Наше собрание посвящено памяти двух подвижников Русского дела, которые занимают важное место в русской истории: Леонида Ивановича Бородина (1938‒2011) и Игоря Ростиславовича Шафаревича (1923‒2017). В истории послевоенного советского времени и постсоветского, вернее ‒ в истории сопротивления коммунистическому режиму и его метастазам. Для лучшего понимания их роли я сначала напомню краткую историю сопротивления.
Первые этапы массового сопротивления
Сопротивление антинародному богоборческому режиму существовало на всем протяжении его существования. В революционные годы завоевания коммунистами России это был ее остававшийся непокоренным наш дореволюционный народ: Белая армия была сохранившейся частью Русской армии, сопротивлявшейся оккупационной Красной армии, которая поначалу была сформирована из интернациональных войск численностью до 300 тысяч (согласно БСЭ: Изд. 3-е. М. 1972. Т. 10. С. 331-332), они были боевым мобильным карательным ядром, и лишь позже террористической мобилизацией даже пассивно сопротивлявшегося населения (децимациями, голодом, заложничеством офицерских семей) Троцкому удалось сформировать т.н. РККА численностью в несколько миллионов, тем самым придав оккупационной войне внешний вид войны гражданской. (В конце этой "гражданской войны" Ленин откровенно заявил: «Россия завоевана большевиками» (ПСС, Т. 36, С. 128).
Сопротивление крестьянства в те годы выразилось в тысячах восстаний (по советским же данным), жестоко подавлявшихся оккупантами. Были и восстания рабочих, из которых наиболее известны Ижевское и Воткинское.
Повсеместным было сопротивление верующих разгрому Церкви, на что красноармейцы и чекисты отвечали расстрелами крестных ходов. Около трети духовенства отказались признавать новую власть и образовали Катакомбную Церковь, которая просуществовала до 1980-х годов (хотя она не боролась с коммунистической властью, а скрывалась от нее ‒ но это тоже было массовое сопротивление).
Покинувшая Россию русская эмиграция пыталась создавать свои ячейки в СССР, этим занимались РОВС, НТСНП, Братство Русской Правды...
Превосходящим террором коммунисты подавили это сопротивление народа бывшей Руси, особенно в 1930-е годы ‒ голодоморной коллективизацией, "безбожной пятилеткой", превентивным "Большим террором" с зачисткой всех подозрительных слоев населения.
В годы Второй мiровой войны появилась возможность возобновления войны гражданской: как со стороны эмигрантских военных, так и в виде РОА, состоявшей из советских военнопленных, преданных Сталиным как "изменников Родины" (приказ № 270). Первые были еще исторически связаны с дореволюционной Россией, а в РОА уже было поколение, выросшее при советской власти, ненавидевшее ее за многолетний террор, но о старой России в основном имевшее представление как о "тюрьме народов", бесправии, нищете, полицейском произволе. Соответственно в их Пражском Манифесте (в ноябре 1944 г.) провозглашалась борьба за восстановление народом прав, обретенных в Февральской революции. Это было неприемлемо для белой эмиграции... В таких советизированных поколениях нашего народа сопротивление антинародной власти, даже столь массовое (во власовском движении участвовали миллионы), уже могло быть в основном "против чего" (против рабства и террора), но не "за что" (за восстановление исторической России).
Удушению этого антикоммунистического движения в годы войны помогли как Гитлер, боявшийся и долго запрещавший его, так и Сталин, в обманно-тактических целях реабилитировавший и перехвативший лозунг русского патриотизма, а также демократические союзники Сталина, выдавшие эти русские формирования на расправу в СССР.
А с воспрянувшими было русскими патриотами в компартии Сталин расправился "Ленинградским делом", по которому было репрессировано около 32 тысяч "русских шовинистов", воспринявших обманную оборонно-патриотическую тактику за поворот в государственной политике. После войны сразу же продолжилось и удушение официально созданной РПЦ МП, и преследования катакомбников.
