БЕШПАГИР ‒ РАЙ МОЕГО ДЕТСТВА

БЕШПАГИР ‒ РАЙ МОЕГО ДЕТСТВА

В то послевоенное время свободно менять место работы, по собственному желанию, тем более высосоквалифицированным кадрам,  обычно не допускалось, разрешение можно было получить с большим трудом.

Из Макеевки родители вместе с бабушками уехали в 1954 году, воспользовавшись тогдашним призывом партии "Механизаторы ‒ в село!" (еще во время учебы в институте отец с отличием окончил курс тракторного дела), а главной причиной была медицинско-экологическая: от соседства с дымным заводом я постоянно болел, едва не умер и плохо рос. Не желая повторения со мной судьбы моей сестры Галочки, переехали в село Бешпагир на северокавказской возвышенности близ Ставрополя.

Если сравнить с растением, то в Макеевке я рос в виде чахлого болезненного стебелька, а в Бешпагире он окреп и стал более жизнеспособен. Макеевка запечатлелась в моей памяти в виде черно-белых образов, а Бешпагир ‒ в уже виде цветных.

Поселение было основано в конце XVIII века для укрепления южных рубежей России (Азово-Моздокская линия) казаками и переселенцами из южных губерний России. Населённый пункт возник у реки Бешпагирки, при Бешпагирском редуте, в 1796 году (по другим данным, он был основан переселенцами из Курской губернии в 1798 году). Согласно некоторым источникам, поселение поначалу называлось Покровское ‒ по названию первой построенной там церкви Покрова Божией Матери. В 1832—1833 годах населённый пункт был преобразован в станицу Бешпагирскую 1-го Ставропольского полка Кавказского линейного казачьего войска. В декабре 1869 года Бешпагирская получила статус села. В 1950-е годы в нем было около 4 тысяч жителей.

Бешпагир на карте Гугля из космоса (2020 г.)

Село располагалось между песчаных холмов, с одной стороны поросших сосновым бором (на фото ‒ справа, еще правее и ниже ‒ соленое озеро), с другой стороны ‒ лиственной рощей (на фото ‒ внизу). Из-под холмов (жители называют их горами: высшая точка 462 м над уровнем моря) текли ручьи ‒ отсюда происходило и название Бешпагир на языке тюркских кочевников, ранее знавших это благодатное место: то ли пять ключей, то ли пять гор (скорее первое, так как гор там меньше пяти, впрочем, что считать горами).

Первые же дни и ночи в Бешпагире вызвали лавину впечатлений из совершенно нового для меня мiра: незнакомые звуки, травы и цветы, насекомые, птицы и животные. В Макеевке я никогда не видел даже живую корову, а тут рано утром, еще в полумраке, сельский пастух тарзаньим криком (как в популярном тогда трофейном фильме), поначалу меня пугавшим, созывал большое стадо, чтобы вести его в поля для выпаса, а в конце дня пригнанные в село коровы, пахучие чем-то приятным, сами расходились по своим дворам. Экзотический колорит придавали непонятные поначалу звуки удодов, которых было очень много в холмистых окрестностях, ночные трели сверчков и удивительно многозвездное небо, которого я у металлургического завода таким никогда не видел. (Лишь однажды, когда бабушка взяла меня с собой к родственникам в Решетиловку, помню что-то подобное и звезду, упавшую с неба "в огород", куда я побежал ее искать, вызвав смех взрослых...)

Бабушки Ефросинья Митрофановна (справа) и ее сестра Устинья Митрофановна. Село Бешпагир, 1955.

Отец стал работать главным инженером МТС, машинно-тракторной станции, ‒ высоким по рангу человеком в селе после председателя колхоза им. Ленина, а мама устроилась служащей за пишущей машинкой в конторе близ той же МТС. Первое время мы жили в одноэтажном доме, расположенном между территорией школы и сельсоветом, находившимся через дорогу. Позже в этом доме была сельская библиотека. В этом доме я научился читать, вернее ‒ обнаружил, что умею читать те тексты, которые знал наизусть, как-то это произошло само собой. Значит, буквам меня еще в Макеевке обучили. А наизусть я знал многие стихи Барто и Чуковского, например, "Мойдодыр" – о мальчике-грязнуле, от которого убежали все его вещи, но ситуацию спасает умывальник Мойдодыр, насильно моющий мальчика, после чего вещи возвращаются к нему.

