV, авг. 1882 г. Там же Костомаров предостерегает от неосторожнаго пользованiя казацкими Летописями, составленными сплошь людьми, занимавшими видные казачьи чины. "Во всех наших летописях, - замечает он, - необходимо пройтись руке безпристрастнаго и добросовестнаго критика". Это завещанiе до сих пор не выполнено украинофильской исторiографiей.
[92]Современному читателю не трудно заметить сходство этого мотива с пропагандой наших дней, утверждающей, будто Гитлер не утвердился на Волге и не завладел всем мiром исключительно по вине самостiйнических партизан Бандеры и Бульбы.
[93]С. М. Соловьев - т. XV, стр. 271. М. 1962.
[94]Василь Шимко - "Полтавська трагедiя" - "Наш Вик" (Our Age). Торонто, 3 вересня (сент.) 1949 г.
[95]Соловьев - т. XV, стр. 215.
[96] Соловьев - т. XVI, стр. 592.
[97]См. Соловьев - т. XV, глава IV.
[98]К Мазепе пришли в шведскiй лагерь только сечевики-запорожцы в количестве от 1.500 до 2.000 человек.
[99]Н. И. Костомаров - "Мазепа". Историч. монографiя. М. 1883, стр. 446.
[100]Соловьев - т. XVI, стр. 592.
[101]Александер Оглоблин - "Les Annales de la Petite Russie" Шерера и "Исторiя Русов". Науковый Збирник Украинського Вильного Университету, т. V. Munchen, 1948.
[102]С. М. Соловьев - т. XVIII, глава III. Н. И. Костомаров - "Русская Исторiя в жизнеописанiях ея главнейших деятелей". Вып. VI, "Петр Великiй". А. М. Лазаревскiй - Павел Полуботок. Русск. Архив 1880.
[103]Кiевская Старина, 1893, 1, стр. 54.
[104]А. М. Лазаревскiй - Отрывки из семейнаго архива Полетик, Кiевская Старина, 1891, No. 4.
[105]Кiевская Старина, 1882, II; 1888, III.