После войны
После смерти Сталина наступили послабления в репрессиях, началось освобождение миллионов заключенных из лагерей, под давлением происходивших там восстаний. Хрущев в целях борьбы с конкурентами-партийцами разоблачил "культ личности Сталина", начал десталинизацию, провозгласил "возвращение к ленинским нормам". В этой атмосфере в 1950–1960-е годы стали возникать подпольные кружки "истинных" марксистов и социалистов (например, в 1956 году был создан такой "Союз патриотов России" Л. Краснопевцева). Власть и с ними, разумеется, расправлялась.
Нехватка товаров потребления, повышение цен, жилищный кризис, произвол местных властей (лишившихся былого страха перед наказанием в сталинские времена) – все это стало причиной забастовок и волнений в десятках городов в конце 1950-х и начале 1960-х годов: Темиртау (1959), Новочеркасск и Кемерово (1962) и др.; волнения случались и позже: Иркутск (1967), Воркута (1967), Муром (1971) и др. Это было сопротивление по бытовым причинам, но оно имело и политическую составляющую.
В эти годы появилось и открытое движение инакомыслящих. Оно было направлено на расширение критики различных преступлений "сталинизма" – это объединяло людей самых разных идейных взглядов. Многие представители этого движения принимали правила игры власти и требовали "восстановления ленинских норм" под лозунгом "Соблюдайте собственную конституцию!". У одних это были еще искренние убеждения, у других – безопасный способ расширения завоеванного плацдарма.
Для них было характерно отстаивание западного либерально-демократического идеала (далеко не всегда соблюдавшегося на Западе; скорее у наших западников это был идеализированный миф о Западе). Этот идеал заключался в превознесении прав и интересов личности над интересами государства и народа. В принципе такая установка понятна, ибо чувство протеста против тоталитарной системы чаще всего рождается из инстинктивного желания большей личной свободы; для возвышения же ее до уровня нации, на котором только и возможно подлинное совершенствование личности, требуется осознанное духовное усилие и чувство более высоких ценностей, в том числе служения ближнему и Богу.
Это движение получило большую информационную поддержку от западных СМИ и поэтому ориентировалось на них, на западные посольства и корреспондентов в Москве.
Особенно громко звучало требование права на эмиграцию евреев, поскольку именно они преобладали в активе этих правозащитников. Даже академик Сахаров заявлял, что главным правом человека является право на эмиграцию, полностью переключаясь на поддержку деятельности своей супруги Е. Боннэр. И они этого для себя добились при поддержке американских евреев, побудивших правительство США принять торговые санкции против СССР (поправка Джексона-Вэника).
В хрущевско-брежневской атмосфере возрожденного интернационализма западническое движение изначально развивалось в лучших условиях, чем русское патриотическое, что отмечено даже в издании Российского еврейского конгресса (курсив мой):
«Новое советское руководство приняло кардинальные меры к укрощению подпитывавшего антисемитизм великорусского шовинизма и в связи с этим отказалось от национально-государственной доктрины "старшего брата", заменив ее сусловско-брежневской редакцией концепции советского народа, рассматриваемого теперь в качестве "новой исторической, социальной и интернациональной общности людей"». В такой денационализированной атмосфере «под влиянием политической либерализации в Советском Союзе с конца 50-х стало вызревать так называемое диссидентское движение, костяк которого составила интеллигенция еврейского происхождения...» (Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина. М., 2001. С. 707, 697). Это, разумеется, снизило авторитет движения в народе.
В то же время хрущевское "возвращение к ленинским нормам" означало и новый удар по церкви и по русскому патриотизму ‒ интернационализмом. В сопротивлении этому сплотились деятели культуры и науки, писатели, защищавшие от разрушения памятники истории, природу от безумных коммунистических преобразований наподобие поворота рек. Оставаясь в рамках лояльности, они пытались реабилитировать запретные имена и события русской истории, стремились защитить русскую деревню от ее преобразований в поселки городского типа. Огромное значение имела честная литература, особенно писатели, названные "деревенщиками". Это движение стали называть "Русской партией", хотя она была лишь добровольным неформальным сообществом. Отдельные участники этого движения дозрели до глубокого понимания сути советского режима (см., например, диалог В. Солоухина и И. Глазунова). Однако в "Русской партии" были сильны и совпатриотические настроения.