Рядом с этим первым нашим домом на границе с территорией школы располагался длиннющий сарай, заполненный сеном, обломками телег и всяким старьем, в котором было интересно лазить. Однажды в сене я нашел иностранную банкноту, вероятно, германскую военного времени, но старшие мальчишки уговорили меня отдать ее им. (Бешпагир во время войны около полугода находился под немцами.)

Позже нам выделили новый, специально построенный "финский" домик (на улице Одноребровка, на западной окраине села, сейчас это ул. Гагарина) с большим участком земли для огорода (около 30 соток), за ним начиналось древнее кладбище, видимо, не христианское, на котором могилы уже были неразличимы, кроме одной в виде небольшого курганчика, обложенного большими каменными блоками. Земля была очень плодородная, зернозем. Поодаль от дома мы сажали подсолнечник и кукурузу (на корм курам), арбузы, картошку, поближе к дому ‒ разнообразные овощи. У меня была своя грядка, где росло всего понемногу, и вследствие особенного ухода с регулярным поливом всё вырастало крупнее, полуметровую морковку (одну единственную) пришлось долго выкапывать.

Если в Макеевке дары земли были в виде угля и руды, со шлаковыми отвалами и терриконами, то бешпагирский огород дал мне философский опыт "кормления человека от земли", ощущение ее божественной природной силы, питающей семя, которое чудесно, почти "из ничего", по заложенной в нем программе развивается в растение и дает человеку плод. Это ощущение проявилось у меня в дальнейшем в любви к растениям и к земле (эта любовь к земле вспыхнула новой силой, когда уже в преклонном возрасте в 2007 году у нас появилась подмосковная дача, а затем мы, продав квартиру в Москве, перебрались в собственный дом в Подмосковье; зимой я мечтал, размечая участок на бумаге, где что весной посажу для произрастания).

Привыкание к сельской жизни было благотворным, но и порою опасным без практического опыта, я бы не отпускал своего шестилетнего городского ребенка вот так сразу гулять с ватагой сельских мальчишек. Впрочем, именно они обучали меня своему жизненному опыту. Так, в первый день я собрал букет из показавшихся красивыми ядовитых цветов какого-то дурмана, за что меня дружно высмеяли ‒ оказалось, и в раю есть запретные плоды: и волчьи ягоды, и колючки, и змеи, и опасные насекомые, в том числе просто отвратительные своим видом и вонью. (Опять-таки впоследствии эти детские открытия пригодились мне и для размышлений о существовании зла в мiре на философском уровне.) Но в целом всё же эти три года прошли для меня как в раю, оставив впечатление на всю жизнь. Как же обедняет развитие детей жизнь в городских каменно-асфальтовых джунглях...

Более всего я подружился с Валиком Рассохиным (на фото), соседским сыном хромой матери-одиночки, он был годом старше меня и был моим путеводителем по бешпагирскому раю и его окрестностям. (Он потом стал военным летчиком.) И однажды Валик спас меня, когда я, еще не умея плавать, тонул в Инвалидском пруду в, казалось бы, мелком месте рядом с берегом, потому что там оказалась яма, невидимая сверху. Это была вторая (после болезни в Макеевке) близость к смерти, уже более осознанная. Как бы огорчились мои родители, подумал я тогда, но мы им ничего об этом не сказали.

(Тогда же было и впечатление от знакомства со смертью другого человека: на нашей улице неожиданно от непонятной болезни умерла девушка Виолетта. Я присутствовал на похоронах и невольно задумался о смерти, которая, получается, живет среди нас и являет себя, когда хочет, и непонятно, почему это так...)