К деятелям "Русской партии" западные СМИ и политики относились с настороженностью, подозревая их в "русском шовинизме", "антисемитизме" и т.п. Антисемитизма как такового там не было, то есть ненависти к евреям по их происхождению, но противостояли русским в области культуры, литературы, архитектуры более всего евреи.
(Далее использую ранее опубликованные на РИ тексты, в т.ч. в календаре "Святая Русь".)
И.Р.Шафаревич
К этому движению по своему русскому мiровоззрению примыкал член-корреспондент Академии наук И.Р. Шафаревич, в то же время участвуя с конца 1960-х гг. в открытом движении инакомыслящих, в их правозащитных пресс-конференциях, он подписывал заявления в том числе против использования психиатрии как средства политических репрессий. Став членом "Комитета прав человека" (совместно с академиком Сахаровым), особенно много внимания уделял защите свободы религии и прав верующих в СССР. По воспоминаниям Сахарова, проблемы религии заняли значительное место в работе Комитета благодаря обширному и аргументированному докладу Шафаревича "Законодательство о религии в СССР" (1973).
Однако западническое мiровоззрение и окружение Сахарова, ориентированное прежде всего на защиту прав эмиграции евреев, вносило диссонанс в их совместную деятельность. И.Р. позже пояснил: «Правозащитником я никогда не был, и этот термин мне чужд. У меня всегда с подросткового возраста и до глубокой старости сохранялось чувство, что мой народ находится в смертельной опасности. Мое стремление – защитить свой народ, а не какие-то абстрактные ценности» (ТВЦ 19.06.04).
В эти годы И.Р. сблизился с А.И. Солженицыным, с которым нашел общность взглядов. Супруга писателя Наталия Дмитриевна была в свое время ученицей И.Р., а он стал крестным отцом их сына Игната. Солженицын писал об этом времени:
«О Сахарове: только так и виделось издали, что вместе мы. Но – ни одного замысла у нас не составилось совместного никогда и даже ни одного заявления мы никогда не подписали вместе, странно; и о выходе "Архипелага" я не предупреждал его. А с Игорем Шафаревичем мы действительно были вместе, плечо о плечо, уже три года к тому времени готовя "Из-под Глыб". Соединяли нас не прошлые воспоминания (их не было) и даже не нынешнее стояние против Дракона – нет, более прочная связь: соединяли нас общие взгляды на будущее русское (это будущее очень не едино скоро раскроется в нашей стране)...
Две тысячи у нас в России людей с мировой знаменитостью, и у многих она была куда шумней, чем у Шафаревича.., но граждански – все нули, по своей трусости, и от этого нуля всего с десяток взял да поднялся, взял - да вырос в дерево, и средь них Шафаревич. Этот бесшумный рост гражданского в нём ствола мне досталось, хоть и не часто, не подробно, наблюдать. Подымаясь от общей согнутости, Шафаревич вступил и в сахаровский Комитет Прав: не потому, что надеялся на его эффективность, но стыдясь, что никто больше не вступает, но не видя себе прощения, если не приложит сил к нему...
А ещё Шафаревичу прирождена самая жильная, плотяная, нутряная связь с русской землёй и русской историей... Среди нынешних советских интеллигентов я почти не встречал равных ему по своей готовности лучше умереть на родине и за неё, чем спастись на Западе» ("Бодался теленок с дубом" // Новый мир, 1991, № 8).
В 1974 г. И.Р. участвовал вместе с Солженицыным в издании публицистического сборника "Из-под глыб", написав для него три статьи: "Социализм", "Обособление или сближение?" и "Есть ли у России будущее?". Первая статья излагает выводы большой книги "Социализм как явление мировой истории", которая в полном виде была опубликована в 1977 г. в Париже в издательстве ИМКА-Пресс.
Включаясь в ряды сопротивления режиму, И.Р. понимал, что придется пожертвовать научной карьерой. В 1975 г. он был уволен из МГУ, и с тех пор работал только в отделе алгебры МИАН.
В эти годы свое православно-патриотическое мiровоззрение И.Р. выразил и в ряде интервью западным изданиям, причем часто в полемике с иностранными корреспондентами, подозрительно относившимися к русскому патриотизму. Общий знаменатель его позиции: «Нужен возврат к Богу и своему народу, ощущение общенациональных целей и чувство ответственности перед историей и будущим своей страны... Я уверен, что если жизнь нашей страны еще не кончена, то возможна она на пути Православия и развития русской национальной традиции» (Интервью газете "Франкфуртер альгемайне цайтунг" // "Посев", 1978, № 10).
ВСХСОН
Члены ВСХСОН после освобождения из заключения у Исакиевского собора в Ленинграде, 1976 г.: Леонид Бородин, Анатолий Сударев, Александр Миклашевич, Евгений Вагин, Вячеслав Платонов, Юрий Бузин, Георгий Бочеваров
Создавались и нелояльные русские патриотические организации. Наиболее примечательным был Всероссийский Социал-Христианский Союз Освобождения Народа (1964–1967 годы, состоял из 28 членов и 30 кандидатов, глава И.В. Огурцов). Этот Союз был разгромлен в 1967 году результате предательства, ‒ только тогда о нем и стало известно на Западе. Руководители были приговорены к длительным срокам заключения. Л.И. Бородину как рядовому члену дали 6 лет.
ВСХСОН был уникальным явлением в истории антикоммунистического сопротивления, и не только по своей численности. Он выработал Программу, сочетавшую русские исторические традиции, элементы европейского христианского социального учения и отчасти философские работы русской эмиграции ‒ всё это сохраняет свое значение по сей день (даже если это просто общие принципы). Это значение ‒ историческое символическое, показавшее, что даже на пепелище выжженной коммунистами русской традиции из ее корней появились ростки русского национально-государственного самосознания как залог будущего...
Отношение русской эмиграции к движению инакомыслящих в СССР
Разумеется, русская эмиграция считала своим долгом поддерживать и это движение в целом как антикоммунистическое (в частности, наиболее активный НТС с издательством "Посев" (Франкфурт-на-Майне) отличался такой "всеядностью"), но в основном, конечно, в центре внимания было русское национальное движение, в том числе деятели "Русской партии", и они сами шли на сотрудничество с НТС. Такие знаменитости, как выезжавшие на Запад Солоухин и Глазунов, имели длительные контакты с "Посевом" и увозили в СССР массу необходимой им исторической и религиозно-философской литературы. С середины 1970-х годов я работал в "Посеве", и мы стремились основное внимание уделять информационной поддержке и популяризации русского сопротивления.
Особенное внимание мы уделяли защите членов ВСХСОН. В то же время и русская православная эмиграция была неоднородной, в ней было и более либеральная ветвь в лице парижской интеллектуальной школы. Н.А. Струве, руководитель парижского издательства ИМКА-Пресс получил текст Программы ВСХСОН, вывезенный в 1966 году из Москвы находившейся там эмигранткой из Франции, т.е. незадолго до разгрома организации, но ИМКА-Пресс и после состоявшегося суда долго не публиковало эту программу ‒ несмотря на то, что ВСХСОН сформировался на основе философской литературы, в том числе изданной этим издательством (его руководителем Бердяевым и др.). Причина была в том, что в программе ВСХСОН упоминалась вооруженная борьба против советской власти, а это для "умеренных христиан" этой "вселенской" аполитичной юрисдикции было неприемлемо. Лишь в 1975 году ИМКА-Пресс опубликовала программу, и только после этого она могла быть переиздана в 1976 году издательством Народно-Трудового Союза "Посев" во Франкфурте-на-Майне вместе с уже известными тогда самиздатскими материалами суда.
В "Посеве" отношение к ВСХСОН и заключенным его членам было как к героям освободительной борьбы и идеологическим единомышленникам, поскольку социал-христианская идеология была принята и в НТС под названием солидаризма, социально-христианского учения, разрабатывавшегося эмигрантскими философами в 1930-е годы (в "Библиотечке солидариста" НТС 1970-х годов были изданы брошюры с пересказом соответствующих трудов Франка, Бердяева, Вышеславцева, братьев Трубецких, И.А. Ильина, Левицкого и др.). Кроме того, НТС в своей Стратегической программе и сам допускал вооруженное свержение режима КПСС (как наименьшее зло в определенных условиях), за что подвергался критике со стороны либеральных кругов эмиграции, и это было причиной весьма холодных отношений между "Посевом" и издательскими структурами Н.А. Струве, которому поэтому и в голову не могло прийти передать текст Программы ВСХСОН для издания в "Посеве".