Инвалидский пруд был сделан искусственно перекрытием оврага земляной дамбой, и в него, под руководством моего отца, была запущена рыба. Мы ее с группой сельчан набрали в бочки в рыбном пруду (возможно, там рыбу разводили специально) в паре километров от села на речке Бешпагирка, когда там прорвало дамбу и множество народа пришло собирать рыбу в образовавшихся лужах. Не вся рыба выжила, немало мелкой полуживой теснилось у берега пруда, и несколько мальчишек возрастом постарше моего зло били ее по головам ‒ я пожаловался отцу, но предводитель этих садистов, кажется у него один глаз был с бельмом, оправдался: мол, мы ее отталкиваем от берега в воду, ‒ и отец наивно поверил ему, а не мне: "Вот видишь, они ее спасают...". Странное было такое знакомство с безпричинным злом. Потом эти садисты поймали нас с Валиком и заставили его зубами вытаскивать из земли забитый в нее алюминиевый штырь, меня почему-то не тронули...

В Бешпагире прошли первые три класса школы (1955‒1958), куда меня приняли "на вырост", так как до положенных семи лет не хватало 18 дней, но моим важным на селе родителям руководство школы пошло навстречу. Наш класс располагался в бывшем церковном комплексе (возможно, в церковно-приходской школе) ‒ двухпрестольного Крестовоздвиженского храма (второй престол – во имя Покрова Пресвятой Богородицы), строительство было завершено примерно в 1810 г.; разрушение храма при коммунизме начато в 1936 г., окончено в 1943 году.

Окончание 1-го класса, с. Бешпагир Ставропольского края, 1956 г. Учительца – Полина Михайловна Закота.

В 2007 году мы с женой побывали в этом раю моего детства, зашли и в мою бывшую маленькую школу, где уже размещались какие-то захламленные мастерские, а на полу валялся триптих иконы Божией Матери с короной на главе, три одинаковых фоторепродукции на одном листе.

Подняв икону с пола, я почувствовал в этом знак ‒ напоминание о своем жизненном задании, прозвучавшем в этих стенах в моем детстве, чтобы теперь напомнить мне о небрежности в его выполнении. Мне тогда вспомнились слова моей первой учительницы, сказавшей мне в этом здании примечательные слова о моем будущем, которые я тут не стану повторять (рассказал супруге).

Справка (ноябрь 2021). Моя супруга лишь недавно, в связи с моими воспоминаниями, заинтересовалась этой иконой и нашла в интернете такую информацию о ней. Это один из списков иконы Божией Матери "Скоропослушница" (греч. Γοργοεπήκοος — "Горгоэпикоос") — икона Божией Матери, почитаемая чудотворной. Оригинал иконы написан на Святой Горе Афон в X—XI веках, по монастырскому преданию, во время жизни настоятеля обители преподобного Неофита, и хранится в монастыре Дохиар.
Чудесно явившись одному из ослепших монахов она велела передать братии:
«Я — их покров и защита монастыря, посвящённого архангелам. Пусть они и все православные прибегают ко Мне в нуждах, и никого Я не оставлю. Всем призывающим Меня буду Я Предстательница, и по ходатайству Моему Сын Мой исполнит прошения их. И будет икона Моя именоваться Скоропослушницей, потому что всем притекающим к ней буду являть Я милость и услышание скорое».
После этих слов монах прозрел, и весть о его излечении моментально разошлась по Афону. В Дохиарском монастыре установилось особое и постоянное чествование, для чего проход в трапезную, у входа в которую размещалась икона, был закрыт, и было установлено подобие часовни. Недалеко от иконы выстроили храм в честь образа Скоропослушницы. Безотлучно перед иконой стоял избранный монах, следивший за лампадами и совершавший молебны. Престольный праздник 8 (21) ноября ‒ Собор архистратига Михаила (день моих именин! неужели просто случайное совпадение?). Празднование иконе на следующий день ‒ 9 (22) ноября. (Это изображение списка иконы находится и в древнем греческом монастыре св. Архангела Михаила на о. Родос.)
По всей России известны десятки храмов в честь иконы Божией Матери Скоропослушница и многие ее чудотворные списки. Невский список особо почитался Великой княгиней прп. Елизаветой Фёдоровной, а также свв. Императором Николаем II и его семьёй. В семье моей супруги Надежды также почиталась эта икона в серебряном окладе, теперь она с 2000 года в нашем домашнем иконостасе. (Еще одно случайное совпадение?)