Энтээсовцы резонно считали, что раз уж Программа известна КГБ и фигурировала на суде с обвинениями в "терроризме", неумно было скрывать ее, наоборот: следовало ее издать для защиты заключенных членов ВСХСОН гласностью, показав, что никакие они не террористы.
Трудность нашей защиты гласностью заключалась и в том, что самая известная международная правозащитная организация "Эмнести Интернешнл", занимавшаяся защитой политзаключенных во всем мiре, из-за фигурировшего на советском суде пистолета тоже относилась к ВСХСОН с неприязнью как к "политическим террористам", отказываясь их рассматривать наравне с другими "ненасильственными" политзаключенными.
Было трудно переломить эту доминировавшую тенденцию западных правозащитных организаций (заметно левых), мiровых СМИ, влиятельных общественных и советологических кругов (не симпатизировавших русским национальным противникам коммунизма, в том числе и в эмиграции ‒ отсюда такое же отношение западной "общественности" часто проявлялось и к НТС). Для поддержки заключенных русских патриотов удавалось привлекать в основном небольшие молодежные христианские организации в Бельгии, Италии, Франции, в Скандинавских странах, посланцы которых по поручениям НТС устраивали демонстрации в Москве и других советских городах, провозили литературу в СССР и вывозили оттуда рукописи для издания в "Посеве" ‒ об этом опубликовано достаточно информации. Искали также поддержку у известных на Западе писателей и правых христианских политиков. Членами НТС было создано Международное общество прав человека с центром в том же Франкфурте, которое старалось защищать и русских патриотов в СССР, включая членов ВСХСОН, В.Н. Осипова, А.И. Солженицына и др.
В частности, "Посеву" удалось сделать известным имя члена ВСХСОН, уже ставшего писателем Л.И. Бородина, которого удалось принять в члены ПЕН-клуба (в этом помог глава французского ПЕН-клуба внук российского премьер-министра П.А. Столыпина Дмитрий Столыпин, отец которого, Аркадий Петрович, входил в руководство НТС и в редакцию "Посева"). Почти одновременно со вторым арестом Бородину была присуждена французским ПЕН-клубом литературная "Премия Свободы" – за мужество.
Часть первого срока Бородин отбыл во Владимірской тюрьме, переведенный туда из лагеря за участие в борьбе политзаключенных. В заключении Бородин начал писать стихи, после освобождения (18 февраля 1973 г.) обратился к публицистике и прозе. Свои лагерные впечатления выразил в повести "Правила игры" ("Грани". 1986, № 140). Его тексты распространялись в Самиздате, в частности публиковались в патриотическом журнале "Вече" В.Н. Осипова.
Из Самиздата работы Бородина передавались в эмиграцию и регулярно печатались в издательстве "Посев" – как в журналах ("Грани", "Посев"), так и в виде книг, которые также переводились на иностранные языки. Первой такой книгой стал сборник рассказов "Повесть странного времени" (1978), затем вышла повесть-сказка "Год чуда и печали" (1981, в австралийском филиале издательства), "Третья правда" (1981), перед самой перестройкой – "Расставание" (1984). Последняя книга была опубликована, когда автор уже снова был в заключении...
Следует отметить, что Бородин как писатель не стал сотрудничать с политически менее опасной для него ИМКой-Пресс, оставаясь верным "махрово-антикоммунистическому" "Посеву", что усугубило суровость второго приговора в 1983 году. Печатаясь в этом издательстве НТС и в общем разделяя его социал-христианскую идеологию как родственную ВСХСОН, Бородин, однако, довольно скептически относился к "революционной" стратегии НТС, верно отмечая в этом «эффект нетерпения»: нежелание понять, что «Россия обречена не на [революционное] "событие", а на "процесс"» (Бородин Л. К русской эмиграции // Вече. Мюнхен. 1984. № 15). То есть его сотрудничество с "Посевом" было литературным.
13 мая 1982 г. Леонид Иванович был (при правлении Андропова) повторно арестован. Обвинение было предъявлено по ст. 70 ч. 2 УК РСФСР ("антисоветская агитация и пропаганда", рецидив). ТАСС сообщил, что Бородин«в течение многих лет вел незаконную деятельность... хранил и распространял работы, содержащие клевету на советский государственный и общественный строй, переправлял на Запад по нелегальным каналам собственные клеветнические произведения, которые публиковались в издательстве НТС "Посев" и незаконно ввозились назад в СССР для распространения».
С 16 по 19 мая 1983 г. в Москве проходил "суд". В защиту Бородина выступили И.Р. Шафаревич, писатель Г.Н. Владимов, известный патриотический деятель В.Н. Осипов, однако их заявления на суде не были оглашены. Приговор своей жестокостью удивил всех: 10 лет заключения и 5 лет ссылки.
Это были попытки нового генсека Андропова расправиться со всем оппозиционным движением, причем, как свидетельствовал тогда даже писатель-еврей Владимов, «главным объектом гонений становится так называемая "Русская партия" – круг людей разных профессий, не одних лишь гуманитариев, но ярче, наглядней всего представленный именно литераторами, писателями-"деревенщиками"... они действительно много сделали. Они хотели пробудить память России, вернуть ей ее историю, они боролись за восстановление духовных ценностей, во многом способствовали пробуждению религиозного сознания... они очень дружны: скажем, в проблеме охраны природы, сейчас – против новомодной идеи переброски вод северных рек на юг. ... "Русская партия" проросла в различные слои общества... Среди военных – в основном, старшего офицерства: майоров, подполковников, полковников, – есть люди смело мыслящие, которые понимают необходимость исполнения своих национальных задач, угнетены тем, что нет сейчас в России руководящей национальной идеи».
Владимов охарактеризовал и самого Леонида Ивановича: «В Леониде Бородине я вижу удивительное единство человека и писателя, благородного человека и честного, безкомпромиссного писателя. Бывает часто, что писатель непохож на свои книги, говоришь с ним – как будто с другим человеком, не с тем, кого читал. В Бородине я сразу узнал автора его книг – романтичного, простодушного и в то же время пытливого и твердого в своих убеждениях. Он даже гебистам сумел внушить уважение к себе – что, впрочем, не помешало им, а может быть, и сподобило отвалить ему "на всю катушку"... Это очень серьезный, глубокий человек, с обширными знаниями в истории, в социологии».
Таким образом, русское национальное антикоммунистическое движение в СССР представляло собой наиболее здоровую альтернативу воссоздания России после падения режима КПСС. Но именно это не допустили силы, которые в ходе «российско-американской совместной революции» (выражение Ельцина) устроили свой Олигархат на месте разграбленного и расчлененного СССР (а вместе с ним и оккупированной коммунистами исторической территории Российской империи).
И тот факт, что в нынешнем едином государственном учебнике истории для школ эти патриоты-подвижники обвиняются в работе на разрушение нашей страны при участии ЦРУ, памятники настоящим разрушителям покрывают всю страну и создаются новые, в том числе помпезный Ельцин-Центр последнему "российско-американскому" разрушителю – это свидетельство того, что страной управляют такие же преступники.
Сотрудничество
Отмечу, что оба этих русских героя занимали большое место в моей жизни, начиная со времени эмиграции.
Работая в "Посеве", я, конечно, имел самое непосредственное отношение к изданию и распространению книг Бородина, писал о них рецензии, говорил о них в публичных выступлениях, всегда имел их в багажнике автомобиля для раздачи советским туристам, артистам, шоферам "Совтрансавто" (база их ночлега была недалеко от "Посева"). И, как уже сказано, фигура Бородина была, образно говоря, в "святцах" нашего круга эмиграции.
Поэтому я с большим вдохновением отправился на первую встречу с Леонидом Ивановичем, было это где-то в конце 1980-х гг. (или в начале 1990-х?) в Мюнхене, куда он приехал, чтобы консультировать кинематографистов на съемках фильма по его байкальской повести-сказке "Год чуда и печали". Предварительно Бородин побывал во франкфуртском "Посеве", где в чем-то не нашел общего языка с директором и был этим разочарован. К тому времени я уже ушел из "Посева", но, видимо, оставался в глазах Леонида Ивановича энтээсовцем, которого ему в "Посеве" рекомендовали как переводчика. К тому же это был первый выезд Бородина на Запад, и Леонид Иванович чувствовал себя не в своей тарелке, был как-то похож на настороженного, необщительного зэка. В общем, откровенного общения тогда не получилось, хотя я сказал, что полностью разделяю его мнение о революционном "эффекте нетерпения" в НТС, что именно поэтому мне там стало скучно и я решил помогать "Русской партии" как независимый журналист.