Первая учительница Полина Михайловна Закота относилась ко мне по-особенному, не только потому, что я был сыном начальства. Дело в том, что в то время у меня была очень хорошая память: я знал все географические названия на карте СССР (география была моим любимым предметом, любил рассматривать атлас мiра, любил также слушать иностранные языки в радиоприемнике, запоминая некоторые слова), и мне достаточно было прочесть страницу текста из "Родной речи", чтобы точно воспроизвести ее устно по памяти. Поначалу учительница делала мне замечания, чтобы я не зазубривал тексты, а пересказывал своими словами, развивая собственные речевые навыки. Я стал этой своей памяти стесняться. Однажды на уроке она дала нам задание: прочесть новый текст и тут же пересказать его, и вызвала к доске меня. Сначала я притворялся, что якобы текст плохо запомнил, делал паузы, что-то нарочно мямлил, подражая другим ученикам, а потом, устав от такого кривляния, стал шпарить точно так, как запомнил, и учительница поняла, что я притворялся. Тут она и сказала те свои слова, поставив меня перед всем классом: "Смотрите дети, он будет..." (опускаю ее прогноз, кем я должен был стать, по ее мнению, тем более что так и не стал).

В нашем классе мне очень нравилась Катя Машкова (на фотографии первого класса она стоит позади меня, крайняя справа). Это опять-таки иллюстрация к размышлению о природе человека. В этом возрасте уже не могло быть такой простодушной откровенности, как с макеевской Людой, чувствовалась разделительная половая граница, но и сексуального влечения не было, а было инстинктивное, таинственно-магнитное притяжение женской красоты... Но дружбы с Катей не получилось, вероятно, я стеснялся своего маленького роста. Примерно в то время я уже узнал из уличного "секспросвета", откуда берутся дети, хотя и отнесся к этому недоверчиво: зачем так сложно и неправдоподобно?..

После первого класса родители отправили меня в пионерский лагерь в Ставрополь, близ Комсомольского пруда со стороны Ташлы. Помню, там на меня напала сильная тоска от разрыва с домом, будто я лишился жизненной основы, я плакал, не понимая и сам причину, не мог ее объяснить старшим, лишь подтвердив их предположение, что якобы меня кто-то обидел. Это был опыт ностальгии в миниатюре.

Там у меня случилось воспаление уха (ночью я вышел босиком в туалет, и от холодного кафельного пола сквозь все мое тело что-то острое пронзило меня по нервам в ухо). В лагерной больнице я стал шахматной достопримечательностью ‒ почему-то никто не мог у меня выиграть, хотя ко мне в палату приводили детей постарше (шахматам меня научила мама, но специально я этим не занимался, играл чисто интуитивно).

Родители очень хотели, чтобы я научился играть на пианино, и мне пришлось для этого ходить на уроки к педагогу Илюшкину, несмотря на мое равнодушие к этому занятию. Я часто прогуливал, и однажды, встретившись со мной на улице, Илюшкин спросил меня, почему я не пришел на урок. Единственное, что я нашелся ответить: "фуражку не нашел", он засмеялся, ‒ после чего родители меня от этой повинности освободили.

В селе к моим родителям относились с уважением как к городской "интеллигенции", и они дружески общались (судя по фотографиям праздничного застолья) тоже с городской интеллигенцией, приехавшей в село учителями, научными работниками-овцеводами (ВНИИОК) и др. Мама следила за возможностью приобретения технических новинок: у нас была машина "Москвич-401" (купленная еще в Макеевке), стиральная машина, холодильник, пылесос ‒ всё это было в диковинку сельчанам, и некоторые приходили посмотреть эти чудеса социалистической промышленности.

Правда, подача электричества в селе была непостоянной, сейчас уже не помню, может быть, только по вечерам? Ведь днем свет не нужен. Но помню, как однажды мама просила отца дать электричество в нужное ей время (видимо, электрогенераторы находились в МТС).