Уже в Москве при его редакторстве в одноименном журнале, были более серьезные, дружественные встречи и беседы. Однако в постсоветское время Л.И. несколько охладел к общественно-политической деятельности (хотя в 1995 г. принял вместе со мной и другими писателями участие во встрече у А.В. Руцкого для создания Социал-Патриотического Движения "Держава"). Главным в его жизни стала литература. В 1992–2008 гг. он главный редактор литературно-публицистического журнала "Москва", с сентября 2008 – его генеральный директор. Под руководством Бородина журнал стал флагманом русской православно-патриотической литературы и публицистики, уделяя основное внимание проблемам культуры, идеологии, государственности. О постсоветском государстве РФ точны его слова: «Если и помнит российская история времена более тяжкие, то более лукавые – едва ли».
Журнал "Москва" опубликовал немало моих работ, в том числе первый журнальный вариант книги "Кто наследник Российского престола?" (1996, № 4), главы из "Миссии русской эмиграции", выступления на редакционных круглых столах. Затем издательство журнала "Москва" стало генеральным распространителем книг моего издательства "Русская идея" – несмотря на некоторые разногласия в церковном вопросе (я оставался прихожанином РПЦЗ).
В разговорах и публикациях на русские темы в чем-то он был очень схож с прагматичным Солженицыным. И хотя Бородин опубликовал мою полемическую статью к возвращению Солженицына, скорее в "русском вопросе" он был согласен с его критериями. В 2002 г. Бородину была присуждена литературная премия Александра Солженицына «за творчество, в котором испытания российской жизни переданы с редкой нравственной чистотой и чувством трагизма; за последовательное мужество в поисках правды». Эта оценка творчества Леонида Ивановича Бородина совершенно справедлива.
И.Р. Шафаревич и М.В. Назаров. Геттинген (Германия), 15.11.1989
Игорь Ростиславович Шафаревич тоже был для всей русской эмиграции важной фигурой в русском сопротивлении богоборческому режиму на родине. Он сочетал в себе и мужество, и яркое национальное самосознание, и научную точность аргументации, и благородные личные качества. Он выглядел как бы "русским дворянином" в довольно разнообразном движении инакомыслящих. Мы в "Посеве" старались публиковать как можно больше информации о его деятельности, также исходя из принципа защиты гласностью.
Мне довелось лично познакомиться с Игорем Ростиславовичем осенью 1989 г., уже после моего ухода из "Посева". И.Р. готовил тогда работу об антирусских СМИ ("Шестая монархия" // "Наш современник", 1990, № 8), и его заинтересовало мое открытое письмо с критикой Радио "свобода" в "Литературной России", главный редактор Э.И. Сафонов дал мой телефон и, направляясь в Германию для своих математических лекций, И.Р. мне позвонил. Мы приехали из Мюнхена в Гёттинген (вместе с другим почитателем И.Р. – бывшим политзаключенным С.И. Солдатовым, сотрудником радио "Свобода", критически относившимся к ее антирусской политике).
Великий математик оказался очень скромным, в том числе по отношению к своим немецким коллегам. Но те не скрывали своего огромного пиетета, и я, несколько удивленный, спросил одного из них, довольно молодого: почему такой восторг? Ответ был кратким: да ведь это сам Шафаревич! На его лекцию (опять-таки философскую) в большом зале собралось несколько тысяч человек (он выступал по-немецки), – причем в то время уже началась "антисемитская" кампания против И.Р., но немецкие математики ее демонстративно игнорировали. Было заметно, что И.Р. смущался столь восторженным приемом.