Поскольку в то время не было телевидения, по вечерам, бывало, всей семьей проводили время за игрой в лото (даже отец играл), ‒ кто первый заполнит ряд цифр на своей карте, а цифры вытаскивает поочередно один из участников, некоторые цифры назывались особо: барабанные палочки (11), петушки (55), топорики (77). Мама покупала и какие-то настольные коллективные игры с бросанием кубиков и передвиганием фишек. С мамой мы играли в шахматы и в "уголки". Было у нас много рисованных детских диафильмов с текстами для сопроводительного чтения, часто на эти сеансы приходили и другие ребята. Это был целый ритуал, в темной комнате, воспринимавшийся как настоящее кино. (Киноклуб в Бешпагире тоже был, и бабушки часто брали меня с собой, более всего запомнились жалостные индийские фильмы про бедного бродягу.)

Из диафильмов мне нравились "Приключения Буратино", которые я просматривал по многу раз и перечитывал одноименную книжку с картинками. Эта итальянская сказка в переложении А.Н. Толстого была уже с социалистической основой борьбы против угнетателей (Карабаса-Барабаса) за светлое будущее, открываемое в счастливом эпилоге в виде кукольного театра чудной красоты. Книжка была очень популярна в СССР, как и "Приключения Чипполино", который борется против притеснений бедняков со стороны богачей. Особенно мне нравились "Три толстяка" Юрия Олеши ‒ о революции, поднятой бедняками под предводительством оружейника Просперо и гимнаста Тибула против богачей (Толстяков) в выдуманной стране. В этих детских "бестселлерах" привлекательной была борьба добра со злом; разумеется, о том, что в их воспитательной основе была коммунистическая идеология, я не знал.

Из малоприятных теперь воспоминаний того периода надо отметить, что мой отец как заядлый охотник-сибиряк не только брал меня на охоту (однажды на облаву на волков в Янкульском лесничестве, которых не обнаружили, но случайно застрелили несчастную лису), приучая к азартному убийству животных и птиц, в том числе якобы "вредных" степных хищников (коршунов и однажды огромного степного орла, которого теперь мне особенно жалко), но и купил мне пневматическое ружье, из которого я довольно метко стрелял якобы тоже "вредных" воробьев (которых сельчане называли "жидами"). Кажется, это совпало с кампанией по уничтожению воробьев в Китае как "вредителей, пожирающих зерно". Своим детям я такого разгуливания с ружьем и стрельбы по птицам ни в коем случае не позволил бы (да это было и невозможно в Германии).

Из-за отличных оценок в школе, высокого статуса отца и благосостояния нашей семьи, вероятно, также из-за этой воздушки, я в нашей мальчишеской ватаге был как бы лидером. Несмотря на мой маленький рост и на то, что я так и не научился громко свистеть ни с помощью вложенных в рот пальцев, ни без них. Мог только тихо насвистывать губами какие-то мелодии...

Поскольку в связи с "вредными" воробьями я упомянул Китай, следует напомнить, что в те годы у СССР с ним была большая дружба: "Русский с китайцем братья навек!". В газете "Пионерская правда", которую мне выписывали родители, был даже дружественный уголок китайского языка, и некоторые слова я запоминал. Наверное, по китайскому примеру родители поручили мне и уничтожение мух в доме, пообещав что-то платить за определенное количество. Я стал специально запускать мух в дом для "заработка", после чего родители поняли свою оплошность и отменили это расточительное для них задание.

Тогда же меня посетила страсть к деньгам ‒ я завел себе копилку для сбора денег на покупку модели лимузина ЗИЛ с ручным приводом и на поездку в Москву. Я постоянно и успешно выпрашивал у родителей мелочь, пытался продать уличным мальчишкам не нужные им книжки и открытки, убеждая в их ценности (цена указывалась на самих этих предметах), вместе с другими мальчишками собирал цветы ромашки для сдачи на сборный пункт. Кажется, он помещался на юго-восточной окраине села в странной лавке странно косившего человека, который выглядел каким-то единоличником, "несистемным" (сказали бы сейчас). Ему можно было приносить лекарственные растения и куриные яйца, но взамен он обычно давал детям вместо копеек ‒ рыболовные крючки, поплавки и подобные мелочи.