Эта скромность отличала И.Р. в общении с любым человеком, он не поражал своей эрудицией и высоким интеллектом, а деликатно соучаствовал в разговоре как бы на равных. В то же время всегда был принципиален в главном, не прогибался перед "прогрессивными" критиками и не поддакивал начальству. В том числе в "антисемитском" вопросе, который демократические СМИ навязывали ему в гипертрофированном виде. Он просто не мог закрывать глаза на реальность, которую не сводил к еврейскому влиянию, но и замалчивать его отказывался как представитель точных наук.
Напомню, что международное признание великого математика на Западе стало подвергаться атакам его идейных противников-русофобов особенно после распространения в 1982 г. в самиздате его книги "Русофобия" (была переиздана в 1989 г. в Мюнхене как издание РНО в ФРГ; в том же году в СССР в журнале "Наш современник"). В этой работе И.Р. использует терминологию французского историка начала XX века Огюстена Кошена, который ввел понятие «малого народа» – антинациональной "элиты", навязавшей «большому народу» свои разрушительные идеи и ставшей движущей силой Французской революции. Подобный «малый народ» сыграл большую роль и в революции в России, и в продолжающемся ее перерождении. При этом Шафаревич пишет, что «малый народ» не является каким-либо национальным течением (в нем активны представители разных наций), но содержит влиятельное еврейское ядро.
В Москве мы дружески общались с И.Р., по моей инициативе, в сотрудничестве издательства РИ с бородинской "Москвой", был издан сборник его статей "Русский народ на переломе тысячелетий. Бег наперегонки со смертью". В конце этого издания была помещена наша с ним беседа, в которой мы обсудили некоторые наши разногласия по содержанию книги. В том числе еврейский вопрос. И позже мы к этому вернулись, когда он готовил к печати другую книгу (своеобразную "реплику" на нашумевший труд Солженицына), название которой характерно: "Трехтысячелетняя загадка. История еврейства из перспективы современной России" (2002). И.Р. попросил меня прочесть рукопись и сделать замечания (к сожалению, они были утеряны и не учтены его помощниками при издании книги).
Мое главное возражение было в следующем: «Ни "загадки", ни "пропасти незнания" нет; теория заговора [к ней И.Р. относился критически] – не самая простая, а самая упрощенная; стоило бы указать хотя бы здесь на то, что Православие претендует на самую простую и верную концепцию: соблазнение сатаной избранного еврейского народа для построения земного царства антихриста – во всем противоположного небесному Царствию Божию. В этом суть драмы истории человечества».
И вообще И.Р., как и Бородин и Солженицын, не считали оправданным мое "чрезмерное" внимание к еврейскому вопросу. Вот что сказал мне на это И.Р.
«Еврейский вопрос Вы, вероятно, назвали “самым важным” несколько иронично? Когда-то по поводу этого же вопроса Толстой сказал, что для него он стоит на 81-м месте. В том смысле, что у нас есть 80 более важных вопросов, а когда мы их разрешим, то займемся и 81-м. Это, конечно, был парадокс – и тогда еврейский вопрос стоял для России на более высоком месте, а с тех пор его “рейтинг” очень повысился. Но все же я считаю, что самым важным вопросом для нас останется всегда русский вопрос, а остальное – это лишь его аспекты».
Тем не менее мы остались каждый при своем мнении, и это не помешало нашим дружеским отношениям. Таким образом, обвинение И.Р. Шафаревича в т.н. "антисемитизме" ‒ лживое, чисто пропагандное, и если бы евреи столь активно не участвовали в революции, в Русском холокосте и не вмешивались в русские дела, ‒ к ним бы ни Шафаревич, ни Солженицын не проявили такого внимания. И меня этот вопрос, когда я с ним столкнулся в эмиграции, заинтересовал не ради изучения еврейства, а как стержневой вопрос в православной эсхатологии.
(Подробнее: "Без страха и упрека. Памяти И.Р. Шафаревича".)
М.В. Назаров
2.11.2023
Этот текст я наскоро составил утром для выступления на Бородинских чтениях в Доме Русского Зарубежья, использовав ранее написанное. Разумеется, не всё из этого я упомянул с трибуны, но уместно сделать это сейчас для полноты раскрытия темы.
Очень важный и содержательный текст для понимания гражданского подвига упоминаемых в нем великих русских людей!