Бешпагир запомнился в моей памяти и такими особенностями, которые мне больше нигде не встречались: большое количество удодов, особенно на поросшем шелюгой склоне (его сельчане называли "шелег") ниже соснового бора, а выше ‒ в жаркие летние дни в воздухе носился сладковатый запах степных трав с безсмертниками... По ту сторону горы было соленое озеро с маленькими рачками, а неподалеку на склоне ‒ вырытая кем-то пещера, куда мы пытались залезть, но натолкнулись на обвал. Хорошо, что свод обвалился в наше отсутствие... В селе были тутовые деревья ‒ тутовник черный (красно-черный, кисловатый в недозрелом виде) и белый (розовый, приторно-сладкий) ‒ мы им объедались. Однажды на окраине за старым кладбищем случился пожар: горел сарай, и забравшийся на него "спасатель" сбрасывал с крыши огромные тыквы, которые разбивались на красивые оранжевые осколки...

В эти годы новый правитель СССР Хрущев стал вновь усиливать атеистическую пропаганду. В селе после войны был построен молитвенный дом (теперь на его месте новая Крестовоздвиженская церковь). Мой отец дружил с председателем сельсовета Георгием Федоровичем Половинкиным, с которым приключилась неприятная история. У него умерла мать, и он устроил ей православные похороны с отпеванием. За это он поплатился должностью: был с позором уволен и, кажется, исключен из партии, он весь как-то осунулся, почернел, заболел сердцем. Такие были времена в эпоху хрущевской "оттепели" и десталинизации...

Особой коммунистической воспитательной идеологии в школе не помню, хотя она, конечно же, была. Помню, однажды было у сельсовета чествование сельчанина Петра Кофанова, служившего кочегаром на броненосце "Потемкин", участника восстания 1905 года. Сейчас это интересно, кто в мое время жил в Бешпагире, а тогда ‒ совсем не интересно.

В октябрятах, по-моему, мне не довелось побывать: не помню, чтобы я носил значок ‒ звезду с детским портретом Ленина. И даже когда наш класс сделали пионерами, кажется, я спросил пионервожатую Машу: а почему мы не были октябрятами, она ответила, что были, просто были еще маленькими и этого не заметили. А про пионеров хорошо помню, так как меня назначили председателем совета отряда. В чем заключалась моя председательская и вообще пионерская деятельность ‒ не помню. Разве что запомнились концерты самодеятельности (стихи, песни, танцы) на представлениях перед родителями и однажды выезд в кузове грузовика на районный песенный слет.

В связи с художественной самодеятельностью упомяну один "политический" эпизод, который во времена Сталина мог обернуться заключением для родителей, кажется, Тани Степановой, которая, выступая со сцены с песней "Яблочко", вместо: "А буржуйская власть провалилася", спела: "А советская власть провалилася". Оторопевшие родители в зале стали молча переглядываться, я тоже возмутился такой "антисоветчине", но стоявшая рядом Полина Михайловна сразу всё мудро уладила: "Таня просто устала и оговорилась" ‒ после чего Таня спела куплет заново правильно...

Большое впечатление произвела поездка с мамой в Москву-столицу по окончании первого класса. Ночью в поезде мама меня разбудила, чтобы показать краешек моря, мимо которого мы ехали (то было Азовское море, оно мерцало вдали в полумраке при лунном свете). Потом у нашего класса была групповая поездка с вожатой Машей на это Азовское море и там небольшой пеший поход из Таганрога по побережью, где был очень неприятный запах от тухлой рыбы, испортившей все воспоминания о походе.

В Москве у нас с мамой была выполнена вся положенная программа: кремль, музеи, зоопарк, планетарий. В мавзолей меня водила Бабуся ‒ бабушка Ефросинья, которая к тому времени переехала в Москву и занималась родившейся внучкой Женей ‒ дочерью маминой сестры Надежды Кузьминичны. Вся их семья, включая парализованную мать дяди Игоря (тетиного мужа), теснилась в одной маленькой комнатке в коммунальной квартире (ул. Чайковского, д. 7/1 кв. 28). А тут еще и мы приехали ‒ удивляюсь, как там мы все помещались, конечно, стелили нам на полу, занимая проход с обеих сторон центрального стола...

Очередь в мавзолей была огромной, в основном это были гости столицы, ибо посещение мавзолея считалось для них в СССР негласным правилом, вернее, он был главной достопримечательностью. Мы пришли до начала движения очереди, тем не менее заняли место лишь у Боровицких ворот (за километр от мавзолея), но очередь двигалась довольно быстро, так как задерживаться в склепе не разрешалось. Там меня удивило, что головы Ленина и Сталина как бы светятся изнутри, и я громко спросил у бабушки: "А у них в головах лампочки?", ‒ нарушив скорбную тишину вереницы людей, медленным шагом проходивших мимо законсервированных мумий вождей. Находившийся там охранник мгновенно подбежал и зашикал на меня вместе с бабушкой, испуганно глядевшей на него, а не на меня. (Когда я второй раз побывал там во время институтской стажировки в "Интуристе", в мавзолее Сталина уже не было, и голова оставшегося одиноким первого вождя уже не светилась.)

Впечатлял и сам огромный город с потоками машин, где на каждой улице имелись автоматы с газированной водой и продавалось мороженое (в Бешпагире его не было, привозили лишь на 1 мая из Ставрополя, когда народ собирался на маевку в сосновом бору). В Москве я тогда объелся мороженым и газировкой, после чего на всю жизнь пропал вкус к сладкому.

По той же причине у меня не было тяги к никотину: перекурил примерно во втором-третьем классе в Бешпагире (мы собирали окурки в летнем кинозале под открытым небом), отравился и меня тошнило пару дней (родители так и не узнали причину). Потом мне бывало плохо от одного запаха табачного дыма. Таково было мое "научение от обратного". (Лишь гораздо позже, во время тяжелой работы в институтском стройотряде на Енисее, ненадолго проснулась тяга к сладкому, мы покупали в сельпо и с удовольствием ели слежавшиеся подушечки с повидлом; и курил там вместе со всеми.)

Второй раз в Москву я отправился после третьего класса, поездом, причем без сопровождения родителей: мама попросила присматривать за мной проводницу и гандбольную команду, кажется из Иванова, возвращавшуюся с турнира. Поезд шел около суток. Эта поездка запомнилась уже меньше, так как всё удивление было израсходовано на первую. Еще из тех впечатлений помню старьевщика, появлявшегося во дворе с криком: "Старье берем!" ‒ и дававшего детям сахарные петушки на деревянных палочках. Также непривычен был московский говорок соседского мальчика Курдюмова, с которым мы подолгу играли во дворе: я его речь поначалу с трудом понимал, так как москвичи сводят до минимума звучание безударных гласных в словах (редукция) и имеют свою несколько развязную интонацию, тогда как у меня было более близкое к письменному тексту южное произношение (не только от Макеевки, но и от Бешпагира, где в языке местного казачьего населения было сильное украинское фонетическое влияние).

В 1958 году Хрущев распорядился ликвидировать МТС как государственные предприятия и передать их колхозам, то есть все сотрудники МТС должны были стали членами колхоза. А в то время у колхозников не было паспортов и они не имели права покидать село без соответствующей справки от начальства, также им не полагалась пенсия. (Лишь постановлением Совета Министров СССР от 28.08.1974 г. на проживающих в сельской местности была распространена общегражданская паспортная система; согласно этому постановлению, выдача паспортов «гражданам СССР, которым ранее паспорта не выдавались», должна была быть осуществлена «в срок с 1 января 1976 г. по 31 декабря 1981 г.», фактически в отдаленных местностях затянулась до 1989 года.)

Превратиться в колхозных рабов мои родители не захотели, и мы переехали в краевой центр – Ставрополь.

Но при каждом посещении Ставрополя я бываю в Бешпагире...

Начало и другие главы:
Зачем пишут воспоминания? Вступление
1. Мои предки - это корневая часть моей биографии
2. Для чего нам подарено детство: Макеевка Сталинской области и Бешпагир ‒ рай моего детства
3. Отрочество в Городе Креста
4. Техникумовская юность и начало трудовой деятельности
5. Арктика
6. Клетка МГПИИЯ и борьба с Машиной
1975: Москва ‒ Алжир ‒ Мюнхен. Опыт моей переводческой биографии
8. И вот он, свободный мiр: Европа...
9. Мой настоящий "университет" и служба в "ордене" НТС
10. Снова Мюнхен в годы "перестройки": как готовилась "Миссия русской эмиграции" в войне "западников" и "почвенников"
11. НТС и "Российско-американская революция": Август 1991 года.

---